Бумажная оса Акампора Лорен

Глава третья

Когда я подняла жалюзи в гостевой спальне, мне открылся потрясающий вид на скалистый пейзаж и ярко-синее небо, и в это самое мгновение будто бы гора свалилась с моих плеч. Свет был просто испепеляющим. Как же глупо с моей стороны было мучить себя, столько лет живя на Среднем Западе. И как же глупо было ни разу не приехать в Калифорнию. Теперь Мичиган мне казался чем-то нереальным, долгим сном, пронизывавшим меня до костей, от которого я наконец-то очнулась.

Распрощавшись со своим зимним пальто, словно сбросив старую шкуру, я вдруг поймала себя на мысли о нем, пытаясь вспомнить вес и ощущение валяной шерсти на теле. Я на секунду представила лица родителей, спустившихся на кухню и обнаруживших мою записку и пропажу машины. На моем автоответчике уже было оставлено сообщение, которое мне не хотелось прослушивать. И даже если они еще не обнаружили списания денег с кредитной карты, то скоро это случится. Но это было абсолютно неважно. Пребывая в состоянии дикого восторга, я сидела в постели. Мой побег был таким простым и гениальным. Даже Шелби гордилась бы мной.

Спустившись на кухню, я зашла в комнату, залитую солнечным светом. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы разглядеть мужчину с темными, вьющимися на затылке волосами, стоявшего у барной стойки спиной ко мне. Он был босиком, в черной футболке и спортивных штанах зеленого цвета. Застыв на месте, как мышь, наткнувшаяся на хищника, я инстинктивно начала пятиться назад, но мужчина вдруг повернулся, и мы встретились взглядами. Крупная нижняя челюсть и изогнутые бантиком губы делали его красивое лицо чересчур выраженным и, казалось, угрожающим.

– Привет, – послышался низкий голос с акцен- том, заставивший меня посмотреть ему глаза. – Я – Рафаэль.

Он протянул мне руку, и я протянула в ответ. Сжав его руку всего на секунду, даже без особого пожатия, я тут же ощутила ожог на своей ладони. Радостно глядя на меня, он изучал мое лицо.

– Я Эбби.

– Я уже знаю. Элиза сказала мне. Хочешь комбу-чу?[17] – предложил он, подняв бутылку с содержимым желтого цвета.

– Да, спасибо.

Я нелепо стояла и ждала, пока он нальет жидкость из бутылки в стакан.

– Я сам ее делаю, – похвастался он. – Скажи свое мнение.

Отпив немного кислой жидкости из стакана, я поперхнулась.

– Ты что, не пьешь комбучу? – удивился он.

– Нет.

– О, ты просто обязана начать пить ее регулярно. Всего один стакан в день – и это изменит твою жизнь.

Не сводя с меня глаз, он протянул свой стакан, чтобы чокнуться со мной. Когда мы встретились взглядами, у меня возникло какое-то странное чувство, будто я совершила преступление. Услышав твой голос за спиной, я почувствовала смесь разочарования и досады.

– О, милый, я чувствую себя ужасно, – медленно подойдя к Рафаэлю, ты прижалась к нему, ласково попросив: – Налей мне немного, пожалуйста.

На тебе были спортивные шорты и майка на тонких бретелях. Скрученные локоны твоих волос спадали на плечи. Став на цыпочки, ты с наивностью ребенка потянулась к Рафаэлю и поцеловала его в шею. В ответ он откровенно провел рукой по твоему телу, и будто фонтан искр пробежал по моей коже, как если бы он коснул-ся меня.

– Ой, я хотела познакомить вас с Эбби, – нахмурившись, сказала ты. – А вы уже это сделали.

Положив руки на твои плечи, Рафаэль отвернул тебя от меня и сказал:

– Так, пойдем на улицу, тебе нужно подышать свежим воздухом. Я тебя вылечу.

Я нерешительно последовала за вами во двор и обрадовалась, заметив, что Рафаэль поставил три шезлонга в тени беседки. Удобно устроившись на шезлонге, я вдруг подумала о наших одноклассниках из Мичигана, которые сквозь снег пробирались на работу, об их детях и ипотеках. Я представила Кристи Питерс с ее крестом на груди в группе детского сада, раздающей мелки и бумажные салфетки; Теда и Эндрю, сидевших за офисными столами и глазеющих на таблицы и документы. Никто из них и близко не мог увидеть ничего похожего на то, что сейчас видела я.

Откинувшись на шезлонге, ты прикрыла глаза рукой, а Рафаэль начал свой рассказ. Его голос завораживал своей мелодичностью и интонацией. Он восхвалял тебя, свой великолепный подарок судьбы, своего ангела-хранителя. Он рассказывал историю якобы для меня о том дне, когда впервые увидел тебя в рогах на съемочной площадке, о том, как озадачен он был некоторое время, как будто наткнулся на неизвестное волшебное существо.

– Я буду с ней столько, сколько она позволит мне, – говорил Рафаэль в мою сторону. – Как верный питомец.

В этот момент, убрав руку от лица, ты подскочила и наклонилась вперед, чтобы поцеловать его. Я отвернулась. Вы целовались так громко и долго, невыносимо чувственно, что я не знала, оставить ли мне вас или безропотно ждать, пока это закончится.

Наконец это прекратилось, и вы оба поднялись. Твои губы покраснели и налились.

– Эбби, – радостно обратилась ко мне ты. – Сегодня мы едем в поло-клуб. Раф хочет преподать мне урок верховой езды. Это ненадолго.

Оторвав взгляд от шезлонга, я посмотрела на тебя и вдруг почувствовала себя твоей дочерью.

– Хорошо, – произнесла я.

– Ты справишься тут одна? Я обещаю, что скоро вернусь. Чувствуй себя как дома.

Твой вопросительный взгляд задержался на мне некоторое время.

– Все в порядке, – заверила я. – Повеселитесь там.

Когда ты уехала, я босиком спустилась вниз. Потихоньку открывая ящики и шкафы, я обнаружила, что все они пусты. К буфету в столовой все еще был прикреплен ценник. Когда я увидела цифру на нем, мое веко задергалось: 4950 долларов! Вернувшись наверх, я вошла в твою спальню. На полу все еще лежали те же пакеты и новая одежда, завернутая в бумагу. На разобранной кровати валялись джинсы и рубашки. Проведя рукой по простыне, я наклонилась и уткнулась носом в подушку, надеясь почувствовать запах жимолости от твоих волос. Заглянув в гардеробную, я увидела кучу разбросанной обуви, свисающую с вешалок одежду. На полу валялось красное платье. Я улыбнулась. Эта гардеробная напоминала шкаф избалованного подростка.

В библиотеке одну за другой я брала с полки книги Юнга: «Человек и его символы», «Архетипы и коллективное бессознательное», «Феномен самости». Подойдя к окну, я представила себя тобой, глядя на тонкую кромку океана на горизонте и пытаясь почувствовать бешеный ритм, который ты, возможно, ощущаешь внутри себя; открывающиеся надежды, которые тебе сулит планета; прочувствовать каждый островок и континент за той изогнутой чертой океана.

Затем я обосновалась в своей комнате. Усевшись за глянцевый черный стол, я достала свои художественные принадлежности. Знакомое ощущение карандаша между пальцами, рисование и раскрашивание настроили мой мозг на более медленную волну. Я наблюдала за движениями своей руки, обрисовывавшей сад из моего сновидения с вкопанными в землю фонарями. Я изобразила упавшие фонари и языки пламени, охватывающие цветы и деревья. На фоне блестящего стола моя рука выглядела грубой, а ногти c потрескавшимися отросшими кутикулами – неопрятными. В этой слишком ухоженной комнате я чувствовала себя беззащитным зверьком, только что вылезшим из спячки.

Закончив рисовать, я сунула рисунок под кровать и забралась под одеяло. Закрыв глаза, я мысленно следовала за образами, пока они не превратились в очертания лица и тела. Это был Рафаэль. Я ощутила, как моя кровь, сгустившись и пульсируя, двигалась по кровотоку, скапливаясь у основания таза. Это было не похожее на отдых плотское влечение. Перевернувшись на живот, я начала дышать в подушку.

Я поняла, что уснула, только когда до меня донеслись напугавшие меня звуки. Ты вернулась домой. Страх овладел мной, я опасалась, что ты каким-то образом заметишь мои отпечатки пальцев на мебели, к которой я прикасалась в твое отсутствие. Выбравшись из кровати, я поправила одеяло, провела расческой по волосам и направилась вниз.

Увидев меня, спускающуюся по выложенной плиткой лестнице, ты улыбнулась.

– Привет, – сказала ты. – Это так странно, Эбби – видеть, как ты спускаешься по лестнице словно призрак из моего прошлого.

– Спасибо, что приютила меня на ночь, – поблагодарила я, останавливаясь на нижней ступеньке. – Было очень приятно познакомиться с Рафаэлем.

– Ну скажи, разве он не удивительный?

– Он очень удивил меня. Я имею в виду, когда я наткнулась на него утром.

– О да, со мной такое тоже бывает. Особенно когда я не жду его, то сама подпрыгиваю от страха. Иногда забываю, что у него есть ключ от дома.

– И сколько уже вы вместе? – поинтересовалась я, стараясь говорить негромко.

Немного задумавшись, ты ответила:

– Всего три месяца, но кажется, как будто три года. Как на быстрой перемотке.

Я молча кивнула, держась за перила.

– Как прошел урок верховой езды?

– Ужасно. Думаю, садиться на лошадь с похмелья было не самой лучшей идеей. Но мне понравился сам клуб. Там изумительно, и много красивых мужчин. Тебе стоит побывать там. Раф сказал мне, что, возможно, он станет разводить пони, чтобы расширить семейный бизнес. Кто бы мог подумать, что поло – это такой серьезный бизнес? Оказывается, чтобы получить потомство от кобылы-чемпиона, нужно буквально пересадить ее эмбрион другой кобыле, чтобы чемпион мог продолжать участвовать в соревнованиях.

– Это безумие, – изумленно сказала я.

– А еще они клонируют пони. На скотобойне они берут яичники кобылы и вынимают из них яйцеклетки. Затем заменяют ядро одной яйцеклетки ядром другой, которая была у пони-чемпиона, и помещают ее в суррогатную кобылу, которая и вынашивает чемпиона.

– Вот это да.

Внимательно посмотрев на меня, ты вдруг спросила:

– Ты подумала о моем предложении остаться?

Я хотела показаться серьезной, как будто обдумывала это предложение, но улыбка на моем лице испортила все приложенные усилия, и я ответила:

– Конечно, я останусь.

Озарив меня своей улыбкой, широкой и яркой, как пляжное покрывало, ты сжала меня в своих объятиях.

– О, я так рада. Спасибо, Эбби.

– Нет, это тебе спасибо.

– Уверена, мы отлично проведем время, – сказала ты, отодвигаясь назад и убирая прядь волос с моего лба. – Завтра я покажу тебе город.

– Это было бы замечательно, – к моему горлу подступил ком – смешанные ощущения дикого волнения и радости. – И, пожалуйста, Элиза, не стоит обо мне беспокоиться.

Ты вела машину в больших черных очках. За окном то и дело мелькала незнакомая растительность: заросли травы и редкие островки цветов. Свернув на трассу мы мгновенно оказались в потоке тысяч автомобилей. Я не осмеливалась заговорить с тобой, чтобы не отвлекать тебя от дороги, но ездила ты как профессионал. Ты научилась хорошо ориентироваться в этом месте, ставшем тебе домом.

Съехав с автострады, мы направились по длинной прямой улице мимо зданий, пестрящих яркими красками и информацией. Я ожидала увидеть этот город более воздушным и приветливым, представляя, как лучи легендарного солнца Калифорнии будут пылко целовать каждую клеточку кожи, как бы вселяя уверенность в тех, кого они озаряют, что они любимы и достойны счастья. Вместо этого солнечный свет освещал убогий уличный пейзаж, скопление машин на дороге и людей на тротуаре. Среди прохожих я заметила персонажа в костюме Бэтгёрл и какого-то затертого Губку Боба.

– Вот мы и приехали, – объявила ты. – Это Голливудский бульвар. Я бы остановилась, но тут не припаркуешься. В следующий раз мы вернемся и посмотрим Аллею Славы.

Мы проехали оставшуюся часть Голливуда, которая оказалась грязной и какой-то грузной, с вереницей винных магазинов, автомобильных моек и кафе фастфуда. Люди, стоящие на остановках с пакетами продуктов в ожидании своих автобусов, в плоских лучах солнца выглядели угрюмыми. Мы продолжили путь по бесконечному бульвару, наблюдая за плотным движением машин.

– Вот мы и на месте, – сказала ты, указывая на зеленую лужайку с табличкой «Беверли-Хиллз».

– Это Беверли-Хиллз?

– Ну, с улицы не очень хорошо видно.

Тем не менее место не производило особого впечатления. Родео Драйв, неимоверно короткая и вымытая до блеска, представляла собой наспех построенную съемочную площадку. На тротуаре стояли несколько туристов, похоже, ошеломленных столь явной пустотой. Мне стало интересно, можем ли мы пройти в «Гуччи» или «Праду», но, как будто читая мои мысли, ты сказала: «Я здесь ничего не покупаю».

Вместо этого по одной из бесконечных артерий города мы снова выехали на автостраду и очутились в месте, которое ты назвала Венецией. Здесь стояли небольшие дома, повсюду были яркие цветы и много велосипедистов. Припарковавшись у обочины на одной из сонных улочек возле чьего-то бунгало, мы направились на главный бульвар.

– Бульвар Эббот Кинни – мое любимое место для прогулок, – пояснила ты, когда мы зашли в один из модных дизайнерских магазинов.

Наверное, я ожидала, что на публике ты будешь идти сутулясь, дабы избежать лишнего внимания, но ты шла, расправив плечи, выставляя свою славу напоказ, словно светящийся плащ. Пока ты внимательно рассматривала вещи, некоторые покупатели оборачивались. Было очевидно, что они узнавали тебя. Сложно представить, чего тебе стоило оставаться спокойной и сосредоточенной на выборе товаров, будь то рассматривание какой-нибудь лампы или ощупывание коврика. Если бы этот плащ славы был моим, уверена, я бы рухнула вниз под его тяжестью.

Стоя в магазине винтажной одежды, ты тщательно перебирала вешалки с платьями, одно за другим прикладывая их к себе.

– Как тебе это? – спросила ты, указывая на свободное платье с крошечным цветочным рисунком.

– Думаю, на тебе это смотрелось бы прекрасно, – честно ответила я.

Перекинув платье через руку, ты продолжила подыскивать вещи.

– Я пытаюсь сделать свой образ мягче, – объяснила ты. – Сейчас столько резких и жестких людей. Я хочу быть нежнее.

Ты сдвинула вешалки на одну сторону, и они загремели.

– Как насчет этого? Для тебя.

Взяв в руки черную прозрачную шаль, прошитую серебряными нитями, ты, не говоря ни слова, накинула ее мне на плечи и подвела к большому зеркалу. Я увидела себя такой, какой, должно быть, я выглядела в твоих глазах.

– Думаешь, мне пойдет? – спросила я.

– М-м… да. Тебе хорошо. – Твои глаза засверкали. – Тебе действительно идет черный цвет, а серебро придает легкую пикантность. Ты чертовски хороша в этом.

Я посмотрела на свое отражение в зеркале.

– Да, – ты удовлетворенно кивнула. – Ты похожа на кинорежиссера-бунтаря.

Мое лицо вспыхнуло. Я не была до конца уверена, что ты не шутишь.

– Мне кажется, я больше похожа на ведьму, – пробормотала я.

– Ну что же, думаю, тут может помочь стрижка.

Выйдя из магазина, ты взяла меня за руку. Как только первое напряжение спало, меня охватило нечто вроде замешательства. Моя рука будто бы обмякла в твоей. Я определенно понимала, что твое появление в моей компании может плохо повлиять на твой имидж. На фоне тебя я выглядела полноватой и низкой, даже в этих злополучных сандалиях на танкетке. Но ты, словно собака-поводырь, повела меня прямо по тротуару и втащила в парикмахерскую, усадив в кресло и объяснив стилисту, что делать. Я вышла оттуда с четким каре, рассекающим линию моего подбородка. Обрамляя простое круглое лицо, мои волосы выглядели как дорогой парик. Даже если я и не стала красивой, как это подразумевала стрижка, то по крайней мере была достойна внимания.

Возвращаясь к машине, я заметила, как двое мужчин, шедших по тротуару впереди нас, резко развернулись. Я остановилась как вкопанная. Потребовалось какое-то время, чтобы понять, что они стали доставать не оружие, а фотоаппараты. Ты даже не дрогнула. Вместо этого ты продолжала идти прямо по направлению к мужчинам, как бы заставляя их отступать назад, делая кадры. Не улыбаясь и не позируя, ты просто и в естественной манере шагала вперед – ничего необычного, просто леди ходит по магазинам с подругой. От напряжения мое лицо натянулось как струна. Я мелкими шагами семенила вслед за тобой, пытаясь нащупать в сумочке свои солнцезащитные очки. Послышалось непрерывное щелканье затворов фотоаппаратов.

– Элиза! – позвал тебя один из фотографов.

Ты продолжала идти в том же темпе, хотя я уловила еле заметную паузу в твоем шаге, как будто ты раздумывала, стоит ли отвечать.

– Элиза! – повторил второй фотограф.

Холодно улыбнувшись, ты увеличила скорость.

– Извините, – сказала ты равнодушно. Я поспешила за тобой.

– Извините, – повторила ты и, схватив меня за руку, свернула на другую улицу. Мимо с бешеной скоростью проносились машины, но в первые же секунды ты вклинилась в поток, чтобы быстро скрыться.

Глава четвертая

Следующие несколько дней ты моталась по встречам и кинопробам, а я бродила по дому, как сторожевой пес. Иногда днем заглядывал Рафаэль, но чаще всего он приходил по ночам. Однажды, когда уже стемнело, я услышала, как он трясет ключами у двери и поднимается по ступенькам в твою спальню. После этого я не слышала ни звука. Тихо повернув ручку двери, я побрела по коридору. Я стояла у дверей твоей спальни и прислушивалась. В своем воображении я представила вас вместе, сочетание твоей нежности и его мужественности, и мое собственное тело начало пульсировать. Звуки, которые ты издавала, были восхитительны, мелодия удовольствия настолько чистая, что без единого прикосновения я приближалась к оргазму.

Во вторник, накануне нашего седьмого дня, проведенного вместе, мы заказали тайскую еду и засиделись допоздна во внутреннем дворике. Было полнолуние, и над нами сияла огромная золотая луна. На выходные Рафаэля не было в городе, поэтому ты была полностью в моем распоряжении. Покуривая сигареты одну за одной, ты рассуждала на тему одежды, которую твой стилист подбирает для тебя. Ты много раз говорила ей, что она делает из тебя совсем другую личность.

– Ей пора уже понять, чего я хочу, – твердила ты. – Мне хочется чего-то винтажного, богемного, чего-то настоящего. Я не хочу быть секс-символом или милашкой из соседней квартиры. И она это знает. Если она не может быть со мной в одной команде, то придется мне найти кого-нибудь другого.

После каждой произнесенной фразы ты заливала в горло совиньон блан. Когда бутылка была выпита, ты попросила меня открыть другую, и я сделала это. Я сидела и слушала, кивая и издавая одобрительные или неодобрительные звуки. Мое мнение никто не спрашивал, но я считала тебя кем угодно, только не богемой. В тебе не было жесткости, мятежности или приземленности. Ты была изящной, легкой и хрупкой, с тонкой душевной организацией.

– Я слишком устала, чтобы подняться, – простонала ты, закуривая еще одну сигарету. – А завтра я должна обедать с Мирель Соваж.

Как только я услышала это имя, в моей памяти возник образ блондинки c волнистыми волосами и лицом антилопы.

– Кажется, я слышала о ней.

– Уверена, что да. В последнее время она снимается во многих фильмах. Но, если честно, я даже не хочу ее видеть, – вздохнула ты. – Ходят слухи, что ее рассматривают на новый фильм Перрена, и мне уже надоело это слышать.

Мое сердце екнуло.

– Есть новый фильм Перрена?

Ты отвела взгляд, нервно подергивая уголками рта:

– Да, хотя он выйдет еще не скоро. Я все еще надеюсь, что привлеку его внимание. Мой агент пытается пропихнуть мое имя, но Перрену наплевать на агентов. Думаю, у меня нет шансов.

– Конечно есть, – автоматически выпалила я. – У тебя больше шансов, чем у кого-либо.

– Нет, я в замешательстве.

Я ничего не ответила. Бросив на меня свой кошачий взгляд, ты сделала еще один глоток вина.

– В любом случае мне нужно дружить с Мирель, если она все-таки получит эту роль. В этом бизнесе так много зависит от связей, и я должна думать о будущем.

В тот момент мне впервые пришло в голову, что теперь и я являюсь частью – пусть даже отдаленно – этого «бизнеса». В этой паутине различных связей я находилась в непосредственной близости от Огюста Перрена. Осознание этого было так волнительно и мучительно, что на мгновение у меня перехватило дыхание.

– Да, и оказалось, что я не получила роль в фильме «Призрачные Волки». Я получила обратную связь, что выбыла из первого раунда. Не понимаю почему. Действительно, я немного молода для главной роли, но с каких пор это имеет значение? – возмущенно щелкнув сигаретой, ты продолжила: – Они сказали, что я не дотягиваю до агента ICE[18], что им нужен кто-то с – как они это назвали – sangfroid. Я даже не понимаю, что это означает.

– Это означает хладнокровие. На французском.

– То есть я знаю, что это значит, но не понимаю, почему решили, что у меня его нет.

– Может, они просто думают, что ты слишком хороша для этой роли, – сказала я, но это прозвучало жестоко, и я пожалела о сказанном.

Ты накалилась от злости:

– Это так унизительно. Они отдали роль актрисе, которая, клянусь, даже моложе меня.

В тот момент ты была больше похожа не на федерального агента, а на капризного ребенка, но, вселяя в тебя уверенность, я сказала:

– Это их упущение. Фильм, вероятно, будет полным провалом.

И вдруг в твоем захмелевшем взгляде я разглядела искру надежды, вспыхнувшую и тут же погасшую.

– Спасибо, Эбби. Я знаю, ты говоришь это только для того, чтобы мне стало легче, но я ценю это. И, может быть, ты права. В общем, завтра днем у меня сеанс в Ризоме. Я слышала, как кто-то сказал, что Перрен приедет в этом месяце, так что – кто знает – вдруг мне повезет, и он будет там. Он приезжает всего несколько раз в год. И обычно это сюрприз. Он любит появляться случайно и проводить сеанс со своим наставником как обычный человек. Затем он ходит по территории и обедает в ресторане. Все делают вид, что не происходит ничего необычного, но на самом деле они готовы на все, чтобы подобраться к нему поближе.

Допив свое вино еще несколько часов назад, теперь я сделала большой глоток воды, переваривая эту информацию.

– Не знала, что там есть ресторан, – сказала я.

– О да, он шикарный. Это макробиотический ресторан, его шеф-повар – обладатель пяти звезд, и все блюда там органические. Там стоят длинные, похожие на фермерские, столы, и люди едят за ними все вместе. Действительно, такое интересное общество. Сценаристы, режиссеры и некоторые актеры высшего уровня, неординарные люди, готовые бросить вызов самим себе, для которых недостаточно просто хорошо выглядеть. Они – как раз те, с кем я хочу, чтобы меня ассоциировали.

Ты замолчала. Я смотрела на тебя, воображая, как сижу за столом рядом с Огюстом Перреном, как он поворачивается ко мне, чтобы спросить мое имя. Наши взгляды встретились.

– Звучит невероятно, – произнесла я.

– Согласна. И само место такое красивое, Эбби. Это целый кампус с расположенными на его территории садами, спа-центром и естественным бассейном. Настоящий ретритный центр. Там так безмятежно и спокойно. Клянусь, иногда это единственное, что помогает мне сохранить рассудок.

Ты снова замолчала, глядя в свой бокал. Затем, тщательно взболтав в нем вино, ты опустошила его. Я не проронила ни слова. Я дала тебе возможность насладиться минутой солипсистского созерцания, которое, по моему мнению, было необходимо всем актрисам.

Было уже далеко за полночь, когда я, помогая тебе зайти в дом, следовала за тобой по ступенькам на случай, если ты пропустишь одну и упадешь. Уложив тебя на кровать, некоторое время я стояла и наблюдала за тобой, слушая, как ты громко дышишь ртом. Мне вспомнились бесконечные ночевки у тебя дома, те мучительные ночи, когда я рассматривала твое лицо в темноте – твой профиль, напоминающий иллюстрацию из английских детских книжек, как вместе взятых Алису и Венди[19], курносый носик и алую верхнюю губу. А потом ты внезапно отворачивалась во сне, и твои волосы падали на лицо, отгораживая тебя от меня.

Ты проспала до полудня следующего дня, а потом, прихватив термос с комбучей, уехала, оставив меня одну. Сидя в коричневом бархатном кресле у окна, я пыталась читать, но не могла думать ни о чем, кроме Ризомы. Словно какая-то горькая жидкость разлилась по моим венам. Я злилась, что ты оставила меня дома. Возможно, в этот самый момент ты, вальяжно развалившись на стуле, сидишь рядом с Перреном, глядя на него потухшими с похмелья глазами. Я представляла и других подхалимов за тем же столом, мечтая оказаться среди них, приподнять стол и сбросить его содержимое на пол. Крепко сжимая в руках книгу, я пристально смотрела сквозь прозрачное стекло на землю, исчезающую в Тихом океане.

Долгое время я представляла себе момент встречи с Перреном, то мгновенное понимание, которое промелькнет между нами. Хотя было неясно, при каких обстоятельствах произойдет наша встреча, я знала, что когда-нибудь это случится. Я была уверена в этом так же, как и в том, что увижу тебя снова, Элиза. Это предначертано судьбой, как были предначертаны все союзы великих художников: Ван Гог и Гоген, Эмерсон и Торо, Паунд и Элиот. Иногда неимоверная уверенность ученика, делавшего первый шаг, побуждала его первым представляться своему кумиру и писать ему письма со словами восхищения. И удивительно, что эта смелость порою щедро вознаграждалась. Кумир с теплотой отвечал своему поклоннику письмами, полными поддержки и одобрения, и так начиналась длительная переписка. Союзу наставника и ученика было положено начало. Позже, когда ученик раскрывал свои способности и превращался в мастера, не уступающего своему наставнику по таланту, их связь перерастала в дружбу, и они оба оставляли след в истории.

Ну разве не были такие союзы неизбежны? Великий наставник должен был почувствовать эту встречу на каком-то бессознательном уровне, находиться в ожидании письма или стука в дверь. И в основе его ответного послания лежал не просто обычный эгоизм, но и опасения. Дрожа от страха, он, должно быть, ощущал появление молодого поколения на пороге, как бы предвосхищая конец своей истории. Более мудрой, чем сопротивление, реакцией на происходящее было состояние смирения и покорности. Художники, откликнувшиеся на просьбы своих настойчивых поклонников и принявшие их, обеспечили себе место в одном ряду с силами будущего. Уступив дорогу новому поколению, они обеспечили себе вечную жизнь.

Я уже начала писать свое письмо Перрену, но так и не закончила первую строку. Мне хотелось столько всего ему сказать и одновременно не говорить ничего. Это казалось невероятным. Но когда-нибудь это произойдет. Я напишу письмо, постучу в его дверь. Поняв мои намерения, он проникнется уважением к моей внутренней силе и, склонившись передо мной, пригласит войти.

Уже стемнело, когда ты вернулась домой в компании Рафаэля. Я услышала твой крик: «И как я должна была себя чувствовать при этом?» Ответ Рафаэля сложно было разобрать. Распахнув входную дверь, вы оба направились к лестнице, не проронив больше ни слова. Проходя мимо гостиной, ты издалека бросила взгляд в мою сторону. Было очевидно, что ты пьяна. Рафаэль последовал за тобой по лестнице, даже не посмотрев в мою сторону, что показалось мне крайне невоспитанным. Как только дверь вашей спальни захлопнулась, вновь послышались ваши низкие голоса, напоминающие брызги яда, и громкие звуки, похожие на брошенную на пол туфлю или хлопнувший ящик комода. Потолок над моей головой содрогнулся, и я подумала о скатах. Есть ли у них слух и испугались ли они шума? Или они, ничего вокруг не замечая, спокойно плавали в каком-то другом измерении?

Я свернулась клубочком на диване, уменьшившись в размере в несколько раз. Затем наверху хлопнула дверь, и под выкрикиваемые хриплым дрожащим голосом оскорбления Рафаэль спешно, скользя по ступеням, покинул дом.

Минуту спустя ты уже была внизу, рухнув в кресло прямо передо мной. На тебе был все тот же белый комбинезон, в котором ты утром выходила из дома, но теперь он уже не был таким безупречным, весь испачканный вином и тушью. С прядями тонких вьющихся локонов на висках, ты напоминала гигантского младенца.

– Я ненавижу его, Эбби, – икая, сказала ты. – Он тщеславный и мелочный. Ему на меня наплевать.

– Что случилось?

– Боже, я даже не помню, с чего все началось. Мы были в ресторане «Чеккони»[20], и он сказал мне что-то оскорбительное. Я сейчас не помню точно… что-то о женщинах, которым не нужно заниматься актерским мастерством, потому что они либо соответствуют образу и выглядят подобающе, либо нет. И прежде чем я смогла возразить, я заметила, как он оценивает другую девушку. Начался скандал. Это было ужасно. И когда я была уже в ванной комнате, туда вошла Джессика Старк, чтобы спросить, все ли со мной в порядке. Какая наглость! Это та самая, которая пыталась увести у меня Криса Кунана, я тебе рассказывала про нее. Ну не змея, а? Причем она понимает, что я прекрасно обо всем знаю. Итак, я стою и плачу в туалете, а она входит и говорит, что слышала все и что ей очень жаль. Это было так унизительно!

– Согласна, унизительно, – сказала я.

Ты повторила все вышесказанное, у тебя выступили слезы и лицо покраснело. Когда ты собралась начать историю заново, я подошла к тебе, помогла встать и проводила тебя до кровати. Я хотела спросить, видела ли ты Перрена в Ризоме, но вместо этого просто успокоила тебя.

– Утро вечера мудренее, – сказала я. – Не волнуйся. Я рядом.

За каждой ссорой с Рафаэлем следовало страстное примирение. Все, что он делал не так, впоследствии ты называла недопониманием. Позднее он извинялся перед тобой, а ты не помнила и половины из того, что произошло. Возможно, ты слишком остро реагировала; такое иногда случалось с тобой, когда ты употребляла алкоголь. Ты становилась глупой и подозрительной. Ты называла его своей родственной душой и собиралась выйти за него замуж.

Однажды в разгар одного из таких примирений ты вручила мне ключи от своей второй машины – серебряной «Теслы», гладкой, как пуля, и уговорила меня ее опробовать. Мне нравилось быть ее водителем и путешествовать по побережью, открывая для себя пляжные городки – Редондо, Манхэттен, Эрмоса – с их бургерными под названием «Ин-н-Аут», гавайскими хижинами с едой и небольшими тавернами, как будто поклоняющимися воде. Больше всего меня покорила Венеция с ее романтикой и точно выгоревшей в солнечных лучах чистотой. Прогуливаясь по набережной, я думала о жителях Мичигана, воображая их в виде сгорбившихся представителей семейства ракообразных, ползающих по улицам в своих парках, едущих в машинах и сидящих по домам. Здесь же ничего не было скрыто. Все было обнажено под солнцем, словно под вспышкой фотоаппарата.

Однажды днем, подойдя к кромке воды, я села на песок, скрестив ноги. Доносившиеся издалека звуки грохочущих и жужжащих скейтбордов приглушались шумом волнующегося океана, чья ласкающая пена, точно флиртующая кокетка, подступала к моим коленям. Я усмирила сознание, позволив себе раствориться в ощущении самобытности. В таком виде я как бы проникла в Источник, установив связь с душевным балансом. Мое бессознательное норовило просочиться наружу, и я позволила ему превратиться в сон наяву. Возможно, это океан навеял мысленные образы, связанные с водным погружением, поскольку в моих последующих фантазиях я ощущала блаженство от близости с китообразными, сидя верхом на них и бороздя тропические глубины.

После этого в состоянии полного покоя я возвращалась обратно. Когда я проходила мимо скейт-парка, внезапно передо мной выскочил юноша, и колеса его скейта оказались всего в нескольких дюймах от моего лица – настолько близко, что я мельком увидела свой открытый глаз в отражении на обратной стороне доски. Вернувшись на тротуар, я прошла мимо столов, где рисуют татуировки хной, и тату-салонов, какое-то время двигаясь в одном ряду с гитаристом в дредах на роликах, прежде чем он вырвался вперед, напевая что-то себе под нос, по всей видимости находясь глубоко в своем собственном Источнике.

Припарковав «Теслу» возле дома, я впорхнула внутрь. Ты, скрестив ноги, сидела в гостиной в подвесном плетеном кресле-коконе. Ярко-желтый сарафан, покрывающий твои колени, в сочетании с ярким пламенем твоих волос ослеплял меня, не давая смотреть прямо на тебя.

– Привет, Эбби, – сказала ты с легкостью, хотя в твоем дрожащем голосе я уловила необычные нотки. – Присядь на секунду. Я хочу тебе кое-что сказать.

Я села на диван с узором индейцев навахо, поставив сумку рядом с собой.

– Слушай, – начала ты, – наверное, мне стоит сказать прямо. Я только что узнала, что получила роль в автобиографическом фильме о Джоан Дидион.

– Серьезно? Это потрясающая новость! – произнося эти слова, я ощутила, как сжалось мое сердце.

– Да, это действительно хорошая новость.

Твоя улыбка показалась мне натянутой.

– Я счастлива и одновременно напугана. Но да, для меня это отличный шанс. Это все меняет.

Твое кресло мягко качнулось.

– Разумеется, это означает, что начнется суета. Я даже не знаю, хватит ли у меня времени на Рафа.

Я молчала. Сидя на диване, я чувствовала себя маленьким ребенком, которому предстоит узнать о разводе.

– Понимаешь, я не смогу проводить с тобой столько времени, как раньше, – ты старалась тщательно подбирать слова, я заметила это, и у меня перехватило дыхание, – но мне нравится, что ты рядом, Эбби, и я действительно хочу, чтобы ты осталась.

Горло сковало еще сильнее, и это чувство пронизало мое тело, выкручивая его словно мокрую веревку.

– Конечно, – перебила я тебя, говоря сквозь боль, – я все понимаю. Я что-нибудь придумаю. Быть здесь с тобой было абсолютным счастьем для меня. Спасибо, что ты так надолго меня приютила и столько всего показала.

Приложив столько усилий, чтобы сказать все это, я сделала глубокий вдох, все еще не осознавая внезапное крушение своих огромных надежд. Все, о чем я могла думать в тот момент, так это о том, что я привыкла видеть твое лицо каждый день. Я была абсолютно уверена, что, просто глядя на тебя, я становлюсь лучше – лучшим художником и лучшим человеком. Конечно, ты об этом даже не догадывалась. Откуда ты могла знать, какое влияние на меня оказывало твое присутствие или что со мной станет, если меня снова поместить в темноту. Ты не могла быть так жестока. При одной мысли о возвращении в Мичиган у меня закружилась голова. Я вдруг заметила, что крепко сжимаю подлокотник дивана.

– Нет-нет, – сказала ты, сменив позу и расцепив ноги. Ты пристально смотрела на меня, твои глаза блестели. – Я хотела спросить, не могла бы ты остаться и стать моим помощником. Я имею в виду личным помощником.

Я продолжала сжимать подлокотник дивана, как будто он мог упасть. Значение твоих слов медленно проникало в мое сознание.

– Многие актеры берут друзей в помощники, – продолжила объяснять ты, – людей, которые хорошо их знают, живут с ними и понимают, что им нужно. Людей, которым они доверяют. Пожалуйста, подумай об этом. Я сейчас в том положении, когда мне нужна помощь: организация встреч, ответы на телефонные звонки, возможно, какие-то домашние дела. Мой агент давно говорит мне об этом, но я все откладывала решение на потом, думая, что это доставит неудобства или как-то стеснит меня. Но если бы это была ты, все было бы иначе. Было бы прекрасно. И кроме того, я полностью тебе доверяю.

Глядя на меня, ты раскачивалась в кресле.

– Разумеется, я буду платить тебе. И ты можешь жить здесь бесплатно.

Пытаясь сосредоточиться на сжатии подлокотника, чтобы не броситься к твоим ногам, я переспросила:

– То есть ты хочешь, чтобы я стала твоим личным помощником?

Ты кивнула.

– И оставалась здесь?

Перенеся вес тела вперед и став ногами на пол, ты перестала качаться в кресле.

– Ну, пожалуйста, Эбби. Надеюсь, ты скажешь «да».

Я сделала вдох:

– Уверена, что тебе это не доставит неудобств?

– Нет-нет, наоборот, – ты отрицательно покачала головой, а затем добавила: – Но ты можешь все обдумать, я не хочу на тебя давить. Если тебе это неудобно, я пойму.

Ты продолжала смотреть на меня еще долго, натянув платье себе на ноги, и по моему телу разлилось трепещущее тепло.