Рок-звезда Истон Биби
– Рыцарь… Я… Прости меня. Я не хотела. Ты же знаешь, я…
– Цветы? – взревел он, перебивая меня. – Тебе нужны чертовы цветы, принцесса?
Дикий взгляд Рыцаря остановился на чем-то позади меня, и он рванул в засыпанный листьями двор перед заброшенным домом. Я в затаенном ужасе наблюдала, как Рыцарь остановился перед кустом азалии возле передней террасы. Она была усыпана темно-розовыми цветами, и ее, похоже, годами никто не подстригал. Нагнувшись и вцепившись руками в самую середину куста, Рыцарь начал тащить и дергать его, рыча и отдуваясь. Он драл его с нечеловеческой силой до тех пор, пока земля не сдалась и не отпустила чертову штуку со всеми корнями в тиски этого психа.
Обернувшись, Рыцарь уставился на меня безумными глазами. На его шее, лбу и мощных руках вздулись вены, из которых сочилась кровь от множества вспухших красных царапин. Когда он пошел в мою сторону, я подумала, не убежать ли. Представила, как сейчас повернусь и рвану к машине. Но мои ноги, как я ни умоляла, отказались со мной сотрудничать.
Так что мне осталось только моргать и ждать, пока Рыцарь не выдерет с корнем и меня.
Выйдя на улицу, Рыцарь швырнул куст на землю между нами и плюнул на него.
– Вот тебе твои долбаные цветы, принцесса. Ты довольна?
Из уголков моих глаз брызнули слезы. Мне было очень страшно и очень грустно. Грустно, потому что я сделала Рыцарю больно. Потому что он был слишком ненормальным, чтобы это исправить. Потому что каждая его попытка сделать романтический жест кончалась кровопролитием.
И потому что Ганс целовал другую.
Склонив голову набок, Рыцарь всматривался в мое лицо. От этого хищного взгляда у меня по спине побежали мурашки. Когда Рыцарь смотрел на кого-то вот так искоса, всегда случалось одно из двух, и оба варианта были своего рода атакой.
– В чем дело, Панк? – Рыцарь сделал шаг в мою сторону, отпихнув куст ногой. – Что-то ты как-то не рада.
Я сделала шаг назад, натолкнулась спиной на бампер его машины и поморщилась.
– Ты же сама это просила, нет? Ты должна теперь быть гораздо счастливее? – сделав еще шаг, Рыцарь остановился прямо передо мной. Вытянув руку, он снова схватил меня за рот, на сей раз приподнимая его уголки в насильной улыбке. – Ну же, улыбнись, Панк. Покажи мне, какая ты бываешь счастливая. Я хочу это видеть.
Я попыталась отшвырнуть его руку. По моему застывшему лицу пролились новые слезы.
– Иди к черту! – промямлила я своим искаженным ртом, толкая обеими руками Рыцаря в грудь.
Он покачал головой.
– Тц-тц-тц. Не очень-то вежливо, принцесса.
– Прекрати меня так называть! – заорала я, пиная его по голени.
– Но тебе же нравится быть маленькой принцессой. Ты сказала, ты от этого счастлива, – Рыцарь еще сильнее потянул вверх уголки моего рта.
Закрыв глаза, отчего у меня по щекам потекло еще больше слез, я прошептала сквозь стиснутые зубы:
– Я тебя ненавижу.
Наклонившись, Рыцарь прислонился лбом к моему лбу. Он пах «Южным Успокоителем» и «Кэмел лайтс».
Точно, как я сама.
– Хорошо, – прошептал Рыцарь.
Не отпуская моей жуткой улыбки, он прижался ртом к плотно сжатому шву моих губ.
Я ждала искры. Того электрического удара, который пронизывал меня, как молния, от головы до ног всякий раз, когда меня касались его губы.
Но ничего не случилось.
Вместо этого я ощутила себя униженной. Оскорбленной. Слабой.
«Нет! – сказал маленький голос в моей маленькой голове. – Отпусти меня! Перестань!»
Но Рыцарь не перестал. Он расслабил хватку вокруг моей псевдоулыбки ровно настолько, чтобы углубить поцелуй. Свое насилие над моим ртом. Я хотела откусить ему язык, но так делают только большие девочки.
А я не была большой. Больше не была.
Рыцарь снова сделал меня маленькой.
Я поняла, что он прав. Я правда принадлежала ему. Я была его любимой куклой. Он мог играть со мной, жечь мне волосы, рвать мое платье, бросать меня под дождем, но, когда он снова хотел играть со мной, я была тут, ожидая его в той же самой луже сожалений, где он меня бросил.
Я позволила ему запустить руки под майку, которую дал мне Ганс. Позволила сдернуть лифчик и потрогать соски, в которые он сам же вдел стальные гантельки два года назад. Я позволила ему делать с моим телом все, что он хочет, потому что меня там не было. В своем сознании я стояла на безопасном расстоянии, воображая другие, более приятные сценарии, чем тот, что реализовывался на этой улице.
Я представляла, как отпихиваю Рыцаря. Пинаю его по яйцам. Ору, чтоб он не смел меня трогать, когда я этого не хочу. Представляла, как появится Ганс и спасет меня от моего мучителя, словно принц из сказки, которым я его считала. Может, он появится сзади и ударит Рыцаря по башке упавшей веткой дерева. Или своей гитарой! Это было бы так поэтично. Или он просто подъедет на своей БМВ, я вскочу в нее, и мы рука об руку умчимся вдаль.
Я была настолько погружена в свои мысли, что едва замечала, как Рыцарь расстегнул мои штаны из кожзама и спустил их до колен. Как его руки, подхватив меня под зад, посадили меня на бампер. Как он вынул свой член из штанов и провел его головкой по моей скользкой плоти. Мое предательское тело увлажнилось для него, но мой разум был далеко-далеко, мое сердце спряталось, а моя гордость валялась в осколках у нас под ногами.
Когда Рыцарь вошел в меня, я поглядела через его плечо на свою машину. Насколько другим был бы этот вечер, если бы я просто уехала. Я мечтала о том, как могла бы ехать по пустым дорогам домой к родителям. Каким мирным и спокойным было бы все вокруг в это позднее время. Только повороты и высокие деревья вокруг. Интересно, а что бы я слушала по пути?
Рыцарь обхватил меня теснее и зарылся лицом в мою шею, ускорив темп. Мои ноги, связанные в щиколотках, болтались у него по бокам. Мои руки держались за ржавый хромовый бампер, на котором я сидела, из моих мертвых глаз потоками текли черные слезы. Рыцарь мог обладать моим телом, телом тряпичной куклы, но это все, что он мог получить.
Мое сердце принадлежало другому.
С недовольным рыком Рыцарь вышел из меня и засунул свой торчащий член обратно в штаны.
– Блин! – он отскочил от меня, схватившись за голову и бранясь, и с яростью накинулся на куст азалии, лежавший посреди улицы. – Бли-и-ин!
Соскакивая с бампера, возвращая на место трусы и штаны и наблюдая, как Рыцарь раздирает несчастный куст на кусочки, я не понимала, что произошло. Что тут вообще происходит.
Когда я натягивала обратно лифчик, возле моих ног приземлился темно-розовый бутон. Я уставилась на прекрасный умирающий бутон, и во мне что-то шевельнулось. Что-то, что вновь пробудило мою ярость. Я не была способна в этот момент чувствовать что-либо из-за себя самой, но из-за этого цветка я разъярилась. Он был еще ребенком. У него даже не было шанса раскрыть весь свой потенциал до того, как Рыцарь разлучил его с друзьями, подчинил, унизил, напугал, сделал ему больно, а потом, покончив с ним, швырнул на улицу.
«Да блин. Я не дам погибнуть этому цветку. У него будет другая, новая жизнь, еще лучше, в гораздо более просторном и солнечном дворе. Из-за того, что случилось сегодня, эта сука только выиграет. Правда, детка? Иди сюда, давай с тобой вместе убираться отсюда».
Я нагнулась, подняла бутон азалии и свою сумку, которая упала с моего плеча в какой-то момент всего процесса, и убрала бедный помятый цветочек внутрь. А потом сделала то, что хотела сделать с того самого момента, как снова увидела эти глаза зомби. Я повернулась и, печатая шаг, пошла прочь.
– Панк, – позвал меня Рыцарь, бросая то, что еще оставалось от несчастного куста и пускаясь за мной.
Я не оборачивалась. Не отвечала. Глядя на цель, я шагала прямо к своей машине.
– Ну прости. Блин! Я же не… Ты же ничего не сказала. Какого хрена ты просто позволила мне делать все это? Почему не сказала, чтобы я перестал? – его голос дрожал и хрипел, а черты лица исказило раскаяние.
– А что, это имеет значение?
– Да, блин, это имеет чертово значение! – заорал Рыцарь. – Я не какой-то чертов насильник!
Я медленно кивнула, все еще глядя прямо перед собой.
– Хорошо.
«Шагай, детка. Ты почти у цели».
– Биби, постой.
Я продолжала идти.
– Биби, блин, погляди на меня, – его голос дрогнул, и вместе с ним дрогнула моя решимость.
Остановившись возле машины, я обернулась к нему.
В углах его кристально-голубых глаз, словно алмазы, блестели слезы, но челюсти были яростно сжаты.
– Я никогда…
– Что? – огрызнулась я, удивляясь сама себе. – Ты никогда не причинишь мне вреда? А знаешь что? Ты только это и делаешь! Вот буквально – только этим и занимаешься.
Рыцарь кивнул.
– Знаю, – его низкий голос был не громче шепота. Черты лица стали острыми. И злыми. – Это то, что я не перестаю тебе повторять. То, почему я старался держаться от тебя подальше. Почему не сказал тебе, когда я отправляюсь, – по мере того, как он выплевывал эти слова, его голос набирал силу. Но в его глазах в кои-то веки не было прежней злобы.
Там были слезы.
– И вот почему я отдал свою свободу, да всю свою чертову жизнь, чтобы уехать в пустыню. Спать там на земле, жрать собачью пищу, подставляться под пули и смотреть, как убивают ребят, потому что даже это лучше, чем тот ад, в который я попадаю всякий раз, как заставляю тебя плакать.
Сжав челюсти и выпятив подбородок, Рыцарь протянул руку и вытер потеки туши у меня под глазом. Не подумав, я дернулась и шарахнулась в сторону. Такой маленький – поворот шеи, легкий наклон назад, – но такой значительный жест. От выражения отчаяния на его лице мое сердце тоже разбилось, но в этот раз из-за себя самой. Потому что я потратила два года из семнадцати лет свой жизни на отношения с тем, кого боялась.
– Панк, погляди на меня. Пожалуйста. Я тебя люблю.
Но после встречи с Гансом я очень много узнала про любовь. Чем она бывает. А чем – не бывает. Как ее ощущают. Как она исцеляет, радует и заставляет сиять. Я годами считала, что Рыцарь любит меня, только потому что он мне так говорил. Он орал мне это. Корябал это своим психическим почерком на бумажках в школе и в своих письмах из Ирака. Но теперь я все понимала. Я знала, что Рыцарь на самом деле не любил меня, потому что от настоящей любви не больно. Она не унижает. Не заставляет тебя отдать все, что у тебя есть, не высасывает тебя насухо, а потом не выбрасывает твое безжизненное тело, когда из-за испытываемой вины становится слишком трудно смотреть на твой труп.
Я хотела сказать Рыцарю, что он не прав. Что он не способен никого любить. Но я не могла. Что бы он ко мне ни испытывал, это было максимальное приближение к любви, на которое он способен. Так что я позволила ему сохранить это.
Без этого у него не останется ничего, кроме ненависти.
Уставившись на свою руку, лежащую на дверце машины, я сделала глубокий вдох, обернулась через плечо на искаженное лицо Рыцаря и солгала:
– Я знаю, Рыцарь. Знаю.
Потом открыла дверцу, залезла в машину и захлопнула ее.
Уезжая, я в последний раз посмотрела в зеркальце на этого человека. Я никогда не забуду, как он выглядел, стоя там, на улице, в свете моих тормозных огней. Рыцарь был красным, красным, красным.
Снаружи и изнутри.
22
Я хотела домой, но, когда притормозила на углу, моя машина повернула не направо, в сторону скромного серого дома в пригороде, где лежали мои вещи. Она свернула влево, к «Маскараду». Теперь моим домом был Ганс, и я должна была найти его. Должна была сказать ему, что мне пофиг. Пофиг, что кто-то чужой касался его тела. Моего тела. Когда-нибудь наши тела сожгут так же, как многие другие до нас, и наши души, взявшись за руки, запляшут вокруг костра.
Когда у подножия холма завиднелся «Маскарад», мое сердце вскочило в глотку. Белый фургон Бейкера так и стоял на задней площадке. Подъезжая, я вдавила педаль сцепления в пол, а моя потная ладонь едва не соскользнула с рычага коробки передач, когда я переходила на вторую. Я свернула налево, на дорожку, обходящую здание бывшей фабрики, и еще раз налево, на засыпанную гравием площадку позади здания.
Мои фары осветили всю площадку, от пожарной лестницы до обломка стены, но ребят нигде не было. Выключив мотор, я вышла из машины, но не услышала их. До меня доносилась лишь ритмичная электронная пульсация с нижних этажей здания.
Ад.
Бросив машину, я побежала к главному входу. Снова взмахнув браслетом перед охранником, я пробежала мимо и взлетела по лестнице в Рай. Толпа рассеялась. В барах было пусто. А на сцене не было ничего, кроме динамиков, нескольких микрофонов и надувной секс-куклы, которую, наверное, притащил какой-то резвый фанат. Взбежав по ступенькам на возвышение, я заглянула за сцену, обнаружив там двоих парней в майках персонала, куривших косяк.
– Эй, – запыхавшись, спросила я. – А вы не в курсе, куда пошли ребята из «Фантомной Конечности»? Они еще тут?
Один из них, кудрявый, затянулся на всю глубину и, задержав дым в легких, пропищал:
– Ага… Я только что видел Трипа там, в Аду, – он выдохнул и закашлялся.
Его длинноволосый приятель добавил:
– Блин, я тоже хочу то, что курит этот засранец.
– Я тебе говорил, – кашлянув, кудрявый протянул ему косяк. – Малыш сегодня в ударе.
– Спасибо, – выдохнула я, пускаясь обратно вниз по шаткой лестнице.
Миновав клубы дыма, выходящие из Чистилища, бара с самыми печальными блюзами, я повернула налево у конца лестницы, в огромный зал типа ангара. Там вовсю пахали черные лампы, стробоскопы и диско-шары. На всех была флуоресцентная одежда и светящаяся в темноте краска. Можно было буквально учуять запах экстази, идущий от этой извивающейся, прыгающей, размахивающей светящимися палочками толпы на танцполе. Бетон под ногами дрожал от умца-умца-умца, раздающейся с пульта диджея. А на стойке бара, поливая толпу из бутылки шампанского, стоял Трипл Х.
Протолкавшись к бару, я обнаружила там Луиса и Бейкера, на которых висела пара девиц в пестрых сексуальных костюмах, но Ганса нигде видно не было.
Не желая прерывать флирт Луиса и Бейкера, я несколько раз дернула Трипа за его слишком вислые виниловые штаны.
– Трип! Трип!
Он взглянул на меня мутными, смеющимися глазами и промурчал:
– Эй, нар-род! Смотрите, кто решил побаловать нас своим присутствием!
– Где Ганс?!
Покачнувшись, Трип уселся на барную стойку, свесив ноги. Бармены продолжали подавать напитки с обеих сторон от него, как будто его там и не было.
– Ты все пропустила, лапуля! – прокричал он мне в ухо. – А агент-то пришел. Агент из «Violent Violent». «Violet Violet». «Vio»… ну, ты меня поняла. Этот засранец пришел. И сказал, что хочет, чтобы мы… играли… на Таймс-сквер… В новогоднюю ночь!
– Боже мой, Трип! Это потрясающе!
– Да! – активно закивал он. – Иди, скажи об этом своему.
– Да где он?
– Наверно, плачет там в свое пиво, как маленький, среди остальных печальных мудаков.
Чистилище.
– Спасибо, Трип! Поздравляю еще раз! – быстро обняв его за шею, я поспешила убраться оттуда к чертям.
В Чистилище было хуже, чем я думала. Я никогда раньше там не была, и теперь поняла почему. В Чистилище не было ничего, кроме музыкальных автоматов с блюзом, переполненных пепельниц и множества темных углов, в которые можно забиться.
Я тут же увидела Ганса. Он сидел возле бара в центре, глядя в стакан пива, который держал, обхватив ладонями. Его темные волосы падали на один глаз. Широкие плечи были опущены. А все жуткие лица с правого плеча неодобрительно смотрели на меня. Он был совсем не похож на парня, которому агент студии звукозаписи только что предложил участвовать в концерте на Таймс-сквер.
Он выглядел, как парень, чья девушка только что убежала посреди его выступления.
Я подошла к нему сзади, незамеченная, и обхватила за туловище руками. Его черная майка все еще была мокрой от пота, но я все равно прижалась к ней щекой, счастливая, что вот он, снова тут, в моих руках.
Ганс дернулся от неожиданности, потом выдохнул и прижал к себе мои руки, скрещенные на его плоском животе.
– Эй, – сказала я, целуя его загорелое плечо.
– Эй, – отозвался он, наклоняя голову, чтобы прижаться ко мне.
Кажется, мы оба не знали, с чего начать. А может, никто из нас просто не хотел начинать разговор. Может, мы оба просто хотели дать нашим чувствам и нашим телам говорить вместо нас.
Наконец Ганс прервал молчание.
– Почему ты ушла? – обида в его голосе пронзила мое сердце острием вины.
«Если бы я осталась, ничего бы не случилось».
– Меня начало тошнить, и я вышла наружу, на свежий воздух. А когда вернулась, увидела, что ты целуешь ту девицу из магазина, и я… я сорвалась. Прости. Мне не стоило уходить.
Ганс теснее прижал к себе мои руки.
– Нет, детка. Это ты прости. Клянусь, я не целовал ее в ответ. Она просто… напала на меня.
«На меня тоже кое-кто напал».
– Ладно, это ничего.
– Нет, не ладно, если это тебя огорчает.
Ганс выпустил мои руки и повернулся на барном стуле лицом ко мне. Притянув меня так, что я оказалась у него между ног, Ганс вгляделся в мое лицо, и я увидела, как он побледнел.
– Господи! – подняв обе руки, Ганс провел большими пальцами по моим щекам. Когда это делал он, я не шарахалась. Закрыв глаза, я впитывала его прикосновения. – Хватит. Я скажу Трипу, что мы больше не будем проводить поцелуйный конкурс.
– Да нет, – я потрясла головой. – Правда. Это ничего. А толпа его любит.
– В жопу толпу! Ты погляди на себя!
Открыв глаза, я попыталась вообразить, что же видит Ганс. По лицу стекает черная краска. Волосы всклокочены. Глаза распухли. Я не собиралась рассказывать ему про Рыцаря, но я не могла допустить, чтобы он думал, что все это из-за него. Это была не его вина.
– Возле моей машины меня ждал Рыцарь, – выдавила я, опустив глаза в пол. Мое сердце бешено стучало в груди, пока я раздумывала, сколько еще можно рассказать, и ждала неизбежных вопросов. Я почувствовала, как все тело Ганса напряглось и стало горячим. Я почувствовала, как его глаза осматривают меня с ног до головы.
– И что он сделал?
Я не могла этого сказать. Не могла. Я и сама не знала толком, что там произошло. Что-то плохое. Что-то, чего я не хотела. Что-то, что могло все изменить. Но сейчас мне была так необходима любовь Ганса. Не жалость, не осуждение, не ярость и не боль. Мне нужно было, чтобы он обнял меня и сказал, что все будет хорошо.
– Детка?
От его ласкового голоса я чуть не сломалась, но все еще не поднимала глаз.
– Я не хочу об этом говорить, ладно?
– Эй… Что случилось? Мне ты можешь сказать.
Я помотала головой.
– Он тебя трогал?
– Ганс…
– Он сделал тебе больно?
– Ну пожалуйста…
– Он поднял на тебя свою проклятую руку, да? – от ярости в его голосе я зажмурилась, чтобы удержать готовые пролиться слезы.
Мне больше не нужно было мужской агрессии. Мне нужен был кто-то, чтобы обнять меня, на фиг.
– Где он? Скажи, куда он пошел?
– Не знаю. Неважно. Он ушел.
Ганс оперся о стойку бара и потрясенно уставился на меня.
– Это я виноват. Если бы не этот поцелуй, ты не оказалась бы там одна.
Это была именно та реакция, которой я пыталась избежать. Он не утешал меня. Он смотрел на меня, как смотрят на любимую лампу после того, как нечаянно столкнули ее локтем на пол. Как будто я была разбита. Как будто я была чем-то, что требует немедленной уборки.
– Прекрати на меня так смотреть! – заорала я громче, чем собиралась. – Просто скажи мне, что все это неважно! Ну пожалуйста? – я слышала, как мой голос срывается, но я уже зашла слишком далеко, и мне было пофиг. – Скажи, что тебе плевать, что там произошло. Скажи, что все будет хорошо. Просто… Скажи, что ты еще любишь меня!
Ганс выпрямился и обнял меня прямо во время этого всплеска. Он гладил меня по спине – сильно, а не легко, – целовал в макушку и утешал:
– Ну конечно, я тебя люблю. Почему ты вообще это говоришь? Ты – моя родная душа. Я люблю тебя с самой первой встречи. Не любить тебя – вообще даже не обсуждается. Разве ты этого не понимаешь?
Я кивнула ему в грудь и обхватила его покрепче.
– Ну, так что же?
– Что? – всхлипнула я.
– Вот это. Мы. Что это для тебя? Потому что я знаю, что это для меня, и если ты думаешь, что я могу разлюбить тебя из-за чего-то, чем ты не можешь управлять, то, может, ты чувствуешь не то же самое, что я.
Это был он. Момент истины. То самое, ради чего я сюда пришла.
Поглядев на великолепное, сердитое, решительное лицо Ганса, я тихо ответила ему:
– Истинная любовь?
И при этих словах снова включился свет. Тот, что освещал суровые черты Ганса изнутри, смягчая их, и делая теплее.
Ганс улыбнулся. А потом сделал страшные глаза и беззвучно произнес: «Что? Я тебя не слышу».
Из моих легких непроизвольно вырвался смех.
Расплывшись в нелепой улыбке, я так же беззвучно ответила, выделяя губами каждую букву: «Я говорю, истинная любовь».
«Синяя морковь?» – ухмыльнулся Ганс, поднимая руку и изображая морковный хвост.
Встав, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, я подняла руки ко рту, сделала глубокий вдох и безмолвно заорала: «ИСТИННАЯ-Я-Я-Я ЛЮБО-О-О…»
Но прежде чем моя пантомима успела окончиться, Ганс наклонился и поцеловал меня прямо в раскрытый рот.
Его прикосновение так отличалось от прикосновения Рыцаря. Ганс не брал у меня; он давал. Он давал, и давал столько, что я была полна любви до краев. Она плескалась в моих глазах. Думаю, именно поэтому я столько плакала, когда он был рядом. Потому что меня переполняло счастье.
Обхватив Ганса за шею, я вернула ему поцелуй. Каждую клетку моего тела наполнили облегчение и благодарность, и от этого меня как бы защекотало.
Как так получилось, что этот человек принадлежит мне? Как это мне так повезло?
Я его не заслуживала. События последнего вечера это доказали, но я все равно никуда его не отпущу.
– Значит, истинная любовь? – прошептал Ганс мне в губы.
– М-м-м-м-хм-м-м, – прошептала я в ответ. – Что-то в этом роде.
Часть III
23
Новогодняя ночь 1999
– Б-б-бли-и-и-н. Т-т-ту-у-у-у-т, – мои зубы не просто стучали. Они долбили друг по другу со скоростью сорок два удара в секунду. Мои костлявые пальцы превратились в бессмысленные мясные сосульки. А стальные накладки на ботинках промерзли насквозь, и пальцы ног теперь были заключены в две ледяные камеры.
Почему-то я всегда думала, что замерзнуть до смерти не так уж и плохо. Мне представлялось, что тело просто онемеет, ты уснешь и проснешься в раю, или в своей старой квартире, или где-то там еще. Но оказалось, что на самом деле при переохлаждении по всем твоим двадцати пальцам одновременно лупят сапожными молотками, отчего все твое тело трясет в настоящих конвульсиях.
В общем, никому не посоветую.
«Минус пять градусов», – объявляло одно из многочисленных табло на Таймс-сквер.
Минус пять.
Для анорексичной южанки, чей зимний гардероб составляли несколько маек с длинным рукавом, чтобы поддевать их под обычные, летная куртка и толстовка «Фантомной Конечности», украденная у бойфренда, стоять часами на открытом воздухе при температуре ниже нуля было хуже смерти. Даже ад был бы лучше, чем долбаный Нью-Йорк в новогоднюю ночь.
В аду хотя бы тепло.
– Стивен, Биби замерзла. Пойди, обними ее, – предложила Дева-Гот, лизнув Стивена в ухо.
Мне прямо захотелось, чтобы ее язык примерз, как у ребенка, который лизнул флагшток в «Рождественской истории».
– Да я н-н-норм-мально, – соврала я.
Дева-Гот со Стивеном закинулись каждый по горсти экстази еще до того, как мы вышли из самолета, так что им уж точно не было больно. Джульет и Майк, ее новый парень, тоже прилетели вместе с нами. Но они отправились на поиски пищи и туалетов, оставив меня следить за этими Твидлди и Твидлдам.
Сама группа приехала сюда накануне, на машине из-за всей аппаратуры, так что я толком и не виделась с Гансом, только на секунду перед и после их выступления. Хотя они выступали на сцене в нескольких кварталах от Таймс-сквер и за шесть часов до падения шара, люди уже стояли плечом к плечу и там, и еще дальше. Говорили, что в эту ночь на улицах к полуночи будет больше миллиона человек и «Фантомная Конечность» сможет засветиться перед несколькими тысячами из них.
Я никогда никем и ничем так не гордилась. Это было почти невозможно – смотреть, как мой парень, мой человек, прямо у меня на глазах исполняет мечту. Все парни психовали до чертиков, выходя на сцену – ну, кроме Трипа, ясное дело, – но к концу второй песни Ганс уже улыбался. Не огромной, не самой крутой улыбкой. Но все равно – это была полноценная улыбка с двумя ямочками.
Его радость была моей радостью. Я ловила от нее кайф. Потеряла счет времени. Вся исплясалась. А уж то, что они не смогли устроить поцелуйный конкурс из-за всех заграждений, сделало меня еще счастливей.
После концерта Ганс быстро чмокнул меня через загородку и сказал, что им надо отнести аппаратуру и погрузить ее в фургон Бейкера, после чего они сразу придут к нам.
И с тех пор про них никто ничего не слышал.
А прошло уже пять часов.
Отыграло еще пять групп.
Весь мой кайф давно улетучился.
Мой телефон молчал.
А я отморозила насмерть губы, нос и веки.
В этот вечер все мое настроение и планы на жизнь претерпели значительное изменение к худшему.
Я уставилась на электронные часы прямо под шаром, который должен был упасть в полночь.
«23:41. Ну, и где его черти носят?»
Дева-Гот подошла и обхватила меня, как норковая шаль. Я вытащила телефон из кармана куртки и снова проверила его. Ничегошеньки.
– Я сейчас просто счастлива. А ты? – пропела мне на ухо Дева-Гот.
Я кивнула. У меня так стучали зубы, что говорить что-то было бесполезно.
– Мы на Таймс-сквер, встречаем 2000 год. Это же сейчас центр Вселенной. Наступает новое тысячелетие – вот тут, сейчас, – и мы увидим, как это произойдет.
– Это просто офигеть, – подхватил Стивен, притягивая подружку к себе. – Они думают, что все электронные службы могут рухнуть, потому что старые компьютеры решат, что наступит не двухтысячный, а просто нулевой год. И все это, – он указал на безумно мелькающие джунгли электронной рекламы и объявлений, освещающие все вокруг, – все это станет через несколько минут черным-черно. Вот увидите.
– Как будто наступит конец света, – восхищенно сказала Дева-Гот, в безумном припадке целуя своего придурка. – Если так, то мы с тобой, по крайней мере, будем вместе.
Я закатила глаза насколько смогла, будучи уверена, что ни один из них все равно ничего не заметит.
Читать бесплатно другие книги:
