Тонкий меч Нильсон Фрида
— Это Буре Барст, — прошептал Трине, — папин штурман. Он добрый. При встрече всегда угощает меня карамельками.
Буре и Капитан Копытач остановились невдалеке от нас. Капитан вынул свой меч из ножен и осмотрел его. Потом вздохнул и сказал:
— Надеюсь, мне не придется пускать его в дело. Он мне уже изрядно послужил.
— Он в отличном состоянии, — заметил Буре, у которого на поясе тоже висел меч.
— Ну, не знаю, — пробормотал Капитан Копытач. — Король Спарты точит свой по три раза на дню, насколько я помню.
— У Короля Спарты нет повода для подозрений, — заверил Капитана Буре. — Если мы наткнемся на его войско, уверен, он не станет чинить нам препятствий и позволит пройти через земли спартанов.
— Надеюсь, ты прав, — проворчал Капитан и снова вздохнул. — И все-таки неприятно, ужасно неприятно…
Буре удивленно посмотрел на него.
— Ты считаешь, нам следовало остаться дома?
— Нет-нет, — ответил Капитан. — Мой долг — поймать того мальчишку. Если бы я лучше охранял берега Хильда, негодник ни за что бы не проник в нашу страну.
Он осторожно потрогал клинок, потом хмыкнул и добавил:
— Бедный Факсе! Слава богу, сумел все-таки освободиться.
— Да, — согласился Буре. — Хотя от двери погреба остались одни щепки.
— Я ошибся, посчитав, что мальчишке не пересечь границу со Спартой, — добавил Капитан Копытач. — Но раз он теперь не один…
Капитан сглотнул и нахмурился. Буре положил копыто на его широкое плечо.
— Уверен, твой сын не понимает, что делает. На самом деле Трине славный парнишка.
Капитан в ответ лишь коротко фыркнул.
— А кто этот Факсе, о котором они говорят? — прошептала Принцесса.
— Это хильдин, который охраняет Сумеречный переход, — ответил я. — Нам с Трине пришлось его запереть, чтобы перебраться на другой берег. Хорошо, что он в конце концов выбрался на волю, — добавил я, покосившись на друга. Но Трине, похоже, думал совсем не про Факсе. Он не сводил глаз с мрачного Капитана. Может быть, у него в ушах все еще звучали слова Тялве? Одно дело, если старший брат считает тебя ни на что не годным. Но совсем другое, если и папа с ним согласен…
— Эй, — я тихонько толкнул Трине в бок, — выше нос!
— Отстань! — прошипел он. — Что тут попусту лежать? Пошли.
— Лучше подождем немного, — рассудительно сказала Принцесса, но Трине только еще больше разозлился.
— Хочешь — жди, а я пойду, — буркнул он, поднимаясь с земли.
— Осторожно, — прошептал я, с опаской глядя на то, как закачались ветки от его резких движений.
На поляне Буре и Капитан замолчали и посмотрели в нашу сторону.
— Что там такое? — спросил Капитан Копытач.
Буре пожал плечами.
— Может, какой-то спартан грибы собирает?
Капитан почесал жирный подбородок. Его глаза-щелочки сузились еще больше.
— Возьми-ка пару-тройку хильдинов и проверь, что там, — распорядился он.
— Бежим! — прошептала Принцесса Спарты.
Розовый сад
Мы припустили со всех ног. Буре живо собрал хильдинов. Я слышал, как они с треском продирались сквозь лес, преследуя нас.
— Кто там?! — орал Буре. — Немедленно остановитесь!
Но мы не останавливались, а бежали еще быстрее. По камням, через бурелом, сплетение веток и заросли кустарника. Ух, как мне было страшно! Я боялся даже подумать, что хильдины сделают с нами, если поймают. Буре вооружен, остальные тоже. Их мечи не чета нашим — настоящие, острые; такими убить — пара пустяков. К тому же в этих краях жизнь ни в грош не ставили. Здесь ценилась смерть, а жизнь была лишь разминкой перед ней.
— Кажется, оторвались, — пропыхтел Трине.
Мы остановились и прислушались. Минуту царила тишина. Но вот снова раздались возбужденные голоса:
— Туда! Они побежали по той дороге!
— Скорее, — велела Принцесса, и мы припустили снова, из последних сил. Стало понятно, что долго мы так не выдержим.
Но вот мы добежали до поляны и увидели небольшой дом из серого камня, с поросшей мхом крышей. За забором, в саду цвели розы. Бархатно-красные, роскошные — их было так много и они были такие яркие, что даже хотелось зажмуриться.
Принцесса толкнула калитку, но та оказалась заперта. Тогда она принялась стучать обеими лапами и кричать:
— Откройте! Откройте немедленно!
Я обернулся: хильдины могли появиться из леса в любой момент.
Трине тоже замолотил в калитку.
— Эй! — закричал он. — Есть кто-нибудь дома?
Наконец открылась маленькая зеленая дверь, и на крыльцо вышел спартан. У меня все внутри перевернулось, когда я его увидел. Голова спартана как-то ненормально сидела на короткой шее, словно ее косо приладили; подбородок упирался в левую ключицу. Чтобы рассмотреть нас, хозяину дома приходилось поворачиваться всем туловищем, да к тому же выпучивать глаза, иначе обвислая кожа на лбу их закрывала. На шее у него виднелся шрам.
— Нам нужно спрятаться, — сказал Трине, с трудом переводя дух. — Пожалуйста, разреши нам войти.
Спартан не отвечал. Он пристально рассматривал нас. Его жуткий взгляд остановился на Принцессе — на ее светлых одеждах и драгоценностях.
И тут мы снова услышали крики хильдинов. Еще миг, и они нас обнаружат!
— Я Принцесса Спарты, — объявила Принцесса решительно. — Данной мне королевской властью повелеваю тебе спрятать нас!
Спартан едва заметно улыбнулся.
— Я знаю, кто ты, — ответил он и подошел, чтобы открыть калитку. — Добро пожаловать!
Мы вбежали в сад и притаились среди огромных розовых кустов. Аромат цветов был приятным и в то же время таким сильным, что у меня закружилась голова. Спартан взял с крыльца лейку, наполнил ее, опустив в бочку с дождевой водой, и пошел поливать розы.
Мы услышали, как с топотом прибежали Буре и его воины. Они замолотили в калитку. Хозяин не спеша направился к ним. Сквозь листву мы увидели потное лицо Буре; за штурманом толпились еще несколько хильдинов.
— В чем дело? — спросил спартан.
— Я Буре Барст, — пропыхтел Буре, — штурман на лодке Господина Смерть. Служу у Капитана Копытача. Вы о нем, конечно, слыхали.
— Само собой, — ответил спартан и поставил лейку. — Чем могу помочь?
— Капитан сейчас находится в Спарте. Он направляется к Господину Смерть с сотней хильдинов, чтобы остановить одного мальчишку.
— Мальчишку?
— Да. Он проник сюда с другой стороны, чтобы учинить тут беспорядки.
— Какие беспорядки?
— Говорят, — сказал Буре, утирая лоб рукавом, — что он задумал забрать свою маму.
Спартан немного помедлил, словно обдумывая услышанное.
— Вот оно как… — проговорил он.
— И этот мальчишка сманил с собой сынка Капитана Копытача, а может, даже еще кое-кого.
— Неужели? Кого же?
— Пока не знаю. Но мои хильдины гнались по лесу за тремя неизвестными. Кажется, это были дети; ничего больше я не успел разглядеть. Мы потеряли их из виду. Я кричал им, чтобы они остановились, но они не послушались.
— Не послушались? — переспросил спартан. — Какие озорники!
Буре вытянул тощую шею и заглянул в сад. Я разглядел его впалые щеки, усталые и опухшие глаза. Наверное, ему вредно было спать в лесу…
— А может, они спрятались у тебя? — спросил Буре и посмотрел на спартана. Мы застыли, не смея пошевелиться, и ждали, что садовник ответит.
— Случись кому из детей меня увидеть, они живо улепетывают в страхе, можете мне поверить, — сказал он.
Буре понимающе хмыкнул.
— Нет, никто здесь не пробегал, — добавил спартан. — Но, кажется, я недавно слышал детские голоса внизу, на болоте. Хотя, может, мне почудилось.
Буре помедлил с ответом и почесал затылок.
— На болоте, говоришь?
— Ну, во всяком случае, стоит проверить, — сказал спартан и кивнул куда-то в сторону.
Буре коротко вздохнул и приказал хильдинам идти к болоту.
— Спасибо, — поблагодарил он на прощание.
— Мои наилучшие пожелания Господину Смерть, — ответил спартан.
Через несколько минут отряд скрылся из виду.
Мы не сразу осмелились вылезти из укрытия. Садовник продолжал поливать розы. На нем был залатанный холщовый халат. Там, где он уже прошел с лейкой, блестела угольно-черная влажная земля. Кусты, отяжеленные красными цветами, казалось, еще ниже склонялись перед ним. Хоть сам он и был некрасив, но умел ухаживать за красотой.
— Благодарю тебя за то, что ты соврал, чтобы защитить нас, — сказала Принцесса.
— Буре Барст подчиняется Капитану Копытачу, а я — нет, ваше высочество, — ответил спартан, не глядя на нее.
Принцесса вежливо улыбнулась.
— Да, ты прав. — Она с любопытством огляделась вокруг, а потом снова обратилась к садовнику: — Как тебя зовут?
На этот раз он повернулся и пристально посмотрел на нее.
— Спартакус, — ответил он со значением, словно считал, что она должна знать его имя.
— Хорошо, Спартакус, — сказала Принцесса, — мы бы хотели отблагодарить тебя за помощь. Что бы мы могли для тебя сделать?
Хозяин едва заметно улыбнулся. Он направился к крыльцу, поставил там лейку и открыл дверь.
— Входите, — пригласил он.
Мы перешагнули через низкий стертый порог. Дом был обставлен бедно и просто. Утоптанный земляной пол, посредине грубый стол и скамья, над очагом — котел. Узкая кровать в углу покрыта тонкой периной. На невысокой полке стояло пустое ведро, три глиняных кувшина и несколько плетеных корзин. Пахло дымом и яблоками.
У стен лежал разный садовый инвентарь: грабли, вилы, пилы, мотыги. И множество острых инструментов, одни — покрытые ржавчиной, другие — блестящие и, наверное, недавно наточенные: топоры, ножи, садовые ножницы. У окна были свалены тяпки, словно груда железных вставных челюстей.
Спартакус вошел вслед за нами и закрыл дверь.
Садовник Спартакус
— Садитесь, — сказал хозяин. И махнул в сторону стола. Мы уселись на узкой скамье, тесно прижавшись друг к другу. Сам Спартакус опустился на кровать с тонкой периной. Он не сводил глаз с Принцессы, но по его лицу трудно было понять, о чем он думает. Повисла странная тишина.
Наконец Принцесса решилась нарушить молчание.
— Я и не знала, что в Заземелье кто-то живет, — сказала она.
Спартакус лишь хмыкнул в ответ, и снова стало тихо. Даже в ушах звенело. Принцесса указала за окно.
— У тебя красивые цветы.
Садовник ответил ей холодной горькой усмешкой.
— Да, красивые цветы. Только никому не нужные.
Он поднялся, подошел к окну и стал смотреть на свой сад. В его облике было что-то невыразимо грустное. Казалось, затаенная печаль просачивается из него наружу и, словно облако, окутывает уродливое, криво сшитое тело.
Почему «никому не нужные»? — спросил я.
— Потому что мои цветы — жалкое подобие настоящих роз, — ответил Спартакус, не поворачиваясь. — А ведь когда-то я жил в Скриме!
Принцесса тихонько и понимающе вздохнула.
— Там в самом деле роскошные розы, — улыбнулась она. — Целые розовые поля возле дистиллировочной — это что-то особенное…
— Знаю, — неожиданно резко сказал Спартакус. Он посмотрел на Принцессу так, словно хотел пронзить ее взглядом. — Я сам за ними ухаживал.
Он прошелся по комнате и, заложив лапы за спину, стал осматривать свои инструменты — и ржавые, и острые. Потом вздохнул.
— Дистиллировочная? Это где делают розовую воду? — уточнил я.
— Именно, — подтвердил Спартакус. — Когда-то давно я служил там садовником. Огромные поля, тысячи цветов — все это было у меня в лапах. И все это — для Господина Смерть.
Когда он произносил последнюю фразу, голос его дрогнул. На короткий миг он закрыл глаза и постоял так, вздохнув пару раз, будто хотел сдержать рыдания. Мы трое не знали, что сказать.
Наконец Спартакус собрался с духом. Он поднял с пола садовые ножницы, осторожно провел лапой по острым лезвиям, сжал деревянные ручки. И снова посмотрел на Принцессу.
— Твой папа не рассказывал тебе обо мне?
Она покачала головой.
— Не помню.
Спартакус коротко и неестественно рассмеялся.
— Совершенно стерт из памяти, — пробормотал он.
Садовник взял табуретку, сел напротив нас и положил ножницы перед нами на стол.
— Он все у меня забрал, твой папа Король, понимаешь? Забрал то, что мне было дорого. Я любил Господина Смерть всем сердцем. Работа на дистиллировочной помогала мне выразить мою любовь. Я словно приближался к Господину Смерть. Когда он садился в повозку и вдыхал розовый аромат, я как будто оказывался с ним рядом.
— Мне кажется, большинство спартанов чувствуют то же, что и ты, — сказала Принцесса.
— Но Король играл нашей любовью! — выпалил Спартакус. Мы втроем подскочили от этого внезапного злого выкрика. — Мне поставили подножку!
Принцесса не знала, куда девать глаза. Мне стало жаль ее. Она ведь не отвечает за поступки Короля Спарты. Но Спартакус, похоже, считал иначе.
— Что же… случилось? — с запинкой спросил я.
Хозяин снова потрогал садовые ножницы. От одного вида этих лезвий у меня мурашки бежали по спине. Когти у Спартакуса были короткие и грязные, сточенные от постоянной работы, а вот ножницы — длинные, острые и блестящие.
— Что случилось… — повторил он. — Появился другой.
— Другой кто? — удивился Трине.
— Другой садовник, — ответил Спартакус. — Однажды Король привел его и сказал, что теперь мы будем работать вместе, помогать друг другу… Потому что одному мне тяжело со всем справляться.
Он покачал головой и часто заморгал.
— Я не мог этого вынести, — прошептал он. Из мокрого носа показалась капля, он утер ее рукавом. — И вот однажды поздно вечером, когда никого не было, я полил розовые поля уксусом. Розы побледнели и быстро засохли. В дистилляторе потом еще долго воняло. Когда спартаны-уборщики вымыли полог повозки Господина Смерть этой водой, запах получился ужасный. Королю я сказал, что во всем виноват новичок. Но ложь раскрылась. У меня нашли бутылки из-под уксуса. Полог был сильно поврежден, так что наказание последовало суровое. Мне отрубили голову и сослали сюда.
Я вздрогнул, увидев его большой белый шрам. Каково это — быть разрубленным надвое?
Спартакус, видимо, угадал мои мысли, потому что посмотрел на меня и сказал:
— Да, это больно. Но изгнание еще больнее. И до сих пор я страдаю. Горько сознавать, что в Скриме все продолжается без меня, словно меня и не было…
Его большое уродливое тело сотрясли рыдания. По щекам потекли слезы, рот скривился. Он снова положил лапу на ножницы.
— Интересно, ваше высочество, — медленно произнес он, — есть ли что-нибудь, что способно причинить вашему отцу такую же боль?
Я и Трине в ужасе переглянулись. Кажется, мы оба подумали об одном и том же. Неужели Спартакус задумал такое? Неужели Король Спарты принес ему столько горя, что теперь он хочет в отместку отрезать голову Принцессе? Я измерил взглядом расстояние до двери: успеем ли мы добежать до нее? Но беда была в том, что Принцесса не могла даже пошевелиться. Она сидела, оцепенев от страха.
Спартакус горько хмыкнул, вытер щеки тыльной стороной лапы, а потом сказал:
— Ты спрашивала, что вы можете сделать для меня. Что ж, буду вам благодарен, если поможете постричь кусты. — И он протянул ножницы Принцессе. — Не забудьте потом убрать обрезки.
Путь в Гарпирию
Непростое это было дело — наводить порядок в саду Спартакуса. Пока Принцесса стригла, а Трине пилил, я граблями собирал в кучу ветки, сучки и листья. От шершавого черешка граблей на ладонях скоро появились мозоли. Зато мои недавние страхи остались в прошлом. Даже забавно было вспоминать, как я боялся, что Спартакус задумал обезглавить Принцессу. Хотя, возможно, он и хотел нас немного припугнуть? И все-таки садовник казался очень добродушным, когда ходил между рядами кустов и тихонько разговаривал с розами, как с друзьями. Иногда он останавливался, освобождая цветы, запутавшиеся в листве и ветках. И розы снова могли тянуться к солнцу и небу. Он делал все так ловко, что мы невольно чувствовали себя неумехами. Хотя мы тоже неплохо справлялись с работой в саду.
— Можно тебя спросить? — заговорил я, когда Спартакус проходил мимо. Сад утопал в теплом вечернем свете. Трине и Принцесса тихонько беседовали чуть поодаль. Я не слышал, о чем они говорили, но иногда до меня долетал их смех, звон ножниц и скрип пилы.
Спартакус отщипнул потемневший лепесток, повертел его перед собой, а потом бросил на землю.
— Ну, спрашивай.
Я засомневался, не вызовет ли мой вопрос у него новых грустных воспоминаний. Но садовник уже не казался таким печальным, и я решился.
— Тут все так любят Господина Смерть, — сказал я. — А почему?
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу понять… Почему ты любишь его?
Он улыбнулся.
— А почему цветы любят солнце?
— Ну… — пробормотал я, пытаясь найти подходящий ответ. Но Спартакус, кажется, не ждал ответа.
— Я знаю лишь то, что, когда я умер… именно он поднял меня на руки и посмотрел на меня своими прекрасными синими глазами. Я помню, что подумал тогда: «Отныне — только ты». — Он пожал плечами. — С того самого дня все было решено. Вероятно, объяснение в том, что он сотворил меня. Ты ведь знаешь, каково это, мальчик? Любить того, кто тебя сотворил?
— Да.
— Признаюсь, я одобряю то, что ты собираешься сделать, — неожиданно сказал Спартакус. — Никто раньше не пытался совершить такое.
Я стоял, опершись на грабли. На меня вдруг навалилась страшная тяжесть, какая-то безысходность. Я глубоко вздохнул и вытер пот со лба.
— В чем дело? — спросил Спартакус.
— Ты слышал, что говорил штурман? Сотня хильдинов послана, чтобы остановить меня. Как мне с ними тягаться?
Он ненадолго задумался, а потом кивнул в сторону сучков и листьев, которые я сгреб.
— Корзина за углом. Давай-ка отнесем их на мусорную кучу.
Я оставил грабли у стены дома и взял большую корзину с оборванной ручкой. Пока я наполнял ее обрезками, все руки себе исколол шипами.
— Ну вот, а теперь пошли, — сказал Спартакус и открыл другую калитку, не ту, через которую мы входили. Эта была меньше и вела на заросший кустами пустырь за домом. Мусорная куча оказалась высоченная — целая гора! Мне захотелось поскорее высыпать корзину, но Спартакус велел:
— На самый верх.
Я окинул кучу взглядом: она возвышалась на несколько метров над моей головой.
— Это мне не под силу, — решил я.
— Справишься, — ответил Спартакус. — Ну же, поднимайся.
Я вздохнул. Я уже изрядно устал после уборки в саду. Но Спартакус приказывал таким тоном, что я не посмел возражать ему — ухватил покрепче корзину и полез наверх.
Ноги по колено проваливались в мягкую труху — множество гниющих розовых лепестков и стеблей, возможно, срезанных за добрую сотню лет. Вонь была такая, что у меня внутри все переворачивалось. Колючки царапали руки и ноги.
— Ничего не получится! — крикнул я Спартакусу.
— Еще немного, парнишка, — только и ответил он.
Я тащил и тянул, спотыкался и падал, но продолжал карабкаться все выше. Почему обязательно надо забираться на самый верх? Спартакусу просто нравится мучить других? Может, ему приятно смотреть, как я ползу на эту вонючую гору, сдирая кожу в кровь?
Казалось, корзина наполнена свинцом. До вершины оставалась еще пара метров. Я карабкался из последних сил. Голова и все тело горели. Взревев от натуги, я отчаянным рывком взобрался на вершину и высыпал обрезки в общую кучу. И расплакался. Не знаю почему — видимо, слишком устал.
— Ты что там, реветь собрался? — окликнул меня Спартакус.
— Нет! — крикнул я в ответ.
— Вот и правильно. Плакать еще рано. Думаешь, легко будет справиться с Господином Смерть?
— Не знаю.
— Ты же не надеешься, что он просто так отдаст тебе маму? Как дают теплый шарф холодной зимой?
— Нет.
Спартакус пожевал нижнюю губу, черную в светлую крапинку. Взгляд его вдруг сделался мягким и задумчивым.
— А она так делала, твоя мама? — неожиданно спросил он. — Готовила тебе теплую одежду? Укутывала на ночь одеялом? Звала тебя домой, если ты слишком долго гулял?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Поступала она так? Отвечай!
— Да!
Спартакус кивнул.
— Значит, она тебя любила. Так же крепко, как ты ее.
Он замолчал. Кривая шея, толстый белый шрам, пятнистая шкура — он был такой некрасивый и такой печальный…
— Что ты видишь оттуда, сверху?
— Мусор.
— А если поднять глаза?
— Ели и горы.
— Это и есть Хресары, — сказал Спартакус. — А видишь дорогу, которая ведет к Трехрогой вершине?
Прищурившись, я посмотрел на высоченные, покрытые снегом зубцы серых скал. Среди них вилась тонкая, как нитка, тропинка. Я понял, что Антвон говорил правду: эта дорога трудная и опасная.
— Для того, кто идет пешком, нет другого пути в Гарпирию, — продолжил Спартакус. — По крайней мере, так говорят.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что Капитан Копытач и его хильдины пойдут по этой дороге. Но я живу на границе Спарты уже сотни лет и знаю другой путь. Видишь нагромождение камней?
— Да.
— Есть тропа. Очень узкая. Но если вы пройдете, то срежете путь и доберетесь в Гарпирию дней на десять раньше. А теперь давай вниз.
Я начал спускаться с горы, ноги подкашивались. Спартакус забрал у меня пустую корзину и одобрительно кивнул.
— Можете переночевать у меня, — предложил он. — Я приготовлю вам поесть.
Мы вернулись в сад. У калитки Спартакус остановился и положил лапу мне на плечо.
— Хотел бы я изведать, каково это, — сказал он, — быть любимым в ответ на свою любовь.
— Трине говорит, что любовь Господина Смерть именно такая, — вспомнил я.
— Что?