Бумажная оса Акампора Лорен
Услышав, как что-то разбилось, я непроизвольно улыбнулась. Ты швыряла вещи, делая в точности то, что должна была делать.
– А твоя подруга, почему она всегда здесь?! Это ненормально. Ты хочешь, чтобы я жил здесь, но, кажется, у тебя уже есть жена. Тебе нужна другая жена? Сколько домашних животных тебе нужно?
Теперь ты кричала в ответ что-то невнятное. Я уловила слова «друг» и «доверие» и услышала твою фразу «вернее, чем ты». Расплывшись в улыбке, я плотнее прижала ухо к двери.
– Какой ребенок? – кричал Рафаэль. – Нет никакого ребенка! Не может быть никакого ребенка! Ты бредишь?
Послышался грохот, а затем все затихло. Через мгновение я услышала, как ты плачешь, задыхаясь от слов. Ты повторяла одну-единственную фразу все громче и громче: «Я не сделаю этого, Рафаэль. Я не сделаю этого».
– Выбирай – или ребенок, или я! – крикнул Рафаэль. Его последние слова прозвучали так громко, что сомнений больше не оставалось.
Когда Рафаэль ушел, ты зашла ко мне в комнату. Твое лицо было опухшим и красным от слез, как у маленькой девочки. Дрожащим голосом ты рассказала мне, что случилось, держа руки на животе. Закончив свой рассказ – сообщив, что все кончено и что Рафаэль ушел, – ты в отчаянии разрыдалась, сотрясаясь всем телом и дрожа изнутри.
Я хотела как можно быстрее тебя успокоить. В моей голове крутились мысли о развивающемся плоде, впитывающем ядовитые химические вещества, поступающие через тебя. Мне хотелось уберечь малыша от любых страданий, тем более таких беспочвенных. Я злилась на тебя, что ты травила своего малыша.
– Иди ко мне, – сказала я, и, повинуясь, ты подошла ко мне и села на кровать. – Ты поступила правильно, – я погладила тебя по спине. – Так будет лучше для тебя и твоего ребенка. Ты все сделала правильно.
Тогда ты рухнула на кровать, положив голову мне на колени. Она была удивительно твердой, а затылок – таким жестким. Я погладила твои волосы, и они, скользнув по твоему лицу, обнажили шею сбоку. Находясь в такой непосредственной близости с другим человеком, я была поражена твоим физическим воплощением: текстура кожи и волос, видимый пульс на шее. Никто никогда не обнажал мне себя таким образом. Я чувствовала, что значит быть матерью. Это какая-то удивительная, невообразимая теплота, и я хотела, чтобы это чувство длилось вечно.
– Все наладится, – прошептала я. – Все будет хорошо. Даже отлично. Мы будем жить, как Джоан и ее семья, здесь, в Малибу. Будем вместе работать, ты и я, и вместе растить нашего ребенка. Может, это будет девочка.
Ты молчала, но я знала, что ты меня слушала. Прекратив рыдать, теперь, лежа у меня на коленях, ты ровно дышала. Я подумала, что ты сможешь увидеть то, что вижу я: мы с тобой, загоревшие и свободные, неуязвимые в нашем непроницаемом раю. Мы бы жили в гармонии, как в детстве, снова вместе создавая наши миры. Но на этот раз они станут фильмами, и их увидит весь мир.
После этого ты не упоминала о Рафаэле. Ты героически вернулась к съемкам, и я была удивлена твоим внутренним стержнем. Я гордилась тобой – что ты проявила твердость, отпустив Рафаэля. Он хотел, чтобы ты сделала аборт, но ты отказалась. Ты никогда не упоминала, что он говорил обо мне, но я знала, что ты встала на мою сторону. Ты выбрала меня.
Мой личный телефон почти никогда не звонил. Поэтому, когда однажды ранним июньским утром на экране высветился телефонный номер моих родителей, от неожиданности я сразу же взяла трубку не задумываясь. Возможно, этот порыв был порожден новым чувством уверенности, которую я испытывала теперь, когда на моем пути к счастью больше не было преград. Мичиган больше не представлял для меня угрозы; он даже уже не казался реальным. C радостью в голосе я без малейшего страха поздоровалась с мамой.
– Я звоню сказать, что ты стала тетей, – сообщила она. – Прошлой ночью Шелби родила дочь. Я просто подумала, что ты должна знать, – мамин голос слегка дрожал, словно она пыталась подавить в себе разбушевавшиеся эмоции. Она продолжила говорить уже более низким голосом: – Знаешь, она все время спрашивает о тебе. Тебе стоит навестить ее, Эбби.
Я ничего не ответила.
– Ты знала, что она сменила фамилию? Она явно не замужем за отцом своего ребенка, так что, если честно, я не понимаю, зачем она это сделала и откуда она ее взяла. Но теперь она Шелби Хайтауэр[33].
– Официально?
– По-видимому, да, хотя я не знаю почему.
Передо мной предстал нелепый образ моей сестры, которая, скрестив ноги, сидела на вершине высокой башни, отказываясь спуститься вниз.
– Тебе стоит наладить с ней отношения, Эбби. У нее действительно никого нет. А когда нас с твоим отцом не станет, только вы останетесь друг у друга.
Проглотив порцию желчи, я выдержала паузу, а затем спросила: «Как вы с папой?»
– Не очень хорошо, – ответила мама. – У отца проблемы со здоровьем. Он беспокоится о тебе, Эбби, и это отражается на его давлении.
Я повесила трубку.
Спустя несколько дней ты неожиданно вручила мне подарок.
– Я нашла его в винтажном бутике на Мелроуз, – сказала ты. – У них есть целый отдел с костюмами. Трудно было выбрать, но мне показалось, это то что надо.
Вытащив из пакета сверток черной ткани, ты протянула его мне. Это была бархатная мантия с капюшоном и расклешенными рукавами.
– К нему прилагается маска для глаз, – добавила ты. – Мне кажется, он смотрится замечательно.
Стоя в гостиной, я накинула мантию поверх одежды, позволив ей свисать до пола. Она была похожа на удлиненный вариант той шали ведьмы, которую ты купила мне в магазине на Эббот Кинни. Натянув маску на глаза, я изумленно смотрела на тебя через продолговатые прорези.
– Это для празднования солнцестояния в Ризоме, – объяснила ты. – Там будет проходить масштабный бал-маскарад, поистине очаровательный и немного дикий. Это одно из главных событий в году, которое всегда выпадает на ночь летнего солнцестояния. Они приглашают всех и просят приводить гостя, потому что это помогает перенести образы из сновидений в реальный мир, чтобы сыграть роль из наших снов в жизни. Люди становятся более творческими. Уверена, тебе понравится.
Я собиралась кивнуть головой, но одеяние показалось мне таким тяжелым, что у меня закружилась голова, и мне немедленно захотелось его снять. Будоражащая мысль о совместном походе на вечеринку в ту же секунду была омрачена страхом. Потом я вспомнила, что в Ризоме меня знали только Телло и сотрудники детского сада. И только они могли бы меня узнать. К тому же это была костюмированная вечеринка. Как они узнают меня в этой накидке? И все же я боялась, что, войдя в здание, ты как-то почувствуешь, что я там бывала, что я вела двойную жизнь у тебя за спиной.
Ты радостно достала из сумки боди в полоску с принтом зебры и маску с ушами, закрывающую полови- ну лица.
– Все это потому, что мне продолжает сниться один и тот же сон, как будто я нахожусь в центре стада зебр, спасающихся бегством от опасности. Я не знаю, от чего мы бежим, но ощущаю преследование, вопрос жизни и смерти, и мне всегда приходится будить себя. Видимо, это ночной кошмар. Надеюсь, переодевание в зебру в реальной жизни поможет.
Едва справляясь с дыханием, я выдавила:
– Может, сон символичный, например ситуация со СМИ.
– Хм, – задумалась ты. – Интересная теория.
Покрутившись немного в шкуре зебры, ты повела меня в ванную. Мы смотрели на себя в зеркало.
– Выглядишь жутковато, – призналась ты.
– Кто я вообще? – робко спросила я.
– Даже не знаю. Ты – ночная колдунья или что-то в этом роде. Волшебник сновидений.
Такой ты меня увидела. Я позволила этому проникнуть внутрь. Я смотрела на наше отражение в зеркале, и у меня не было никаких сомнений в том, кто тут госпожа. Это навеяло воспоминания о наших играх в детстве, когда мы подражали животным, и я вспомнила свою первую роль твоего руководителя и режиссера. Мое беспокойство начало потихоньку стихать.
– Рафаэль будет там? – поинтересовалась я.
– Нет, – из-под маски было видно, как ты нахмурилась. – Только члены Ризомы и их гости. Ты же знаешь, он всегда отказывался от приглашений.
В ту ночь ведущая к Ризоме центральная дорожка была освещена факелами, а крупный мужчина в костюме шута стоял сбоку от двери, осматривая приходящих гостей. Ты предъявила свой членский билет, и шут жестом пригласил нас войти. Мраморный вестибюль был украшен цветочными гирляндами и подсвечниками, а возле стойки регистрации был организован бар с напитками. Слышался гомон голосов. Толпа людей высыпала во внутренний дворик, где располагался сад с подсвеченными деревьями, по периметру окруженный горящими факелами.
Рядом стояли: женщина в напудренном парике и платье с турнюром с веером в руке; танцовщица карнавала в корсете; гейша и мимист; лев и укротитель львов. Были слышны ритмы ударных инструментов, которые обычно звучат при проведении ритуалов, без какой-либо различимой мелодии. Я сразу же потеряла тебя в толпе и почувствовала одновременно беспокойство и облегчение. Мне не хотелось быть разоблаченной, так же, как и не хотелось быть одной. На протяжении следующих нескольких часов время от времени я мельком видела полосы твоего костюма зебры в кучке смеющихся людей, но я противилась желанию подойти к тебе.
Сама же я не могла найти себе круг общения. Я стояла в стороне у многоярусного фонтана отдельно от шумной толпы. Вокруг слонялись фигуры людей в масках, и это немного сбивало с толку. Меня выводила из себя мысль, что среди них может быть Перрен. В поле моего зрения время от времени появлялся высокий худой человек в костюме Железного Дровосека, склонявшийся над той или иной женщиной. Каждый раз, когда я останавливала на нем взгляд, мое сердце сжималось. Если и было подходящее время, чтобы рискнуть заговорить с ним, так оно определенно было сейчас. Лишь несколько фраз – и я бы узнала его. Все, что мне нужно было сделать, – это подойти к нему.
Железный Дровосек отошел в сторону и исчез за стеной из людей. Кто-то из гостей танцевал, двигая оголенными плечами и шаркая туфлями на платформе. Из-под масок виднелись накрашенные пухлые губы их обладательниц. Я видела, как ты, подобно проворному зверю, пробежала по двору и вошла в здание в сопровождении человека в костюме короля эпохи Возрождения. Мимо пронеслась группа молодых людей в плащах, словно у них была какая-то цель. Мумия притаилась в тени джакаранды. Чуть в стороне горилла с красными глазами набросилась на греческую богиню.
Вечер продолжался, а я все наблюдала, как люди все интенсивней курсируют по территории. Мое дыхание участилось, и череп как будто горел огнем. Я не испытывала такое уже давно, ни разу с момента своего приезда в Калифорнию. На протяжении последних месяцев я была уравновешенна и спокойна. Теперь я снова оказалась во власти своих старых чувств – тревоги и инстинкта самосохранения. Любой из присутствующих здесь мог вытащить оружие и превратить эту вакханалию в кровавую бойню. Иногда именно так и случалось. Все мы были в безопасности лишь до поры до времени.
Интуитивно я понимала, что нужно немедленно тебя отыскать. Я протискивалась сквозь скопление людей, с их кажущимися ненастоящими, будто кукольными, ртами и стаканами с напитками. Вбежав в здание, я взмыла вверх по лестнице. Дверь в гостиную для актеров была открыта. На полу, расположившись у кальяна, сидела пара в костюмах шейха и русалки. А рядом на кушетке ярко-синего цвета лежала ты в своем полосатом одеянии.
На первый взгляд мне показалось, что ты мертва. А что, если я опоздала и у тебя случилась передозировка какими-нибудь наркотическими веществами? Несколько секунд показались вечностью, время словно остановилось. Ты выглядела такой маленькой в своем костюме, что в замешательстве я снова увидела тебя ребенком.
Я вспомнила наши уроки плетения кос, наши страшилки-считалочки. «Сосредоточься, сосредоточься!» Разбив яйцо и вонзив нож, мы толкали одну из наших подруг в спину, заставляя потерять равновесие. Легенда была такая, что вас столкнули с высокой скалы и цвет, который вы увидите первым, когда упадете, предскажет вашу смерть. Выбор цветов был большой: синий – утонешь, желтый – отравишься ядом, оранжевый – сгоришь в пожаре. И был один универсальный цвет для всех смертей. Какой бы цвет ты ни назвала, я всегда говорила, что это означает, что ты умрешь от старости и попадешь в рай.
Подойдя к кушетке, я бросилась к тебе. Будто кающийся грешник, я приложила руку к твоей щеке, готовясь почувствовать холод ледяного мрамора. Но твоя кожа была теплой. Твои веки задрожали. Я испытала облегчение, которое тут же сменилось дикой яростью. Растолкав, я подняла тебя на ноги, обращаясь с тобой грубее, чем это было необходимо, и тут же повела тебя вниз по лестнице, через парковку, к твоему «Мустангу». По дороге домой, склонив голову набок, ты что-то неразборчиво бормотала.
Подъехав к дому, я увидела у твоих ворот несколько незнакомых машин. Окна в них были опущены, а линзы фотоаппаратов торчали наружу. Когда я потянулась, чтобы ввести код и открыть ворота, послышались многочисленные щелчки объективов. «Пригнись», – скомандовала я, но ты спала. Возможно, камеры что-то запечатлели. Удивительно, на что они были способны. Маска зебры на твоем лице съехала, и я представляла фотографии, которые будут мелькать в СМИ: нечеткий, но легко узнаваемый профиль твоего одурманенного лица.
Я никогда не рассказывала тебе об остальных случаях, когда папарацци устанавливали слежку за домом. Это бы тебя только расстроило. Я также не рассказывала тебе о телефонных звонках репортеров и о том, как часто я бросала трубку, услышав их голос. Наиболее наглые даже подлавливали меня лично, нападая с вопросами о тебе и Рафаэле. Ты не имела понятия, как я их отшивала, убивая взглядом и угрожая вызвать полицию. Ты и понятия не имела, как много я для тебя сделала.
Глава двенадцатая
Следующие несколько дней мы с тобой почти не пересекались. Все выходные ты то была дома, то уезжала с термокружкой в руке, в которой, как я теперь подозревала, было что-то покрепче комбучи.
Хоть это выглядело глупо, но я знала, что ты меня избегаешь. Тебе было не по себе после того случая на вечеринке в Ризоме, и, вероятно, ты думала, что я стану читать тебе лекцию об алкоголе во время беременности. В этом ты была права. Ты заслуживала порицания.
В конце концов, я уехала из дома с ощущением легкой неприязни. Настроения ехать в Ризому и работать с детьми не было, поэтому я решила покататься вдоль побережья Тихого океана. Cпустившись по лестнице на пляж Эль-Матадор, я забилась в каменную пещеру, наслаждаясь едва слышным шумом волн.
В понедельник утром, проснувшись раньше обычного, ты ждала меня внизу. Увидев меня, ты ласково улыбнулась.
– Я так рада видеть тебя сегодня, – сказала ты. – Я хочу тебе кое-что показать.
Ты протянула левую руку, и я увидела кольцо на твоем пальце. Мне бросились в глаза камни разных цветов в яркой золотой оправе: синие, красные, зеленые. Словно я очутилась в Риме в период Сатурналий[34]. Потребовалось лишь мгновение, чтобы мой мозг смог преодолеть визуальное наслаждение и уловить более тревожное послание.
– Сапфир, рубин, изумруд, бриллиант, – указывала ты на каждый камень.
Я молчала. «Это не обязательно обручальное кольцо, – успокаивала я себя. – Это может быть просто дорогая безделушка, купленная в сувенирном магазине в Ризоме».
Ты покрутила кольцо, и твои глаза засияли.
– Раф передумал насчет ребенка. Он сказал, что пробовал, но не может жить без меня. Он хочет полностью посвятить себя семье и обещает быть хорошим мужем и отцом. Наконец-то он к этому готов.
– Что ты сказала? – я пыталась смягчить интонацию, но в моем голосе звучали металлические нотки.
Ты отдернула руку.
– Мне жаль, что я сразу тебе не сказала. Это произошло так быстро, я не успела…
– Я просто не могу в это поверить.
– Эбби, прости. Я знаю, это так неожиданно, – твой жалобный голосок как будто скрывал в себе что-то колючее, к чему не хотелось прикасаться. – Поверь, для меня это так же неожиданно, как и для тебя.
– Да. Конечно, я тебя понимаю, – выдавила я, ощутив страшную боль в груди, как будто она соприкасалась с раскаленным клеймом.
– Но мне очень полегчало. Я так счастлива. Надеюсь, ты будешь рада за меня.
Мне захотелось выскочить из комнаты. Было пыткой находиться здесь, на твоей кухне, под натиском происходящего. Все это напоминало плохую сцену в кино. Я заставила себя оставаться на месте и, как будто воспроизводя строчку из сценария, ответила:
– Я счастлива, если ты так хочешь.
– Что ж, надеюсь, это так, – и ты взглянула на меня с долей неуверенности. – В любом случае, пожалуйста, никому об этом не говори. Мы с Рафом хотим сохранить это в тайне от прессы, так что пока это только между нами, договорились? Некоторые объявляют о таких событиях сразу же, но Полли считает, что это неправильно. Лучше повременить с этой новостью, дождаться подходящего момента.
– Да кому я могу рассказать? – фыркнула я.
Ты стояла и смотрела на меня, моргая своими длинными, как у лошади, ресницами.
– Ну, я так, на всякий случай.
Меньше всего я хотела дарить тебе подарок в честь помолвки, но у меня не было выбора. Я не собиралась ничего покупать, даже если бы у меня были на это деньги. Вместо этого я сделала коллаж из наших детских фотографий, привезенных с собой из Мичигана. Это было больше данью нашей дружбе, чем поздравлением с твоей помолвкой. Я хотела разложить его перед тобой, заставив тебя задуматься над тем, от чего ты отказываешься.
Ты лежала на деревянном шезлонге у бассейна.
– Бери купальник и возвращайся, – командным голосом обратилась ты ко мне.
Я уже привыкла к указаниям, которые ты раздавала в такой небрежной манере. Разумеется, как послушный ассистент я всегда делала то, о чем ты просила, не давая тебе повода в этом усомниться.
Переодевшись в раздельный купальник, купленный в Ризоме, я повязала саронг[35] высоко вокруг талии, чтобы прикрыть шрам. Придвинув к твоему шезлонгу еще один, я устроилась на нем, и мы какое-то время не нарушали тишину. Был ясный, безветренный день. На поверхности воды мне мерещились мерцающие фигуры двух маленьких девочек, играющих в акул, плещущихся и барахтающихся в воде, как морские окуни. И вот уже девочки были выброшены на берег и стали размером с марлина.
Я украдкой поглядывала на тебя в вязаном бикини молочно-белого цвета с изящной выемкой на пупке без малейшего намека на обитателя внутри. На тебе были большие черные солнцезащитные очки и деревянные кольца в ушах. Ногти на пальцах ног были покрыты перламутровым лаком, напоминая ракушки, а волосы небрежно собраны на макушке. Мои же волосы некрасиво липли к шее. Должно быть, это было самым что ни на есть естественным занятием на свете – лежать рядом со старым другом, вместе разглядывая голубое небо. Мы были отрезаны от остального мира, лишенного доступа к этому интимному уголку.
На маленьком столике рядом с тобой стояла термокружка. Я хотела было попросить сделать глоток ее содержимого, просто чтобы заставить тебя понервничать. Я знала, что ты употребляла алкоголь. В ящике, который я принесла домой в последний раз, не хватало нескольких бутылок вина. Но я была здесь не для того, чтобы проводить разоблачения.
Прошло достаточно времени, и я решилась нарушить тишину:
– У меня кое-что есть для тебя.
Приподнявшись, ты взяла пакет.
– Что это?
– Небольшой памятный подарок от меня.
Сдвинув солнцезащитные очки на лоб, ты разорвала оберточную бумагу, сделанную из фольги, которую я взяла на твоей кухне.
– Боже мой, это так здорово! – пробежав пальцем по фотоколлажу, ты засмеялась. Там были фотографии, на которых мы одеты как котята, с нарисованными усами и в ободках с кошачьими ушками. Были фотографии каждой из нас, зависшей в воздухе во время прыжка в твой бассейн. – Только посмотри на это! Не могу поверить, что мы были такими, – умилялась ты.
– Тут еще конверт с открыткой. Но тебе не обязательно открывать его сейчас.
Вскрыв конверт, ты вытащила открытку в стиле барокко, на которой золотым курсивом было написано «В честь твоей помолвки»; вначале шрифт показался мне весьма изящным, но теперь он выглядел каким-то старомодным. Я наблюдала, как твои глаза сканируют написанные строфы, стихотворение Эмили Бронте:
- Любовь – она, как куст шиповника когтистый,
- А дружба – та, как падуб остролистный.
- Цветки у падуба невзрачны, а у шиповника – шикарны.
- Но все же чьи соцветья более постоянны?
- Шиповника цветенье по весне так сладко,
- И летом аромат его всем так приятен.
- Но вот когда опять придет зима,
- Кто назовет колючий куст красой тогда?
- Отбрось с небрежностью шиповника браваду,
- Укрась себя ты остролиста глянцем вновь.
- Когда придет декабрь, нахмурив твою бровь,
- Он все ж тебе оставит яркой зелени усладу[36].
С трудом определившись с уместной степенью нежности в конце, я остановилась на подписи: «Твоя подруга навеки, Эбби». Ты закрыла открытку, еще раз посмотрев на акварельные розы на лицевой стороне.
– Это так мило. Спасибо, – тональность твоего голоса понизилась, он прозвучал приглушенно. Покрутив открытку и коллаж еще пару секунд, ты опустила их на пол вымощенного камнем патио и надвинула солнцезащитные очки на глаза.
Из всех моментов, когда ты меня ранила, я чаще всего вспоминаю об этом. Почему-то именно он причиняет наибольшую боль. Откровенно говоря, я питала надежду, что слова Бронте, как заклинание, смогут наконец вывести тебя из транса, и, очнувшись, ты взглянешь на меня с признательностью, возьмешь за руку и снова станешь прежней Элизой. Это была моя последняя надежда спасти тебя, вернуть нас обеих в цветущий сад нашего детства. Но когда ты опустила мой подарок на землю и снова надела солнцезащитные очки, ко мне пришло осознание, что тебя больше нет. Я поняла, что никогда впредь ты не будешь полностью моей, и мы навсегда останемся на параллельных дорожках, больше не пересекаясь, как бы я ни крутилась и куда бы ни сворачивала. Мои размышления были прерваны новостью из реальности.
– Кстати, я так и не рассказала тебе о том, как Раф сделал мне предложение, – тихо шепнула ты, сделав глоток напитка из термокружки.
– Нет, не рассказала, – подтвердила я.
– Значит, так, – вздохнула ты, устраиваясь в кресле поудобнее. – Он решил сделать мне сюрприз. Наверное, тебя в тот день не было дома. Я лежала в ванне, любуясь скатами. Как обычно, войдя без стука, он в одежде присел на сиденье унитаза. И, выдержав небольшую паузу, вдруг произнес речь о том, что не может жить без меня и все остальное, я тебе уже рассказывала. Затем он вытащил из кармана кольцо и протянул его мне, – ты замолчала и продолжила через какое-то время: – Я обдумала все гораздо позже. Вначале это кольцо, сверкающее своими невероятными камнями, отвлекло меня, и я так обрадовалась, что Раф вернулся. Я посмотрела на него, он стоял передо мной такой красивый. Думаю, еще все эти гормоны, связанные с беременностью, захлестнули меня, и я была немного не в себе. Он спросил: «Это значит “да”?» Мокрая, я вылезла из ванны и поцеловала его. Я обдумала это всерьез гораздо позднее. Потребовалось время, чтобы это состояние подъема прошло и я осознала, что он только что сделал мне предложение, сидя на крышке унитаза в ванной.
Под солнцезащитными очками не было понятно, открыты твои глаза или нет. Ты закрыла рукой лицо, обнажая бледную кожу подмышки.
– В любом случае скоро состоится свадьба. Наверное, всего через несколько недель. Раф хочет устроить мини-свадьбу, только близкие. Как он говорит, intimo.
– Насколько близкие?
Ты повернулась ко мне, и я увидела свое искаженное отражение в твоих очках.
– В узком кругу семьи. Свадьба будет в Буэнос-Айресе в конце августа, в церкви, в которую он ходил в детстве, она действительно крошечная. Это и хорошо, потому что в это время там еще зима и не так жарко.
Сняв очки, ты еще какое-то время смотрела на меня.
– Слушай, – сказала наконец ты. – Разумеется, ты приглашена. Я не знаю пока ничего толком о самой церемонии, но ты едешь в Аргентину.
– Все нормально. Мне не обязательно там быть, – пыталась возразить я.
– Нет, ты едешь, – вернув очки на глаза, ты снова повернулась лицом к солнцу.
Несколько минут мы сидели в тишине, слышалось лишь щебетание птиц, словно сплетничающих о чем-то. Опустив веки, я представила Мичиган, твой бассейн на заднем дворе. Я вспомнила твою маму, как она гордилась красивыми вещицами, например расписанным вручную подносом с павлиньими перьями, который она ставила на столик у бассейна. Я вспомнила, как она просила меня убедиться, что ты нанесла солнцезащитный крем. У тебя была такая светлая кожа; ты бы моментально сгорела на солнце.
– На самом деле это подходящее время для свадьбы, – продолжила ты. – Съемки закончатся через две недели, а после медового месяца Раф переедет ко мне.
Повисла затяжная пауза.
Было слышно лишь наше дыхание. Я не обронила ни слова.
– Это и так очевидно, я знаю, но решила все-таки объявить тебе официально.
Ты как бы между прочим нанесла мне удар кастетом. Не знаю, как я нашла в себе силы опереться на локоть и посмотреть на тебя. При этом жировые складки на моем животе завернулись внутрь, свисая через саронг. Ты оставалась неподвижно лежать на шезлонге. Фотоколлаж с разорванной фольгой по-прежнему валялся на земле, куда ты его и положила. Солнечный свет отражался в воде бассейна сверкающими разноцветными бликами. Внезапно мне открылось видение. Ризома. Парадная лестница, ведущая на второй этаж, ковер с плотным переплетающимся узором. И ты, шагая по ковру, поднимаешься по лестнице.
– Естественно, мне понадобится твоя помощь в организации свадьбы.
– Intimo, – как бы повторила я твои слова.
– Все верно.
Ты отвернулась от меня, и в линзах твоих очков вновь возникло отражение неба. Твой обнаженный живот с каждым вдохом поднимался и опускался. Ты не нанесла солнцезащитный крем и уже начинала сгорать.
Не испытывая ни малейших угрызений совести за то, что я не разобралась со стиркой в этот вторник, я отправилась с Полом в приют для детей. Я больше не чувствовала себя в каком-то особом долгу перед тобой. Ты могла и сама постирать.
Я представляла себе приют мрачной тюрьмой, но на деле это было желтое здание с испанской черепичной крышей и двором с клумбами. Мы ожидали в конференц-зале, прохладном и пустом, не считая вазы с герберами на столе. В комнату вошла женщина, а за ней плелась девочка. На фоне ее широкого лица ее ротик казался миниатюрным. Девочка шла, не поднимая взгляд.
– Это Иоланда, – представила нам ее женщина степенно, громким голосом, коснувшись плеча девочки. – Она согласилась поговорить с вами. Вы можете задавать вопросы, а я буду переводить.
У Иоланды были длинные темные волосы с пробором, розовая рубашка без рукавов с оборками на плечах, на одном из которых виднелся рубец, похожий на след от прививки. Я не могла точно вспомнить ее возраст из рассказа Пола, и его было сложно определить – Иоланда казалась одновременно и ребенком, и такой взрослой. Но я знала, что это именно та девочка, которая была изнасилована. Она сидела неподвижно, не отрывая глаз от вазы с герберами.
Я поняла, что нужно задавать вопросы, демонстрируя жалость и сочувствие, чтобы завоевать ее доверие и увлечь. Настал момент, чтобы установить особую женскую связь, которая побудила бы эту девочку рассказать в подробностях о насилии, которому она подверглась, изложить детально, как это происходило. Я смотрела на нее, и у меня перед глазами словно крутилась пленка: ножи и пистолеты, гнилые зубы и лобковые волосы – и ледяной холод разлился по моему телу.
Пол посмотрел на меня, приподняв бровь.
– Начинай, – прошептал он.
– Привет, – моментально среагировала я. – Меня зовут Эбби.
Переводчик повторил это на мелодичном испанском, придав моим словам фальшивую грацию: “Buenos das, me llamo Abby”[37].
– Спасибо, что согласилась поговорить с нами, – поблагодарила я.
– Gracias por aceptar conversar nosotros[38].
– Нам было бы интересно узнать о твоем путешествии в то место, и мы надеемся, что ты поделишься с нами своей историей.
– Esperamos que nos cuente su viaje aqu[39].
Наконец, оторвав глаза от вазы с цветами, девочка посмотрела на меня. От ее взгляда мое лицо стало как будто резиновым, и я не могла заставить себя улыбнуться. Внезапно от кондиционера воздух в комнате стал невыносимо холодным, и я начала непроизвольно дрожать.
Повернувшись к Полу, я сказала:
– Я не могу этого сделать.
В ту ночь дети как будто наводнили мои сны. Я нашла их в белом доме на холме, в холодной темной комнате забившимися под одеяло. Среди них была Иоланда, она сидела обнаженная, пытаясь прикрыться. В моем сне я хотела забраться к ним под одеяло, но они отталкивали меня. Маленький мальчик зашипел и сказал: “Vete, bruja”[40]. Сквозь тонкую материю между сном и реальностью я увидела ту самую фотографию женщины – работу Перрена – на стене, но она была какой-то другой, трехмерной. Пока я смотрела на нее, черные насекомые, жуки или тараканы, выползли из раны на лице женщины и перепрыгнули на стену. Резко отодвинувшись, я ударилась о спинку кровати. Тучи насекомых заползли на кровать, и я закричала.
Я не отвечала на телефонные звонки Пола. Он оставил кучу сообщений на автоответчике, которые я не принимала, но это его не остановило, и позднее он оставил еще столько же. В итоге, я отправила ему короткое сообщение со словами: «Прости, мне нужно кое-что выяснить прямо сейчас». Он ответил: «Я приеду, как только ты будешь готова».
Лежа в постели, я думала о Поле: его рубашках из полиэстера, вытянутых черных брюках, строгом поясе. Я вспомнила его густые жирные волосы, потемневшие зубы и необрезанные ногти. Он был невероятно храбрым. Даже микроскопическая частичка его была лучше меня целиком. Когда в тот день, сидя за столом для переговоров, с глазами полными страха и мольбы о помощи я повернулась к нему, он все понял без слов и осторожно увел меня прочь. Он не ругал и не стыдил меня, а просто вернулся в комнату и сам расспросил бедную девочку.
Глава тринадцатая
Я видела сон. В нем ты и Шелби вместе стояли в болоте, окуная своих младенцев в грязную воду. Я наблюдала за вами из леса, мои ноги были неподъемно тяжелыми, и я не могла ступить ни шагу. Лица малышей были бордовыми, и, когда их окунали в болото, они издавали истошные крики. Затем вы опустились на мокрую землю, оставив младенцев тонуть в грязи. Тотчас изо всех сил бросившись к болоту, я успела вытащить из него ближайшего ко мне малыша. Я почувствовала, как его тельце прижалось к моей груди. Затем сцена изменилась, и я оказалась в обшарпанной комнате с детскими бутылочками на полу. Где-то в комнате бродило рычащее животное, и я будто бы вела отчаянную гонку со временем, пытаясь найти сумку с необходимыми ребенку принадлежностями. Рычание слышалось все ближе, и в этот момент я в конце концов обнаружила рядом с дверью грязную белую сумочку с бахромой, похожей на гриву пони. Подняв сумку, я бросилась к двери, и зверь прыгнул на меня сзади.
Мой первый будильник зазвонил на рассвете. Снова провалившись в сон, я оказалась в Анн-Арбор, бредя босиком по снегу. Я видела кинотеатр и рестораны, свет в них уже не горел. Фары проезжающих по мосту автомобилей напоминали прищуренные глаза тигра. Какая-то неведомая сила как волной ударила меня, и я выпрыгнула вперед. Мои руки расправлены в разные стороны. Я – словно лебедь, ныряющий с пирса в озеро Мичиган. Августовское солнце. Рядом предупреждающий знак с фотографиями ребят, погибших от прыжков с моста. В моем сне я на мгновение зависла в воздухе. Перед глазами мелькнуло нарисованное аэрозольной краской изображение открытого глаза на бетонной опоре моста; поверхность реки Гурон, как будто застекленная льдом. И вот я очутилась в воде, погружаясь на дно реки, и зеленый цвет ее воды постепенно превращался в черный. Дальше никаких цветов, света или фигур. Заложенность в ушах, ужасающее давление внутри черепа. Затем тьма и полнейшая тишина. Вот она, смерть. Я подскочила в кровати.
Когда зазвонил мой второй будильник, я его тут же отключила. Я была измучена, как будто совсем не спала. Я не хотела вставать с кровати. Я не хотела видеть тебя. Я просто лежала под атласным пуховым одеялом, глядя на женщину на картине Перрена, читая в ее глазах всю правду о природе ее раны. Состояние проницаемости. Я стала думать, что это мой портрет.
Наконец ты постучала в дверь и спросила, все ли в порядке. Придав своему голосу фальшивую бодрость, лежа на скомканной простыне, я крикнула в ответ:
– Все в порядке, я просто проспала.
Я ждала, что ты попросишь разрешения войти, но вместо этого ты снова задала вопрос через дверь:
– Ты заболела?
В твоем голосе послышалась едва уловимая нотка нетерпения. В конце концов, я все еще работала на тебя.
– Нет, – ответила я, – я скоро спущусь.
Услышав твои шаги, я вновь закрыла глаза.
Когда я выбралась из постели, у меня хватило сил только на то, чтобы ополоснуться в душе. После этого я неспешно спустилась по лестнице и села на кухне. На столе прямо передо мной лежал свежий выпуск журнала GQ[41]. На его обложке красовался Рафаэль в облегающей белой футболке и джинсах верхом на поло-пони. Взяв журнал в руки, я провела пальцами по глянцевой поверхности, чтобы убедиться, что он настоящий и это не сон. Взгляд Рафаэля был устремлен прямо на меня. Он был породистый от природы, его родословная совершенствовалась на протяжении веков. Обладание такой бесстыжей красотой казалось несправедливым, словно его точеное лицо было результатом работы генетиков на протяжении многих поколений.
Открыв журнал, чтобы прочитать интервью, я почувствовала приступ тошноты. Он рассказывал о своей актерской работе, надеждах стать режиссером и о сценарии, который якобы писал. В статье был всего один вопрос о ваших отношениях, и его ответ был каким-то неискренним, слишком самокритичным: «Не знаю, чем я заслужил ее. Мне невероятно повезло, что я встретил эту святую женщину, а может, сумасшедшую, которая в силах со мной справиться».
Я захлопнула журнал, и мой взгляд вновь упал на его обложку – это пони, это тщеславие. Его насмешливый, вызывающий взгляд будто впился в меня, и я перевернула журнал лицевой стороной вниз, оставив его на том же месте.
Мы с тобой почти никогда не говорили о СМИ. Ты считала, чтобы не сойти с ума, лучше делать вид, будто их вообще не существует. Разумеется, с приездом в Калифорнию мое личное пристрастие к журналам уменьшилось. Я читала только официальные издания, присылаемые Полли, твоим публицистом, с хвалебными стикерами. Ты только отмахивалась от них.
– Терпеть не могу свои ответы в интервью, – недовольно сказала ты несколькими днями позж на той неделе, бросая выпуск журнала InStyle[42] на кухонный стол. С обложки на меня смотрело твое сияющее лицо, замаскированное средством для загара, на шее виднелся розовый воротник, украшенный перьями. – Я какая-то слишком слащавая.
Когда ты ушла, я взяла выпуск InStyle в руки и изучила обложку: словно металлическая, кожа, отретушированная фотографом, на твоих веках тени шафранового оттенка, и эти ужасные розовые перья. Я присутствовала на той фотосессии, когда они все это делали, наблюдая, как ты повинуешься всему этому цирку. Теперь я сидела и читала твое интервью в одиночестве, как в старые добрые времена.
«– Расскажите про свой обычный день. Как вам живется с Рафаэлем Соларом?
– Вообще-то все довольно обычно, как у всех. Я имею в виду, что мы так же безумно заняты, как и любая другая работающая пара, и нам приходится специально выкраивать немного времени друг для друга. Обычно мы оба так устаем, что просто валяемся в пижамах и смотрим телевизор. Мне также невероятно повезло, что сейчас со мной живет моя лучшая подруга. Она приехала погостить четыре месяца назад, и я не дам ей уехать! У меня есть публицист и стилист, которые много делают для меня, но без Эбби я не смогла бы ничего сделать. Мы знаем друг друга с детства. Ей известно обо мне то, чего не знает никто, даже мои родители.
– Как обстоят дела с Рафаэлем? Не за горами звон свадебных колоколов?
– Мы очень счастливы. Он – замечательный человек. Мы двигаемся к этому шаг за шагом.
– А как насчет детей? Вы надеетесь когда-нибудь стать матерью? Каковы ваши взгляды на воспитание детей в Голливуде?
– Честно говоря, я в ужасе от идеи, что матери должны жертвовать собой ради своих детей. Я не намерена отказываться от собственных карьерных и жизненных целей. В идеале я хотела бы растить детей где-нибудь в тихом месте, вдали от Лос-Анджелеса и всех сложностей жизни знаменитостей, хотя я не знаю, насколько это реально. Мне повезло, что я выросла на Среднем Западе, но у моих детей нет шансов на нормальное детство здесь.
– Похоже, вы действительно это тщательно обдумали.
– Да. Думаю, да. (Смеется.)»
Как только я закончила читать, меня вновь охватил приступ тошноты. Весь твой рассказ про меня как свою лучшую подругу – как будто ты имела хоть малейшее представление о дружбе – напоминал нелепый фарс. В приступе гнева я понесла журнал на кухню к мусорному баку, но, собираясь выкинуть его туда, обратила внимание на горку окурков, смешанных с фруктовыми обрезками.
– Откуда они там? – спросила я дрожащим от гнева голосом, когда ты пришла домой.
– О, я не знаю, – ответила ты по-детски наивным голоском. – Может быть, Флора их туда выкинула.
– Флора была здесь в понедельник, а сегодня четверг. И я не думаю, что она курит.
Ты бросила на меня злобный взгляд, и на твоих губах появилась раздраженная улыбка.
– Ну и что, – сказала ты, отворачиваясь. – Наши мамы это делали. И многие делают, даже если не признаются. А даже если не многие – неважно.
Я бросила окурок обратно в мусорное ведро. Оглядываясь назад, я понимала, что в тот момент я не могла в полной мере отдавать себе отчет о своих действиях. Когда ко мне вернулся дар речи, я бессознательно прислушалась к какой-то подсказке своего внутреннего голоса и приободрилась.
– Я видела твое интервью журналу InStyle, – начала я. – Мне понравился ответ на вопрос о воспитании детей. Ты уже думала об уходе за малышом, когда он появится?
Несколько секунд ты молчала.
– Честно говоря, еще нет. Я была слишком занята свадьбой. Я пока даже не могу осмыслить остальное.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – спокойно начала я. – В тот раз, когда ты отвезла меня в Ризому на мой день рождения, у меня была экскурсия по детскому саду. Я когда-нибудь упоминала об этом? Наверное, нет. Когда после сеанса ты находилась в гостиной для актеров, для меня провела экскурсию по кампусу девушка, которая сама работала в том детском саду, собственно, поэтому она мне его и показала. Он довольно неплохой.
– Уверена, так и есть, – сказала ты.
– Там можно оставить ребенка даже на ночь. В ночную смену всегда есть хотя бы один человек, поэтому тебе не придется беспокоиться о няне. Ребенок может оставаться там, где ему удобно, в кругу знакомых людей. Некоторые оставляют своих малышей на несколько недель. Они говорят, что делают это во благо ребенку.
– Да, я что-то слышала об этом, – безучастно ответила ты в своей угодливой манере. – Это очень удобно.
– Девушка, проводившая для меня экскурсию, была очень увлечена детьми. То есть, я думаю, это как раз тот энтузиазм, который тебе нужен, но все же это немного раздражало. Она все время повторяла, что ей не терпится родить собственного ребенка.
В знак согласия ты покачала головой:
– Таких женщин очень много, согласна? Им так не терпится завести детей. Как будто они приравнивают материнство к женскому подвигу. Любые другие амбиции просто улетучиваются.
Облокотившись на барную стойку, я задумчиво кивнула.
– Я думаю, это особенно касается женщин там, откуда мы родом. Увидев Кристи Питерс на встрече выпускников, мне показалось, она так довольна ролью матери. Это печально. Она была такой интересной личностью, когда мы были моложе, – я сделала паузу. – Но эта девушка из Ризомы – другая. Ее страстное желание иметь ребенка выглядело как-то тревожно.
Ты смотрела на меня, как рыба на вьющуюся вокруг нее приманку.
– Кто она? Ты знаешь, как ее зовут?
– Таша.
– Не думаю, что мы знакомы, – задумчиво отве- тила ты.
Оторвавшись от барной стойки, чувствуя кайф, который должна испытывать актриса, зная, что ее речь произвела нужный эффект, я сделала небольшую паузу, как бы обдумывая, что сказать дальше, и продолжила, слегка пожимая плечами:
– Я сама этого не понимаю. К тому же я не так хорошо управляюсь с младенцами. Если честно, я их боюсь.
Ты странно на меня посмотрела. Возможно, ты вспомнила мое предложение помочь тебе вырастить ребенка, но вряд ли ты думала, что я говорила серьезно.
– О, Эбби! – наигранно воскликнула ты. – Я уверена, что, если бы у тебя был ребенок, ты бы отлично справилась. Когда он твой родной, все по-другому. По крайней мере, так говорят.
Подойдя ко мне сзади, ты положила руки мне на плечи и крепко нажала один раз; я почувствовала давление твоих пальцев на мышцах, после чего ты опустила руки.
Ты мучилась утренней тошнотой, но все равно тащилась обедать в модные рестораны, где тебя могли застать репортеры. Одетая скромно, но презентабельно, я всегда сопровождала тебя, твой невзрачный, но верный спутник, лучшая подруга, без которой ты бы ничего не смогла сделать.
– Полли говорит, что во время съемок важно оставаться на виду, – пояснила ты. – Но мне это не нравится. Я весь день работаю на съемочной площадке и, наоборот, предпочла бы тихое, уединенное место. Когда съемки закончатся, будет намного проще. Я сейчас хотела бы избежать всего этого.
– Почему ты не можешь?
– Просто это так не работает. Ты должен подкидывать пищу этой машине, иначе она кого-нибудь сожрет.
Я закатила глаза. Мне было все равно, что кто-то мог увидеть.
– Но ведь ты не обязана? Разве все так делают?
– Мужчинам не обязательно, по крайней мере, не так важно. Заметила, что Раф почти никогда не ходит куда-то обедать? – в твоем голосе прозвучала нотка презрения.
Я на секунду замолчала, думая о желтом «Ягуаре».
– Интересно, что он делает, пока нас нет дома?
Читать бесплатно другие книги:
