Безмолвие Харт Джон
После полудня похмелье перешло в раздел воспоминаний, и Джек задумался, не совершить ли прогулку вниз. Посмотреть ей в глаза. Интересно, улыбнется ли она. Они могли бы пообедать. Может быть, то имя на ее губах ему только послышалось…
— Прискорбно, — произнес Джек, но избавиться от воспоминаний о ней не смог. На работе он просидел до восьми, надеясь, что Лесли все же появится, а потом отправился домой, злой на нее и на себя за глупость.
Если Лесли и думала о ком-то, то о Джонни.
В квартире он прошелся из угла в угол. Есть не хотелось, спать тоже. Мысли беспорядочно метались туда-сюда.
Он подвел лучшего друга.
Она произнесла имя Джонни.
Сообщение от Лесли пришло в полночь.
Не спишь?
Джек на секунду задумался, потом набрал: Еще держусь. Работал допоздна.
Спасибо за прошлую ночь.
Что-то внутри Джека сломалось — может быть, накатило облегчение, может быть, желание. В нем все завибрировало. Хочешь заглянуть?
Прошла минута. Потом еще три. Ответ содержал только одно слово: Конечно.
На этот раз ночь прошла по-другому. Без выпивки. Лесли ушла с первым светом. Все складывалось наилучшим образом, как Джек мог только мечтать. Имя Джонни не прозвучало.
— Зачем ты со мной? — спросил он.
На часах было два. Лесли лежала в круге света от единственной лампы, золотившего изгибы и тенью гладившего впадинки.
— Ты — молодой. Молодые энергичны.
— А если без шуток?
— Секс. Просто секс. Мне нравится.
— Но почему я? Особенно привлекательным меня не назовешь. У меня… ну, ты же знаешь. — Джек пошевелил больной рукой.
Она рассмеялась и коснулась его ноги.
— Хочешь, чтобы я ушла?
— Нет.
— Тогда убеди меня остаться.
Она поднялась на колени, и Джек позабыл обо всем на свете.
Часом позже они стояли у входной двери. На ней были те же туфли на каблуках, едва застегнутая блузка. Джек вымотался так, что едва держался на ногах.
— Можно отвезти тебя домой?
— Ты такой джентльмен… но нет, не надо. Я в порядке.
Лесли поцеловала его, и Джек, прежде чем она отвернулась, взял ее за руку.
— Мне нужно знать, что это никак не связано ни с Джонни, ни с делом Уильяма Бойда.
— Ты даже сейчас об этом спрашиваешь?
Под «даже сейчас» она имела в виду постель, царапины, безнадежно испорченные простыни.
— Скажи, что деньги здесь ни при чем.
Лесли вскинула бровь, идеальную, как и все остальное в ней.
— А если скажу, что при чем, ты не будешь меня трахать? — Она улыбнулась улыбкой адвоката, потому что уже заранее знала ответ. — И не надо так беспокоиться, мы оба можем получить то, что хотим. — Она взяла его руку и просунула к себе под рубашку. — Тебе хорошо, мне хорошо. — Джек отвернулся, но Лесли взяла его за подбородок. — Не надо ничего усложнять.
Не усложнять Джек не мог.
Она пользовалась им и брала, что хотела, — и вонь этой вины осталась и на его коже.
На следующий день была суббота, так что Джек повалялся до восьми, а потом отправился на прогулку. Вернувшись домой, принял душ и поехал в офис. Дважды звонила Лесли — Джек не ответил. Работе было посвящено и воскресенье, так что с Лесли они опять не виделись. Понедельник начался с раннего завтрака. В семь часов закусочная уже была переполнена и гудела от возбуждения. Столпившись у столиков, люди склонялись над газетами и обсуждали что-то с горящими глазами.
— Миллиард долларов, господи… — произнес небритый мужчина с распухшим лицом.
Его сосед, в бейсболке с логотипом «Джон Дир» и такими грязными ногтями, будто он рылся в битумной яме, спросил:
— А сколько это, миллиард?
— Тысяча миллионов, — ответил толстяк, и какой-то парнишка, одетый в бейсбольную форму, беззвучно пошевелил губами, как делают в церкви, изображая пение.
Тысяча миллионов долларов…
За другим соседним столиком пожилая леди поправила очки на носу, а ее муж приник к газете. Нечто похожее происходило за другими столиками, где сидели домохозяйки в дорогих одеждах и патрульные полицейские в форме.
Джек подождал официантку, а когда она подошла, спросил, из-за чего весь ажиотаж.
— А вы не слышали? — Женщина вынула из-за фартука сложенную газету и положила на стол. — Все об этом только и говорят.
Она отошла, а Джек раскрыл газету и увидел сообщение о том, что миллиардер Уильям Бойд, из Нью-Йорка, обнаружен мертвым в Пустоши.
Глава 11
Отправляясь на охоту, Уильям Бойд старался удерживать радость в себе и никак ее не показывать. Он не улыбался, не говорил без необходимости — ибо вообще терпеть не мог болтунов. Той же линии поведения придерживался и Киркпатрик. Подготовка напоминала религиозный ритуал: подъем по будильнику в четыре часа утра, тщательный выбор одежды и снаряжения, тройная проверка всего и укладка с таким расчетом, чтобы минимизировать шум. Шум столь же губителен, как запах, и оба мужчины были верными служителями в церкви охоты. Каждый принял ванну со специальным мылом, смазал оружие специальным, не имеющим запаха маслом. Там же, в ружейной комнате, когда снаружи еще было темно и тихо, они поели в последний раз за столом, освещенным маленькими лампами, тогда как все прочее — картины, шкуры, оружие — осталось в тени. Ничто не нарушало тишины, кроме звона серебра о фарфор, но радость проскальзывала в аккуратных движениях, отполированной латуни и взглядах, когда встречались глаза. Они знавали места мрачнее этих и утра темнее этого; и в узах доверия, уважения и крови тоже была радость.
— Пора.
Бойд зарядил последний патрон. Киркпатрик поднялся и забросил за плечо рюкзак и ружье. У двери домработница вручила им кофе в термокружках.
— Три дня, — сказал Бойд. — Может быть, четыре.
Она нахмурилась.
— Вы бы лучше сказали, куда идете.
— Тебе лучше не знать.
— А если что-то случится?
— Риск — часть охоты. Присмотри за домом.
— Я буду здесь, когда вернетесь.
Он коротко кивнул, уже ощущая напряжение, тяжелую тень охоты. Для предрассветных сумерек было еще рано, но небо мерцало россыпью звезд. Бойд посмотрел на Киркпатрика.
— Мне нужен твой телефон.
— Что? Зачем это?
В темноте он выглядел великаном, а теперь еще и сердитым.
— Телефон беру только я один. Таковы здесь правила.
— Я только что перевел твоей фирме двести миллионов.
— Там — бизнес, и здесь — тоже. Джи-пи-эс-трекинг. Фотографирование. Ничего этого нельзя.
— Я ведь уже подписал соглашение о неразглашении.
— Мой дед едва не умер, отыскивая то место, куда я собираюсь тебя отвести. Для меня это личное. Извини. — Киркпатрик молча уставился в темноту. Сжимавшие ремень пальцы побелели от напряжения. — Пожалуйста, Джеймс. — Бойд протянул руку. — Это никак не отразится ни на наших долгих отношениях, ни на моем восхищении тобой.
— Чушь.
— Тем не менее. — Киркпатрик посмотрел на белеющую в темноте ладонь и подал телефон. Бойд взял его, передал служанке и улыбнулся. — У нее не пропадет.
— Теперь, надо полагать, ты еще завяжешь мне глаза.
— Нет, друг мой. Теперь мы пойдем охотиться. — Бойд тоже повесил на плечо рюкзак и повел гостя мимо дорогих машин к забрызганному грязью грузовичку со следами ржавчины и грунтовки. — На этот двадцатилетний «Додж» никто и не посмотрит.
Киркпатрик хмыкнул и бросил рюкзак в кузов. Винтовки заняли места в стойке для оружия у заднего окна. Бойд поднял руку и посмотрел на служанку.
— Дня четыре или меньше.
Они проехали по петляющей дорожке к шоссе, и Бойд, повернув на север, кивнул в сторону деревьев, вытянувшихся в линию за полями.
— Там — край той самой территории в пятьдесят тысяч акров. Дорог нет. Ни туда, ни оттуда. К северо-востоку — еще двадцать тысяч акров, которыми владеет бумажная компания в Мэне. Проедем вглубь, насколько возможно, а дальше пройдем пешком. Местность там трудная, так что не все делается быстро.
— Надеюсь, оно того стоит.
Бойд промолчал; глаза его блеснули. Киркпатрик еще сердился, но это пройдет. Главное, что они подписали соглашение о неразглашении. Значит, Киркпатрик не сможет раскрыть данные о месте охоты. И, что еще важнее, он не сможет ни купить, ни даже постараться купить землю — ни через посредника, ни через филиалы, ни какими-либо другими законными действиями. Штраф за нарушение условий договора слишком велик, юристы воспротивятся.
Но Киркпатрик, как и Бойд, не любил юристов и любил охоту.
За сорок минут они добрались до проселка за металлическими воротами. Сама дорога больше напоминала узкую вырубку в лесу.
— Бумажная компания. Подожди здесь. — Бойд выскользнул из кабины, перерезал цепь, открыл ворота и проехал. — В четырех милях отсюда другая дорога, идет на восток и юг. Уже близко.
— Зачем въезжать с севера?
— Болото непроходимо.
— Твой дед же как-то прошел.
— Зимой. Это совсем другое дело.
Бойд не стал объяснять остальное: как болото менялось каждый раз, когда он пытался заехать с юга; как перемещались островки сухой земли — сегодня здесь, завтра там; как пропадали и заворачивались тропинки; как отказывал даже компас. Въехав на болото в третий раз, со стороны поселка, где жили когда-то освобожденные рабы, он совершенно потерял ориентацию и блуждал несколько дней, теряя сознание от слабости. В конце приключения на него было страшно смотреть — грязный, покусанный змеями, окровавленный… Но об этом Киркпатрику знать было необязательно, так что Бойд помалкивал, а мир меж тем сжался до кабины, багряника и конусов желтого света. Переключившись на полный привод, Бойд форсировал сначала один, а потом другой ручей. В просвете между деревьями мелькнули желтые глаза.
Белохвостый олень.
Ничего особенного.
Дорога разделилась. Сначала повернули на восток, потом на юг. Проехали еще две мили. У края ручья Бойд завел машину в подлесок.
— Если его кто и найдет, то или другой охотник, или какой-нибудь мальчишка на внедорожнике. — Он заглушил мотор. — Так глубоко забираются немногие.
— А дальше проникают?
— Туда, куда идем мы, — нет.
— Почему?
— Во-первых, из-за топографии. Во-вторых, есть такой фактор, как Джонни Мерримон. Для половины реднеков в округе он — кто-то вроде рок-звезды, в равной степени селебрити, сурвивалист и бунтарь. По сути, герой рабочего класса. Неважно, что он подстрелил пару забредших на его территорию янки, что попал за решетку и отсидел срок от звонка до звонка. Даже те, кому нет дела до всего прочего, уважают его за характер и меткий глаз. По слухам, я — не единственный, в кого он стрелял. Но есть и еще кое-что…
— Что ты имеешь в виду?
Бойд открыл дверцу.
— Увидишь.
Сойдя с дороги, он повел Киркпатрика через колышущуюся под ногами топь в направлении идущего на юг холмистого гребня. В ранний час лес был тих, но, по мере того как солнце поднималось выше, утренний хор звучал все громче — симфонией кошачьих пересмешников и каролинских крапивников, плачущих горлиц и кардиналов, к которым добавлялось гулкое кваканье зеленых лягушек из лесочка у дальнего болота.
— Кустарниковая топь. — Бойд протянул руку. — Могли бы сократить миль на десять, если б пошли напрямик, но идти пришлось бы по пояс в воде.
Киркпатрик только хмыкнул, и они продолжили путь, держась поближе к хребту и отклоняясь, если только на пути возникало препятствие: бурелом или упавшее дерево. К середине утра температура поднялась до девяноста пяти[15] и не остановилась.
— Ты в порядке? — Киркпатрик ответил, что да, но по его лицу уже струился пот. Бойд шел ровно, и маршрут понемногу отклонялся на восток, в самый недоступный угол заповедника. — Дальше будет труднее. — Теперь под ногами у них был серый камень. Деревья встречались редко, и с голого хребта открывался вид на невысокие, сплюснутые холмы и заболоченные леса. Впереди виднелись островки казавшегося расколотым гранита. — Пройдем до середины тех холмов — попадем к северной границе земли Мерримона. Дальше двинемся вдоль реки.
Заслонившись ладонью от солнца, Киркпатрик огляделся.
— Должен быть путь полегче.
— Этот маршрут длиннее, но зато нас никто не увидит и мы не заблудимся.
Если у Киркпатрика и возникли сомнения, озвучивать их он не стал, а Бойда это устраивало как нельзя лучше. Говорить о спутниковом картографировании, геологах или местных проводниках, которые показали бы другие варианты, он не хотел.
— Идем. Еще несколько часов, и достигнем реки.
К реке вышли через пять часов. Дальше был подъем, крутой и каменистый. На спуске Киркпатрик поцарапал руку, а упав во второй раз, порезал колено. Жарило солнце. К трем часам он походил на старика. Ничего подобного Бойд еще не видел.
— Вот что, сядь-ка. — Он нашел узкую полоску тени и помог напарнику сесть.
Киркпатрик выпил воды, побрызгал на лицо и шею.
— Не понимаю. — Он расстегнул воротник. Дышалось тяжело. — Здесь жарче, чем в Индии. Такая влажность… Помнишь? — Он сделал еще глоток, закашлялся. Лицо посерело. — Извини, Уильям. Я никогда не подводил тебя раньше. Не понимаю…
Они укрылись в каменистом, вымытом последними дождями овраге. Бойд снял со спины напарника рюкзак.
— Просто дыши.
— Такая тяжесть…
— Нет, друг мой. Нет никакой тяжести.
Киркпатрик положил руку на грудь.
— Не могу отдышаться. Не понимаю…
А вот Бойд уже понял.
— Мы на земле Мерримона. Весь последний час.
— При чем тут это?
Бойд молчал.
— Что? Опять та история?
— Подумай сам.
Киркпатрик открыл и закрыл рот.
— Господи…
— Это пройдет.
— Ты тоже чувствуешь?
Бойд кивнул. Киркпатрик попытался подняться.
— Не могу. Не могу дышать.
Бойд подтолкнул его на место, но Киркпатрик сопротивлялся.
— Что-то здесь не так. Ты не понимаешь…
— Понимаю. Тебе хочется бежать отсюда. Это как голос или давление…
— Как будто кто-то стоит у меня за спиной. Господи… Словно холодное дыхание и шепот…
— У всех по-разному. Подожди минутку.
Минутка переросла в десять. Несколько раз Бойду казалось, что спутник вот-вот упадет, но он держался, а в какой-то момент задышал легче и моргнул. Паника прошла.
— Полегчало?
— Не уверен.
— Просто дыши. Давление уменьшится.
— И так бывает каждый раз?
— Приходит и уходит. Наплывами. Иногда бывает хуже.
— Черт возьми. — Киркпатрик поднялся, прошелся по оврагу и вернулся сердитый. — Почему ты мне не сказал? Не предупредил?
— А ты поверил бы?
— Нет, — согласился Киркпатрик. — Конечно нет.
— Идти можешь?
— Мне не страшно.
— Тогда идем. Сюда.
Бойд вывел Киркпатрика из оврага и протянул руку.
— Там последний холм. За ним река. Хорошее место для лагеря. Сегодня отдохнем, а завтра с утра двинемся. О’кей?
Киркпатрик не ответил.
— Джеймс? О’кей?
— Хватит. Что смогу, то и сделаю.
Бойд услышал защитные нотки. Обычная реакция, свойственная сильным людям, которым вдруг стало страшно. Опасное состояние. Вот почему весь следующий час он следил за своим спутником. Вместе они легко поднялись на холм, постояли немного на вершине. Внизу под ними, словно угольная жила, блестела река; примерно через милю она растекалась по топям и лощинам, отмечавшим северную границу болота. Киркпатрик вытер пот с лица и, скользнув по трясине взглядом, негромко произнес:
— Вот уж не думал, что оно такое огромное.
Пустошь тянулась до самого горизонта — громадная впадина, наполненная живностью и черной водой.
— Двадцать миль с востока на запад. Хаш Арбор прямо под нами, три тысячи акров.
Бойд протянул руку, указывая на территорию, о которой говорил, и Киркпатрик оглядел ее с молчаливой серьезностью, поворачиваясь в обе стороны.
— Выглядит зеленее.
— Зеленее. Плотнее.
— Не понимаю.
— Поймешь.
Они вернулись к деревьям, под которыми устроили лагерь, а потом и поужинали, не разводя огня. Солнце уже меркло на западе, когда Бойд задал спутнику все тот же вопрос:
— Ты в порядке?
Киркпатрик только махнул рукой — мол, беспокоиться не о чем; но Бойда это не успокоило. Напарник выглядел бледнее, чем накануне, морщины на лице углубились и проступили резче, придавая ему изможденный вид.
— Разведем костер?
— Не сегодня. Слишком заметно.
— Хотя бы небольшой.
— Джеймс, посмотри на меня. — Глаза у Киркпатрика забегали влево-вправо, но на Бойда он так и не посмотрел. — Ты и сейчас это чувствуешь?
— Нет. Да.
— Тебе хуже?
Киркпатрик прижал ладони к вискам и, слегка раскачиваясь вперед-назад, выдавил:
— Я в порядке.
Бойд, однако, заметил, что пальцы у него побелели от напряжения.
К рассвету лучше не стало. Бойд протянул ему протеиновый батончик и бутылку воды, но Киркпатрик уронил их на землю и уставился на болото. Глаза его запали и налились кровью. Бойд присоединился к нему, и несколько долгих секунд мужчины стояли бок о бок, глядя, как край солнца окрашивает желтым далекие холмы, но оставляет в тени бескрайнюю топь. Первым, не отводя взгляда от зеленого ковра деревьев и черной, поблескивающей воды, молчание нарушил Киркпатрик.
— Сколько раз ты был здесь?
— Три раза один. Еще два с клиентами.
— Кто-нибудь поворачивал обратно, не дойдя?
— Отсюда? Нет.
Он кивнул, но как-то неопределенно.
— Ночью мне снились кошмары.
— О чем?
— Не помню.
«Лжет», — подумал Бойд. Что-то в позе Киркпатрика, в безвольной расслабленности подбородка подтолкнуло его к этому выводу.
— Идем, друг мой. — Он положил руку на плечо приятеля. — Завтрак поможет увидеть мир в лучшем свете.
Не получилось.
К тому времени когда они достигли стоячей воды, Киркпатрик уже заговаривался, бормоча что-то неразборчивое под нос и склоняясь под бременем куда более тяжким, чем рюкзак. Бойд подумывал о возвращении, но стоило ему остановиться, как напарник начинал сердиться:
— Не останавливайся из-за меня, черт возьми. Я справлюсь. Всё в порядке.
Полдня они углублялись в болото, и с каждым часом Киркпатрик слабел. Он то и дело падал, а однажды Бойд нашел его стоящим неподвижно под кружащим у лица роем насекомых и уже на двенадцать дюймов погрузившимся в топь. Бойд вытащил спутника на твердую почву, заставил сдвинуться с места.
— Скоро сделаем привал. Есть одно особенное местечко…
— Я же сказал, я в порядке.
В порядке он не был. Отказывался пить. Глаза все сильнее стекленели.
Прошло два часа, прежде чем Бойд развел в стороны зеленый занавес и вытащил приятеля на поляну размером с городской квартал.
— Здесь будет наш базовый лагерь. Отсюда и начнем. — Он снял рюкзак и помог сделать то же самое Киркпатрику. — Садись, пока не упал.
— Здесь хуже.
— Садись.
Киркпатрик стоял как вкопанный. Бойд поставил палатку, собрал валежник, после чего взял спутника за руку и заставил сесть.
— Послушай. — Он посмотрел на небо, прикидывая, сколько еще осталось до сумерек. — Нам нужно поискать следы, поставить засидки. Ты как, сможешь это сделать? — Ответа не было. — Бойд вздохнул. — О’кей. Итак, два следа ведут вглубь болота; один на юг, другой на запад. Я пойду на юг. След вон там, под платаном.
— Я больше ничего этого не хочу.
— Ради бога…
— Не знаю, что это, но становится только хуже.
Бойд покачал головой.
— Не ерунди, Уильям. Я знаю, ты это чувствуешь. Вижу по твоему лицу.
— Да, чувствую. И что с того? Это просто воздух или какое-то дерьмо. На самом деле ничего такого нет.
— Холодно. Ты не замерз?