Когда я падаю во сне Уайт Карен

Тридцать

Мой Эллис уже два дня сидит на краю постели. Мотор его «Мустанга» перестал нетерпеливо рычать и теперь выжидательно урчит – видимо, что-то изменилось. А потом Эллис прошел прямо сквозь больничную стену и сел рядом со мной. Он ничего не говорит, только улыбается. Как будто и не было этих долгих лет. Моя любовь к нему осталась прежней. Я хочу, чтобы он взял меня за руку и поцеловал, но точно знаю – я здесь, а он там, и расстояние между нами шире залива Уинья. Как бы я ни старалась, мне не удается прикоснуться к нему.

В палату заходит Мэк. У него в руках цветы, не иначе из сада Кэрол-Энн. Надеюсь, он спросил у нее разрешения, прежде чем сорвать букет. Мэк очень вдумчивый и тактичный, но обычно сперва делает, а потом уже думает. Мне хотелось бы надеяться, что Ларкин унаследовала свою импульсивность от него, однако это фамильная черта Дарлингтонов, от которой и я всю жизнь страдала.

Мэк снимает с тумбочки вазу с цветами от Битти, перемещает на пол и ставит на ее место свои цветы. Если он будет, как обычно, метаться по палате, обязательно опрокинет обе. Я уже говорила, Мэк – человек действия.

Он и правда принимается ходить туда-сюда. И хорошо: было бы неловко, если бы они с Эллисом оба сидели у меня на кровати. Эллис тоже видит Мэка: он по-доброму разглядывает его и кивает, словно хочет поблагодарить за заботу обо мне. Эллис прав. За исключением одного-единственного проступка, Мэк всегда ставил меня превыше всего и следил, чтобы я ни в чем не нуждалась. Он дал мне все, кроме того единственного, чего я отчаянно желала и не могла получить.

Зато теперь Эллис со мной, и, кажется, именно Мэк привел его ко мне. Я чувствую себя целой, словно две половинки сердца наконец-то соединились. Наверное, это знак.

– Я так тоскую по тебе, Айви. – Мэк останавливается рядом с кроватью и гладит меня по щеке. – Не помню, когда в последний раз говорил, что люблю тебя. Наверное, я устал ждать от тебя этих слов и сдался. Просто хочу, чтобы ты знала – я не сержусь. Ты любила меня, по-своему, и долгое время мне было этого достаточно. Но потом случилась та история с Ларкин… С ней стряслось что-то плохое, но она так ничего нам и не рассказала. – Он качает головой. – Я не знал, что делать. Мне нужен был близкий человек, с которым можно поговорить, а ты рисовала фрески в чужих домах. Я видел одну у Кэрол-Энн: шоссе, заполненное машинами из шестидесятых, красный «Мустанг», в нем – вы с Эллисом, твои волосы развеваются на ветру. Я не мог не узнать эти волосы. Однажды я сказал тебе, что они цветом как морской овес на закате. Не знаю, откуда в них красный оттенок, но он очень подходит к твоей личности. Я восхищаюсь им. Я всем в тебе восхищаюсь.

Мэк снова принимается бродить по палате.

– Мне хотелось чувствовать себя нужным, и чтобы рядом был близкий человек, с которым можно поговорить и не надо притворяться кем-то другим. – Он останавливается у окна. – Я раскаиваюсь в своем поступке. Знаю, я говорил так тысячу раз, но это правда. Ты не заслужила предательства с моей стороны. Я все равно перестал бы встречаться с Донной, даже если бы Ларкин не застукала нас в кинотеатре. Честное слово. Жаль, что Ларкин узнала. В ее жизни и так все пошло наперекосяк, а тут еще эта история. А когда ты отказалась уходить от меня, это стало для нее последней каплей. Похоже, она горько разочаровалась в своих близких и потому решила уехать. Если бы я мог вернуться в прошлое и все изменить!

Мэк качает головой.

– В последнее время мне снятся необычные сны. Как ни странно, про Эллиса. Я знаю, как он выглядит: Кэрол-Энн показывала мне фотографии. Сон всегда один и тот же. Эллис сидит в «Мустанге» напротив дома Сисси и смотрит на дверь, словно ждет, когда ты выйдешь. Я сгораю от нетерпения и предвкушения встречи, будто не он, а я ожидаю в машине. Вот и весь сон. Дверь так и не открывается. Может, потому что я жду, когда ты придешь в себя. Надо будет спросить у Ларкин, она ведь у нас знаток сновидений.

Он поворачивается, чтобы уйти, однако останавливается.

– Сисси и Битти говорили тебе, что Ларкин и Беннетт идут на фестиваль шэга? Мне всегда нравился этот парень. Кажется, вы с Кэрол-Энн давно их обручили. Ларкин собирается надеть красивое желтое платье Маргарет, которое Сисси столько лет хранила на чердаке. Битти говорит, Ларкин как две капли воды похожа на твою мать.

Мэк улыбается. Сейчас он очень напоминает искреннего юношу, которого я знала. Когда-то я надеялась, что ему удастся спасти меня.

– Понятия не имею, как я умудрился стать отцом такой прекрасной девушки. Впрочем, неудивительно, что Ларкин красавица, ведь ты ее мать. Здорово, что ей достались гены Дарлингтонов.

Не все. Ларкин непостижимым образом ухитрилась получить от обоих родителей самые лучшие гены, оставив плохие за бортом.

– Кстати, Ларкин заходила к нам домой. Я показал ей твою фреску про ее достижения. Кажется, она обрадовалась. – Он хмурится. – Правда, мы оба удивились, увидев пылающий Карроумор и четырех ласточек. Мы так и не поняли, что ты имела в виду. Надеюсь, ты скоро придешь в себя и объяснишь нам.

К сожалению, я не могу даже шевельнуть рукой, чтобы заставить его вернуться. Не помню, как я рисовала ту фреску и зачем. Внезапно сквозь потолок пробиваются лучи яркого света. Я становлюсь легче и приподнимаюсь над матрасом.

Мэк подходит и целует меня в лоб.

– До свидания, Айви, навещу тебя завтра. Надеюсь, мне не придется больше произносить монологи. Я словно беседую сам с собой, а болтун из меня никудышный.

Он делает шаг назад и – так я и знала! – опрокидывает вазу с цветами. На звук битого стекла прибегает медсестра. Это Донна, та женщина. Наверное, она здесь новенькая, раньше я ее не видела. Судя по лицу Мэка, он тоже.

Я перевожу взгляд на Эллиса, но тот исчез. «Мустанг» нетерпеливо порыкивает, словно ждет, что будет дальше.

Мейбри, постучав, зашла ко мне в спальню. Я сидела за туалетным столиком и красила ногти лаком под цвет помады. Сисси одолжила мне свой «Несомненно красный». Да, я пользуюсь той же помадой, что и семидесятисемилетняя старушка, но оттенок просто роскошный, поэтому мне все равно. Кроме того, у меня как раз есть подходящий лак. Несмотря на годы, проведенные в Нью-Йорке, южные корни дают себя знать: я всегда подбираю туфли к сумочке, а лак – к помаде.

Мейбри затащила в комнату большой чемодан на колесиках и складной саквояж для платьев, к ручке которого приторочен чехол с туфлями.

– Мне казалось, мы идем на вечеринку, а не отправляемся в трехмесячное турне, – заметила я.

– Ха-ха, ты слишком долго прожила на севере, – парировала Мейбри, нарочно усилив свой и без того явный южный выговор. Она поставила чемодан на тормоз и критически оглядела меня. – Н-да, твой вид – сущее оскорбление для всех нас, знаешь ли.

– С чего это? – внезапно оробела я.

– Ты просто неприлично хороша без всякого макияжа. Говорю по секрету: тебе совершенно не нужна косметика. Тем не менее я все-таки попытаюсь кое-что улучшить. – Мейбри наклонилась ко мне и, обнаружив поле для улучшения, широко улыбнулась. – Брови и ресницы слишком светлые. Ну что ж, повеселимся. – Она раскрыла чемодан и достала оттуда несколько косметичек, парикмахерский набор и бутылку вина.

– Как в старые добрые времена, – хихикнула я, вспомнив школьные дискотеки из нашего не столь отдаленного прошлого. Мы наряжались, делали друг другу макияж и на троих с Беннеттом выпивали бутылку вина, пронося ее ко мне в комнату с помощью сумки для покупок, вывешенной на леске за окно.

– Ага. Правда, теперь у нас есть выбор: или взять бокалы в буфете у Сисси, как цивилизованные люди, или вспомнить молодость и пить прямо из горла.

Вместо ответа я открыла бутылку, сделала большой глоток и передала ее Мейбри.

– Наши посиделки – единственное положительное воспоминание о школьных дискотеках.

Обычно я подпирала стенку, делая вид, будто с интересом изучаю огни светомузыки на потолке, либо выходила на танцпол и танцевала сама с собой. Я все надеялась, что Джексон Портер увидит, как я классно двигаюсь, и пригласит на танец. Безуспешно.

На выручку приходили друзья. Либо меня приглашал Беннетт, либо Мейбри просила потанцевать с ее партнером, притворяясь, что ей срочно понадобилось в туалет. В любом случае с танцпола я уходила в расстроенных чувствах, но всегда с нетерпением ожидала объявлений о дискотеке, надеясь, что в следующий раз все будет по-другому.

– Это уж точно, – фыркнула Мейбри. – Надо захватить песочные часы и установить регламент для желающих потанцевать с тобой. Уверена, от кавалеров отбою не будет. Готова побыть твоим секундантом.

– Вряд ли мне понадобится секундант. – Я закатила глаза. – Но за предложение спасибо.

Мейбри расчехлила косметичку, и вскоре на столе выстроился целый ряд тюбиков, флакончиков и расчесок, словно войско, готовое к бою.

– Ну, одно я знаю точно: Беннетт будет первым в очереди.

Я снова отхлебнула из горла.

– Не хочу с ним разговаривать.

Мейбри вынула из косметички два карандаша для глаз.

– А ты и не разговаривай. Просто танцуй.

– Ты когда-нибудь пробовала танцевать молча? Кажется, ты даже во сне молчать не можешь. Тебя обычно за милю слышно.

– Да, мне говорили.

Мейбри отложила один из карандашей и достала три коробочки с румянами. Мне нравилось краситься, однако если я бралась за дело самостоятельно, получался Рональд Макдональд. А вот у Мейбри руки растут из нужного места; ей всегда удавалось сделать из меня не безумного клоуна, а девушку, которую не стыдно пригласить на танец. Правда, за исключением Беннетта, никто на меня ни разу не польстился, зато, по крайней мере, я не чувствовала себя уродиной.

– И сколько это займет времени? – поинтересовалась я, озирая ее обширный арсенал.

Мейбри бросила взгляд на часы.

– Сейчас около пяти, мальчики приедут не раньше половины седьмого. – Она оглядела мои прямые волосы, джинсовые шорты и полинявшую футболку с концерта «Бэкстрит Бойз», на который мы ходили вместе. – Работы непочатый край.

– Ну спасибо тебе.

Мейбри размазала мне по сгибу локтя капельку жидкого тонального крема.

– Танцы начинаются в семь, но в шесть запланирована небольшая разминка для новичков и тех, кто все позабыл. Впрочем, у тебя не должно возникнуть проблем, Беннетт уже напомнил тебе шаги. Мамин гараж – подходящее место для тренировки.

Чтобы скрыть смущение, я склонилась над палеткой с тенями.

– Полагаю, у меня будет всего два партнера. Надеюсь, оба отнесутся ко мне снисходительно.

Мейбри заглянула мне в глаза.

– Ты включаешь в их число и Джексона Портера? – нахмурившись, спросила она.

– Разумеется. Он написал эсэмэску, что найдет меня на празднике и уже купил билет.

– Еще бы, он ведь жмот, – фыркнула Мейбри. – Если покупаешь билет заранее, платишь двадцать баксов, а если прямо на фестивале – двадцать пять.

– Думаешь, он не хочет со мной увидеться? – В моем голосе было столько надежды и неуверенности, что я сама удивилась.

Мейбри выложила на стол целую россыпь тюбиков с блеском для губ и внимательно посмотрела на меня:

– Ларкин, ты не пробовала разобраться в своих чувствах к Джексону? Тебе не кажется, что твоя влюбленность направлена не на реального человека, а на кумира, которого ты сама себе придумала в шестнадцать лет? По-моему, взрослая Ларкин, многому научившаяся за эти годы, так и не разглядела взрослого Джексона.

Прежде чем я успела ответить, она наклонилась ближе.

– Не будем забывать про вечеринку на лодке его отца. Там прозвучали ужасные слова, и в результате я оказалась в больнице с сотрясением мозга.

Я открыла рот, чтобы возразить, Мейбри жестом остановила меня:

– Сейчас не время для разговора о том, что произошло, но мы обязательно об этом поговорим, пока ты не уехала из Джорджтауна. А если попробуешь откосить, я куплю билет на самолет и прилечу к тебе в Нью-Йорк, так что даже не пытайся. Поверь, я не держу на тебя зла. Во всем виноват Джексон, а ты стала невинной жертвой. Ты думала, что любишь его, и в результате пострадала от его подлого характера и раздутого самомнения.

– Хватит. – Мейбри подала мне платок. Только тогда я осознала, что плачу. – Ты понятия не имеешь, каково быть такой, как я, – неудачницей, которую никто не возьмет в спортивную команду или в партнеры по лабораторной работе. Джексон Портер был гораздо круче меня, и я отлично это знала. Много лет я тешила себя фантазией, что когда-нибудь смогу сравняться с ним. Не разрушай ее хотя бы этим вечером.

– Сравняться с ним? – Мейбри закатила глаза. – Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Джексон Портер никогда не был круче тебя. Ты превосходила его во всех отношениях. Честное слово, мне хочется надавать тебе пощечин за такие мысли. Особенно после того, что он сказал…

Я протестующе подняла руку:

– Он извинился, выразил глубокие и искренние сожаления, и я ему верю. Он признался, что вел себя как придурок, раскаивается и хочет начать с чистого листа. Я уважаю мужчину, который способен принести извинения. Кроме того, мы оба стали старше и умнее.

Мейбри тяжело вздохнула.

– Не все с возрастом меняются. Как доказательство, вокруг полно старых придурков. Джексон – все тот же напыщенный урод, каким и был. Ты просто привыкла смотреть на него сквозь розовые очки. Может, до тебя пока еще не дошло, но ты много лет назад догнала и перегнала Джексона Портера.

Раздался стук в дверь. В спальню заглянула Сисси.

– Принесла вам бокалы для вина. Думаете, я не догадывалась, что происходит в моем доме? Почему, по-вашему, я ни разу не вызвала полицию с заявлением, что у меня во дворе посторонний мужчина?

Мейбри взяла бокалы. Я сделала вид, будто изучаю богатый ассортимент косметики, лишь бы Сисси не заметила, что я плакала.

– Спасибо, Сисси. Теперь мы будем чувствовать себя настоящими леди.

– Принести вам чего-нибудь? Может, сыра и крекеров?

– Хорошая идея, – хором ответили мы с Мейбри и рассмеялись.

Плохое настроение тут же улетучилось.

Чтобы не гонять Сисси на кухню, мы сами принесли себе сыра и крекеров и приступили к трансформации (так выразилась Мейбри). Постепенно мои лицо и волосы начали преображаться, а я все обдумывала наш разговор о Джексоне. Выходит, я зря ему поверила? Неужели он так и не изменился? Хотя какая разница? Всего на один вечер моя мечта воплотится в жизнь, а потом я, словно Золушка, исчезну.

– Готова облачиться в свой роскошный наряд? – прервала мои размышления Мейбри.

На ней был розовый махровый халат, волосы заколоты шпильками и политы лаком, чтобы создавалась иллюзия, будто локоны беспечно приподняты ветром.

– Всегда готова, – отозвалась я, не в силах сдержать восторг от того, что вот-вот перевоплощусь в загадочную красавицу, пусть и ненадолго.

Мейбри повесила чехол с платьем на дверь шкафа.

– Мама хорошенько его проветрила, чтобы избавиться от запаха нафталина, потом я спрыснула освежителем, так что теперь оно совсем как новенькое.

Я надела платье. Мейбри застегнула молнию и остановила меня, прежде чем я успела посмотреться в зеркало.

– Не забудь туфли. У нас с тобой одинаковый размер, так что, надеюсь, эти подойдут. – Она помогла мне застегнуть серебристые босоножки на шпильках и отошла на несколько шагов, чтобы оглядеть результат своих усилий. – Ты точно не хочешь другое украшение на шею?

Я коснулась цепочки, подарка Битти, и ощутила легкий укол золотой стрелки.

– Точно не хочу.

– Тогда можешь смотреть, – радостно улыбаясь, объявила Мейбри.

Я повернулась и взглянула на себя в зеркало. Впервые примерив платье, я была поражена, а теперь к моему образу добавились прическа, макияж и серебристые босоножки, не говоря уже о золотистом загаре.

– Мейбри, ты просто волшебница.

– Пустяки. С хорошей фактурой всегда приятно работать. – Она зашла мне за спину, любуясь моим отражением. – Беннетт не сможет устоять перед твоей красотой, не сомневайся.

– Беннетт? Он же мне как брат.

– Ага. Скажи еще, что небо розовое.

Снаружи хлопнула дверь автомобиля.

– Надо поторопиться. Мне не терпится увидеть лицо Беннетта.

Я застегнула молнию ее темно-зеленого платья. Завибрировал мобильник. На экране высветился незнакомый номер с кодом «843». Я сбросила звонок и сунула телефон в вечернюю сумочку вместе с помадой Сисси.

– Готова? – спросила Мейбри.

Я вышла из разгромленной спальни и спустилась по лестнице. Джонатан и Беннетт ожидали в холле, беседуя с Сисси и Битти. Завидев нас, пожилые дамы тут же принялись суетиться и поправлять наши наряды. Я приветствовала Джонатана. Он поздоровался, потом подошел к Мейбри и поцеловал ее.

– Привет, Ларкин. – Беннетт взирал на меня, облокотившись на перила, и улыбался, как мальчишка, только что узнавший секрет. Белая рубашка с закатанными рукавами и брюки цвета хаки делали его неотразимым. – Ты разве не собираешься танцевать?

Я улыбнулась, совсем забыв, что не хотела с ним разговаривать. Его глаза всегда были такими зелеными? У него новый одеколон? Или я просто раньше этого не замечала?

– Конечно, собираюсь. У Мейбри в сумке лежат туфли без каблука. Она хочет устроить шикарное появление на публике.

Беннетт оглядел меня с ног до головы. Его взгляд заметно отличался от взгляда Джексона. Он восхищался мной, не претендуя на право собственности.

Впрочем, я никогда ему и не принадлежала. Джексону, кстати, тоже.

– Ты в любом случае произведешь фурор, на шпильках или без. – Голос Беннетта изменился, будто у него в горле застрял комок арахисового масла. – Ты… – Он запнулся. – Ты словно облачена в лунное сияние.

Не знаю, что именно он хотел этим сказать, но его слова прозвучали как восторженный комплимент.

– Спасибо, – смутившись, ответила я.

– Идем? – Беннетт галантно подал мне руку, и я взяла его под локоть. От прикосновения к теплой коже кровь быстрее потекла по жилам. – Остановимся у моего друга на Орандж-стрит. Он разрешил припарковаться у него, чтобы вам с Мейбри не пришлось слишком далеко идти на каблуках.

– Отлично. Еще не хватало тебе тащить меня на закорках.

– Я не против, – еле слышно произнес он, пропуская нас с Мейбри вперед.

Мы попрощались с Сисси и Битти – их глаза непривычно блестели – и загрузились в «Мустанг» Джонатана. Мы с Беннеттом уселись на заднее сиденье. Мейбри заставила Джонатана опустить верх автомобиля, чтобы поберечь наши прически, и включила радио.

– «Оставь для меня последний танец», Майкл Бубле, – определила я.

Мейбри обернулась и хлопнула ладонью о мою ладонь:

– Ты просто класс.

– Это точно, – тихо произнес Беннетт, однако я сделала вид, что не расслышала.

Тридцать один

Сисси съежилась под зонтиком. Завязки пластиковой шапочки-дождевика неприятно натирали шею. Стояла середина октября, но было необычайно тепло. От чрезмерной влажности тщательно уложенные волосы уже через пять минут торчали во все стороны.

Сисси никак не могла уснуть. У нее болело горло, и даже пастилки от кашля не помогали. Кроме того, за последние два года ей так ни разу и не удалось нормально поспать. Она жила с родителями, но все равно просыпалась по ночам – ей чудился детский крик, хотя никакого ребенка рядом не было.

Первые две недели после рождения Айви Сисси провела в Карроуморе. Она спала на кушетке в детской, вскакивая от каждого шороха, кормила малышку, меняла ей подгузники. Когда Айви засыпала, Сисси усаживалась рядом с колыбелью, которую выбрали они с Битти, и клала руку девочке на спинку, чтобы убедиться, что та дышит.

Потом Маргарет наняла няню, и Сисси вернулась в родительский дом, как будто ничего не изменилось. На самом деле изменилось все. Ей больше не нужно бегать от Уилла Харриса: тот наконец сдался и женился на Эмили Перкинс. Судя по свободному платью, в котором Эмили показывалась на воскресных службах, она ждет ребенка.

Как ни странно, никто не замечал, что Сисси превратилась в пустую раковину, заброшенное здание, нетронутое снаружи, но разрушенное изнутри. Она улыбалась, учтиво беседовала с отцовскими прихожанами, составляла красивые букеты, играла с братьями в бейсбол, пела в церковном хоре, но все это происходило будто не с ней. Сисси словно попала на дно океана – все вокруг видится как сквозь матовое стекло, и сколько ни старайся – руки и ноги двигаются мучительно медленно.

Миссис Пернелл иногда интересовалась, как у нее дела, пожимала руку и сочувственно улыбалась. Сисси знала – мама ее любит, просто не привыкла проявлять свою любовь. Может быть, давным-давно, еще до того как мама вышла замуж за папу, она тоже страдала от несчастной любви и теперь пытается утешить дочь.

Сисси чувствовала себя всеми покинутой и забытой. Битти второй год училась в колледже, изучала живопись и педагогику. Она часто приезжала домой и навещала подруг, однако всем было ясно, что на самом деле ей хочется повидать малышку Айви. Дочь Маргарет стала ярким лучиком, озаряющим их жизнь. Битти и Сисси вместе помогли ей явиться на свет и оттого немножко ревновали друг к другу. Девочку нельзя было не любить – солнечный характер, живое воображение и пытливый ум делали ее неотразимой, и поэтому безразличие Маргарет внушало тревогу.

Мама Сисси называла это состояние «грусть-тоска» – лучше и не опишешь. Маргарет говорила, что любит Айви, только не знает, как это выразить. Миссис Пернелл считала – Маргарет чувствует себя опустошенной из-за смерти родителей, однако Сисси была уверена – это не так. Сердце Маргарет переполнено скорбью по Реджи, в нем не осталось места для любви. Страдания либо открывают сердце, либо запечатывают его навеки.

А вот для Сисси маленькая Айви стала спасательным кругом. Возможно, Маргарет тоже в скором времени найдет опору – нечто неизменное и ценное, например, любовь к дочери. Сисси отказывалась даже думать о том, что Маргарет попытается найти утешение у Бойда. От этой мысли она не спала по ночам, изнемогая от горя и жалости к себе.

Сисси остановилась у дверей клиники и сложила зонтик. Несмотря на свинцовые тучи, дождь прекратился. Она сняла шапочку-дождевик, аккуратно свернула ее и убрала в сумочку, тайком взбила прическу, чтобы волосы не казались слишком прилизанными, и вошла внутрь.

После свадьбы Бойда и Маргарет Сисси ездила к доктору в Меррелс Инлет[34], лишь бы не встречаться с Бойдом. Но сегодня ее отец забрал автомобиль, чтобы навестить прихожанина, жившего за городом, а Сисси не могла откладывать визит к врачу: слишком уж болели горло и голова.

Клиника доктора Гриффита совсем не изменилась: те же темные деревянные панели, те же ковры, та же стойка администратора в углу, тот же диплом на стене. Нет, дипломов теперь два – на одном из них имя Бойда. Сисси постаралась туда не смотреть.

– Чем могу вам помочь? – с улыбкой спросила незнакомая медсестра за стойкой.

– Мне назначено к доктору Гриффиту, – ответила Сисси, превозмогая боль в горле.

– К сожалению, он уехал на срочный вызов. Зато доктор Мэдсен на месте и сможет вас принять.

Сисси попыталась придумать какую-нибудь отговорку, чтобы поскорее уйти, но тут дверь кабинета отворилась. В приемной показался Бойд.

– Сессали, – неподдельно удивился он. – Я не знал, что тебе назначено.

– Нет, не назначено. То есть я записывалась на прием, к доктору Гриффиту.