Давший клятву Сандерсон Брендон
Ясна откинулась на спинку стула, прислушиваясь к шороху трех даль-перьев по бумаге: они писали заметки, которые, как предполагала принцесса, были в основном бессмысленны. Что-то шелохнулось глубоко внутри нее. Воспоминания о темной комнате и крике до хрипоты. О перенесенном в детстве недуге, про который все забыли, несмотря на то что он с ней сделал.
Он ее научил тому, что те, кого она любит, все равно могут причинить ей боль.
— Айвори, ты когда-нибудь задавался вопросом о том, каково это — потерять рассудок?
Он кивнул.
— Да, я об этом думал. Разве могло быть иначе? Учитывая то, каковы наши древние отцы.
— Ты называешь меня логичной, — прошептала Ясна. — Но это неправда, поскольку я в той же степени позволяю страстям руководить мною, как и прочие люди. Однако в периоды спокойствия мой разум — единственное, на что я могу полагаться. — Не считая одного случая. Она покачала головой и опять взялась за свои бумаги. — Айвори, я боюсь его утратить. Это приводит меня в ужас. Каково это, сделаться таким же, как Вестники? Чувствовать, как твой разум постепенно становится ненадежным? Или они зашли уже слишком далеко и не понимают этого? А может, у них бывают моменты ясности, когда они напрягаются и перебирают воспоминания… неистово выясняя, какие из них верные, а какие — выдумки…
Она содрогнулась.
— Древние, — опять отозвался Айвори, кивая. Он нечасто говорил о спренах, павших во время Отступничества. Тогда Айвори и его товарищи были всего лишь детьми — ну, спренским эквивалентом. Они провели годы, века без старших спренов, которые бы их вырастили и направили. Чернильные спрены лишь сейчас начали восстанавливать культуру и общество, которые утратили, когда люди отказались от своих обетов.
— Твоя ученица, — вернулся к теме Айвори. — Ее спрен. Он криптик.
— Это плохо?
Айвори кивнул. Он предпочитал простые, недвусмысленные жесты. Принцесса ни разу не видела, чтобы Айвори пожал плечами.
— Криптики — настоящая проблема. Они обожают ложь. Питаются ею. Скажи на собрании одно лживое слово, и вокруг тебя сгрудятся семеро криптиков. Будут жужжать тебе в уши.
— Вы с ними воевали?
— С криптиками не воюют, как со спренами чести. У криптиков всего один город, и они не желают расширять свои владения. Им нравится просто слушать. — Он побарабанил по столу кончиками пальцев. — Может, этот лучше остальных, с учетом уз.
Айвори был единственным чернильным спреном нового поколения, который сковал себя узами с Сияющим. Многие его товарищи скорее убили бы Ясну, чем позволили ему рисковать, поступая таким образом.
Спрен выглядел благородно: с гордой осанкой, с командным голосом. Он мог по желанию изменять свой размер, но не форму, за исключением моментов, когда пребывал полностью в этой реальности и превращался в осколочный клинок. Он взял для себя имя Айвори как символ непокорности[2]. Он был не таким, каким его считали соплеменники, и не собирался принимать предначертанное судьбой.
Различие между высшим спреном вроде него и обычным спреном эмоций заключалось в способности решать, как поступить. Живое противоречие. Совсем как человек.
— Шаллан больше меня не слушается, — пожаловалась Ясна. — Она восстает против каждого пустяка, который я ей говорю. Эта девочка изменилась за те несколько месяцев, что провела сама по себе.
— Ясна, она никогда не подчинялась как положено. В этом ее суть.
— В прошлом она хоть притворялась, что мои наставления ей не безразличны.
— Но ты же сама сказала, что все больше людей должны задаваться вопросом о своем месте в жизни. Разве ты не твердила, что они слишком часто принимают на веру то, что им подают как правду?
Она пробарабанила по столу кончиками пальцев:
— Ты прав, разумеется. Пусть лучше она проверяет свои границы на прочность, чем счастливо живет в их рамках, не так ли? Подчиняется она мне или нет, не так уж важно. Но я все-таки переживаю из-за ее способности управлять положением, а не позволять неосознанным побуждениям руководить собой.
— Если ты права, как это изменить?
Отличный вопрос. Ясна переложила бумаги на своем столике. Она собирала донесения осведомителей в военных лагерях — тех, кто выжил, — по поводу Шаллан. Девушка и впрямь отлично справлялась в отсутствие Ясны. Возможно, она нуждалась не в упорядоченности, но в новых вызовах.
— Все десять орденов снова существуют, — проговорил позади нее Айвори. На протяжении многих лет они с Ясной были только вдвоем. Айвори не давал прямого ответа на вопрос о том, каковы шансы, что другие разумные спрены восстановят свои ордена.
Однако он всегда с уверенностью твердил, что спрены чести — и, соответственно, ветробегуны — ни за что не вернутся. Их попытки захватить власть в Шейдсмаре, похоже, не вызвали у других рас теплых чувств.
— Десять орденов, — повторила Ясна. — И все кончилось смертью.
— За исключением одного ордена, — уточнил Айвори. — Они жили в смерти.
Ясна повернулась, и их взгляды встретились. В глазах спрена не было зрачков, только пленка масла, переливающаяся над чем-то непроницаемо-черным.
— Айвори, мы должны сообщить остальным, что выяснили у Шута. В конце концов, все должны узнать эту тайну.
— Ясна, нет! Это будет конец. Новое Отступничество.
— Меня истина не уничтожила.
— Ты особенная. Нет такого знания, которое может уничтожить тебя. Но другие…
Ненадолго удержав его взгляд, Ясна собрала в стопку разложенные на столе листы.
— Посмотрим, — буркнула она, а потом унесла бумаги на другой стол, чтобы сшить их и сделать книгу.
48
Ритм труда
Но мы пребываем на море, довольные своими владениями. Оставь нас в покое.
Моаш пыхтел, пересекая холмистую местность, волоча толстый узловатый канат, переброшенный через плечо. Как выяснилось, у Приносящих пустоту закончились фургоны. У них было слишком много припасов и слишком мало транспорта.
По крайней мере, с колесами.
Моаша приписали к саням — вместо рассыпавшихся колес к телеге приделали длинные стальные полозья. Его поставили первым в колонне, тянувшей канат. Надзиратель-паршун счел его наиболее полным энтузиазма.
А почему бы и нет? Караваны двигались в медленном темпе чуллов, которые тянули примерно половину обычных фургонов. У него имелись крепкие ботинки и даже пара перчаток. По сравнению с мостовыми отрядами это был почти рай.
Пейзаж оказался еще лучше. Центральный Алеткар был куда плодороднее Расколотых равнин, и земля здесь кишела камнепочками и корявыми древесными корнями. Сани прыгали и с хрустом давили и то и другое, но, по крайней мере, ему не надо было тащить транспорт на плечах.
Вокруг сотни людей тянули фургоны или сани, доверху заполненные провизией, свежей древесиной или выделанной кожей свиней и угрей. В первый же день после выхода из Револара многие рабы потеряли сознание. Приносящие пустоту разделили их на две группы. Тех, кто старался, но на самом деле был слишком слаб, отослали обратно в город. Нескольких притворщиков высекли и перевели с фургонов на сани.
Жестоко, но справедливо. В самом деле, по мере того как поход продолжался, Моаш был удивлен тем, насколько хорошо относятся здесь к людям. Хоть Приносящие пустоту и были суровыми и безжалостными, они понимали: чтобы как следует трудиться, рабам нужна хорошая еда и достаточно времени для ночного отдыха. Их даже не приковывали цепями. Под зорким взглядом Сплавленных, которые умели летать, побег был лишен смысла.
Моаш обнаружил, что недели пешего хода и тягания саней ему нравятся. Они изнурили его тело, приглушили мысли и позволили уловить спокойный ритм. Это уж точно было куда лучше, чем дни в качестве светлоглазого, на протяжении которых он неустанно тревожился из-за заговора против короля.
Было славно просто выполнять приказы.
«То, что случилось на Расколотых равнинах, — не моя вина, — убеждал он себя, пока тащил сани. — Меня заставили. Меня нельзя винить». Эти мысли его успокаивали.
К несчастью, он не мог игнорировать их явный пункт назначения. Он ходил этой дорогой десятки раз, водил караваны с дядей еще в юности. Через реку, прямо на юго-восток. Через поле Ишар, мимо поселка под названием Чернильница.
Приносящие пустоту собирались взять Холинар. В караване были десятки тысяч паршунов, вооруженных топорами или копьями. Они приняли облик, который, как теперь знал Моаш, назывался боеформой: с панцирем и сильным телосложением. Опыта у них не было — наблюдая за их ночными тренировками, он понял, что они, в общем-то, равнозначны темноглазым, завербованным в армию по деревням.
Но они учились, и у них были Сплавленные. Эти существа носились в воздухе или шли рядом с телегами, могущественные, властные и окруженные темной энергией. Похоже, их было несколько разновидностей, но все выглядели грозно.
Все силы стягивались к столице. Должно ли это его тревожить? В конце концов, что хорошего Холинар ему сделал? Там его бабушку и дедушку обрекли на смерть в холодной и одинокой тюремной камере. Там проклятый король Элокар веселился, глядя сквозь пальцы на то, как хорошие люди гниют заживо.
А заслуживало ли человечество собственного королевства?
В юности Моаш слушал странствующих ревнителей, которые сопровождали караваны. Он знал, что давным-давно человечество одержало победу. Ахаритиам, последнее столкновение с Приносящими пустоту, случился тысячи лет назад.
И что они сделали с той победой? Придумали себе фальшивых богов — людей, чьи глаза напоминали им о Сияющих рыцарях. Жизнь человечества на протяжении веков была не более чем длинной чередой убийств, войн и воровства.
Приносящие пустоту явно вернулись из-за того, что люди подтвердили свою неспособность управлять самими собой. Вот почему Всемогущий наслал на них эту кару.
В самом деле, чем дольше длился поход, тем сильнее Моаш восхищался Приносящими пустоту. Их армии были хорошо подготовлены, солдаты быстро учились. Караваны были снабжены как следует; когда надзиратель увидел, что ботинки Моаша износились, тем же вечером у него появилась новая пара.
К каждому фургону или саням приставили по два надзирателя-паршуна, но им приказали не усердствовать с кнутами. Их тайно обучили для этой должности, и Моаш как-то подслушал разговор между надзирателем — бывшим рабом-паршуном — и невидимым спреном, который давал тому указания.
Приносящие пустоту были умны, решительны и искусны. Если Холинар падет под натиском такой силы, значит человечество это заслужило. Да… наверное, время людей прошло. Моаш подвел Каладина и остальных, но лишь потому, что все люди стали такими в этот век упадка. Его нельзя винить. Он продукт своей культуры.
Лишь небольшая странность влияла на его суждения. Приносящие пустоту казались значительно лучше людских армий, в которых он успел послужить… за исключением одного.
У них была группа паршунов-рабов.
Они тянули одни из саней и всегда шли отдельно от людей. Они сохранили трудоформу, хотя во всем прочем выглядели в точности как остальные паршуны, с такой же мраморной кожей. Почему их заставили работать наравне с поверженными противниками?
Сперва, пока Моаш тащился по бесконечным равнинам центрального Алеткара, он находил их вид воодушевляющим. Это означало, что Приносящие пустоту могут быть поборниками равноправия. Хотя, вполне вероятно, у них попросту слишком мало рабов, которым хватает сил тащить сани.
Но если это так, почему же с паршунами, волокущими сани, обращались так плохо? Надзиратели почти не скрывали свое отвращение, и им было разрешено стегать бедняг плетками без ограничений. Моашу редко случалось взглянуть в их сторону без того, чтобы увидеть, как кого-то бьют, орут на него или как-то иначе издеваются.
От того, что Моаш видел и слышал, у него сжималось сердце. Все прочее представилось очень слаженным, вся армия выглядела почти безупречной. За исключением этого.
Кто же эти бедолаги?
Надзиратели объявили перерыв, Моаш бросил веревку и сделал большой глоток из меха с водой. О том, что это двадцать первый день марша, он знал лишь потому, что некоторые рабы следили за ходом времени. По его прикидкам, они несколько дней назад миновали Чернильницу, а значит — находились на последнем участке пути, ведущем к Холинару.
Не обращая внимания на других рабов, Моаш устроился в тени саней, доверху наполненных бревнами. Неподалеку горела деревня. По каравану пробежал слух, что в ней не было людей. Почему Приносящие пустоту сожгли ее, но не тронули другие поселения, мимо которых прошли? Возможно, чтобы послать сообщение, — в самом деле, колонна дыма выглядела зловеще. Или, быть может, они не хотели, чтобы деревней воспользовались армии вероятного противника, попытавшись зайти с фланга.
Пока его команда ждала — Моаш до сих пор не потрудился спросить, как кого зовут, — мимо устало протащилась группа избитых и окровавленных паршунов, и надзиратели орали на них, принуждая двигаться. Постоянное жестокое обращение привело к тому, что рабы были истощены и стали отставать на марше. Теперь их заставляли идти вперед, пока все прочие отдыхали и пили воду. В итоге, оставшись без отдыха, они выдыхались, получали травмы — и отставали сильнее, за что их вновь секли…
«Так было с Четвертым мостом до Каладина, — размышлял Моаш. — Все считали нас неудачниками, но мы просто двигались по бесконечной спирали вниз».
Когда отряд паршунов-рабов проковылял мимо, сопровождаемый несколькими спренами изнеможения, надзирательница крикнула Моашу, чтобы его команда взялась за веревки и снова двинулась в путь. Это была молодая паршунья с темно-красной кожей, на которой лишь изредка встречались белые разводы. Она носила хаву. Хоть та и не казалась подходящей одеждой для похода, паршунье она шла. Девушка даже застегнула рукав, чтобы прикрыть защищенную руку.
— Что они такого сделали? — спросил он, взявшись за веревку.
— О чем это ты? — Она повернулась к нему. Вот буря. Не считая кожи и странного певучего голоса, она могла бы оказаться миленькой караванщицей-макабаки.
— Эти паршуны, — уточнил Моаш. — Чем они заслужили такое жестокое обращение?
Вообще-то, он не ждал ответа. Но паршунья проследила за его взглядом и покачала головой:
— Они дали приют фальшивому богу. Из-за них он оказался среди нас.
— Всемогущий?
Она рассмеялась:
— Я про настоящего фальшивого бога, живого. Как наши живые боги. — Она взглянула вверх, на пролетевшего там Сплавленного.
— Многие считают Всемогущего настоящим, — заметил Моаш.
— Будь оно так, тогда тащил бы ты сани? — Она щелкнула пальцами и жестом велела ему браться за дело.
Моаш подобрал веревку и присоединился к остальным. Они слились с огромной колонной марширующих ног, царапающих полозьев и дребезжащих колес. Паршенди хотели прибыть в следующий город раньше надвигающейся бури. Они пережидали обе стихии — Великую бурю и Бурю бурь, — укрываясь в поселках по пути.
Моаш вошел в трудовой ритм. И быстро вспотел. Он привык к более холодной погоде на востоке, вблизи Мерзлых земель. Было странно находиться в таком месте, где солнечные лучи согревали кожу, а теперь к тому же приближалось лето.
Скоро его сани догнали отряд паршунов. Некоторое время двое саней ехали бок о бок, и Моашу нравилось думать, что, ступая в ногу с его собственным отрядом, бедные паршуны ощутят воодушевление. Потом один из них поскользнулся и упал, отчего весь отряд резко остановился.
Их начали сечь. Раздались крики и звуки, с которым хлыст рвет кожу.
«Хватит!»
Моаш швырнул веревку и вышел из очереди. Потрясенные надзиратели окликнули его, но не двинулись следом. Возможно, он слишком сильно их удивил.
Он направился к саням паршунов, где рабы пытались подняться и продолжить путь. У нескольких по лицам и спинам текла кровь. Крупный паршун, который поскользнулся, лежал на камнях, скорчившись. Его ноги кровоточили; не удивительно, что ему было трудно идти.
Два надзирателя его хлестали. Моаш схватил одного за плечо и оттолкнул.
— Прекратите! — рявкнул он и оттолкнул второго надзирателя. — Вы не видите, что творите? Становитесь такими же, как мы.
Два надзирателя уставились на него, сбитые с толку.
— Нельзя применять насилие к своим, — выкрикнул Моаш. — Нельзя!
Он повернулся к упавшему паршуну и протянул руку, чтобы помочь ему встать, но краем глаза увидел, как один из надзирателей замахивается.
Моаш развернулся, поймал летевший в его сторону кнут и обмотал вокруг запястья для надежности. Резко дернул — и от рывка надзиратель споткнулся, его качнуло в сторону Моаша. Бывший мостовик ударил паршенди кулаком по физиономии, и тот опрокинулся на каменистую землю.
Вот буря, а это больно. Он тряхнул рукой, которая украсилась порезами от панциря на лице паршенди. Моаш вперил сердитый взгляд на другого надзирателя, который взвизгнул, выронил кнут и отпрыгнул назад.
Моаш кивнул, затем потянул упавшего раба за руку и заставил встать:
— Поедешь на санях. Твои ступни должны зажить.
Он занял место раба-паршуна и туго натянул веревку, переброшенную через плечо.
К этому моменту его собственные надзиратели пришли в себя и погнались следом. Они посовещались с двумя, с которыми у него вышла стычка. Один с унылым видом трогал кровоточащий порез возле глаза. Их разговор был приглушенным, торопливым и сопровождался грозными жестами в адрес Моаша.
В конце концов они решили оставить все как есть. Моаш тянул сани с паршунами, а надзиратели нашли кого-то, чтобы заменить его на других санях. Какое-то время он ждал продолжения — надзиратели даже пожаловались Сплавленным. Но его не наказали.
И за весь оставшийся поход никто не взмахнул кнутом, чтобы ударить раба-паршуна.
49
Рожденный для света
Далинар сжал пальцы и потер ими, растирая сухой красно-коричневый мох. Скрежещущий звук неприятно напоминал тот, с которым нож продвигается вдоль кости.
Он сразу же почувствовал тепло, словно разгорались угли. Тонкая струйка дыма поднялась от его мозолистых пальцев, застряла у носа, а потом разделилась и поплыла по обе стороны лица.
Все стало приглушенным: шум от большого количества мужчин в одной комнате, мускусный запах их тел, прижатых друг к другу. Его захлестнула эйфория, похожая на внезапный солнечный свет в пасмурный день. Он с удовольствием вздохнул. Даже не рассердился, когда Башин случайно толкнул его.
В большинстве мест он, как великий князь, заслужил бы пятачок свободного пространства, но за испачканным деревянным столом в плохо освещенном логове никого не интересовало его социальное положение. Здесь, с хорошей выпивкой и небольшой порцией спасения, зажатой между пальцами, он мог наконец-то расслабиться. Никого не волновало, насколько представительно он выглядит и не выпил ли слишком много.
И ему не приходилось выслушивать сообщения о восстаниях и воображать себя там, на полях, где проблемы решались напрямую. Меч в руке, Азарт в сердце…
Он энергичнее потер мох. «Не думай о войне. Просто живи сейчас», — как всегда говорила Эви.
Хавар вернулся с напитками. Худой бородатый мужчина изучил переполненную скамейку, поставил кружки и спихнул задремавшего пьяного с его места. Он втиснулся рядом с Башином. Хавар — светлоглазый, из хорошей семьи. Он был одним из элитных солдат Далинара в те времена, когда это что-то значило, хотя теперь владел собственными землями и получал хороший доход. Он был одним из немногих, кто не отдавал Далинару честь так рьяно, чтобы это слышали все.
А вот Башин… Ну, Башин был странным. Темноглазый первого нана, грузный, он объездил половину мира и уговаривал Далинара отправиться с ним поглядеть на вторую половину. Он по-прежнему носил свою дурацкую шляпу с широкими и мягкими полями.
Хавар хмыкнул, передавая напитки:
— Башин, втиснуться рядом с тобой было бы куда легче, если бы твое брюхо не простиралось до следующей недели.
— Светлорд, я всего лишь пытаюсь исполнить свой долг.
— Долг?
— Светлоглазым нужно, чтобы люди им подчинялись, верно? Я позаботился о том, чтобы служащие вам имели вес — по крайней мере, в стоунах.
Далинар взял кружку, но не выпил. Огненный мох делал свое дело. Его струйка дыма в этой тускло освещенной каменной комнате была не единственной.
Гавилар ненавидел это зелье. Впрочем, брату-то нравилась его новая жизнь.
В центре тусклой комнаты два паршуна отодвинули столы и начали раскладывать бриллиантовые фишки на полу. Все попятились, освобождая место для большого светящегося круга. Сквозь толпу протолкались двое голых по пояс мужчин. Общая атмосфера нескладных бесед уступила место ревущему волнению.
— Мы будем делать ставки? — поинтересовался Хавар.
— Конечно, — ответил Башин. — Я поставлю три гранатовые марки на того, который ниже ростом.
— Принимаю ставку, — сказал Хавар, — но не денежную. Если я выиграю, хочу твою шляпу.
— Заметано! Ха! Так ты наконец-то признаешь, насколько она лихая?
— Лихая? Башин, клянусь бурей. Я окажу тебе услугу и сожгу эту дрянь.
Далинар откинулся на спинку скамьи, отупев от огненного мха.
— Сожжешь мою шляпу? — переспросил Башин. — Да что за буря. Это жестоко. Ты просто завидуешь моему мужественному виду.
— Она вынуждает женщин лихо удирать от тебя, только и всего.
— Она экзотичная! С запада! Все знают, что мода приходит с запада.
— Ну да — из Лиафора и Йезира. А эту шляпу ты где приобрел?
— На Чистозере.
— А-а, в том бастионе культуры и моды! В следующий раз закупаться будешь в Бавии?
— Трактирным служанкам все равно, — проворчал Башин. — Так или иначе, мы можем просто посмотреть состязание? Я собираюсь выиграть у тебя марки. — Он глотнул из кружки, но встревоженно пощупал шляпу.
Далинар закрыл глаза. Он как будто погружался в дремоту, — может, и впрямь стоило поспать, не беспокоясь об Эви и не мечтая о войне…
На ринге звучно столкнулись двое.
Этот звук — натужное кряхтение, с которым борцы пытались выпихнуть друг друга за границы освещенного ринга, — напомнил ему о битве. Далинар открыл глаза, выронил мох и подался вперед.
Тот борец, что был ниже ростом, изящно выскользнул из хватки противника. Они закружились, согнув ноги в коленях, держа руки наготове. Когда же опять сцепились, коротышка заставил противника пошатнуться. «Лучшая стойка, — подумал Далинар. — Держится низко. Тот высокий парень слишком долго полагался на силу и размеры. У него ужасная форма».
Двое напряглись, отступая к краю ринга, прежде чем высокий сумел повалить обоих. Далинар встал, когда другие, опередив его, подняли руки и разразились подбадривающими криками.
Состязание. Борьба.
«Из-за этого я едва не убил Гавилара».
Далинар снова сел.
Коротышка победил. Хавар со вздохом отдал Башину несколько светящихся сфер.
— В следующем раунде удваиваем или пропустим?
— Не-а, — отказался Башин, взвешивая марки на ладони. — Этого хватит.
— На что?
— Чтобы подкупить несколько влиятельных молодых щеголей попробовать такие же шляпы, как моя, — заявил Башин. — Помяни мое слово, как только разойдутся слухи, их будут носить все.
— Ты болван.
— Зато одет по моде.
Далинар наклонился и подобрал с пола пучок огненного мха. Бросил на стол, поглядел на него, а потом глотнул вина. Начался следующий поединок, и он поморщился, когда борцы столкнулись. Вот же буря. Почему он все время оказывается в такой ситуации?
— Далинар, — окликнул его Хавар. — Есть известия о том, когда мы отправимся в Разлом?
— Разлом? — переспросил Башин. — А что там?
— Ты тупой? — поинтересовался Хавар.
— Нет, — ответил Башин. — Но я, возможно, пьяный. Так что случилось в Разломе?
— Ходят слухи, они намерены возвести на трон собственного великого князя, — напомнил Хавар. — Сына старого… как там его звали…
— Таналан, — сказал Далинар. — Но мы не поедем в Разлом.
— Но ведь король точно не может…
— Мы не поедем, — повторил Далинар, сделав ударение на первом слове. — Тебе надо обучать людей. А я… — Далинар выпил еще вина. — Я стану отцом. Брат разберется с Разломом путем дипломатии.
Хавар откинулся назад, легкомысленно толкнув кружку на столе.
— У короля не получится разобраться с открытым бунтом с помощью политики.
Далинар сомкнул кулак вокруг огненного мха, но не стал его растирать. Какая доля его интереса в Разломе была связана с долгом защищать королевство Гавилара, а какая — с желанием снова ощутить Азарт?
Проклятие. В последнее время он чувствовал себя наполовину мужчиной.
Один из борцов вытолкнул другого с ринга, нарушив линию огней. Объявили о проигравшем, и паршун тщательно восстановил кольцо. Пока он этим занимался, к Далинару подошел старший слуга.
— Светлорд, простите, — прошептал он, — но вам следует знать. Главный поединок придется отменить.
— Что такое? — спросил Башин. — Что случилось? Макх не будет драться?
— Прошу прощения, — повторил старший слуга. — Но у его противника нелады с желудком. Поединок придется отменить.
Судя по всему, новости распространились по комнате. Толпа проявила свое неодобрение свистом и проклятиями, криками и пролитой выпивкой. Сбоку от ринга стоял высокий лысый мужчина, голый по пояс. Он спорил с несколькими светлоглазыми организаторами, указывая на ринг, и вокруг него на полу кипели спрены гнева.
Для Далинара эта шумиха звучала как зов битвы. Он закрыл глаза и вдохнул ее, ощущая эйфорию, намного превосходящую огненный мох. Вот буря. Надо было напиться сильней. Он сейчас совершит ошибку.
Что ж, зачем терять время. Он отшвырнул огненный мох и встал, потом снял рубаху.
— Далинар! — воскликнул Хавар. — Что ты творишь?
— Гавилар говорит, мне надо больше беспокоиться о печалях нашего народа, — заявил Далинар, забираясь на стол. — Похоже, у нас тут полный зал печальных людей.
Хавар разинул рот от изумления.
— Ставьте на меня, — крикнул Далинар. — Как в старые добрые времена. — Он спрыгнул со стола и пробился сквозь толпу. — Кто-нибудь, сообщите Макху, что я бросаю ему вызов!
Тишина распространялась вокруг него, словно дурной запах. Далинар оказался на краю ринга в комнате, где царило молчание, хотя она была битком набита светлоглазыми и темноглазыми, которые совсем недавно вели себя буйно. Борец — Макх — шагнул назад, его темно-зеленые глаза широко распахнулись, спрены гнева исчезли. У него было мощное телосложение, на руках выпирали раздутые мышцы. Ходили слухи, что он никогда не проигрывал.
— Ну? — поторопил его Далинар. — Тебе требовалась драка, а мне нужна разминка.
— Светлорд, — осторожно пояснил борец. — Это должен быть произвольный бой, все удары и захваты разрешены.
— Отлично! Что такое? Переживаешь, как бы не ранить своего великого князя? Обещаю помилование за все, что ты мне причинишь.
— Не ранить вас?! — переспросил борец. — Буря свидетельница, я боюсь не этого. — Он заметно содрогнулся, и какая-то тайленка — наверное, она руководила его боями — шлепнула его по руке. Решила, что он грубит. Борец лишь поклонился и попятился.
Далинар повернулся и окинул взглядом море лиц, на которых отразилось внезапное смущение. Он только что нарушил какое-то правило.
Толпа разошлась, паршуны собрали с пола сферы. Кажется, Далинар слишком поспешно решил, что ранг здесь неважен. Они терпели его как зрителя, но он не должен был становиться участником.
Преисподняя! Он тихо зарычал, возвращаясь к скамье, и спрены гнева следовали за ним по полу. Князь взмахнул рукой, забирая у Башина рубаху. Когда у него был элитный отряд, любой — от последнего копейщика до первого капитана — мог с ним устроить тренировочный бой или поединок врукопашную. Буря, да он и с поваром несколько раз дрался, к вящему удовольствию всех присутствующих.
Далинар сел и надел рубаху, продолжая кипятиться. Он оборвал пуговицы, сняв ее так быстро. В комнате стало тихо, поскольку люди продолжали уходить, и Далинар просто сидел себе, напряженный, — его тело все еще ждало драки, которой не суждено было случиться. Никакого Азарта. Ничто не сможет его наполнить.
Вскоре они с друзьями остались в зале одни, обозревая пустые столы, брошенные кружки и лужи пролитых напитков. Теперь, когда здесь не было толпы посетителей, это место каким-то образом пахло еще хуже.
— Светлорд, вероятно, это к лучшему, — утешил его Хавар.
— Я хочу снова быть среди солдат, — прошептал Далинар. — Снова идти в поход. Лучше всего мужчине спится после долгого перехода. И, клянусь Преисподней, хочу сражаться. И чтобы мой противник не трусил, оттого что перед ним великий князь.
— Далинар, тогда давай разыщем такой бой! — воскликнул Хавар. — Король ведь точно нас отпустит. Если не в Разломе, то в Гердазе или на одном из островов. Мы можем добыть для него земли, славу, честь!
— Тот борец, — вспомнил Далинар, — в его словах было… что-то. Он не сомневался, что я причиню ему боль. — Князь побарабанил пальцами по столу. — Он испугался из-за моей репутации в целом или есть что-то более конкретное?
Башин и Хавар обменялись взглядами.
— Когда? — спросил Далинар.
— Драка в таверне, — напомнил Хавар. — Две недели назад.
Далинар вспомнил, как туман однообразия в его жизни нарушил свет, всплеск цвета. Эмоции. Он выдохнул.
— Ты меня заверил, что они в порядке.
— Они выжили, — уточнил Хавар.
— Один… из драчунов, с которыми ты сразился, больше не будет ходить, — признался Башин. — Другому пришлось отрезать руку. Третий лепечет как младенец. У него голова больше не варит.
— Это далеко от «порядка»! — рявкнул Далинар.
— Прости, Далинар, — отрезал Хавар. — Но тому, кто выходит против Черного Шипа, на большее рассчитывать не стоит.
Далинар скрестил руки на столе, заскрежетал зубами. Огненный мох не действовал. Да, он получил быстрый прилив эйфории, но это лишь заставило его желать большего опьянения Азартом. Даже теперь он был на грани — ему хотелось разбить и этот стол, и все в зале. Князь был готов к поединку; он поддался искушению, а потом удовольствие у него украли.
Он целиком и полностью чувствовал позор от утраты самоконтроля, но не ощутил удовлетворения от самой драки.
Далинар схватил кружку, но она оказалась пустой. Буреотец! Он отшвырнул ее и встал, вопль бешенства рвался из его груди.
К счастью, его отвлекли: задняя дверь, ведущая в логово борцов, приоткрылась, и показалось знакомое бледное лицо. Тох теперь носил одежду алети, один из новых костюмов, которые предпочитал Гавилар, но ему это было не к лицу. Он был слишком тощим. Никто бы не принял Тоха — с его чрезмерно осторожной походкой и невинным взглядом широко распахнутых глаз — за солдата.
— Далинар? — окликнул он, окидывая взглядом пролитую выпивку и запертые сферные лампы на стенах. — Охранники сказали, я могу найти тебя здесь. Э-э… тут была вечеринка?
Читать бесплатно другие книги:
