Блеск шелка Перри Энн
Бен-Ихад внимательно наблюдал за Анной.
– Хочешь взять эту?
– Да.
Мужчина тщательно завернул икону, потом, взяв другой кусок холста, большего размера, обернул еще раз. Он совсем не обращал внимания на первую картину, словно она уже не представляла никакой ценности, сыграв свою роль.
– Уверен, что это именно то, что ты хотел? – спокойно спросил бен-Ихад.
– Надеюсь, что да, – ответила Анна. – Эта картина меня вполне устраивает.
Расплатившись с бен-Ихадом, она спрятала иконупод одеждой и ушла.
Подходя к своему постоялому двору, Анна почувствовала, что ее кто-то преследует. Она дотронулась до ножа, висевшего на поясе, но это не придало ей уверенности, ведь прежде она использовала его только для того, чтобы резать еду и оказывать первую помощь пострадавшим, да и то всего лишь несколько раз.
Сдерживая нарастающую панику, Анна постаралась ускорить шаг. В тот момент, когда она была уже у входа, появился Джулиано, подошедший с противоположной стороны. Он сразу же понял, что Анна напугана, возможно, заметив страх в ее глазах и торопливую походку.
Джулиано обхватил Анну руками и потащил за собой вверх по лестнице. Трое мужчин, облаченных в тяжелые серые одежды, пряча лица, быстро прошли мимо них и поднялись наверх на открытую площадь. В руке одного из них блестел изогнутый нож.
– Картина у меня, – выдохнула Анна, как только они оказались в комнате Джулиано и закрыли дверь на засов. – Она прекрасна. Думаю, что это подлинник. Впрочем, не важно. На ней изображен лик женщины, на которую снизошла благодать Господня, на какую мы можем только надеяться.
– А что по поводу Синая? Какое отношение имеет к нему эта картина?
Анна была поражена. Она думала, что была очень осторожна, но Джулиано каким-то образом узнал ее тайну.
– Это мое личное дело. – Анна понимала, что, произнеся эти слова, закрыла дверь, которую больше никогда не сможет открыть. – Зои это никак не касается.
– Но она знает об этом, – настаивал Джулиано. – Именно поэтому ей удалось заставить тебя сюда приехать.
Было очевидно, что он терялся в догадках. По его лицу Анна поняла, что ее друг не только недоумевал, но и был обижен на нее, потому что она не решилась доверить ему свою тайну.
– Да, – не колеблясь сказала Анна. Она должна все рассказать ему прямо сейчас – у нее просто не оставалось выбора. – Одного из моих родственников осудили за преступление и отправили в ссылку.
– В чем его обвинили?
– В причастности к убийству. Но у него были благие намерения. Уверен, что смог бы это доказать, если бы поговорил с ним и узнал подробности происшедшего, а не те крупицы, которые мне удалось собрать.
– И в чьем же убийстве его обвинили?
– Виссариона Комненоса.
У Джулиано расширились глаза, и он медленно выдохнул.
– Ты ловишь рыбу в глубоких водах. Уверен, что отдаешь себе отчет в своих действиях?
– Нет, не уверен, – горько сказала Анна, – но у меня нет выбора.
Венецианец не стал спорить.
– Я тебе помогу. Но прежде всего нам нужно спрятать картину в надежном месте.
– Где же?
– Не знаю. Она большая?
Анна вытащила икону и, аккуратно развернув, протянула Джулиано, чтобы тот мог ее рассмотреть. Наблюдая за его лицом, она увидела, как из его глаз постепенно исчезает недоверие, сменяясь интересом.
– Мы должны отнести ее на корабль, – сказал Джулиано. – Это единственное место, где она будет в безопасности.
– Думаешь, те люди охотились за ней? – спросила Анна.
– А ты думаешь иначе? Но, даже если они оказались здесь по иной причине, придут другие. Зоя знала о ней, и они тоже могли узнать.
– Монастырь, который я хочу посетить, находится у горы Синай, – выдавила из себя Анна.
Джулиано вопросительно вглядывался в ее лицо.
– Там находится твой родственник? – мягко спросил он.
Как много она могла ему рассказать? Чем дольше она будет сомневаться, тем меньше он поверит ее словам.
– Мой брат, – прошептала она. – Прости…
Сейчас ей придется снова ему солгать или же признаться, что до замужества она носила фамилию Ласкарис… Мужчины не меняют фамилию после женитьбы, а евнухи вообще не вступают в брак. Джулиано подумает, что она лжет, чтобы скрыть свое настоящее имя. Анна уже привыкла к этому маскараду, который в свое время казался ей единственно правильным решением. Она уже перестала ценить то, что могла свободно ходить по улицам.
Джулиано ничего не сказал, но в его глазах все еще читалось удивление.
– Его зовут Юстиниан Ласкарис, – с огромным трудом назвала Анна имя брата.
Наконец в глазах венецианца появилось понимание.
– Ты приходишься родственником Иоанну Ласкарису, которому выжгли глаза по приказу императора?
– Да. – Анне не хотелось вдаваться в подробности. – Пожалуйста, не надо об этом…
Джулиано поднял руку, чтобы заставить ее замолчать.
– Ты должен пойти на гору Синай. Я отнесу картину на корабль. Обещаю, что она будет в целости и сохранности. Даю слово, что не украду ее и не отвезу в Венецию, – добавил он с улыбкой, в которой сквозили горечь и стыд.
– Я ни секунды в тебе не сомневался, – ответила Анна.
– Нам надо уходить очень осторожно, – сказал Джулиано. – Думаю, за пределами города мы будем в большей безопасности. Сколько времени тебе потребуется, чтобы добраться до горы Синай?
– Месяц, чтобы дойти туда и вернуться, – ответила Анна.
Он колебался.
– Я вернусь сюда к тому времени, когда приплывет корабль, – пообещала она. – Проследи, чтобы с картиной ничего не случилось.
– Мне необходимо посетить Яффу и Цезарею, – сказал Джулиано. – Я вернусь через тридцать пять дней.
Он выглядел обеспокоенным, говорил срывающимся голосом, а затем выражение его лица изменилось.
В коридоре послышались звуки шагов и приглушенный спор.
– Нам нельзя здесь оставаться, – тихо сказал венецианец. – Ты должен изменить внешность и уйти из города. Как ты доберешься до Синая? С караваном?
– Да. Они отправляются туда раз в два или три дня.
– Ты должен снять с себя серую одежду паломника. Они ищут тебя именно в таком одеянии. Я прямо сейчас достану для тебя что-нибудь другое. Ты мог бы одеться как мальчик…
Анна увидела на лице друга смущение. Наверное, он боялся ее обидеть, но им угрожала опасность, поэтому нельзя было тратить время на подобные пустяки. Она взяла инициативу на себя.
– Лучше как женщина, – сказала Анна.
Джулиано удивился:
– Женщине не позволят войти в монастырь.
– Знаю. По дороге я найду постоялый двор вне стен монастыря и снова переоденусь.
Он ушел, а она заперла дверь на засов. Анна целый час дожидалась возвращения Джулиано, боясь, что на него могут напасть. Время тянулось мучительно медленно. Она была слишком напряжена, чтобы спокойно сидеть и даже стоять. Анна ходила взад-вперед по комнате, по нескольку шагов в каждую сторону. Пять раз она слышала чьи-то шаги на улице, надеясь, что это Джулиано. Потом стояла с бьющимся сердцем, напрягая слух, пока шаги не стихали и снова не воцарялась тишина.
Наконец кто-то постучал, и Анна ринулась открывать засов, но затем передумала, со страхом предположив, что в коридоре может оказаться кто-то чужой. Она замерла, прислушиваясь к тяжелому дыханию за дверью.
Потом раздался глухой удар в дверь, будто кто-то проверял ее на прочность. Анна молча отступила назад. Прогремел еще один удар, более мощный. Дверь покачнулась на петлях.
Послышались голоса, потом – быстрые шаги. Кто-то остановился за дверью.
– Анастасий! – Это был голос Джулиано, настойчивый и пронзительный. Должно быть, он сильно за нее испугался.
Облегчение теплой волной растеклось по телу Анны. Она попыталась ослабить засов, но его заклинило. Она обрушилась на дверь всем телом и услышала, как засов поддался.
Джулиано вошел и тут же вернул засов на место. В руках он держал сверток с одеждой для нее и для себя.
– Мы уйдем сегодня вечером, – тихо сказал он. – Переодевайся. Себе я приобрел одежду купца. Буду выдавать себя за армянина. – Он передернул плечами. – Разговаривать буду по-гречески.
Джулиано начал снимать с себя серый плащ паломника.
Он собирается пойти вместе с ней? Как далеко? Анна подобрала женскую одежду и отвернулась, чтобы переодеться. Если она сейчас проявит стыдливость, у Джулиано возникнут ненужные подозрения. Возможно, ей удастся сменить одежду достаточно быстро и он, слишком занятый собственным переодеванием, ничего не заметит.
Платье было из темно-красной шерсти, простого кроя и с поясом. Анна легко скользнула в него, освободившись от нескольких лет притворства, как будто их и не было вовсе, а существовала лишь история, написанная на бумаге. Она вновь стала вдовой, которая покинула дом Евстафия и вернулась под родительский кров. Анна подвязала волосы, сделав женскую прическу, закуталась в плащ из более темной шерсти и бессознательно расправила его с грацией, от которой ранее так старательно пыталась избавиться.
Когда Джулиано посмотрел на нее, на мгновение на его лице появились растерянность и недоумение, потом – удивление и болезненное сожаление. Он взял икону и протянул ее Анне. Затем повернулся к двери и осторожно приоткрыл ее, сжимая в ладони рукоять ножа. Посмотрев сначала направо, потом налево, он кивком велел Анне следовать за ним.
На улице стояли люди, собравшиеся в небольшие группы. Было очевидно, что они спорили и торговались о ценах на товары.
Джулиано сразу же пошел на север, размеренным темпом, чтобы Анна могла следовать за ним. Потупив глаза, она шла мелкими шажками. Несмотря на то что страх сковал ее тело, Анна наслаждалась непродолжительной свободой, снова став женщиной. Она словно совершала побег от реальности, безумный и опасный, который совсем скоро должен был закончиться.
Иерусалим – маленький город. Они быстро пересекли его, стараясь по возможности выбирать широкие улицы.
Уверенно поднялись наверх, любуясь великолепным видом на Храмовую гору, расположенную справа от них. Анна решила, что Джулиано ведет ее на северо-восток, к Шхемским воротам и Наблусской дороге.
Один раз с ними попытался заговорить какой-то человек. Джулиано остановился и повернулся к нему, улыбаясь и держа руку на поясе. Оказалось, что это был торговец священными реликвиями. Он подумал, что Джулиано потянулся за кошельком, но Анна знала, что ее спутник схватился за рукоять ножа.
– Нет, спасибо, – коротко бросил венецианец.
Схватив Анну за руку, он поспешил дальше.
Джулиано сжимал ее ладонь мягко, но сильнее, чем если бы знал, что она женщина. Анна старалась не отставать от спутника и не оглядываться назад, чтобы не привлекать к себе внимания.
У Шхемских ворот толпились купцы, разносчики, погонщики верблюдов. Здесь были и одетые в серое паломники. Неожиданно они показались Анне подозрительными, и она бессознательно замедлила шаг. Джулиано снова сжал ее руку и потянул за собой.
Почувствовал ли он ее страх, неуверенность и слабость? Они знали друг о друге так много: о чем каждый из них мечтает, во что верит, но этого все еще было недостаточно. Их разделяли недосказанность и ложь. И, судя по всему, в этом виновата она, Анна.
Друзья пробились сквозь толпу, собравшуюся у ворот, и вышли на открытую дорогу. Потом быстрым шагом преодолели почти два километра и сошли с тропинки вниз. Джулиано остановился и с тревогой спросил у Анны:
– С тобой все в порядке?
– Да, – ответила она. – Ты хочешь пойти на юг? – Она обернулась и указала на дорогу. – Яффские ворота находятся там. Впереди – Ворота Ирода. Я могу пройти через них. Возле базилики Святого Стефана снимает жилье один из паломников. Я переночую там и до наступления утра спущусь к Сионским воротам.
– Я пойду с тобой, – не раздумывая сказал Джулиано.
– Нет. Возьми картину и возвращайся в Акку на корабль. Я останусь здесь до утра, а потом снова надену все серое.
Анна мельком посмотрела на Джулиано и отвела взгляд. За его плечом она увидела изрезанный оврагами холм, зияющий пещерами, которые напоминали глаза и ноздри огромного черепа. Женщина вздрогнула.
– Что случилось? – спросил Джулиано и обернулся, чтобы проследить за ее взглядом. – Здесь никого нет.
– Знаю. Это было не то, что… – Голос Анны замер.
Джулиано подошел ближе и положил ладонь ей на плечо.
– Ты знаешь, где мы? – тихо спросил он.
– Нет… – Но, несмотря на свое признание, Анна догадалась. – Да. Это Голгофа. Место, где распяли Иисуса Христа.
– Возможно. Знаю, многие думают, что оно находится в городе, хотя, возможно, это не имеет никакого значения. Лично я считаю, что оно должно быть здесь, в укромном уголке, где только небо и земля. На этом месте нельзя воздвигать церковь, она уничтожит всю его святость. Оно должно наводить страх, совсем как это.
– Думаешь, мы все когда-нибудь окажемся в таком месте? Или вернемся сюда?
– Возможно, однажды это произойдет, – ответил Джулиано.
Анна постояла не двигаясь еще несколько минут. Потом повернулась к нему:
– Но я должен идти в Синай, а ты – в Акку. Мы встретимся – через тридцать пять дней или чуть позже. Я постараюсь успеть.
Ей трудно было говорить спокойным голосом, сдерживая эмоции. Анна хотела расстаться с Джулиано до того, как они выплеснутся наружу. Она посмотрела на его сумку с одеждой и иконой.
– Спасибо. – Анна улыбнулась и, повернувшись, стала взбираться по крутому склону, возвращаясь на дорогу.
Добравшись до вершины, она взглянула на Джулиано последний раз. Он стоял на том же месте и наблюдал за ней. Позади него виднелась вершина Голгофы. Анна глубоко вздохнула, сглотнула и продолжила путь.
Глава 61
Джулиано наблюдал за Анастасием, пока его худенькая одинокая фигурка не скрылась из виду. Потом прошел по грубой неровной земле, снова поднялся на дорогу и направился на юго-запад. Действительно ли то место, на котором они стояли, было Голгофой? Заброшенность и уныние, царившие там, впитались в его тело и заполнили разум. Господи, почему Ты оставил меня? Так плачет каждая человеческая душа, впавшая в отчаяние.
Принадлежало ли грустное выразительное лицо на картине, которую он нес, Марии? Впрочем, это было не важно. Этот портрет вызывал у него сильное душевное волнение. Разве так уж важно, в каком именно месте распяли Христа? Так ли уж важно, изображена ли на картине Мария?
Почему, глядя на Анастасия, облаченного в женскую одежду, он так разволновался? Тот не только выглядел в женском платье очень естественно, у него даже изменились походка и наклон головы. Он по-иному, по-женски, стал смотреть на проходящих мимо мужчин. У него изменился характер. Это был уже не тот человек, которого Джулиано так хорошо знал. Или, по крайней мере, думал, что знал. Время от времени венецианец забывал, что Анастасий евнух. Его пол не имел для Джулиано никакого значения. В Анастасии его привлекали смелость, доброта, ум, чувство юмора и полет фантазии, а остальное было не важно.
Сейчас же Джулиано вдруг задумался о половой принадлежности своего друга. Анастасий на самом деле был представителем третьего пола – ни мужчиной, ни женщиной. Мог легко, так же, как шелк на свету меняет свой цвет, перевоплотиться из мужчины в женщину, словно был бесполым от рождения. Но Джулиано больше беспокоили собственные чувства. Женщина, в которую превратился Анастасий, показалась ему красивой, несмотря на то что он знал: перед ним мужчина, хоть и не полноценный. И тем не менее короткое время Джулиано обращался с ним как с женщиной. Ранее венецианец не ощущал со стороны Анастасия никакой опасности и вдруг почувствовал к нему неодолимое сексуальное влечение.
Джулиано был рад, что ему не нужно идти ни в Яффу, ни на Синай.
Но в тот момент, когда беззащитная фигурка Анастасия исчезла из виду, венецианец, как ни странно, почувствовал себя одиноким. Вскоре он окажется среди людей, но никому из них не сможет рассказать о том, что его гнетет, о чувстве вины, появившемся совсем недавно, с тех пор как он стал другом Анастасия, в котором тот так нуждался.
Но наиболее сильную душевную боль Джулиано причиняло ощущение, что он сам не такой, каким должен был стать. Он давно понял, что, возможно, не в состоянии полюбить кого-то со всей полнотой страсти или по крайней мере безраздельно уважать до конца своих дней. Точно так же, как в свое время это не удалось его матери. А вот отец смог, но его любовь была безответной. Возможно, причина не в нем. Однако Джулиано верил, что дружба является одним из проявлений любви, таким же глубоким и всепоглощающим чувством. Но, быть может, он опять ошибался?
Хватит ли у Анастасия доброты и благородства простить своего друга? Этот евнух почувствовал всю глубину его одиночества, и Джулиано часто замечал сострадание в его глазах. На самом ли деле он ему сочувствовал? И правильно ли это?
Глава 62
Переодевшись еще раз в паломника, Анна напомнила себе о необходимости вновь вернуться к привычкам и манерам евнуха. Она подошла к караванщику, стоявшему возле Сионских ворот. Тот собирался вести караван через Негевскую пустыню к монастырю Святой Екатерины, расположенному на Синае. У Анны оставалось еще много денег, полученных от Зои, – больше, чем необходимо было заплатить за переход. Несколько минут караванщик пытался поднять цену, но времени было мало, да и Анна предложила ему очень щедрое вознаграждение.
Она не привыкла ездить верхом на осле, но выбора не было, и она приняла помощь одного из проводников. Это был темнокожий человек с мягкими чертами лица. Он разговаривал на языке, которого Анна почти не понимала, но его голос, его тон были настолько убедительными и четкими, что даже верблюды ему подчинялись.
Караван, покинувший Иерусалим, состоял, по подсчетам Анны, из пятнадцати верблюдов, двадцати ослов, сорока паломников, нескольких погонщиков и двух проводников. Очевидно, он уступал по размеру караванам, обычно проходившим по этому пути.
Сначала, пока они двигались на юг, путешествие было легким. Они проходили по уединенным, ничем не примечательным местам. Неожиданно человек возле нее, сидевший на осле, перекрестился и начал неистово молиться, словно хотел отпугнуть злой рок. Страх, звучавший в его голосе, встревожил Анну.
– Ты не заболел? – с беспокойством спросила она.
Мужчина еще раз осенил воздух крестным знамением.
– Акелдама, – сказал он хриплым голосом, – Молись, брат, молись!
Акелдама. Ну конечно. Земля крови, где Иуда лишил себя жизни. Странно, но Анна не испытывала страха, лишь невероятную, всепоглощающую печаль. На самом ли деле это дорога в одну сторону, по которой нельзя вернуться назад?
Когда они минули Акелдаму и зашагали по вечно меняющейся пустыне, все чувства Анны остались позади, кроме безраздельной грусти.
В первую ночь у нее онемели все мышцы. Анна озябла и не могла заснуть, несмотря на усталость. Ее угнетала убогая обстановка – три грязных протекающих сарая, где путешественники, сбившись в кучу, пытались отдохнуть и набраться сил для следующего перехода.
Люди вздохнули с облегчением, когда смогли немного утолить голод и жажду и продолжить путешествие. По крайней мере, они согрелись, несмотря на ветер, и чувствовали себя гораздо лучше, чем когда лежали неподвижно.
Черно-белый пейзаж сменился бледными оттенками. Солнце и холод обесцветили эту землю, почти лишенную жизни. Лишь изредка встречались тамарисковые деревья, густо усыпанные колючками. Тяжелый песок был перемешан с частицами кремня. Вдали плотной стеной стояли зазубренные горы. Завывавший ветер кусался, резко бросая в лицо колючий песок, и людям казалось, будто их жалит несметное количество насекомых. Однако проводники подбодрили их, сообщив, что в другое время года погода здесь еще хуже.
Путников предупредили, что ни в коем случае нельзя покидать караван. Отбиться от остальных было все равно что умереть. Любой мог заблудиться, растеряться и спустя несколько дней погибнуть от жажды. Вокруг проторенной дороги валялись груды высохших белых костей безрассудных глупцов.
Ночью небо становилось иссиня-черным и сверкало звездами, которые висели так низко, что, казалось, до них можно было дотянуться рукой. Загадочные и прекрасные, они зачаровывали Анну. Она с трудом отводила от них взгляд, напоминая себе, что надо поспать, чтобы восстановить силы.
День шел за днем. Пейзаж менялся, на бесконечном горизонте проступили очертания гор. Из черной пустыня превратилась в бледную и даже белую, изрезанную серыми линиями и тенями.
На пятнадцатый день перед ними, словно из-за тучи, появились две гигантские вершины. Высокие крутые горы разделяло глубокое ущелье.
– Горы Моисея, – гордо провозгласил караванщик, – Хорив и Синай. Мы поднимемся наверх еще до наступления ночи.
Анна подумала, что они, должно быть, уже находятся на высоте нескольких километров над морем и Аккой.
Наконец путники достигли внешних стен монастыря Святой Екатерины. Перед ними возвышалась огромная квадратная крепость высотой десять-двенадцать метров, втиснутая в ущелье между вершинами гор Хорив и Синай. Она была построена из гигантских кубов, высеченных из темного гладкого камня и уложенных так плотно, что между ними нельзя было просунуть даже острие ножа. Любой, кто хотел проникнуть в монастырь, должен был окликнуть монахов на сторожевой башне и попросить позволения войти. Если разрешение было дано, высоко вверху открывалась маленькая дверь и из нее опускали веревку с завязанными на ней узлами. Гость ставил ногу в петлю на конце веревки и давал знать, что готов подниматься. Его втягивали наверх.
После короткого замешательства Анна отчаянно ухватилась за веревку. Тело оцепенело, голова закружилась. Пока женщину тащили наверх вдоль высокой стены, она не отрываясь следила за багряно-красным солнцем на западе. Анна с удовольствием полюбовалась бы этим зрелищем, но ее руки, соединенные в замок, скользили по канату, а ноги сильно болели. Оказавшись наверху, она довольно неуклюже проползла в маленькую дверь. Пожилой монах вежливо поприветствовал Анну, не проявляя, впрочем, к ней особого интереса. Возможно, он привык встречать паломников и все они были для него на одно лицо. Большинство из них приходило сюда в надежде на то, что исполнятся их самые сокровенные, несбыточные мечты. Люди рассчитывали, что станут свидетелями чуда там, где Моисей увидел горящий куст, из которого с ним говорил Господь.
Глава 63
Анна показала монахам письмо, которое дал ей Никифорас, и попросила разрешения встретиться с Юстинианом наедине. В письме говорилось, хотя и не напрямую, что она прибыла сюда по поручению императора, поэтому у монаха не возникло никаких сомнений. Никифорас постарался, чтобы текст послания был довольно расплывчатым.
Анну провели в небольшой дворик неправильной формы. Монах, сопровождавший ее, остановился.
– Сними обувь, – прошептал он, – ты стоишь на священной земле.
Анна послушно нагнулась, и неожиданно ей на глаза навернулись слезы. Прижав обувь к груди, она посмотрела вверх и в свете факела над головой увидела широко раскинувшийся куст, который, казалось, водопадом струился по камням. В голову пришла безумная мысль. Был ли он тем самым, который когда-то говорил с Моисеем гласом Божиим? Анна повернулась к монаху.
Тот, улыбнувшись, медленно кивнул.
– У тебя, вероятно, будет немного времени до призыва к следующей молитве, – мягко сказал он, но в его голосе прозвучало скрытое предупреждение.
Ей не стоило забывать, что Юстиниан был здесь узником, а ей разрешили поговорить с ним наедине.
Монах привел ее в душную каменную келью, пространство которой измерялось всего лишь несколькими шагами. Услышав скрип двери на тяжелых петлях, Анна быстро обернулась.
На первый взгляд ее брат совсем не изменился – те же глаза, тот же рот, те же волосы над высоким лбом. У Анны замерло сердце и перехватило дыхание. Казалось, что не было всех этих лет, которые они не виделись; все, что случилось за это время, было слишком нереальным, чтобы в это поверить.
Юстиниан уставился на нее, удивленно моргая. Сначала на его лице появилась слабая надежда, потом – страх.
Монах стоял позади него и ждал.
Анна должна была все быстро объяснить, до того как они оба себя выдадут.
– Я – лекарь, – четко сказала она, – меня зовут Анастасий Заридес. Император Михаил Палеолог дал мне разрешение поговорить с тобой, если ты, конечно, позволишь.
Несмотря на то что она старалась говорить грудным голосом, свойственным евнухам, Юстиниан сразу же его узнал. В его глазах вспыхнула радость, но он продолжал стоять абсолютно неподвижно, спиной к монаху. Юстиниан ответил слегка дрожащим голосом:
– Я буду рад поговорить с тобой… повинуясь желанию императора. – Он повернулся к монаху вполоборота. – Спасибо, брат Фома.
Брат Фома кивнул и удалился.
– Анна, зачем, ради всего святого… – начал Юстиниан.
Она прервала его, шагнув вперед и обняв. В ответ он прижал ее к себе – крепко, до боли, но эта боль была приятной.
– У нас всего лишь несколько минут.
Тело Юстиниана было гораздо тоньше, чем когда она видела его в последний раз. Он выглядел изнуренным и старше своих лет. Морщины на лице стали глубже, глаза ввалились.
– Ты выглядишь как евнух, – заметил Юстиниан, продолжая прижимать сестру к себе. – Что ты тут делаешь? Ради бога, будь осторожна! Если монахи узнают, они…
Анна немного отстранилась и посмотрела на брата снизу вверх:
– Я умею маскироваться. Я оделась так не только для того, чтобы сюда проникнуть. Хотя и поэтому тоже. Просто последние несколько лет я всегда так выгляжу.
Он не мог поверить.
– Почему? Ты красива и можешь врачевать и в женском обличье.
– На это есть несколько причин.
Анне не хотелось рассказывать брату о том, что она больше не сможет выйти замуж. Не нужно взваливать на него еще и это бремя.
– У меня хорошая практика. Я часто бываю во Влахернском дворце, лечу евнухов, а иногда и самого императора…
– Анна, – прервал он ее, – перестань. Медицинская практика не стоит риска, которому ты себя подвергаешь.
– Я делаю все это не ради практики, а для того, чтобы найти доказательства, что это не ты убил Виссариона Комненоса. Мне потребовалось много времени, ведь сначала я не понимала, почему его лишили жизни. Но сейчас я это знаю.
– Нет, не знаешь, – возразил Юстиниан. Его голос дрогнул и вдруг смягчился. – Ты не сможешь понять меня, Анна. Пожалуйста, не ввязывайся в это дело. Ты даже не представляешь, насколько это опасно. Ты не знаешь Зою Хрисафес.
– Нет, знаю. Я ее лекарь. – Она посмотрела брату прямо в глаза. – Думаю, именно она отравила и Косьму Кантакузена, и Арсения Вататзеса. Уверена, что это Зоя заколола кинжалом Григория Вататзеса и попыталась свалить вину на венецианского посланника, чтобы его арестовали.
– Попыталась? – переспросил Юстиниан, пристально глядя на сестру.
– Я ей помешала. – Анна почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. – Тебе незачем об этом знать. Но, уверяю тебя, мне известно, что представляет собой Зоя. И Елена. И Ирина. И Деметриос, – торопливо продолжила она, – и, конечно, епископ Константин.
При упоминании о Константине Юстиниан улыбнулся:
– Как он? До меня сюда доходит так мало новостей. С ним все в порядке?
– Ты спрашиваешь меня как лекаря?
Эти слова прозвучали непринужденно, но Анна произнесла их, потому что вдруг поняла, что раньше не замечала пороков и слабостей Константина. И того, как он изменился за то время, пока отчаянно боролся против заключения союза с Римом, боялся поражения и возглавлял огромную часть сопротивления.
Юстиниан удивленно вскинул брови:
– Ты и его тоже лечишь?
– А почему бы и нет? – Анна прикусила губу. – Для него я – евнух. Все вполне пристойно, разве не так?
Он побледнел.
– Анна, тебе не сойдет это с рук. Ради бога, поезжай домой. Ты даже не представляешь, какой опасности себя подвергаешь. Ты не сможешь ничего доказать. Я…
– Я могу объяснить, почему ты убил Виссариона, – в ответ сказала она. – У тебя не было выбора. Ты расстроил заговор против Михаила единственно возможным способом. Император должен поблагодарить и вознаградить тебя!
Юстиниан с нежностью коснулся лица сестры, и она почувствовала тепло его руки.
– Анна, целью этого заговора было устранить Михаила и защитить Церковь от Рима. Но в конце концов я понял, что у Виссариона нет ни силы характера, ни огня в душе, для того чтобы стать достойным императором, поэтому изменил свои взгляды. Михаил все знает. Я убил Виссариона, – признался он почти шепотом. – Это стало самым ужасным поступком в моей жизни, и меня до сих пор мучают кошмары. Но если бы он захватил трон, то Византию постигло бы настоящее бедствие. Я был слепым глупцом, и мне понадобилось очень много времени, чтобы прозреть. Сначала я не хотел убивать Виссариона, а потом было уже слишком поздно… Я здесь, потому что не назвал Михаилу имен остальных заговорщиков. Я… я не смог этого сделать. Они виноваты не больше, чем я, а возможно, и меньше. Эти люди искренне верили, что поступают правильно, спасая город и веру.
Опустив голову, Анна прислонилась к брату.
– Я все знаю. Мне известно, кто они, но, как и ты, я не смогла донести на них. Однако должно же быть что-то, что я смогу сделать!
– Нет, – мягко произнес Юстиниан. – Оставь все как есть, Анна. Константин сделает все, что в его силах. Он уже спас мне жизнь и вступится за меня перед императором, как только представится случай.
Однако Анна понимала: никто, кроме нее, не будет бороться за Юстиниана. И сейчас у нее было больше шансов приблизиться к императору и поговорить с ним, чем у Константина.
– Кто выдал тебя властям? – спросила она.
– Не знаю, – ответил Юстиниан, – и это не имеет никакого значения. Ты уже не сможешь ничего изменить, как бы ни была уверена в своих силах. Чего ты добиваешься? Возмездия?
Анна внимательно смотрела на брата, изучая его лицо.
– Я не хочу мстить, – призналась она. – По крайней мере, пока что не задумывалась об этом всерьез. Потом, быть может, я хотела бы увидеть, как они заплатят…
– Забудь, прошу тебя! – взмолился Юстиниан. – В конце концов, оно того не стоит.
– Мы не проиграем, если Византия уцелеет. Никто, кроме Михаила, не сможет ее отстоять.
– За счет Церкви? – спросил Юстиниан с сомнением. – Отправляйся домой, Анна, – прошептал он, – пожалуйста. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Хочу, чтобы ты лечила людей, дожила до старости, обретя мудрость и уверенность в том, что все сделала как должно.
Анну ослепили слезы. Ее брат заплатил слишком высокую цену, чтобы дать ей этот шанс. Но она не могла обещать и не исполнить.
– Ты же послушаешь меня, правда? – спросил Юстиниан, дотрагиваясь до ее мокрой от слез щеки.
– Я не могу. Не знаю, по-прежнему ли они планируют убить Михаила. Деметриос – Вататзес по отцу и Дукас по матери. Он может претендовать на трон. Если умрет Михаил, а за ним – Андроник, у Деметриоса, вероятно, появится такая возможность, особенно когда крестоносцы будут стоять у ворот.
Юстиниан прижал к себе сестру еще крепче, обняв ее за плечи.
– Знаю! Думаю, он захватил бы власть сразу же после того, как Виссарион избавился бы от Михаила, расчистив ему дорогу.
– И убил бы тебя, – добавила она. – Ты же Ласкарис!
В замке со скрежетом повернулся ключ. Юстиниан резко оттолкнул от себя Анну. Она смахнула слезы со щек и, заставив себя успокоиться, заговорила твердым голосом:
– Спасибо, брат Юстиниан. Я передам твое послание в Константинополь.
Она начертила крест в воздухе на православный манер, улыбнулась брату и последовала за монахом в коридор. Анна шла, словно слепая, ничего не видя перед собой.
Глава 64
Читать бесплатно другие книги:
