Давший клятву Сандерсон Брендон
Тебя ни в чем нельзя винить. Хватит нести это бремя.
Отпусти».
Каждый из них взял очередную связку боковин и перекладин и двинулся обратно. Они миновали плотников, которые делали заготовки элементов лестниц. В основном это были паршуны, и среди рядов прохаживался один Сплавленный. Он был на голову выше остальных и относился к той разновидности, которая отращивала большие панцирные пластины страшного вида.
Сплавленный остановился и что-то объяснил одному из паршунов-рабочих. Потом сжал кулак, и темно-фиолетовая энергия окутала его руку. На ней панцирь рос в виде пилы. Сплавленный начал пилить, тщательно объясняя, что он делает. Моаш уже такое видел. Как ни странно, некоторые чудовища из пустоты оказались плотниками.
За лесопилками войска паршунов отрабатывали сомкнутый строй и основные приемы владения оружием. Ходили слухи, что армия намеревалась атаковать Холинар через считаные недели. Это было довольно амбициозно, но у них не было времени для длительной осады. В Холинаре имелись духозаклинатели для изготовления пищи, а Приносящим пустоту требовались месяцы, чтобы наладить поставки. Армия вскоре съест все запасы, и ей придется разделиться, чтобы добывать продовольствие. Лучше атаковать, воспользовавшись численным превосходством, и захватить духозаклинателей.
Каждой армии требовался кто-то, чтобы бежать впереди, принимая на себя стрелы. Хорошо организованные или нет, доброжелательные или нет, Приносящие пустоту не могли этого избежать. Группу Моаша никто не собирался обучать; на самом деле их просто держали до штурма, чтобы выставить впереди наиболее ценных отрядов.
— Нас подставили, — повторила Хен, пока они шли. — Они знали, что у них слишком мало сильных человеков, чтобы бежать во время первого штурма. Им надо было отправить кого-то из нас туда же, и вот они выдумали предлог, чтобы обречь нас на смерть.
Сах крякнул.
— И это все, что ты скажешь? — резко спросила Хен. — Тебя не волнует, что наши боги делают с нами?
Сах хлопнул свою связку на землю.
— Еще как волнует, — огрызнулся он. — Думаешь, я не задаю те же самые вопросы? Клянусь бурей! Хен, они забрали мою дочь, меня отправили на смерть!
— Тогда что мы будем делать? — спросила Хен, понизив голос. — Что же нам делать?..
Сах огляделся по сторонам: в войске царили движение и суета, шла подготовка к войне. Все это выглядело ошеломительным, всепоглощающим, словно особая разновидность неумолимо надвигающейся бури. Что-то вроде стихии, которая подхватывает тебя и уносит.
— Не знаю, — прошептал Сах. — Хен, клянусь бурей. Я ничего не знаю.
«Зато я знаю», — подумал Моаш. Но он не мог найти в себе желание предложить им что-нибудь. Вместо этого ощутил раздражение, вокруг него закипели спрены гнева. Он почувствовал разочарование как в себе, так и в Приносящих пустоту. Он бросил свою связку на землю, а потом пошел прочь с лесного склада.
Надзиратель завопил и поспешил следом, но Моаша никто не остановил, включая охранников, мимо которых он прошел. Он заработал себе репутацию.
Моаш шел по городу в сопровождении надзирателя, ища какого-нибудь летающего Сплавленного. Они, по всей видимости, были главнее прочих Сплавленных.
Не обнаружив ни одного летуна, Моаш решил подойти к представителю другой разновидности — самцу, который сидел возле городской цистерны с дождевой водой. Существо было из сильно бронированных, безволосое, с панцирем на щеках.
Моаш направился прямиком к нему:
— Мне надо поговорить с кем-то из главных.
Позади Моаша ахнула надзирательница — видимо, лишь теперь сообразила, что его затея может принести ей серьезные неприятности. Сплавленный ответил ему пристальным взглядом и ухмыльнулся.
— Кто-то из главных, — повторил Моаш.
Приносящий пустоту расхохотался и, упав спиной в воду в цистерне, поплыл, глядя в небо.
«Отлично, — подумал Моаш. — Один из чокнутых». Таких было много.
Моаш ушел прочь, но не успел углубиться в город, как что-то упало с неба. В облаке развевающихся черно-красных одежд парило существо с кожей тех же цветов. Моаш не смог понять, самец это или самка.
— Человечек, — бросило существо с иностранным акцентом, — ты необузданный и интересный.
Моаш облизал губы.
— Мне нужно поговорить с кем-то из главных.
— Тебе не нужно ничего, кроме того, что даем мы, — заявил Приносящий пустоту. — Но твое желание будет удовлетворено. Леди Лешви встретится с тобой.
— Отлично. Где я могу ее найти?
Сплавленный прижал ладонь к груди Моаша и улыбнулся. Темное облако распространилось от его руки по телу бывшего мостовика. Оба поднялись в воздух.
Моаш в панике схватился за Сплавленного. А если попробовать удушающий захват? И что потом? Если он убьет это существо здесь, то упадет и разобьется насмерть.
Они поднимались, пока город не стал выглядеть как игрушечный: лесной склад и строевой плац по одну сторону, единственная заметная улица в центре. Справа стояло построенное людьми заграждение, ослабляющее Великие бури, а в его тени росли деревья и располагался особняк градоначальника.
Они поднялись еще выше, одежды Сплавленного трепетали. Хотя у земли воздух был теплым, здесь оказалось довольно прохладно. У Моаша возникло странное ощущение в ушах — как будто их заткнули тряпками, приглушив все звуки.
Наконец Сплавленный замедлил подъем, и они зависли. Хотя Моаш пытался держаться за Приносящего пустоту, тот его оттолкнул и умчался прочь, волоча за собой развевающийся шлейф.
Моаш дрейфовал один над бескрайним ландшафтом. Его сердце грохотало, и, глядя в эту пропасть, он кое-что осознал. Бывший мостовик не хотел умирать.
Он заставил себя повернуться и осмотреться. Обнаружив, что дрейфует к другой Сплавленной, Моаш ощутил всплеск надежды. Женщина, парящая в небе, была облачена в одеяния, которые простирались футов на десять ниже ее, как потек красной краски. Моаш подплыл так близко, что она смогла протянуть руку и остановить его.
Он воспротивился желанию схватиться за эту руку так, словно от этого зависела его жизнь. Разум с трудом принимал происходящее: эта леди хотела с ним встретиться, но в том мире, который принадлежал ей, а не ему. Что ж, он сдержит свой страх.
— Моаш, — поприветствовала Сплавленная.
Лешви — так ее назвал тот, другой. На ее лице смешались все три цвета паршенди: белый красный и черный, в виде мраморных разводов, похожих на смешанные краски. Ему нечасто доводилось видеть трехцветных паршенди, а узор оказался одним из самых сбивающих с толку. Ее глаза были словно озера, вокруг которых чередовались цвета.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросил Моаш.
— Мне сообщила твоя надзирательница, — сказала Лешви. Она спокойно парила, опустив ноги вниз. Ветер здесь, наверху, дергал ленты ее наряда, унося их назад небрежными волнами. Странное дело, рядом не было спренов ветра.
— Как ты получил это имя?
— Дедушка меня так назвал, — хмуро ответил Моаш. Он не думал, что беседа пойдет таким образом.
— Любопытно А ты знаешь, что это одно из наших имен?
— В самом деле?
Она кивнула:
— Как долго оно плыло по волнам времени, переходя с губ певцов к людям и обратно, чтобы в итоге оказаться здесь, принадлежащим человеку?
— Послушайте, вы одна из предводителей?
— Я одна из Сплавленных в здравом уме, — заявила она, как будто это было одно и то же.
— Тогда мне нужно…
— Ты дерзкий. — Лешви глядела вперед. — Многие певцы, которых мы оставили здесь, не такие. Они замечательные, учитывая то, как долго они подвергались насилию со стороны твоего народа. Но все-таки они недостаточно смелые.
Она посмотрела на него впервые за все время разговора. Ее лицо было угловатым, длинные паршунские волосы струились — они были черно-алыми, толще, чем у людей. Почти как тонкий тростник или трава. И темно-красные глаза, словно озера мерцающей крови.
— Человек, где ты выучился управлять потоками? — спросила она.
— Потоками?
— Когда ты убил меня, ты был сплетен с небом, но отреагировал быстро, как будто уже испытывал такое раньше. Признаюсь, не лукавя: ты разозлил меня, застав врасплох.
— Погодите, — пробормотал Моаш, холодея. — Когда я… вас убил?
Она посмотрела на него своими рубиновыми глазами не мигая.
— Вы та же самая? — изумился Моаш.
«Мраморный узор… — вспомнил он. — Это та же самая паршенди, с которой я сражался». Но черты лица были другими.
— Новое тело, предложенное мне в жертву, — пояснила Лешви. — Чтобы сотворить узы и сделать его моим, поскольку собственного у меня нет.
— Вы кто-то вроде спрена?
Она моргнула, но не ответила.
Моаш начал падать. Он почувствовал это по своей одежде, которая первой утратила способность летать. Моаш вскрикнул, потянувшись к Сплавленной, и она схватила его за запястье, влила новую порцию темной энергии. Та разлилась по всему телу, и он снова завис. Фиолетовая темнота отступила, теперь ее можно было увидеть лишь в виде искр, которые время от времени вспыхивали на ее коже.
— Мои товарищи пощадили тебя, — объяснила она. — Привели сюда, в эти земли, поскольку думали, что я могу пожелать личной мести после возрождения. Нет-нет. Зачем мне уничтожать то, что наделено таким пылом? Вместо этого я наблюдала за тобой, мне было интересно посмотреть, что ты сделаешь. Я видела, как ты помог певцам, которые тащили сани.
Моаш глубоко вздохнул:
— Может, тогда вы растолкуете, почему обращаетесь с ними так плохо?
— Плохо? — весело переспросила Лешви. — Они сыты, одеты и обучены.
— Не все, — возразил Моаш. — Вы заставили этих бедолаг-паршунов трудиться, как рабов. Совсем как люди. И теперь хотите швырнуть их на городские стены.
— Жертва, — сказала она. — По-твоему, империю можно построить без жертв?
Взмахом руки она указала на простирающийся перед ними ландшафт.
Желудок Моаша перевернулся; он слишком сосредоточился на ней и забыл, как высоко находится на самом деле. Вот буря… до чего просторна эта земля. Куда ни кинь взгляд, он видел обширные холмы, равнины, траву, деревья и камень.
А в той стороне, куда она указывала, на горизонте была темная линия. Холинар?
— Я снова дышу благодаря их жертвоприношениям, — сказала Лешви. — И этот мир будет нашим, благодаря жертвоприношениям. О тех, кто погибнет, споют песни, но у нас есть право требовать их кровь. Если они переживут штурм и докажут, на что способны, им воздадут честь. — Она снова на него взглянула. — Ты боролся за них во время путешествия сюда.
— Признаться, я ожидал, что меня за это убьют.
— Если тебя не убили за то, что ты сразил одного из Сплавленных, — удивилась она, — тогда зачем убивать за то, что ты ударил кого-то из менее важных? В обоих случаях, человек, ты доказал свой пыл и заслужил право на успех. Потом ты преклонился перед властью, представ перед ней, и заслужил право на жизнь. Скажи мне почему ты защитил тех рабов?
— Потому что вы должны быть едины. — Моаш сглотнул. — Мой народ не заслуживает этой земли. Мы сломлены. Мы ни на что не годимся.
Она наклонила голову. Холодный ветер играл с ее одеждами.
— И ты не сердишься, что мы забрали твои осколки?
— Их дал мне человек, которого я предал. Я их не заслуживаю.
«Нет. Дело не в тебе. Ты не виноват».
— Ты не злишься что мы вас завоевываем?
— Нет.
— Тогда что же тебя сердит? Моаш, человек с именем древнего певца, почему ты так страстно злишься?
Да, злость никуда не делась. Она еще горела. Глубоко внутри.
Буря свидетельница, Каладин защитил убийцу!
— Возмездие, — прошептал он.
— Да, я понимаю. — Она посмотрела на Моаша с улыбкой, которая показалась отчетливо зловещей. — Знаешь, почему мы сражаемся? Давай я тебе расскажу…
Спустя полчаса, когда день уже начал клониться к вечеру, Моаш шел по улицам завоеванного города. Один. Леди Лешви приказала, чтобы его оставили в покое, освободили.
Он шел, держа руки в карманах своей куртки Четвертого моста, вспоминая, каким холодным был воздух наверху. Моаш все еще чувствовал озноб, хотя здесь, внизу, было душно и тепло.
Милый городок. Своеобразный. Маленькие каменные здания, растения позади каждого дома. Слева от него вокруг дверей росли культивированные камнепочки и кусты, но справа, со стороны бурь, были только чистые каменные стены. Без окон.
Растения пахли цивилизацией. Своего рода городские духи, чей запах в диких землях учуять невозможно. Они едва вздрагивали, когда он проходил мимо, хотя спрены жизни прыгали туда-сюда в его присутствии. Растения на этих улицах привыкли к людям.
Моаш остановился у низкого забора вокруг загонов, где содержались лошади, которых поймали Приносящие пустоту. Животные жевали скошенную траву, которую им бросили паршуны.
Какие странные звери. Уход за ними был трудным и дорогим делом. Он отвернулся от лошадей и посмотрел на поля, за которыми находился Холинар. Лешви сказала, что он может уйти. Присоединиться к беженцам, идущим в столицу. Защищать город.
«Почему ты так страстно злишься?»
Тысячи лет перерождений. Каково это? тысячи лет, но они так и не сдались.
«Докажи, чего ты стоишь…»
Он повернулся и отправился обратно на лесной склад, где рабочие заканчивали трудиться. На эту ночь не предсказали бурю, и им не нужно было все закреплять, так что работали расслабленно, почти весело. Все, кроме членов его отряда, которые, как обычно, собрались в стороне с видом изгоев.
Моаш схватил связку лестничных шестов из кучи. Рабочие сердито повернулись, но, увидев его, не стали ругаться. Он развязал узел и, подойдя к отряду несчастных паршунов, бросил каждому по шесту.
Сах поймал шест и выпрямился с хмурым видом. Остальные скопировали его действия.
— Могу научить вас обращаться с этими штуками, — сказал Моаш.
— С палками? — спросила Хен.
— С копьями, — отрезал Моаш. — Я могу научить вас быть солдатами. Скорее всего, мы все равно умрем. Клянусь бурей, мы, наверное, даже до вершины стен не доберемся. Но хоть так.
Паршуны посмотрели друг на друга, держа шесты, которые должны были изображать копья.
— Я согласна, — сказала Хен.
Помедлив, остальные кивнули.
55
Совместное одиночество
Я меньше всех гожусь для того, чтобы помочь тебе в этом предприятии. Подвластные мне силы находятся в таком противоборстве, что даже самые простые действия осложняются.
Рлайн сидел в одиночестве на Расколотых равнинах и слушал ритмы.
Порабощенные паршуны, лишенные истинных форм, не могли слышать ритмы. За годы, проведенные в качестве шпиона, он принял тупоформу, которая улавливала их лишь в слабой степени. Было так трудно существовать отдельно от них.
Это были не настоящие песни — скорее, ритмичные последовательности с намеками на тональность и гармонию. Он мог настроить один из нескольких десятков, чтобы тот соответствовал его настроению — или, наоборот, помог это настроение изменить.
Его народ всегда считал, что люди глухи к ритмам, но он не был в этом убежден. Возможно, ему лишь казалось, но время от времени люди как будто реагировали на определенные ритмы. Они вздрагивали в момент, когда те начинали звучать неистово, и лица их становились отрешенными. Они делались взволнованными и кричали в такт ритму раздражения или издавали радостные восклицания в унисон с ритмом веселья.
Мысль о том, что когда-нибудь они могут научиться слышать ритмы, утешала Рлайна. Возможно, тогда он не будет чувствовать себя таким одиноким.
Сейчас он настроился на ритм утраты — тихий, но жесткий, с резкими и четкими нотами. На него настраивались, чтобы вспомнить павших, а это казалось правильной эмоцией, поскольку Рлайн сидел неподалеку от Нарака и смотрел, как люди строят крепость из того, что было его домом. Они установили сторожевой пост на вершине центрального шпиля, где когда-то встречалась Пятерка, чтобы обсуждать будущее его народа. Дома же превратили в казармы.
Он не оскорбился — его соплеменники сами переделали руины Буревого Престола в Нарак. Несомненно, эти величественные развалины переживут вторжение алети, как пережили слушателей. Но это знание не мешало ему скорбеть. С его народом покончено. Да, паршуны пробудились, но они не были слушателями. С тем же успехом можно было утверждать, что алети и веденцы одной национальности, просто потому, что у большинства из них цвет кожи почти одинаковый.
Народа Рлайна больше нет. Они пали под мечами алети или были поглощены Бурей бурь, стали воплощением старых богов слушателей. Рлайн, насколько ему было известно, последний.
Он со вздохом поднялся. Забросил за спину копье — то самое, которое ему позволили носить. Рлайн любил мостовиков, но даже для Четвертого моста был диковинкой: паршун, которому разрешили вооружиться. Потенциальный Приносящий пустоту, которому решили довериться, — надо же, как ему повезло!
Он пересек плато, направляясь туда, где группа бывших мостовиков тренировалась под зорким взглядом Тефта. Ему никто не помахал. Они часто казались изумленными, когда замечали его, словно забывали, что он где-то рядом. Но когда Тефт все-таки обратил на него внимание, улыбка сержанта была искренней. Это его друзья. Просто…
Как же могло так случиться, что Рлайн одновременно испытывал привязанность к этим людям, но при этом ему хотелось кому-то врезать? Когда он и Скар остались единственными, кто не мог втягивать буресвет, Скара поощряли и утешали. С ним вели воодушевляющие разговоры, убеждали не прекращать попытки. Они верили в него. А вот Рлайн… кто знает, что случится, если он сможет пользоваться буресветом? Вдруг это будет его первый шаг на пути превращения в чудовище?
Не важно, сколько раз он им объяснял: нужно открыться форме, чтобы принять ее. Не важно, что он обладал силой делать выбор. Хотя мостовики никогда этого не говорили, он видел истину в их поведении. Как и с Даббидом, они думали, что будет к лучшему, если Рлайн останется без буресвета.
Паршун и безумец. Таким ветробегунам никто бы не доверился.
Взлетели пятеро мостовиков. Сияющие, излучающие свет. Часть команды тренировалась, пока другие патрулировали вместе с Каладином, оберегая караваны. Третья группа — десять новичков, которые научились втягивать буресвет, — тренировались с Питом в нескольких плато. Та группа включала Лин и еще четырех разведчиц, а также четырех мужчин из других мостовых отрядов и единственного светлоглазого офицера. Это был Колот, капитан лучников.
Лин без труда влилась в товарищество Четвертого моста, как и еще парочка мостовиков. Рлайн пытался не завидовать тому, что они теперь больше казались частью команды, чем он.
Тефт руководил пятеркой в воздухе, что отрабатывала построение, в то время как четверо других побрели к устроенному Камнем пункту раздачи напитков. Рлайн присоединился к ним, и Йейк хлопнул его по спине, указывая на соседнее плато, где продолжали тренироваться те, кто еще не потерял надежду.
— Эти ребята с трудом могут правильно держать копье, — проговорил Йейк. — Надо бы пойти и показать им, как настоящий мостовик делает ката, а, Рлайн?
— Помоги им Калак, если придется драться с панциреголовыми, — прибавил Эт, беря у Камня кружку. — Э-э, Рлайн, без обид.
Рлайн коснулся головы, где его череп покрывала панцирная броня — очень толстая и мощная, поскольку он был в боеформе. Она растянула его татуировку Четвертого моста, которая отчасти перешла на панцирь. У него также были выступы на руках и ногах, и людям вечно хотелось их пощупать. Они не могли поверить, что эти штуки на самом деле росли из его кожи, и каким-то образом считали допустимым пытаться заглянуть под нее.
— Рлайн, — вмешался Камень. — Бросать предметы в Эта — замечательно. У него голова быть почти такая твердая, как панцирь.
— Все в порядке, — ответил Рлайн, потому что все ожидали, что он это скажет. Впрочем, он случайно настроился на ритм раздражения, и тот пронизывал его слова.
Чтобы скрыть смущение, паршун настроился на любопытство и попробовал напиток дня, предложенный Камнем.
— Вкусно! Что это такое?
— Ха! Вода быть. Вчера варить в ней кремлецов, которых подать на ужин.
Эт фонтаном выплюнул всю жидкость, которую набрал в рот, а потом ошеломленно уставился на кружку.
— Что? — удивился Камень. — Ты же легко съесть кремлецов?
— Но это… как вода из ванной, — пожаловался Эт.
— Охлажденная, — уточнил Камень. — С пряностями. Вкусно быть.
— Вода из ванной быть, — передразнил Эт.
Тефт провел пятерку стремительной волной света у них над головами. Рлайн посмотрел вверх и невольно настроился на тоску, прежде чем подавил этот ритм. Взамен он настроился на спокойствие. Да, спокойствие. Он может быть спокойным.
— Ничего не получается, — пробормотал Дрехи. — Мы, шквал побери, не можем патрулировать Расколотые равнины целиком. Новые караваны попадут под удар, как тот, прошлой ночью.
— Капитан говорит — странно, что Приносящие пустоту продолжают совершать эти набеги, — заметил Эт.
— Скажи это вчерашним караванщикам.
Йейк пожал плечами:
— У них почти ничего не сгорело; мы добрались туда быстро, так что Приносящие пустоту успели только напугать всех. Я согласен с капитаном. Это странно.
— Может, они проверяют нас, — предположил Эт. — Хотят увидеть, на что Четвертый мост способен на самом деле.
Они посмотрели на Рлайна в ожидании подтверждения.
— Я… предполагаете, что я могу знать?! — спросил он.
— Ну… — протянул Эт. — Я хочу сказать… Рлайн, клянусь бурей! Это же твои родичи. Ты ведь должен о них что-то знать.
— Ты можешь догадаться, верно? — добавил Йейк.
Дочь Камня наполнила Рлайну кружку, и он посмотрел вниз, на прозрачную жидкость. «Не вини их, — убеждал он себя. — Они не знают. Они не понимают».
— Эт, Йейк, — осторожно проговорил Рлайн. — Мой народ делал все возможное, чтобы отделить себя от этих существ. Давным-давно мы притаились и поклялись, что никогда больше не примем формы власти. Не знаю, что изменилось. Наверное, мой народ каким-то образом обманули. В любом случае эти Сплавленные в той же степени мои враги, как и ваши, и даже более того. И нет, я не знаю, как они поступят. Я всю жизнь избегал даже думать о них.
Группа Тефта с шумом приземлилась на плато. Невзирая на все предыдущие сложности, Скар быстро научился летать. Его приземление было самым изящным из всей компании. Хоббер ударился так сильно, что взвизгнул.
Они трусцой побежали на пункт раздачи напитков, где старшие дети Камня, дочь и сын, начали их обслуживать. Рлайн жалел обоих: они едва говорили на алетийском, хотя сын — странное дело — был воринцем. Судя по всему, монахи из Йа-Кеведа приходили к рогоедам, чтобы проповедовать им учение о Всемогущем, и Камень позволил детям следовать тому богу, какому они захотят. Поэтому бледнокожий юный рогоед носил на руке охранный глиф и возжигал молитвы воринскому Всемогущему, вместо того чтобы совершать подношения рогоедским спренам.
Попивая свой напиток, Рлайн жалел, что здесь нет Ренарина: тихий светлоглазый юноша обычно не забывал поболтать с паршенди. Остальные оживленно трещали, но даже не думали о том, чтобы включить его в разговор. Паршуны были для них невидимы — так их воспитали.
И все-таки Рлайн их любил, потому что они действительно пытались. Когда Скар налетел на него — и оттого вспомнил о его присутствии, — он моргнул, потом заявил:
— Может, надо спросить Рлайна.
Другие тотчас же подскочили и заявили, что он не хочет об этом говорить, выдав что-то вроде алетийской версии того, что Рлайн сказал им ранее. Это место было ему роднее всех прочих. Четвертый мост теперь стал его семьей, раз уж обитателей Нарака больше нет. Эшонай, Варанис, Тьюд…
Он настроил ритм потерь и склонил голову. Надо верить, что его товарищи из Четвертого моста слышат хотя бы отголоски ритмов, иначе не поймут, как скорбеть с истинной болью в душе.
Тефт готовился поднять в воздух новую команду, когда в небе появился Каладин Благословенный Бурей. Он приземлился со своим взводом, включавшим Лопена, который жонглировал неограненным самосветом размером с человеческую голову. Наверное, они нашли куколку зверя из ущелий.
— Сегодня никаких следов Приносящих пустоту, — сообщил Лейтен, перевернув одно из ведер Камня и воспользовавшись им как стулом. — Но, клянусь бурей… Равнины и впрямь кажутся меньше, когда ты там, наверху.
— Ага, — поддакнул Лопен. — И больше.
— Меньше и больше? — изумился Скар.
— Меньше, — начал объяснять Лейтен, — потому что мы можем пересечь их так быстро. Я помню плато, по которым мы шли как будто бы годы. А теперь проносимся мимо них в мгновение ока.
— Но когда взмываешь высоко, — подхватил Лопен, — и понимаешь, как широко на самом деле простираются эти Равнины — мы ведь большую их часть даже не начинали исследовать, — в тот момент все кажется… большим.
Остальные с готовностью закивали. Их эмоции надо было читать по выражению лиц и тому, как они двигались, а не по голосам. Может быть, оттого спрены эмоций так часто приходили к человекам — чаще, чем к слушателям. Без ритмов человекам требовалась помощь, чтобы понять друг друга.
— Кто будет патрулировать следующим? — уточнил Скар.
— На сегодня хватит, — решил Каладин. — У меня встреча с Далинаром. Мы оставим в Нараке взвод, но…
Вскоре после того, как он ушел через Клятвенные врата, все постепенно начали терять силу. Она полностью исчезнет через час или два. Каладину следовало находиться относительно близко — Сигзил вычислил, что они не должны удаляться от него больше чем на пятьдесят миль, хотя их способности начинали уменьшаться где-то после тридцати миль.
— Ладно, — проворчал Скар. — Я все равно очень хотел выпить еще кремлецового сока, который приготовил Камень.
— Кремлецовый сок? — Сигзил застыл, не донеся кружку к губам. Не считая Рлайна, темно-коричневым цветом кожи Сигзил сильнее всех выделялся в отряде; впрочем, мостовики как будто вовсе не обращали внимания на цвет кожи. Для них значение имели только глаза. Рлайн всегда находил это странным: у слушателей узоры на коже имели некоторую важность.
— Итак… — сказал Скар. — Мы можем поговорить о Ренарине?
Двадцать восемь мужчин переглянулись, многие расселись вокруг бочонка с напитком Камня, как раньше устраивались вокруг костра, на котором он готовил. Ведер, годных для использования в качестве табуретов, было подозрительно много, как будто Камень предполагал подобные собрания. Сам рогоед, закинув на плечо тряпку, оперся о стол, который притащил, чтобы складывать на нем кружки.
— А что с ним такое? — спросил Каладин, нахмурившись и окидывая взглядом компанию.
— Он проводит много времени с учеными в башне, — сообщил Натам.
— На днях, — подхватил Скар, — он упоминал о том, чем там занимается. И это здорово смахивало на обучение чтению.
Мужчины тревожно зашевелились.
— И что? — удивился Каладин. — В чем проблема? Сигзил может читать на своем языке. Клянусь бурей, я и сам читаю глифы.
— Это не одно и то же, — возразил Скар.
— Это женственно, — прибавил Дрехи.
— Дрехи, ты же в буквальном смысле ухаживаешь за мужчиной, — напомнил Каладин.
— И что? — спросил Дрехи.
— Да, Кэл, на что ты намекаешь? — сурово спросил Скар.
— Ни на что! Я просто подумал, Дрехи может сопереживать…
— Это вряд ли справедливо, — возразил Дрехи.
— Ага, — прибавил Лопен. — Дрехи нравятся не такие парни. Это значит… он еще меньше хочет быть среди женщин, чем все мы. Это противоположность женственности. Он, скажем так, сверхмужественный.
— Ага, — согласился Дрехи.
Каладин потер лоб, и Рлайн ему посочувствовал. Считалось, что человеков очень угнетает то, что они все время находятся в брачной форме. Они постоянно отвлекались из-за эмоций и страстей, связанных со спариванием, и еще не достигли места, где можно было бы все это отложить в сторону.
Ему было стыдно за них — они попросту чересчур беспокоились из-за того, что можно делать, а что — нельзя. Они не могли менять формы — вот в чем причина. Если Ренарин хочет стать ученым, пусть будет ученым.
— Простите, — сказал Каладин, вскидывая руку, чтобы успокоить мостовиков. — Я не пытался оскорбить Дрехи. Но, парни, клянусь бурей. Мы знаем, что все меняется. Поглядите-ка на нас. Мы наполовину стали светлоглазыми! Мы уже взяли в Четвертый мост пять женщин, и они будут сражаться копьями. Теперь никто не знает, чего ожидать, — и все дело в нас. Так что давайте предоставим Ренарину небольшую свободу действий, хорошо?
Рлайн кивнул. Каладин и впрямь был хорошим человеком. Пусть и небезупречным, но он старался больше остальных.
— Я быть должен кое-что сказать, — прибавил Камень. — Последние недель сколько вас приходить ко мне и говорить, что они больше не чувствовать себя в Четвертый мост?
Над плато повисло молчание. Наконец Сигзил поднял руку. За ним Скар. И еще несколько, включая Хоббера.
— Хоббер, ты не приходить, — заметил Камень.
— Ох. Да, но я это чувствую. — Мостовик опустил глаза. — Все меняется. Я не знаю, смогу ли идти в ногу с этими переменами.
— У меня по-прежнему кошмары, — тихонько признался Лейтен. — О том, что мы видели в недрах Уритиру. Кому-то еще это снится?
— У меня нелады с алети, — заявил Уйо. — От этого я… смущенный. Одинокий.
— Я боюсь высоты, — прибавил Торфин. — Полеты приводят меня в ужас.
Несколько мостовиков посмотрели на Тефта.
— Что? — огрызнулся Тефт. — Шквальный рогоед мрачно на вас посмотрел — и вы решили устроить вечеринку признаний? Идите в бурю. Это чудо, что я не жгу мох с утра до вечера, оттого что мне приходится иметь дело с вашей бандой.
Натам похлопал его по плечу.
Читать бесплатно другие книги:
