Безмолвие Харт Джон

Здоровяк хмыкнул и поставил на стойку аппарат. Черный, старый и тяжелый, как камень.

— Только постарайся покороче. — Он отошел в сторону.

Джонни набрал номер сотового своего лучшего друга.

Джек принял звонок в тесном коридоре возле конференц-зала на девятом этаже. Здесь было прохладно, но он потел.

— Не самое лучшее время.

— Хочу встретиться с тобой у Леона.

Джек отошел в сторонку от собравшейся толпы, нашел тихое местечко у окна с видом на город.

— Меня у Леона не очень-то любят.

— Им не нравится костюм и немецкая машина. В этом вся разница.

Джек облизал сухие губы и взглянул на дверь конференц-зала. Лесли уже была там. Как и все партнеры.

— Послушай, когда я сказал, что время не самое лучшее…

— Ты знаешь что-нибудь о племяннице Луаны Фримантл?

— Племяннице? А что такое?

— Неважно. Поговорим, когда приедешь.

— Насчет времени…

— Приезжай, когда сможешь. Я подожду.

Трубку повесили. Джек посмотрел на телефон.

Недопонимание между друзьями случалось редко, а если такое и случалось, то благодаря прямодушию Джонни.

Джек расстроился.

И рассердился.

— Ты готов? — Лесли открыла стеклянную дверь, выскользнула из зала и подошла к нему.

— Не думаю.

— Просто выслушай их. Подумай о завтрашнем дне. Как проживешь следующие двадцать лет. Проблем быть не должно.

— У меня такое чувство, что они уже есть.

— Доверься мне. Там никто не кусается.

В центре конференц-зала, на дорогом ковре стоял стол красного дерева. На одной его стороне расположились девять партнеров фирмы. Лесли показала Джеку на стул, в одиночестве стоявший на другой стороне.

— Серьезно? — спросил Джек.

— Так заведено.

Джек сел, придвинул стул к столу.

— Вам удобно, мистер Кросс? — поинтересовался Майкл Эдкинс, старший партнер. Плотный мужчина с серебристыми волосами, в безукоризненном костюме цвета древесного угля, он сидел, положив ладони на стол. Сорок лет юридической практики, множество выигранных дел, преподавание в школе права, выступление в Верховном суде. Глядя на него, Джек чувствовал себя ассоциатом на второй неделе практики.

— Очень удобно. Спасибо.

— Поскольку для всех нас время — деньги, перехожу к делу. Вы — друг Джонни Мерримона. Мы это понимаем. Понимаем, что у вас своя история. Детство. Схожий бэкграунд. Некоторые… э… неприятности, связанные с его сестрой и вашим братом. — Эдкинс поднял руку, и все партнеры кивнули в знак молчаливого согласия. — Мисс Грин также проинформировала нас о том, что мистер Мерримон обратился к вам за помощью по апелляционной жалобе. Вы не должны ни при каких обстоятельствах предлагать такого рода помощь. Мистер Мерримон не является клиентом фирмы. И никогда клиентом не будет. Это ясно?

— Из-за Уильяма Бойда.

— Если мистеру Бойду потребуется помощь нашей фирмы, мы намерены ее обеспечить. Принять мистера Мерримона в качестве клиента означало бы создать ненужную путаницу.

— Конфликт интересов.

— Совершенно верно.

Джек взглянул на Лесли. Она отвернулась, но он успел заметить блеск в ее глазах.

— Мистер Мерримон пришел ко мне за помощью. Я сказал, что подумаю.

— Вы уже провели предварительную работу?

— Нет.

— Дали ход делу? Приняли плату? Вынесли какого-либо рода юридическое заключение?

— Конечно нет. Он просто пришел ко мне.

— Вы обсуждали этот вопрос с другим компаньоном или партнером нашей фирмы?

— Мисс Грин в курсе…

Эдкинс снова поднял руку и кивнул с такой спокойной уверенностью, что все слова застыли у Джека в горле.

— По данному вопросу мисс Грин придерживается одного с нами мнения.

— Это так?

Джек не смог скрыть злость. Эдкинс лишь милостиво улыбнулся.

— Рейнмейкер всегда прав, мистер Кросс. Привлеките солидный бизнес, и для вас не будет ничего невозможного. Деньги. Влияние. Престиж. — Он снова кивнул — образец здравомыслия. — Мы не просим вас действовать против интересов друга. Просто поговорите с ним. Убедитесь, что он в полной мере сознает поистине исключительный характер предложения мистера Бойда.

— Он, конечно же, понимает, что такое тридцать миллионов долларов.

— Тогда ваша работа упрощается вдвойне. Убедите друга. Объясните, что если он не примет предложение мистера Бойда, то отстаивать свои права по апелляции мисс Фримантл ему придется в одиночку. Или же изыскивать средства, чтобы обратиться за помощью в другую фирму. Насколько я понимаю, такие расходы он позволить себе не может. — Последнее предложение прозвучало с вопросительной интонацией, но Джек сжал губы, а Эдкинс понимающе улыбнулся. — Как только мистер Мерримон в полной мере осознает свое положение, преимущества чистой и быстрой продажи станут более очевидными.

— Ответ нужен вам сейчас?

— Мы — благоразумные люди. Возьмите несколько дней.

— Хорошо. Я подумаю.

— Отлично.

— А если завтра я решу помочь другу?

— В таком случае, мистер Кросс, вам предстоит постичь ту истину, что хлеб юриста-одиночки горек и черств.

Один за другим партнеры вышли из конференц-зала. Все, за исключением Лесли Грин. Она остановилась у двери, взяла Джека за руку и придержала, пока они не остались одни. Он посмотрел на ее пальцы, потом в голубые глаза.

— Я так понимаю, что помогать моему другу ты не станешь.

— Никогда еще в этой фирме женщина не становилась старшим партнером. Мне хотелось бы быть первой.

— И опять-таки деньги.

— Деньги важны всегда. — Джек отвернулся, и Лесли прошлась пальцами по рукаву его костюма. — Не иди против них. Они тебя уничтожат. Даже если уйдешь, закопают из мести.

— Удачи с Уильямом Бойдом, но без меня. Фирма интересует его постольку-поскольку. Думает, Джонни меня послушается.

— А ты представь перспективы: большие деньги, угловой офис… Сможешь попросить место партнера — и они подумают.

Джек стиснул зубы, но промолчал.

— Послушай. — Лесли снова положила руку ему на локоть. — Я знаю, что значит для тебя Джонни Мерримон, но я тоже могу быть твоим другом. Бойд станет нашим клиентом. Будем работать вместе.

— Ты занимаешься апелляциями, я — банкротствами.

— Возьмем кого-то другого. Главное — отношения. Твои. Мои. Мистера Бойда.

Повернувшись к двери, она прижалась к нему. Было ли это прикосновение расчетливо сексуальным? Возможно, признал он. Запах ее волос остался на его костюме, как туман.

Спускаясь на лифте, Джек старался не обращать внимания на посматривавших на него помощников и референтов, а у себя в офисе, за закрытой дверью, прошелся по комнате. Дорога к Леону — шестьдесят минут. А у него работы невпроворот.

— Вот дерьмо…

Снова лифт. Снова непонятные взгляды. Выезжая из города, Джек опустил окна и прибавил газу. Сначала — на север, к болоту, потом — на восток — через мир приглушенного света, черных дорог и полинявшей краски. Какое-то время он был спокоен, но чем ближе к цели, тем меньше оставалось покоя в его душе. Нет, Джонни невозможен. Эта скрытность, постоянные требования. И всегда командует. Так больше продолжаться не должно. У Джека работа, перспективы, учеба. А что у Джонни, кроме Пустоши?

«Секреты, — подумал Джек. — И я».

— Дерьмо…

Вот и появилось любимое словечко.

Последний поворот — налево, на разбитый проселок. Джек ехал медленно, берег шасси, но все равно то и дело цеплял днищем камни.

— Не скажу.

Мост к Леону, может быть, и красили когда-то, но теперь дерево потрескалось, краска облезла, тут и там проступила ржавчина. Узкий пролет над рекой, замедлявшей бег перед холмами и срывом в болото. У Леона Джеку не нравилось все. Жара и насекомые, дым, враждебные взгляды и запах жарящейся свинины. Его воспринимали здесь с недоверием и неприязнью, основанными целиком и полностью на цвете его кожи. Да, машина тоже не добавляла симпатий, и костюм не был бонусом. Но клиенты Леона невзлюбили его лично, и это давало еще одну причину быть недовольным Джонни. Он сидел за столиком на крыльце, развалившись, словно заведение принадлежало ему, вытянув ноги, закинув одну руку на спинку стула и держа пиво в другой. Увидев друга, помахал рукой, но внимание Джонни привлекло другое. Серая деревянная постройка стояла на бурой глине, и машины выглядели так же — рыжий металл, пыль и потрескавшиеся стекла. С десяток лиц повернулись в его сторону, когда он, проехав по мосту, припарковался возле старого грузовика, запер по старой привычке машину и вздрогнул от писка сигнализации.

Никто не произнес ни слова.

Все только смотрели.

Под навесом температура упала градусов на десять. Джек прошел мимо столика, кивнул сидящим за ним двум мужчинам и женщине — без лифчика, в драных джинсах и заношенной майке.

— Извините.

Он протиснулся между столами, убрал с дороги стул, прошел по утоптанному земляному стулу к второму навесу, где стояли три столика, и ступил на дощатый пол. В глубокой тени виднелись бар и еще несколько столиков. Джонни сидел ближе к задней стене. Справа текла река, и вода бурлила и пенилась под дымкой от плиты с жарящейся свининой. За стойкой маячил Леон; в песочной яме, под деревьями, босой мальчишка бросал подковы. Тишину нарушали только цикады, ветер и лязг металла.

— Привет, Джек, спасибо, что приехал. — Джонни постучал по стене за плечом и, повысив голос, добавил: — Леон! Еще два!

Леон не спешил, а принеся пиво, даже не взглянул на Джека.

— Захочешь еще два, заходи в бар. Но без него. Только ты.

— Так здесь всех чужаков принимают, — сказал Джонни, когда хозяин отошел. — Не принимай на свой счет.

— Как же… Посмотри на это.

Джонни скользнул взглядом по ближайшим столикам, повернулся к холму, где сидевшие в тени пекана старики пили спирт из стеклянных банок.

— Те, кто здесь бывает, давно знают друг друга. Когда-нибудь и к тебе привыкнут.

— Зачем вообще сюда приходить?

— Ты и сам знаешь.

Джек знал — и злость рассеялась. В городе Джонни не мог быть самим собой. Он был Джонни Мерримоном, мальчишкой, который нашел свою сестру, спас девочку и обнаружил мертвых. Джек уже пытался представить такую жизнь. И не смог.

— А зачем я здесь? Сегодня рабочий день. У меня куча дел.

— Я встречался с Лесли Грин. Надо было понять, поможет ли она мне. — Джек отвернулся и почувствовал, как потеплела шея. — Что-то не нравится мне этот твой взгляд.

— Она не поможет.

— Вроде бы заинтересовалась…

— Уже нет.

— Но…

— На днях мы виделись с Уильямом Бойдом.

— Неужели?

Джонни держался спокойно, и Джеку не хватило духу посмотреть ему в глаза.

— Тридцать миллионов долларов, чувак. Почему ты не сказал мне, что он предлагает такие деньги?

— Потому что это неважно.

— Чушь.

— Пятьдесят миллионов. Сто. Я не продам.

— Ну, тогда ты либо глупец, либо безумец. Или безумный глупец. Продай землю. Купи участок в каком-нибудь другом месте.

— Извини, не могу.

— Тридцать миллионов долларов. Как ты мог не сказать мне об этом?

Джонни уставился на бутылку у себя в руке. Потом пожал плечами, словно тринадцатилетний мальчишка.

— Подумал, что ты не поможешь мне, если узнаешь.

— Что за дерьмо… — Джек чувствовал, как улетучиваются остатки злости. — Бойд предложил мне деньги, если я помогу убедить тебя продать.

— Неужели?

— Фирма не хочет, чтобы я представлял тебя. Пригрозили уволить, если не послушаюсь. Обещали шантажировать, даже если уйду. Вот почему Лесли не станет тебе помогать. Бойд и ей деньги обещал.

— Сколько?

— Два миллиона и бизнес для фирмы по нью-йоркским ставкам. Я буду рейнмейкером. Они даже сделают меня партнером.

— Два миллиона долларов? Может, стоит взять…

— Не морочь мне голову.

— Деньги. Гарантия работы.

— Не забудь про угловой офис.

На сарказм Джонни никак не отреагировал и, подойдя к краю крыльца, посмотрел в сторону Пустоши.

— До рассмотрения апелляции у меня две недели.

— Знаю, — сказал Джек.

— Что будет, если я не найду адвоката?

— Скорее всего, проиграешь.

Джонни ковырнул ботинком землю. Джинсы, линялая футболка. Выпил он немало, но пьяным не был.

— Ты поможешь мне?

Джеку едва хватило сил посмотреть ему в глаза. Джонни всегда был первым, если требовалось пожертвовать чем-то. Когда Джек подвел друга, тот первым беспечно улыбнулся и в конце концов простил. Он был больше отцом Джеку, чем родной отец, и больше братом, чем тот брат, которого Господь посчитал нужным дать ему. Именно Джонни Мерримон определил детство Джека во всех важных отношениях. Но Джек прорвался — вопреки бедности, уродству и своим сумасшедшим родителям. После десяти лет неустанной работы он начал ту единственную карьеру, которую всегда хотел, и уже проделал путь в две недели. И вот теперь партнеры пообещали порушить эту карьеру, если он поможет другу. Даже если б он занялся собственной практикой, фирма смогла бы срезать его гонорары, оттянуть клиентов и тысячами способов подорвать его усилия. Единственный вопрос — пределы их влияния. Смог бы Джек попытаться открыть практику в Шарлотт или Роли? Он этого не хотел.

— Джек?

Голос прозвучал ровно, но глаза, запавшие, словно после долгой болезни, ждали ответа. Да, Джек мог ему помочь. Мог принести в жертву карьеру и перспективы. Мог, если б все было так просто. Но еще большая проблема заключалась в том, что Джек действительно хотел, чтобы Джонни продал землю. Что-то с Пустошью было не так, и она обернула его лучшего друга коконом пагубного, упрямого желания. Джек видел болезнь, видел зависимость.

— Я не смогу тебе помочь. Извини.

Получилось только шепотом. Но Джонни услышал.

— Эй, чувак. Конечно. Я понимаю. Ты работал. Достиг успеха.

— Подожди секунду. Дай подумать еще немного. Я не хотел, чтобы ты решил…

— Не надо. Правда. Я все понимаю. — Боль. Крах надежды. Предательство. — Принесу еще по пиву. Сиди здесь.

Джонни прошел мимо Джека к стойке и задержался там надолго. Вернулся он с вырезанной на лице улыбкой и пустотой в глазах.

— Ну вот. Холодненькое. Все хорошо.

— Джонни, послушай. У меня долги. Восемьдесят тысяч юридической школе…

— Я же сказал, не парься. — Джонни чокнулся бутылкой с бутылкой Джека. — Им здесь музыки не хватает, как думаешь? — Он поставил бутылку на стол, но в глаза другу не посмотрел. — Держись, всё в порядке.

— Джонни…

— Надо поговорить с Леоном насчет музыки.

Стул царапнул ножками по полу. Джонни поднялся и повернулся, но Джек успел заметить красноту в глазах и глубокую, до кости, бледность под загаром.

Дерьмо.

Он глотнул пива, но вкуса не почувствовал.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

Следующий час стал пыткой. Пили пиво, притворялись, делали вид, но слова Джека остались раной между ними. Джонни не смотрел ему в глаза, не задерживал взгляда на его лице больше чем на секунду, и эта секунда давалась Джеку болью. Они дружили с первого класса, и во всей черноте детства Джонни никогда не терял веры и не холодел душой. Вообще, если б Джеку предложили охарактеризовать друга одним словом, этим словом было бы горение. Даже мальчишкой Джонни горел. В нем никогда не угасало пламя страсти, убеждения, уверенности.

— Послушай… Дай мне еще подумать.

Джонни, глядя на мальчика, бросающего подковы, лишь покачал головой.

— Я что-нибудь придумаю. Не парься.

— Просто здесь слишком много таких моментов…

Джонни поднялся сходить за пивом.

— Я же сказал — проехали.

Когда он вернулся, пиво еще долго никто не открывал. Приближалась ночь. Над рекой повис туман.

— Послушай, Джонни…

— Да, ты прав. Тебе, наверное, пора ехать.

— Я не про то. Не…

— Увидимся через несколько дней. Все нормально. Спасибо, что приехал.

— Уверен?

Джек поднялся. Он ждал взгляда, кивка, чего-нибудь, чтобы затянуть рану.

Но Джонни не предложил ничего.

В городе Джек отправился в свой любимый ресторан и съел стейк, на вкус не отличавшийся от дерева. Вино тоже не вызвало приятных ощущений. Не добавили положительных эмоций ни пирог, ни портвейн, ни симпатичная девушка, принесшая счет. Дома неприятности продолжились: ступеньки лестницы кренились, ключ никак не желал попадать в замочную скважину. Уже попав в квартиру, Джек сбросил туфли, швырнул на крючок пиджак и промахнулся. Мысленно он еще раз прокрутил разговор, остановившись на тех невероятных, невозможных, необъяснимых секундах, когда открыл рот и сказал своему лучшему другу: «Я не смогу тебе помочь. Извини». Никогда еще он не видел у Джонни таких красных и ярких глаз.

Неужели он вышел из-за стола, чтобы скрыть слезы?

Нет, конечно. Такого не могло быть.

С Джонни такого быть не могло.

Стягивая на ходу галстук, Джек прошел в кухню и прослушал сообщения. Одно — деловое. Другое — от Лесли: «Насчет сегодня. Нужно поговорить. Позвони, когда прослушаешь».

Часы показывали 9:17. Еще рано. Джек отыскал ее номер в журнале звонков и позвонил. Она ответила после первого гудка.

— Ты дома. Хорошо. Сейчас приеду.

— Лесли…

— Буду через две минуты.

В итоге вместо двух минут вышло почти двадцать; этого времени ему хватило, чтобы избавиться от мятого костюма и натянуть джинсы и футболку. Короткий рукав выставлял напоказ недоразвитую руку, поэтому футболки Джек носил редко, но сейчас где-то в глубине души вспыхнула искра возмущения. В его жизни Джонни был опорой, скалой, и вот теперь он, Джек, всю эту скалу изгадил… Часть вины падала на Лесли, и если ей так уж захотелось поругаться, что ж, он готов — пусть и с уродливой рукой.

Чего он не ожидал, так это того, что от нее будет так приятно пахнуть.

— Привет, Джек. Спасибо за это. — В коридоре, под желтоватым светом, она казалась маленькой и мягкой. Туфли на каблуках, облегающая юбка, распущенные волосы — у него даже голова закружилась.

— Ты же не против, правда? — Лесли продемонстрировала бутылку текилы и два лайма. — У меня такое чувство, что я должна перед тобой извиниться. Могла бы уладить все сама, объяснила бы как-нибудь партнерам… — Она показала глазами в комнату у него за спиной. — Так можно войти?

Джек промямлил что-то невнятное, и гостья тут же повела себя как настоящая хозяйка: поставила на стойку бутылку, нашла стаканы и, болтая о мелочах, принялась резать лайм.

— Я спросила, где у тебя соль, — сказала она с ослепительной улыбкой.

— А? Извини. — Словно опомнившись от спячки, Джек зашевелился, открыл шкафчик и передал гостье соль.

— Любишь текилу? — Не дожидаясь ответа, Лесли подняла бутылку. — «Форталеза». Лучшая. Меня с ней друг познакомил пару лет назад. Знаешь, как ее пьют? — Она взяла стакан и лайм, лизнула руку между большим и указательным пальцем, насыпала соль и показала, что делать дальше. — Вот так. Черт. Теперь ты. — Джек повторил ритуал — соль, текила, лайм. В горле полыхнуло, но Лесли уже наливала по второму. — За адвокатов. — Джек выпил.

Останавливаться не стали. Лесли много говорила, но ни словом не помянула ни Джонни, ни Уильяма Бойда, ни даже фирму. Его искалеченная рука нисколько ее не смущала, и она трогала ее спокойно, не напрягаясь. Дважды гостья отбрасывала волосы беззаботным жестом и смотрела на него своими невроятными глазами. И даже показала шрам на бедре, который получила, зацепившись за жгучий коралл, когда купалась в Кабо.

Джек сопротивлялся, но его тянуло к ней как магнитом: кожа, изгиб бедра, когда она сидела рядом, а потом поднялась с софы налить еще по стаканчику. Он и глазом не успел моргнуть, как наступила полночь, комната поплыла, а ее лицо оказалось совсем близко. Джеку не везло с женщинами. Отчасти из-за руки и проистекающего из сомнений дискомфорта, отчасти из-за матери, жившей в трейлере и видевшей дьявола во всем, включая двух ее сыновей. Наверное, виноват был и отец, твердивший своим мальчикам о чести, старании и гордости и уже отсидевший десять лет из отмеренных правосудием двадцати. Когда-то Джек был влюблен в глазастую девчонку, смешливую, веселую, озорную, да только вот она в упор его не замечала. Пережив неудачу на старте, он замкнулся и ушел в себя.

— Держи. — Лесли протянула стаканчик и лайм и коснулась пальцами его колена. — Вперед. — Джек слизнул соль, скорчил гримасу, и она улыбнулась. — Теперь пей. И лайм. — Из глаз у него катились слезы, а Лесли хлопала в ладоши и смеялась, и после всех лет одиночества ее смех звучал музыкой. — Моя очередь. — Розовый язычок коснулся соли, она выпила, подтянула ноги и поджала пальчики. У Джека шла кругом голова. Близкая, мягкая, миниатюрная — веселая девчонка, а не партнер и босс. — Расскажи мне о Джеке Кроссе. — Румянец тронул ее щеки. Один глаз затерялся в тени, второй сиял. — Колледж за три года, юридическую школу за два… Первый в своем классе…

— Второй, — поправил Джек.

— Второй. Все равно впечатляет.

Ее нога терлась о его ногу. Было темно, он был пьян и плыл.

— Это ради Джонни?

— Это ради нас. Даже не произноси его имя. — Лесли лгала, но ее ложь была мягкая, как и все прочее. — Мы же друзья, да? Скажи, что мы друзья.

— Думаю… Я не…

Комната снова наклонилась, и Лесли вдруг оказалась у него на коленях, и они целовались. От нее пахло текилой, лаймом и каким-то шампунем, созданным специально для того, чтобы у мужчин дрожали колени.

— Лесли…

— Ш-ш-ш. — Рубашка сползла с плеч, а под ней мелькнуло все то, о чем Джек только мечтал, — молочно-бледное, мягкое, округлое. — Скажи, что мы друзья. — Она прильнула к нему долгим поцелуем и задвигала бедрами. — Скажи, что мы друзья и что друзья помогают друг другу.

Слова легко сорвались с губ, но Джеку было наплевать. «Давно ли?» — подумал он. Ответ пришел, как всегда, быстро — никогда. Это была первая грудь и первый настоящий поцелуй.

— В спальню, — сказала Лесли, и Джек подхватил ее одной рукой.

— Это ведь ради нас? Только нас?

— Тише. Не надо слов.

Джека это устраивало: забвение и бархатистая кожа, уступка и долгое падение.

— Не надо слов, — повторил он, но в последовавшем за этим ураганом имя Джонни прозвучало не один раз, а целых два. Выдохом и молитвой; и оно таяло на ее губах, как сахар.

Утро встретило Джека бледным светом и тупой болью за глазами. В постели рядом с ним никого не было. Часы показывали шесть. Секунду-другую голова оставалась пустой, а потом ее заполнили нахлынувшие волнами воспоминания прошедшей ночи: шумный бег крови, радость и неловкость новичка. Он снова увидел Лесли, смотревшую на него сверху вниз, и подозрительность в ее глазах за водопадом волос. Она делала все то, что, по его представлению, могут делать женщины, и ее движения поначалу были осторожными и расчетливыми, а потом — настойчивыми, требовательными, неистовыми. Сколько лет он был один, и вот теперь мосты перейдены… На мгновение его переполнило ощущение счастья, но потом очередная волна воспоминаний вынесла из темноты лицо Джонни у барной стойки, и он услышал имя друга на губах Лесли.

Джек снова закрыл глаза и уснул.

Отдохнуть толком не получилось, и когда он пришел наконец на работу, то в какой-то момент даже поднес палец к кнопке этажа Лесли. Подарок она преподнесла, да только предназначался он, похоже, человеку с другим именем. И Джека словно вывернуло наизнанку.

Никогда раньше он не испытывал к другу неприязненных чувств.

У себя в офисе на седьмом этаже Джек решительно закрыл дверь и сел за стол, рассчитывая работой привести себя в норму и прорваться через пот, сушняк и тошноту. При этом он то и дело посматривал на дверь и телефон.