Чистилище для невинных Жибель Карин
Сильная девчушка. Только что она поразила его, проявив колоссальную смелость.
Ей даже удалось схватить бейсбольную биту.
Давай, малышка, ударь его, бей! Раскрои ему череп! Не поддавайся жалости.
Но все пошло не так. Все всегда идет не так.
Однако она попробовала. Изо всех сил. Чтобы попытать счастья, воспользовалась тем, что он ее развязал.
Все поставила на карту.
Она не позволила страху заставить себя замолчать, не испугалась угроз.
Сильная. Невероятно сильная. Исключительно отважная.
Но у нее не получилось. Он разоружил ее. А по-том…
Рафаэль закрыл глаза. Ему было больно, как же ему было больно.
Он думал о Вильяме, он никогда не прекращал думать о нем.
Я жив, братишка. Жив… Как и ты, я это чувствую. Я придумаю, как нам выбраться отсюда, обещаю тебе. И тебя, малышка, я тоже отсюда вытащу. Пока он не совершил непоправимого. Только дай мне время восстановить силы, тварь, и, клянусь, ты у меня будешь купаться в собственной крови…
Орели попыталась еще раз. Одиночество слишком жестоко.
— Джесси, ты меня слышишь? Ответь мне… Скажи мне что-нибудь, твою мать!
Почему она отказывается говорить?
Она ведь в сознании, Орели это знала. Нога Джессики продолжала дергаться в адском ритме.
Он вырвал бейсбольную биту из рук Джессики и направил на нее… Удар в живот, она согнулась пополам. Перестала дышать, рухнула на пол на колени; он за волосы отволок ее к кровати.
Орели завопила. Так громко, как только могла. Чтобы не слышать звук ударов.
Она зажмурилась. Так крепко, как только могла. Чтобы не видеть, как пытают ее лучшую подругу.
Он даже не выглядел сердитым… Спокойный. Холодный. Собранный. Энергичный.
Ледяной голос.
«Ты у меня поймешь… Кто здесь распоряжается… кто хозяин… Что ты ничтожество…»
Она дождалась, когда он уйдет, чтобы заплакать.
И с тех пор ни стона, ни слова.
А вдруг Джессика уже никогда не заговорит?
Дом был безмолвен, как заброшенный. Сандра и Патрик поднялись на второй этаж.
Пара, выкованная в огне преисподней.
Вильям сжал пальцы Кристель.
— Держись, красотка, — прошептал он. — Держись… Не оставляй меня.
Они по-прежнему были связаны между собой, спиной к спине.
Перво-наперво папочка пропустил веревку между лодыжками Вильяма и другим концом привязал к фермерскому столу, который, должно быть, весил килограммов пятьдесят.
Невозможно пошевельнуться. Можно только дышать.
Чертовски болели плечо и нога. Но он представил себе страдания Кристель, со все еще заклеенным ртм и обоими перебитыми коленями. Так что запретил себе малейшие жалобы.
Жалобы вообще ничего не дают. Единственное, что следует делать, — это бороться.
Так учил его старший брат.
Рафаэль, я отомщу за тебя. Обещаю тебе, я отомщу. Только кровь смоет это преступление.
Я найду способ убить этого мерзавца. И я заставлю его помучиться, уж ты мне поверь.
Патрик лежал в своей уютной постели и улыбался в потолок.
Он думал о ней.
О Джессике, этом вооруженном до зубов ангелочке.
Он выявил ее истинное лицо. Вынудив ее прибегнуть к последним средствам защиты. А ведь это было только начало, только первые ходы игры, из которой нет выхода.
Игры, правила которой он подтасовал таким образом, что у жертвы не остается никаких шансов.
Джессика стала его новым наваждением, навязчивой идеей. Впредь он будет думать только о ней. Пока будет длиться партия, пока ему будет хотеться, чтобы она продолжалась.
Он лишит ее всего, что у нее есть. Абсолютно всего.
Разденет донага, заживо снимет кожу. Пока не останется только ее сущность.
А потом до тех пор, когда не останется больше ничего.
Ни чувства собственного достоинства, ни воспоминаний, ни надежды, ни даже характера. Ничего.
Ни ребенка, ни человека. Ни живого существа.
Предмет. Простой обычный предмет. Бесплотный. Который можно уничтожить по своему желанию, не испытывая ни малейшего укола совести.
Предмет, который выбрасывают, когда он больше не нужен. Когда он наскучит и приходится искать, чем бы его заменить.
На мгновение он задумался, где именно она станет его. Скоро… Ему не следует спешить. Он должен насладиться этим ожиданием, на которое обрекает себя, как на сладкую муку.
Никогда не стоит пренебрегать подготовкой, иначе удовольствие будет не таким острым.
Впервые в его власти их было две одновременно. Это еще больше возбуждало. Смотреть, как изменяется каждая из них, как зарождается их соперничество, как буксует дружба. Смотреть, как они скоро начнут терзать и поносить одна другую… Видеть, как страдание одной отражается в глазах другой.
И свидетели, зрители у него в амфитеатре тоже присутствовали впервые. Кроме Сандры, разумеется. Она-то всегда здесь.
Зрители, которым придется выйти на арену. Которым тоже предстоит исполнить свою роль. В игре, которая обещает быть столь же увлекательной, сколь и поучительной.
Патрик улыбнулся, утопая головой в мягкой подушке. Он спокойно закрыл глаза, готовясь погрузиться в сон, который непременно превратится в кошмар.
Ни одной ночи без кошмара — и так всегда.
Его собственные кошмары, которые он, без особой логики, заставлял переживать других. Потому что это ему нравилось больше всего.
Потому что, следует признаться, это его утешало.
А главное, потому, что он не знал никакого запрета.
Сандра еще не легла, она стояла возле окна.
Сегодня наступило полнолуние, или почти, и земля выплевывала в лицо небу свой туман.
Так что она ждала их…
— Ложись, дорогая.
Приказ, не терпящий никакого неповиновения.
Сандра снова встанет, когда он уснет. Он всегда засыпает раньше ее.
Она легла рядом с ним. Их тела не соприкасались.
Их тела вообще никогда не соприкасаются.
Уже очень давно.
Суббота, 8 ноября
Глава 34
Наверное, уже наступил день. Или ночь.
Совершенно непонятно. Лампочка в ванной комнате заменила и луну, и солнце.
Он знал только одно: он выжил.
Он не закрывал глаза с тех пор, как папочка ударил Джессику.
Он знал, что выпутался. Пока, во всяком случае.
В прежние времена он часто думал о собственной смерти. Без конца проигрывал разные варианты в голове. Представлял всякие сценарии, более или менее невероятные.
Убит полицейскими во время налета или побега.
Убит сообщником, предателем, который решил отобрать его территорию, украсть его добычу. Подобно хищникам, которые грызутся над еще теплыми останками жертвы.
Умер от старости на райском острове на краю света, истратив все свои деньги до последнего цента.
Но быть забитым до смерти мерзким извращенцем — это ни в какие ворота! Слишком уж убого, совсем ничего героического. Он не мог так кончить, у него еще оставалось чем рискнуть.
И теперь, после долгих часов дрейфа в хаосе собственных мыслей, он почувствовал, что готов.
Он сконцентрировался, собрал все оставшиеся силы и напрягся что было мочи. Ему удалось добраться до перегородки, ползком, как животное. Он постарался отдышаться, подождал, пока боль немного утихнет. Потом попытался сесть, превозмогая мучения. Он стиснул зубы, чтобы не закричать, но все-таки смог прислониться спиной к стене, напротив окна.
Напротив пары кроватей. И двух юных незнакомок, разделивших с ним этот королевский номер в аду.
Ему потребовалось несколько долгих минут, чтобы прийти в себя после нечеловеческого напряжения.
Теперь нужно осмотреть раны. Понять, что он может и чего не может. Чем он вооружен.
Правая рука выведена из строя, несколько пальцев сломаны.
И еще несколько ребер. И нос, конечно, тоже.
Он попытался понять, как сильно его изуродовали. Он дорого дал бы за зеркало. Но еще больше отдал бы за то, чтобы добраться до этого мерзавца. Ткнуть свой верный кольт ему между глаз.
Нет, это было бы слишком быстро. И безболезненно.
Продолжение осмотра. Ощущения так себе; наверное, лучше оставаться на полу…
У него адски болит голова. Еще бы, открытая рана в нижней части затылка. Возможно, даже сотрясение.
Дико болела нога. Голень наверняка сломана или как минимум треснула.
Плюс масса кровоподтеков, которые болезненно отдавались в мышцах.
В целом ничего серьезного. Вот что стоило себе сказать.
Опираясь на стену, он попробовал встать. Упереться в перегородку, перенести вес на здоровую ногу.
Он упал, не в силах сдержать крик.
Папочка, мать твою, попадись ты мне…
Вторая попытка, почти получилось.
И снова провал. Ему показалось, что он сломал поясницу, рухнув на кафельный пол.
Снова пауза, не стоило себя изнурять.
Спустя десять минут он попытался снова. Старался изо всех сил.
Встал наконец. Голова закружилась, он закрыл глаза.
Не садиться. Держаться.
Проблема в том, что этот психопат связал ему щиколотки. И какой тогда смысл так напрягаться?
Снова стать похожим на человека — вот его награда. Его единственное утешение.
Думай, Раф…
Он точно сможет добраться до девочек. Вот оно, решение. В попытке сделать первый шаг или, скорее, первый прыжок он бессильно повалился на пол.
— Мсье, вы в порядке?
— Джессика? Как ты себя чувствуешь?
Она была удивлена его вопросом. Ободрена.
Его голос немного походил на отцовский. Она грустно улыбнулась в темноте:
— Мне больно… Но ничего.
— У тебя одна рука свободна?
— Да.
— У тебя тоже, Орели?
— Да!
— Я сейчас доберусь до вас, и вы меня развяжете, хорошо?
— Хорошо, — прошептала Джессика. — Мы постараемся.
Рафаэль пополз в сторону окна. Странно, что папочка не предусмотрел эту возможность. И это была его первая ошибка, которая станет роковой. Рафаэль старался убедить себя в этом.
— У вас получается? — Орели начала терять терпение.
Он не ответил, был слишком занят, преодолевая боль, которая свирепо терзала его, будто свора разъяренных собак.
— Давайте! — подбодрила его Джессика. — У вас почти получилось.
Ему понадобилось невероятное количество времени, чтобы добраться до места. Эта поганая комната вдруг показалась ему такой же бесконечной, как Зеркальная галерея Версаля.
Еще одно усилие, чтобы прислониться спиной к койке Джессики, — и он наконец смог перевести дыхание.
— Вам нужно сесть на кровать! — прошептала девочка.
— Ага… Дай мне минуту, малышка.
В голове снова помутилось, он соскользнул на пол. Чувствуя, что вот-вот провалится в обморок.
— Мсье?
В который раз распростершись на полу, Рафаэль отчаянно сражался, чтобы не потерять сознание.
— Говори со мной, а то… я сейчас… отчалю…
— Нет! — крикнула Джессика. — Не надо! Нам надо выбраться отсюда, блин!
— Продолжай, — скомандовал слабеющий голос.
— Как вас зовут? — спросила Орели.
— Мсье? Скажите нам ваше имя! — подхватила Джесси.
— Рафаэль…
— Рафаэль? Прикольное имя!
Голос Орели изменился от стресса.
— А чем вы занимаетесь?
— Я…
Он пока еще достаточно ясно соображал, чтобы понять, что правда сведет их с ума. Ему хватило сил, чтобы соврать.
— Я ветеринар.
Странно, что он выбрал эту профессию. Конечно, все из-за того, что он слишком много думал о Сандре. О том, что он с ней сделает, когда выберется из этой гнилой комнаты.
— Круто! — воскликнула Джессика. — Так, не спать! Оставайтесь с нами, Рафаэль!
Она спрыгнула с койки, попыталась его приподнять. Понятно, что миссия была невыполнима.
— Дерьмо! — Она обернулась к подруге. — А твоя кровать тоже прикреплена к стене?
— Я не знаю, — пролепетала Орели.
— Проверь!
Орели попыталась сдвинуть свой топчан.
И тот поддался.
Папочка совершил вторую ошибку.
— Давай шевелись! — завопила Джессика.
Теперь обе кровати встали так близко, что девочки могли дотянуться друг до дружки. Они взяли Рафаэля под мышки, каждая со своей стороны.
— На счет «три», — распорядилась Джессика.
Раз, два, три… Они приподняли Рафаэля на несколько сантиметров, но он снова упал.
— Он слишком тяжелый! — простонала Орели, едва не вывихнув плечо.
— Давай еще раз! — скомандовала Джесси.
Каждое движение причиняло ей мучительную боль. Ей было так больно, что она заплакала.
Вторая попытка оказалась столь же тщетной. Как они могли поднять мертвый груз, который весил чуть ли не тонну?
— У нас не получится! — разозлилась Орели.
— Помогите нам, Рафаэль!
Он вовсе не возражал, но его сил хватало лишь на то, чтобы не закрывать глаза. Как ему хотелось их закрыть! Снова погрузиться во мрак. Забыть весь этот бардак.
Джессика схватила бутылку с водой, сняла крышку зубами и вылила содержимое на голову их единственной надежды.
Пол-литра, не слишком много. Но все же это лучше, чем ничего.
Рафаэль начал приходить в себя.
— Вы меня слышите?
— Да… я тебя слышу, Джессика. Мы… мы попробуем еще, согласны?
Он согнул ноги, напряг пресс, и ему наконец удалось опереться на кровать.
Они снова схватили его, Джессика сосчитала до трех, и Рафаэль оттолкнулся здоровой ногой.
О чудо, он все-таки оказался на матрасе. Он упал назад и перевернулся на живот, спиной к девочке.
— Займись руками, я попробую развязать ноги! — сказала Орели.
Патрик вышел из душа, обмотал полотенце вокруг пояса.
Как обычно, он встал в четыре утра. Настроен, как часы.
Он всегда начинал с бритья, затем принимал душ.
Он сбросил полотенце, натянул трусы. И несколько минут смотрелся на себя в зеркало.
Он не красавец и отдает себе в этом отчет.
Но у него есть определенный шарм, по его глубокому убеждению. Как у змеи.
Подумаешь, какая разница? Шарм и красота — орудия пустяковые и эфемерные, они годятся только для слабаков.
Он вернулся в комнату, где еще крепко спала Сандра. Некоторое время он смотрел на нее, как делал это каждое утро. При слабом свете включенного ночника, который ее совсем не беспокоил.
Она была прекрасна и обладала неким очарованием — он это сознавал.
И сегодня ему было на это плевать. Его интересовало совсем другое.
Что ему нравится в Сандре, так это его собственное отражение. Она всего лишь зеркало, и ничего больше. Зеркало, в котором он мог любоваться собой, сколько хотел.
Зеркало было кривое, но в этом он не мог себе признаться.
Без него она никто. Тень, покойница, которая притворялась живой.
Ее тело не принадлежало больше никому, ее душа была в его власти. Безраздельно. Он управлял ею по своей прихоти, как ловкий кукловод. Говорил ей, что делать, вплоть до мелочей, но позволял верить, что она еще способна иногда принимать собственные незначительные решения. Что у нее есть собственная роль рядом с ним.
Впрочем, у нее она все-таки была, эта роль.
Отличное прикрытие для внешнего мира, идеальная сообщница его преступлений.
Адепт его безумия.
Служанка во всем остальном.
Она его боготворила. А Патрику было необходимо, чтобы ему льстили, чтобы им восторгались. До тех пор, пока ему не нужно было стать пугающим, внушать страх.
Он так долго был унижен. Так долго боялся.
Ему бывало больно так часто.
Он достал из шкафа чистую одежду и бесшумно вышел из комнаты. Спустившись на первый этаж, он включил свет и шагнул к пленникам. Они не спали, конечно. А кто бы смог?
Вильям поднял взгляд: глаза, опухшие от усталости, полные глубокого отчаяния.
— Ну что, сынок, приятная была ночка?
— Вы же знаете, что нет, — ответил осипший голос. — Но я уверен, что вас это радует…
— Ты ошибаешься, — перебил его папочка. — Ты мне очень нравишься.
Сбитый с толку, Вильям задумался о том, что могло последовать за его словами.
— Вы можете развязать Кристель? — спросил он угодливым тоном.
— Это еще зачем? — удивился папочка.