Чистилище для невинных Жибель Карин
Ему хотелось бы встать, хотелось бы бежать. Но он не способен шевельнуть даже мизинцем.
Неожиданно появляется женское лицо. Лицо его матери.
Успокаивающее, нежное. Встревоженное.
Она зовет его, но он не может ответить. Потому что даже его голосовые связки не работают.
Она настаивает.
Рафаэль, проснись… Твой брат нуждается в тебе… Ты пообещал мне следить за ним…
Потом она замолкает и уходит.
Нет, не уходи! Не покидай меня!
Но ее уже нет рядом.
Рафаэль неожиданно отрывается от земли, парит в воздухе. Он поднимается все выше и выше.
И тогда он видит распростертое на земле тело.
В какой-то дыре.
Свое собственное тело.
Свой труп, свою могилу.
Патрик опустился на колени рядом с Вильямом:
— Ну как, парень, ты поразмыслил?
Он резко дернул за кусок скотча, Вилли сплюнул слюну. Ему было трудно вновь обрести дар речи.
Да и ради чего?
— Поразмыслил о чем?
— О твоей пользе здесь.
— Моей… пользе?
— Да. Если ты для меня бесполезен, к чему мне оставлять тебя в живых?
Кадык молодого человека ходуном ходил в его пересохшем горле.
Словно он пытался проглотить угрозу.
— Потому что твоя подружка всегда может мне пригодиться. А вот ты…
— Пригодиться вам для чего? — глупо спросил Вильям.
Патрик жалостливо улыбнулся:
— На что годятся телки, как ты думаешь?
Вилли почувствовал, как Кристель прижалась к нему.
— Конечно, мало на что, уверяю тебя! — продолжал Патрик, присаживаясь на корточки. — Но их хотя бы можно использовать для того, чтобы хорошо провести время, верно?
Молодой человек не знал, что и ответить. Ему просто хотелось проблеваться. И отлить.
— А вот ты, наоборот, для меня совершенно бесполезен. Разве что…
— Я могу попытаться разузнать, — перебивает его Вильям. — Могу попробовать найти перекупщика.
— Неужели? А я думал, ты никого не знаешь.
— Я… я знаю кое-кого, кто, наверное, мог бы…
— Все это слишком туманно.
— Я сделаю все, что смогу, — заверил Вильям. — Но при условии, что вы не прикоснетесь к Кристель.
Патрик с удивлением посмотрел на него:
— Она что, твоя подружка?
— Нет…
— Она не твоя, а ты за нее беспокоишься? Тебе-то что?
— Я не хочу, чтобы вы к ней прикасались, и все.
— Ах вот оно что: ты желаешь поиграть в белого рыцаря, да? А что она тебе за это даст, а? Мне кажется, ты еще даже не понял, как они устроены.
Вильям старался сменить тему разговора, чтобы побольше узнать про своего противника.
— О каких девочках вы тут недавно говорили? — осмелился он наконец спросить.
— О двух девчонках, подобранных мною на панели.
— На… панели?
— Да… у выхода из школы.
Вилли остолбенел.
— Только не говори, что ты такого никогда не пробовал! — добавил папочка.
— Да ты больной на всю голову! Ты похитил двух девочек, которые выходили из школы?! Это… именно то, чем ты занимался, пока…
— Ну да! Пока ты нежился на моем диване и использовал мою жену в качестве своей личной медсестры, я похитил двух маленьких школьниц. Это тебя удивляет? — Папочка расхохотался. — И именно из-за них твой братец ослабил бдительность. Я привел его в то помещение, где они сидят связанные, и включил свет. Тут-то он и замер как дурак! Так удивился, что даже не заметил, что произошло.
— Чертов ублюдок!
— Да ладно, парень, тебе бы стоило похвалить меня за сообразительность, хорошенько подыграть мне!
— Я презираю таких, как ты! — бросил ему Вильям.
Кристель попыталась пихнуть его локтем в бок.
Заставить его замолчать, пока не поздно.
— Да, — ответил Патрик. — Мне знакомы мужики твоей породы. Понимаешь, я ведь бывал в тюрьме… Ты ненавидишь меня, потому что завидуешь мне. Потому что я гораздо более свободный человек, чем ты. Который без колебаний нарушает человеческие законы, чтобы жить так, как ему нравится. Который без колебаний осуществляет свои фантазмы.
— Фантазмы психически больного! Долбаный педофил…
Второй удар локтем.
— Нет, я такой же, как все мужчины. Разве что не придерживаюсь вашей тупой иудеохристианской морали.
Папочка выпрямился, готовый нанести решающий удар. Вилли хотелось бы заткнуть уши, чтобы не слышать его.
Нет, этот тип не сумасшедший. Это просто худший из извращенцев.
Сандра, которая все это время смирно сидела в уголке, исчезла на лестнице.
— Ты читать умеешь, парень?
— За кого ты меня принимаешь, кретин?
На сей раз Кристель довольно крепко двинула ему головой в затылок; Вильям скривился от боли.
— Твоя подружка права, — вздохнул Патрик. — Тебе следовало бы быть поосторожней с оскорблениями.
Вильям сделал глубокий вдох.
Выиграть время. Не подписывать сразу свой смертный приговор.
— Да, я умею читать, — более спокойным тоном ответил он.
— Хорошо. А ты вспоминаешь детские книжки, которые когда-то держал в руках?
— Не особенно…
— А игрушки?
— Что — игрушки?
— Вот девочкам, например, дарят кукол, чтобы они научились быть хорошими матерями. Им дарят маленькие утюжки, игрушечную посуду, чтобы они сразу поняли, для чего они созданы. Чтобы служить мужчинам. Что же касается мальчиков, то им дарят игры, которые учат их строить, путешествовать, сражаться. С книгами то же самое. Иллюстрации изображают благоразумно сидящих по домам робких девочек и бойких мальчиков, покоряющих дальние страны…
— Ну и что?
— Позволь мне закончить, ладно? Впрочем, что тебе еще делать, если не слушать меня, верно? Выходит, с самого нежного возраста каждый знает свою роль в нашем прекрасном обществе. Мужчина создан, чтобы властвовать над женщиной, так повелось с тех пор, как мы существуем. Ты согласен, малыш?
— Возможно. Но властвовать не означает, что…
— Властвовать означает то, что означает! — с ноткой раздражения в голосе перебил его Патрик. — Смысл этого глагола абсолютно ясен, мне кажется! Хотя да, некоторые испокон веков пытаются занять не свое место. Но женщины никогда не займут наше место. Ты по-прежнему согласен?
— Это очевидно.
— Хорошо. Мы делаем успехи… Тогда скажи мне, к чему все эти глупости? Если я хочу какую-то женщину, мне достаточно взять ее, верно? А в данном случае я хочу взять женщину до того, как она станет шлюхой. То есть пока она еще девственница.
— Но это не женщина! — неожиданно взрывается Вильям. — Это девочка!
— Неужели? Она находится в детородном возрасте, не это ли есть быть женщиной?
Вильям отрицательно покачал головой. Он утопал в грязи по самый подбородок. Уже не слишком хорошо понимал, за что уцепиться. Черт возьми, Рафаэль, почему же ты не прикончил этого мерзавца?
— Мне всего лишь хватает смелости пренебрегать теми законами, которые представляют собой не что иное, как отражение окружающего нас лицемерия. Женщина существует исключительно для того, чтобы служить нам и доставлять нам удовольствие. И производить детей для продолжения рода. А больше ни для чего.
— А любовь? Это для тебя ничто?
— Любовь? — осклабился Патрик.
— Ты любишь Сандру или нет?
Похоже, Патрика удивил этот вопрос.
— Мы никогда не любим никого, кроме себя, парень. Самого себя, и никого больше.
Сандра замерла на верхней ступеньке лестницы, вцепившись рукой в деревянные перила.
И затаила дыхание.
— В общем, да. И только потому, что она часть меня.
Вилли, 11 лет
Он стоит перед доской. Хотя он не видит ее.
Учитель говорит. Хотя он не слушает его.
Юный Вильям где-то витает, как это часто случается с ним. Заблудившись в своих мыслях, как и в своей жизни.
Он размышляет, не из-за него ли ушел отец — как раз перед самым его рождением. Есть ли другое объяснение?
Отец его не хотел — это кажется очевидным.
Убийственно очевидным.
Но как можно было решиться отказаться от него, даже еще его не узнав? Это не имеет никакого смысла.
Так что Вильям задает себе этот вопрос. Снова и снова. Он надеется, что отец оставил их из-за женщины. Что за этим уходом хотя бы стоит любовь…
Мать никогда об этом не говорит, она выбросила все фотографии. Еще счастье, что Рафаэль одну сохранил. Вильям хотя бы знает, как выглядит его папаша.
Он похож на Рафаэля.
Еще несколько месяцев назад брат иногда приходил за ним в школу. Хотя тот прекрасно мог бы и сам дойти…
Почему он ушел?
Рафаэль не отвечает, но Вильям видит, как искажается его лицо.
— Надо мной смеются, потому что у меня нет отца.
— Кто?
— Один парень из нашего класса… Адриан. Тот, что живет в корпусе Е.
— Да он кретин! Полно детей, у которых нет отца или матери! А потом, ты его-то отца видел, а? Тогда уж лучше его вообще не иметь, согласен?!
Вильям хихикает и кивает:
— Я ему сказал, что, если он не перестанет, им займешься ты!
Рафаэль бурчит что-то не слишком похожее на одобрение. Впрочем, тут же добавляет:
— Ты уже достаточно большой, чтобы уметь защищаться. Ты больше не ребенок!.. Так что, если тебе это может помочь, ткни ему кулаком в морду. Но лучшая защита — это презрение. Пусть болтает, не слушай его. Не стоит труда.
— Он ушел от нас, чтобы меня не видеть, да?
— Да нет же! — вздыхает Рафаэль, ускоряя шаг. — Он ушел, потому что… твою мать, да не знаю я, почему он сбежал! Может, хотел попутешествовать. Увидеть мир, побывать в дальних странах.
— А он что, не мог этого делать с нами вместе? Путешествовать?
— Мог, но надо полагать, что он предпочел делать это без нас.
— Почему ты так быстро идешь? Тоже спешишь от меня избавиться, да?
Рафаэль останавливается и наклоняется, чтобы его лицо оказалось вровень с лицом брата. Всего одиннадцать, огромные голубые глаза, наполненные кучей вопросов, на которые в один прекрасный день обязательно придется ответить.
— Ты не должен думать, что он ушел из-за тебя, — шепчет Рафаэль. — Потому что это архинеправда, договорились?
— А ты?
— Что — я?
— Ты тоже скоро уйдешь?
С тех пор как Рафаэль женился, у него есть своя собственная квартира. Прекрасная квартира. Прекрасная машина. И полно подарков для братьев и матери.
Он приходит повидаться с ними несколько раз в неделю, а иногда ждет его после уроков.
А вот Энтони все еще живет с ними. Ну то есть теоретически. Потому что только заходит, время от времени… Никто наверняка не знает, чем он занят целыми днями.
— Никогда, мой мальчик, — отвечает Рафаэль и подмигивает ему. — Никогда я не буду далеко от тебя, клянусь.
Но Рафаэль не сдержал своего обещания.
Он тоже исчез.
Запертый за решеткой, за бронированными дверьми, охраняемый людьми в форме.
Он не имеет права выйти, чтобы повидать их, даже на праздники или дни рождения.
Это называется тюрьма, место, которое Вильям видел только по телику.
Энтони ему о ней рассказывал, он-то имел право навестить брата. Так что Вильям представляет себе. Маленькая темная комната с облупленными стенами и решетками на окнах, в которой его брат закован в цепи.
Вроде средневековой темницы. С комнатой пыток в конце коридора.
Рафаэля приговорили к семи годам, значит он совершил что-то серьезное. Еще одна тема, которую мать отказывается затрагивать.
Почему ему никогда ничего не объясняют?
Да, наверняка Рафаэль совершил проступок, раз его так заперли. Хотя ведь он добрый, Рафаэль. Иногда, правда, немного грубый, и все же…
Энтони пытается его успокоить:
«Не волнуйся, он не проведет там семь лет. Вот увидишь, ему сократят срок. Через четыре или пять лет он выйдет!»
Вильям не знает, как добиваются сокращения срока, но от мысли, что он увидит своего братана еще до совершеннолетия, ему становится легче.
«Раф вроде Робин Гуда. Он украл деньги у богачей, чтобы дать их нам, потому что мы бедные!» — странно улыбаясь, продолжает Энтони.
Так что в представлении одиннадцатилетнего мальчишки Рафаэль превращается в героя.
Вроде живого бога.
Или образца для подражания.
Только вот Вильям предпочел бы, чтобы рядом с ним был его старший брат.
А не фантом.
Глава 32
Он приподнял одно веко. Потом оба.
Полная темнота.
Его челюсти едва двигались. Как будто их спаяли.
— Мсье, вы меня слышите? — непрестанно повторял какой-то голос.
Голос, которого он не знал.
Однако голос настаивал.
Но вот только с ним ли разговаривали?
Он снова закрыл глаза и погрузился в свою кислотную ванну.
— Мсье, вы…
Голос умолк, теперь он ничего не слышал. Оказавшись между двумя мирами.
Если бы только он мог выбрать один или другой…
Ну вот, прошло уже двадцать четыре часа.
Без нее.
Двадцать четыре часа, как у них вырвали сердце.
Лоранс Дюрье не плакала. На это у нее больше не было сил. Отупевшая, она сидела на кровати дочери, не сводя глаз с воображаемой точки на стене.
В комнату вошел ее муж и остановился на пороге, не решаясь сесть рядом с супругой.
У него тоже больше не было сил. Хотя он обязан делать вид, что они есть. Такова его роль.
По крайней мере, он в это верил.
Потому что он должен еще во что-то верить.
Он обнял жену, она не сопротивлялась, но и никак не отреагировала, будто его здесь не было. Как будто его не существовало.
И вдруг она сломалась. Никаких слез или криков. Только дрожь, все более и более сильная. Спазмы, которые душили ее.
Яд убивал ее.
Мишель уложил жену на постель, она сразу скатилась на пол. Он хотел поднять ее, она до крови расцарапала ему лицо.
Одержимая.
Молчаливая.
Он достал из кармана мобильник и набрал 15, номер неотложки.
— Мсье, очнитесь!
Голос сделался более внятным, более различимым. Веки снова приподнялись, но Рафаэль никого не видел. Так кто же это зовет его без передышки?
— Не засыпайте! — властно крикнула Джессика. — Иначе мы все умрем!
Рафаэль вздрогнул, от прилива адреналина сердце забилось на полную мощность. Его глаза наткнулись на холодную грязную плитку.
Он лежал на полу. Но где?
Боль тоже вышла из комы и со всей силой обрушилась на него. Такая сильная, что он не мог определить ее источник. Она атаковала его со всех сторон, как будто на него снова градом сыпались удары.
В голову, которая наверняка опухла. В нос, в челюсти.
По телу, по всему, целиком.
Он снова закрыл глаза и слабо застонал. А потом откровенно взвыл.
Девочки затаили дыхание.
— Мсье, вы меня слышите?
— Да…
Джесси спрыгнула с кровати, приблизилась на несколько сантиметров, но дальше наручники не пускали. Она неистово тянула свои цепи, но кровать отказывалась следовать за ней.
Естественно, она была прикреплена к стене.
— Вам больно?
— Да… Да.
— Вы не должны снова засыпать.
— Почему?
Они с трудом понимали, что он бормочет, — так исказилось его произношение.
— Вы не должны снова засыпать, — повторила Джессика. — Он скоро вернется!
Да о ком она говорит? Кто вернется? И кто она такая?
Ему удалось немного пошевелиться, но он по-прежнему видел только светлый и омерзительно грязный пол.
Рафаэль слегка приподнял голову, но она тут же тяжело упала на плитки. Боль отдалась даже в позвоночнике.
Он почувствовал, как, опасно приблизившись к губам, взбунтовался его желудок.