Властелин ночи Моррелл Дэвид

– Я велел слуге найти кеб, – сообщил Эдвард. – Хотя и не одобряю этой поездки, Кэролайн.

– Им не удастся сделать из меня затворницу.

– Им? – переспросила Эмили. – Случилось что-то еще?

– Вчера вечером произошел новый инцидент с поездом, выехавшим с Пэддингтонского вокзала, – объяснил Эдвард. – Начался пожар, составу пришлось остановиться, и тут в него врезался другой поезд. Несколько человек погибли.

– Боже милосердный!

– В поезде находилась лишь треть от обычного числа пассажиров. Иначе жертв было бы больше. Мой поезд приехал на Юстонский вокзал через час после катастрофы. Но за это короткое время слухи с Пэддингтонского вокзала уже успели добраться туда и вызвали настоящую панику. Пассажиры, взявшие билет на следующий поезд, наотрез отказались садиться в него. Среди моих деловых партнеров есть и управляющие железнодорожными компаниями. Сегодня они пригласили меня на экстренное заседание в Королевской бирже.

– Вы сказали «пожар»? – В голубых глазах Де Квинси вспыхнули искры интереса. – Это был умышленный поджог или несчастный случай?

– Полиция еще не установила, но говорят, что это сделали чертовы русские. Простите за грубость, но завтра фондовый рынок ожидает катастрофа. Финансовый кризис затронет всех: и лавочников, и владельцев отелей, и бакалейщиков, и портных, и даже разносчиков пива в тавернах. Кэролайн, я не смогу сопровождать тебя из-за того совещания, о котором уже упомянул. Поэтому прошу тебя отложить поездку до тех пор, пока все не успокоится.

– Уступить своим страхам? Ну уж нет. Нашей дочери и так нелегко. Я обещала ей, что приеду сегодня, и не хочу обманывать ее надежды. Томас и Эмили, уверяю вас, я не обижусь, если вы останетесь в Лондоне, но…

– Остаться в Лондоне? – воскликнула Эмили. – И думать забудьте. Мы согласились ехать с вами и именно это и намереваемся сделать. Познакомимся с вашей дочерью, а также с доктором и его клиникой. Разве я не права, отец?

В обычные дни площадь возле Юстонского вокзала едва ли не целиком заполнялась кебами, но сегодня здесь стояло не больше пары экипажей. Порывы ветра гнали мусор и пыль в массивную римскую арку. Мимо пробежали две собаки, настолько отощавшие, что ребра выступали наружу. Кроме них, а также горстки жалких нищих в рваных солдатских мундирах, прошедших Крымскую войну, на огромном дворе никого не было.

Де Квинси, Эмили и Кэролайн выбрались из кеба и поспешили к вокзалу. Капли дождя забарабанили по их спинам.

Тишина, повисшая в главном вестибюле, казалась зловещей. Стук обитых медью дверей отразился эхом от колонн и гранитных лестниц, которых обычно не было видно за непрерывным потоком пассажиров.

Мужчина в билетной кассе ошеломленно взглянул на нежданных посетителей из-под очков.

– Три билета в первый класс до Седвик-Хилла, пожалуйста.

Кэролайн выложила монеты на прилавок.

– Вы уверены, сударыня? – удивленно спросил кассир.

– Да, – подтвердила Кэролайн. – Нам нужно в Седвик-Хилл.

– Я не это имел в виду. Вы уверены, что вообще хотите ехать?

– Почему вы задаете такие странные вопросы?

– Разве вы не слышали о вчерашнем происшествии?

– Слышали. И о том, что случилось в четверг вечером – тоже, – ответила Кэролайн. – Но это еще не значит, что и сегодня обязательно произойдет что-то плохое. Прошу вас, дайте нам билеты.

– Вы хотите сказать, что знаете обо всем и все равно собираетесь ехать на поезде?

– Дорогой мой, вы говорите так, будто сами не служите на железной дороге.

– Возможно, с завтрашнего утра уже не буду. Вы – первые пассажиры, которых я сегодня видел. Если так пойдет и дальше, я потеряю работу.

– Пассажиры вернутся, как только поймут, как глупо они себя вели, – успокоила его Кэролайн. – Дайте нам билеты, пожалуйста.

– С радостью, сударыня. Хотелось бы чаще встречать столь трезвомыслящих людей, как вы.

Втроем они направились по короткому темному коридору к турникету, где кондуктор – не менее удивленный, чем кассир, – проверил их билеты. За исключением поезда и скучающих без дела носильщиков, перрон под стеклянной крышей был пуст. Обычно здесь стоял оглушительный гвалт, но этим утром только пыхтение паровоза нарушало тишину.

Они подошли к открытой двери вагона первого класса. Кэролайн остановилась и долго вглядывалась в темноту небольшого купе, словно не решаясь зайти внутрь. Наконец она вздохнула и поднялась в вагон. Эмили и Де Квинси заняли места напротив нее.

Когда все устроились на мягких синих подушках, Кэролайн указала на пустое место рядом с собой.

– По крайней мере, мы можем не беспокоиться из-за того, что кто-нибудь подсядет к нам.

Как раз в тот момент, когда Де Квинси вытащил из кармана пальто бутылочку с лауданумом, к ним подошел кондуктор. Он с подозрением покосился на бутылочку и сказал:

– Все готово к отправлению.

Судя по тону, на самом деле он хотел спросить: «Вы действительно собираетесь ехать или все-таки передумаете?»

– Чем раньше мы отправимся, тем быстрее приедем, – ответила Кэролайн.

Кондуктор кивнул и запер дверь. Ключ в замке заскрежетал громче обычного. Сквозь решетку было видно, как кондуктор подошел к следующему купе и закрыл и его тоже.

К удивлению Де Квинси и Эмили, Кэролайн достала из сумочки большой ключ, выглядевший точно так же, как и тот, что был у кондуктора.

– Где вы его взяли? – спросила Эмили.

– Прошлым летом Эдвард выпросил этот ключ у одного из своих клиентов, управляющего железной дорогой. Знаете, что он сказал в ответ Эдварду? «Отличная идея. Я сам никогда не сажусь в поезд без ключа». Если произойдет что-то непредвиденное, мы сможем поднять окно и открыть дверь.

Вагон качнулся, и поезд тронулся с места. Кэролайн сложила руки на коленях. Эмили опустила взгляд на коврик из кокосового волокна. Де Квинси глотнул из бутылочки лауданума.

– Уверен, что так скоро после вчерашнего происшествия никаких неприятностей не случится, – заявил он.

– Вот как? – удивилась Кэролайн. – Почему ты так думаешь?

– Потому что убийство как изящное искусство, помимо сострадания и страха, основано на тревоге. Что больше действует на публику: потрясение от увиденного или напряженное ожидание чего-то ужасного?

Поезд набрал скорость. Тучи опустились ниже. По оконному стеклу поползли капли дождя.

– Нет, – продолжил Де Квинси, – кто бы ни совершил эти преступления, он будет ждать, пока люди полностью не осознают их ужаса.

Поезд начал описывать дугу, и вагон опять покачнулся. Теперь уже Кэролайн и Эмили вместе смотрели на коврик у них под ногами.

– Кроме того, следующее происшествие не будет связано ни с Юстонским вокзалом, ни с Пэддингтонским, ни с вокзалом Ватерлоо, – добавил Де Квинси. – Чтобы парализовать всю страну, нужно совершить диверсии на других железнодорожных линиях. Кэролайн, долго ли нам ехать до Седвик-Хилла?

– Двадцать минут, – ответила она, вероятно обрадованная возможностью отвлечься.

– Тогда у нас есть время послушать твой рассказ.

– Какой рассказ?

– О том, что произошло с тобой после того, как я покинул этот проклятый дом на Греческой улице.

– Боже мой! – пробормотал Райан.

Полицейский фургон вез его и Беккера по дороге, параллельной железнодорожным путям. Казалось, этим свидетельствам катастрофы не будет конца. Сброшенные с рельсов вагоны валялись повсюду: обгоревшие, перевернутые вверх колесами, искореженные. Паровоз, который врезался на полном ходу в остановившийся поезд, со взорванным котлом лежал на боку, за ним по обугленной земле тянулась глубокая борозда. Перепутанные провода обвились вокруг поваленных телеграфных столбов. Спасатели разыскивали пострадавших, грохочущие кареты скорой помощи увозили раненых. Вдали – возле первого паровоза – на земле разложили в ряд трупы погибших, накрытые простынями.

– Остановите здесь, – сказал вознице инспектор.

Они с Беккером спрыгнули и подошли ближе, широко раскрытыми глазами глядя на царивший кругом хаос.

– Я никогда не был на войне, но предполагаю, что это очень на нее похоже, – признался потрясенный сержант.

– Это гораздо хуже, – сказал окровавленный, перепачканный в грязи кондуктор. – Вы и есть детективы из Скотленд-Ярда?

Райан и Беккер показали ему свои жетоны.

– В Крыму я видел воронки от взрывов с торчавшими из земли руками и ногами. Много воронок, много… – Кондуктор махнул перевязанной рукой, словно пытаясь отогнать воспоминания. – Прошло время, и я к этому привык. Но здесь… в пяти милях от Лондона, среди английских лесов и лугов, где через месяц начнут пасти скот и где женщины и дети совсем не ожидали смерти… Нет, это гораздо хуже.

– Вы знаете, из-за чего мог возникнуть пожар? – спросил Беккер.

– Знаю, и без всяких «мог». Подойдите к этому вагону. Только не споткнитесь об этот острый кусок металла, торчащий из травы. Обойдите это колесо.

Пока Райан и Беккер пробирались сквозь обломки, раненых погрузили в еще одну карету скорой помощи.

– Вот здесь все и случилось.

Кондуктор указал на среднее купе вагона с разбитыми окнами, покореженными дверями, обгорелыми стенами и вздувшейся крышей.

Райан и Беккер подошли ближе.

– Поток горячего воздуха выбил запертую дверь, – продолжал кондуктор. – Видите кучу пепла на правом сиденье? Это был саквояж.

– Дверь точно была заперта? – уточнил Райан. – Тот, кто находился внутри, не мог убежать, но трупа я не вижу.

– Потому что в этом купе никого не было, – объяснил кондуктор. – Прежде чем запереть дверь, я убедился, что купе пустое. И я точно помню, что окна были опущены, так что пожар не мог начаться от искры, залетевшей внутрь.

– В купе никого не было? – удивленно повторил Беккер. – Как же туда попал саквояж?

– Я и сам хотел бы это знать, – ответил кондуктор. – Насколько я понимаю, кто-то вошел в купе и оставил саквояж на багажной полке. Затем тот, кто это сделал, вышел из купе и либо сел в следующее, либо как-то ухитрился проскочить мимо охраны у входа на перрон. Охранники проверяют билеты, чтобы никто не смог бесплатно проехаться на поезде. Они наверняка поинтересовались бы, почему кто-то решил вернуться, хотя поезд еще не тронулся с места.

– Он мог сказать, что внезапно почувствовал себя плохо, – предположил Беккер. – Так случилось на вокзале Ватерлоо. Или что должен срочно вернуться домой, потому что вспомнил про незакрытый газовый вентиль.

Райан одобрительно кивнул своему коллеге:

– Если так, то охранники могли запомнить этого человека, и тогда мы узнаем, как он выглядел.

– Но что было в саквояже, из-за которого начался пожар? – задал новый вопрос Беккер. – Еще одна бомба с медленно горящим фитилем?

– Я не слышал взрыва, – возразил кондуктор. – Но даже если его заглушил шум паровоза, разве вы видите какие-то признаки того, что здесь что-то взорвалось?

– Нет, не видим, – согласился Райан.

– Возможно, фитиль соединялся с коробкой, в которую был насыпан порох, – предложил свое объяснение кондуктор. – Тогда он не взорвался бы, а просто вспыхнул.

– В пяти милях от Лондона. – Райан покачал головой. – Этот фитиль должен был гореть чертовски медленно.

Поезд въехал в тоннель, и внезапно наступившая темнота окутала Томаса, Эмили и Кэролайн. Паровоз зашумел громче. Де Квинси и его дочь уставились на дальнюю дверь купе.

– Что-то случилось? – забеспокоилась Кэролайн.

– Именно здесь труп Дэниела Харкурта сбросили с поезда, – объяснил Любитель Опиума.

– Когда поезд остановился, мы прибежали сюда, чтобы помочь ему, – добавила Эмили, продолжая глядеть в темное окно. – Но уже ничего не могли сделать.

Поезд выбрался из тоннеля навстречу дневному свету. Вместо пятен крови, появившихся на окне в четверг вечером, по стеклу ползли капли дождя. Лишь минуту спустя Де Квинси и Эмили снова посмотрели на Кэролайн.

– Томас, ты хотел знать, что случилось со мной после твоего отъезда в Итон, – заговорила она. – Брунелл не появлялся дома трое суток. На четвертый день он вернулся испуганный до крайности. Я помогла ему собрать все документы из дальней комнаты и сложить их возле камина, а затем он велел мне наблюдать за улицей через щелку между портьерами и предупредить, если кто-нибудь подойдет к дому. Он сжег все бумаги и потащил меня за собой через черный ход.

– Вы не знаете, чего он так боялся? – поинтересовалась Эмили.

Кэролайн покачала головой.

– Он работал на ростовщиков. Возможно, кого-то из них разозлило, что Брунелл поручился за человека, занявшего большую сумму, а потом исчезнувшего, – предположил Де Квинси.

– Какой бы ни была причина, мы поспешно сели в почтовую карету и направились в Брайтон, – продолжила Кэролайн. – Когда мы туда приехали, то прошли по дороге еще несколько миль до постоялого двора. Наутро мы пешком добрались до соседнего города и снова сели в почтовую карету. Так повторялось много раз – пешком, в карете, снова пешком и опять в карете. Казалось, мы путешествуем без всякой цели. Через неделю мы прибыли в Бристоль, и там Брунелл продал меня.

– Что? – поразилась Эмили.

– В конце концов я выяснила, что Брунелл подыскивал для ростовщиков клиентов, желающих занять деньги под залог будущего наследства. В Бристоле он повстречался с человеком, который должен был унаследовать крупное состояние от отца, владеющего железнодорожной компанией.

– Что значит «должен был»? – спросил Де Квинси.

– Он был единственным сыном в семье, – пояснила Кэролайн. – К трем своим дочерям отец никогда не испытывал нежных чувств и не сильно горевал, когда они, одна за другой, умерли от различных болезней. Это было мрачное семейство, и сын сделал его еще мрачнее, когда влюбился в продавщицу из соседней лавки. Отец потребовал, чтобы он порвал с девушкой. Но вместо этого сын сбежал из дома и женился на своей возлюбленной, надеясь тем самым смягчить недовольство отца. Однако тот, напротив, разгневался еще сильнее и вычеркнул его имя из завещания, объявив наследником своего делового партнера. Вконец озлобившись, он ничего не оставил даже своей жене, опасаясь, что после его смерти она простит сына.

Поезд качнулся на повороте, и Кэролайн ухватилась за поручень над головой.

– Однако его планам не суждено было сбыться, – сказала она. – С партнером произошел несчастный случай. Во время погрузки товара на корабль лопнул трос, и контейнер задавил его насмерть. За всеми последующими хлопотами – организацией похорон и переоформлением документов на компанию – отец позабыл изменить завещание и неделю спустя сам погиб в дорожном происшествии, когда его карета опрокинулась. Это случилось через десять лет после того, как он лишил сына наследства. Продавщица к тому времени уже умерла от холеры, после чего сын попытался вернуть расположение отца, но не добился успеха. Затем он решил взять ссуду у лондонских ростовщиков и обратился к Брунеллу. Тот ознакомился с копией завещания и предложил трактовать его так: поскольку наследник не назван, имущество должно перейти к вдове покойного.

Де Квинси озадаченно посмотрел на Кэролайн:

– Но разве у этого человека не было других родственников-мужчин – пусть даже самых дальних?

– Были, но Брунелл и не рассчитывал на победу в суде, – ответила Кэролайн. – Он хотел лишь припугнуть завещанием наследника – троюродного брата покойного – и надеялся, что тот предпочтет договориться с вдовой, а не истратить все состояние на судебные издержки в затянувшемся, как это часто случается, процессе.

– Но как это могло помочь сыну покойного? – не поняла Эмили. – Его лишили наследства, и он в любом случае ничего не получил бы.

– В этом и заключался блестящий план Брунелла. У сына покойного своих детей не было, и мне предстояло изображать его дочь. Понимаете? Вдова потеряла трех дочерей, муж ее был жестоким тираном, а сбежавший сын добавил ей новых страданий. Она уже не надеялась на счастливую старость, и вдруг выясняется, что у нее есть внучка.

– И план Брунелла увенчался успехом? – спросил Де Квинси.

Кэролайн кивнула:

– Ради меня, мнимой своей внучки, вдова приняла сына. Брунелл намекнул троюродному брату покойного, что суд может встать на сторону вдовы и ее внучки – девочки, которой пришлось жить в нищете из-за бессердечности собственного деда, – а не на сторону дальнего родственника. В обмен на отказ оспаривать завещание вдова получила солидный ежегодный доход, значительно превышающий ту сумму, что ей мог бы выделить прижимистый деловой партнер мужа. Этого с лихвой хватало и ей, и ее сыну, и мне. Мы провели несчастную женщину, но обман не причинил никому вреда. На самом деле она была счастлива и обеспечила мне такую жизнь, о какой я не могла и мечтать. Она дала мне образование. Она поощряла во мне стремление к независимости, которой сама никогда не имела. Я подружилась с этим троюродным братом, унаследовавшим компанию, и упросила научить меня ведению финансовых дел. Когда я выросла, за мной ухаживали банкиры и юристы, и у них я тоже многому научилась. А потом я встретила Эдварда, чудесного человека, ставшего моим мужем, и у него достало мудрости понять, что независимость значит для меня больше, чем что-либо другое в этом мире. Мы с ним стали настоящими партнерами.

– А что случилось с Брунеллом? – спросила Эмили.

– Он так и продолжал жить, оглядываясь через плечо. Как только сын покойного выплатил ему комиссионные, Брунелл сел на пароход и уплыл в Соединенные Штаты.

Кэролайн внезапно нахмурилась.

– Вам не кажется, что поезд снижает скорость?

За окном показались дома.

– Ах, вот оно что. Не стоит беспокоиться, мы прибыли, – объявила Кэролайн.

По-прежнему моросил дождь. Они втроем поспешили к поджидавшему их крытому экипажу. Возница погрузил багаж и хлестнул лошадь. Эмили укрыла пледом отца, уставившегося в окно.

Седвик-Хилл – еще один городок, расположенный на значительном отдалении от Лондона, – стал благодаря железной дороге легкодостижим для столичных жителей. Они принялись скупать здесь дома, в которых могли по вечерам после службы насладиться цветущими садами, облагороженными местными жителями. Еще большее наслаждение приносил чистый воздух, так разительно отличавшийся от миазмов Лондона.

В противоположность тому городку, в котором Де Квинси и Эмили провели ночь после убийства Дэниела Харкурта, Седвик-Хилл казался процветающим. Улицы были вымощены булыжником, лавки сверкали свежей краской, как и множество других домов, очевидно построенных совсем недавно.

– Кэролайн, – обратился к спутнице Де Квинси, – в четверг ночью мы побывали в городке, в котором земельные спекулянты заложили больше домов, чем потом сумели продать. Там повсюду попадались заброшенные, недостроенные здания. Местные жители были очень недовольны. Почему же Седвик-Хилл, более удаленный от Лондона, находится в лучшем состоянии?

– Это все из-за гидропатической клиники, которую мы с вами посетим завтра, – ответила Кэролайн. – Видишь там, впереди, холм, по которому городок получил свое название, а рядом с ним…

Экипаж приближался к обширному поместью. Дорога из белого гравия уводила вправо, к поросшей травой лужайке со скамейками и посаженным вдоль аллей кустарником. За ней на фоне холма вырисовывались три больших высоких здания. Разделенные деревьями и нехожеными дорожками, они напоминали роскошные отели. Многочисленные фронтоны делали пять этажей этих строений еще более впечатляющими.

Рядом с дорогой из белого гравия стоял указатель.

ДОКТОР ЭРНЕСТ УЭЙНРАЙТ ГИДРОПАТИЧЕСКАЯ КЛИНИКА

– В этих корпусах, должно быть, не меньше трехсот комнат, – потрясенно произнесла Эмили.

– И все они, как правило, заняты, – добавила Кэролайн. – Иногда на уик-энд, чаще на целую неделю, но обычно их заказывают сразу на месяц.

– На месяц? – удивилась Эмили.

– Те, кто обращается за помощью к доктору Уэйнрайту, страдают хроническими болезнями, такими как ревматизм и почечные камни. Требуется непрерывный уход, чтобы справиться с симптомами. Но многие к тому же испытывают и общую слабость, и таким пациентам требуется восстановить активность всего организма. Надо было сказать «гостям», а не «пациентам». Доктор Уэйнрайт называет своих клиентов именно так. Нетрудно догадаться, что такое крупное заведение не может работать без многочисленного обслуживающего персонала, в особенности для прачечной, кухни и обеденного зала. Разумеется, водные процедуры проводят опытные специалисты, но вся остальная прислуга набирается из жителей городка. Этим и объясняется различие между Седвик-Хиллом и тем городом, о котором ты говорил, – наличие рабочих мест. Местные жители благодарят Небеса за то, что в округе текут ручьи с такой чистой водой – возможно, самой чистой во всей Англии. Как любит говорить доктор Уэйнрайт, «не может быть чистой души без чистого тела, и ни того ни другого не может быть без чистой воды».

– Похоже, он философ, – заметил Де Квинси.

– Уверена, он будет рад побеседовать с тобой завтра, – сказала в ответ Кэролайн.

Заслышав шум проезжающего мимо экипажа, доктор Мандт отважился подойти к чердачному окну. Он осторожно раздвинул занавески. Капли дождя сползали по стеклу. Он перевел взгляд с лужайки и кустарника на дорогу, по которой к клинике подъезжал экипаж.

Верх экипажа был поднят, мешая доктору разглядеть пассажиров. Он представил себе русских с мрачными лицами, раздраженных затянувшейся погоней. Представил оружие, спрятанное в их карманах: наверняка ножи, а возможно, и револьверы. Представил, как повозка поворачивает на подъездную дорогу, останавливается перед одним из трех зданий и…

К облегчению Мандта, экипаж миновал поворот и направился в противоположную от клиники сторону.

Громкие голоса заставили бывшего лейб-медика пробраться между ящиками и старой мебелью к заднему окну и снова выглянуть из-за занавески. Из этого окна открывался вид на холм позади роскошных зданий. Вверх по склону, оживленно переговариваясь, бежали, торопливо шли и едва тащились какие-то люди. Молодые и старые, мужчины и женщины. Каждый из них держал в руке чашку, и, несмотря на холодный ветер, они как будто соревновались, кто первым доберется до грота, расположенного на полпути к вершине холма. Некоторым из тех, кто взбирался по склону, явно требовалась помощь. Достигнув цели, набрав в чашку воды из фонтана и залпом осушив ее, мужчины и женщины с радостным смехом спускались вниз мимо усердно продолжающих подъем и тяжело дышащих конкурентов.

Безумие.

В дверь трижды постучали костяшками пальцев. Мандт подождал. Снова трижды постучали. И только после того, как в дверь постучали в третий раз, он подошел к ней. Ему сказали, что тому, кто воспользуется таким условным сигналом, можно доверять. Дрожащей рукой бывший лейб-медик открыл маленькое оконце и посмотрел на верхнюю площадку узкой лестницы. Даже в темноте он легко углядел знакомые седые усы.

– Вода жизни, – сказал посетитель по-немецки, но с английским акцентом.

Как и условный стук, выражение тоже было сигналом, означающим, что ничего дурного не произошло. Эти слова успокоили Мандта, однако он, отодвинув засов на двери, опасливо отступил на шаг.

Тот, кого ему представили как доктора Уэйнрайта, принес с собой плетеную корзину.

– Guten morgen[8], – поздоровался он и продолжил все так же по-немецки: – Вам удалось поспать этой ночью?

– Совсем немного.

– Неудивительно. Вы, должно быть, переволновались по дороге сюда. Приношу свои извинения за обстановку.

Уэйнрайт показал рукой на заполнявший пыльный чердак хлам. Кушетка, на которой пытался уснуть доктор, пряталась в углу за ящиками.

– Что это за место? – спросил Мандт.

– Гидропатическая клиника.

– Водолечебница? Надеюсь, не такая, как в Греффенберге? – вспомнил бывший лейб-медик о сомнительном заведении в австрийских горах.

– Именно такая. Я два года проходил там обучение.

– Но тот, кто ее основал, был сыном простого крестьянина, не получившим ни унции медицинского образования.

– В отличие от него, я получил медицинское образование в Эдинбургском университете, – ответил Уэйнрайт, гордо выпрямившись.

– Приношу свои извинения, я не хотел вас обидеть.

– Пустяки. Ваши нервы на пределе. Возможно, короткий отдых поможет снять напряжение. – Уэйнрайт принялся доставать из корзины продукты. – Не знаю, к какой пище вы привыкли в Санкт-Петербурге, но думаю, немного хлеба, сыр и кусок вареного окорока не повредят вашему желудку. И выпейте вот это.

Он поставил на стол две бутылочки кеглеобразной формы.

– Что это такое?

– Я назвал этот напиток тонизирующей водой.

– Вода? Мне сейчас больше пригодился бы шнапс.

– Боюсь, вы здесь не найдете ничего спиртного, – сказал доктор Уэйнрайт. – Судя по цвету вашей кожи, вам нужна промывка организма.

– К черту вашу промывку! Сколько еще мне здесь торчать? Когда я смогу отплыть в Соединенные Штаты?

– Мы планировали завтра отвезти вас поездом в Бристоль и там посадить на пароход, но, возможно, вам придется задержаться на день-другой.

– Задержаться? Вы обещали, что никаких задержек не будет, – напомнил Мандт.

– К сожалению, недавно произошли неприятные случаи, связанные с поездами.

– Что еще за случаи?

Уэйнрайт поднял руку в успокаивающем жесте:

– Пожар и столкновение поездов. Ничего такого, что могло бы коснуться вас лично. Но пассажиров на железной дороге стало намного меньше. Мы не можем исключить того, что русские следят за вокзалами. Не имея возможности затеряться в толпе, вы рискуете быть узнанным. Мы решили принять дополнительные меры безопасности, и как только все придет в порядок, сопровождающие доставят вас в Ливерпуль вместо Бристоля. Он находится дальше от Лондона, и меньше вероятность, что вас будут там поджидать.

– Напрасно я на все это согласился, – простонал Мандт.

Небо сделалось совсем серым. Редкие капли дождя застучали по крыше экипажа, свернувшего к подъездной дорожке, обсаженной двумя рядами высоких деревьев с голыми ветвями.

– Обычно к этому времени на деревьях уже распускаются почки, но непривычно холодная погода… – Кэролайн не стала договаривать. – Это поместье принадлежит мужу моей дочери, лорду Кавендейлу.

Они подъехали к большому особняку, похожему на замок.

– Твоя дочь тоже удачно вышла замуж? – спросил Де Квинси. – Тебе есть чем гордиться.

– Этот брак получился не настолько счастливым, как может показаться. – Кэролайн посмотрела на свои руки. – Мою дочь зовут Стелла. Она часто встречала лорда Кавендейла – на ужинах, балах и фуршетах, а также на Хенлейской регате и скачках в Эпсоме, которые я устраиваю для клиентов моего мужа.

При небрежном упоминании самых значительных событий в светской жизни Лондона Де Квинси и Эмили переглянулись. Этот мир они даже вообразить себе не могли.

– Первая жена лорда Кавендейла пять лет назад утонула, когда перевернулась ее лодка, – продолжала Кэролайн. – Он уже два года был вдовцом, когда познакомился со Стеллой. Он был одинок, а Стелла, как вы скоро убедитесь сами, очень красива. Только разница в возрасте могла помешать этому браку.

– Разница в возрасте? – переспросила Эмили.

– Лорду Кавендейлу шестьдесят лет. Стелла вдвое моложе. На момент женитьбы у лорда Кавендейла было два взрослых сына, приблизительно того же возраста, что и Стелла. Я слышала, что сыновья не желали принимать мачеху, годившуюся им в сестры. Очевидно, лорд Кавендейл сумел переубедить своих детей.

– Ты сказала, на момент женитьбы у него было два сына – в прошедшем времени, – заметил Де Квинси.

– Да, старший сын умер от брюшного тифа вскоре после того, как лорд Кавендейл и Стелла стали мужем и женой. Стелла делала все, от нее зависящее, чтобы утешить мужа, несмотря на враждебность покойного по отношению к ней. Само собой, эта смерть омрачила первые годы их брака.

– В самом деле печально, – согласился Де Квинси.

– Несчастья на этом не закончились. В положенный срок Стелла забеременела, но ребенок, девочка, умерла от лихорадки всего через неделю после рождения. Стелла родила и второго ребенка, но все время опасается, что с ним тоже произойдет что-нибудь ужасное. Она переживает из-за любого пустяка и… – Кэролайн покачала головой. – Мне начинает казаться, что я напрасно позвала тебя с собой, Томас. Не стоит перекладывать на тебя проблемы Стеллы. Но я надеялась, что ты сможешь развлечь ее. Твои друзья из журнала, с которым ты сотрудничаешь, признавались, что беседовать с тобой настолько увлекательно, что у них порой возникало искушение взять тебя в плен, держать под замком и выпускать лишь тогда, когда нужно оживить вечер.

– Боюсь, что в последнее время мои беседы потеряли былую оживленность, – признался Де Квинси, сжимая в руке бутылочку с лауданумом. – Но ради тебя я постараюсь.

– Я была бы тебе очень благодарна. Беды не оставляют нас, и когда заболел сам лорд Кавендейл…

Не успела Кэролайн закончить фразу, как экипаж остановился возле гранитных ступеней, ведущих к обрамленной колоннами двери особняка. Из нее вышел облаченный в ливрею слуга с зонтиком в руке. Другой слуга открыл дверцу кареты.

Вопреки своему внушительному виду, это был самый мрачный дом из тех, в которые я когда-либо входила. Конечно, день был сырым и холодным, а темные тучи наполнили интерьер тенями, но каждый камин, что я видела, полыхал, каждая лампа горела, и все равно это место напоминало склеп.

Каменные стены были завешаны гобеленами, изображавшими буколические сценки с пастухами и резвящимися нимфами, но полуодетые создания вызывали у меня сочувствие: как же, должно быть, холодно им здесь.

– Мама!

В голосе молодой женщины, которая спешила к нам из огромной гостиной справа, звучало облегчение.

– Когда наконец прибыла утренняя «Таймс» и я прочитала обо всех этих неприятностях с поездами, – она крепко обняла Кэролайн, – то испугалась, что ты не сможешь навестить меня сегодня.

– Ничто бы меня не остановило, – ответила Кэролайн. – Томас, Эмили, это моя дочь Стелла. Стелла, я привела тебе знаменитого гостя…

Отец выглядел смущенным.

– Томаса Де Квинси.

– Де Квинси… – Стелла, казалось, силилась вспомнить, откуда ей может быть знакомо это имя.

– «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», – подсказала Кэролайн. – Он мой стародавний друг.

Стелла одарила отца восхищенной улыбкой и, казалось, даже не замечала его малого роста.

– Известный писатель. Такая честь. Надеюсь, вы не станете думать обо мне плохо, если я признаюсь, что не читала вашу «Исповедь». Конечно, я слышала о ней, как и все, но во времена моей юности мама считала, что это не подходящее для меня чтение.

– Ваша матушка была права, – сказал отец. – Моя «Исповедь» потрясла взрослых, и я не решаюсь представить, какое впечатление она могла произвести на ребенка.

– Но теперь я ее непременно прочту, – пообещала Стелла. – И с нетерпением жду возможности поговорить о ней с вами, как и обо всем вашем творчестве. Беседы здесь не слишком оживленные. И любая перемена доставит нам радость.

– Видишь, Томас? – спросила Кэролайн. – Я была права.

Кэролайн была права и кое в чем еще. Она не преувеличивала – ее дочь на самом деле была красивой, но несколько в ином смысле.

В отличие от материнских волос цвета корицы, у Стеллы были светлые волосы и светлая кожа отца, но тонкие – думаю, некоторые могли бы даже сказать «изящные» – черты лица делали ее по-своему блистательной. Зеленые глаза напоминали изумруды. Она словно бы вся сияла.

– Скорее входите, здесь теплее, – пригласила она нас в гостиную, где, разгоняя холод, потрескивал огонь.

Кэролайн, отец и я встали перед каминной решеткой, протягивая руки к теплу.

– Слуги заберут вашу одежду.

Я настолько замерзла, что помешкала, прежде чем отдать свое пальто.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала нам Стелла. – Здесь, рядом с Робертом.

Я посмотрела туда, куда она указала, и впервые заметила мужчину в кресле-каталке.

Ничто в его лице не шевельнулось, даже глаза, хотя Стелла склонилась и обратилась непосредственно к нему. Он неподвижно смотрел перед собой, скорее сквозь, а не на нее.

– Посмотри, Роберт. Мама привезла гостей. Разве это не чудесно? Известный писатель, Томас Де Квинси. Ты знаком с его трудами? Ты читал его «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум»? Сегодня вечером нас ждет увлекательная беседа.

«Может, и так, – подумала я, – но не с человеком в кресле-каталке».

С тем же успехом Стелла могла разговаривать с лампой. Человек в кресле-каталке просто продолжал смотреть сквозь нее. Кэролайн рассказала нам, что лорду Кавендейлу, которым, как я предполагала, и был этот мужчина, исполнилось шестьдесят лет, но ему могло быть и сто – настолько запавшими выглядели его щеки и глаза. Морщин на его лице было куда больше, чем у отца в его шестьдесят девять. Волосы походили на серую и безжизненную паутину.

Стелла подоткнула ему одеяло и повернулась к нам со словами: