Безмолвие Харт Джон

— Долго?

— Что?

Джонни споткнулся, но охранники удержали, не дали упасть. Он попытался еще раз, заранее предполагая, что в ответ услышит «недели».

— Долго я здесь?

— Двадцать семь часов.

Двадцать семь?..

Не может быть. Он провел здесь дни. Много дней. Джонни попытался дотронуться до щек, но охранники такой вольности не допустили.

— Хорош ковыряться. Шагай живей.

Спотыкаясь и волоча ноги, Джонни поднялся по ступенькам. Лифт доставил его из подвала на дополнительный этаж. За это время охранники сняли с него цепь с наручниками и вернули одежду.

— Одевайся. Тебя отпускают.

Джонни словно скользнул во вторую кожу. Одежда пахла тиной, глиной и черной водой, и этот запах был началом. Через два коридора появился свет — настоящий свет, — и ветерок, принесший выхлопные газы и дух раскаленного тротуара. Но и это было только начало. Джонни знал, что ему нужно. Еще одна дверь. Голубое небо. Дом.

В конце последнего коридора путь им преградил шериф. В его взгляде читалось откровенное презрение, и Джонни невольно выпрямился. Наполовину слепой, наполовину глухой — неважно. Животное.

— Шериф.

Сухощавый и подтянутый — 90 процентов жесткие глаза и кривая улыбка, — шериф кивнул охранникам.

— Дайте нам минутку. — Они исчезли, а он окинул Джонни критическим взглядом, отметил тремор и холодный пот. — Хотел бы я понять тебя. Поможешь мне с этим?

— По-моему, меня выпускают.

— Выпускают, да. Но мне, бывает, нравится воспользоваться таким вот моментом, последними секундами.

— Арестуйте меня снова или отступите в сторону.

Шериф прищурился.

— Ты лжешь мне в чем-то.

— В чем?

— Не знаю.

Через стеклянный квадрат в двери Джонни видел комнату ожидания и за ней намек на открытый воздух.

— О чем ты мне не говоришь?

— Я не видел, как умер Бойд. И не знаю, что его убило.

— Как ты нашел тело?

— Я же говорил…

— Да, да. Ты услышал выстрел и пошел на звук. Мы оба знаем, что это чушь собачья.

— Я выхожу.

— Только не думай, что все кончилось. — Шериф подал знак кому-то невидимому, и стальная дверь щелкнула и открылась. — Вот моя карточка. — Он и впрямь протянул Джонни визитку. — Позвони, когда наберешься смелости поступить правильно.

Джонни убрал карточку в карман и моргнул от яркого света за дверью. Он уже видел стеклянные окошечки и намек на что-то зеленое. Там его ждали Клайд и Джек.

— Прощайте, шериф.

— Вы хоть себя-то не обманывайте, мистер Мерримон. Я уходить не намерен.

А потом все снова смешалось. Крепкие объятия Клайда, рука Джека на плече. Какие-то слова. Но Джонни уже едва держался.

— Домой. Хочу домой.

— Вот и хорошо, — обрадовался Клайд. — Тебя там мать ждет. Беспокоится, так что…

Он говорил что-то еще, но Джонни покачал головой.

— К себе домой. В Пустошь.

— Не глупи…

— Джек, пожалуйста. Отвезешь?

— Да перестань же, сын… — Но Джонни уже не слушал и, заметив машину Джека, потащился к ней. — Черт. А как же мать?

— Завтра, — бросил Джонни.

— Она ведь тревожится.

— Пообедаем. Обещаю. Джек, открой…

— Не надо, Джек, — предупредил Клайд.

— Извините. — Джек открыл дверцу, и Джонни упал в машину. — У него иногда такое бывает. Я поговорю с ним завтра.

— Что сказать Кэтрин?

— Мне очень жаль, Клайд. — Джек обошел машину спереди. — Правда. Очень жаль.

Джек сел. Машина качнулась. Джонни прижал ладонь к стеклу, и Клайд ушел назад. Мир за окном смазался, расплылся. Город. Люди. Все замелькало, слилось.

— Мог бы и помягче с ним, — сказал Джек. — Он заслуживает лучшего.

— Не отвлекайся. — Джонни прислонился к стеклу лбом.

— Да что с тобой такое?

— Не сейчас.

— Ты серьезно?

— Завтра, Джек. Всё завтра. И ты тоже.

Джек говорил что-то, но Джонни не слушал. Город закончился, дома убегали назад, и он провожал их взглядом. В миле от Пустоши ощутил первое шевеление, словно пламя в холоде.

— Тормозни.

— Мы же еще не приехали.

— Останови машину.

Джек съехал на обочину.

— Что дальше?

Джонни открыл дверцу.

— Выходишь? — удивился Джек.— Здесь?

Джонни обернулся, посмотрел на город, потом в противоположную сторону. Впереди, примерно в полумиле, дорога отклонялась влево, убегая от проселка, пахнущего глиной, травой и далекой водой. Он еще не чувствовал этот запах, но знал, что скоро почувствует.

— Дальше я пешком. Спасибо, что подбросил.

— Вот так, да?

— Пока.

— И это всё? Ничего себе…

— Завтра, — сказал Джонни. — В пять часов. Я буду у тебя.

— А как же твои родители?

— Потом к ним. Пообедаем все вместе, вчетвером. — Момент был трудный, потому что Джек хотел быть с другом, а Джонни хотел прогуляться, ощутить, как оно приближается, крепнет. — Договорились?

Джек медленно кивнул, и для Джонни разговор закончился. Он отступил в сторонку, ожидая, пока друг развернется на пустом шоссе; потом зашагал сначала по шоссе, а потом по проселку. По пути перелез через одни, затем другие ворота, и вскоре за деревьями мерцающей линией проступил дом. Была ли то галлюцинация или игра воображения, значения не имело. Он переступил эту линию, и Пустошь хлынула в него, заполняя своей сущностью и теплом; и когда внутри согрелось, Джонни припал к земле, словно ребенок-сирота, — и Пустошь, его мать, воскресла.

Вернувшись в город, Джек отправился в офис. Количество оплачиваемых часов у него сократилось, к тому же он, по всей вероятности, попал в черный список из-за очевидной причастности к смерти Бойда и незапланированной потери потенциального дохода. Некоторые партнеры были людьми вполне рассудительными и справедливыми, другие жили на самолюбии, злости и власти. Такова природа бизнеса, то, что Джек понял ко второму году учебы в школе права. Дипломы, табличка на двери — это до сих пор имело для него значение, потому что он рос безгласным, незаметным, ущербным. Джек любил свою работу по той же причине, по которой любил Джонни: они были единственными, достойными пережить то детство.

— Привет, Сьюзен. — Он с улыбкой поздоровался с помощницей, кивнул коллеге за открытой дверью, но улыбка была притворной, и когда его плеча коснулся проходивший мимо ассистент, Джек вздрогнул. Из углового офиса за ним наблюдали холодные глаза. Укрывшись в офисе, он отгородился от фирмы закрытой дверью. Почему сегодня все ощущается таким бессмысленным, мелким и фальшивым?

Потому что так оно и есть.

Улыбки. Кивки. Если б Джонни убил Уильяма Бойда, ничего этого не было бы. И ведь именно этого люди и ждали. Именно это он видел по пути сюда. Удивление, сожаление, неприязнь. Подозрения подтвердились, когда Джек направился к столу и увидел ежедневную газету с фотографией Джонни и частного самолета под набранным крупным шрифтом заголовком:

СЕМЬЯ МИЛЛИАРДЕРА ПРИБЫВАЕТ В МЕСТНЫЙ АЭРОПОРТ.

ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫЙ МЕСТНЫЙ ГЕРОЙ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ЗАКЛЮЧЕНИИ.

Возле газеты лежала потрепанная книга, рассказывающая о смерти Алиссы и детстве Джонни. Где-то в ней была и фотография Джека. Загорелое лицо. Изуродованная рука.

Люди не знают…

Они думали, что Джонни все еще в тюрьме. Они считали его лучшего друга убийцей. Конечно, за это Джека не уволили бы — такое решение было бы невыгодно, — но в фирме его сочли бы виновным по ассоциации. На мгновение он застыл на месте, но потом уголек злости полыхнул с новой силой.

— Кто положил это сюда?

Джек распахнул дверь, и все теперь повернулись и смотрели на него.

— Сьюзен? Марк?

Его услышали по меньшей мере человек десять тех, кто сидел достаточно близко, но никто не посмотрел ему в глаза.

— Какие-то проблемы? — Вышедший из соседнего офиса старший помощник выразительно посмотрел на часы. — Как приятно, что вы сегодня с нами.

Джек поднял газету.

— Вы положили ее на мой стол?

— Это газета, мистер Кросс. И она лежит, наверное, почти на всех столах в этом здании.

— Джонни Мерримон — не убийца. Его отпустили сегодня во второй половине дня.

— Нам уж точно нет до этого никакого дела.

Помощник отвернулся, оставив Джека в пузыре тихого гнева. Ни одна голова не поднялась, никто не посмотрел в его сторону. В своем офисе Джек отшвырнул газету, бросил книгу. Сам гнев ощущался как что-то чуждое и странное. Слишком хорошо знакомый с этим чувством еще в детстве, Джек научился контролировать себя, оставаться холодным, не поддаваться горячке и сначала думать, а уже потом реагировать. Право и нравилось ему потому, что шло от ума, интеллекта и предполагало контроль.

Но как раз контроля Джеку и недоставало.

Подгоняемый эмоциями, он прошагал от двери к окну и обратно, и тут его догнало наконец остужающее, как туман, осознание того, что сидит в нем и двигает им не гнев, а страх.

Страх потерять друга.

Выбрав наугад несколько файлов, Джек вышел из офиса и остановился у стола помощницы.

— Сегодня я буду работать дома. Если понадоблюсь, позвоните.

— Да, сэр. — Молодая женщина кивнула, и Джек повернулся. — О… Извините, сэр. Сообщения.

Она протянула стопку листков, и Джек молча взял их. Из вестибюля он вышел на тротуар и повернул к дому. На улице было жарко, и даже машины двигались еле-еле. В одной из них, «Эскалейде», Джек заметил двух мужчин, которые смотрели на него, но не придал этому значения. Может быть, их привлекла его больная рука, может быть, быстрая походка. Поворот вправо… кондоминиумы… местный банк. Еще два квартала и поворот влево. Джек проскользнул в дверь позади булочной и протопал по узким ступенькам на третий этаж. У себя в квартире, за тяжелой дверью, разделся, освежился, побрызгав водой на лицо, и сел в полумраке, за завешенными шторами.

Неужели я и впрямь теряю друга?

Джонни нравилось секретничать — это правда. Он всегда был сдержаннее, тише и молчаливее других. Но и секреты были мельче. Что чувствовал. Чего хотел. Даже мальчишкой Джонни редко спрашивал разрешения и искал понимания, и это качество добавляло ему опасной притягательности. Джеку нравилось представлять себя и Джонни парой героев: двое против остального мира. Но теперь секреты стали мрачнее и опаснее.

Джек сел за стол, пересмотрел листки с сообщениями, которые принес из офиса, отметил номера других адвокатов, секретаря суда, Лесли. Дважды попалось незнакомое имя с приложенной запиской от помощницы: На: Джонни Мерримон. Джек задумался ненадолго, потом выбросил листки. Алиссу нашли десять лет назад, и, как всегда, приближение годовщины привлекало сумасшедших, журналистов и повернутых фанатов. Планировалось и новое издание книги, и демонстрация документального фильма по телевидению.

Ни к первому, ни ко второму Джек не хотел иметь никакого отношения.

Решив спасти хотя бы часть дня, он открыл первую папку и приступил к работе с финансовыми отчетами, кредитными историями и справками об обслуживании долга. Клиент оказался непростой, с множеством дочерних компаний и десятками счетов в различных учреждениях. Работа требовала времени, но ряды цифр и стук клавиш действовали успокаивающе. Джек выстраивал порядок из хаоса, делал заметки, прокладывал путь. Итоги предварительных соображений для исполнительного директора он изложил на четырех страницах, после чего перешел к следующему файлу.

Поднявшись наконец из-за стола, Джек обнаружил, что прошло уже несколько часов. Он проверил табель учета рабочего времени, произвел расчет: 5,2 часа. Желудок подавал сигналы, требуя внимания к себе.

Джек потянулся, достал из холодильника пиво и развел шторы, успев захватить остаток дня. Было начало девятого. На город спустились сумерки. Глядя на ресторан по другую сторону улицы, он неторопливо потягивал пиво. Меркнул свет, небо багровело, наступило то время суток, которое Джек всегда любил: слишком темное, чтобы назвать его днем, и слишком теплое для ночи. Машины внизу проезжали с включенными фарами, одна, потом другая. Наблюдая за ними, он вдруг увидел прижавшийся к бордюру «Эскалейд», тот самый, что попался ему на глаза раньше, по пути домой из офиса. Странно. Зачем парковаться сначала возле фирмы, а потом в четырех кварталах от нее? Интересно, есть ли кто-нибудь внутри? Минуту или две Джек наблюдал за машиной, но багровый свет — это багровый свет. И совсем скоро он стал черным.

На следующий день была суббота, но Джек все равно отправился в офис в 6 часов утра, как в обычный день. В правой руке он держал портфель, под левой — сложенную утреннюю газету. Утро выдалось серым и прохладным, что добавляло легкости шагу и бодрости духу.

В офисе Джек открыл дверь ключом и поднялся на лифте. На столе лежало еще одно сообщение относительно Джонни с того же, что и накануне, номера. Звонивший назвался Питером Дрекселем, а номер, по которому предлагалось перезвонить, был нью-йоркский. Само имя ничего Джеку не говорило, а недолгие поиски в онлайне выявили некоего нью-йоркского редактора с таким же именем. Джек причислял редакторов к одной команде с репортерами и телепродюсерами, так что отвечать на сообщение не стал, а закрыл дверь и проработал до половины третьего.

Порядок, старание, оплачиваемые часы.

Работа успокаивала, но в двух разных случаях Джек ловил себя на том, что тихонько насвистывает. Означало ли это, что он человек недобрый и злорадный? Определенного ответа у него не было.

Отложив последний файл, Джек забросил ноги на стол и еще раз прочел заметку на первой странице.

МЕРРИМОН ОСВОБОЖДЕН

БЕЗ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ.

Нет, здесь не было хвалебных речей в адрес Джонни — репортер отдавал предпочтение нюансам, фразам вроде пользующийся дурной славой землевладелец и отшельническое уединение, — но окружной прокурор принесла развернутые, пусть и политические, извинения, суть которых сводилась к следующему: Джонни — свободный человек, и это всем известно.

Выключив свет, Джек прошелся взглядом по пустым столам и офисам. На этаже работало несколько человек, но его это не смутило. Продолжая насвистывать, он вошел в соседний офис, положил газету на стол старшего ассоциата и уже почти вышел, но вернулся и подровнял уголки. А потом еще и включил лампу.

Теперь Джек был свободен. Первым делом он позвонил Клайду — подтвердить, что Джонни действительно собирается в город.

— У меня он будет в пять. К вам я привезу его в шесть.

— Думаешь, он на самом деле придет?

— Я об этом позабочусь, — пообещал Джек. — Передайте Кэтрин, что вино за мной.

К тому времени Джек уже вышел из здания и находился в квартале от своей любимой кулинарии. Заманчивой перспективой представлялся поздний ланч, но, с другой стороны, уже недолго оставалось до обеда, и к тому же встречи с Лесли заставили его вспомнить о дополнительной, недавно проколотой дырочке на ремне. В итоге он решил пройтись пешком до винного магазина в шести кварталах к востоку.

Домой Джек вернулся к четырем, немного запыхавшись. Приняв душ, надел легкий костюм из сирсакера и розовый галстук-бабочку. Ради Джонни можно не стараться, но Кэтрин Мерримон занимала в сердце Джека особое место. Когда его мать окончательно уступила мстительности, злобе и религиозному рвению заклинателя змей, Кэтрин, несмотря на свою потерю, заполнила возникшую пустоту. Она держала его за руку темными ночами, убеждала пойти в колледж, а потом — в школу права, воспользоваться шансом на будущее. Розовый был ее любимым цветом.

Следующие полчаса Джек метался по квартире в поисках подарочного пакета и папиросной бумаги, чтобы завернуть бутылку. Кэтрин предпочитала красное, но куплено было также и белое. В 4:59 он налил себе ледяного чая. Минутой позже в дверь позвонили. Джек открыл дверь и, ошеломленный, попятился.

— Господи… Как… Ты выглядишь… вот дерьмо.

Он и сам не знал, что ожидал увидеть. Усталые желтоватые глаза. Темные круги. При их последней встрече Джонни выглядел анемичным, как после долгой болезни. Теперь же… Теперь он просто светился.

— «Вудфорд резерв» — тебе. — Джонни поднял бутылку и переступил порог. Джек послушно взял бурбон.

— Какого черта, дружище?

— Что?

Джек поставил бутылку на стол.

— Ты так выглядишь, будто два месяца в круизе отдыхал.

— Ванна… целый день вдали от тюрьмы. — Джонни ткнул пальцем в бутылку. — Откроешь?

— А?.. Да, да. Конечно.

Согласился Джек лишь потому, что хотел выиграть время. Пройдя на кухню, он насыпал в стаканы кубики льда, налил бурбон и вернулся в комнату. Джонни так и не сел.

— Поднимемся на крышу?

— Жарко.

— Там есть тень.

Джонни вышел первым, Джек за ним. В тени соседнего здания они нашли местечко у парапетной стены. Друзья чокнулись, и Джонни предложил тост.

— За судмедэксперта округа Рейвен.

Он выпил. Джек пить не стал. Кое-что ему не нравилось.

— Как ты узнал?

Джонни сделал еще глоток и усмехнулся.

— Точно так же, как объяснил шерифу. Услышал выстрел, нашел тело. — Джек покачал головой, но Джонни словно и не заметил. — Знаю, обнаружить стрелка по единственному выстрелу на расстоянии в три мили…

— Невозможно.

Глаза Джонни блеснули над краем стакана.

— Возможно, если знаешь местность.

— Я даже не об этом спрашивал.

— Тогда о чем?

— Когда я пришел за тобой на болото, ты совсем не беспокоился из-за того, что тебя могут задержать, что тебе могут предъявить обвинение. Сказал, что выйдешь на следующий день. Как ты узнал, что шерифу придется тебя освободить?

— Я посмотрел на тело…

— И что? Посмотрел и все узнал? Вот так просто? — Голос Джека зазвучал громче, чем ему хотелось бы. — Посмотрел на труп и понял, что никто не признает тебя способным на убийство?

— Ну да, что-то вроде этого.

— И все-таки?

— Многое не сходилось. Сломанные кости. Повреждения. Ничего этого я не смог бы.

Джек отвернулся. На крыше здания по другую сторону улицы растянулись желтые огоньки.

— И тебя не беспокоит, что человек так пострадал?

— Это дикая природа. В дикой природе люди иногда умирают.

— Да, умирают. От случайного выстрела, болезни, по неосторожности. Уильям Бойд умер не от голода. И никакой зверь на него не нападал. И ни в какую яму он не сваливался.

— На самом деле мы не знаем, что случилось. Ведь так?

— Ты видел отчет о вскрытии?

— А ты?

Джек поставил стакан на стену и обеими руками ухватился за теплый бетон. Джонни стоял рядом в расслабленной позе. Как ни в чем ни бывало. Джека это бесило.

— Здесь что-то не то. Говорю тебе. У меня плохое предчувствие.

— У меня никакого предчувствия нет.

— Больно уж оно тебе нравится, это болото.

— Ерунду ты говоришь.

— Тогда объясни мне все попроще, как ребенку. Расскажи, как нашел тело. Нет, серьезно. Почему оно так тебе понравилось, это место? И как ты все узнал?

Молчание затянулось. Вечер выдался мягкий и нежный, едва шевелился ленивый ветерок. Джонни наконец заговорил, но настороженность в его глазах осталась, и голос прозвучал слишком спокойно и тихо.

— Думаю, нам пора идти.

— Еще рано.

— Значит, пойдем рано. — Джонни взмахнул рукой, и нерастаявшие кубики льда улетели в переулок.

— Серьезно? Вот так, да?

Промчавшийся между ними ветерок будто дохнул холодом, но уже в следующую секунду Джонни обхватил Джека за шею и привлек к себе.

— Знаешь, ты бываешь редкостным занудой. — Джек промолчал, и Джонни, словно что-то поняв, кивнул и усмехнулся. — Я тебя когда-нибудь подводил?

— Нет.

— Обещал и не выполнял?

— Нет. И ты знаешь это не хуже меня.

— Ну так идем. — Джонни еще стиснул друга и рассмеялся. — Веселей. Я знаю, что делаю.

Еще день назад Джек поддался бы этому настроению, сильной руке и смеху друга, жару нагретой крыши и общей памяти. Он бы тоже рассмеялся и сказал: «Время у нас есть, давай выпьем еще по одной». Они бы выпили — и не по одной, — смакуя каждый глоток, а потом отправились обедать, свободные от сомнений, молодые, уверенно идущие по миру. Этого хотел бы Джек, и это было бы для него самым дорогим, кроме, разве что, воздуха в легких. Сколько он помнил, они всегда были лучшими друзьями, более близкими, чем братья. Мысль эта поддерживала его, пока они спускались из квартиры на улицу. Джонни был всегда, и всегда оставалось неизменным. Тот мальчишка, что еще жил в нем, хотел в это верить, но мужчина, которым он стал, знал лучше. Смех друга звучал фальшиво, и вечер будет таким же.

Ни Джек, ни Джонни не заметили «Эскалейд» на другой стороне улицы.

Глава 17

На первый взгляд обед удался, все прошло замечательно. Жара к вечеру спала, и стол накрыли в саду, в окружении кустов гортензии, степной розы и барвинка. Тихое, хорошо знакомое место; компания, в которой каждый любит каждого. Отчим, мать, друг — различия значили так мало… Вот только Джек держался тихо, и Джонни старался по возможности не выпускать его из виду. Лицо друга он знал не хуже, чем свое собственное: неуверенная улыбка, восхищение в глазах, когда он смотрел на мать Джонни. Они так долго были одной семьей, что взгляды стали чем-то вроде языка и молчание редко бывало неловким.

На этот раз Джек как будто настроился исключительно на Джонни. Когда тот начинал говорить, Джек принимался рассматривать деревья. Когда разговор заходил о Пустоши, он, извинившись, покидал компанию. И по-настоящему оживился только однажды, когда Кэтрин поинтересовалась, как сын провел время в тюрьме.

— Ужасно, да?

Джонни взял ее за руку.

— Как прогулка по парку.

— Чушь. — Джек тут же прикрылся салфеткой, но слово вылетело, и его услышали все.

— Извини, что? — повернулась к нему Кэтрин.

— Ничего. Извините.

Джек вышел из-за стола во второй раз, и Джонни, словно ощутив бремя еще одного молчания, пожал плечами.

— Расстроен из-за меня. Извините.

Кэтрин обеспокоенно посмотрела вслед Джеку.

— Вы поссорились?

— Ну, это слишком сильное слово.

— Что ж, ты здесь. — Она коснулась его руки. Закатный свет сада добавлял ей красоты. — Для меня это самое главное.

— За что и выпьем. — Джонни поднял стакан, но градус настроения уже упал. Разговор перешел на Уильяма Бойда и того беднягу в больнице, как выразилась Кэтрин.

— Сочувствую его семье. Они, должно быть, до смерти обеспокоены.

Последовавшие за этим секунды захватили внимание Джонни: Клайд мягко коснулся ее шеи костяшками пальцев и наклонился ближе, как будто лишь тепло могло спасти потерянную ею улыбку. Любовь… То была любовь в чистейшем ее виде, и Джонни понимал эту силу.

— Мне нужно домой.

— Думала, ты останешься на ночь.

Джонни поднялся и поцеловал ее в щеку. У нее — своя любовь. У него — своя.

— Передадите Джеку мое «пока»?

Страницы: «« « ... 1213141516171819 » ... »»