Счастливы неимущие (Евангелие от Матвея). Судебный процесс Березовский – Абрамович. Лондон, 2011/12 Барщевский Михаил
О.: Да.
Судья Элизабет Глостер: Мне нужно вас видеть, тогда я лучше понимаю ваши ответы, если это лицом к лицу.
Г-н Мейсфилд: Вы, господин Стрешинский, нам говорите, что в начале июля 2004 года вы и господин Фаеков поехали в Грузию, встретились с господином Патаркацишвили, обсудили с ним эту сделку и рассказали ему о проекте документов по сделке.
О.: Да, это правильно.
В.: Вы также сообщаете нам, что примерно в это время проекты транзакционных документов подверглись правке. Правка включала гарантию от господина Патаркацишвили о том, что он является единственным конечным бенефициарным владельцем 25 % акций в РУСАЛе и не держит их в интересах никого другого?
О.: Да. Я считал, что было очень важно поговорить с господином Патаркацишвили об этом, потому что если выяснится, что это не соответствовало действительности, то его ответственность может превысить сумму цены по сделке.
В.: Вы встречались в Грузии с господином Патаркацишвили 9 июля 2004 года?
О.: Да.
В.: Вы говорите, что в ходе этой встречи господин Патаркацишвили подтвердил вам, что он являлся единственным бенефициарным владельцем акций и был таковым с марта 2000 года.
О.: Да.
В.: И вы говорите, что вы помните, что вы объясняли господину Патаркацишвили, что он, возможно, будет нести ответственность, если господин Березовский предъявит иск.
О.: Да.
В.: И далее вы сказали, что после ужина вы в ночь вернулись на самолете в Москву, и вы господину Анисимову сообщили ситуацию.
О.: Да.
В.: Но вы не документировали то, что было на самом деле сказано в ходе вашей встречи с господином Патаркацишвили?
О.: Нет, не документировал.
В.: Видите ли, что странно, господин Стрешинский, это то, что примерно через год, в июле 2005 года, в интервью с юристами господина Березовского, господин Патаркацишвили сказал, что в отношении пакета 25 % в РУСАЛе, он действовал не один, а что господин Березовский также являлся бенефициарным акционером.
Судья Элизабет Глостер: Господин Стрешинский присутствовал на этих встречах?
Г-н Мейсфилд: Нет, миледи. Хорошо, я переформулирую вопрос свидетелю. Вы говорите, что, когда вы встречались один на пляже в Грузии с господином Патаркацишвили, он с радостью подтвердил, что он являлся единственным бенефициарным владельцем 25 %-ного пакета в РУСАЛе?
О.: Да.
В.: Я должен сказать вам, господин Стрешинский, что вы лжете. Господин Патаркацишвили на самом деле подтвердил вам тогда лично, с глазу на глаз, что он был готов дать гарантию, что он действует один, если это поможет продвижению сделки по РУСАЛу, даже если это не отражает подлинное положение дел.
О.: Это неправильно, я с вами не согласен.
В.: И именно поэтому, господин Стрешинский, после этой встречи с господином Патаркацишвили, вы попросили господина Фаекова из фирмы «Акин Гамп» составить документы об анализе рисков для того, чтобы объяснить господину Патаркацишвили последствия для него на тот случай, если выяснится, что это неправда, что он действует в РУСАЛе один.
О.: Проект этого документа был подготовлен до того, как мы поехали к господину Патаркацишвили.
В.: Но господин Патаркацишвили вам сообщил, что та гарантия, которую вы просите его подписать в отношении господина Березовского, — это фальшивка, и поэтому вы хотели получить подпись господина Патаркацишвили, подтверждающую, что он понимает эти риски?
О.: Нет. Я хотел убедиться в том, что господин Патаркацишвили понимает структуру сделки, потому что он не читал весь набор документов, и я хотел, чтобы он также понимал риски, сопряженные с этой сделкой. То есть я, по существу, прикрывал свою позицию, чтобы потом никто не мог прийти ко мне и сказать, что я это не объяснял, и поэтому возникла такая проблема.
В.: Если мы посмотрим характер рисков, мы видим, что это было написано господином Фаековым. Господин Фаеков здесь пишет: «ББ ясно сказал, что продажа акций нарушает некоторые его права». «Например, ББ может потребовать аннулирования продажи акций „РУСАЛ-Холдинга“ или возмещения ущерба, нанесенного в результате, например, консолидации 2002–2003 годов или неправильного ведения дел „РУСАЛ-Холдингом“ в 2000–2003 годах, или невыплатой дивидендов ему, или продажей Eagle Capital Group без его ведома, или долю от возобновления продажи акций».
«Если это требование будет заявлено господину Патаркацишвили или Eagle Capital Group, и если это будет основано на действиях господина Патаркацишвили, то господин Патаркацишвили будет нести основные риски». «Если это требование будет основываться только на действиях господина Абрамовича, то это может обеспечить некоторую защиту, но не покроет всей ситуации, и это менее эффективно, чем договор гарантии, — гораздо труднее выиграть дело, если ты имеешь просто констатацию фактов, а не гарантию. Кроме того, необходимо будет доказать, что господин Абрамович знал о недостатках и признавал существование правовых притязаний господина Березовского». «И это отдельно от того, что суд решит дело в пользу господина Березовского, финансовая ответственность господина Патаркацишвили будет не ограничена и может составить сумму, превышающую доход от акций».
«Мы не знаем, на что мог бы полагаться господин Березовский».
Если посмотреть на правую колонку, вы видите, что здесь заглавие: «Методы устранения и оценки риска». Господин Фаеков здесь написал: «Эти риски могут быть устранены только посредством получения от господина Березовского заявления об освобождении от обязательств. Насколько мы понимаем, получить такое заявление об освобождении будет невозможно». Вы помните такие обсуждения с господином Патаркацишвили?
О.: Нет. Мы предполагали, что это будет невозможно, потому что господин Березовский через средства массовой информации откровенно говорил, что у него есть право требования, что у него есть претензии, что он ничего подписывать не будет.
В.: Но в любом случае мы знаем, что в конечном итоге господина Березовского никто не просил подписывать освобождение от ответственности в отношении тех требований, которые, возможно, у него имеются в отношении 25 % акций в РУСАЛе, правильно, господин Стрешинский?
О.: Я думаю, что так, да.
В.: Ниже мы видим заголовок «Оценка риска»: «Риск может носить реальный характер, если господин Березовский предъявит иск и выиграет дело против одной из сторон. Если у господина Березовского нет никаких документов и свидетелей, которые могли бы подтвердить его участие в этой сделке, то признание со стороны суда, что он прав, маловероятно. Но тем не менее производство по делу может занять долгое время, и будет стоить больших денег, и будет обсуждаться в прессе». И это было одной из причин, почему представители господина Абрамовича сказали вам, что они больше не хотят документировать бенефициарный интерес господина Березовского?
О.: Они никогда не говорили, что у господина Березовского есть какой-то бенефициарный интерес.
Г-н Мейсфилд: Ваша Честь, у меня нет больше вопросов.
Судья Элизабет Глостер: Большое спасибо, что вы пришли дать показания. А особенно имею в виду ваши сложности с получением визы: большое спасибо, что вы приехали.
Г-н Малек: Ваша Честь, на этом завершаются показания от имени ответчиков со стороны Анисимова, и на этом завершаются фактологические свидетельские показания в данном деле.
Среда, 30 ноября 2011 г.
Илья Рачков (эксперт), Михаил Розенберг (эксперт), Стивен Фортескью (эксперт) (10:00)
Судья Элизабет Глостер: Пожалуйста, господин Сампшн. Доброе утро.
Г-н Рабиновитц: Ваша Честь, мы вызываем доктора Рачкова.
(Доктор Илья Рачков приводится к присяге.)
Г-н Сампшн: Доброе утро, доктор Рачков. Я хочу перейти к иску деликта, связанному с запугиванием. По-моему, здесь споров нет между сторонами, что в целом срок исковой давности по российскому праву — это три года.
О.: Да, это правильно.
В.: И стороны согласны, что никакой особый период исковой давности не применим к этому делу. Поэтому три года — это как раз тот срок, который мы рассматриваем.
О.: Да, по-моему, это согласовано.
В.: И период исковой давности по российскому законодательству начинается с того момента, когда истец узнает или должен был узнать, что его права нарушены.
О.: Да, это общее правило.
В.: Есть две нормы, на которые вы ссылаетесь, которые, возможно, продлевают периоды исковой давности в этом деле. 205 и 10 — вот такие две статьи. То есть должны быть какие-то исключительные случаи, которые не позволяют истцу подать иск?
О.: Да, пропускается срок давности.
В.: А исключительные обстоятельства должны состоять из, допустим, беспомощного состояния или инвалидности истца? В качестве причины правильно ли сказать, что исключительные обстоятельства, связанные с личностью истца, должны были помешать истцу в должный срок подать иск, да? То есть тут должна быть причинная связь.
О.: Да, это должна быть уважительная причина.
В.: Но, чтобы разобраться с этим раз и навсегда, последняя фраза статьи 205 гласит: «Причины пропуска срока исковой давности могут признаваться уважительными, если они имели место в последние шесть месяцев срока давности». Это так?
О.: Да, в любой момент в течение последних шести месяцев.
В.: Но что тогда может помешать истцу подать вовремя иск? Допустим, какие-то административные меры, которые нужны, чтобы начать иск, то есть «практическая невозможность обратиться в суд»?
О.: Я думаю, если эта практическая невозможность связана с личностью истца, то да, совершенно верно.
В.: Пожалуйста, откройте папку G. Вы здесь цитируете работу господина профессора Мозолина. Здесь говорится: «Во-первых, восстановление срока исковой давности возможно лишь в исключительных случаях. И во-вторых, только по решению суда. В-третьих, причина пропуска периода исковой давности должна быть признана судом уважительной. И в-четвертых, период исковой давности можно восстановить только в отношении граждан и только тогда, когда уважительная причина связана с личностью истца». Дальше: «В связи с этим в ГК впервые приведен примерный перечень оснований, которые могут быть приняты во внимание для [восстановления] срока исковой давности. В частности, они включают тяжелую болезнь истца, беспомощность состояния, неграмотность истца и так далее… И такое обстоятельство, как командировка истца, возможно, а также и другие уважительные обстоятельства».
Что-нибудь в этом параграфе есть, с чем вы не согласны?
О.: Нет, я со всем согласен, поскольку это буквальное повторение формулировки российского Гражданского кодекса, который для меня является самой важной книгой после Библии. Так что с этим я не могу не согласиться.
В.: Ну, хорошо. Мы по библейским авторитетам сейчас не будем вести дискуссию и перекрестный допрос…
Господин Березовский утверждает, что он знал, что его права были нарушены в мае 2000 года. Но он боялся, что если он подаст иск на господина Абрамовича, пока господин Глушков еще находится в России, то господин Абрамович использует свое влияние и предотвратит выход господина Глушкова из тюрьмы и повлияет на его дальнейшее преследование.
А теперь я хочу попросить вас предположить, что это правда, что это так. Опишете ли вы это как серьезную болезнь или беспомощное состояние господина Березовского?
О.: Нет, это не отражает болезнь господина Березовского.
В.: Значит, это не является одним из конкретных исключительных обстоятельств, которые упоминаются в неисчерпывающем списке в статье 205?
О.: Да, это не физическое тяжелое заболевание. Это не умственное заболевание, это не беспомощное состояние и не служба в Вооруженных силах.
В.: То есть это даже не похоже на то, что в 205-й статье предлагается?
О.: Нет, это не похоже, это не то же самое.
В.: Это проблема, не связанная с личностью истца, это проблема не господина Березовского, а господина Глушкова?
О.: Может быть, это является проблемой личной и для господина Березовского? Я не знаю, насколько хорошие отношения были между господином Березовским и третьими сторонами.
В.: Но это не является вопросом, который сделал невозможным для господина Березовского проинструктировать своих солиситоров подать исковое заявление. В этом предполагаемом факте нет ничего, что российский суд рассматривал бы для господина Березовского как причину отказаться от инструктирования английского солиситора подготовить и подать в суд исковое заявление?
О.: Это не совсем правильно. В российской реальности, и здесь я должен делать ссылку на реальное положение дел в России, богатые лица попадали под давление отказаться от собственности. И я говорю о таких случаях, как случай господина Гусинского, господина Ходорковского и так далее, которые отказались от своего имущества за бесценок, потому что им угрожали, на них давили. Некоторые из них были даже помещены в тюрьму.
В.: Я не хочу, доктор Рачков, с вами спорить, но этот рассматриваемый деликт состоялся в мае 2001 года, и поэтому срок давности по российскому законодательству истек в мае 2004 года. И кроме шести месяцев, весь этот срок господин Березовский был вне России.
О.: Я не могу этого отрицать, если это факты дела, которые вам знакомы. Я не знаком со всеми фактами наверняка, и, может быть, вы правы.
В.: Ну, дебатировать по поводу этих фактов нам не стоит, наверно. Знаете ли вы о каком-нибудь случае, где боязнь истца относительно последствий его иска принималась бы судом как уважительная причина для продления срока исковой давности?
О.: Те случаи, которые я смог найти, не содержат таких ситуаций. Если ощущения, чувства господина Березовского либо абстрактного какого-то лица были необоснованными в целом и не были истинными, то нет причин восстанавливать срок исковой давности.
В.: То есть если он искренне, но совершенно необоснованно боялся, что если он выйдет из дома и подаст иск, то по пути ему встретятся призраки, какие-то чудовища, то это будет совершенно нерелевантно?
О.: Да, я считаю, что это будет нерелевантным.
В.: Ну, давайте посмотрим на решение Федерального арбитражного суда Восточно-Сибирского округа. Это дело господина Гуселетова Владимира Владимировича. Заявленное требование здесь такое, что истец не мог подать иск, потому что он боялся, что если он подаст свой иск, то его ответчик просто «замочит». Ну, посмотрим на аргументацию. «Оценив доводы, приведенные в обосновании ходатайства о восстановлении срока, суд пришел к выводу, что исключительных обстоятельств, связанных с личностью заинтересованного лица, статья 205 ГК РФ, в ходе судебного разбирательства не установлено. Проанализировав представленные медицинские документы, суд установил, что они не подтверждают нахождение истца в состоянии, в силу которого он не мог совершить действия, необходимые для обращения в суд: составление искового заявления, подача его в суд и другие. Довод истца о перерыве течения срока исковой давности суд отклонил».
Я делаю здесь паузу. В этой части судебного решения суд говорит, что не было представлено никаких медицинских доказательств того, что боязнь истца, что его убьют, стала причиной его отказа от подготовки искового заявления и подачи его в суд. То есть ничто ему не мешало предпринять практические шаги для того, чтобы начать судебное разбирательство. Так?
О.: Да, это правильно. По-моему, господин Гуселетов очень странно вел себя в суде. Он сказал, что он хочет воздержаться, хочет, чтобы слушание было закрытым, он подал ряд ходатайств по этому поводу. У меня такое впечатление, что он был немножко не совсем нормальным человеком, немножко сумасшедшим.
В.: Да, господин Гуселетов был эксцентричным человеком, скажем так. Но суды применяют в своих решениях правовые принципы, принципы закона и права по фактам, не так ли?
О.: Да.
В.: Согласитесь ли вы, что первое основание, на базе которого суд принял решение по этому делу, — это то, что страхи и боязнь истца относительно собственной личной безопасности не доказывались медицинскими документами, которые подтверждали бы, что он был беспомощным, что он был недееспособным?
О.: Да, я согласен, что истец не предоставил в суд документы из медицинского учреждения какого-то, которые гласили бы, что он сам болен и, таким образом, он не мог вовремя подать иск. С этим я согласен.
В.: Я вам вот что скажу: состояние стресса и растерянности истца не являются достаточными для того, чтобы обосновывать продление периода исковой данности, если это не приводит истца в состояние полной недееспособности при ведении дел.
О.: Да, но я хороший пример могу вам привести.
В.: Прежде всего принимаете ли вы, что в качестве общего утверждения закона это достаточно справедливое обобщение?
О.: Ну справедливое обобщение… Хорошо, вот мой пример. Когда Гитлер был в 20 километрах от Москвы, композитор господин Максим Дунаевский (очевидно, имеется в виду композитор Исаак Дунаевский. — Прим. ред.) был в таком состоянии стресса, что он не мог три года ничего делать. Он ни музыку не мог писать, ни пить, ни есть — ничего. Хотя Гитлер не обещал, что он его лично убьет, и гитлеровские войска не заняли Москву, но так или иначе господин Дунаевский был в таком состоянии, что он ничего не мог делать.
В.: Я понимаю, понимаю. Ваша Честь, вы решите, в свою очередь, будет ли это точным описанием состояния господина Березовского между 2001 и 2007 годами.
О.: Ну, господин Абрамович, он не Гитлер, который угрожал господину Дунаевскому, слава богу.
Судья Элизабет Глостер: Ну, давайте вернемся назад, к принципам.
Г-н Сампшн: Господин Глушков выехал из России в июле 2006 года, но исковое заявление не было подано до июня 2007 года. Доктор Рачков, знаете ли вы о каких-то делах, сложных или нет, которые слушались в российском суде и по которым российский суд разрешил подачу иска после истечения срока исковой давности, когда чрезвычайные обстоятельства прекратили свои действия за 11 месяцев или более до того момента, как был подан иск?
О.: Нет, нет, я таких дел не нашел.
В.: Я хочу перейти, если можно, к 10-й статье Гражданского кодекса РФ. Я уверен, что вы достаточно хорошо знакомы с этой статьей, я просто хочу, чтобы вы ее открыли и чтобы мы еще раз напомнили, освежили в памяти: «Не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах».
В.: Каким правом злоупотреблял господин Абрамович, если бы он основывался на периоде исковой данности в данном деле?
О.: Если мы возьмем исковые заявления, с которыми я был ознакомлен, мне кажется, злоупотребление правом состоит в том, что истцу угрожали, ему препятствовали в подаче исков и подаче этого конкретного иска. В этом заключается злоупотребление правом.
В.: Понятно. То есть на этом основании вы утверждаете, что могло быть злоупотребление правом, и, конечно, вы выражаете точку зрения не по фактам, а чисто по юридическим принципам?
О.: Совершенно верно.
В.: То есть вы говорите, что, может быть, в поведении господина Абрамовича было злоупотребление правом, заключавшееся в том, что он угрожал господину Березовскому и этим заставил пропустить период исковой давности? Это ваше основание?
О.: Да, совершенно верно.
В.: Вы говорите о форме или о принципе, о том, что к господину Абрамовичу нельзя применять период исковой давности, поскольку таким образом он бы получал выгоду от того вреда, который он сам и нанес?
О.: Да, но тут все это подкреплено доказательствами.
В.: Понятно. То есть тот вред, который нанесен, — это угрозы, которые были сделаны в мае 2001 года?
О.: Да.
В.: Но согласны ли вы с тем, что господин Березовский как минимум должен доказать, что угроза, сделанная ему в мае 2001 года, заставила его задержать подачу исков и заявлений до июня 2007 года?
О.: Да, мне кажется, это важно.
Г-н Сампшн: На этом я завершил все свои вопросы. Спасибо большое, доктор Рачков.
Судья Элизабет Глостер: Большое спасибо, господин Рачков, за то, что вы пришли и дали показания. Вы свободны. Благодарю вас.
Г-н Сампшн: Ваша Честь, я вызываю господина Розенберга.
(Свидетеля приводят к присяге.)
Г-н Сампшн: Господин Розенберг, пожалуйста, представьтесь судье.
О.: Меня зовут Михаил Розенберг.
Перекрестный допрос господина Рабиновитца.
Г-н Рабиновитц: Добрый день, господин Розенберг.
О.: Добрый день.
В.: В ваших заключениях вы выявили ряд причин, по которым вы утверждаете, что договоры 1995 и 1996 годов являются недействительными, и я начну задавать вам вопросы, связанные с причинами, по которым вы это утверждаете. И хочу начать, если позволите, с вашего утверждения, что поскольку договор между господином Абрамовичем и господином Березовским был заключен в устной, а не в письменной форме, то это уже само по себе делает невозможным для господина Березовского установить действительность договора либо 1995-го, либо 1996 года.
О.: Да.
В.: Позвольте начать рассматривать эту тему с того, что мы прочтем то, что утверждаете вы и другие эксперты в совместном меморандуме. Вы и господин доктор Рачков согласны со следующим: «Если соглашения 1995 и 1996 годов были заключены в устной форме, как утверждается, то к ним применяется статья 161.1 с последствиями, которые изложены в статье 162.1».
В 162-й статье в пункте 1 речь идет о недопустимости свидетельских показаний для доказательства существования договора и его условий. А дальше пункты 3, 412-го параграфа излагают вашу договоренность относительно того, что не является последствиями 162.1: «Статья 162.1 не мешает сторонам привлекать другие доказательства, чтобы доказать существование договора и его условий». И далее вы приводите примеры: «Стороны имеют право ссылаться на документы или иного рода физические доказательства (например, записи, фотографии, видеозаписи и так далее) в доказательство этих вопросов».
То есть, поправьте, если это не так, например, истец может ссылаться на звукозапись разговора между сторонами во время соответствующих событий.
О.: Да, среди прочих доказательств такие доказательства возможны. Это не запрещается законом.
В.: Хорошо. А теперь вернемся к четвертому пункту 12-го параграфа совместного меморандума: «Статья 162.1 сама по себе не мешает сторонам ссылаться на собственные объяснения, чтобы доказать существование договора и его условий. Такие объяснения являются типом доказательств, но не являются „свидетельскими показаниями“, и они не запрещаются статьей 162.1». Сделаем паузу. Вроде как вы согласны с тем, что, во-первых, статья 162.1 сама по себе не запрещает господину Березовскому полагаться на собственные объяснения в доказательство существования договора и его условий? Это так?
О.: Да, это так.
В.: А во-вторых, вы согласны, что объяснения господина Березовского являются типом доказательств?
О.: Да, я согласен.
В.: И в-третьих, вы согласны, что его объяснения не являются свидетельскими показаниями в том смысле, в котором этот термин используется в статье 162.1, и, таким образом, допускаются?
О.: Да, но эти объяснения сторон, они не только не запрещаются, они необходимы.
Судья Элизабет Глостер: Объясните мне, пожалуйста, что такое «объяснения»?
О.: Это тип доказательств, которые близки к свидетельским показаниям, но которые даются сторонами с точки зрения процессуальной формы и в судах, и в арбитражных, процессуальных, процедурных трибуналах. Они выглядят почти как свидетельские показания; единственная разница в том, что свидетелей предупреждают, что они будут преследоваться по уголовному праву, если они будут лгать суду, а стороны об этом не предупреждаются.
И второе отличие заключается в том, что, как правило, объяснения сторон более широкие, потому что стороны отражают свою позицию в отношении всего дела, в то время как свидетельские показания, как правило, связаны с каким-то конкретным эпизодом или какими-то отдельными важными частями.
Правовой вес и важность этих доказательств совершенно иные, поскольку, во-первых, Гражданский процессуальный кодекс и Арбитражный процессуальный кодекс требуют проверки и оценки показаний в соответствии с соотнесением с другими показаниями.
И это создает такую ситуацию для суда, что если имеются объяснения только одной стороны, то очень важно эти показания проверить, оценить в совокупности с другими. Но если есть как минимум один свидетель, можно сравнить свидетельские показания и в сочетании с объяснениями сторон.
Судья Элизабет Глостер: Но, например, был устный договор на продажу автомобиля… Договор между А и В. В говорит, что «этот договор на продажу автомобиля никогда не был заключен». А А говорит: «Нет, был заключен». А С — это просто обыватель, который случайно слышал этот разговор. То, что говорит А, и то, что говорит В, — это объяснение, а то, что С говорит, — это свидетельские показания, так? Я правильно поняла?
О.: К сожалению, слово «показания» применяется также к объяснениям, это тоже своего рода показания и доказательства. Но вы правы, С является свидетелем, поэтому это свидетельские показания, как я пишу в своих заключениях. Я в этом уверен и подтверждаю, что они имеют намного большую юридическую силу и вес, потому что всегда можно сравнить свидетельские показания С как минимум с объяснениями сторон.
А в отсутствие С суду практически невозможно сравнить объяснения сторон с еще какими-либо доказательствами.
Судья Элизабет Глостер: Спасибо.
Г-н Рабиновитц: А теперь посмотрим на страницу 155 этого доклада, параграф 142, внизу страницы. Вы говорите здесь:
«Я согласен с господином Рачковым, что заявления сторон являются допустимым доказательством в отношении устных договоров, однако эти доказательства не имеют никакого независимого значения в плане доказывания».
Далее вы говорите:
«Российское процессуальное законодательство признает следующие типы доказательств: письменные доказательства, материальные предметы, объяснения сторон, экспертные заключения, свидетельские показания, аудиовидеозаписи и иные документы и материалы…»
О.: Да, это правильно.
В.: Единственный спор между вами и господином Рачковым заключается в том, не правда ли, что вы не согласны относительно значения, которое нужно придавать объяснениям лиц, участвующим в процессе, объяснениям сторон. Это так, да?
О.: Да. Но это очень серьезное разногласие.
В.: Господин Маггс в своей книге отдельно указывает: «Устные объяснения сторон не даются под присягой и под угрозой привлечения к уголовной ответственности за дачу ложных показаний, но они рассматриваются как форма доказательства в суде, и суд должен соответствующим образом учитывать их, как и другие доказательства». То есть что тут говорит господин профессор Маггс? То, что устные объяснения суд должен учесть, включая остальные доказательства. Это так?
О.: Я бы так категорически не заявлял. Что значит «суд должен учесть»? Часто можно прочитать в решениях суда, что суд как раз не принимает во внимание объяснения сторон, поскольку данные объяснения противоречат свидетельским показаниям, другим доказательствам и так далее. Какой смысл в этой формулировке? Главный, ключевой пункт — это то, что, конечно, в советские времена и сейчас в России обычно стороны освобождаются от уголовной ответственности за дачу ложных показаний в суде, и поэтому отношение судов к объяснениям сторон совершенно отличается от отношения к свидетельским показаниям.
Совершенно ясно для суда, что стороны обычно имеют очень сильную личную заинтересованность в представлении своих объяснений. Таким образом, практически невозможно оценить их так же, как показания свидетелей и другие доказательства. Это самое главное.
Ну, конечно, нельзя лишать стороны права давать объяснения. И игнорировать их значило бы нарушать закон. Судам необходимо оценивать этот вид доказательств в связи с остальными доказательствами. Но это очень особый тип доказательств.
В.: Но тем не менее вы считаете, что объяснения сторон не имеют веса, если они не подкреплены другими доказательствами?
О.: Да, если они не подкреплены, то они имеют практически нулевой вес.
В.: Благодарю вас. Я думаю, мы можем перейти к другому вопросу. К тому, когда вы говорите, что соглашение 1995 года было недействительным, или неэффективным, или неполным.
Давайте разберемся. Считаете ли вы, что это соглашение должно было быть по намерениям сторон юридически имеющим силу?
О.: Да. Это очень важно.
В.: Позиция господина Березовского по данному вопросу заключается в том, что ваше мнение и российское законодательство совершенно не имеют к этому никакого отношения, поскольку вопрос заключается в том, намеревались ли стороны, чтобы их соглашение было юридически действительным, имеющим силу. То есть это вопрос фактологический, по которому примет решение госпожа судья в соответствии с правилами английского суда и дачи показаний и доказательств. Это позиция господина Березовского.
А юристы господина Абрамовича принимают другую позицию, именно поэтому я хочу вам задать несколько вопросов.
Еще одно ваше заключение, где вы говорите:
«Ограниченный консенсус сторон, заявленный в отношении определенных проектов, по утверждениям истца, недостаточен для того, чтобы точно установить обязательное соглашение. Оно безнадежно расплывчато и неточно. Я решительно придерживаюсь такой точки зрения, что российский суд не признает его действительным, не приведет его к принудительному исполнению и не будет его рассматривать».
Потом вы говорите: «Во-первых, расплывчатая природа так называемых или вменяемых обязательств сторон указывает на полное отсутствие объективного намерения заключить обязательный договор».
Далее вы говорите: «Рассудительные деловые партнеры не будут выражать, закреплять в договоре расплывчатые обязательства, такие как „координировать договор“ или „привлекать средства“ (как предлагает истец), поскольку это усложняет понимание сути их деятельности».
И дальше: «Очевидно, что заявленные обязательства господина Березовского и господина Патаркацишвили не могут быть принудительно исполнены через российскую судебную систему. Суд не может обязать господина Березовского использовать свои связи для обеспечения приватизации „Сибнефти“ в свою пользу за счет обеспечения августовского приказа президента или заставить господина Патаркацишвили прибегнуть к своим бизнес-контактам для достижения согласованной цели. Невозможно определить объективный стандарт, в соответствии с которым исполнение таких обязательств может быть обеспечено или оценены убытки от любого неисполнения».
То есть вы делаете два вывода. Первый таков, что договор 1995 года был слишком неполноценным и слишком расплывчатым, чтобы быть юридически обязывающим, правильно?
О.: Да.
В.: А второй вывод — поскольку договор 1995 года был расплывчатым и неполноценным, из этого следует, что стороны не намерены были, чтобы этот договор имел юридическую силу.
О.: Да. Обычно, если стороны хотят заключить не договор, а что-то, что мы называем протоколом о намерениях, то тогда их удовлетворяют вот такие общие расплывчатые формулировки их будущих действий и обязательств. Если они хотят, чтобы договор был юридически обязательным, они подготавливают что-то, что можно потом доказать и что суд может принудительно применить.
Поскольку не было договора, который может быть принудительно исполнен по решению российского суда, это наводит меня на мысль, что стороны не намерены были заключить юридически обязательный договор. Во-первых, договор был неточным и расплывчатым, во-вторых, в устной форме. Эти факты, я считаю, если бы их рассматривал суд, побудили бы суд сделать вывод, что не было намерения создать юридические обязывающие обязательства.
Судья Элизабет Глостер: Пожалуйста, минуточку, отойдем от вашего мнения о применении принципов к фактам. И давайте сосредоточимся просто на принципах. Имеется ли по российскому законодательству дополнительное требование и намерение создать юридически обязательный контракт?
О.: Закон требует, чтобы стороны согласовали все существенные условия в той форме, которая установлена законом. Это должно быть на той основе, что стороны намерены заключить юридически обязательный договор.
Судья Элизабет Глостер: Ну, давайте возьмем к примеру договор на приобретение машины. Я соглашаюсь продать вам автомобиль, мы согласовываем цену и все остальные условия. Мы пожали руки, но я потом вам говорю: «Вы знаете, что это не будет юридически обязательным договором. Это просто я вам даю свое честное слово, слово чести». А вы сказали: «Да, я согласен». Значит, здесь нет намерения создать юридически-правовые отношения. В российском законе то же самое?
О.: Как вы говорите, если это только дело чести и они договорились об этом, то в России это называется джентльменское соглашение. Это лишь дело честного слова.
Судья Элизабет Глостер: Значит, ваши показания в том, что намерения или воля сторон должны быть направлены на создание юридических обязательств?
О.: Да.
Судья Элизабет Глостер: Ситуация, когда существует договор на продажу машины, и люди жмут друг другу руки, и говорят: «Мы подпишем письменный договор», — эта ситуация, пока контракты не подписаны, не говорит о том, что есть намерение создать обязательный договор?
О.: Ну да, совершенно правильно. Есть только план подписать договор потом.
Судья Элизабет Глостер: Но на этом этапе это не юридически обязательное соглашение?
О.: Да, на том этапе не юридически пока еще.
Г-н Рабиновитц: Давайте посмотрим на то, что вы говорите в параграфе 278 своего заключения:
«Если бы деловые партнеры были намерены, чтобы договор такого масштаба и такого значения был бы юридически обязательным, они бы это записали в письменном виде».
И вы объясняете почему: «Тот факт, что они не записали это, указывает на то, что они были намерены полагаться на неофициальную договоренность, а не на правовое принуждение».
Господин Рачков сам заявляет, что «отношения в России часто основаны на доверии, и часто считается, что письменная форма договоров подрывает такое доверие или покажет, что такого доверия не существует». Разница между неофициальным взаимопониманием и юридически обязательным договором хорошо известна российским бизнесменам.
И потом вы пишете в последнем предложении: «Поэтому тот факт, что договор 1995 года, который якобы был заключен на создание многомиллионного богатства между тремя физическими лицами, был заключен, не учитывая основных требований российского законодательства. И поскольку это не было оформлено письменно, то это является четким доказательством того, что стороны не намерены были, чтобы это было юридически обязательным договором».
Господин Розенберг, вы говорите, что ваше мнение, что этот договор не предназначался быть юридически обязательным?
О.: Я уверен: тот факт, что такой важный договор не оформлен в письменном виде, демонстрирует, что стороны не подразумевали, что они будут юридически связаны этим договором и что этот договор можно будет принудительно исполнить в судебном порядке.
Г-н Рабиновитц: Спасибо, господин Розенберг. И, Ваша Честь, у меня больше нет вопросов.
Судья Элизабет Глостер: Спасибо, что дали показания и помогли суду. Давайте сейчас сделаем перерыв, а потом перейдем к экспертам по российской истории. Перерыв 10 минут.
(11:18)
Короткий перерыв.
(11:33)
Г-н Гиллис: Ваша Честь, мы вызываем профессора Фортескью.
Судья Элизабет Глостер: Пожалуйста, садитесь, профессор.
Допрос господина Сампшна.
Г-н Сампшн: Профессор Фортескью, ваше заключение в основном основано на источниках из прессы?
О.: Да, в значительной степени.
В.: Вы признаете, что качество репортажей в прессе, даже в респектабельных газетах, бывает разным?
О.: Да, я признаю.
В.: И согласны ли вы, что материалы в газетах основаны на источниках неназванных и трудно проверяемых?
О.: Я бы не сказал, что большая доля, но значительная доля действительно так основана.
В.: И многое является производным от репортажей в других газетах?
О.: Да, это явление в российских газетах.
В.: И многое потом оказывается неверным по мере того, как поступает дальнейшая информация.
О.: Да, это происходит.