Чистилище для невинных Жибель Карин

— Где… я?

— Вы…

Джессике самой хотелось бы знать. Она решила перенаправить вопрос:

— Сегодня утром вы пришли повидать нас, когда мы были связаны. Вы были с другим мужчиной, с тем, который похитил нас! И он напал на вас как ненормальный!

Рафаэль снова закрыл глаза. Он что, все еще в тюрьме? Нет, он оттуда вышел. Но тогда где?

— Не засыпайте! — взмолилась Джессика.

Рафаэль боролся изо всех сил. Ему хотелось подчиняться этому голосу.

Но он чувствовал, как небытие упрямо втягивает его. В пустоту. В ничто.

Вернуться туда, остаться там.

— Ты их убьешь, да?

Вильям не смог сдержаться, чтобы не задать этот вопрос.

— Разумеется, — ответил Патрик. — У меня, знаешь ли, нет никакого желания возвращаться в тюрьму! Так что я просто обязан убить их, чтобы не дать им заговорить… Но должен тебе признаться, что дело не только в необходимости. В этом я даже нахожу чертовское наслаждение!

Патрик заговорщицки подмигнул ему, и Вильям ощутил новый прилив тошноты. Поскольку в ближайшее время он обоссытся, ему хотелось хотя бы не наблевать.

— Это меня Сандра научила, — продолжал папочка. — Научила, что их надо убивать. Прежде я оставлял их в живых. Это желание прежде жило внутри меня, а она сумела его выявить. Так что женщины…

— Я обожал свою мать, — неожиданно сказал Вильям. — Она умерла, когда мне было девятнадцать. И обо мне стал заботиться Раф. Вообще-то, на расстоянии, потому что большую часть времени он находился в тюрьме, но…

Вилли чуть было не всхлипнул, но сдержался, Патрик с нежностью улыбнулся:

— Я понимаю твою печаль, парень. Но не волнуйся: скоро ты перестанешь о нем думать, уверяю тебя. Потому что ты умрешь.

Приближалась ночь.

Но девочки об этом не знали.

Их солнце отныне сводилось к капризному неону.

Джессика отступилась, она перестала кричать. Усевшись по-турецки на своей койке, она ждала и медленно вязала полотно своего отчаяния.

Одна лицевая петля, одна изнаночная.

Орели взяла свою бутылочку воды, Джесси подняла глаза:

— Не прикасайся, я ведь сказала!

— Но я хочу пить, — захныкала Орели.

— Там яд, я уверена! Или наркотик… Ты не можешь знать.

Орели покорно положила бутылку на матрас.

С тех пор как девочки здесь, их роли переменились. Оказалось, что Джессика наделена большим хладнокровием, как будто она старшая.

— Ты думаешь, он нас… этот мужик, ты думаешь…

— Да, — ответила Джессика.

— Ты думаешь, это больно?

Джессика закрыла глаза:

— С ним — будет больно.

Орели схватила бутылку и залпом осушила ее.

— Помогите мне!

Девочки развернулись к Рафаэлю.

— Он снова очнулся! — прошептала Орели.

Джессика вздохнула. Она не очень верила в это. Однако сделала еще одну попытку.

— Может, он бредит…

Она прокашлялась и крикнула:

— Мы не можем прийти вам на помощь, мсье! Мы связаны. Свя-за-ны!

Рафаэль открыл глаза. Он пытался вспомнить, понять. Где он находится и почему. Почему ему не удается пошевелиться. Почему ему так больно.

— Он вас бил, — произнес голос. — Вы не помните?

Женский голос. Нет, детский. Тонкий. Наполненный тревогой.

— Он меня… бил?

— Да! Бейсбольной битой! — подхватила Орели.

— И еще он сказал, что теперь займется вашим братом! — подлила масла в огонь Джессика.

Она угадала волшебное слово.

Электрошок.

— Моим братом?

— Вы помните? — В голосе Джессики зазвучала надежда.

— Вилли!..

Мозг Рафаэля мгновенно пробудился. Бушующая волна захлестнула череп.

И излилась через глаза.

— Он что, плачет? — прошептала Орели.

— Не знаю… Похоже, — ответила Джессика. — Мсье, вы плачете? Вам больно?

Рафаэль попытался восстановить ровное дыхание, но его грудная клетка как будто была разбита на тысячи кусков.

— Кто вы?

— Меня зовут Орели, а это Джесси. Этот ненормальный похитил нас, когда мы вчера вышли из коллежа! Вы меня понимаете?

— Да…

— Вы из полиции? Мсье, вы из полиции?

Сколько надежды было в этом вопросе…

— Нет.

— Но вчера у вас был пистолет! — внезапно разозлившись, напомнила Джессика.

— Пистолет… Да…

— Он забрал его у вас! Он ушел с ним!

Из глаз Рафаэля продолжали течь слезы. По мере того, как возвращались воспоминания.

Налет, который плохо закончился, Вилли ранен. Фред, его разлетевшийся череп.

Сандра. Ее муж, жандарм, который привел его сюда…

Кстати, зачем?

И эти две девочки на полу. Связанные.

А потом только эта лавина боли.

— Я связан?

Рот у него сухой, как пустыня, губы непомерно распухли. Говорить — это настоящая пытка.

Продолжать жить — пытка.

— Ага! — ответила Орели. — У вас щиколотки и запястья связаны веревкой.

Неожиданно девочки умолкли, кровь затихла в их венах.

Шаги в коридоре, ключ в замке, поворачивающаяся дверная ручка.

Свет, бьющий в глаза.

Он здесь.

Улыбается им. Нет, улыбается, но не им.

— Ну что, милашки? Щебечем?

Патрик запер дверь, ключ исчез в кармане его брюк. Он бросил взгляд на Рафаэля и замер:

— Ну-ка, ну-ка…

Не в силах приподнять голову, Рафаэль мог видеть только пару грязных башмаков.

Но этот голос он узнал.

Патрик ногой перевернул его на спину; когда позвоночник коснулся пола, у Рафаэля вырвался крик боли.

Папочка присел и принялся с улыбкой разглядывать его:

— Как ты себя чувствуешь, здоровяк? Но… Мне снится или ты плачешь?

Он разразился смехом, Рафаэль закрыл глаза.

— Не верю! Ты распустил нюни, как девчонка?

Рафаэль кашлянул, губы слегка окрасились кровью.

— Это не дело, можно подумать… ты что, язык проглотил? Куда же делось твое красноречие? Где прекрасный оратор, который хотел трахнуть мою жену, а?

Серые глаза, лишенные ненависти, но полные страдания, смогли наконец впиться в глаза Патрика.

— Ты меня разочаровал, мужик… Я ждал от тебя другого.

— Воды, — прошептал Рафаэль.

— Что? Говори громче, я ничего не слышу.

— Воды…

— Хочешь пить, да? Подожди, не двигайся.

Патрик пропал из его поля зрения. Рафаэль слышал, как где-то рядом льется вода, это еще сильнее распаляло его жажду. Мучительную жажду.

Пить, пока его тело не окаменело на месте.

Патрик вернулся с наполненным до краев ведром.

Холодный душ.

Рафаэль получил десять литров воды прямо в лицо и сложился пополам.

— Так лучше? Еще хочешь?

— Придурок…

— Ага, вижу, ты становишься самим собой! — обрадовался папочка. — Подумать только, как ты меня напугал! Я уж решил, что совсем выбил из тебя мозги! Не то чтобы твои мозги — это сокровище, которое надо сохранить, но так сложилось, что я намереваюсь ими воспользоваться.

— Вилли…

— Твой братец?

Патрик снова приблизил свою рожу к его лицу:

— Успокойся, я хорошенько забочусь о нем! Он подыхает… Медленно.

Стекающая по лицу Рафаэля холодная вода скрыла новые слезы.

— Не тронь его, — приказал замогильный голос. — Иначе…

— Иначе — что? Ты рассердишься?

Патрик поставил грязную подошву ему на грудь и надавил всем своим весом. Рафаэль задыхался. Резкий звук, очередной крик.

Сломалось ребро.

— Оставьте его!

Папочка повернулся к Джессике. Решительно, этой малышке в храбрости не откажешь.

Он оставил свою агонизирующую игрушку, чтобы заняться ею.

Она немедленно пожалела о своих словах и калачиком свернулась на грязном матрасе.

— Ты что-то сказала? — Он встал перед ней, уперши руки в бока. — Ты что, думаешь, что будешь приказывать мне?

— Нет, — пробормотала Джессика.

— Конечно нет.

— Но вы не имеете права делать это…

— У меня есть право на все. И ты очень скоро в этом убедишься.

— Вы пойдете в тюрьму!

— В тюрьму? — улыбнулся папочка.

Он присел на кровать; Джессика ухватилась за перекладины спинки.

— Нет, я не пойду в тюрьму, дорогуша. И знаешь почему? Потому что ты никогда не донесешь на меня. Ты не сможешь, потому что скоро я тебя убью.

У Джессики округлились глаза.

— Но не сразу, — уточнил Патрик. — Я буду держать тебя здесь, сколько захочу. А потом, когда ты мне наскучишь, я убью тебя. Хочешь узнать как?

Она перестала дышать, будто уже умерла. Ее внезапно ставшие прозрачными губы подрагивали.

— Думаю, я раскрою твой животик ножом. И выпотрошу тебя, как курицу. Или же… Может, похороню тебя живьем, почему бы и нет? С последней девчонкой, которая упрямилась, я поступил именно так. Ты что предпочитаешь, Джесси? Давай соображай, я разрешаю тебе выбрать. Видишь, я все-таки миляга, верно?

Патрик опустил глаза, его улыбка стала еще шире. Он сокрушенно покачал головой.

— Снова-здорово… — вздохнул он. — И тебе не стыдно? Писаться в твоем-то возрасте!

Джессика разразилась слезами, Рафаэль закрыл глаза. Он бы предпочел быт избавленным от подобных потрясений. Встать, сжать кулаки. Разбить ему морду, превратить ее в кровавое месиво.

— Я не хочу умирать! Я хочу домой!

— Понимаю, — согласился папочка мерзким слащавым тоном. — Но это невозможно.

— Я хочу домой! — повторила Джессика.

Патрик погладил ее по щеке, она еще сильнее вжалась в спинку кровати.

— Не плачь, сладкая моя. Поверь, когда ты плачешь, ты такая уродина! Просто жуть! Ведь верно, Орели?

Орели на противоположной кровати совершенно окаменела. Она вдруг вспомнила молитву и торопливо прочла ее про себя.

Чтобы ее черед не пришел.

— Скажи ей, что она уродина, когда плачет, — сухо приказал папочка.

Наручники стучали о металлические прутья, Орели была не в силах выдавить из себя ни звука.

Папочка улыбнулся. Его ладонь опустилась на ногу Джессики.

Между двумя всхлипываниями она взвыла.

— Что же ты так кричишь, куколка?

— Не прикасайтесь ко мне!

Он убрал руку.

— Скоро, — произнес он. — Очень скоро… ты и впрямь слишком грязная! Отвратительная! Мне от тебя блевать хочется.

Он встал и развернулся к другой девочке.

— Орели, — улыбнулся папочка. — Орели… Орели! Ты кажешься мне уродливой, даже когда не плачешь… Но может, ты станешь симпатичнее, когда распустишь нюни? Ну-ка, попробуем…

Девушка отпрянула к стене, она была готова вырвать себе руку, лишь бы оказаться подальше от него. Он встал одним коленом на матрас, она истерически заорала.

— Прекрати, мерзавец! — потребовал Рафаэль.

Голос у него был такой слабый, что ему не удалось перекрыть вопли Орели. Он не видел, что этот извращенец делает с девочками. У него был только звук, без картинки.

Еще никогда он не чувствовал себя таким беспомощным.

Папочка обхватил ладонями лицо Орели и больно смял его:

— Перестань орать, или я вырву тебе глаза!

Орели наконец умолкла, только ее зубы продолжали стучать. Патрик поцеловал ее, она зажмурилась, оперлась свободной рукой о стену, стала твердой, как кусок стали. Она чувствовала, как ее рот наполняет отвращение, а желудок поднимается к горлу. Папочка не торопится, ей кажется, что это длится часами. Она задыхается, рефлекс выживания заставляет ее снова начать двигаться. Он наконец отрывается от нее. Она ладонью утирает губы.

С исступлением.

И, как и предполагалось… Сперва сухие всхлипывания. За которыми последовал неудержимый поток молчаливых слез.

Папочка улыбнулся.

— Ну что же, ты по-прежнему такая же уродливая, — сказал он. — Не важно, плачешь ты или нет. Я понимаю, почему ты оказалась в приюте… Почему твоя мать тебя не захотела! А ты что об этом думаешь, Джесси?

— Это вы урод!

Удивленный, он медленно развернулся к ней.

И удивился еще больше, когда встретился со взглядом Джессики. Которая не опустила глаз.

— Это ты урод! — повторила девочка. — Омерзительный, гадкий!

Рафаэль снова открыл глаза. Он знал, что сейчас последует за этим приступом бунта, его сердце болезненно сжалось.

Папочка шагнул к кровати, Джессика ощутила, как ее отвага сдувается, словно дырявый шарик.

Палач был уже совсем близко. Он смотрел на нее, словно собирался вот-вот проглотить.

— Тебе не терпится умереть? Я научу тебя молчать, мерзкая девчонка!

— Она тебя расцарапала? — удивилась Сандра.

Она поднесла ладонь к его лицу, он грубо оттолкнул ее руку.

— Больше не посмеет, — заверил Патрик. — Я научил ее вежливости.

— Это которая? Спорю, что Джессика!

Патрик улыбнулся:

— Да, Джессика.

Он уселся возле кухонного стола, откромсал кусок хлеба и проглотил несколько крошек.

— Она потрясающая. Действительно потрясающая. Мне очень нравятся ее ноги. И лицо тоже… И голос, когда она кричит.

Сандра закурила сигарету из валяющейся в кухне пачки Рафаэля.

— Кстати, твой дружок очнулся.

Сандра у него за спиной изменилась в лице.