Лопухи и лебеда Смирнов Андрей

В сенях толкучка, одни выходят, другие заходят. В толпе парней выделяется Аниска, смуглая, сильно нарумяненная бабенка в яркой шали.

Иван встает с места, пробирается к двери. Всё покрывают переборы матани. Девкам не стоится, они притопывают на месте.

Краем глаза Варвара видит, как в сенях Иван разговаривает с Аниской. Смеясь, блестя зубами, она отсыпает ему жменю семечек. Молодой мужик с бутылкой в руках пляшет и орет:

Аниска поворачивается к парням и что-то говорит с ухмылкой, они гогочут. Иван бьет ее наотмашь. Слышен звон разбитого стекла, гремит упавшее ведро. Истошно визжит Аниска:

– Убивают, православныя!..

В горнице стоит невообразимый шум – топот каблуков, переборы ливенки и пронзительный голос Клашки:

В сенях поднимают плачущую, с разбитым в кровь лицом Аниску.

– И-эх, нажаривай!

Безногий, приклонив к мехам отрешенное, потное лицо, лихо переходит с матани на кадриль.

Иван садится на место. Его окликают бабы.

– Пироги, говорю, горечь одна!

– Ай с полынью? Дюже горько!

Покрывая все голоса, вступает басом дьякон Левонтий:

– Го-о-орька-а-а!

Варвара встает, подставляет лицо. Иван легонько целует ее.

– Пора молодых весть отдыхать-почивать, – говорит Чуманиха.

Бабы обступают молодых. Феклуша приносит лампу.

– Бослови, батюшка. Бослови, Трофимыч…

Баранчик послушно говорит:

– Бог бословит.

– Не пойду… пуститя… – упавшим голосом бормочет Варвара и заливается слезами: – Боюся, мамка-а..

Под общий хохот бабы уводят рыдающую Варвару и Ивана.

– Небось, он табе не покалечить…

– У храме ее смех береть, в постелю иттить плачеть…

Бабы закрывают скрипучую дверь сарая, лязгает замок, голоса и смех затихают.

На подушках виднеется голова Варвары с пробором и заплетенной косой. Она дрожит, одеяло натянуто до самого носа.

Иван лузгает семечки, глядя на улицу в щель между досками. Жалобно взвыла собака, слышится топот босых ног. Он снимает пиджак, стаскивает сапоги.

Вздыхает корова в хлеву. Приглушенно доносится гармошка.

Глаза Варвары зажмурены, руки, сжатые в кулаки, прикрывают грудь. Он пытается сдвинуть их, она не дается. Иван недоуменно смотрит, ухмыляется:

– Али в карты сыграть?

Она убирает руки. Он задирает подол ее рубахи, ложится на нее. Она покорно лежит, отвернув лицо, вздрагивая от его прикосновений. Скрипит кровать.

Она чувствует, что он застыл. Варвара косится на него и зажмуривается, наткнувшись на недобрый подозрительный взгляд.

Подхватив портки, он соскакивает на землю. Она слышит, как он сворачивает цигарку и вдруг негромко свистит.

– Тута я… – шепчет кто-то.

С повети прямо над Варварой торчит из сена чумазая физиономия Тимохи, Егорова сына. Охнув, Варвара прячется под одеяло.

– Тащи водки, – говорит Иван.

Он курит, на Варвару не глядя. Со двора доносится ругань, визжат бабы, там закипает драка. Доска сдвигается, в дыре появляется штоф, за ним миска.

– На кой энто?

– Стюдень.

– Вали отседа, а то поймаю.

Он запрокидывает бутылку, пьет.

Когда Варвара решается высунуться из-под одеяла, он стоит у кровати, угрюмо уставясь на нее. Он сдергивает одеяло и, взявшись за вырез, разрывает на ней рубаху. Он грубо, с остервенением ласкает ее. Вдруг она чувствует легкость.

Сидя в ногах кровати, он с яростью бьет кулаком по деревянной спинке.

Кровать с треском разваливается, оба оказываются на земле. Откуда-то сверху с клекотом срывается петух.

Иван берет бутыль, бормочет:

– А блядовать будешь – зарежу…

В щели сарая пробивается холодный рассвет. Вода в лохани покрылась коркой ледка.

Завернувшись в одеяло, стуча зубами, Варвара забирается в дальний угол, садится на корточки, мочится. Иван храпит на сене, раскинув ноги под овчиной.

Рыжий кот жрет студень, забравшись передними лапами в миску. Он замирает, облизываясь, готовый удрать.

Варвара присаживается рядом и жадно ест студень из горсти.

Под утро приснился Варваре сон.

Как будто стоит колодец не то на дворе, не то в поле, и потекла из него вода. Побежали по срубу струйки, вдруг выплеснулась волна, сорвала дощатую крышку и хлещет, заливая все вокруг…

И Варвара проснулась.

– Ох, грех, грех… чуяла моя серца. И куры, окаянные, всю ночь шабаршили, спать не дали…

Посреди сарая стоит Феклуша, хмуро оглядывая поломанную кровать, снопы, перины и подушки на земле.

Иван просыпается, садится. Притулясь к его боку, лежит в сене Варвара.

Феклуша принесла куренка, нагнулась к бревну, тюкнула топором. Подождала, пока он трепыхался, и стала кропить простынь цыплячьей кровью.

– Купил дуду на свою бяду… – проворчала она. – Чего космы-то распустила? Вставай, княгиня молодая. Бери ухват – да к печке. Погуляли, будя…

Девка гонит козу по улице и застывает, открыв рот, уставясь за ограду.

На дворе Феклуша развешивает на веревке наволочки, перину, простыню с багровым пятном.

Варвара моет полы в избе. Она выпрямляется, смотрит в окно на простынь, хлопающую на ветру.

В сумерках мужики молотят просо на току. Феклуша собирает в мешок провеянное зерно. Клочья дыма тянутся из раскрытых ворот овина. Налетает ветер, мужики отворачивают лица.

– А Чукановым-то делиться вышло, – говорит Егор, ни к кому не обращаясь.

Работник Гришка оживляется, опускает цеп:

– То-то Степка, старшой, вчерась в трахтере шумел, мадеры спрашивал…

Под взглядом Баранчика он принимается за работу. Угрюмый Иван стучит как заведенный.

Панька, старшая сноха, сбрасывает на землю снопы, кричит, дуя на пальцы:

– Люди давно шти хлебають, шабашить пора!

Никто не откликается. Мерно ударяют цепы.

На крыльце громко топают, ухнула дверь, слышится затрещина.

– Куды прешь, бесененок, пралик тя расшиби!

Варвара выскочила в сени:

– Сестрица, не шумитя, погодитя, Христа ради!

– Ай спить кто? – удивилась Панька.

– Хлебы спужаются…

С багровым лицом, крестясь и бормоча себе под нос, Варвара вынимает горячий хлеб из печи.

– Нешто слово знаешь? – подозрительно спрашивает Панька.

– Я вам опосля скажу… – бормочет Варвара.

Тимоха уже за столом, стучит ложкой. Баранчик дает ему легкий подзатыльник, тот послушно вскакивает, крестится.

– Очи всех на тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении…

Варвара принесла хлеб, положила перед Баранчиком, стала ни жива ни мертва.

Перекрестив ножом каравай, он отрезает краюху, нюхает пар. Поднялся, протянул деду на печь:

– Кушайте на здоровье, папаша.

Баранчик потянулся к чашке с кулешом, за ним остальные. Распробовал горячее хлебово, покосился на Варвару:

– А сама?

– Напробовалася… – бормочет она.

Чашка быстро пустеет. Варвара тащит самовар.

Панька говорит:

– Ярка белая чегой-то захромала… поглядите, батюшка.

– Чего ты там давеча про Чукановых болтал? – спрашивает Баранчик.

– Да энто я так… – ухмыляется Егор. – Крячиха cказывала, Степку вроде отец отделяеть вчистую…

Баранчик, со смаком хлюпая, тянет горячий чай. Феклуша разливает.

– А не сказывала Крячиха, почто они в мясоед одну репу трескають?

– Да будеть вам…

– Пока старик их дяржал, им в пояс кланялися. Первые богачи были. А помер старик, бабы передралися. Таперя заместо одного двора справного – два, один худей другого… Всё бабы, от их вся зло, от баб…

Панька смеется. Иван уставился в пол.

– Думки твои мне известные… Ступай-кось, Чалому овса засыпь. Завтре картошек на базар повезешь. Панькя с тобой пойдеть.

– А стряпать? – спрашивает Панька.

– Вчерась я стряпала, завтре ейный черед, – подтверждает Феклуша.

– Череду не надо. На стряпню Варькя станеть. И боле никто.

У Феклуши темнеет лицо.

– Энто как же, Яков Трофимыч? Неладно выходить…

В сенях оборачивается Егор:

– Для чего, папаша, других баб обижать?

– Делай чего велено… – Баранчик косится на Варвару: – Подь сюды.

Он стирает пот, не торопясь, достает кошелек, выкладывает медяки.

– Одиннадцать копеек… Завтре в лавку сходишь. Сома соленого возьмешь да цыбик чаю. Копейку он мине должон…

Под взглядами баб Варваре хочется провалиться сквозь землю.

Вздрагивает красный огонек лампады в кивоте, хлопает дверь. Баранчик принес ярку, опустил ее на пол возле печки.

Феклуша на коленях бьет поклоны. Храпит Егор, во сне вскрикивает Тимоха.

Лежа на полатях, Варвара смотрит в темноту. Рядом ворочается Иван.

Скрипит кровать под тяжестью Баранчика.

Перегнувшись через Варвару, Иван спрыгивает на пол. В сенях он сует ноги в валенки.

Феклуша, вскочив, прилипает к окну. Баранчик приподнимает голову с подушки.

На дворе Иван заводит лошадь в оглобли. Подходит Баранчик:

– А ну, вертай коня на место.

Иван молча делает свое дело, проверяет гужи, затягивает седелку. Кончив возиться с упряжью, открывает ворота и говорит:

– После погутарим. А то так уйду.

Баранчик качает головой, бормочет угрюмо:

– Ирод турецкай, булгак, весь в матерю покойницу…

На Михайлов день Баранчик на дворе подрезает кабанчика.

В фартуке, весь в поту, с голыми волосатыми руками, он работает с удовольствием, неторопливо и ловко. На завалинке дед щурится на тусклое солнце. Увидев Варвару с миской каши, он замычал, заволновался.

– А я табе кашки запарила слатенькой… Да не бежи, дедунь, никто не отыметь…

Псы ворчат, вздрагивая от возбуждения, не сводя глаз с Баранчика. Он ухмыляется, поглядывая на старика.

– Энто он теперя тихой, как голубь, Трофим Яковлич. А был – чистый зверь. Как напьется, мы по суседям ховались с сестрой. Из прясла кол вынеть – и пошел махать. А именья своего – вша в кармане да блоха на аркане, всю жисть в батраках…

Феклуша наливает свиной крови в стакан, в другой – водки. Обтерев руки, Баранчик крестится, пьет водку, запивает кровью. Феклуша протягивает стакан Тимохе, тот с отвращением кривится.

– Какой ты мужик в таком разе? Варьке поднеси…

Варвара с удовольствием вытягивает стакан до дна, облизывает губы, кланяется:

– Благодарствуйте, батюшка.

У ворот останавливается телега с лошадью. Баранчик поднимает голову:

– А кучер иде же?

Варвара выскакивает на улицу, оглядывается по сторонам, заводит лошадь на двор.

Баранчик качает головой:

– Иде ж он его мотал? Энтому коню сколь ума вложено – Ваньке бы малость призанять. Не поскупился Господь, ума дал как енаралу. Выводи его да напои…

Пошарив в телеге, Баранчик вытащил из-под дерюги овчину и два мешка. Он пощупал овчину, развязал мешок, обнаружил в нем овес.

Тут появился Иван. На негнущихся ногах он зашел в калитку. Лицо у него было разбито, напухший глаз сочился кровью.

– А вот и кучер пожаловал…

Иван, не говоря ни слова, шагнул в сарай и завалился в сено. Баранчик пришел следом:

– Полежи, полежи, охолонися. Може, в башке твоей провеется маненько…

Варвара, с лошадью на поводу, сунулась в сарай:

– Батюшки, рубаху-то скидай, все пельки оторвали! А глаз-то, глаз!

– Проморгается, – сказал Баранчик.

– Вина дай, – велел Иван.

Дождавшись, пока она отошла, Баранчик тихо, со злобой заговорил:

– Пошто же ты девку страмишь, дурень? Привел жану, а сам к Аниске? Али силом на табе хомут надели? А свадьба энта? Сколь добра первели, коня на энту цену купить… А овес откуль?

– В трахтире, хохлы в Усмань торговать ехали… А пущай зевло не разевають.

Варвара принесла водку.

– Воровать-то грех, ай не слыхал? – Баранчик подмигнул Варваре. – Чего ж мало взял? Овес добрый…

Егор дремлет на лавке. Феклуша читает, бабы и Баранчик слушают, лузгая семечки.

– …Мнози бо зверие в той пустыни тогда обретахуся. От них же един зверь, рекомый аркуда, еже сказается медведь, иже повсегда обыче приходити к преподобному…

Соседка Крячиха переспрашивает:

– Ведмедь, что ль? Страсти какия…

– …Иногда же блаженный сам алчен бываше, аще и един кус хлеба обреташе у него и то перед зверем оным пометаше…

– Чаво?

– Ведмедю давал, а сам голодный сидел, – сердито объясняет Феклуша.

Крячиха вздыхает, накидывает платок на голову:

– Вот оно, святые-то люди как жили… Будя, побегла к свому ведмедю…

– Давай-ка, бабы, по углам, – кивает Баранчик. – По сено ехать с ранья…

Убрав со стола, Варвара постелила овчину на сундук и улеглась. Феклуша стала на молитву. Баранчик собрался задуть лампу, но, поглядев на Варвару, насупился.

– Энто дело неподходящая, – сказал он. – Вставай.

Она поспешно села.

– Он, конешно, дуролом. Брага в ём молодая ишо киснеть. А ты на свою сторону гни. Ты – баба, твоя места тама, где твой мужик, тверезый он али пьяный…

В сарае было темно и тихо. Варвара помолчала, потом пролепетала:

– Мине папаша велели сюды итить…

Спичка на мгновение осветила лицо Ивана. Варвара подождала, пока он закуривал, и полезла на сено. Набравшись храбрости, она сказала:

– Иван Яковлич, ежели ты со мной жить не хочешь, лучше я до мамани ворочуся.

Он приподнялся на локте, схватил ее за лицо, больно сдавил. Варвара сжалась, ожидая удара, но он не ударил, только смотрел на нее угрюмо. И вдруг выпустил.

Иван заворочался, зашуршало сено. Рука его легла на грудь Варвары.

Она осторожно подвинулась поближе. Потом она услышала храп.

На Николу Зимнего бабы собираются в церковь. Панька летит от печки к зеркалу и натыкается на Тимоху.

– Куды, чорт окаянный, своротил мине усе!

Баранчик недовольно косится поверх очков:

– Ты бы хуч в праздник-то без чорта…

Тимоха, схватив зипун, налетает в дверях на Егора.

– Стой, дьявол!

– Тьфу, нехристи, черти вас забирають! – не выдерживает Баранчик.

Тимоха, уже с улицы, кричит:

– Сёдни ж Микола кузнец в колокола играть будеть!

Феклуша рассказывает Варваре:

– С городу приезжають его слушать, кузнеца. У нас колоколов один большой, четыре младших и два трезвончатых. Дак он с переливами, такой затейник…

– Запрягаю, што ль? – говорит Егор.

– Карьку не трожь, пущай отдыхнеть.

– Дай снарядиться-то! Не на пожар, чай! – кричит Панька.

Варвара ревниво следит за ней исподтишка – Панька куда ее нарядней.

– Яички-то позабыла! – всплескивает руками Феклуша. – Варькя, ступай собери яичков, отцу Еремею снесть. Чевой-то он дюже неласковай…

Егор вытянул из сарая сани, пошел в конюшню.

Жеребец лежал на боку в соломе. Над ним на корточках сидел Иван.

– Вишь, вода гнилая идеть с храпу, – сказал он, поднимая голову. – Я недоглядел. Вчерась, как с лесу приехал… Застудился Карькя.

– Варькя поила?

– Уж ты смолчи, – попросил Иван.

Подобрав подол, Варвара зашла в курятник и попала в объятия к работнику Гришке.

– А я табе давно стерегу, касатка ты моя белоглазая, потолковать хочу с такой бабой… – шептал он, целуя ее в шею.

Варвара отшвырнула его, он врезался в стену и упал. Куры подняли переполох.

– Ах ты, поганец! – Она гадливо отерлась. – Ивану скажу, он табе живо ребра переломаеть…

– Для кого бережешься, невеста без места…

– Вань! – позвала Варвара.

Гришку как ветром сдуло. Она принялась собирать яйца.

Кто-то затопал на крыльце, послышались голоса, закричала Панька. Варвара выглянула наружу и увидела Баранчика, бежавшего по двору. Она поспешила в конюшню.

Баранчик, стоя на коленях, держал морду жеребца. Бока лошади поднимались и опадали с хрипом. Желтоватая пена сочилась с губ.

– Может, за Матюхой слетаю? Мигом! – дернулся Егор.