Безмолвие Харт Джон
— Объясни.
— Парень плохо переносит заключение. И это еще мягко сказано. Я не знаю никого, кто чувствовал бы себя за решеткой хуже, чем он. Лишение свободы действует на него и психологически, и физически, как абстиненция, но в тысячу раз сильнее. Чтобы понять, надо увидеть, но это сильно. Сорок восемь часов — и он расколется, как стекляшка.
— Мы говорим о сыне Клайда Ханта.
— О пасынке.
— Неважно. Клайд — один из нас.
— Об этом никто не забывает, но речь идет о мертвом миллиардере. Обычные правила здесь не действуют. — Шериф помолчал. — Люди будут спрашивать, почему Джонни Мерримону еще тогда, в первый раз, не предъявили обвинение в покушении на убийство.
— Бойд сам не хотел, чтобы мы предъявили такое обвинение, — рассердилась прокурор, сдвигаясь к краю стула. — И показания он давать отказался. Ты знаешь это не хуже меня.
— Да, знаю. Но жители округа Рейвен не знают. И уже завтра утром люди начнут задавать вопросы. Разве это нельзя было предотвратить? Разве ты не могла остановить убийцу?
— Черт бы тебя побрал, Уиллард…
— Ты сама понимаешь, что так оно и есть. Когда парнишка расстрелял лагерь Бойда, ты поступила правильно. Пострадавший не захотел давать показания, не хотел суда. Будь Бойд на пляже в Монако, никто не усомнился бы в правильности твоего суждения. Но он не на пляже. Он на столе в морге с объеденным наполовину лицом.
Бонни села поудобнее. Увы, шериф прав. Где деньги, там давление, внимание, ожидания. Разложив «за» и «против», она пришла к выводу, что в любом случае будет выглядеть не лучшим образом.
— Ты в самом деле думаешь, что это сделал парнишка?
— Практически уверен.
— На сто процентов?
Шериф сложил пальцы домиком.
— Он никак не мог найти тело случайно.
Бонни взглянула на часы — начало шестого.
— Можешь поторопить судмедэксперта?
— Вскрытие проводит Трентон Мур. Он, наверное, единственный медэксперт, которого не поторопишь.
— Больно уж все тонко, Уиллард…
— Парень сломается.
Бонни побарабанила пальцами по столу. Она не любила политику, но не могла ее игнорировать. Джонни уже стрелял один раз в Бойда, и вот теперь тот мертв. Признание внесет ясность, и цирк закроется, не начавшись.
— И все-таки этого недостаточно.
— Сорок восемь часов. Он сломается.
Она уже начала отвечать, но остановилась, когда в дверь постучали.
— Говори, — поторопил ее шериф. Стук повторился.
— Извини, Уиллард. — Прокурор поднялась. — Если ничего больше нет, тебе придется его освободить.
— Что значит «больше»?
— Причина смерти. Надежный свидетель. Более убедительный мотив. Чего-то из перечисленного будет достаточно.
— Бонни, подожди, — почти умоляюще произнес, поднимаясь, шериф. И взорвался после третьего стука. — Да что там, черт возьми? Что?
Дверь приоткрылась, и в щелочку Бонни увидела форму и лицо белобрысого помощника с мятой, морщинистой кожей и блекло-голубыми глазами.
— Извините, шериф. Не хотел вам мешать…
— В чем дело?
— Подумал, вы захотите знать. Раз уж здесь окружной прокурор и…
— В чем дело? Выкладывай.
— Ну, здесь Луана Фримантл. — Помощник с извиняющимся видом ткнул большим пальцем за спину. — Говорит, что знает, почему Джонни Мерримон убил того миллиардера, Уильяма Бойда.
Все переменилось в считаные минуты. Отношение. Язык тела. Как будто накатила волна. Первым ее увидел Джек.
— Что-то случилось. — Он кивнул, и Клайд тоже поднялся. Люди за стеклом негромко переговаривались и поглядывали в их сторону. Никто не улыбался и не смотрел Джеку в глаза. — Что-то не так.
Бонни Басби несла ответ на своих плечах и в морщинах постаревшего лица. В мертвую зону за стеклом она вторглась, словно военный корабль, задержалась на секунду, чтобы сказать шерифу что-то напоследок, и направилась к вестибюлю за металлической дверью. Джек посмотрел на Ханта и увидел на его лице отражение своей тревоги. Тот знал прокурора. И все понял.
— Что? В чем дело?
— Подожди.
Джек ждал, но ожидание давалось тяжело. Пройдя через дверь, она посмотрела на Клайда. Только на Клайда.
— Мы предъявляем Джонни обвинение в убийстве Уильяма Бойда.
— Шутишь.
— Шериф считает, что он может скрыться. Думаю, оснований достаточно. Мне очень жаль.
Джек вздрогнул, как от удара в лицо. Клайд отреагировал так же и замер, открыв рот и глядя на прокурора потухшими глазами.
— Бонни, пожалуйста…
— Я оказываю тебе любезность, сообщая об этом. Больше сказать ничего не могу.
— Это как-то связано с самолетом, только что приземлившимся в окружном аэропорту? — Бонни поджала губы, и Клайд понимающе кивнул. — Ясно. Большие деньги, большое давление…
— Насчет меня ты ошибаешься.
— Политика — чертовски грязный бизнес. Разве я не прав?
Прокурор отвернулась и, наткнувшись взглядом на Джека, посмотрела на него так, словно видела впервые.
— Вы кто?
— Адвокат Джонни.
— Хм…
Этим «хм» она показала, что не принимает его в расчет. Джеку такое высокомерие не понравилось.
— Извини, Клайд. Знаю, он тебе как сын…
— Не как сын. Сын. И он этого не сделал бы. — Прокурор снова поджала губы. Рядом с Хантом она казалась совсем крохой. — Помоги мне понять.
Она посмотрела на стекло.
— Сколько мы знаем друг друга?
— Двадцать пять лет.
— За это время ты хоть раз видел, чтобы я лгала, обманывала или играла в грязные игры?
— Мне не следовало так говорить. Нет.
— Тогда скажи мне вот что. Джонни любит свою землю?
— Ты и сама знаешь, что да.
— Сильно любит?
— Сильнее многих.
— Вот в этом-то и проблема. — Бонни посмотрела ему в глаза. — Уильям Бойд пытался отнять ее у него.
Джеку все виделось логичным. Луана Фримантл бедна. Бойд поддерживал ее апелляцию, обещая, если она выиграет дело, купить землю у нее. И такая покупка обошлась бы ему относительно дешево, намного меньше, чем тридцать миллионов долларов. Сколько она получила бы от него? Десять миллионов? Один? Джонни — редкий глупец, отказавшийся от очень приличных денег за шесть тысяч акров болота и каменистых холмов. И вот здесь сам собой возникает большой вопрос.
Зачем Бойду понадобилась эта земля?
Чем так замечательна эта треклятая Пустошь? Что в ней особенного?
Мысли подхватили Джека и унесли из комнаты с жесткими краями в Пустошь, к кромке воды, где шевелилось что-то холодное.
— Джек, ты меня слышал?
Он моргнул — перед ним стоял Клайд. Прокурор ушла. Они остались одни.
— Извините. Устал.
— Я иду к судмедэксперту. Ты со мной?
— Думаете, он поможет?
— Не знаю, но у меня два часа до возвращения домой матери Джонни. Хотелось бы к тому времени получить кое-какие ответы.
— Тогда отправляйтесь, а мне надо повидаться с Джонни.
— Не позволяй ему говорить.
— Не позволю.
Однако уходить Клайд не спешил, а стоял, сжав кулаки. Он тоже хотел увидеть Джонни. Джек это чувствовал.
— Передай, что я люблю его, — сказал наконец детектив. — Мы всё поправим.
— Передам.
— И, Джек…
— Да?
— Ты — хороший друг.
Джек кивнул, но Клайд уже отвернулся. Поможет ли чем медэксперт? Может быть. А мать Джонни? Она уже потеряла дочь. Переживет ли потерю еще одного ребенка?
— Сержант. — Джек постучал по стеклу. — Я хотел бы повидать моего клиента.
Когда Джонни вывели из комнаты для допросов, сознание его уже помутилось. Коридоры превратились в серые туннели, лифт — в черную шахту. Вот туда его и отвели, на самый нижний этаж, в самую глубокую камеру, в тьму, лежащую за тьмой.
— Что с ним такое?
— В прошлый раз было так же. Не парься.
Джонни слышал голоса охранников, но сами охранники были где-то у грани реальности. Мир состоял из бетона и давящей тяжести, жизнь за дверью проступала как стертая гравировка. Джонни слышал дыхание охранников, звяканье наручников, скрип закрывающейся двери. Он стоял, вытянув руки, как слепой, а когда закрыл глаза, почувствовал бетон, камень и… ничего больше.
— Привет.
Даже голос был серый.
Я знал, что так и будет.
Но там, в теплом свете Пустоши, все представлялось иначе. Там он ощущал движение, вращение земли. Он позабыл, что значит быть погребенным заживо.
— Всего лишь до завтра, — произнес Джонни, и в голове отозвалось эхо:
Завтра…
Печаль…
Секунды уже тянулись часами.
На сержанта Джек потратил тридцать минут. Повышал голос, устроил сцену. В конце концов вмешаться пришлось шерифу.
— Что вы здесь делаете, советник?
Двигался он тяжело и медленно, с застывшей на лице болезненной гримасой. Не злился, не пытался пугать. У него просто не осталось сил. Джеку было наплевать.
— Вы не имеете права допрашивать моего клиента без моего присутствия.
— Вашего клиента никто не допрашивает. Он в камере, в безопасности.
Такого поворота Джек не ожидал. Он представлял игру в стиле «плохой коп — хороший коп», с сигаретами, яркими лампами и видеозаписями. Но в том-то и дело, что в уголовном праве он разбирался слабо. Джек знал толк в цифрах, и шериф уже понял это.
— Почему бы вам не пойти домой, мистер Кросс? — предложил он тихим, мягким голосом. — У всех нас позади долгий день.
— Мне нужно повидать клиента.
— Я поместил его в охраняемый изолятор.
— Что? Почему?
— Он плохо приспосабливается к содержанию под стражей и по этой причине представляет угрозу для себя самого и других.
— Что за ерунда!..
— Тем не менее решения здесь принимаю я. Ваш друг — не единственный мой заключенный.
— Но…
— Вы в таких делах новичок. О’кей. Понимаю. Как ни прискорбно, но такое случается.
Шериф сочувственно положил руку на спину Джеку и направил его к двери.
— Приходите завтра, ладно? Уверен, вы сможете его повидать.
Любезность погасила пламя. Как гневаться на того, кто повернулся к тебе спиной? Что толку бушевать у закрывшейся тихонько двери? Один, в наступившей тишине, Джек представил друга в камере. Неужели он и вправду представляет опасность для себя самого? Джек так не думал. Но способен ли он угрожать другим? Вот тут основания для беспокойства были. Жизнь покатилась не в ту сторону. Жизнь Джонни. И Джека. Джек знал о друге не все. Может быть, он не знал что-то плохое. Что-то, из-за чего стоило тревожиться.
Из ведомства шерифа Джек вышел с тяжелым сердцем. Небо уже потемнело. Прохожих не было. Мимо неспешно проезжали автомобили. Перейдя на другую сторону, он сел в свою машину и проверил поступившие сообщения. Два были от адвокатов, которые могли бы взяться за дело, но хотели обсудить гонорары и обещали позвонить завтра. Трижды звонил помощник из фирмы, один раз — Лесли Грин. Сообщение от нее было короткое, голос низкий, с хрипотцой.
Позвони мне, Джек. Позвони, как только освободишься.
Звонить ей Джек не стал. Лесли, конечно, захочет услышать всю историю, с подробностями. На секунду он представил, что она могла бы предложить взамен, но секунда эта заполнилась как воспоминаниями о бледной коже и ритме движений, так и отвращением к самому себе.
Джек повернул ключ зажигания, развернулся и направился в восточную часть города. Бывать в морге или службе медицинской экспертизы ему не доводилось, но помещались они, как ему представлялось, в подвале старой больницы. Он оказался прав. Следуя указателям, прошел от парковочной площадки к отделению экстренней помощи, потом по коридору и оказался у небольшой, выкрашенной бежевой краской двери. Такое неприятное место и такой безобидный цвет, подумал Джек. Ступеньки уходили дальше, во чрево здания, в еще один коридор с низкими потолками, бетонным полом и тусклым светом. Унылое однообразие сложенных из шлакоблоков стен нарушало единственное окно, за которым виднелись металлические дверцы боксов, где, молчаливые и холодные, лежали тела. Джек и сам проникся их молчанием, пока шел мимо.
Восемнадцать дверец.
Сколько же тел?
Вот потому-то он и держался подальше от уголовного права — слишком уж все реально и неизменно: смерть и заключение, те самые основания отчаяния, на которых постоянно строятся такие вещи.
Холодильники остались позади, из второй серии окон пролился безжизненный белый свет, и Джек невольно поежился, ощутив прикосновение страха. Висящая над деревянной дверью табличка сообщала, что здесь находится служба медицинской экспертизы округа Рейвен. Переступив порог, Джек обнаружил обычный, как и многие другие, офис. Закрытые двери, каталожные шкафы, рабочие места для секретарей и ассистентов. Единственным отличием был запах. То ли бальзамирующей жидкости, то ли вскрытых органов.
— Привет?
Никто не ответил, хотя повсюду горел свет. Пройдя между столами, Джек обнаружил открытую дверь, которая вела в прихожую, и вторую дверь, за которой виднелись столы, контейнеры, емкости и лампы направленного света.
Но все внимание Джека сосредоточилось на теле.
Оно лежало на металлическом столе: на коже пятна от синяков и грязи, живот вскрыт, часть внутренних органов удалена, часть осталась внутри. На одних весах лежало что-то похожее на печень, на других как будто бы сердце. Пространство за металлическим столом с телом терялось в зеленоватом сумраке, в котором угадывались смутные очертания других столов и какое-то оборудование. Там же, в сумраке, стояли двое мужчин: Хант и Трентон Мур, судмедэксперт. Они спорили.
— Клайд, тебе нельзя здесь находиться…
— Речь идет о моем сыне. Я имею право знать…
Сознание Джека едва регистрировало голоса. Восприятие фиксировало только мясо и кожу, бледную серость раскрытой грудной полости. Срезанную верхушку черепа. Согнутую под неестественным углом руку. Сломанные бедра. Он хотел отвести глаза и не мог.
Господи…
По какой-то почти забытой с детства привычке Джек поднял руку и перекрестился. Никакой тайны жизни на этом столе не было, только мышцы, сухожилия и мясо с прослойками жира. От лица осталось немногое.
Он попятился, добрался, держась за стену, до какого-то стола, оперся руками о холодную металлическую поверхность и открыл рот, стараясь не дышать носом, не видеть раздавленных костей и разорванной, пожеванной плоти. Прошло десять секунд. Еще пять.
Успокойся, мысленно приказал себе Джек. Не получилось. Он попал на склон, и склон увлекал его вниз. Сила влечения особенно проявилась по пути домой: огни, зеркала, темные здания — все сливалось в мутную кляксу. Джек не смог бы объяснить, откуда взялся холод в сердце, но подумал, что это, наверное, самое настоящее из всех чувств, которые он когда-либо испытал.
Изуродованное тело.
Трудные вопросы.
Он взбежал по лестнице, ввалился в квартиру и запер дверь. Мир затих. Минуту или больше он стоял в темноте, потом посмотрел в окно на городскую улицу. Катились, как обычно, машины. Вечер был просто вечером. Джек включил настольную лампу, налил стакан и тут же выпил. Объяснение будет, сказал он себе. Старания и упорство Трентона Мура не пропадут зря, причины смерти Бойда в конце концов откроются и обретут смысл. Так говорил Джек — и сам себе не верил.
Что-то жуткое проснулось и шевелилось в Пустоши.
Он долго старался разубедить себя в этом, но и Джонни тоже был не прав. Джонни врал и что-то скрывал. Поразмыслив, Джек отказался от второго стаканчика и вместо этого позвонил Лесли Грин и попросил ее прийти. Она попользуется им, он попользуется ею, но это нормально. После всего увиденного в морге ему хотелось, чтобы рядом был кто-то мягкий, теплый и настоящий.
Глава 15
Хант проснулся до рассвета, и первым его чувством было облегчение. В постели рядом с ним наконец-то спала мать Джонни, чему детектив был бесконечно рад. Ночь с Кэтрин прошла тяжело. Ее единственный сын обвинялся в убийстве, и Хант не сумел ему помочь. Бурные рыданья и слезы сменились иррациональным гневом.
Она требовала, чтобы муж все уладил.
А он не мог.
С величайшей осторожностью Клайд выбрался из постели. Жене требовался отдых, а ему — спокойное место, чтобы подумать. От этого дня зависело многое. Нужно найти по возможности наилучшего адвоката. Повидаться с Джонни. Собрать деньги. Еще раз поговорить с суд-медэкспертом и окружным прокурором. Но самое главное — встретиться с тем, кто выжил, — Джеймсом Киркпатриком. Вопросов много, и самые быстрые ответы на них может дать именно он. Может быть, Киркпатрик что-то знает. Может быть, он — убийца.
Выскользнув тихонько из комнаты, Хант оделся, сварил кофе и вышел с чашкой на переднюю веранду. Улица еще спала. На бледной траве поблескивала роса. Возле калитки ждала газета.
Клайда вовсе не тянуло развернуть ее страницы.
Попивая кофе, он смотрел на белое пятно, раздражавшее своим ненавязчивым присутствием. Газета, завернутая в пластик. Обычное дело. Но полицейские тоже разговаривают, а это означало, что Джонни уже обосновался на первой странице. Хант это знал.
Сделав последний глоток, он вздохнул, спустился с крыльца и прошел по посыпанной белым гравием дорожке к выкрашенной в такой же цвет калитке. Она открылась бесшумно, он наклонился и взял газету, но развернул ее, только вернувшись на кухню. Набранный трехдюймовыми буквами заголовок на первой странице гласил:
«МАЛЕНЬКИЙ ВОЖДЬ» АРЕСТОВАН
В СВЯЗИ СО СМЕРТЬЮ МИЛЛИАРДЕРА.
Ниже соседствовали одна с другой две фотографии Джонни. Первая, десятилетней давности, прославившая его на всю страну, уже давно обрела культовый статус. На ней Джонни был тринадцатилетним мальчишкой с лицом, измазанным ягодным соком и золой, кровоточащими царапинами на груди, орлиными перьями и трещоткой гремучей змеи. Он сидел в машине, из которой его вытаскивали взрослые мужчины, и рядом спасенная им девочка.
Тиффани Шор.
Хант помнил.
Вторая фотография показывала Джонни после расстрела им лагеря Уильяма Бойда. На ней у него были те же скулы, черные волосы и непроницаемые глаза. Он не улыбался и выглядел опасным.
— Черт.
Обе фотографии представляли Джонни человеком с поврежденной психикой и способным на все, особенно в свете его первой стычки с Бойдом, — и по этой причине разозлили детектива. Заметка под снимками начиналась со ссылки на ту историю и упоминания окружного прокурора. Авторы задавались вопросом, не были ли пропущены и проигнорированы предупреждающие знаки и — в случае если Джонни Мерримону предъявлены более серьезные, чем в прошлый раз, обвинения — мог ли Уильям Бойд избежать трагической участи. Кроме этого, у репортера не было почти ничего. Но имеющимся материалом он воспользовался умело.
Мертвец на земле Джонни.
Охота на болоте.
Клайд прочитал заметку еще раз, более внимательно. Ни о Луане Фримантл, ни о возможном мотиве не сказано ничего. Репортер оставил место для сомнений, а любое сомнение уже хорошо.
Осторожно, стараясь не шуметь, он вернулся в спальню и, убедившись, что Кэтрин спит, отключил телефоны и задернул все шторы. Понимая, что будет дальше, детектив хотел, чтобы в комнате было сумрачно и тихо. Ждать осталось недолго. Скоро репортеры станут лагерем на улице и начнут обрывать телефоны.
Закрыв на ключ входную дверь, Хант захватил с собой газету.
Первой остановкой на маршруте стала больница, поскольку до нее было ближе всего. Проехав с милю по обсаженным деревьями улицам, он пересек четырехполосное шоссе и свернул в медицинский район, где в тени высотки, как грибы после дождя, теснились офисы, аптеки и клиники. Оставив машину на парковочной стоянке, детектив прошел по переходу на первый этаж больницы, над приемной, спустился по ступенькам и, предъявив жетон, обратился к круглолицей женщине за столом вишневого дерева.
— Джеймс Киркпатрик. Какая палата? Кто лечащий врач?
Пальцы простучали по клавишам.
— Э… седьмой этаж.
Клайд нахмурился.
— Седьмой? Точно?
— Да. Психиатрическое отделение, охраняемая палата. Доктор Патель.
Поблагодарив регистраторшу, он направился к лифту.
Психиатрическое отделение, охраняемая палата…
За Киркпатриком наблюдали из опасения, что он может совершить самоубийство.
Поиски доктора Пателя заняли пять с половиной минут: тридцать секунд занял подъем на лифте, и пять минут ушло на ожидание у запертой двери.
— Извините. Извините. — Доктор возник у него за спиной с чашкой кофе в одной руке и рогаликом в другой. — Мне сказали, что вы здесь. Этот кафетерий… — Жонглируя чашкой, рогаликом и картой-ключом, он протянул детективу руку. — Виджай Патель. Приятно встретиться.
Хант пожал протянутую руку.
— Не в первый раз. Дело прыгуна.
— Да, да. Точно. Четыре года назад. Подросток. Вы здесь насчет Джеймса Киркпатрика? — Доктор провел карточкой по черной коробочке у двери. Когда замок щелкнул и дверь открылась, он кивнул головой влево и придержал дверь ногой. — Поговорим у меня в офисе. Не против, если я заодно перекушу?
В офисе доктор Патель сел за заваленный бумагами стол и освободил место для чашки и рогалика. Сорок с небольшим, светло-коричневая кожа, легкая седина на висках. На носу — очки в тяжелой оправе. Лоб узкий, подбородок мягкий. Общее впечатление приятное. Выражение лица слегка смущенное. Легкая улыбка. Все соответствовало тому, что детектив уже знал об этом человеке. Патель работал на округ и получал зарплату от округа, но дипломы на стене из Дэвидсонского колледжа, школы Дьюка и Гарварда… Либо благодетель, либо классический неудачник. Хант склонялся к первому.
— Извините за беспорядок. Дочь играет в летней хоккейной лиге. Я у них помощник тренера.
Он произнес это мимоходом, но его слова подтвердили теорию Ханта.
— Мне нужна информация по Джеймсу Киркпатрику. Все, что можете сказать.
Доктор отклонился к спинке стула и поставил ногу на открытый ящик.
— Мне казалось, Киркпатриком занимается служба шерифа.
Хант внес первую поправку в свою оценку. Да, благодетель, но не глупец.
— Читали? — Патель взял со стола газету. На первой странице — фотография Джонни. — Тогда вы знаете, почему я здесь.
— Шериф предупредил меня, что вы можете прийти. Я сочувствую вашей семье. Меня не было здесь, когда погибла сестра Джонни, но я знаю о вашей причастности к тому расследованию и о том, что вы женились на матери мальчика. Мне всегда казалось, что это правильно. Надежда, вырастающая из руин. Возможность начать все с нуля.
— Да, правильно. Было и есть. — Хант помолчал, оценивая настроение сидящего напротив человека. — Шериф сказал вам не разговаривать со мной?
— Он выразился в том смысле, что в моих интересах просто избегать вас.
— Тем не менее мы здесь.
Патель улыбнулся.
— Для меня на первом месте семья — неважно, моя собственная или чья-то еще. Если б моя дочь оказалась в тюрьме, я сделал бы все, возможное и невозможное, чтобы вызволить ее. Итак, детектив, — доктор отпил кофе, — что я могу вам сказать?
— Спасибо, доктор. Ценю ваше отношение. За мистером Киркпатриком ведется наблюдение?
— Да.
— Можете сообщить, на основании чего?
— Мистер Киркпатрик пытался покончить с собой в отделении неотложной помощи.
— Как?
— С помощью скальпеля. Помощник шерифа успел ему помешать.
Читать бесплатно другие книги:
