Рок-звезда Истон Биби

24

Январь 2000

Стиснув руку Ганса, я привстала на цыпочки. Мы снова ехали по эскалатору вниз, снова в мой обожаемый город под городом. В наш город.

В прошлом декабре я решила, что идея идти учиться в центре города была самой худшей моей идеей. Из-за асфальта летом в городе было гораздо жарче. А зимой, как выяснилось, там было гораздо холоднее из-за того, что высокие дома заслоняли солнце, а все проходы между ними дико продувались. А открытые платформы метро были еще хуже. Поезда ходили раз в пятнадцать минут, и, я уверена, единственным источником тепла там была только ярость всех пассажиров. Ожидая чертова поезда, трясясь в чертовом поезде, идя с чертовой станции до кампуса, перебегая от здания к зданию между занятиями и делая все то же самое в обратном порядке, я провела гораздо больше времени, морозя себе задницу, чем в принципе считала возможным.

Но все это было в декабре.

А сейчас шел январь. А в январе Ганс начал учиться вместе со мной. И вместе мы могли бы быть хоть на Аляске. С моим большим, сильным плюшевым мишкой мне везде было тепло.

Мне в нос ударил запах жареных орехов. Ганс улыбнулся. Держась за руки, мы шагнули с современной движущейся лестницы на старые, вымощенные кирпичом улицы Подземной Атланты. Все четыре наших отягощенных рюкзаками плеча расслабились, когда мы шли под звуки саксофона мимо витых фонарей и освещенных магазинных витрин.

Ганс погладил мне ладонь большим пальцем, и время замкнуло свой круг. Я подняла наши руки к губам и поцеловала его палец, который всегда лежал поверх моего.

– Когда мы тут были в прошлый раз, я могла думать только о том, как мне хочется взять тебя за руку, – призналась я, мечтательно улыбаясь. – Не могу поверить, что с тех пор прошло всего полгода.

Ямочки на щеках Ганса стали глубже, а щеки под пятичасовой щетиной порозовели.

– Хочешь знать, о чем я тогда подумал?

– О чем?

– Только не смейся.

Я закусила губу, чтобы удержаться и сохранить серьезное лицо.

– Я думал, интересно, кто-нибудь когда-нибудь тут женился, или… мы могли бы стать первыми.

Мои глаза наполнились слезами, а рот приоткрылся в безмолвном вскрике.

Остановившись, Ганс повернулся ко мне.

– Я знаю, что тебе еще мало лет, и не хочу ни пугать тебя, ни давить на тебя, но…

– Это прекрасно, – прошептала я, глядя на него полными слез глазами. – Это просто идеально. Хочу сделать это прямо сейчас.

Ганс облегченно улыбнулся. Потом наклонился и поцеловал меня.

– Да тебе еще даже сигареты не продают.

– Пш-ш. Мы же на Юге. Я могу выйти замуж с поддельной запиской от родителей.

Ганс рассмеялся. Его взгляд скользнул куда-то мне за плечо. И его лицо просияло.

– Поддельная записка и кольцо. Пошли.

Взяв за руку, Ганс подвел меня к древнего вида тележке посреди улицы, в которой был устроен ювелирный киоск. Пожилой дядечка с кустистыми усами сидел на табуретке возле нее, читая газету.

– Выбирай, что хочешь. Это только на сейчас. Потом я куплю тебе что-нибудь получше.

Дядечка приподнял взгляд и поморщился, услышав Гансовы слова.

Тихо хихикая, я начала изучать подложки с кольцами. Они были навороченными. На табличках вокруг были слова «Золото 14к» и «Настоящие бриллианты». Я никогда не носила настоящих украшений, кроме своего пирсинга, так что слегка растерялась.

– Может, ты сам выберешь для меня? – с надеждой спросила я. – Я не могу.

Ганс с улыбкой постучал по пластику над маленьким колечком из белого золота с полоской черных бриллиантов.

– Мне нравится это, – сказал он. – Черные бриллианты – это круто, правда? А потом, когда я куплю тебе настоящее кольцо на помолвку, ты сможешь носить это как обручальное.

«Мой милый, прекрасный мальчик-наоборот».

Только Ганс мог предложить девушке обручальное кольцо в качестве помолвочного и помолвочное вместо обручального.

И оно было черно-белым, как он сам.

– Я его обожаю, – просияла я.

Наклонившись, Ганс робко поцеловал меня и прошептал:

– А я обожаю тебя.

Раздраженный дядечка измерил мне палец и достал из ящика в глубине тележки кольцо пятого размера. Пока я надевала его на палец и восхищенно любовалась своей левой рукой, Ганс дал дядечке кредитку и подписал чек.

Взявшись за руки, мы пошли в свой любимый мексиканский ресторанчик. По пути я выбирала места для свадебных фото, указывая на них левой рукой, а Ганс время от времени наклонялся и целовал меня. В ресторане мы скинули рюкзаки и пальто, запихали их на лавку, а сами сели напротив, рядышком, пьяные от любви, своих мечтаний и звуков саксофона.

Ганс заказал все тако, которые были в меню, я же вместо обеда упивалась видом своего кольца. Проверив расписание, мы определились, где будем встречаться во время перерывов, и посмеялись, что я записала его на курс феминологии в качестве курса по выбору.

Жизнь под землей была прекрасна.

Даже слишком.

Когда я наконец оторвала взгляд от своего кольца и перевела его на часы в телефоне, то поняла, что мы опаздываем на занятия, начинающиеся в час дня.

Ганс помахал официантке и протянул ей карточку. Прежде чем мы успели натянуть пальто и рюкзаки, официантка вернулась с неловким видом.

– Ваша карта не проходит.

Ганс нахмурил брови.

– Правда? Может, попробуете еще раз?

– Я пробовала трижды, сэр. Она не проходит.

Я рассмеялась и взяла у нее карточку. Открыв кошелек, я дала ей свою дебетовую карту, а бесполезный кусочек пластика, принадлежащий Гансу, засунула на пустое место рядом.

– Вот так. А это я оставлю себе, – сказала я Гансу, дразнясь. – Тебе нельзя ее доверять.

Официантка исчезла.

– Черт. Я забыл положить туда денег, которые мама вчера дала мне на учебники. Вот блин. Я тебе все верну.

– Да не волнуйся, – сказала я, беря у официантки чек и ручку. – Теперь я буду следить за твоими счетами. Ты в прошлом месяце уже три раза превышал лимит.

«Двадцать пять баксов плюс налоги за какие-то тако? Фигасе».

Я подписала чек и с улыбкой вернула его официантке.

– Пошли. На феминологии мужчин не ждут, – пошутила я, хватая Ганса за руку. Переплетя пальцы, мы быстро пошли к эскалатору, который поднимет нас в современную Атланту.

Проскальзывая пальцами между его костяшек, я ощутила свое кольцо на безымянном пальце.

А еще я заметила, что мой большой палец оказался поверх его пальца.

Он никогда раньше не бывал наверху.

В этот момент что-то новое и восхитительное и что-то саднящее и неприятное начали битву за внимание у меня в голове.

Угадайте, кого из них я предпочла не заметить.

25

Февраль 2000

«Будет так весело», – думала я.

«Я же всегда хотела попасть на Марди Гра!»

«А ехать десять часов в фургоне со всеми парнями не так уж и страшно».

Во-первых, ехать в фургоне было так страшно. Трип настаивал, чтобы мы бесконечно слушали его тяжелую мерзость «Death, Murder, Mayhem». Я всю дорогу тряслась на заднем сиденье, отчего меня дико укачало, и к моменту, когда мы дотащились до Нового Орлеана, я могла различать по запаху пердеж каждого из парней.

Во-вторых, я довольно быстро выяснила, что во время Марди Гра улицу Бурбон-стрит надо бы переименовывать в реку Бурбона, и то только потому, что более подходящее название, река Блевотины-Мочи-Пива-и-Бусин – слишком длинное и не влезет на указатель. Я уже много миль тащилась по этому жидкому говну глубиной сантиметров десять, пытаясь отыскать место, откуда можно было бы увидеть, как мимо проплывет помост «Фантомной Конечности». Я была счастлива, что на мне были мои ботинки, но мне было тошно при мысли, что для того, чтобы отмыть их, мне, возможно, потребуется брандспойт.

Ну и, в-третьих, в лицезрении кучи девочек-подростков и взрослых теток, только и ждущих, чтобы заголить свои сиськи перед твоим парнем, нет ничего веселого. Ни-че-го. Особенно когда тебе самой совершенно нечего предъявить, кроме двухкилограммового водяного лифчика и двух комариных укусов, украшенных парой дверных ручек из нержавейки.

Ну, хотя бы в Новом Орлеане в феврале было теплее, чем в Атланте. Тут сказать нечего. И архитектура была ничего. И музыка. И все огни. И пальмы. Если бы не вся эта пакость на улицах, голые сиськи и десять часов обратной дороги в газовой камере, то, думаю, было бы очень даже прикольно.

Я плюнула на идею найти идеальное место на этой улице Бурбона и плюхнула свою усталую, голодную, надутую жопу на какие-то непонятные ступеньки. Кажется, они вели в какую-то сувенирную лавку или угловой магазинчик, да хоть в киоск по продаже чертовых кукол-вуду – мне было без разницы. Для меня это было только место, откуда я буду смотреть, как мой парень смотрит на чужие сиськи.

«Йу-ху-у-у-у».

Высокий, ужасно тощий мужик в комбинезоне вывалился из дверей лавки и повис на перилах рядом с тем местом на верхней ступеньке, где села я. «Господи. Эда крайняя леди беременна. У меня теперь болид спина и ноги, и я хочу соленый огурец!» – у него был сильный креольский акцент, ковбойские сапоги из змеиной кожи, и он был обрит наголо. Мужик прикурил сигарету, затянулся и драматически выпустил дым.

– Радуйся, мон шер, что ты-то не залетела. Эдо хуже всего.

Поглядев на него, я оглянулась по сторонам, не будучи уверена, что он обращается именно ко мне. Потом, нахмурившись, попыталась понять, что надо отвечать на такое странное заявление. В конце концов я проговорила:

– Э-э-э… Мои поздравления?

Тощий мужик рассмеялся и поглядел на меня сверху вниз. У него были высокие скулы и очень бледная кожа. Лысая голова блестела. А глаза были живыми и безумными.

Подняв руку, он стиснул какой-то амулет, висящий на шнурке у него на шее, и погладил им себя по подбородку. Его глаза на секунду закатились, после чего снова уставились на меня.

Мужик медленно кивнул, одобрительно мыча.

– Ты не беременна, и ты веселая. Ты мне нравишься, – ухмыльнулся он. – Я – Джон.

– Биби, – сказала я, протягивая ему руку.

Джон отскочил, подняв руки вверх, словно я пыталась всучить ему гремучую змею.

– Нет, нет, нет, нет, нет. За такое надо платидь.

– Я должна платить, чтобы пожать руку? – мой вопрос прозвучал злее, чем я думала. Но я была страшно расстроена, что провела целый день одна, потому что Ганс должен был буквально плыть по Потоку Сисек, и мои навыки общения пострадали.

– О-о-о, – присвистнул Джон, качая головой. – Да туд в тебе эдод страх, девочка.

– Простите, – сглотнув, я постаралась взять себя в руки. – Я просто… У меня плохое настроение. Очень рада с вами познакомиться.

Улыбнувшись, Джон указал на меня пальцем.

– Плохойе настройение оттого, что туд все эдди люди, – он обвел улицу рукой с зажатой в костлявых пальцах сигаретой, – и никто не обращайет на тебя вниманийе, – он кашлянул, хихикнул и снова затянулся.

– Да, верно, – пожала я плечами. – Вы совершенно правы.

– Я знаю! Йа всегдда прав. За эддо мне и платяд.

– Кто платит?

– Эдди люди, – он оглядел толпу. – Они приходдят ко мне. Я говорю им правдду. Они платяд.

– Так вы предсказатель? – спросила я, наклоняя голову набок.

– Да! Я вижу всякойе, – он постучал средним пальцем по виску.

– Ух, как здорово. А как это работает? Вам надо коснуться человека?

Я стала смотреть на Джона очень внимательно. Я никогда раньше не видела предсказателя. Я очень скептически относилась ко многим вещам, но почему-то к этим вещам не относились предсказатели.

А еще, если вам интересно, привидения и инопланетяне.

– Я беру твойу руку, я знайу твойу жизнь. Я смотрю на твойю руку, я знайу твойе будущейе.

– Правда? А можно, вы посмотрите на мою руку? Я заплачу.

Джон улыбнулся и закрыл глаза, будто к чему-то прислушиваясь.

Я лично слышала только пьяные вопли «Йу-ху-у-у» от толпы на улице, громкие басы какой-то очередной группы, проплывающей по улице Бурбона, но Джон явно был на какой-то другой волне.

– Нет, – наконец ответил он, улыбаясь.

– Нет?

Джон снова затянулся и потряс головой.

– Нет. Ты слишком яркайа, я и так вижу твойе будущейе.

– Правда? – я выпрямилась и полностью повернулась к нему. – И что вы видите?

Джон поглядел мне в глаза.

– Я тебе не скажу. Ты думайешь, ты большайя, но ты еще ребенок. Тебе придется выучить кое-что самой, и эддо будет нелегко. Я не могу забрать эддо у тебйя.

– Так вы мне не скажете, что увидели? Господи, это что, так ужасно? – я снова повернулась и уставилась в толпу. Меня охватил страх. Мне даже не приходило в голову, что новости могут быть плохими. У меня засосало в желудке, как будто я только что съехала с высокой горки.

Джон улыбнулся и закрыл глаза. Потирая подборок своим амулетом, он проговорил:

– О, нет, нет, нет. Не плохое. Ты проживешь долго, дитя. Ты будешь наслаждаться жизньйу. У тебя будет двое детей – мальчик и девочка. А муж, он не будет тйебя обижадь. Ты будешь с ним всегда. Но остальнойе… – он медленно покачал головой. – Ты должна будешь узнать сама. Тебя ждуд сйюрпризы, мон шер. И когда они придуд, ты узнаейешь себя.

Я изо всех сил старалась запомнить до последней буквы все, что он говорил, но в тот момент единственными словами, которые мог усвоить мой незрелый подростковый мозг, были: «Ты будешь с ним всегда».

По моему мрачному лицу расплылась широкая улыбка.

– Спасибо, Джон. Мне стало гораздо легче. Ты даже не представляешь. Вау. Можно… Я тебя обниму?

Вскочив со ступеньки, я подлетела к Джону, стоящему возле двери, и сжала его в объятиях, обхватив руками поперек туловища. Но вместо того, чтобы обнять в ответ, высокое, костлявое тело Джона окаменело в моих объятиях. Выпустив его, я отступила на шаг, боясь, что сделала ему больно или перешла какую-то грань.

Но Джона там будто не было. Его глаза закатились под лоб, как будто у него был припадок, но он не бился в судорогах. Он просто стоял, застыв на месте, как белоглазая статуя.

А потом прошептал: «Одиннадцать». Дважды.

«Одиннадцать одиннадцать? А это что еще за херня?»

– Джон? – мне хотелось встряхнуть его, но я решила, что лучше его не трогать.

Глаза Джона медленно вернулись в нормальное состояние, и он помотал головой, словно пробуждаясь от сна.

– Догда ладно, – он улыбнулся и открыл дверь лавки. – Laissez les bon temps rouler!

И исчез за дверью.

«Че за херня?»

Я снова уселась на ступеньку, собираясь обдумать и проанализировать все, что Джон успел мне сказать, но тут услыхала вдалеке ритмичные звуки ударов приближающегося барабана. Каждый новый удар барабана раздавался громче, чем предыдущий.

Парад начался.

Улица кипела радостной энергией. Живой. Подвижной. Заразной. Она захватила и взбодрила меня. Напомнила, что я не кто-нибудь, а Брук, на фиг, Бредли. Любитель жизни. В бойцовских ботинках. Живущая безрассудно. И я не дуюсь. Ну, в смысле дуюсь, но не тогда, когда можно классно провести время.

Так что я сделала то, что всегда делала Брук Бредли на вечеринках. Я вытащила из сумки бутылку со смесью виски и колы, влила ее в пустой желудок и стала искать своего парня.

Там были платформы в виде огнедышащих драконов, в виде точных моделей речных судов, десятки плотов-крокодилов, но единственная интересующая меня – это плот с пятиметровым шутом-арлекином спереди. Я знала, что мой парень будет на нем. Я изо всех сил вглядывалась во тьму улицы Бурбона, не обращая внимания на связки пластиковых бус, которыми меня осыпали, пока он не появился.

Этот плот с шутом принадлежал местному бару с названием «Дикий Джокер», который славился своей живой рок-музыкой. Новый менеджер «Фантомной Конечности», предоставленный «Violent Violet», водил шашни с хозяином и обеспечил ребятам участие. Это была отличная возможность засветиться. Во Французском квартале этой ночью были тысячи людей, и я была уверена, что все они так или иначе услышали визгливые рулады Трипа.

Шут спереди платформы был как минимум пять метров в высоту и выглядел так, как будто нанюхался до ручки. У него были безумные глаза. И улыбка маньяка. Трип, которого я наконец разглядела, был чем-то похож на него. Он завывал, махал руками и едва не трахал стойку микрофона, а вся группа играла на удивление красивую песню «Love Like Winter», что, как я подозревала, было требованием их студии.

Толпа буквально обезумела. Кроме нескольких пеших ансамблей, на плотах больше не было живой музыки, а аудитория явно любила рок-н-ролл. Сиськи так и мелькали. В Трипа швыряли пригоршни бусин, а он так и пялился на воплощение своей фантазии «Девки пошли в отрыв». И там, в конце платформы, стоял Ганс, с опущенной головой играющий на гитаре.

Я выкрикнула его имя, но среди всего шума и музыки он не мог услышать меня. Я закричала громче, хотя и понимала, что это бесполезно. В панике я схватилась за декоративный металлический шест, подпирающий навесной балкончик на втором этаже, и взобралась на перила лестницы.

– Га-а-анс! – заорала я, размахивая свободной рукой. – Га-а-анс!

Он даже головы не поднял, но, к счастью, мои махания привлекли внимание Трипа. Сделав два шага направо, он хлопнул Ганса по руке и с ухмылкой показал на меня. Затаив дыхание, я следила, как мой парень смотрит по направлению вытянутого пальца Трипа. Пока его взгляд скользил по толпе, по мне с головы до ног пробежали мурашки.

«Ну же, давай, детка, смотри сюда… Сюда…»

Я размахивала рукой, как ненормальная, едва не теряя равновесие, но прежде чем на меня упал любимый взгляд, какой-то здоровый мужик, стоящий подо мной на тротуаре, поднял к себе на плечи страшно пьяную блондинистую девку.

И эта Барби Марди Гра тут же сдернула с себя майку, задергалась и заорала: «ГДЧ!»

Когда взгляд Ганса вместо меня упал на нее, во мне застыла кровь. Когда его сжатые губы кокетливо улыбнулись ей, а не мне. Когда он, покраснев, мотнул головой при виде ее трясущихся сисек, которые наверняка были большими и мягкими, а вовсе не похожими на грудь мальчика-сиротки, как у меня.

– Ганс! – снова заорала я, вступая в борьбу и качаясь на перилах, как новорожденный жираф, но было поздно.

Его взгляд снова вернулся к его гитаре. На его прекрасном лице все еще оставалась тень улыбки. И именно от этой улыбки оледеневшая вода в моих жилах начала закипать. Жар ударил мне в лицо и в кончики пальцев, и я так сильно стиснула столб, что просто удивительно, как он не сплющился в моем кулаке, словно алюминиевая банка.

Очевидно, Джон был прав. Я, должно быть, действительно сильно нуждалась во внимании, потому что, не успев понять, что я делаю, я сорвала с перил свою пьяную жопу, подобрала с земли горсть бусин и швырнула их прямо в проплывающего мимо Ганса. В ту же секунду, как эти лиловые, зеленые, золотые шарики вылетели у меня из руки, я глубоко пожалела о своем поступке, но было поздно. Мне оставалось только зажмуриться и затаить дыхание, пока эти крошечные пули летели над толпой в сторону моего любимого.

К счастью, пластиковые бусины не были особо аэродинамичны. Все они упали где-то между Барби Марди Гра и платформой, не долетев до желаемой цели несколько метров.

Фух! Взмахнув руками, я сбежала с четырех ступенек, отделявших лавку Джона от улицы, и побежала за гигантским шутом, уносящим моего милого.

– Чертов Марди Гра, – бормотала я, проталкиваясь и пропихиваясь сквозь поток людей, заполняющий улицу Бурбона.

Все это ничем не отличалось от остальных концертов «Фантомной Конечности». Какие-то парни по пути хватали меня за руки и за капюшон, стараясь притянуть к себе, но я была так поглощена собственным внутренним диалогом, что просто, не обращая внимания, продолжала изо всех сил проталкиваться дальше среди толпы.

«Чертов Ганс. Чертов Марди Гра. Чертова толпа».

«Блин, как я зла. И с чего это я так разозлилась? Ганс же не просил показывать ему сиськи».

«Нет, но ему точно понравилось на них пялиться».

«И что? Он же мужик».

«Вот именно. За его внимание боролись две девушки, одна – та, которую он любит, а другая с сиськами наружу, и угадай, на какую он поглядел? Типичный чертов мужик».

Я двинула локтем по ширинке какого-то другого типичного мужика и продолжила путь.

«Но это можно понять. Ну, в смысле, если бы за твое внимание боролись два парня, и у одного из них было бы все хозяйство наружу?»