Давший клятву Сандерсон Брендон
— Видите, светлость? — сказал Лейтен. — Новобранцам бывает скучно на дежурстве, но ветеран ни за что не пожалуется на тихий спокойный день, когда его никто не пытался зарезать.
— Я понимаю, насколько это привлекательно, — ответила Навани. — Но, безусловно, спокойный день не сравнится с полетом по небу.
— Это верно, — согласился Лейтен. — Но нам приходится чередоваться… ну, вы знаете. — Он говорил о Клинке чести, который мостовики использовали, чтобы отрабатывать свои навыки ветробегунов. — Когда Кэл вернется, мы будем способны на большее.
Все до единого были абсолютно уверены, что он вернется, и улыбались, но Навани знала, что у них не все хорошо. К примеру, два дня назад Тефта притащили к магистратам Аладара. Публичное опьянение огнемхом. Аладар тихонько попросил ее печать, чтобы освободить его.
Нет, с ними не все было хорошо. Но пока Навани вела их вниз, в подвальные библиотечные комнаты, ее грызло другое: намеки светледи Бетаб, что сама Навани охотно воспользовалась шансом править, пока Далинару нездоровится.
Навани не дура и понимает, как все выглядит со стороны. Она вышла замуж за короля. А как овдовела, сразу же «поймала в сети» того, кто стал самым могущественным человеком в Алеткаре. Непозволительно, чтобы люди считали ее силой за троном. Это не только подорвет авторитет Далинара, но и ей выйдет боком. Она может быть женой или матерью монарха, но если ей придется править самой — буря свидетельница, все полетит кувырком во тьму.
Навани и мостовики прошли не менее шести сторожевых постов на пути в библиотечные комнаты с фресками и — что более важно — спрятанными самосветными записями. Прибыв туда, она остановилась в дверном проеме, впечатленная тем, как Ясна все организовала после того, как ее мать была вынуждена заняться другими делами.
Каждый самосвет достали из соответствующего ящика, внесли в каталог и пронумеровали. Пока одна группа слушала и записывала, другие сидели за столами, занимаясь переводом. По комнате разливался низкий гул от обсуждений и царапанья перьев по бумаге; воздух рябил от спренов сосредоточенности.
Ясна неспешно шла мимо столов, просматривая страницы переводов. Когда Навани перешагнула порог, мостовики окружили Ренарина. Тот покраснел, оторвав взгляд от документов, испещренных символами и цифрами. Он и впрямь выглядел неуместным в этой комнате — единственный мужчина в униформе, а не в одеянии ревнителя или бурестража.
— Мама, — сказала Ясна, не отрывая взгляда от бумаг, — нам нужно больше переводчиков. У тебя есть другие письмоводительницы, разбирающиеся в классическом алетельском?
— Я дала тебе всех, какие есть. Что изучает Ренарин?
— Хм? О, он думает, что в том, как именно камни были разложены по ящикам, есть некая закономерность. Трудится над этим весь день.
— И?..
— Ничего, что не удивительно. Он настаивает, что найдет закономерность, если как следует присмотрится. — Ясна опустила бумаги и взглянула на своего двоюродного брата, который шутил с мостовиками.
«Вот буря! — подумала Навани. — Он выглядит по-настоящему счастливым». Смущенным из-за их насмешек, но счастливым. Она переживала, когда мальчик «присоединился» к Четвертому мосту. Ренарин — сын великого князя. В отношениях с рядовыми необходимо соблюдать приличия и дистанцию.
Но когда до этого она в последний раз слышала его смех?
— Может быть, ему стоит взять перерыв и отдохнуть этим вечером с мостовиками? — предложила Навани.
— Я бы предпочла оставить его здесь, — ответила Ясна, листая свои бумаги. — Его силы нуждаются в дополнительном изучении.
Навани решила, что все равно обсудит это с Ренарином и посоветует ему чаще встречаться с приятелями. С Ясной спорить бессмысленно, как с валуном. Надо просто шагнуть в сторону и обойти его.
— Перевод идет хорошо, за исключением нехватки письмоводительниц? — уточнила Навани.
— Нам повезло, что самосветы были записаны в столь поздний период существования Сияющих. Они говорили на языке, который мы можем перевести. Если бы это был Напев Зари…
— Его скоро расшифруют.
Ясна нахмурилась. Навани думала, что перспектива перевода Напева Зари — и трудов, потерянных в темные дни, — вызовет у нее восторг. Вместо этого принцесса, похоже, встревожилась.
— Нашла что-нибудь о фабриалях башни в этих самосветных записях? — поинтересовалась Навани.
— Я обязательно подготовлю тебе отчет с подробной информацией о каждом упомянутом фабриале. До сих пор таких ссылок мало. В основном это личные истории.
— Преисподняя!
— Мама! — воскликнула Ясна, опуская бумаги.
— Что? Я и не думала, что ты станешь возражать против нескольких сильных словечек, если они к…
— Дело не в языке, а в пренебрежении, — перебила Ясна. — Это история.
«А, ну да».
— История — ключ к пониманию человеческой природы.
«Начинается…»
— Мы должны извлечь уроки из прошлого и применить эти знания в нашей действительности.
«Опять собственная дочь читает мне нотации».
— Лучшая подсказка относительно того, как поступят люди в определенной ситуации, не их мысли по этому поводу, а подтвержденные свидетельства того, как в прошлом поступали аналогичные группы.
— Конечно, светлость.
Ясна бросила на нее строгий взгляд, а потом отложила бумаги.
— Мама, прости. Сегодня пришлось иметь дело со множеством младших ревнителей. Кажется, моя нравоучительная сторона возобладала.
— У тебя есть нравоучительная сторона? Дорогая, ты же ненавидишь учить.
— Видимо, это и объясняет мое настроение. Я…
Молодая письмоводительница позвала ее с другой стороны комнаты. Ясна вздохнула и отправилась разбираться с проблемой.
Ясна предпочитала работать в одиночку, что было странно, учитывая, насколько хорошо ей удавалось заставлять людей делать необходимое. Навани любила трудиться в коллективе — но, конечно, она не была ученой. Навани умела притворяться. Но все, что она действительно делала, — это подбадривала и поддакивала — и, возможно, подкидывала идеи. Настоящим делом занимались другие.
Она просмотрела бумаги, которые отложила Ясна. Должно быть, дочь что-то упустила в переводах. По ее мнению, единственно важные знания содержались в нудных, пыльных трудах старых философов. Когда речь шла о фабриалях, Ясна с трудом отличала спаренные от предупреждающих…
Это еще что такое?
«Глифы были нацарапаны белым на стене великого князя, — было написано на листе. — Мы быстро убедились в том, что орудием письма послужил камень, выломанный из стены возле окна. Первая надпись была самой грубой из всех, а глифы — кривые. Причина этого позже стала очевидной, так как принц Ренарин не разбирается в написании глифов, за исключением цифр».
Другие страницы были похожи: в них говорилось о числах, которые появлялись во дворце Далинара в дни, предшествовавшие Буре бурь. Их писал Ренарин, которого спрен предупредил о том, что враг готовится к нападению. Бедный мальчик, не будучи уверенным в своих узах и слишком испуганный, чтобы заговорить, вместо этого чертил цифры там, где отец должен был их увидеть.
Это было немного странно, но с учетом всего остального вряд ли заслуживало внимания. И… ну, это был Ренарин. Почему Ясна собрала эти бумаги?
«Ясна, у меня есть для тебя описание, — прочитала она на другом листе. — Мы убедили Сияющую, которую Крадунья нашла в Йеддо, посетить Азимир. Хотя она еще не прибыла, эскизы ее спутника-спрена прилагаются. Он похож на блики, которые видно на стене, если посветить на нее через кристалл».
Встревоженная Навани положила бумаги на место, прежде чем вернулась Ясна. Она взяла себе копию переведенных записей из самосветов — несколько молодых письмоводительниц как раз занимались копированием, — а затем выскользнула из зала, чтобы пойти проверить, как там муж.
105
Дух, разум и тело
Только самым важным людям было позволено наблюдать за священным ритуалом погребения Гавилара.
Далинар стоял во главе небольшой процессии, собравшейся в царских катакомбах Холинара, под взорами каменных королей. По обеим сторонам комнаты горели жаровни — первобытный свет, более живой, чем от сфер, отчетливо напомнил о Разломе. Привычная боль сдалась под натиском другой, новой, более свежей раны.
Его мертвый брат на каменной плите.
— Дух, разум и тело, — проговорила престарелая ревнительница, и ее голос пробудил эхо в каменных катакомбах. — Смерть — это разделение троих. Тело остается в нашей реальности и будет использовано. Дух воссоединяется с божественной сущностью, которая породила его. И разум… разум отправляется в Чертоги Спокойствия, чтобы найти свою награду.
Ногти Далинара впились в ладонь, когда он сжал кулаки — крепко, чтобы руки не дрожали.
— Гавилар Величественный, — продолжила ревнительница, — первый король Алеткара в новой династии Холин, тридцать второй великий князь княжества Холин, наследник Солнцетворца, благословенный Всемогущим. Все будут хвалить его достижения, и власть его распространится отныне и впредь. Он снова ведет людей на поле боя, служа Всемогущему в истинной войне с Приносящими пустоту. — Ревнительница простерла костлявую руку к маленькой толпе. — Война нашего короля переместилась в Чертоги Спокойствия. Окончание войны за Рошар не означает исполнение нашего долга перед Всемогущим! Подумайте о своих Призваниях, мужчины и женщины Алеткара. Подумайте о том, чему вы можете научиться здесь и какую пользу принесете в ином мире.
Джевена не упустит возможность проповедовать. Далинар сжал руки крепче, сердясь на нее — сердясь на самого Всемогущего. Он не мог пережить брата. Так не должно было случиться.
Черный Шип спиной чувствовал взгляды. Собрание великих князей и их жен, важные ревнители, Навани, Ясна, Элокар, Эсудан, сыновья Далинара. Неподалеку великий князь Себариаль глядел на Далинара, вскинув брови. Он чего-то ждал.
«Я не пьян, идиот, — подумал Далинар. — Я не собираюсь устраивать сцену, чтобы развлечь вас».
В последнее время дела шли лучше. Далинар начал контролировать свои пороки; он ограничил пьянство благодаря ежемесячным отъездам из Холинара, во время которых посещал внешние города. Он утверждал, что поездки должны позволить Элокару научиться править без дядиного контроля через плечо. Но на самом деле во время этих поездок Далинар напивался до бесчувствия, позволяя себе на несколько драгоценных дней избавиться от звуков детского плача.
По возвращении в Холинар уже не сложно было придерживаться трезвости. Он больше не орал на сыновей, как на беднягу Ренарина в тот день, на обратном пути с Расколотых равнин. Адолин и Ренарин — единственное, что осталось от Эви.
«Если ты обуздал свое пьянство, будучи в Холинаре, — спросил его внутренний голос, — что же случилось на пиру? Где ты был, когда Гавилар сражался не на жизнь, а на смерть?»
— Король Гавилар должен стать образцом для подражания, — завывала ревнительница. — Мы должны помнить, что наша жизнь нам не принадлежит. Этот мир всего лишь тренировка, что готовит нас к настоящей войне.
— А что потом? — спросил Далинар, оторвав взгляд от трупа Гавилара.
Ревнительница прищурилась и поправила очки:
— Великий князь Далинар?
— Что потом? — повторил он. — Когда мы отвоюем Чертоги Спокойствия? Что потом? Больше никакой войны?
«И мы наконец-то отдохнем?»
— Не тревожься, Черный Шип, — ответила Джевена. — Как только мы победим в той войне, Всемогущий, безусловно, обеспечит тебе новую. — Она утешительно улыбнулась, а затем перешла к ритуальным изречениям. Серия кетеков, некоторые традиционные, другие — сочиненные членами семьи женского пола для проведения мероприятия. Ревнители жгли стихи на жаровнях, как молитвы.
Далинар глянул на труп своего брата, который смотрел вверх безжизненными голубыми шариками, которыми заменили его глаза.
«Брат, — подумал он, — сегодня следуй Заповедям. Ветер принес что-то странное».
Буря свидетельница, Далинару нужно выпить.
— Ты вечно в мечтах. Душа моя плачет. Прощай, плачущая душа. Мечты… вечно о тебе.
Это стихотворение ударило его сильнее прочего. Он отыскал взглядом Навани и сразу понял, что кетек сочинила она. Она застыла, глядя прямо перед собой и держа одну руку на плече Элокара — короля Элокара. Как красиво. Рядом с нею стояла Ясна с покрасневшими глазами, обнимая себя руками за плечи. Навани потянулась к дочери, но та отстранилась и быстрым шагом пошла в сторону дворца.
Далинару хотелось сделать то же самое, но он заставил себя вытянуться по стойке «смирно». Все кончено. У него никогда не появится шанс оправдать ожидания Гавилара. Всю оставшуюся жизнь он будет знать, что подвел человека, которого так сильно любил.
В зале стало тихо, за исключением потрескивания, которое издавала бумага, горящая на жаровнях. Поднялся духозаклинатель, и старая Джевена поспешно попятилась. То, что должно было случиться дальше, вызывало у нее смятение. Судя по тому, как топтались на месте и кашляли в ладонь остальные, у них тоже.
Духозаклинатель мог оказаться и мужчиной, и женщиной. Трудно определить из-за этого глубокого капюшона. Кожа под ним цвета гранита, в трещинах и сколах, и как будто светилась изнутри. Духозаклинатель окинул взглядом труп, склонив голову набок, словно удивленный тем, что увидел перед собой тело. Пробежался пальцами вдоль челюсти Гавилара, потом смахнул волос с его лба.
— Единственная истинная часть тебя, — прошептал духозаклинатель, коснувшись камня, который заменил глаз короля. Затем появился свет, когда духозаклинатель вытащил другую руку из кармана, открыв набор самосветов, включенных в фабриаль.
Далинар не отвернулся, хотя от сияния у него заслезились глаза. Он хотел… он жалел, что не выпил пару стаканчиков перед тем, как прийти. Великий князь действительно должен смотреть на такое, будучи трезвым?
Духозаклинатель коснулся лба Гавилара, и трансформация произошла мгновенно. Один момент Гавилар был собой. Миг спустя он превратился в статую.
Духозаклинатель надел перчатку на руку, в то время как другие ревнители поспешили снять проволоку, которая удерживала тело Гавилара в нужном положении. Они использовали рычаги, чтобы осторожно наклонить его вперед, пока он не оказался стоящим, держа меч острием к земле и простирая другую руку. Он глядел навстречу вечности — корона, пряди бороды и волос деликатно запечатаны в камне. Мощная поза; посмертные скульпторы проделали фантастическую работу.
Ревнители поместили его в нишу, где он пополнил строй других монархов: большинство из них были великими князьями династии Холин. Гавилар застыл там навсегда, как образ идеального правителя в расцвете сил. Никто бы и не подумал, что в ту ужасную ночь король выглядел иначе — весь изломанный после падения, осознающий, что измена положила конец его великим мечтам.
— Я отомщу, мама, — прошептал Элокар. — Я свершу возмездие!
Молодой король развернулся в сторону собравшихся светлоглазых, стоя перед протянутой каменной рукой отца.
— Каждый из вас лично пришел ко мне, чтобы оказать поддержку. Я требую, чтобы вы поклялись при всех! Сегодня мы заключаем договор о поимке тех, кто это сделал. Сегодня Алеткар идет на войну!
Ответом ему была ошеломленная тишина.
— Я клянусь, — отозвался первым Тороль Садеас. — Клянусь отомстить предателям-паршунам. Ваше величество, можете положиться на мой меч.
«Хорошо», — подумал Далинар, пока выступали другие. Это удержит их вместе. Даже в смерти Гавилар стал поводом для единства.
Не в силах больше терпеть этот каменный лик, Далинар покинул катакомбы и вышел в коридор, ведущий в сам дворец. Ему вслед звучало эхо: великие князья приносили клятвы.
Если Элокар собирался гнаться за паршенди до самых равнин, то он рассчитывал на помощь Черного Шипа. Только… Далинар уже много лет не был им. Он похлопал себя по карману в поисках фляжки. Преисподняя! В последнее время он притворялся, что ему лучше, продолжал твердить себе, что ищет выход из этого бардака. Пытается опять стать тем человеком, которым был когда-то.
Но то было чудовище. Страшно, что никто не обвинял его в том, что он сделал. Никто, кроме Эви, не видел, что творят с ним самим убийства. Далинар закрыл глаза, услышав ее плач.
— Отец? — послышалось сзади.
Далинар заставил себя выпрямиться и повернулся навстречу Адолину, который спешил в его сторону.
— Ты в порядке, отец?
— Да, я просто… должен побыть один.
Адолин кивнул. Всемогущий свидетель, мальчик вырос хороший, пусть в этом и нет заслуги Далинара. Сын был искренним, обаятельным и отлично владел мечом. Он прекрасно влился в алетийское общество, где умение перемещаться из одной группы в другую ценилось даже выше, чем военная доблесть. Далинар всегда чувствовал себя в высшем свете как пень. Слишком большой. Слишком тупой.
— Вернись туда, — попросил Далинар. — Дай клятву от имени нашего рода, вступи в Договор отмщения.
Сын кивнул, и Далинар продолжил путь, спасаясь от этих огней внизу. От осуждающего взгляда Гавилара. От криков людей, умирающих в Разломе.
Достигнув лестницы, он уже почти бежал. Поднялся на один уровень, затем на другой. Вспотев и придя в неистовство, мужчина промчался через богато украшенные коридоры мимо резных стен, строгих деревянных панелей и обвиняющих зеркал. Добрался до своих покоев и принялся рыться в карманах в поисках ключа. Далинар теперь крепко запирал свои комнаты; Гавилар больше не проберется внутрь, чтобы забрать его бутылки. Его ждало блаженство.
Нет. Не блаженство. Забвение. Ну и ладно.
Его руки тряслись. Он не мог…
«Следуй Заповедям сегодня вечером».
Руки Далинара дрогнули сильнее, и он уронил ключи.
«Ветра принесли что-то странное».
Крики о пощаде.
«Убирайся из моей головы! Все вы, убирайтесь!»
Далекий голос…
— Ты должен отыскать самые важные слова, которые может произнести человек.
Да какой же ключ?! Далинар сунул один в замок, но он не повернулся. Черный Шип ничего не видел вокруг. Он моргнул, чувствуя, как кружится голова.
— Эти слова подарила мне женщина, которая заявляла, что может видеть будущее, — донесся тот же голос — женский, знакомый, и ему вторило эхо в коридоре. — «Как же такое возможно? — спросил я в ответ. — Уж не коснулась ли тебя пустота?»
И та женщина рассмеялась. «О нет, милый король. Прошлое — это будущее, и как жили люди до тебя, так жить и тебе».
«Выходит, я могу лишь повторить то, что уже сделано?»
«В некотором роде да. Ты полюбишь. Тебе будет больно. Ты будешь мечтать. И ты умрешь. Прошлое каждого человека — твое будущее».
«Тогда в чем смысл? — недоумевал я. — Если все уже увидено и сделано?»
«Вопрос не в том, будешь ли ты любить, страдать, мечтать и умирать, — ответила она. — Он в том, что ты будешь любить, почему тебе станет больно, когда ты будешь мечтать, и как ты умрешь. Это твой выбор. Ты не можешь выбрать цель путешествия, только путь как таковой».
Далинар, рыдая, снова уронил ключи. Спасения нет. Его ждет новое падение. Вино поглотило бы его, как огонь поглощает труп, оставляя только пепел.
Выхода нет.
— С этого началось мое путешествие, — продолжал голос. — И начинается мое сочинение. Я не могу назвать эту книгу историей, потому что в самом фундаментальном смысле она таковой не является. В ней не один сюжет, а много. И хотя у нее есть начало — прямо здесь, на этой странице, — путь мой не может закончиться по-настоящему. Я не искал ответов. Чувствовал, что они у меня уже есть. Множество, из тысячи разных источников. И не искал «самого себя». Это банальность, которую люди приписывают мне, и я считаю, что эта фраза не имеет смысла. По правде говоря, уходя, я стремился лишь к одному. К путешествию.
В течение многих лет Далинару казалось, что он видит все вокруг сквозь дымку. Но эти слова… что-то в них… Могут ли слова излучать свет?
Холин отвернулся от двери и пошел по коридору в поисках источника голоса. Внутри королевского читального зала он нашел Ясну с огромным томом на пюпитре. Она читала вслух и как раз переворачивала страницу, насупившись.
— Что это за книга? — спросил Далинар.
Ясна вздрогнула. Вытирая слезы, она размазала макияж, и глаза стали… чистыми, но похожими на раны. Дыры в маске.
— Из нее мой отец взял ту цитату, — объяснила она. — Ту, которую…
«Которую он написал перед смертью».
Об этом знали лишь немногие.
— Что это за книга?
— Старый текст. Древний, когда-то уважаемый. Он связан с падшими Сияющими, так что никто больше на него не ссылается. Здесь должен быть какой-то секрет, загадка последних слов моего отца. Шифр? Но какой?
Далинар опустился в одно из кресел. Он чувствовал, что у него нет сил.
— Ты мне почитаешь?
Ясна посмотрела ему в глаза, жуя губу, как она всегда делала в детстве. А потом принялась читать громким, сильным голосом, с первой страницы, повторив то, что он уже услышал. Далинар ожидал, что она остановится после главы или двух, но племянница этого не сделала, и он этого не хотел.
Далинар слушал, завороженный. Люди приходили, чтобы проверить, как у них дела; кто-то принес Ясне воду. В кои-то веки он не просил их ни о чем. Все, чего ему хотелось, — это слушать.
Он понимал слова, но в то же время как будто упускал то, о чем говорилось в книге. Это были зарисовки о короле, который покинул свой дворец, чтобы отправиться в паломничество. Далинар не мог определить, даже для себя, что именно настолько поразило его в этих сказках. Оптимизм? Разговоры о путях и выборе?
Повествование было таким непритязательным, сильно отличаясь от велеречивых историй о жизни общества или сражениях. Просто серия рассказов с неоднозначной моралью. Потребовалось почти восемь часов, чтобы прочесть всю книгу, но Ясна не выказала желания остановиться. Когда же прозвучало последнее слово, Далинар вновь заплакал. Ясна промокнула собственные глаза. Племянница всегда была намного сильнее, чем он, но сейчас они что-то друг с другом разделили. Это были их проводы души Гавилара. Их прощание.
Оставив книгу на пюпитре, девушка направилась к Далинару, когда он встал. Они молча обнялись. Через несколько мгновений она ушла.
Он подошел к книге, прикоснулся к ней, ощупал вдавленную надпись на обложке. Далинар не знал, как долго простоял там, когда заглянул Адолин:
— Отец? Мы планируем направить экспедиционные войска на Расколотые равнины. Твое участие было бы весьма кстати.
— Я должен, — прошептал Далинар, — отправиться в путешествие.
— Да, — согласился Адолин. — Это долгий путь. Может, успеем поохотиться по дороге, если будет время. Элокар жаждет поскорее уничтожить этих варваров. Можем справиться за год.
Пути. Далинар не мог выбрать свой конец.
Но, возможно, его путь…
«Старая магия может изменить человека, — как-то заметила Эви. — Сделать его великим».
Далинар выпрямился. Он повернулся и шагнул к Адолину, схватив его за плечо:
— Последние несколько лет я был плохим отцом.
— Ерунда, — возразил юноша. — Ты…
— Я был плохим отцом, — настаивал Далинар, подняв палец. — Тебе и твоему брату, вам обоим. Ты должен знать, как я тобой горжусь.
Адолин просиял, как сфера после бури. Вокруг него появились спрены славы.
— Мы пойдем на войну вместе, — заявил Далинар. — Как делали, когда ты был юным. Я покажу тебе, что значит быть человеком чести. Но сперва я с передовым отрядом — и, боюсь, без тебя — должен обезопасить Расколотые равнины.
— Мы обсуждали это, — нетерпеливо сообщил Адолин. — Как ты делал раньше со своим элитным отрядом. Проворно, быстро! Ты выступишь в поход…
— Поплыву, — уточнил Далинар.
— Поплывешь?
— Реки нынче полноводные. Отправлюсь на юг, а затем — на корабле в Думадари. Оттуда в Изначальный океан и сойду на берег в Новом Натанане. Так я подойду к Расколотым равнинам со своим войском и подготовлю все для вашего прибытия.
— Думаю, это логично, — согласился Адолин.
План и впрямь был логичный. Настолько логичный, что, когда один из кораблей задержался — Далинар остался в порту, послав большую часть войска в путь, — никто не счел это странным. А ведь на самом деле Черный Шип ввязался в неприятности.
Он взял с собой самых проверенных солдат и матросов, и они поклялись хранить тайну. И они попали на Расколотые равнины только после нескольких месяцев странствий.
Эви считала, что Старая магия может преобразить человека. Пришла пора проверить это утверждение.
106
Закон — это свет
Я нахожу Ба-Адо-Мишрам самой интересной среди Несотворенных. Говорят, она была наделена проницательным умом — великая княгиня вражеских сил и даже их командир во время некоторых Опустошений. Я не знаю, как это относится к древнему богу противника, поименованному Вражда.
Из «Мифики» Хесси, с. 224
Три дня неболомы, включая Сзета из Шиновара, летели на юг.
Они несколько раз останавливались, чтобы пополнить запасы из хранилищ, спрятанных на горных вершинах или в малоизвестных долинах. Чтобы найти сокрытые проходы, они часто взламывали по пять дюймов крема. Такое количество, вероятно, скапливалось за несколько веков, но Нин рассуждал об этих местах, как будто только что оттуда ушел. Он был сильно удивлен, когда обнаружил в одном из схронов остатки разложившейся пищи, — к счастью, запасы самосветов там были спрятаны таким образом, чтобы буря смогла их зарядить.
Только во время путешествия Сзет наконец-то начал понимать, насколько древним было это существо.
На четвертый день они добрались до Марата. Сзет бывал в королевстве раньше; он объездил большую часть Рошара в годы изгнания. Исторически Марат не был настоящим государством, но и не являлся краем кочевников, как заводи Хекси и Ту-Фалья. По сути, Марат был группой слабо связанных городов, которыми управляли племена, а во главе стоял великий князь. Хотя на местном диалекте он назывался «старшим братом».
Страна была удобной для остановки в пути из воринских королевств Востока в королевства Макабаки центрального и западного регионов. Сзет знал, что в Марате богатая культура и местные жители гордятся собой не меньше других наций, хотя в мировой политике никакой роли не играют.
Тем любопытнее было то, что Нин решил закончить их полет здесь. Они приземлились на равнине, поросшей странной коричневой травой, которая напомнила Сзету пшеницу, за исключением того, что травинки прятались в нору, оставляя на поверхности лишь колосящуюся верхушку. Колоски небрежно поедали дикие звери — широкие и плоские, словно диски на ножках. С помощью когтей они запихивали зерно в пасть.
Дисковидные животные, видимо, мигрировали на восток. Вместе с пометом они распространяли семена, которые, прилипнув к камням, переживали бурю и превращались в полипы. Следующий ветер уносил их дальше на запад, где они превращались в зерно. Все живое трудилось сообща — так Сзета учили в юности. Все, кроме людей, которые отказались от своего места. Они уничтожали, а не добавляли.
Нин кратко побеседовал с Ки и другими мастерами, и все — кроме самого Сзета и Нина — снова взмыли в воздух, устремившись к городу вдалеке.
Нин с Сзетом отправились в небольшое поселение на холме возле побережья.
Шинец знал, как выглядят последствия войны. Разбитые двери, развалины невысокой пробитой стены. Разрушения казались недавними, хотя все тела уже убрали, а кровь смыли Великие бури. Они приземлились перед большим каменным зданием с остроконечной крышей. Посреди завалов лежали сломанные могучие двери из духозаклятой бронзы. Сзет был бы удивлен, если бы кто-нибудь не вернулся, чтобы присвоить их из-за металла. Не каждая армия располагала духозаклинателями.
Ой, — очнулся меч у него на спине. — Мы пропустили веселье?
— Тиран в Тукаре решил прекратить войну с Эмулом и захватить восточные земли? — предположил Сзет, окидывая взглядом тихий город.
— Нет, — ответил Нин. — Здесь другая опасность. — Он указал на здание со сломанными дверями. — Сзет-сын-Нетуро, можешь прочитать надпись над дверью?
— Нет, абоши. Надпись на местном языке, алфавит мне незнаком. — Божественный почетный титул, как предположил Сзет, лучше всего подходил для обращения к одному из Вестников, хотя его народ так именовал лишь великих горных спренов.
— Там написано «справедливость». Это было здание суда.
Сзет последовал за Вестником вверх по ступенькам в просторный главный зал разрушенного здания суда. Здесь, куда не могла проникнуть буря, они нашли кровь на полу. Никаких тел, но много брошенного оружия, шлемов и — что встревожило — скудного имущества мирных граждан. Люди, вероятно, спрятались здесь во время битвы, в последней попытке отыскать безопасное место.
— Те, кого вы называете паршунами, именуют себя певцами, — пояснил Нин. — Они захватили город и заставили выживших трудиться в доках дальше по побережью. Сзет-сын-Нетуро, было ли случившееся здесь справедливостью?
— С чего бы? — Сзет содрогнулся. Из темных углов комнаты как будто доносились зловещие шепоты. Он приблизился к Вестнику ради безопасности. — Обычных людей, живущих обычной жизнью, внезапно атаковали и перебили?
— Плохой довод. Что, если лорд этого города перестал платить налоги, а затем заставил своих людей защищать город, когда прибыли высшие власти? Разве князя не оправдывает то, что он стремится поддерживать порядок на своих землях? Иногда справедливо убивать обычных жителей.
— Но тут-то произошло не это, — возразил Сзет. — Ты сказал, что это было вызвано армией вторжения.
— Да, — мягко согласился Нин. — Это вина захватчиков. Такова правда. — Он продолжил путь через пустой зал, и шинец держался рядом. — Сзет-сын-Нетуро, ты находишься в уникальном положении и будешь первым, кто принесет клятву неболома в новом мире — в мире, где я потерпел неудачу.
Они нашли новые ступеньки возле задней стены. Сзет достал сферу для света, поскольку Нин в нем как будто не нуждался. К тому же свет отогнал шепоты.
— Я посетил Ишара, — продолжил Нин. — Вы называете его Ишу-сын-Бога. Он всегда был самым мудрым из нас. Я не хотел… верить… в то, что случилось.
Сзет кивнул. Он понял. После первой Бури бурь Нин настаивал, что Приносящие пустоту не вернулись. Он выдвигал одно оправдание за другим, пока в конце концов не был вынужден принять увиденное.
— Я трудился тысячи лет, чтобы предотвратить новое Опустошение, — вещал Нин. — Ишар предупреждал меня об опасности. Теперь, когда Честь мертв, другие Сияющие могут нарушить баланс Клятвенного договора. Они способны свести на нет определенные… меы, которые мы приняли, и враг этим воспользуется.
Он задержался на ступеньках и посмотрел вниз на свою руку, в которой появился блестящий осколочный клинок. Один из двух недостающих Клинков чести. Народ Сзета заботился о восьми. Когда-то давным-давно их было девять, потом этот исчез.
Сзет видел его изображения: поразительно прямой и безыскусный для осколочного, но все же элегантный. Две прорези бежали по всей длине оружия — щели, которых никогда не могло существовать в обычном мече, так как они ослабили бы его.
Они двигались по мансарде в верхней части зала суда. Хранилище записей, судя по разбросанным на полу учетным журналам.
Обнажи меня, — посоветовал меч.
— Зачем, меч-ними? — прошептал Сзет.
Чтобы сразиться с ним. Я думаю, он может быть злым.
— Он один из Вестников; из тех, в ком меньше всего зла в этом мире.
Хм. Это точно не сулит ничего хорошего этому миру. Как бы там ни было, я лучше того меча, который у него есть. И могу это доказать.
Пробравшись сквозь юридический мусор, Сзет присоединился к Нину у окна мансарды. Вдалеке береговая линия изгибалась, образовывая большую бухту, где блестела голубая вода. Там виднелось множество мачт кораблей, вокруг суетились фигуры.
— Я потерпел неудачу, — повторил Нин. — И теперь, во благо людей, справедливость должна свершиться. Очень трудная справедливость, Сзет-сын-Нетуро. Даже для моих неболомов.
— Абоши, мы будем стремиться быть такими же бесстрастными и логичными, как ты.
Нин рассмеялся. В его смехе отсутствовала радость, которую ожидал услышать Сзет.
— Я? Нет, Сзет-сын-Нетуро. Меня едва ли можно назвать бесстрастным. В этом и заключается проблема. — Он замолчал, уставившись в окно на далекие корабли. — Я… отличаюсь от того, каким был когда-то. Может, я изменился к худшему? Несмотря на все это, часть меня желает быть милосердной.
— Разве… милосердие — такая плохая вещь, абоши?
— Неплохая, просто хаотичная. Если ты глянешь записи в этом зале, то увидишь, что одна и та же история повторяется в них вновь и вновь. Снисходительность и милосердие. Мужчин освобождают от наказания за содеянное, потому что они были хорошими отцами, или любимы в обществе, или ради чего-то важного. Некоторые из тех, кого освобождают, меняют жизнь и становятся полезными для общества. Другие повторяют свои преступления и творят великие трагедии. Дело в том, Сзет-сын-Нетуро, что мы, люди, не умеем предвидеть, кто и как себя поведет. Цель закона состоит в том, чтобы нам не приходилось выбирать. И тогда наивная сентиментальность не сможет нам навредить. — Он снова посмотрел на свой меч. — Ты должен выбрать Третий Идеал, — сообщил он Сзету. — Большинство неболомов посвящают себя закону и решают в точности следовать законам тех земель, куда отправятся. Хороший вариант, но не единственный. Думай мудро и выбирай.
— Да, абоши.
Читать бесплатно другие книги:
