Когда я падаю во сне Уайт Карен

Двадцать три

Я поднялась на крыльцо родительского дома. Тренькнул телефон: еще одна эсэмэска от Джексона. Он писал, что вернулся в город, и спрашивал, не хочу ли я покататься с ним на лодке. Половина моего мозга принялась выбирать купальник, а вторая половина убеждала отказать: я уже получила долгожданные извинения и могу двигаться дальше. Сразу ясно, где во мне прежняя Ларкин, а где – новая.

Я выключила звук, убрала телефон в сумочку и позвонила в дверной звонок. Можно было бы войти и так, но я много лет не появлялась дома и уже перестала считать его своим.

Папа открыл дверь. На его лице отразилось облегчение.

– Я боялся, ты не придешь.

Я прошла мимо него в коридор, стараясь держаться подальше. Нет, я не ожидала, что он кинется с объятиями, просто на всякий случай.

– Легко меня нашла? – спросил папа, закрывая дверь.

До меня не сразу дошло, что он шутит.

– Неплохо знаю этот район, – неохотно усмехнулась я. – Пару дней назад ходила в гости по соседству.

– Да, я в курсе. Кэрол-Энн приглашала и меня тоже, но я решил, тебе будет легче, если я не приду. Удалось потанцевать?

– Нет. Сразу после ужина пошел дождь. Пришлось спрятаться в дом.

– Очень жаль. Славные были времена, правда? Помню, как мы летом танцевали у них во дворе и смотрели на светлячков… Твоя мама каждый раз не хотела уходить, поэтому нам ставили последнюю песню, и еще одну, и еще, пока мы не сбивались с ног.

Если было хорошо, зачем ты все разрушил? Вопрос так и вертелся на языке, но я промолчала. Этот спор длится уже почти десять лет, а у меня сейчас нет сил бередить старые раны.

– Так что ты хотел мне показать?

Папа понимающе кивнул.

– Это наверху. Пойдем, – ответил он, копируя мою деловую интонацию.

Поднимаясь за ним по лестнице, я заметила на стене роспись – шпалеру, увитую ярко-желтым вьюнком. Цветы были настолько реалистично нарисованы, что я не смогла удержаться и коснулась нежных лепестков.

– Твоя мама начала рисовать, когда ты уехала. С каждым годом она поднималась все выше и уже добралась до спальни.

– Как красиво… – Я замерла, не сводя глаз с росписи. По шпалере карабкалась маленькая светловолосая девочка в ярко-желтом платье, едва заметная среди цветов. – Это я? – На самом верху шпалеры стояла крошечная фигурка в четырехугольной шапочке, а у нее за спиной тонкой линией обозначен силуэт Нью-Йорка.

Папа прищурился и наклонился ближе, словно раньше не замечал этого рисунка.

– Ничего себе! – воскликнул он. – Думаю, это ты, когда закончила колледж.

– Ты не знал?

Он грустно покачал головой:

– Твоя мама все делала по-своему. В один прекрасный день я пришел домой с работы, а она уже ободрала обои и начала рисовать эти цветы. Я был не против, поэтому ничего не сказал.

– Тебе не приходило в голову спросить, зачем мама разрисовывает лестницу?

– Думаешь, она бы ответила? – помолчав, произнес он.

Я продолжила подниматься, разглядывая важные вехи моей жизни, отраженные в миниатюре: Бруклинский мост, довоенное здание на Медисон-авеню, где располагается офис моего агентства, тюбик губной помады, над рекламной кампанией которого я работала. Даже на губах мини-Ларкин красовалась алая помада, как дань уважения к продукту.

Я была растрогана и пристыжена. Откуда мама узнала все эти подробности? Во время наших немногочисленных встреч мы беседовали только на отвлеченные темы вроде погоды и музыки. Во мне тлел гнев, и я не подпускала маму близко к себе. Она уже разочаровала меня однажды, отчасти поэтому мне не хотелось возвращаться.

Я сморгнула жгучие слезы, истово надеясь, что мама очнется, и я наконец спрошу, почему все эти годы она позволяла мне оставаться в заблуждении, будто ей ничего не известно о моей жизни.

Мы с папой вошли в мою спальню. Обстановка там точно такая же, как и у Сисси – тот же комод, та же кровать с балдахином, те же керамические желтые лампы, только здесь мне разрешалось самовыражаться вволю. На стенах висели многочисленные рисунки и поделки, в углу на почетном месте стояла караоке-машина, а рядом – внушительная коллекция танцевальных нарядов, включая блестящий костюм с бахромой, настоящее сокровище для фаната «Аббы».

С потолка на леске свисали научные проекты, а на книжной полке, между испещренных закладками томов «Унесенных ветром», «Гарри Поттера» и полного собрания сочинений Лурлин Макдэниел[28] и Сары Дессен[29], – блокноты в кожаных обложках: я вечно выпрашивала их у мамы и записывала туда свои эпические произведения.

Эта комната разительно отличалась от моей спальни в доме у Сисси. Она поощряла меня рисовать и петь, но складывала рисунки в коробку и прятала под кроватью, а от караоке у нее болела голова. На комоде гордо выстроились награды за участие в различных конкурсах. Увидев их, я едва не расплакалась. Несмотря на словесные поощрения, которыми щедро осыпала меня Сисси, настоящую свободу самовыражения мне давала именно мама: она искренне поддерживала все мои увлечения.

– Я предложил Айви устроить здесь студию, но она даже слышать об этом не хотела. Твоя мама считает, у тебя должно быть место, куда ты сможешь вернуться, когда будешь готова.

Я вытерла глаза, чтобы папа не заметил слезы. Мне хотелось сказать, что у меня уже есть прекрасная комната, но я сдержалась. Спальня в доме у Сисси не предназначалась для постоянного проживания: это комфортабельная гостевая комната, всегда чисто прибранная и готовая к приему временных постояльцев. А здесь сохранилась частичка моего детства, отсюда началось мое взросление. Как я могла этого не замечать? У меня закружилась голова, словно я заглянула в кривое зеркало и вернулась в прошлое.

– Взгляни-ка. – Папа подошел к письменному столу и указал на ноутбук «Эппл». – Несколько лет назад я купил этот компьютер и поставил здесь, чтобы у твоей мамы было собственное рабочее место. – Он виновато развел руками. – У нас ведь нет другого письменного стола. Она только начала бизнес по реставрации мебели, и я подумал, что ноутбук ей пригодится. Например, составлять рекламные листовки, список рассылки, счета или, скажем, создать интернет-сайт. Честно говоря, я даже не знаю, сделала ли она что-нибудь из этого или нет.

Папа смущенно отвернулся. Мне захотелось взять его за руку и успокоить: я понимаю, каково это – носить шоры и видеть лишь то, что прямо перед носом.

– Я помог ей завести почтовый ящик, занес в адресную книгу твою электронную почту и еще пару адресов. Я не видел, чтобы Айви пользовалась компьютером до того дня, как с ней произошло несчастье. – Он шевельнул мышкой, и на экране появилась почтовая программа. – Твоя мама написала тебе письмо. Наверное, она забыла нажать кнопку «отправить», а может, специально не стала отправлять. Думаю, тебе стоит его прочесть.

У меня в голове не укладывалось – у мамы есть компьютер и адрес электронной почты. Она терпеть не могла технические новинки и с трудом рассталась с видеомагнитофоном и кассетами. Насколько мне было известно, у нее до сих пор кнопочный мобильник первого поколения.

– Я ничего не получала.

– Она написала тебе много писем, но так ни одного и не послала. Все отправились в мусорную корзину. Айви знала, что ты злишься на нее. Наверное, она просто ждала, когда ты объяснишь – почему.

У меня защемило сердце. Я сама ни разу не написала маме, если не считать открыток на день рождения со скупой надписью «Поздравляю».

– Я злилась из-за того, что она не ушла от тебя, – тихо проговорила я. – Я чувствовала себя обманутой, ведь всю жизнь считала ее сильной и независимой. Мне казалось, все лгут – мама, Сисси, мои друзья…

– А я сделал только хуже.

– Да, ты сделал только хуже. – Папа выдержал мой обвиняющий взгляд. Я отвернулась к компьютеру. – Можно я прочитаю письмо?

– Конечно, оно ведь адресовано тебе. – Он положил руку мне на плечо, и я не стряхнула ее. Мне было приятно чувствовать тепло и единение.

Моя дорогая доченька!

Наверное, ты удивлена, почему я пишу тебе только сейчас. Странно, правда? Ты – моя девочка, и, по идее, мы должны всё-всё друг другу рассказывать. Ты не виновата, и никто не виноват. Я много думала и пришла к выводу: все мы заброшены в этот мир без карты, так что приходится искать дорогу самостоятельно. Мы сами выбираем свой путь и в результате можем прийти либо к успеху, либо к полному краху. В большинстве случаев получается нечто среднее.

Мне нужно рассказать тебе кое-что важное про Карроумор и пожар. Я не могу поделиться этим ни с Сисси, ни с Битти, только с тобой. Ты – единственная, кто способен помочь мне разобраться. На самом деле все не так, как выглядит на первый взгляд. Мне казалось, я знаю, что такое жертвовать собой ради любви. Похоже, я знаю не все.

Сначала я хотела позвонить, но ты занята, у тебя новая жизнь в Нью-Йорке, так что я решила тебя не беспокоить. Может, позвонишь мне сегодня вечером после работы? Это действительно важно.

С любовью,

мама.

P.S. Я реставрировала папин письменный стол и нашла конверт со старыми фотографиями. Там есть снимки, где мы с тобой, когда ты еще совсем маленькая, и где ты в балетной пачке, тиаре и туфельках из «Волшебника из страны Оз». Помню, какая ты была в детстве – умная, храбрая, уверенная в себе. Мне всегда хотелось быть такой же. Возможно, поэтому я и старалась держаться в стороне, чтобы не испортить тебя, ведь слабость духа заразна. Я хотела бы прислать тебе эти фотографии. Если захочешь взглянуть на них – скажи мне сегодня вечером, и я пришлю.

Я перечитала письмо дважды, потом посмотрела на папу, присевшего на край моей кровати.

– Ты читал?

– Да. Я подумал, вдруг там что-то важное.

Я снова повернулась к экрану, представив, как мама печатает это письмо. Мне пришло в голову, что я не помню оттенок ее волос.

– Ты знаешь, о чем она пишет?

– Понятия не имею. Я перерыл весь дом, но так и не нашел тот конверт с фотографиями.

– Она упоминает дедушкин стол. Он здесь?

– Нет. Айви реставрировала мебель в гараже у Сисси. Стол там.

Я рассеянно кивнула, оглядывая комнату, рисунки, костюмы и коробку со всеми выпусками школьной газеты. Над комодом висела небольшая рамка, которую я раньше не видела. Это сертификаты с результатами тестов SAT[30] и ACT[31] – оценки выше среднего, но ничего выдающегося. Помню, я попросила Сисси поместить их в рамку, а она сказала, что потеряла. В тот же вечер я нашла сертификаты на кухне в мусорном ведре, засунула в ящик комода и напрочь забыла о них.

Мне понадобился год работы с психотерапевтом, чтобы понять: Сисси готова была часами разглагольствовать о том, какая я замечательная, однако совершенно не могла оказать поддержку, если у меня что-то не получалось.

Я разглядывала результаты тестов, недоумевая, зачем мама поместила их в рамку.

– Спасибо, что показал мне письмо.

– Не за что. – Папа улыбнулся.

Его лицо было осунувшимся и усталым, глаза – печальными.

– Ты по-прежнему любишь ее. – Осознание этой истины ошеломило меня, словно удар грома.

– Всегда любил.

– Ты все еще встречаешься с той женщиной? – спросила я, не сводя с него глаз.

– Не видел ее с того дня, как ты уехала. – Папа не отвел взгляда. – Я совершил ошибку, Ларкин, и быстро это понял. Сожалею, что причинил боль тебе и твоей маме. Моему поступку нет прощения, и мне остается лишь надеяться, что вы найдете в себе силы простить меня. – Он потер небритое лицо ладонями. – Ты не представляешь, как трудно любить кого-то всем сердцем, понимая, что он не может ответить взаимностью. Конечно, это не оправдание, но тем не менее. Я глубоко раскаиваюсь.

– О, папа…

Я закрыла глаза, вспомнив ленту, которую вытащила из дупла старого дуба. Возвращайся ко мне, Эллис. Я всегда буду любить тебя. Действительно, папиному поступку нет оправдания, но я не могла винить его за то, что произошло.

– О, папа, папа, – повторила я, обнимая его.

Не могу вспомнить, когда мы в последний раз прикасались друг к другу. Родной запах вернул меня в далекое детство: в те времена я свято верила, что папа всегда прав.

Мы долго стояли, обнявшись. Завибрировал мобильник, и папа отстранился. Снова Джексон: написал, что заедет за мной в пять часов и возьмет с собой перекусить, хоть я и не ответила на его сообщение. Я взглянула на часы в телефоне.

– Надо купить купальник. Джексон пригласил меня покататься на лодке.

– Джексон Портер?

Я поправила сумочку на плече, не желая повторять разговор с Беннеттом.

– Да, Джексон Портер. Мы снова начали общаться.

– Тот самый, который устроил переполох в выпускном классе?

Я сделала глубокий вдох.

– Это было очень давно. Просто глупая школьная выходка. Мы уже не дети.

Папа нахмурился.

– А Беннетт идет с вами?

– Не думаю, что его пригласили.

На папином лице отразилось разочарование.

– Да, вот еще что. Когда я искал фотографии, нашел у тебя в комоде вот это. Уж не знаю, нужно тебе или нет.

Он взял с комода флакон и протянул его мне. Я узнала одеколон Джексона, купленный мной в десятом классе, и покраснела до ушей.

– Спасибо. – Я положила флакон в сумочку, стараясь не смотреть на папу. – Я и забыла.

Повернувшись, чтобы уйти, я заметила, что мамина роспись дотянулась и до спальни. На бледно-желтой стене выделялась маленькая фигурка. За спиной у девочки пылал Карроумор; над крышей поднималось пламя, в небе порхали четыре ласточки, держащие в клювах по ленте.

Я внимательно разглядывала рисунок, пытаясь найти зацепку, которая даст ключ к разгадке.

– Может быть, мама хотела рассказать именно об этом.

– Возможно, – согласился папа.

Я легонько коснулась пальцами стены и как будто почувствовала прикосновение маминой руки. Телефон опять завибрировал. Я вышла из спальни и стала спускаться по лестнице.

– В морозилке скопилась дюжина кастрюлек. Соседи решили поддержать меня, пока мама лежит в больнице, – сообщил папа мне вслед. – Заходи на ужин, чтобы еда не пропадала.

Я улыбнулась:

– Зайду.

Как ни странно, я собиралась сдержать слово.

Двадцать четыре

Закончив работать в саду, Сисси вернулась в дом, вся окутанная запахами сырой земли и пота. Пропалывая клумбы и срезая засохшие цветы, она успокаивалась. К сожалению, не все жизненные проблемы можно решить таким простым и быстрым способом.

Сверху раздался глухой стук. Сисси поспешно сбросила кеды и стащила садовые перчатки.

– Битти? – Она медлила подниматься наверх, боясь, что обнаружит лучшую подругу мертвой, с последней сигаретой в зубах.

– Мы здесь, – отозвалась Битти из комнаты Ларкин.

Сисси остановилась в дверях. Все ящики комода были открыты, на полу и кровати валялась разноцветная одежда.

– Не беспокойся, я все уберу, – извиняющимся тоном произнесла Ларкин. – Просто хотела найти старый купальник, в котором можно показаться перед Джексоном. Те, что продаются в магазинах, слишком… вызывающие.

Битти продемонстрировала ярко-желтый закрытый купальник – Ларкин носила его, когда ей было пятнадцать.

– Я предложила закрепить шнурками на спине здесь и здесь.

Неужели она серьезно?

– Он размера на четыре больше, чем нужно. – Сисси оглядела кучу одежды на полу и кровати. – Все, что здесь есть, ей не подходит.

– Вот именно. – Битти откинулась на подушки.

Ларкин закатила глаза. Она до сих пор не распаковала чемодан, словно надеялась, что Айви вскоре придет в себя и можно будет уехать.

– Или вот. – Она стала перебирать стопку чистой и аккуратно сложенной одежды, которую Сисси принесла ей вчера. – Мне кажется, это вполне подойдет. – Она взяла длинное черное трикотажное платье, бесформенное, словно штора. – Закрывает до лодыжек, зато без рукавов, так что не будет слишком жарко.

– Отлично, – сказала Битти.

– Не годится, – одновременно произнесла Сисси.

Ларкин развела руками:

– Сисси, ты уж извини, но я вынуждена согласиться с Битти. Платье в целом подходящее, и не нужно ходить по магазинам.

– Ну, оно слишком уж… простенькое. Может, снимешь свою дурацкую цепочку и наденешь что-нибудь поярче?

Битти приготовилась возразить. Ларкин предостерегающе подняла руки, словно полицейский, останавливающий дорожное движение.

– Вот надену, а потом решу, подходит или нет. – Она взглянула на часы. – У меня еще целый час. Раз уж вы здесь, хочу задать вам несколько вопросов.

Сисси опустилась на оттоманку, которую давным-давно купила для Ларкин, потому что та увидела похожую в каком-то черно-белом голливудском фильме и захотела себе такую же.

– Миссис Линч наводила порядок в гараже и наткнулась на документы своего отца, еще тех времен, когда он был начальником пожарной охраны, – сказала Ларкин, собирая разбросанную одежду.

У Сисси по спине пробежал холодок.

– Он сохранил отдельную папку про бабушку Маргарет и пожар. Среди прочего, ее некролог с фотографией в свадебном платье. – Ларкин посмотрела Сисси в глаза. – Я никогда раньше не видела ее фотографий. Даже не подозревала, что мы с ней так похожи.

– Да, очень похожи, – согласилась Сисси. – Временами, когда ты заходишь в комнату, мне кажется, это она.

– Я и веду себя как она?

– Нет, – поспешно ответила Битти, бросив быстрый взгляд на Сисси. – Маргарет ни на кого не похожа. Она была красивой, доброй и щедрой, пока не…

– Пока ее родители не погибли, – оборвала ее Сисси. – Видишь ли, до этого ее жизнь была идеальна. Маргарет оказалась не готова к новой… неидеальной.

Битти отвернулась и закашлялась, прикрыв рот рукой.

– Это еще мягко сказано.

– То есть после смерти родителей она изменилась?

– Нет. Скорее…

– У меня на чердаке лежит фотоальбом, там снимки твоей бабушки в молодости, – вмешалась Сисси. – Возможно, ты захочешь взглянуть. Но тебе придется подняться туда самой. Боюсь, ступеньки мне уже не под силу.

– Спасибо. – Ларкин бедром закрыла ящик комода. – Обязательно посмотрю. В папке обнаружилось еще кое-что, и надеюсь, вы сможете найти объяснение.

– И что же это? – спросила Сисси, словно из чистого любопытства.

– Отчет о пожаре и гибели Маргарет. В графе «причина пожара» написано: «не установлена».

– Да, насколько я помню, пожарные так и не смогли определить, из-за чего началось возгорание. Правда, Битти?

Помедлив мгновение, та кивнула.

– Это не всё. Кто-то – Беннетт считает, его дедушка, – от руки написал: «подозрительно».

У Сисси кровь застыла в жилах.

– Может, в отчете есть какая-то зацепка? – севшим голосом спросила она.

– Нет, но в коробках много документов. Беннетт обещал просмотреть их и сказать, если найдет что-нибудь интересное.

– Наверное, в тех случаях, когда причину пожара не установить, это считается подозрительным, – предположила Сисси, стараясь не встречаться взглядом с Битти.

– Возможно, – отозвалась та.

– Может, проводилось какое-то официальное расследование? Или ходили слухи, что пожар возник не случайно?

Сисси покачала головой:

– Нет, ни о чем таком не знаю. Конечно, меня допрашивали, ведь я была в доме во время пожара, но мне так ничего и не удалось вспомнить. Я легла спать, а очнулась уже во дворе рядом с Айви.

– Как ты оказалась в Карроуморе на следующий день после урагана?

Сисси почудились гул ветра, шум дождя, отдаленный вой сирен и запах соли. Где-то в доме зазвенело стекло – видимо, ветка разбила окно. Электричество отключили, поэтому она не стала задергивать занавески. Смеркалось; ураган постепенно отступал в море. А еще Сисси вспомнила – ей совсем не было страшно.

– Я приехала в Карроумор, чтобы присмотреть за Маргарет и Айви, – ответила она, храбро встретив испытующий взгляд Ларкин. – Хотела убедиться, что с ними все в порядке.

– А где находились остальные? Например, ее муж?

– Его вызвали по делам. А Маргарет… неважно себя чувствовала. Тогда это называлось «грусть-тоска», а теперь – «послеродовая депрессия». К тому же она очень горевала по родителям. Были и другие разочарования, с которыми ей пришлось столкнуться за короткое время. Маргарет любила свою дочь, просто… постоянно грустила. Поэтому, когда стало известно о приближении урагана, а мы не смогли ее найти, все забеспокоились.

– А ты, Битти? Где была ты? – спросила Ларкин.

Все кругом как будто стихло в ожидании ответа.

– Я тоже поехала к ней и даже позвонила в полицию, но они были слишком заняты из-за урагана, чтобы искать женщину, которая, возможно, вовсе не пропала. – Битти пожала плечами. – Не помню точно, как все происходило, но в какой-то момент Маргарет решила поехать в Карроумор, чтобы переждать шторм. А может, оттуда и не уезжала. Мы этого не знаем.

– То есть пожар мог начаться из-за удара молнии или упавшей свечи. – Голос Ларкин звучал отрешенно, словно она мысленно перенеслась в старинный дом, над которым бушует ураган. – Где ее нашли… потом?

– Какое это имеет значение? – Сисси не хотелось вспоминать, как выглядел дом, когда приехали пожарные.

Великолепный свадебный зал почернел от сажи. Все богатство Дарлингтонов превратилось в пепел.

– Возможно, никакого, – согласилась Ларкин. – Просто в день своего исчезновения мама написала мне электронное письмо. Она обнаружила нечто важное про Карроумор и пожар. И про нас. Может, мы найдем объяснение, каким образом мама оказалась в Карроуморе. Кто знает, вдруг нам удастся понять, что именно она узнала про Маргарет и почему решила написать об этом на ленте.

– Спросим, когда Айви придет в себя, – сказала Сисси, но даже ей невыносимо изображать оптимизм. Она поднялась, вытирая ладони о брюки. – Пойду займусь ужином. Ларкин, если ты соберешь всю старую одежду, я отдам ее в благотворительный магазин. Тогда ты наконец сможешь распаковать чемодан и сложить все в шкаф.

– Знаю… просто я надеюсь, что мама скоро очнется и можно будет уехать в Нью-Йорк. Нельзя же вечно отлынивать от работы.

– Разумеется. Я всего лишь хочу, чтобы ты чувствовала себя как дома, а не как в гостях.

– Но я действительно в гостях, – возразила Ларкин.

Битти поднялась с кровати, хрустнув коленями.

– Ты повторяешь это снова и снова, золотце, – со смехом произнесла она, – но в твоих жилах по-прежнему течет морская вода. Отлив может унести с собой воду из ручьев и болот, но океан все равно вернет ее обратно.

Ларкин отвернулась к комоду и положила в ящик очередную стопку старой одежды.

– Все здесь напоминает мне о том, какой я была дурой. Мечтаю навсегда забыть об этом.

– Никогда ты не была дурой, – с жаром заявила Битти, обнимая Ларкин за плечи. – Ты умнее всех на свете, потому что не позволяешь другим указывать тебе, что говорить и делать. Может, Сисси в свое время тебя перехвалила, но друзья для того и нужны, чтобы помогать и поддерживать. Ты очень храбрая, Ларкин. Так сказала Айви, когда ты уехала. И она права.

Ларкин опустила голову, осторожно поглаживая предметы, много лет ожидающие на комоде: расческа с рисунком из «Русалочки», награда в виде музыкальной ноты за участие в конкурсе талантов, фото в рамочке – Ларкин, Мейбри и Беннетт в костюмах из «Волшебника из страны Оз», засушенная веточка мятлика, заткнутая за раму зеркала.

В коридоре зазвенели часы. Ларкин встрепенулась.

– Уже полпятого, надо поторопиться. Джексон придет через полчаса.

Битти крепко обняла ее и поцеловала в щеку.

– Если все-таки надумаешь взять газовый баллончик, только скажи. Я всегда ношу его в сумочке.

Сисси поцеловала Ларкин в другую щеку и стерла пальцем след от помады.

– Заверну тебе с собой моих брауни.

Выходя вместе с Битти из комнаты, Сисси оглянулась. Ларкин удивленно разглядывала себя в зеркало, словно не узнавая свое отражение.

Я вышла с тарелкой брауни на причал. Мне не хотелось, чтобы Джексон заходил в дом.

Разговор с Сисси и Битти расстроил меня. Я никогда не была храброй. Запутавшейся, глупой, неуверенной в себе – да, но никак не храброй. На меня нахлынули убийственно ясные воспоминания о худшем дне в моей жизни. Я едва не убила лучшую подругу, а потом просто сбежала без объяснений или извинений: струсила, не в силах признаться, что натворила. Эта глупая девчонка до сих пор живет во мне, и чем дольше я здесь, тем больше шансов, что она вырвется наружу.

Но вот я стою на причале в ожидании Джексона Портера. Какое-то дурацкое дежавю. Видимо, я недостаточно глубоко затолкала прежнюю себя в подсознание и все еще хочу заново пережить тот день в надежде, что на сей раз все закончится более удачно. Я едва не расхохоталась: Ларкин Ланье – придурочная оптимистка. В этом смысле я ни капельки не изменилась.

Послышался низкий рокот лодочного мотора. К причалу приближался двадцатидвухфутовый катер «МастерКрафт». Даже в старших классах у Джексона была самая дорогая лодка, пусть она и принадлежала его отцу. Но этот катер совсем новенький; ярко-красный фирменный логотип еще не успел потускнеть. Моя первая мысль: Джексон хочет произвести на меня впечатление. Как же я об этом мечтала когда-то! И тут же вторая: слава богу, что он не взял прогулочный катер отца. Я вспомнила каюту под палубой, койку со смятыми простынями, и мне стало нехорошо.

Замедлив ход, Джексон улыбнулся белозубой улыбкой, еще более яркой на фоне загара. Глаза не разглядеть за дорогими солнечными очками, из-под бейсболки с логотипом университета Южной Каролины выбиваются каштановые кудри, и сам он до боли похож на парня, по которому я столько лет страдала. У меня перед глазами все поплыло, земля качнулась под ногами, и вовсе не из-за легкого толчка, с которым катер стукнулся о причал.

– Вот это да! – воскликнул Джексон, заглушив мотор. Взяв у меня тарелку с брауни, он помог мне взойти на борт, но не торопился отпускать мою руку. – Ларкин, ты потрясающе выглядишь.

Я не видела его глаз, но предположила, что сейчас он смотрит на мои губы. Даже в двадцать семь лет девические фантазии не потеряли своего очарования.

– Спасибо.

Я облизнула пересохшие губы и глубоко вздохнула, впитывая запахи одеколона, мужского пота и крема для загара. Хорошо бы, он снял очки, и я могла бы убедиться в искренности его извинений при свете дня.

Джексон выпустил мою руку и, слегка нахмурившись, окинул взглядом длинное платье.

– Надеюсь, ты в купальнике. Я взял водные лыжи.

– Я думала, ты помнишь – я не умею кататься на водных лыжах. Когда в выпускном классе ты позвал всех кататься, я стояла на палубе и высматривала тех, кто упал.

– Прости, забыл. – Его лицо затуманилось. – Столько было народу.

Я не стала напоминать – когда-то он уже спрашивал меня, умею ли я кататься. Я ответила, что нет, и он обещал научить, но так и не научил.

Джексон оттолкнул лодку от причала и завел мотор.

– Давай выйдем в залив и попробуем разглядеть трубу «Полнолуния». – Так назывался боевой колесный пароход, подорвавшийся на конфедератской мине. – Бросим якорь и устроим пикник. Я захватил бутылку шампанского, чтобы отпраздновать.