Блеск шелка Перри Энн
Зоя переоделась в свежую одежду и велела принести фрукты и стакан вина. Одна, в тишине уходящей ночи, она стояла у окна и наблюдала за тем, как разгорается на востоке бледный рассвет. Сегодня она пойдет в Святую Софию и принесет дары Деве Марии в благодарность за помощь. Поставит сотню свечей, и храм озарится их светом. Григорий Вататзес и Джулиано Дандоло уничтожены одним ударом. А она – в полной безопасности.
Загорался рассвет. Фомаис вернулась и сообщила, что пришел лекарь Анастасий и просит срочно его принять.
Что могло привести его сюда в столь ранний час? Но, поскольку Зоя не спала и была одета, это не доставило ей неудобств.
– Пусть войдет, – велела она. – И принеси фруктов и еще один стакан.
Спустя мгновение появился Анастасий. Его лицо было пепельно-бледным, только на щеках горели два красных пятна. Волосы были лишь слегка приглажены. Евнух выглядел измученным и разгневанным.
– Доброе утро, Анастасий, – сказала Зоя. – Могу ли я предложить тебе вина и фруктов?
– Григорий Вататзес мертв, – сказал Анастасий твердым высоким голосом.
– Я не знала, что он болел, – абсолютно спокойно ответила Зоя. – Судя по твоему огорченному виду, ты его лечил?
– Его было бы бесполезно лечить, – с горечью ответил Анастасий. – Григория нашли на улице в венецианском квартале. Его горло было перерезано кинжалом, который вы подарили Джулиано Дандоло.
– Значит, Григорий убит? – Зоя перекатывала последнее слово на языке, не зная, как реагировать. – Наверное, у него было больше врагов, чем он себе представлял… Ты говоришь, Дандоло? Думаю, прежде чем уехать в Александрию, Григорий провел некоторое время в Венеции. Наверное, это была фамильная вражда?
– Я в этом уверен, – ответил Анастасий. – Человеку по фамилии Дандоло опасно находиться в Константинополе. Зная историю его семьи, сомневаюсь, что вы стали бы преподносить ему такой подарок. – Он улыбнулся с ядовитой иронией, его глаза яростно сверкали. В них светился ум, острый и проницательный. – Рукоятью вперед.
На лице Зои промелькнула улыбка:
– Думаешь, я должна была направить на него лезвие?
– На самом деле я думаю, что вы так и сделали, – ответил Анастасий. – Только он этого не понял.
Зоя пожала плечами:
– Тогда получается, что он тоже стал жертвой этого убийства. Мне очень жаль, что он твой друг. Я бы не стала делать этого умышленно.
– Он не жертва, – возразил Анастасий. – Власти пришли к выводу, что смерть Григория наступила в результате несчастного случая. Вероятно, в темноте на незнакомой ему улице его сбила лошадь, запряженная в повозку.
– И разорвала ему горло? – скептически уточнила Зо. – Это тоже сделала лошадь? Или повозка?
Лицо Анастасия оставалось бесстрастным.
– Все выглядело так, как будто он шел по улице и был сбит. Колеса повозки прошли прямо по шее Григория. Ну, по крайней мере, так мне показалось.
– А как же кинжал Дандоло? – с сарказмом уточнила Зоя. – Его тоже унесла с собой лошадь? Или, может, возница?
– Это мог сделать кто-то другой, кто покинул место трагедии, – сказал Анастасий. – Но, поскольку кинжал исчез, это уже не имеет значения. Его больше никто не видел, и, осмелюсь заметить, он вернулся к Джулиано, который впредь будет внимательнее следить за своими вещами.
Зое приходилось контролировать выражение глаз, губы и даже цвет лица. Анастасий не должен ничего увидеть.
Она стояла и пристально смотрела на него. Глаза лекаря ярко сверкали, лицо было решительное, но лишенное мужественности, с мягкими, чувственными губами. Он никак не мог быть связан с Дандоло. Между ними нет никакого внешнего сходства. Может быть, они родственники по материнской линии Джулиано? Евдоксия стала монахиней. Маддалена мертва…
А может, это любовь? Между евнухом – и таким мужчиной, как Джулиано?
И вдруг Зою осенила сумасшедшая догадка, словно молния в ночи, ослепившая ее своей очевидностью. Женщина рассмеялась. Теперь все встало на свои места. И все-таки это невозможно! Но она не сомневалась: Анастасий вообще не евнух – а такая же женщина, как и она сама! Она любила Джулиано столь же сильно, как любила бы его Зоя, будь она помоложе, а он – не венецианцем. А может, даже венецианцем – но не Дандоло.
Анастасия, или как там звали эту женщину, застыла, внимательно глядя на Зою.
Зоя продолжала смеяться. Этот человек, полумужчина, приводивший ее в смятение своей загадочностью, теперь, оказавшись женщиной, стал ей абсолютно понятен.
Наконец Зоя справилась с эмоциями и направилась к подносу с вином. Она налила стакан до краев и протянула его Анастасию.
– Нет, спасибо, – холодно отказался тот.
Зоя пожала плечами и выпила половину стакана сама, потом наполнила другой стакан. Она снова предложила первый стакан Анне.
На сей раз Анна приняла вино. Она выпила его до дна, поставила пустой стакан на стол, развернулась и молча вышла.
Зоя медленно потягивала вино, смакуя его и размышляя. Она узнала нечто невообразимо важное. Власть, которую ее догадка давала ей над Анастасием – или Анастасией, – была безгранична. Но, прежде чем она попытается ею воспользоваться, нужно узнать все что можно об этой женщине, которая рискнула отказаться от привилегий, дарованных ей природой. Чего же она хочет, если готова заплатить такую ужасную цену?
Мысли Зои неслись, словно резвые кони. Эта женщина сказала, что родом из Никеи, но так ли это? Вероятно. Только глупец станет нагромождать ненужную ложь. Чем дольше Зоя об этом думала, тем больше ее это интриговало. Какое страстное желание может оправдать этот маскарад?
Анастасия интересовалась Юстинианом Ласкарисом. Была ли фамилия Заридес настоящей или она тоже Ласкарис, член императорской семьи? Жена Юстиниана? Если да, то она не любила мужа – и не стала бы рисковать собственной жизнью, чтобы спасти венецианца. Несомненно, она любит Джулиано.
Она сестра Юстиниана! Нечто подобное почудилось Зое в самом начале. Сестра, которая хочет доказать его невиновность.
Но был ли Юстиниан невиновен? Зоя считала, что нет, но, может, она ошибается? Есть ли что-то еще, о чем она пока не догадывается?
Чем больше она узнает об этом Анастасии, тем лучше.
Она также разузнает о матери Джулиано Дандоло, о ее жизни и смерти, чтобы, проворачивая нож в его сердце, можно было причинить ему как можно больше боли. Для этого подойдет что угодно, от чего венецианец не сможет защититься.
Глава 53
Прошла неделя после этих событий. Анна вернулась домой, Симонис передала ей записку.
– Это от Зои Хрисафес, – объяснила служанка, поджав губы.
– Спасибо. – Анна положила свою сумку с маслами и травами и открыла записку.
Анастасий! К сожалению, у меня на ноге появилась небольшая рана, которая нуждается в хирургическом вмешательстве. Пожалуйста, приходи, как только получишь это послание. Зоя Хрисафес.
– Когда ее доставили? – спросила Анна.
– Меньше часа назад. – Симонис вопросительно подняла бровь. – Ты пойдешь к ней?
– Пойду, – ответила Анна.
Симонис прекрасно знала, что по этическим соображениям ее госпожа не может отказаться; кроме того, если она откажется, пострадает ее репутация.
Но, придя к Зое, Анна увидела там человека, которого никак не ожидала встретить. У окна, из которого открывался восхитительный вид на Босфор, непринужденно опираясь на подоконник, стоял Джулиано. Когда Анна вошла, он выпрямился. Джулиано был смущен – она заметила, что его щеки вспыхнули. Он вежливо поприветствовал ее, ничем не выдав, что их объединяет страшная тайна.
– А! – воскликнула Зоя с явным удовольствием. – Спасибо, что пришел, Анастасий. У меня в ноге заноза, и я опасаюсь, что, если ее не вынуть, она воспалится.
Она приподняла подол золотистой туники и показала воспаленную рану с большой занозой, торчащей оттуда, и корочкой запекшейся крови по краям.
– Когда это произошло?
Анна поставила сумку на пол и склонилась, чтобы осмотреть ногу.
– Вчера вечером, когда я гуляла во дворе, – ответила Зоя. – Уже стемнело. Рана показалась мне несерьезной, и я не стала тебя вызывать, но сегодня утром поняла, что заноза все еще там.
– Наверно, мне лучше уйти… – раздался за спиной Анны голос Джулиано. Его разочарование было настолько сильным, что он не смог его скрыть. – Я могу вернуться в другой раз.
И он направился к двери.
– Нет-нет! – воскликнула Зоя. – Это всего лишь голень. Мне будет приятно, если ты составишь мне компанию и будешь отвлекать от медицинских процедур. Прошу тебя!
Подняв голову, Анна увидела, как Зоя улыбается, и в ее памяти всплыл безудержный, почти сумасшедший смех, с которым эта женщина не могла справиться. Он преследовал Анну.
Джулиано расслабился.
– Спасибо.
Зоя снова посмотрела на Анну:
– Скажи, что тебе нужно для работы, и я дам указания служанке. Горячая вода? Ткань для повязки?
– Да, пожалуйста. – Анна пыталась сосредоточить внимание на ране. – И еще соль.
– Ты не из тех, кто сыплет соль на чужие раны, Анастасий, – легкомысленно пошутила Зоя.
– Пока что нет. Но эта мысль уже пару раз приходила мне на ум. Соль нужна, чтобы очистить нож, после того как я использую его, наложив мазь на первый слой повязки. Тогда бинты не прилипнут к ране и вам будет не так больно.
Фомаис принесла несколько сосудов с водой, соль и стопку чистых повязок, и Зоя велела ей уйти. Она положила ногу на табурет, позволяя Анне приступить к работе, и повернулась к Джулиано, перестав обращать внимание на лекаря.
– Я узнала значительно больше о Маддалене Агаллон, – сказала Зоя, понизив голос и тем самым заставляя Джулиано подойти ближе, чтобы он был в поле зрения Анны. – В основном эта информация касается периода, когда она оставила мужа и ребенка.
Лицо Зои исказила гримаса. Невозможно было сказать, что стало тому причиной: то, что ей было жалко брошенного много лет назад младенца, или то, что Анна острым лезвием вскрывала воспаленную кожу вокруг занозы.
– Почему она ушла? – спросил венецианец. Казалось, слова застревали у него в горле.
Зоя заколебалась.
– Мне очень жаль, – мягко произнесла она, обращаясь к Джулиано, словно вовсе не чувствовала боли в ране. – Похоже, она не захотела взваливать на себя ответственность за воспитание маленького мальчика. Он ей наскучил. Маддалена вернулась к прежней жизни, но ни один порядочный человек не взял бы ее в жены.
– Как она… жила? – хрипло спросил Джулиано.
Анна подняла глаза и встретилась с золотистыми глазами Зои. Та переводила взгляд с ножа на лекаря. Во взгляде пожилой женщины было торжество, и Анна отчетливо это заметила. Она наклонилась к ране, держа нож наготове.
– Что, не хватает духу, Анастасий?
Анна увидела ее улыбку, и внутри у нее все сжалось. Неужели Зоя догадалась, что она – женщина?
Анна снова опустила голову и, решительно вонзив кончик ножа с другой стороны занозы, увидела, как выступила и потом потекла ручейком кровь. У нее появился соблазн надавить еще сильнее, прорезать артерию и посмотреть, как кровь вырывается наружу толчками. Должно быть, так фонтанировала кровь Григория, покидая тело вместе с жизнью…
Зоя снова повернулась к Джулиано.
– Маддалена оказалась на улице, как женщины, которым больше ничего не остается, – нарушила она тишину. – Особенно если они красивые. А Маддалена была красива.
Анна осторожно повернула нож, подтолкнула занозу и бросила ее на одну из тарелок.
– Так же красива, как Анастасий, будь он не евнухом, а женщиной, – продолжала Зоя, даже не вздрогнув.
Анна почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она понимала, какую боль испытывает Джулиано, – словно в свежей ране проворачивают нож. Она не должна была стать свидетелем этой чудовищной сцены.
Анна встретилась со взглядом Зои, ясным и твердым.
– Я обидела тебя, Анастасий? – спросила она со спокойным интересом. – Но ведь совсем неплохо быть красивым, знаешь ли. – Она повернулась и посмотрела на Джулиано, потом взяла со стола лист бумаги, лежавший рядом с ней. – Это письмо от матери-настоятельницы монастыря Святой Терезы. Мне жаль, но когда-нибудь тебе все равно пришлось бы об этом узнать. Ты сам настаивал на том, чтобы я говорила тебе правду. Маддалена покончила жизнь самоубийством. Это случается со многими женщинами, которые зарабатывают на улице…
Лицо Джулиано стало белым как мел.
И Анна вдруг заговорила – импульсивно, в страстном порыве его защитить. Ничто не залечит его душевную рану, и она не может делать вид, будто ничего не слышит и не видит, как ему больно.
– Думаю, некоторые блудницы искуснее остальных, – сказала Анна, глядя Зое прямо в лицо. – Но даже самые красивые из них в конце концов увядают. Их губы морщатся, грудь обвисает, бедра становятся бугристыми, а кожа дряблой. Физическое влечение иссякает, остается только чистая любовь.
Джулиано ахнул, изумленно поворачиваясь к Анне, и даже сделал шаг ей навстречу, словно стремясь ее защитить.
Зоя удивленно распахнула глаза:
– У маленького евнуха острые зубки, синьор Дандоло. Полагаю, вы ему нравитесь. Какая нелепость!
Кровь вновь прилила к щекам Джулиано, и он отвернулся.
– Благодарю вас за то, что поделились со мной информацией, – сказал он, и его голос предательски дрогнул. – Теперь я вас оставлю… заниматься своим здоровьем.
Он вышел из комнаты, и женщины услышали его шаги в коридоре.
– Я вот-вот истеку кровью, – бросила Зоя, глянув на свою лодыжку, с которой на пол падали алые капли. – Я думала, что ты более умелый лекарь, Анастасий.
Анна увидела на ее лице злорадство. Это была месть Джулиано за его прадеда, а Анне – за ее любовь к Дандоло. Она действительно любила его; сейчас было бы бессмысленно это отрицать.
– Хорошо, что кровь течет, – сказала Анна, старательно выговаривая слова, несмотря на дрожь в голосе. – С ней выйдет яд, который могла оставить заноза. – Она снова взяла нож и коснулась им раны, прокалывая кожу в другом месте, но не глубже, чем было нужно. – Тогда она станет чистой и я смогу ее перевязать.
Несколько минут прошло в молчании.
– Тебе, наверное, было тяжело, – тихо произнесла Зоя.
Анна улыбнулась:
– Но вполне терпимо. Мне, а не вам, решать, кто я. Но вы правы: красота может быть опасной. Она дает людям иллюзию, будто их по-настоящему любят, а на самом деле ими просто пользуются, потребляют, как персики или инжир. Ирина Вататзес говорила, что Григорий обожал инжир…
Кровь из раны Зои внезапно побежала быстрее, и под ней на полу собралась небольшая алая лужица.
– Думаю, пора ее перевязать. – Анна встретилась взглядом с Зоей и улыбнулась. – У меня как раз есть мазь, которую нужно наложить на рану. Будет очень плохо, если в рану попадет какой-нибудь яд – теперь, когда ваш организм так… уязвим.
Внезапно по лицу Зои пробежала тень страха. Она наклонилась вперед.
– Будь осторожен, – прошептала она. – Твоя любовь к Дандоло может стоить тебе очень дорого. Если моя нога не заживет, ты об этом пожалеешь.
Анна улыбнулась ей еще шире, но глаза оставались холодными как лед.
– Ничего страшного, если эта ранка не заживет. У вас хватило благоразумия выбрать неядовитое дерево.
На мгновение в глазах Зои промелькнуло удивление.
– Мне бы не хотелось тебя уничтожать, – небрежно бросила она. – Не вынуждай меня к этому.
Глава 54
Джулиано вышел из дома Зои на широкую улицу. Он почти не различал дороги. Боль была настолько острой, нестерпимой, что, казалось, вот-вот прорежет кожу, вырвется наружу и захлестнет его. Джулиано переполнял стыд при мысли о том, что женщина, которую он едва помнил – милое лицо, слезы, тепло и чарующий аромат, – не только не любила его, но и опустилась до презренного ремесла.
Он очень редко прибегал к услугам проституток, потому что был привлекателен и не нуждался в продажной любви. Джулиано содрогнулся от отвращения к самому себе, когда вспомнил о тех случаях.
Улица перед ним расплывалась, словно в тумане. Прохожие казались ему движущимися цветными сгустками. Джулиано тошнило, он промерз до костей, его тело сотрясала нервная дрожь. Слава богу, его отец так и не узнал о том, что Маддалена наложила на себя руки и порицаема Церковью даже после смерти.
Он пересек оживленную улицу. Возницы останавливались и кричали ему вслед, но их слова не доходили до его сознания. Джулиано шел по крутому склону в сторону венецианского квартала, расположенного на берегу.
Мать выносила его в своей утробе, подарила ему жизнь. Он ненавидел ее за то, кем она стала. Но Джулиано научился любить ее благодаря отцу, именно ее имя было последним, что он произнес перед смертью. Как же он, Джулиано, сможет теперь от нее отречься?
Чертова Зоя Хрисафес!
Чтоб она мучилась от адской боли до конца своих дней, как теперь будет мучиться он!
Но каков Анастасий! Настоящий друг! Сначала спас его от обвинений в смерти Григория Вататзеса, чего он, Джулиано, заслужил своей глупостью, а потом ринулся защищать перед Зоей! И оба раза рисковал собой. Джулиано только теперь это понял. Анастасий ничего не требовал взамен. И все же теперь венецианец не мог находиться с ним рядом. Лекарь – единственный человек, который все видел и слышал, и Джулиано никогда не сможет об этом забыть. Даже из-за злости на Зою. Даже из-за жалости к маленькому евнуху. Именно жалость ранила глубже всего.
Джулиано зашел к себе, а потом отправился в порт, чтобы найти какое-нибудь венецианское судно. Их оказалось даже два. Первое – торговый корабль, который отправлялся в Цезарею, а второе через неделю возвращалось в Венецию.
– Джулиано Дандоло, посланник дожа, – представился он. – Я хочу вернуться домой и доложить обо всем его светлости как можно скорее.
– Отлично! – с энтузиазмом воскликнул капитан. – Чуть раньше, чем я ожидал, но все равно прекрасно. Добро пожаловать на борт! Бойто будет в восторге. Можешь воспользоваться моей каютой. Там вам никто не помешает.
– Бойто? – медленно повторил Джулиано, силясь понять, что это значит.
– Эмиссар дожа, – пояснил капитан. – У него для тебя письмо и, несомненно, еще какая-то информация, слишком секретная, чтобы доверять ее бумаге. Не знаю, отправил ли он весточку, но Бойто говорил, что собирается сделать это сегодня, как можно скорее. Идем, я провожу тебя.
В тесной, но хорошо обставленной капитанской каюте Джулиано сел напротив пятидесятилетнего мужчины с узким красивым лицом. Тот передал ему письма от дожа. Джулиано поблагодарил капитана и попросил не беспокоить их, пока они не закончат.
Как только дверь за капитаном закрылась, Бойто пристально уставился на Джулиано.
– Я видел тебя раньше, когда служил у дожа Тьеполо. У тебя, должно быть, важные новости, раз ты разыскал меня прежде, чем я сообщил тебе о своем приезде. Расскажи мне о венецианском квартале этого города.
Джулиано выполнил поставленную перед ним задачу: переговорил со многими семействами в венецианском квартале, услышал, что говорит молодежь в тавернах на берегу, где подавали самую свежую еду. Все они родились в Византии. Но их взгляды и предпочтения разнились.
– Те, у кого в Венеции осталась семья, вероятно, будут и дальше нам верны, – осторожно произнес Джулиано.
– А молодежь? – с нетерпением спросил Бойто.
– Большинство из них теперь византийцы. Некоторые женаты на византийках, у них здесь дома, свое дело. Но есть надежда на то, что если их не подвигнет к действиям преданность Венеции, то это сделает преданность Римской церкви.
Бойто медленно выдохнул, его плечи расслабились. Джулиано заметил это движение лишь по изменению мельчайших складочек на одежде.
– Ты думаешь, что вера их не удержит? – спросил эмиссар.
– Я в этом сомневаюсь, – прозвучало в ответ.
Бойто нахмурился:
– Понятно. А какова вероятность того, что Константинополь заключит союз с Римской церковью? Я знаю, что многие монастыри на окраинах отдаленных городов и, вероятно, вся Никея откажутся. Даже некоторых членов императорских семей заключили под стражу за отказ принять унию.
Джулиано был венецианцем. Именно этому городу он должен был хранить верность. И к тому же он дал обещание Тьеполо. Мысль о матери-византийке была слишком мучительной. Да и большинство его здешних друзей были венецианцами. Для него Константинополь – это Зоя Хрисафес и люди, подобные ей. И еще Анастасий…
Но нельзя же перекраивать судьбы народов на основании дружбы с одним-единственным человеком, каким бы страстным, благородным и уязвимым он ни был.
И все же Анастасий не колеблясь рисковал своей жизнью, чтобы спасти его от обвинения в убийстве. Он даже не спросил у Джулиано, виновен ли тот. И, защищая его, схлестнулся с Зоей – зная, что она ему этого не простит. Как можно отдать долг чести двум противоборствующим силам?
– Византийцам нужно больше времени, – ответил Джулиано, возвращаясь мыслями в тесную каюту с деревянными панелями на стенах, так похожую на те, в которых он плавал раньше. – Дайте им это, и они смогут понять, что это мудрое решение. Им нужно почувствовать, что они не предают свою веру, как они ее понимают. Нельзя ожидать, что человек предаст своего Бога, но при этом останется верен тебе.
Бойто соединил длинные тонкие пальцы и задумчиво уставился на Джулиано.
– Но у нас очень мало времени, хотим мы этого или нет. Дож уверен, что Карл Анжуйский уже строит планы, как захватить власть во всем Восточном Средиземноморье, включая те области, влияние на которые по праву принадлежит Венеции. Уверен, ты не захочешь увидеть, что из этого получится.
Джулиано был поражен.
– Но Византия не остановит Карла, она просто не сможет этого сделать! Византийцы умные, тонкие и жестокие, но их время на исходе. У них просто нет сил. Нашествие 1204 года выбило их из колеи, и они до сих пор не оправились от потрясения.
Бойто сидел молча. Взгляд его прищуренных глаз блуждал где-то далеко. Наконец эмиссар улыбнулся:
– На данном этапе самое важное для нас – информация. Дож должен точно знать, какие препятствия лежат на пути у короля двух Сицилий и его желания стать королем Иерусалима.
На лице говорившего появилось загадочное выражение. Он не сказал, идет ли речь о том, чтобы устранять эти препятствия или усиливать их. У Джулиано появилось подозрение, что второе ближе к истине.
– Если говорить более конкретно, – продолжил Бойто, – дож должен знать военную ситуацию в Палестине и прогноз на будущее, сделанный умным, здравомыслящим человеком. Скажем, на ближайшие три-четыре года.
Джулиано прокручивал эту идею в голове. Информация действительно была крайне важной, вероятно, для всего христианского мира, для его будущего. Если Карл покорит Святую землю и объединит пять древних патриархатов, ему удастся создать самое могущественное королевство во всем западном мире.
– Вижу, ты понял, – сказал Бойто, и его улыбка потеплела. – Советую тебе отправиться по самому надежному маршруту, не привлекая к себе внимания: отсюда вдоль палестинского берега до Акко, а потом – вглубь страны. Так всегда путешествуют паломники. Присоединись к одной из этих групп, и тогда никто не обратит на тебя внимания. А когда вернешься, доложишь обо всем лично дожу. Никому другому. Понял?
– Разумеется.
– Дожу нужны глаза и уши человека, которому он может доверять. Поскольку ты, Дандоло, любишь родную Венецию и многим обязан городу, который дал тебе надежду и уважение, теперь пришел черед сослужить ему службу во имя будущего.
– Да, я сделаю это.
Другого ответа и быть не могло. Кроме всего прочего, Джулиано помнил об обещании, данном Тьеполо.
Глава 55
Стоя в кладовке, где хранились травы, Анна смешивала мази и очищенные настойки. В каждом маленьком деревянном ящике с порошком она хранила целый листок растения, чтобы не ошибиться.
Когда Джулиано покидал дом Зои, Анна смотрела ему вслед, и ей казалось, что она ослепла от боли, причиненной словами этой женщины. Анна знала, что ее присутствие сделало эту боль еще сильнее. И ожидала увидеть Джулиано снова не раньше чем через несколько недель, а может быть, даже месяцев. Ее мучило ощущение, похожее на невыносимый голод, и Анна понимала, что его ничем не утолить.
То, что Зоя бормотала в бреду, окончательно убедило Анну: заговорщики действительно планировали убить Михаила Палеолога, чтобы Виссарион мог захватить трон и отказаться от союза с Римом. Он поднял бы страну на защиту православной церкви.
Но как они собирались противостоять армиям крестоносцев? Или они об этом даже не думали? Неужели заговорщики воспылали таким религиозным рвением, что действительно поверили в то, что Пресвятая Дева Мария спасет их от наказанья?
Дома в Никее Юстиниан был вполне рассудительным, уравновешенным человеком, склонным к самоиронии. Он был слишком умен, слишком хорошо разбирался в жизни, чтобы довериться такому человеку, как Виссарион, не зная точно, что тот собирается делать – и как.
Анна сжала листья в руках, вдыхая их аромат и пытаясь справиться с водоворотом мыслей.
Как именно Юстиниан узнал о заговоре? Или он и был зачинщиком? Тогда почему ему понадобилось столько времени, чтобы понять, что у них ничего не получится?
Анна уставилась на стоявшую на столе астролябию, на красивые насечки на наложенных друг на друга кругах, на орбиты внутри орбит. Был ли этот заговор действительно столь сложен? Или все гораздо проще: отчаянный союз людей, у которых разные приоритеты? Виссарион, движимый истовой верой и – осознавал он это или нет – тщеславием, желанием вернуть давно утраченную власть своей семье. Елена довольно примитивна, она жаждет только власти. Ей хватило честности, а может, наглости не притворяться чересчур набожной.
С Исайей Анна была знакома очень мало. Другие говорили, что он был пустым, довольно легкомысленным человеком, но ей не верилось, что это действительно так. Узнав о заговоре, Анна поняла, что каждый из его участников может оказаться совсем не таким, каким старается выглядеть, чтобы достичь поставленной перед собой цели.
Она убрала травы и стала разливать настойки во флаконы и надписывать их.
А вот Антонин мог быть именно таким, каким казался: человек, верный Церкви, готовый отдать за нее жизнь; преданный друг Юстиниана, только под пытками признавший, что тот участвовал в заговоре, когда отрицать это стало бессмысленно.
Но для чего он присоединился к заговору, а потом убил Виссариона? Для того чтобы спасти Церковь? Или Византию, поскольку у Виссариона не хватало ни сил, ни духу сделать то, что делает Михаил Палеолог для сохранения мира?
Юстиниан с самого начала был категорически против союза с Римом. Свидетельством тому была его верность Константину. А преданность Константина? Не это ли единственная страсть, которой стоило доверять?
Анна закончила работу и стала мыть ступку, пестик и плошки, а затем убрала их на место.
Будучи приезжим, по сути, чужаком, Юстиниан первым разглядел слабость Виссариона и то, что его мечты далеки от реальности.
Анна пыталась представить, как чувствовал себя ее брат, когда ему мало-помалу становилось понятно, что Виссарион не должен взойти на трон. Если бы Юстиниан самоустранился, Деметриос попросту занял бы его место. Виссариона нужно было остановить. Юстиниан мог пойти к нему и попытаться его убедить – с возрастающей настойчивостью, преодолевая сопротивление. Споры становились все яростней. В порыве отчаяния ее брат, должно быть, попытался убедить остальных заговорщиков, даже Ирину – но не Зою. Почему они с Юстинианом не объединились ради общей цели?
Единственный, кому доверял Юстиниан, – это Антонин, который в конце концов один взошел на плаху. Кто же выдал ее брата?
Если бы Виссарион был жив, заговорщики смогли бы осуществить свои намерения. Следующим вечером они попытались бы убить императора. У Зои хватило бы смелости и опыта сделать это, и недостатки Виссариона ее бы не остановили. Но действительно ли Зоя верила, что ему достанет мужества и внутреннего огня спасти город от крестоносцев – и Церковь от римского владычества?
Стал бы Виссарион ее слушаться или из-за своей заносчивости, оказавшись на троне, проигнорировал бы советы – особенно от женщины? Как Зоя собиралась им манипулировать? Лишь на том основании, что у нее больше политического опыта и здравого смысла? А также союзников? Возможно, ей известна шпионская сеть Михаила, его источники информации и дезинформации? Тогда Виссарион мог бы не пачкать руки – и по-прежнему пожинать плоды.
Возможно, Зоя позволила бы ему занять трон, а потом помогла бы Деметриосу Вататзесу его захватить? Или это намеревалась сделать Ирина?
Юстиниан поставил на их планах крест. Если он действительно убил Виссариона, значит, был вовсе не заговорщиком и на самом деле спас жизнь императора. Знал ли об этом Михаил? А Никифорас?
У Анны появилась холодная, уродливая мысль: неужели Константин позволил обвинить Юстиниана, чтобы наказать его, отомстить за то, что тот не поддержал их заговор, когда понял реальное положение вещей?
Глава 56
Анна тщательно выбирала подходящее время. Часто бывая по делам во Влахернском дворце, она хорошо изучила распорядок дня Никифораса. Анна знала, что во время ее визита евнух будет один и его никто не станет беспокоить. Поднимаясь по дворцовым ступеням, она испытывала непривычное волнение. Ее хорошо знали во дворце, потому что в тот или иной период времени она лечила большинство придворных евнухов.
Анна прошла мимо разбитых статуй, покрытых темными следами былых пожаров, мимо проходов, нарочно заваленных обломками: кое-где по дворцу опасно было ходить – могли обрушиться потолок и стены. А может, Михаил оставил часть здания в таком состоянии, чтобы ни он сам, ни его слуги не забывали, чего им стоило хранить верность православной церкви?
Никифорас сидел на своем обычном месте, в комнате, выходящей во внутренний двор. Слуга подошел к нему и прошептал, что пришел Анастасий, и спустя мгновение Анна вошла в комнату. Она сразу же заметила усталость на лице евнуха и радость при виде ее.
– Мы не так уж часто болеем. Давно я тебя не видел! Что привело тебя сюда сегодня? Я не слышал, чтобы кто-нибудь нуждался в твоей помощи.
– Это мне нужна твоя помощь, – ответила Анна. – Но, может, я могу предложить что-то взамен? Ты выглядишь усталым.
Никифорас слегка покачал головой. Анна почувствовала его одиночество, потребность поговорить с кем-то о вещах, которые ближе сердцу, чем политика или тонкости дипломатии.
– О, новая ваза, – заметила она, глядя на сосуд с плавными изгибами, стоящий на столике у стены. – Гипс?
– Да, – сказал Никифорас быстро, посветлев лицом. – Тебе нравится?
– Она восхитительна, – ответила Анна. – Форма простая и в то же время совершенная, не вычурная, не навязчивая.
– Мне она тоже нравится, – сказал Никифорас. – Ты совершенно прав, многие вещи слишком вычурные. Иной раз мастер из кожи вон лезет, добиваясь внимания к своей работе. А в этой вазе чувствуется уверенность, понимание, какой она должна быть. Спасибо. Теперь она нравится мне еще больше.
– Я отрываю тебя от чтения? – спросила Анна, увидев на столе манускрипт.
– Да, я читал. Это об Англии, и, осмелюсь заметить, эту рукопись сочтут у нас крамольной. Но она действительно очень интересна. – Яркие глаза Никифораса внимательно изучали лицо лекаря.
Анна удивилась:
– Об Англии?
Ей эта страна казалась еще более варварской, чем Франция, и она сказала об этом евнуху.
– Я тоже так думал, – признался тот. – Но в 1215 году англичане написали великую Хартию. Она очень отличается от законов Юстиниана, потому что ее составили аристократы, а затем вынудили короля ее подписать, в то время как наши законы составлены императором. И тем не менее некоторые из их положений очень любопытны.
– Правда? – Анна изобразила на лице интерес.
Никифорас был слишком увлечен, и его бы расстроило ее безразличие.
– Больше всего мне понравилось изречение о том, что отсроченная справедливость равнозначна отказу в справедливости.
– Да, интересно, – согласилась Анна, чтобы сделать ему приятное, но потом поняла, что ее действительно заинтересовало это изречение. – Очень любопытно. Это правда. Ты именно это читал, когда я пришел?
– Нет, более позднее произведение. Ты слышал о Симоне де Монфоре, графе Лестере?
– Нет. – Анна надеялась, что рассказ об этом графе не займет много времени. – Он один из тех, кто составил хартию?
– Нет. – Никифорас намеренно положил рукопись текстом вниз. – Но ты пришел с какой-то конкретной целью, я вижу это по твоему лицу. Убийство Виссариона все еще не дает тебе покоя?
– Ты слишком хорошо меня изучил, – призналась Анна и почувствовала, что лукавит.
На самом деле евнух ничего о ней не знал. Ей тяжело было встречаться с ним взглядом – и в то же время удивляло, что это причиняло ей столь сильную боль. Анна заранее продумала, что именно скажет, отрепетировала разговор в деталях.
Читать бесплатно другие книги:
