Karmamagic Ситников Алексей
«Смерть превращает жизнь в судьбу», — очень точно заметил писатель Андре Моруа. Осознание неизбежности своей смерти действительно наполняет человека смелостью жить, тогда как ее игнорирование делает жизнь бесцельной. Иногда кажется, что у нас столько еще впереди: времени, шансов, надежд, и мы бездумно проводим свою жизнь в ожидании чудесного будущего, которое никогда не наступит, если проживать свое настоящее «начерно».
Мы не ценим «здесь и сейчас» по простой причине — наш мозг табуирует тему смерти. Попробуем прямо сейчас представить, что когда-то не будет ни этой книги, ни чашки чая, ни неба за окном, ни… нас самих. И почувствуем, как сразу обострились чувства, какой прекрасной вдруг оказалась наша повседневность. Только осознание ее конечности делает жизнь яркой и такой желанной, добавляет «перца», без которого все вокруг будет казаться пресным.
У человеческой психики есть интересная особенность: если идею смерти мы осознаем рационально, то страх смерти относится к юрисдикции так называемого «рептильного мозга»[541]. Страх и инстинкт самосохранения достались нам от животных-предков, поэтому заведует ими та часть мозга, которая, согласно теории ученого Пола Маклина, отвечает за выживание и продолжение рода[542]. Она включает режим спасения за секунды до того, как аналитические отделы коры головного мозга успеют отрефлексировать и оценить опасность. Этим секундам мы часто обязаны жизнью.
Ученые давно доказали: страх смерти — эволюционный механизм. С точки зрения эволюционной биологии механизмы, защищающие нас от травм и повреждений, важны для выживания и передачи генов потомкам. Базовые страхи перед конкретными угрозами (страх высоты, темноты, хищников и т. д.) присутствуют в нас с самого раннего возраста. Они помогают людям выжить, достичь репродуктивного возраста и оставить потомство[543].
Многие страхи нивелировались под действием прогресса, но на инстинктивном уровне и сегодня проявляются у нас в виде отвращения. Например, древние люди имели высокий риск погибнуть от употребления ядовитых или подгнивших продуктов. И за долгие годы эволюции организм научился предупреждать нас о такой опасности — холодные, пюреобразные с твердыми вкраплениями блюда вызывают у многих из нас необъяснимое отвращение. Поэтому не стоит заставлять ребенка есть пюре из брокколи, если у него оно вызывает паническую неприязнь. Это не каприз, это инстинкт самосохранения.
Страхи, возникающие у человека не в раннем детстве, а чуть позднее, — это результат способности мозга формировать ассоциации и строить причинно-следственные связи. Например, если мы попадем в какую-то угрожающую жизни ситуацию, в следующий раз в аналогичных условиях мы испытаем страх смерти. По мнению Александра Панчина, кандидата биологических наук, лауреата премии «Просветитель», во многих случаях это очень важный механизм, помогающий нам обучаться и выявлять реальные и потенциальные угрозы, которые сложно было заранее предвидеть тысячу лет назад, когда эволюционировали наши предки[544].
В моменты опасности с нашим сознанием тоже происходят метаморфозы. Не зря люди, пережившие чувство сильного испуга, говорят: «Вся жизнь пронеслась перед глазами». Именно в моменты крайней опасности жизнь внезапно приобретает максимальную ценность. Куда-то уходят хандра, ощущение бессмысленности происходящего, забываются проблемы в семье и на работе. И наша жизнь становится для нас бесконечно ценной — такой, какая она есть.
Экзистенциалисты, в частности Карл Ясперс, утверждали, что опасность смерти позволяет человеку войти в пограничное состояние, где он в полной мере может прочувствовать свое существование. И тогда то, что заполняло жизнь в ее повседневности, оказывается несущественным. Человек открывает себя как самоцель и приобретает трансцендентный, выходящий за границы познания, опыт[545].
Почему же ради ощущения экзистенциальной полноты жизни человеку не принять как факт вероятность умереть в любой момент, тем более информационное поле, в котором мы находимся, постоянно нагнетает панику и чувство опасности? Но парадоксальным образом все происходит наоборот. Резистентность нашей психики к постоянным сообщениям о катаклизмах, катастрофах и террористических актах повышается. И мы не просто перестаем бояться смерти, мы воспринимаем ее как нечто нереальное, существующее по ту сторону экрана. С одной стороны, это необходимая защита, с другой — подмена страха смерти ее отрицанием.
Именно о подобном отношении к концу земного пути человека пишет антрополог Эрнест Беккер в своей получившей Пулитцеровскую премию книге «Отрицание смерти»[546]. Беккер высказывает предположение, что значительная часть человеческой деятельности направлена на преодоление неосознанного страха смерти. При этом плоды этого преодоления создают то, что мы называем нашей культурой. Человеческая цивилизация, по мнению Беккера, это многогранный психологический защитный механизм, направленный против парализующего осознания собственной смертности.
Отрицая смерть, люди выработали механизмы ухода от мыслей о ней и неспособность воспринимать смерть в ее физиологической и экзистенциальной полноте. Так, во многих культурах существует табу на откровенные изображения умерших.
Механизмом преодоления страха смерти становится героизм — некая иллюзия, «проект бессмертия», в котором наши благородные героические поступки будут жить и после нас. Героизм — это некое продление своей жизни даже после физического исчезновения. Ощущая собственный героизм и, следовательно, осознавая себя частью вечного — в противоположность своему телу, которое умрет, человек обретает смысл жизни, цель, значение в космической системе вещей. Что может стать для нас примером героизма? Любое соприкосновение с вечными ценностями — рождение детей, творчество, наука, созидание, спасение и помощь тем, кто в этом нуждается.
Однако категория героизма имеет и темную сторону. Войны, религиозный фанатизм, нарушение закона — это тоже попытки создать определенную героическую историю. Одним словом, все мы боремся со страхом смерти и хотим вписать свои имена в вечность, но вопрос только в том — каким цветом они будут туда вписаны…
Даже характер человека Беккер считает продуктом сочетания разных невротических паттернов, защищающих нас от мыслей о собственной тривиальности. Механизм действия характера основан на постоянном контроле соответствия общественным и внутренним нормам героизма. А наши психологические проблемы — это проявляющиеся неполадки в личной системе героизма. Если человек испытывает депрессию, значит, его проект бессмертия находится под угрозой.
Существуют и другие механизмы подавления страха смерти. Например, религия, основанная на вере в загробную жизнь, служит для управления страхом, превращая смерть в новый этап жизни.
Культура тоже помогает управлять страхом, наполняя жизнь смыслами и ценностями. Не зря Артур Шопенгауэр написал: «Смерть — поистине гений-вдохновитель, или музагет философии; оттого Сократ и определял последнюю как „заботливую смерть“. Едва ли даже люди стали бы философствовать, если бы не было смерти»[547].
А создатели теории управления страхом смерти Джефф Гринберг, Шелдон Соломон и Том Пищински самым важным и действенным механизмом работы со своей смертностью считают самоуважение, которое складывается из ощущения правильности своего мировосприятия и своих ценностей[548].
В обычной жизни мы стараемся не думать о смерти. Многие даже полагают, что мысли о ней патологичны. Тем не менее в течение жизни человек переживает четыре волны обострения страха смерти[549]:
• 4–6 лет, когда ребенок впервые сталкивается со смертью. В этом возрасте ребенок впервые получает информацию о смерти, начинает задумываться, что происходит, когда человек умирает. В раннем детстве тема смерти одновременно интригует и пугает.
• 10–12 лет. Это уже более осознанная и тревожная встреча с темой умирания. К этому возрасту ребенок уже скорее всего сталкивается со смертью кого-то из старших родственников. Часто детская психика еще не готова к этой встрече и очень сильно травмируется такими событиями на глубоком душевном уровне, смерть переживается как очень горестное ощущение пустоты и утраты.
• 17–24 года. В это время молодые люди могут остро испытывать ощущение самостоятельности и ответственности, в этот период чаще проявляется именно страх жизни. Отсюда так много подростков уходят в субкультуры, вращающиеся вокруг темы смерти (готы, эмо), или начинают экспериментировать с опасными для жизни занятиями — наркотиками, экстремальными видами спорта, попытками суицида.
• 35–45 лет. Это время кризиса среднего возраста и экзистенциального поиска смысла жизни, который неразрывно связан с понятием страха смерти. Преодолевая страх смерти на этом этапе, люди начинают переосмыслять свои ценности, расставлять приоритеты, налаживают отношения с близкими людьми, многие в корне меняют свою жизнь. Фактически человек переживает процесс ритуальной смерти и нового рождения — часто этот опыт бывает сложным и даже мучительным, но, пройдя кризис среднего возраста, человек буквально возрождается на качественно ином уровне осознанности.
Как видим, содержание страха смерти для каждого возраста свое. И это неслучайно. Чем старше человек, тем сильнее фокус этого страха перемещается на тему одиночества и невозможности переиграть то, что уже прожито. Справляясь с ним и превращая его в лакмусовую бумажку своих ценностей, мы получаем возможность прожить полноценную жизнь.
«Чтобы научиться правильно жить, надо научиться правильно умереть».
Ирвин Ялом
Экзистенциальный психотерапевт Ирвин Ялом сказал: «Чтобы научиться правильно жить, надо научиться правильно умереть». В своих работах он исходит из двух базисных тезисов о смерти: «1. Жизнь и смерть взаимозависимы; они существуют одновременно, а не последовательно; смерть, непрерывно проникая в пределы жизни, оказывает огромное воздействие на наш опыт и поведение. 2. Смерть — первичный источник тревоги, и тем самым имеет фундаментальное значение как причина психопатологии»[550].
Ялом считал, что ужас смерти, вытесняемый в бессознательное, настолько всеобъемлющ, что на его отрицание расходуется значительная доля нашей жизненной энергии. Например, около 70 % невротиков с навязчивыми состояниями — это те, кто не может пережить и принять свой страх смерти. При этом психолог обращал внимание на то, что правильнее говорить не о страхе смерти, а о «тревоге смерти», потому что мы не имеем ни опыта, ни представления о процессе умирания[551].
Что же включает в себя «тревога смерти»? В нее входит целый ряд страхов[552]:
• страх неотвратимости;
• страх неизвестности;
• страх потери близких;
• страх причинить горе близким людям;
• невозможность исправить свои ошибки;
• невозможность реализовать себя и свои планы;
• страх мучений и боли;
• страх отсутствия чувств;
• страх своего небытия.
Возникновение страха смерти имеет под собой одно из трех оснований[553]:
1. Независимые от нас обстоятельства: болезнь, авария или смерть близкого человека. Осознание конечности жизни дает сильный импульс к возникновению страха смерти.
2. Провокация. Экстремалы любят играть со смертью. На первый взгляд кажется, что они просто ищут острых ощущений, но на самом деле в основе лежит сильный страх смерти, который некоторые люди преодолевают с помощью риска и опасных для жизни ситуаций.
3. Рефлексия. Когда мы путем размышлений, самопознания, пытаемся осознать свой страх смерти, равно как и страх жизни и работать с этими состояниями.
Но при каких бы обстоятельствах мы ни столкнулись с темой смерти, это столкновение способно дать импульс для развития. Ведь только преодолевая свои страхи, мы развиваемся. Например, люди творческих профессий: поэты, художники, писатели — это чаще всего те, кто не обладает мощными механизмами вытеснения страхов и вынужден сублимировать эту деструктивную энергию в произведениях искусства. Ведь творчество и созидание — это один из немногих способов преодолеть свою смертность!
Принимая эту идею, мы тем самым обогащаем нашу жизнь. Парадоксально, но факт — ценность жизни становится намного выше, если мы будем осознавать вероятность смерти. Думать о смерти неприятно и страшно. Однако ученые настаивают, что осознание того, что жизнь не вечна, оказывает на человека положительное влияние[554].
Что же нам дает личное осознание смерти[555]?
1. Забота об окружающей среде. Люди, которые недавно каким-либо образом столкнулись с фактом смерти или размышляли о ней, с большей вероятностью готовы прийти на помощь. Когда мы осознаем, что жизнь скоротечна, в нас пробуждаются такие качества, как сострадание, толерантность и эмпатия. Осознание смерти делает наше сознание экологичным. Мы начинаем ценить природу и заботиться о животных. Те, кто признают смерть естественной частью жизненного цикла, более склонны заботиться о жизни во всех ее проявлениях.
2. Терпимость. Исследования показали, что даже представители фундаменталистских религиозных групп, близко столкнувшиеся с реалиями смерти, с большим пониманием и терпимостью относятся к другим религиям. Когда мы осознаём, что жизнь ограничена временными рамками, мы становимся более миролюбивыми.
3. Здоровый образ жизни. Согласно результатам исследований, люди, осознающие свою смертность, тщательнее заботятся о своем здоровье и вырабатывают правильные привычки.
Преимуществ от осознания собственной смертности действительно много. Воспринимая свою будущую кончину как нечто враждебное, обрести в лице смерти надежного «советчика» невозможно. Однако мы можем превратить ее в своего друга и наставника.
Эволюция нашего отношения к смерти проходит три стадии:
1. Я бессмертен. На этом этапе находятся все, кто никогда близко не сталкивался со смертью, а если и пережил смерть близких, упорно вытесняет из сознания факт собственной смертности.
2. Я умру, когда-нибудь. Понимание, что смерть — это вопрос времени, приходит к нам в зрелом возрасте или после особых практик, которые мы рассмотрим ниже. Человек на этом уровне уже способен переоценить свои приоритеты и выбирать цели, ориентируясь на то, что жизнь дается один раз.
3. Я могу умереть в любой момент. Принятие внезапности и неотвратимости смерти делает нашу жизнь осознанной. Именно на этом этапе опасность и страх смерти становятся мощными ресурсами для осмысленного проживания своей жизни.
Последователи антрополога и философа Карлоса Кастанеды[556] предполагают, что для принятия смерти в качестве союзника необходимо осознать три позиции[557]:
1. «Я смертен, я умру». Попробуем повторить эту фразу несколько раз и убедимся, насколько неприятно и пугающе говорить это себе. Сопротивление в данном случае совершенно нормально. Человек должен пройти через страх и отрицание, чтобы научиться воспроизводить эту фразу в ровном эмоциональном состоянии. Помнить о смерти действительно тяжело. И чтобы избавиться от этой тяжести, сначала важно признать и прожить свой страх. При этом полезно внимательно наблюдать, какие образы, ассоциации и страхи приходят нам в голову, когда мы проговариваем фразу «я смертен, я умру». Эти мысли и будут для нас той ниточкой, за которую мы можем раскрутить клубок наших самых больших тревог и ограничителей.
2. «Я могу умереть в любую секунду. Например, в эту». Мысль о том, что это может произойти прямо сейчас, открывает важный закон — в нашей жизни нет никаких гарантий. Относительная безопасность существования, наши соломки и страховки — это такая же иллюзия, как и иллюзия бессмертия. Понимание, что смерть может наступить в любую секунду, уравнивает всех нас — в этом контексте нет везунчиков и неудачников. В жизни все поправимо, пока не наступила та самая секунда.
3. «После смерти ничего нет». Мы можем принадлежать к какой угодно конфессии, верить в рай и ад, но чтобы прожить земную жизнь наиболее полно, лучше отказаться от идеи, что наше существование здесь — всего лишь репетиция грядущей загробной жизни. Иначе наша единственная и уникальная жизнь рискует пройти мимо нас бледной тенью сюжета из богословских книг. Второго шанса после смерти у нас не будет. Здесь, на земле, мы оставим все, что мы успели создать. Именно это и называется «душой» — память о нас, которая никогда не умрет, пока живы наши творения.
После того, как мы убедили себя, что после смерти ничего нет, всю энергию и волю необходимо направить на настоящее. И тогда смерть становится лучшим советчиком, который подсказывает нам, туда ли мы тратим свои силы, чтобы обрести настоящее бессмертие.
На первый взгляд может показаться, что упражнение это очень мрачное. Однако спустя какое-то время мы заметим, насколько изменилось качество нашей жизни и отношений.
Мы перестаем обижаться на близких, понимая, что все мы внезапно смертны и времени на ссоры нет. Приходит осознание каждого действия, и наступает фокусировка на моменте «здесь и сейчас», ведь он может оказаться последним.
Все мы рождаемся и умираем — это базовые ориентиры в жизни любого человеческого существа. Но многие живут так, будто они никогда не рождались, и соответственно никогда не умрут (и мы тоже, увы, не исключение). Если игнорировать эти базовые факты (и тем самым лгать себе), это ведет за собой самообман и в других случаях, когда мы отказываемся от истинных ценностей из-за банального малодушия. Если мы не сверяем наши планы со смертью, мы рискуем подменить важные решения суетой. И только осознание грядущей пустоты способно подарить истинную наполненность нашей жизни.
Отметьте по шкале от 0 до 10, насколько вы согласны с этими утверждениями, где 0 — совершенно не согласен(сна), 10 — совершенно согласен(сна).
1. Я стараюсь жить здесь и сейчас.
2. Я благодарен(на) жизни за каждый ее момент.
3. Я считаю, что пока я жив(а), все поправимо.
4. Я стараюсь не держать зла и обиды на других людей.
5. Я ценю жизнь во всех ее проявлениях.
6. Я стараюсь не концентрироваться на прошлом и иду вперед.
7. Я стараюсь не подвергать намеренно свою жизнь опасности.
8. Я дорожу качеством своей жизни и забочусь о своем здоровье.
9. Я считаю полезным осознавать, что каждое мое слово и действие может быть последним.
10. Я считаю, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее впустую.
Суммарный результат теста по Ресурсу «Опасность»
Мотивация
Английская пословица гласит, что лошадь можно подвести к воде, но нельзя заставить пить (You can lead a horse to water, but you can’t make him drink). Она означает, что, даже создав самые благоприятные условия, сложно заставить кого-либо сделать что-то, если у него нет на то желания, или, другими словами, мотивации.
Мотивация — это побуждение к действию, которое чаще всего обусловлено имеющейся потребностью. Например, человек чувствует голод, появляется мотивация найти еду — и он встает с дивана и идет готовить себе завтрак. Казалось бы, все естественно, иначе и быть не может.
Однако в последние несколько десятилетий европейскую цивилизацию накрыл кризис мотивации. В сознании человека сломался какой-то пусковой механизм. Он чувствует, что ему чего-то не хватает, ощущает и даже может сформулировать потребность, но почему-то продолжает лежать на диване…
Возможно именно это — причина огромной популярности лекторов-мотиваторов, таких как Тони Роббинс, Ник Вуйчич или Роберт Кийосаки. Мы ждем от них чуда, ожидая, что по мановению их рук нас охватит жажда деятельности и мы наконец-то встряхнемся и двинемся вперед. Но, увы, даже им не под силу заставить человека быть успешным, если он не захочет этого сам.
Что же явилось причиной современного кризиса мотивации? Может быть, так на человечество повлияли мировые катаклизмы, сотрясавшие Землю на протяжении всего XX века. Некоторые эксперты полагают, что всему виной захлестнувший нас информационный поток и обилие впечатлений, которые ранее не были массово доступны. И что эпоха потребления, утрата традиционных ценностей и ориентиров выхолостили лучшие человеческие стремления. Однако однозначно главная причина столь удручающего положения вещей до сих пор не определена. Мотивация «сломалась», и теперь важнее понять, как ее починить.
А для этого нужно понимать, как она устроена. Мотивация — это побуждение организма к действию с целью удовлетворения существующей у него потребности. Впервые это слово употребил А. Шопенгауэр в статье «Четыре принципа достаточной причины»[558]. В массовую культуру термин «мотивация» пришел из психологии. В 20–30-е гг. прошлого века советские психологи А. Н. Леонтьев и С. Л. Рубинштейн, развивая учение мэтра психологии Л. С. Выготского[559], разработали общепсихологическую теорию деятельности[560]. Мотивации в ней уделялось большое значение. По мнению С. Л. Рубинштейна, наше сознание определяется и формируется деятельностью[561]. Другими словами, мотивация не может существовать как отдельный феномен, а проявляется, когда человек «встает с дивана» и принимается работать. То есть можно сколько угодно посещать лекции Тони Роббинса — настоящей мотивации от этого не прибавится. Это всего лишь приятное щекотание нервов и пустые мечты. Прочная мотивация — часть деятельности. Из ниоткуда она появиться не может.
В своей классической работе «Основы общей психологии» Рубинштейн писал: «Искусство композиции, собственно, в том главным образом и заключается, чтобы подобрать ситуации, адекватные для выявления основного стержня личности действующего лица. В жизни никто специально не подбирает для человека таких ситуаций. Он должен сам проложить путь сквозь различные ситуации и обстоятельства, часто идущие вразрез с его линией и толкающие его на другие пути. Единство деятельности конкретно выступает как единство тех целей, на которые она направляется, и мотивов, из которых она исходит. Мотивы и цели деятельности как таковой, в отличие от мотивов и целей отдельных действий, носят обычно обобщенный, интегрированный характер, выражая общую направленность личности, которая в ходе деятельности не только проявляется, но и формируется»[562].
Впрочем, среди читателей книги Рубинштейна людей, испытывающих проблемы с мотивацией, скорее всего, немного. Поиск необходимой информации, чтение, запоминание — это уже само по себе свидетельствует о том, что человек умеет себя мотивировать.
На нейрофизиологическом же уровне мотивация является результатом борьбы двух конкурирующих систем контроля над поведением человека. С одной стороны, нашими желаниями и поступками «заведует» лимбическая система головного мозга. Это очень древняя и очень простая, но весьма сильная система, главным орудием которой является гормон удовольствия дофамин. Дофаминовая система — это система награды. Именно этот гормон заставляет нас испытывать радостное возбуждение при виде вкусной еды (причем даже еще до того, как мы ее попробовали), он же отвечает за сексуальные желания и многие другие устремления, доставшиеся человеку от животных-предков[563].
Но если бы мы следовали только велениям лимбической системы, наше поведение было бы сродни поведению животного: мы поглощали бы все вкусное, что попалось нам на пути, и стремились бы размножаться с любыми симпатичными особями противоположного пола, попавшими на нашу территорию. Возможно, кому-то было бы достаточно и этого, но у человека помимо животных реакций есть еще интеллект, за который отвечает кора головного мозга. Она обладает способностью формулировать отдаленные и абстрактные цели. Эти цели нередко вступают в противоречие с предпочтениями лимбической системы. Помните фразу героя Александра Калягина в фильме «Раба любви»: «И есть хочется, и худеть хочется!»? Это реплика прекрасно иллюстрирует возникающий внутри нас конфликт.
Согласно проведенным экспериментам именно лобные отделы коры головного мозга отвечают за то, что у нас формируется мотивация, направленная на достижение отложенного удовольствия. По словам американского нейроэндокринолога Роберта Сапольски, хотя дофаминовая система единообразна для всех видов, именно у человека она обрела одно новое свойство — мы способны откладывать удовольствие на невероятно долгое время[564].
Каким образом это происходит? Импульсы различных действий рождаются в лимбической системе, однако для реализации им необходимо пройти через определенные части коры головного мозга, которая оценивает и решает, стоит ли реализовать импульс. По предположениям нейробиологов, в процессе обдумывания возможных сценариев развития событий у нас формируется ожидание возможного вознаграждения (допаминовый отклик)[565].
Как мы можем помочь нашему мозгу сделать правильный выбор? Один из самых простых и действенных — визуализация. Необходимо представить себе желаемую цель как можно более конкретно. Вообразить себя стройным, красивым на великосветском рауте, представить лакированное крыло нового автомобиля или золотую медаль и первое место на пьедестале на спортивных состязаниях. В этом случае суммарное ожидаемое вознаграждение для нашего мозга превысит единичный всплеск дофамина, который может быть вызван выполнением сиюминутного желания. Тем более что даже маленькие шажки, ведущие нас к принятой цели, будут в этом случае поддерживаться лимбической системой. Похудел на килограмм, отложил тысячу рублей на новую квартиру — почувствуй себя победителем. Именно так свершаются все большие дела. В большом деле на одних морально-волевых качествах без поддержки лимбической системы далеко не уедешь.
Впрочем, визуализация хорошо помогает мотивировать себя, а как быть с другими? Мы живем не в вакууме, и даже самый продвинутый специалист — один в поле не воин. Достигая определенных вершин, мы часто сталкиваемся с тем, что глобальные цели не воплощаются из-за отсутствия мотивации у всех участников процесса. Поэтому рано или поздно перед руководителем любого уровня встает вопрос: как результативно мотивировать каждого из подчиненных в отдельности и создать мотивирующую атмосферу в трудовом коллективе?
Ответы можно найти в психологических опытах, которые проливают свет на тайные пружины работы мотивационных механизмов. Американские психологи Роберт М. Йеркс и Джон Д. Додсон в далеком 1908 году провели эксперимент, в результате которого был сформулирован носящий их имя закон[566]. Суть эксперимента заключалась в том, что психологи поместили несколько мышей в лабиринт, стенки которого были выкрашены в разные цвета. Мышам полагалось научиться придерживаться только одного определенного цвета. Если мышка совалась в лабиринт другого цвета, там ее поджидал удар тока.
Со временем мыши осознавали эту закономерность, и ходили только теми тропинками, которые были для них безопасны. А Йеркс и Додсон измеряли время, за которое мыши учились ходить по нужным ходам. Сначала удары тока были слабенькими и подопытные животные учились медленно. Их мотивация у них развивалась с трудом. Постепенно сила тока повышалась, и мыши получали все более чувствительные разряды. Им становилось по-настоящему больно, и скорость обучения резко возросла.
Но, дойдя до определенной точки, планомерно растущий график корреляции между силой тока и скоростью обучения вдруг резко изменил свое направление. Сила тока продолжала расти, боль от ударов становилась нестерпимой, а вот способность мышей извлекать уроки из этих ударов вдруг практически сошла на нет[567].
Проведенные позже исследования на людях продемонстрировали аналогичные результаты (в этом случае применялось не наказание, а, наоборот, поощрение). По мере увеличения вознаграждения результаты улучшались, но только до определенного момента, а потом высокий уровень мотивации вызывал нежелательные эмоциональные реакции, что приводило к ухудшению деятельности.
Что интересно, для тех, кто занимался физической активностью, такой проблемы не было — тело здесь работало достаточно автономно от сознания и человек или мог или не мог выполнить задание, в зависимости от его физической кондиции.
Об этом же писали в свое время Поль Фресс и Жан Пиаже. Только они оперировали понятием «оптимум мотивации». Существует оптимум мотивации, за пределами которого возникает эмоциональное поведение. Понятие оптимума мотивации связано с адекватностью или неадекватностью реакций ситуации. Эта связь соответствует отношению между интенсивностью мотивации и реальными возможностями субъекта в конкретной ситуации. Как говорил Хоудж (1935), «эмоциональные реакции обратно пропорциональны способности высших мозговых центров противостоять данной ситуации»[568].
Характер мотивации зависит не только от вида деятельности, но и от возраста мотивируемого человека. Если мы говорим о детях (а их тоже приходится мотивировать на учебу, развитие и спортивные достижения), то акценты несколько смещаются.
Американский психолог Уэнделл Джонсон провел эксперимент, который вошел в историю психологии под названием «ужасного»[569]. Он и в самом деле ужасен. Но даже слабонервным следует о нем знать. Быть может, даже в первую очередь.
Суть опыта была такова: в 1939 г. Уэнделл Джонсон и его аспирантка Мэри Тюдор отобрали из приюта двадцать два ребенка. Дети были сиротами, поэтому их судьбой никто особенно не интересовался и экспериментаторы могли многое себе позволить.
Детей разделили на две учебные группы. Одну группу в процессе учебы поощряли и хвалили. Особенно хвалили их речь. С детьми из другой группы экспериментаторы вели себя совершенно иначе. Они всячески высмеивали и унижали их, называя глупыми и ничтожными заиками. В итоге результаты обучения во второй группе были существенно ниже, а у многих детей сформировалось заикание (хотя в начале эксперимента в их речи не было никаких дефектов).
С 1939 года прошло много лет. Дети выросли. Но заикание осталось с ними на всю жизнь. Мэри Тюдор после проведенного эксперимента несколько раз возвращалась в приют и пыталась исправить речь у пострадавших детей. Но, как известно, ломать — не строить. Исправить неуверенность в себе и отставание в речевом развитии не удалось. В 2007 г. штат Айова выплатил дожившим до этого времени участникам (правильнее сказать, жертвам) эксперимента солидную компенсацию. Но какова бы ни была сумма, разве она может окупить испорченную жизнь?[570]
А ведь согласитесь, есть родители, которые так же ведут себя со своими собственными детьми. Устраивают им персональный маленький ад в отдельно взятой городской квартире: «Тупица, бездарь, лодырь» — все эти слова следует произносить только в том случае, если вы действительно решили вырастить тупицу, бездаря и лодыря. В противном случае их необходимо исключить из своего словаря.
Даже желая добра своим детям, мы нередко еще в детстве закладываем в них глубинные мотивационные установки (драйверы), которые потом руководят их поведением на протяжении всей жизни. По мнению американского психолога Тайби Кэлера, который исследовал и описал эти установки, люди чаще всего неосознанно тяготеют к одной из них и воспроизводят в большинстве типичных жизненных ситуаций[571].
1. «Будь лучшим». Человек, у которого этот драйвер является ключевым, обладает высокой мотивацией достижения, но никогда не бывает удовлетворен достигнутым. Такие люди чаще всего обладают качествами успешного человека — они организованны, трудолюбивы, целеустремленны.
2. «Радуй других». Человек с этим драйвером всегда старается угодить или помочь окружающим. Он восприимчив к словам и поступкам других и стремится сохранить со всеми хорошие отношения. Такие люди становятся хорошими психологами, дипломатами, они умеют нравиться и производить правильное впечатление.
3. «Старайся изо всех сил». Человек, находящийся под влиянием этого драйвера, всегда в напряжении, он уверен, что, только приложив массу усилий, можно добиться результата. С другой стороны, это чаще всего очень трудолюбивые и трудоспособные люди, которых мотивирует не результат, а сам процесс.
4. «Торопись». Такой человек всегда спешит, он в вечном цейтноте, привык все делать на бегу, не способен расслабиться ни на миг и отдохнуть. Такие люди также очень трудолюбивы, они берут на себя повышенные обязательства и успевают сделать больше других.
5. «Будь сильным». Под влиянием этого драйвера человек учится скрывать свои эмоции, слабости, сомнения. Он всегда невозмутим, в первую очередь благодаря тому, что просто не привык прислушиваться к своим истинным чувствам. Это чаще всего очень волевые люди, которые могут выполнять задания, требующие твердости и сосредоточения.
Все эти драйверы способны оказать как позитивное, так и негативное влияние на нашу жизнь, и осознавая их действие, можно использовать это влияние себе во благо.
При комфортном микроклимате и у ребенка, и у взрослого работа пойдет быстрее и «подъемная сила» мотивации будет действовать мощнее. И для этого совсем не обязательно «подвешивать перед носом морковку». Иногда достаточно того, чтобы работа увлекала сама по себе. Это состояние знакомо многим: человек не ест, не пьет, строит, предположим, в гараже из чепухи и палок гоночный болид. Казалось бы, зачем он ему?
Но таких вопросов человек себе не задает. А если их задает кто-то другой, просто отмахивается: «Отстань, не мешай». Почему же человек может без видимых материальных стимулов работать как сумасшедший? Ответ прост и известен многим: ему просто «по кайфу».
Многие удивятся, но данный вид мотивации тоже весьма детально изучен психологами. Американский психолог венгерского происхождения Михай Чиксентмихайи назвал это «летящее» состояние, когда человек делает что-то с удовольствием, состоянием «потока» (flow — по-английски). По большому счету, из всех занятий на Земле стоит выбирать именно то, которое позволяет в такой поток войти. Тогда человек может прожить по-настоящему счастливую жизнь[572].
Какие признаки присущи состоянию «потока»?
Михай Чиксентмихайи выделял в этой связи несколько важных моментов[573]:
Во-первых, деятельность в состоянии «потока» — это деятельность приятная, а не тяжелый груз, который приходится тащить, напрягая силы и волю. Как сказал сам Чиксентмихайи в интервью журналу «Wired»: «Быть полностью вовлеченным в деятельность ради нее самой. Эго отпадает. Время летит. Каждое действие, движение, мысль следует из предыдущей, словно играешь джаз. Все твое существо вовлечено, и ты применяешь свои умения на пределе»[574].
Во-вторых, это деятельность, занимаясь которой мы забываем о времени. Вроде бы только сел за письменный стол, а глядишь, и ночь на дворе — увлекся. Только начал вытесывать шпангоуты для лодки, а уж и осень подошла. Только разошелся по свежей лыжне — а уж домой пора.
В-третьих, это деятельность, осуществляя которую человек чувствует, что может сделать, и непременно сделает все на высшем уровне. То есть состояние «потока» дает ощущение полноты сил и величия задачи. В этом случае человек, как в древней притче, не просто «таскает камни», а «строит дворец».
«Потоковое» состояние — это состояние полной уверенности в себе, сопровождающееся повышением всех способностей личности: интеллектуальных, коммуникативных, и даже чисто физических. Замечено, что увлеченно работающий человек становится существенно привлекательней для окружающих. Он наполняется специфическим магнетизмом, подобным тому, который в восточных практиках наполняет человека, постигшего дзен. Если перекодировать идеи Михая Чиксентмихайи в терминах и образах буддизма, то ощущение «потока» можно сравнить с обретением просветления, когда человек чувствует, что может преодолеть тщету земного существования, и обретает высший смысл.
Разница только в том, что из «потока», увы, можно и выпасть. Тогда человек «тускнеет», замедляется, и может уже ничем не напоминать ту горящую, мотивированную личность, какой был в состоянии увлеченной деятельности.
Как же войти в «поток», как продержаться в нем максимально долго, и как вовлечь в него трудовой коллектив? Исследования показали, что это не так сложно, как кажется. Социальные психологи провели эксперимент, в ходе которого работающим людям задавали через систему электронной связи вопрос об их текущем состоянии в тот или иной момент жизни. Оказалось, что состояние увлеченности насущной работой для человека вовсе не такая редкость. Причем приподнятое настроение фиксировалось у участников эксперимента, занятых на момент опроса трудом, едва ли не чаще, чем у тех, кто в это время отдыхал.
Итак, человеку свойственно увлекаться работой самой по себе. Важно лишь помочь ему в этом. Ученик Чиксентмихайи, психолог Университета Северной Каролины Кит Сойер выделяет 10 условий, которые необходимы для возникновения потока на групповом уровне[575]:
1. Наличие в компании общей цели, миссии, общего видения.
2. Внимательное отношение ко всей поступающей информации. Следует создавать такие взаимоотношения, в которых люди планируют заранее, что им сказать, а отвечают на то, что они услышали от собеседника.
3. Движение только вперед. Необходимо развивать идеи собеседника, не нужно продолжать коммуникацию критикой или отрицанием.
4. Полная концентрация на работе и взаимодействии в группе. В этом может помочь развитая групповая идентичность, при которой работа в группе будет более важной по сравнению с другими делами.
5. Контроль над происходящим. Человек испытывает поток в тех ситуациях, когда может полностью контролировать то, что он делает.
6. Размытие границ «Я». Поток в группе — особый момент, когда все действуют с полным вниманием и вовлеченностью, иногда нужно «сдать» свою позицию, довериться группе.
7. Равноправное участие. Участие и общий вклад, минимизация эффекта «группового лодыря», взаимодополняющие компетенции участников — все это способствует возникновению группового потока.
8. Близость. Работа в команде предоставляет возможность лучше понять друг друга, выработать общий язык, отладить бизнес-процессы и принимать более эффективные решения.
9. Свободное общение. Коммуникации необходимы для возникновения потока, и это относится не только к совещаниям.
10. Осознание возможности провала. Успех и инновации всегда связаны с риском. Для возникновения потока наиболее эффективно не бояться возможности провала, а использовать наличие такой возможности как мотивацию для достижения результатов.
Механизмы так называемого «психологического заражения» позволяют «зажечь» группу общей идеей, общим настроением и уверенностью в реальности решения масштабной задачи. Для этого коллектив должен быть сплочен (как этого достичь, пойдет речь в другой главе данной книги), иметь авторитетного лидера и ясно представлять себе направление движения.
Лучше всего, если в деятельности будет силен «игровой эффект». Ведь люди порой играют в игры, забывая о еде и отдыхе. В игровых сценариях и правда есть чему поучиться. В качестве образца можно взять так называемые «аркадные бродилки».
1. Сложность в них увеличивается по нарастающей. Первые уровни вселяют в человека уверенность, что выигрыш возможен. Одновременно, проходя первые уровни, игрок набирается опыта, который позволяет ему успешно преодолевать дальнейшие. Если кто-нибудь попробует начать играть, например, в «Angry Birds» с продвинутого уровня, то проиграет почти сразу. А если будет проходить уровни последовательно, то к высокому уровню будет почти мастером и легко дойдет до конца. Поэтому руководитель/модератор должен постоянно следить за уровнем сложности задач, которые он ставит перед сотрудником. Они должны всегда быть «чуть-чуть» сложнее, чем предполагает текущий уровень работника. Но именно «чуть-чуть». Если задачи будут слишком сложными, человек сникнет, ощутив бессилие. Если задачи будут простые, человек заскучает. Скука — худший враг «потока».
2. Игра осуществляется по понятным правилам. Они могут меняться от уровня к уровню. Но смена происходит логично и бывает интуитивно понятна игроку. Известно, что жизнь часто преподносит нам «сюрпризы», выдавая их безо всякой системы. Но здесь свою роль должен сыграть руководитель проекта, который будет выполнять роль модератора «игры/потока» для остальных участников команды. Правила, идущие от руководителя, должны быть неизменными. Четкие правила создают уверенность, являющуюся одним из важнейших условий входа в «поток».
3. В игре правильные действия оперативно вознаграждаются, неправильные так же оперативно пресекаются. Если Angry Birds метко сбивает черепашку, раздается мелодичное пиликанье, а если попадает в ловушку и теряет «жизнь», то раздается короткий неприятный звук. Это позволяет оперативно корректировать тактику, и двигаться всегда в верном направлении, а не делать крюк в семь верст в случае ошибки. В этом процессе также велика роль руководителя/модератора. Щелчки и конфетки он должен раздавать постоянно, а не просто раз в квартал делать выговоры, нагрянув с «генеральной проверкой».
4. Игра не предполагает подвоха. Если «Angry Birds» уже не кажется нам интересной, если игра надоела, ее можно выключить. Нет ничего разрушительней для состояния «потока», чем приковать сотрудника к рабочему месту и заставить трудиться «как раб на галерах». Один такой «раб» может убить мотивацию у целого коллектива. Здесь лучше всего поступать, как поступают дети в песочнице, когда какой-нибудь карапуз перестает поддерживать игру: его выпускают из хоровода и находят другого, готового играть дальше. Ключевое понятие здесь — «легкость». Играть нужно легко. Без этого «потока» не будет.
Обрести мотивацию в команде проще. Но подходящая команда может подвернуться не всегда. Мы запросто можем оказаться в окружении, которое на разные лады будет внушать нам, что мы недостаточно подготовлены для решения серьезных задач, недостаточно умны и красивы, не способны ни на что дельное. Особенно тяжело, когда в роли таких «черных пророков» оказываются близкие люди: родители, друзья, подруги. К сожалению, именно так оно чаще всего и происходит. Как в такой ситуации не опустить рук, сохранить веру в себя, укрепить мотивацию? Возможно ли это?
Начнем с того, что это возможно. Более того, как ни странно, самые крепкие мотивации выковываются именно во враждебном окружении. Главное — не поддаваться разрушительному гипнозу негативного внушения. Для этого, прежде всего, необходимо дистанцироваться от того окружения, которое стремится (может быть, неосознанно) подорвать нашу веру в себя. Дистанцироваться и психологически, и даже территориально. Не общаться с такими людьми или как минимум свести общение к сугубо бытовым вопросам (это особенно важно, если эту меру приходится включать по отношению к близким людям: например, к родителям).
Второе важное правило: мечтать. Великая русская литература создавалась мечтателями. Но, парадоксальным образом, именно образы мечтателей в ней носят сугубо отрицательный характер: Манилов у Н. В. Гоголя, Бальзаминов у А. Н. Островского, Обломов у И. А. Гончарова — все эти персонажи выглядят в лучшем случае смешно и глупо. Между тем, неумение мечтать — опасный вирус, которой наносит мотивации катастрофический ущерб. Мечты — это витамин, который питает мотивацию. Но мечтать нужно правильно. Мечты должны быть, как ни смешно это звучит, конкретными.
Например, если мы мечтаем о новом доме, то полезно вообразить этот дом в деталях: где он находится, какая у него крыша, сколько в нем комнат, за какие деньги мы его купим и как мы в нем будем жить.
Если мы мечтаем о путешествии, то нужно с картой в руках проложить маршрут, наметить пункты остановок, узнать, в каких отелях мы остановимся, какие достопримечательности осмотрим. Тут нам на помощь должно прийти наше воображение, которое уже само по себе является важным ресурсом. Нередко случается, что мечта, после вдумчивой визуализации, оказывается совсем не так далека, каковой казалась изначально. То, что виделось нам в туманной дали, на поверку оказывается на расстоянии вытянутой руки: подойди и возьми.
Правило третье: необходимо сотворить себе кумира. Да, нам всем известно, что Библия делать это категорически не рекомендует. Не будем спорить с древней и мудрой книгой. Уточним лишь, что кумир нам нужен не для поклонения, а для того, чтобы учиться и перенимать нужное. Студенты академии художеств в процессе обучения копируют картины великих мастеров. Они это делают не для того, чтобы научиться писать «как Тициан» или «как Рубенс». Когда курс обучения закончится, они смогут создавать свои неповторимые шедевры. Пройдя по стопам великих мастеров, они обретают профессионализм, который позволяет достигать серьезных вершин в собственном творчестве. Кумир — это эмоционально заряженный пример. Причем нужно помнить, что кумира человек может подобрать только сам для себя. Никакие сторонние советы тут не помогут. Поскольку человек должен сам выбрать, в каком направлении идти. Духовная мотивация в конечном итоге — продукт индивидуального потребления. Ее можно и нужно обрести своими силами. Только в этом случае она будет живой и настоящей.
Мотивация может быть разной. Для кого-то лучший стимул — это деньги, для кого-то — слава. Но лучший мотив — это наполненная, счастливая жизнь и возможность заниматься своим делом.
Отметьте по шкале от 0 до 10, насколько вы согласны с этими утверждениями, где 0 — совершенно не согласен(сна), 10 — совершенно согласен(сна).
1. Лучшая задача для меня — это задача «на вырост».
2. Я визуализирую свои цели/мечты четко и красочно.
3. Я регулярно испытываю состояние «потока» в своей деятельности.
4. Я считаю, что по-настоящему мотивировать человека можно только вдохновив его задачей и придав уверенности в себе.
5. Я легко концентрируюсь на достижении поставленной задачи.
6. Я нередко теряю счет времени, занимаясь любимым делом.
7. Я исключаю из своего круга общения людей, которые подрывают мою веру в себя.
8. Я умею сочетать разные системы мотивации в своей работе.
9. Я знаю, что лежит в основе моей мотивации, и умею ею управлять.
10. Я умею найти интерес для себя в любом деле.
Суммарный результат теста по Ресурсу «Мотивация»
Антихрупкость
Как вы думаете, какое дерево, скорее всего, переживет бурю — могучее, уверенно стоящее или тоненькое, колышущееся от любого порыва ветра? На первый взгляд первое — мощный ствол, разветвленная корневая система внушают нам ощущение стабильности и надежности, а тоненький прутик кажется совсем незащищенным. Однако опыт показывает, что во время сильных ураганов казавшееся нам неуязвимым дерево имеет больше шансов рухнуть под напором стихии, а тоненькое, склоняясь практически до земли, после окончания бури выпрямится как ни в чем не бывало.
А теперь представим, что сильные ветра — довольно частое явление в данной местности, и наше деревце вынуждено постоянно склоняться перед стихией. Что тогда произойдет? Постепенно развиваясь, дерево, во-первых, скорее всего в итоге будет небольшого роста, во-вторых, даже при этом малом росте оно будет как бы прижиматься к земле, стараясь тем самым нивелировать порывы ветра. Собственно это и произошло в процессе эволюции на Севере, где почти вся растительность стелется по земле, что и позволяет ей выстоять под непрекращающимся напором стихии. Как бы сказал исследователь турбулентного времени и трудно прогнозируемых событий Нассим Николас Талеб, она обладает свойством антихрупкости.
Понятие «антихрупкость» профессор Талеб впервые ввел в работе «Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса»[576]. В соответствии с его концепцией, это способность к получению выгоды из неудач, потерь, ошибок; умение закаляться, развиваться и становиться сильнее при столкновении со стрессовыми ситуациями. Этим свойством, как отмечает Талеб, обладает все, что изменяется со временем при попадании в неблагоприятные условия. Кстати, одним из ярчайших примеров антихрупкости он считает эволюцию (именно она поспособствовала тому, что северная флора смогла приспособиться к изначально неблагоприятной окружающей среде).
В своей книге Талеб утверждает, что отсутствие стрессовых ситуаций вредит человеку, ослабляя его. И в случае какой-либо чрезвычайной ситуации, он не будет к ней готов. Наличие же мелких стрессоров (факторов, вызывающих состояние стресса) помогает выработать антихрупкость.
Более того, это один из тех ресурсов, которые дают шанс на успех в мире, полном бурных, непредсказуемых перемен. Ресурс антихрупкости особенно важен в текущей VUCA-реальности, о которой мы уже рассказывали в предыдущих главах. Напомним, что акроним VUCA расшифровывается следующим образом[577]:
• volatility (изменчивость, нестабильность, неустойчивость, волатильность) — ситуация меняется быстро и непредсказуемо, на основе данных изменений нельзя предсказывать будущую ситуацию или планировать действия.
• uncertainty (неопределенность) — прошлое уже не является предсказателем будущего: определение того, что грядет, является крайне затруднительным.
• complexity (сложность) — множество сложных для понимания фактов, причин и факторов складываются в проблемы.
• ambiguity (неоднозначность, неясность, двусмысленность, неопределенность) — неясность значения событий, сложно ответить на вопросы «кто, что, когда и почему».
В современном мире прогнозировать что-либо становится все сложнее, а изменения происходят стремительно и в большом количестве, тем самым усложняя происходящие вокруг процессы и выдвигая к нам все новые требования. И без качественных внутренних изменений очень сложно оставаться на лидерских позициях, и не важно где — в профессии ли, в творчестве или в обычной жизни. Не случайно «управление изменениями» (change management) сейчас стало одной из самых востребованных и трудных задач для бизнеса. Бизнес-стратегии перестраиваются с учетом их быстрой адаптивности, что позволяет эффективно реагировать на фундаментальное изменение внешней среды. Критерий антихрупкости сейчас выходит на одно из первых мест при создании нового бизнеса.
Антихрупкость стоит на противоположном полюсе от таких понятий, как «неуязвимость» и «гибкость». Неуязвимость и гибкость — это способность игнорировать или обходить стресс (вспомним пример, который мы приводили в начале главы), тогда как антихрупкость предполагает способность извлекать выгоду из стрессовых ситуаций и с их помощью меняться в лучшую сторону.
В какой-то степени эта концепция повторяет выводы физиологов и психологов о влиянии стресса на организм. Ведь стресс тоже бывает разным. Например, эустресс — небольшой стресс, с которым мы сталкиваемся довольно часто, держит нас в тонусе, мобилизует и мотивирует к развитию, тогда как дистресс — слишком сильный стресс, который человек не в состоянии пережить без потерь, — вызывает тяжелые последствия. Конечно, дистресс случается далеко не с каждым человеком, но и его влияние может быть не столь разрушающим, если у нас наработан навык эффективно справляться с эустрессом.
Концепция Талеба идет рука об руку с теорией стресса, утверждая, что люди периодически должны испытывать определенный уровень стресса для своего развития. В этом контексте антихрупкость превращается в навык использования умеренных стрессов для собственной мобилизации, и одновременно позволяет подготовиться к противостоянию серьезным бедам. «Обычно мы страхуемся от малых и вероятных потерь, а не от больших и редких. То есть делаем все наоборот», — отмечает ученый[578].
Ганс Селье, автор теории стресса, писал: «Стресс — это аромат и вкус жизни. Поскольку стресс связан с любой деятельностью, избежать его может лишь тот, кто ничего не делает»[579]. При умеренных параметрах воздействия стресс становится механизмом выживания, т. к. стимулирует поиск полезных защитных реакций и нужных форм поведения. Как показали исследования, лучше всего рост энергетических затрат организма при стрессе компенсирует не оборона или бегство, а изменения[580].
Антихрупкость позволяет идти дальше и действовать в ситуации, когда отсутствует понимание происходящего. Это качество не только быстро адаптирует нас в ситуации неопределенности. Оно дает возможность использовать стресс себе во благо. Ведь ключевое свойство антихрупкости — любовь к ошибкам. Причем закладывать основы этого качества человеку необходимо еще в детстве.
Какой значительный вред наносят своим детям родители, которые трясутся над ними и пытаются уберечь от малейшего синяка или конфликта с одноклассниками! Изолируя ребенка от малейшего стресса, они растят инфантильных, совершенно нестойких перед жизненными трудностями людей. Причем все синяки, шишки и конфликты такие дети все равно получают в более взрослом возрасте, но вот негативный эффект от запоздалого знакомства с «жестоким миром» будет гораздо более болезненным. Ведь вовремя пережитая разбитая коленка и разборки в песочнице — важнейшая часть роста, закладывающая основы многих защитных механизмов, которые обязательно пригодятся во взрослой жизни.
Мир вокруг нас меняется слишком быстро, и никто не знает, с какими вызовами и угрозами предстоит встретиться в самом недалеком будущем. Например, согласно исследованию глобального института McKinsey «JOBS LOST, JOBS GAINED: WORKFORCE TRANSITIONS IN A TIME OF AUTOMATION» (декабрь 2017)[581] к 2030 г. ориентировочно 75–375 млн человек по всему миру станут безработными или будут вынуждены сменить профессию из-за стремительного развития технологий. Поэтому все более важным будет становиться наличие развитых навыков противостояния деструктивным рискам, а именно способности их пережить и обратить себе на пользу для дальнейшего развития. А это тоже должно закладываться в детстве, родителям необходимо многому научить ребенка: рисковать, ценить себя и не сравнивать себя с окружающими, принимать решения, использовать нераспланированное время, чувствовать ритм, развивать внимательность, уметь говорить «нет», принимать помощь, принимать ответственность на себя, делиться с окружающими, ставить цели и задачи, быть гибким, признавать свои ошибки и неудачи.
Антихрупкость — это не стратегия поступательного наращивания ресурсов, когда мы увеличиваем собственную стрессоустойчивость исходя из известных нам факторов. Потому что все мы знаем, как внезапное непрогнозируемое событие — «черный лебедь» (еще одно понятие, введенное Талебом) — в считаные дни отнимает все нажитое годами[582]. Антихрупкость — это, прежде всего, способность уменьшить потери от появления «черных лебедей» и обернуть смутное время себе на пользу.
Точно предсказать, где и когда возникнет очередной «черный лебедь», — действительно невозможно. Поэтому нельзя подготовиться к будущему, опираясь только на системы оценки, сформированные на основании предыдущего опыта. Основанные на статистических данных прогнозы нерелевантны действительности, выборка любой степени репрезентативности усредняет экстремальные точки — а именно они оказываются ключевыми при формировании реальности[583]. Любые статистические данные дают типовую тенденцию, которая скрадывает экстремальные случаи, которые являются драйверами перемен.
Важный фактор обретения антихрупкости — следование принципу широкого наблюдения за ситуацией. Многие ученые склоняются к тому, что будущее — за нейросетевыми технологиями, которые позволяют учесть массу переменных. Например, во время цунами на Шри-Ланке несколько лет назад погибли тысячи людей и одомашненных животных, но не погибло ни одно дикое животное — они сохранили способность улавливать сигналы из мира природы[584]. Вспомним фильм «Аватар». Там показан прототип такой высокочувствительной нейронной системы — Дерево Душ, которое связывает и синхронизирует память всех живых существ на планете Пандора.
Уменьшение хрупкости — не одна из опций современного мира, а его требование. Хрупкость в любой сфере жизни очень сильно выматывает, буквально высасывая из нас энергию и заставляя все время балансировать на грани краха. И, если мы не готовы к неблагоприятным условиям, надеяться на быстрое восстановление после попадания в жернова негативного «черного лебедя» бессмысленно.
Ресурс антихрупкости в том и заключается, что человек нарабатывает навык работать в условиях изменения причинно-следственных связей. Хрупкость, в этом смысле, тяжелый маховик, который вращается только в одном направлении, делая человека зависимым от последовательности событий.
Эту зависимость, кстати, часто не замечают бизнесмены. Они сосредотачиваются на увеличении прибыли, упуская вопросы управления риском. А ведь это грубая логическая ошибка, потому что безопасность и умение выживать всегда лежит в основе пирамиды потребностей, как человека, так и компании.
Возьмем такие критерии успешного развития, как скорость и рост. К ним принято стремиться как к показателям эффективного развития. Но эти две переменные становятся совершенно бессмысленными, если мы рассматриваем их без учета хрупкости. Хороша ли будет скорость 300 км/ч на оживленных улицах? Вряд ли. И приведет она нас раньше всех не к пункту назначения, а к больничной койке. Пусть номинальная скорость огромна, но эффективная скорость, которая позволяет достичь цели, равна в данном случае нулю или даже отрицательна.
Если мы понимаем толк в эффективности, мы никогда не будем отделять рост от риска падения, доходы — от риска убытка, «эффективность» — от опасности катастрофы.
Когда игроман ставит на кон в игре все свое имущество и еще и берет в долг, совершенно неважно, каким может быть его потенциальный выигрыш. Гораздо важнее, что он рискует потерять все.
Если вещь хрупка, неважно, что мы предпринимаем, чтобы она стала лучше или «эффективнее», пока сохраняется риск того, что эта вещь погибнет. Мы не будем записываться на курсы кройки и шитья, если в данный момент у нас температура под 40 и озноб, даже если курсы — это наша давнишняя мечта. Для начала нам следует избавиться от рисков потери базовой вещи — нашего здоровья, а уже потом заниматься приятными надстройками.
Если вещь хрупка, мы можем обложить ее ватой, спрятать от чужих глаз, застраховать, но все равно риск, что эта вещь при падении разобьется, сохраняется. Поэтому, согласно Талебу, для достижения антихрупкости необходимо избавиться от хрупкости предмета. Эквивалент антихрупкости в бизнесе — это опциональность, которая на финансовом рынке воплощена в специально организованных опционах, сочетающих неуязвимость со ставкой на крупный выигрыш от редкого события.
Определить хрупкость объекта достаточно легко. Достаточно использовать при анализе критерии триады: хрупкое, неуязвимое, антихрупкое. Каждая из этих трех категорий имеет свою мифологему. Так, хрупкое — это то, над чем постоянно нависает дамоклов меч. Хрупкое находится под угрозой разрушения, и его существование в очень большой степени зависит от обстоятельств. В частности, к хрупкому Талеб относит банковскую систему, национальные государства, исполнительных директоров, священников и политиков.
Неуязвимое же олицетворяется с фениксом, которого трудно уничтожить, но который периодически становится жертвой трудных обстоятельств. Рабочие специальности, по мнению Талеба, неуязвимы, потому что пока мы живем в материальном мире, они будут востребованы, хотя, как и другие, они подвержены негативному влиянию «черных лебедей».
И, наконец, антихрупкость — это многоголовая Гидра. Чем сложнее ситуация, чем чаще герои рубят головы Гидры, тем быстрее эти головы отрастают. Что может быть принято за эталон антихрупкости? Силиконовая долина с ее девизом «Ошибайся чаще!». Или децентрализованные союзы государств вместо жесткой централизации и закрытых границ. А в профессиях — это, безусловно, творческие специальности — например художники и писатели, для которых турбулентность и нестабильность позволяют проявиться и попасть на гребень волны с новыми свежими идеями.
Что же может помочь увеличить ресурс антихрупкости? Талеб уверен, что самый действенный способ — это следовать стратегии штанги, или двухуровневой стратегии. Почти все решения проблем, возникающих из-за ситуации неопределенности, по своей структуре похожи на штангу, причем штангу с неравномерно навешенными блинами по краям, между которыми — лишь тонкий соединяющий стержень.
«Антихрупкость — это сочетание агрессивности и паранойи: ограничьте потери, позаботьтесь о защите от крайнего риска — а приобретения, позитивные „черные лебеди“, позаботятся о себе сами».
Насим Талеб
«Стресс — это аромат и вкус жизни».
Ганс Селье
Когда мы поднимаем такую штангу, т. е. действуем в условиях неопределенности, мы имеем большой риск в одних областях (неуязвимых в отношении негативных «черных лебедей») и небольшой в других (открытых позитивным «черным лебедям»), благодаря чему и достигается антихрупкость. С одной стороны, мы уклоняемся от риска, а с другой — всячески его провоцируем. Эта стратегия в корне отличается от классической практики «умеренных рисков», которые не позволяют извлечь плюсы из нестабильности и при этом не защищают от ее негативных последствий. В итоге штанга из-за своей неравномерной конструкции сводит риск краха к нулю.
Например, если мы храним 90 % наших сбережений в какой-то твердой одной валюте, а на 10 % покупаем «рисковые» облигации, мы не сможем потерять более 10 %, зато доходы, в случае успеха, могут быть впечатляющими. В то же время, если мы вложим все 100 % в бумаги со средним риском, то можем потерять все, потому что рискуем фатально просчитаться при резком изменении обстоятельств. Причем необязательно распределять вложения в таких пропорциях. Вклады одновременно могут быть рисковыми и не очень, быстрыми и стратегическими. Суть принципа — свести к нулю риск полного банкротства.
Таким образом, стратегия штанги решает проблему редких событий, вероятность которых неопределима, и нивелирует хрупкость, возникающую вследствие погрешности в оценке рисков. «Антихрупкость — это сочетание агрессивности и паранойи: ограничьте потери, позаботьтесь о защите от крайнего риска — а приобретения, позитивные „черные лебеди“, позаботятся о себе сами», — пишет Насим Талеб[585]. Обращать внимание на мелкие опасности, по Талебу, контрпродуктивно. Свою энергию надо вкладывать в защиту от существенного вреда в любой из сфер — здоровье, карьере, личных отношениях.
Английская пословица гласит: «Готовься к худшему, лучшее само о себе позаботится» (Provide for the worst, the best will save itself). Однако очень многие предпочитают «подгонять» хорошие события и игнорировать вероятность плохих, надеясь, что худшее обойдет их стороной. К сожалению, мы привыкли страховаться от малых и вероятных потерь, а не от больших и редких. Хотя мы меньше теряем, если уменьшаем большие потери, а не стараемся улучшить среднестатистические показатели ущерба. Принцип «золотой середины» в данном случае не работает.
А вот принцип штанги результативен не только при расчете бизнес-рисков. Например, в животном мире самки некоторых моногамных видов птиц выбирают в пару стабильных самцов, при этом иногда изменяя им с агрессивными альфа-самцами. Это тоже часть стратегии штанги. Заполучив себе в партнеры по гнездованию надежных самцов, самки в то же время идут на внебрачное спаривание, чтобы получить для своего потомства лучшие гены.
Огромное значение стратегия штанги имеет и для успехов в творчестве. К каким крайностям мы привыкли? Либо голодный художник, либо отказавшийся от самореализации офисный раб. Как применять стратегию штанги здесь? Для примера возьмем профессию писателя. Во Франции и других европейских странах у писателей есть традиция оседать на спокойных должностях с гарантированной зарплатой, которые не требуют включенности и больших трат энергии. В итоге, выходя из офиса, можно посвящать все свободное время сочинительству и писать то, что диктует тебе муза, а не заказчик. А вот среди американских писателей очень высок процент профессиональных редакторов и журналистов, что накладывает отпечаток на их литературный труд, делая их книги выхолощенными в соответствии с корпоративными стандартами.
И, кстати, ритм работы тоже лучше выстраивать в соответствии с принципом штанги: какое-то время интенсивно трудиться и затем отдыхать, нежели практически все время расходовать на непродуктивную вялую текучку.
Стать антихрупким несложно. «Первый шаг к антихрупкости заключается в уменьшении потерь, а не в увеличении приобретений; проще говоря, вы становитесь менее уязвимыми в отношении негативных „черных лебедей“ и позволяете работать естественной антихрупкости», — пишет Насим Талеб[586].
Реализация стратегии штанги даже в мелочах поможет нам натренировать антихрупкий способ взаимодействия с миром. Талеб предлагает для начала изменить некоторые аспекты своего поведения, тренируясь на простых штангах. А более сложные и многоплановые стратегии образуются из ежедневных антихрупких шагов:
1. Творим безумства, когда на то есть потребность, и остаемся «рациональными», когда дело касается важных решений. Делу время, потехе час — и две эти сферы автор «Антихрупкости» советует жестко разграничивать. Даже про свой график он говорит, что предпочитает напряженно работать какое-то время, а затем так же самоотверженно предаваться ничегонеделанию.
2. Читаем разную литературу — грошовые желтые журналы и классику пополам с научными трудами. А вот от книг «среднего уровня», которые не позволяют ни отключить голову, ни узнать нового, а просто отнимают время с сомнительным результатом от чтения, лучше отказаться.
3. Разговариваем либо со школярами, таксистами и садовниками, либо с гениальными учеными. Талеб рекомендует избегать компании посредственных ученых, менеджеров среднего звена и проповедников средней руки, которые не сделали ничего выдающегося, но очень заботятся о своей карьере.
4. Если нам кто-то не нравится, просто оставляем человека в покое или вычеркиваем из своей жизни. Устраивать задушевные разговоры, разбирательства и уж тем более вступать в активное противостояние — пустая трата энергии и путь к уязвимости. В целях своей антихрупкости не пытаемся переделать других людей. Либо принимаем их такими, какие они есть, либо просто идем дальше.
Читать бесплатно другие книги:
