Обещанная Демону Константин Фрес
– На все? – уточняет мужчина в темноте. Дыхание его учащается, руки мнут нарядное платье девушки, под сильными пальцами трещит ткань. Платье ползет с ее плеч, девушка шумно ахает, когда мужчина страстно прижимается к ее обнаженному плечу губами, еще и еще, покрывая поцелуями ее теплую кожу.
– Этой свадьбы не будет, – хрипло шепчет она, когда его пальцы ныряют в атласные глубины ее корсажа и сжимают грудь, маленькую, с твердым соском. Девушка стонет, откидывая голову, подставляя шею под его обжигающие поцелуи. – Не будет! Я скорее взойду на костер, я…
Мужчина прерывает ее сбивчивую речь поцелуем, горячим и сладким, и девушка жалобно стонет. Наслаждение, подобное прекрасному сну, ласкает ее чувства. Его руки зарываются в ее волосы, ласкают затылок, горячие губы целуют и целуют девушку, до головокружения, до изнеможения, почти до обморока, потому что дух ее готов оторваться от тела и смешаться свечным волшебным блаженством.
– Не нужно таких жертв, – выдыхает он, оторвавшись от ее исцелованных губ. – Не нужно костров и проклятий! Все будет не так, совсем не так!
– А как? – шепчет девушка, млея под ласкающими ее грудь руками.
– У меня есть план на этот день, – отвечает мужчина. – На тебя. На твоего отца. Мне очень жаль, любимая. Но отец твой – тот самый Король Ротозеев. Не нарядный Артур. Он. Тристан пришел ненадолго в себя, когда я опускал его в священный источник, и сказал… сказал мне, почему он не слушался твоего поводка. Он почуял его. Он хотел его убить.
– Что?! – выкрикнула Элиза с плачем.
– Да, родная моя. Да. Отец твой – это тот человек, из-за которого я был проклят. А тут, в этом опоганенном месте, он отмыл руки после убийства и утопил нож.
– Магия пресвятая!..
Девушка рыдает, и Эрвин гладит ее спину, целует ее дрожащие губы, волосы.
– Мне жаль, Элиза, – шепчет он. – Но я здесь для того… ты понимаешь?
– Да…
– Ты позволишь мне… привлечь его к ответу? Ты веришь мне?
– Да, – с тяжелым вздохом ответила Элиза. – Но сначала… я хочу посмотреть ему в глаза и удостовериться, что это правда. Я пойму.
Эрвин не ответил, лишь поцеловал несколько раз девушку, стирая горечь слов с ее губ.
Громко скрипит дверь, раскрываясь под тяжестью навалившегося на нее тела, и ласкающиеся любовники мгновенно забывают о поцелуях. Девушка громко вскрикивает, а мужчина одним прыжком оказывается у раскрытой двери. Но шпиона он не застает. Только быстрый топоток быстрых ног, убегающих прочь.
– Кто это был?! – в панике выкрикивает девушка. – Ты видел его?! Теперь он все расскажет отцу, и нам конец! Тут полно прислужников! Они убьют тебя! Отец скажет всем, что ты меня насильно обесчестил! Он поднимет город! Беги! Беги! Они не знают жалости, они убьют тебя!
Мужчина, вслушиваясь в шаги шпиона, лишь недобро усмехнулся. Его синие глаза полыхнули небесным невероятным светом.
– Мне? Бежать? – медленно произнес он, усмехнувшись. – И оставить тебя одну с толпой, готовой растерзать тебя? Нет, не будет этого. У меня есть мысль получше… Да и нет здесь никого. Одни неупокоенные души и призраки… Где твое копье? Не пора ли его взять и укоротить язык этому завравшемуся негодяю?
***
Гаденько улыбаясь и потирая ручки, синеносый женишок поспешил за своей невестой. Право притащить ее к дышащему зеленым туманом источнику ему уступил «папаша», и Артурчик просто не мог дождаться, когда Элиза станет его.
В темном зале над проклятой купелью собрались все – отец, мать Элизы и Ветта, которой отводилась роль свидетельницы. Место ей не понравилось и она хотела удрать, пусть даже в Вечный лес, но оплеуха, отвешенная ей маркизом, образумила ее, и Ветта осталась на месте. Вместе с маркизой она должна была наблюдать за ходом церемонии с галереи и помалкивать.
Напевая песенку, приплясывая, Атурчик прытко бежал по темному коридору, и едва не упал, увидев вынырнувшего из-за угла Эрвина и резко затормозив. Радость его, гадкая, пошла и извращенная, мгновенно потухла в глазах, но Инквизитору было достаточно и искры, чтобы понять все оттенки гадких чувств в душе Артурчика.
– Здравствуй, сын греха.
Сильная рука в кольчужной перчатке ухватила Артурчика за одежду, и тот увидел синие, как небо над пустыней, глаза прямо напротив своего лица. Увидел – и понял, за кем пришел Эрвин.
– Я не Король, я не он! – заверещал Атурчик, маша трясущимися ручонками.
Звонко сказал свое слово нож, покидающий ножны.
– Я знаю, – почти ласково ответил Эрвин. Его нож, острый и светлый, как луч, коротко блеснул и коварно ужалил Артурчика в самое сердце, пробив его толстое тельце. И Артурчик знакомо оскалился в его руках, растянув рот в покойницкой улыбке.
А Эрвин Тринадцатый переступил через него и продолжил свой путь, и вслед за ним шел Четырнадцатый…
Маркиз обернулся на шаги, едва успев удивиться тому, как уверенно идет Артурчк, и как спешит за ним Элиза, но удивление сменилось ужасом, когда он увидел, как в зал с отравленной купелью входят Инквизиторы, отгоняя дымные тени и призраков.
– Здравствуй, отец греха, – произнес Эрвин. – Но недолго здравствуй. Мы пришли за твоей грешной душой. Смотри, Элиза, – произнес он, обернувшись к девушке. – Ты хотела увидеть его глаза, чтоб понять, прав ли я. Так смотри. Смотри долго, чтобы не думать потом, что я ошибся.
Впрочем, Элизе не нужно было много времени, чтобы понять правоту Эрвина. Одного-единственного взгляда было достаточно, чтобы сошлись все вопросы и ответы. Одной нервной дрожи было с лихвой, чтобы ощутить истинную причину боязни маркиза.
– Да, – тяжело ответила Элиза, глотая слезы. – Ты прав. Он виновен во всем, в чем ты его обвиняешь. Он убил Инквизитора. Он отмыл здесь свои руки. Он осквернил это место. Он оболгал вас. Он виновен в вашем проклятье. И этих злодеяний достаточно, чтоб заслужить смерть!
– Я воспитал тебя как родную дочь! Я дал тебе все! Я любил тебя, я растил тебя! Маркиз Ладингтон?! Да в тебе нет ни капли его крови! Когда ты родилась, он два года как лежал в могиле, а твоя мать блудила! И ты поверишь каким-то проходимцам, Проклятым, которых уложили в их могилы за грехи, а не мне, человеку, который тебя принял, любил и воспитывал, несмотря ни на что?! Несмотря на предательство твоей матери, несмотря на ее неверность?!
Элиза отшатнулась от человека, которого называла отцом. По щекам ее текли слезы, целые потоки, лунные блестящие дорожки, и перламутровое копье клонилось к полу.
– Я не могу, – всхлипнула она. – Я не могу убить отца! Даже если он виновен, даже если все так – он отец мой, в этом он прав! Он растил меня. Я любила его!
– Святая душа, – выдохнул Эрвин злобно. – В этом слабость самых сильных! В бесконечной доброте, которой это гнилье, эти грешники не заслуживают!
Его голос загрохотал яростно под сводами Инквизитория, и Элиза закрыла лицо рукой.
– Не могу!
– Я смогу.
Этого голоса, ослабленного ранением, никто сейчас не ожидал. Но он раздался.
Тристан выступил из бархатной темноты, белым призраком вынырнул из небытия. Непривычно строгий, опрятный, с гладко причесанными волосами, собранными в длинный жгут, он словно готов был сам уйти навсегда. Под подошвами его сапог с треском ломались какие-то осколки, словно ступал не хрупкий молодой человек, а тяжелый, огромный монолит, каменный Голем. И силой от него веяло, словно он был могучим воином, а не болезненным королевским бастардом.
Неспешно он снял старую шляпу с потрепанным пером, сорвал с плеч иссеченный дождями плащ.
– Ну, – произнес он, разводя руки, будто собираясь обнять маркиза, – вот я и догнал тебя, навозный ты червяк. Пусть через век, но догнал. Ты рад меня видеть? Знаешь, зачем я тут? Узнал? Узнал! Ты, конечно, постарел и стал похож на висельника, забытого в клетке на солнце лет этак на пять, но это все еще ты, Весельчак Арти. От тебя, как и прежде, воняет страхом, – и Тристан страшно рассмеялся, показав хищные зубы. – Что, и сердце мое не помогло?.. Твой страх больше моей отваги.
И он снова расхохотался, поражаясь тому, какой жалкий человек смог в свое время привести его орден сильных Инквизиторов к краху.
– Элиза, дочка! – неуместно радостно вскричал маркиз Ладингтон, отступая с видом перепуганного насмерть и беспомощного человека. – Ты разве позволишь меня тронуть этому негодяю?! Посмотри на него! Убийца и грешник! Обезумевший юродивый, он сжег половину города в свое время! Он принес столько горя людям! Неужто ты поверишь ему больше, чем собственному отцу? Вот о чем я тебе говорил, вот чего боялся! Он запросто попросит у тебя мою голову, а затем и матери!
– Собственному отцу? – раздался тихий спокойный голос, и все обернулись к говорившей. – Хорошо сказано!
Маркиза Ладингтон, красивая дама, печальная и молчаливая, неспешно спускалась по лестнице, ведущей на галерею, опоясывающую внутренний дворик. Ее лицо было бледно и торжественно, словно она восходила на плаху.
– Что ты знаешь о силе крови, человек, назвавшийся моим мужем? – произнесла благородная дама, так же неспешно приближаясь, словно страшный призрак карающего прошлого. – Мой муж был чудовищем. Ему нравилось мучить и избивать меня. С ним я не знала ни дня счастья и покоя. Он довел меня до отчаяния. Я не могла иначе. Я позвала Демона.
– Что?! – вскричал в ужасе Ладингтон.
– Я позвала Демона, – повторила маркиза уверенней и громче. – Чтобы он покарал гордеца. Мы встретились с Тристаном ночью, на опушке Вечного леса, и я полюбила. Я полюбила его.
Она подошла к Первому и преклонила колени, так, как это делают знатные дамы перед Королем. Благоговейно взяла его руку и поцеловала, и Первый ее не отнял, благосклонно позволяя выказывать себе почтительные знаки внимания.
– Он – отец Элизы, – громко сказала маркиза Ладингтон, глянув с ненавистью в глаза маркиза, онемевшего от всего происходящего. – Тристан, Инквизитор-Пилигрим. Он обратился в чудовище и ушел в лес, убил моего мужа. А потом явился ты. Я думала, ты призрак, призванный терзать мою совесть. Каждый раз после ночи любви Тристан по моей просьбе шел убить моего мужа… Кто ж знал, что ты самозванец! И что Тристан искал мертвеца в темноте!
– Так вот как ты выбрался из могилы, проклятый демон, призрак ужаса… – простонал несчастный маркиз. – Чертова шлюха! Ты нас всех погубила, призвав его!
Эрвин в изумлении смотрел на Первого. Тот даже бровью не повел.
– Это правда?! – выдохнул Эрвин. – Элиза… твоя дочь?!
– Ну, разумеется, – так же спокойно ответил Первый. – Кто, кроме меня, мог начертать на плече Элизы знак предназначенности тебе, Эрвин? Это мой тебе подарок. Моя плоть и кровь. Благородная девица, в чьих жилах течет королевская и инквизиторская кровь. Я признал ее своей дочерью. В день, когда она родилась, я ее благословил.
– Как ты можешь благословлять, Проклятый?! – заорал, издеваясь, маркиз, и Тристан внезапно с грозным звоном вынул из ножен тонкий длинный меч, хищный острый эсток с изящно перевитой гардой.
Старый инквизиторский меч; он словно прятался до этого момента под складками плаща, прижимался к телу хозяина, чтобы остаться незамеченным до этого самого момента, когда злодею уже некуда было отступать, и спастись – невозможно.
– Я могу и благословлять, и наставлять, – грозно ответил он, глядя опасным взглядом исподлобья. – И карать. И посвящать в Инквизиторы. Мог бы догадаться, как только Элиза взяла копье… Потому что я ни на миг не оставлял Служения. Умирая, я не отрекся. Я принял проклятье за свои грехи, я наступил на горло своей гордости, я просил испытаний, страданий и смиренно клялся все перенести – и забвенье, и ничтожность, и страдания, – лишь бы мне было дано добраться до тебя. И сегодня ты умрешь. Защищайся, если хочешь умереть, как мужчина.
Со страхом Король Ротозеев глянул на старинный клинок, на меч Инквизитора.
– Этого быть не может! – выдохнул он. – Ты не можешь убить меня! Ты погибнешь сам!
– Ты правда думаешь, что меня это остановит? – усмехнулся Тристан, наступая на маркиза. – Скажи лучше, безумец, о чем ты думал, желая мое сердце себе? Зачем тебе оно?
– Чтоб было не страшно жить в одном мире с тобой! – огрызнулся маркиз, отступая.
– Отец! – выкрикнула Элиза, глядя, как Тристан зловеще наступает на маркиза. – У него черный клинок некроманта!
Тристан лишь покосился на Элизу. Его тонкие губы плотно сжались, он усмехнулся.
– Я знаю, – небрежно ответил он. – Ну, давай, доставай свою проклятую игрушку, старый пень, и мы с тобой потанцуем. Дуэль; только дуэль рассудит нас.
Скрываться больше не было смысла; с воплем маркиз выдернул из ножен, искусно упрятанных в его одежде, черный клинок и направил его в Тристана. Тот снова усмехнулся, пальцем коснулся лба.
– Сюда, – ядовито произнес он, плотоядно улыбаясь, предвкушая запах крови. – Тебе придется поразить меня сюда, чтоб остаться живым. Шансов немного, не так ли?
Маркиз взревел, размахнувшись, и клинки сшиблись с лязгом и звоном, и Тристан, оттолкнув маркиза, хохотнул:
– Маленький Арти, а ты не терял времени даром! Ты выучился фехтованию?
– Ты был негодным фехтовальщиком! – проорал маркиз, снова бросаясь вперед, размахивая черным клинком и обрушивая еще один сокрушительный удар на Тристана, из-под которого тот снова ушел, гибко уклонился, словно растворившись со смешком в темноте. – Так что зря ты думаешь, что у меня нет шансов!
Оружие в руках противников снова яростно сшиблось и замелькало так часто, что звон рассыпался, словно звонкие бусины по каменному полу. Тристан и старый маркиз рубились ловко, быстро, сильно, и один не уступал другому.
Замершие зрители не смели вмешаться. Ни на шаг подойти, ни сменить хрупкого Тристана, против которого маркиз смотрелся внушительнее и массивнее. Даже когда черный меч, торжествуя, перечеркнул грудь Тристана, проведя тонкую алую полосу. Но рана была неглубока; это не помешало Тристану принять его второй тяжеленный удар, который обрушился на эсток Первого, словно молот на наковальню, и, спружинив всем телом, оттолкнуть маркиза так, что тот отлетел, и, споткнувшись, упал.
Его черный клинок, отведавший крови, болезненно задребезжал об каменный пол, словно досадуя о том, что его держит такая неумелая рука. Но маркиз поспешил подхватить его, и вовремя – сверкающий эсток уже летел в него, готовый напиться крови, и черный клинок некроманта с трудом сумел откинуть яростно рвущийся к горлу маркиза инквизиторский меч, еще и еще.
– Я тоже не терял времени даром, – хихикнул Тристан. Его умение неприятно удивило маркиза. – Фехтование… вино… женщины… Одна из них была твоя, да? Расскажи, как это – когда не можешь справиться с одной-единственной женщиной? Не можешь ее заставить подчиняться тебе? Не можешь заставить уважать и любить? Она подарила тебе хоть один поцелуй за всю твою долгую жизнь? Хоть один ласковый взгляд, неудачник Арти?
Маркиз в ярости заревел, как раненный медведь, и снова кинулся в атаку. Его напор был так силен, что Тристану, отбиваясь, пришлось отступать – на лестницу, дальше на крытую галерею, а оттуда, ловкий, как белка, он вскочил на балку, укрепленную между стенами. На ней висела люстра, свечи в ней затрепетали лепестками пламени, когда она поколебалась под ногами Тристана.
– Что замер? – издевательски продолжил Тристан, поддразнивая маркиза. – Высоты боишься?
– Ничерта я не боюсь! – взревел маркиз, и грязной неряшливой тенью вспрыгнул на балку.
Выпад, еще один, тяжелый лязг противоборствующего металла… Соперники балансировали на балке, которая была едва толще ступни, не прекращая при этом рубиться. Только теперь лица из обоих были сосредоточены, а выпады – точнее и опаснее.
С очередным выпадом вместе длинный белый жгут волос Тристана упал на балку, и маркиз с торжествующим криком наступил на него ногой, удерживая голову Первого низко, так низко, что по шее его так удобно рубануть черным лезвием. С победным ревом маркиз размахнулся, но Тристан было ловчее. Один безжалостный взмах инквизиторского меча – и вот он острижен, очень коротко, неровно, но голова свободна. Черный меч маркиза, не поймав гибкого Тристана, умудрившегося вывернуться, врубился вместо его тела – в старое дерево, а белые длинные волосы посыпались из-под сапога маркиза вниз.
А затем Тристан прыгнул вперед, наступив на черный клинок, мешая маркизу вырвать свое оружие из дерева. Рука Тристана коснулась, всего лишь коснулась Короля Ротозеев, но сердце в его груди ответило громким ударом, словно оно разорвалось на части. Алые глаза люто горели в полутьме, и маркиз не вынес. Он снова почувствовал то, с чем жил так долго, целую долгую жизнь – ужас. Сковывающий его руки и ноги страх, не дающий сопротивляться ужас.
– Тебе не победить меня, маленький Арти, – выдохнул Тристан, стряхивая со лба мешающие, нелепо отсеченные волосы. – Даже если ты убьешь меня – я снова выберусь из могилы. Мы с тобой связаны, дружок. Покуда ты жив, жив и я. Я глотку тебе перегрызу, трусливый гаденыш.
С громким криком он отшатнулся от балансирующего на балке Тристана, отпрыгнул, как злобная крыса, и, не находя выхода, решаясь на отчаянный шаг, проорал заклятье, такое странное и чуждое уху, что никто не смог понять его. Грудь его раскрылась, и маркиз с безумными газами запустил туда обе руки, ухватив золотое сердце храбреца.
– Ты мертв! – проорал он, выдирая его из своей груди.– Ты давно мертв! Ты…
Он рассчитывал, что его собственное – гнилое, трусливое и старое, – сердце вернется к нему, как это происходило с любым живым сердцем, следующим за своим хозяином, но…
Но только сердце Первого покинуло его тело, как случилось необратимое.
Его пальцы, руки, лицо – все мгновенно усохло, с легким стуком косточки повыпали из суставов, и маркиз, улыбнувшись напоследок до ушей, пыльной грудой костей рухнул вниз, сжимая в костяных пальцах золотое сердце.
Но и Тристан… его грудь раскрылась точно так же, как грудь маркиза, алые глаза уставились в потолок с изумлением, оттого как незаметно, безболезненно, мягко и просто Смерть взяла его. И, раскинув бессильные руки, Тристан безмолвно рухнул с балки вниз, на холодный каменный пол.
– Кончено, – выдохнул Эрвин. – Мертв.
Глава 28. Обещанная
Три женщины бились и рыдали, и ни одна из них – по маркизу.
– Но мы же не может его оставить так! – с плачем и отчаянием кричала Элиза, вырываясь из объятий Эрвина. – Не можем его оставить!
Ее мать, кроткая маркиза, просто упала на каменный пол, пряча свои слезы, уткнувшись лицом в холодные плиты. Ее рука была протянута вперед, к поверженному Тристану, подрагивающие пальцы царапали камни, но он была слишком слаба и не могла подтянуть тело маркизы к возлюбленному. Подойти ближе и глянуть в его мертвые глаза маркиза не смогла, не посмела.
– Мы не можем его оставить!..
Эрвин шагнул к мертвому другу, сорвал с плеч плащ и накрыл им Первого, его слепой алый глаз – второй превратился снова в монокль и выпал, – и снова отступил, обнял вздрагивающие плечи Элизы.
– Можно попросить у Короля! – взвилась Элиза, вцепившись в одежду Эрвина. – Он нам не откажет! Тристан – глава Ордена Инквизиторов! Он выпишет разрешение на воскрешение!
– Элиза, – широкие ладони Эрвина накрыли плечи девушки, синие глаза с болью заглянули в заплаканное лицо девушки. – Тристан умер сто лет назад. Все сроки вышли. Не возьмется и самый сильный королевский некромант. Кого он оживит, главу Ордена или неуправляемого Демона? Да и сможет ли? Твой отец… то есть, – поспешно поправился Эрвин, – маркиз – он, вероятно, мог бы, но, сама понимаешь…
До сознания Элизы дошли эти безжалостные слова, она снова уткнулась лицом в грудь Эрвину и разрыдалась.
Одна Ветта не рыдала, хотя, конечно, отчаяние ее накрыло с головой и почти лишило разума. Она словно с ума сошла, хотя этого белого мерзавца видела всего один раз, и то в ситуации, весьма похожей на гнусное насилие.
«Альбиносик мой… мы не можем его оставить так… не можем…»
– Нужно похоронить его, – послышалось за спиной Ветты, и та молча, одержимо закивала головой.
«Ты будешь у меня красавчиком! Не то, что сейчас…»
– Ногу потерял, – сварливо ворчала Ветта. – Палец потерял… Разгильдяй!
Не совсем соображая, что она делает, она ползала по холодному полу, отыскивая потерянные мертвым, лишенным силы и магии Тристаном золотые части тела. Она размотала длинную нить, вынула похищенную у Ротозеев иглу, и, сама не понимая, что делает, приладила в пустую глазницу, на место, монокль. Даже сомнений у нее не было, сможет ли она пришить на место глаз. Ведь сшивает же игла все, даже души?!
Вышло очень даже неплохо. Откусив нитку, Ветта смахнула с белоснежного лица какую-то черную мелкую пыль и поцеловала прекрасного Тристана в лоб. Отыскала его золотой палец, сложила хитроумно крепящиеся друг о друга фаланги, и аккуратно пристроила его на место на холодной руке.
Быстрыми стежками на место вернула золотую ступню. И последним, с трудом отыскав в груде тряпок и костей, взяла золотое блестящее сердце храбреца. Его она добыла, яростно, безо всякого почтения, разломав сухие косточки пальцев маркиза. Подолом отерла золотую поверхность от всякого мусора, от темных пятен, подышала, чтоб оттереть пятна нечистой крови Арти. Сердце было тяжелым, теплым, но у Ветты даже мысли не возникло его себе оставить. Оно должно было вернуться к хозяину – и это не обсуждалось. Не переплавить его, ни продать она не смогла бы. Не осмелилась.
Роняя внезапно напросившиеся предательские слезы, вложила сердце в разорванную грудь Тристана, и, отерев глаза, чтоб хорошенько видеть, со всей серьезностью приступила к шитью. Она искусно сшила все, самыми тонкими, самыми красивыми стежками, молясь только об одном: чтобы хватило волшебной нити, которой вроде было так много, но под конец оказалось, что ее не хватает. Ветта тянула, шипя и ругаясь сквозь зубы, злясь, что на белоснежной коже Тристана идет предательскими складками шов. Последние стежки она делала, почти не дыша, проталкивая иголку в волшебную петлю с трудом. И едва она сделала последний стежок, как волшебная нить не вынесла, разорвалась, и Тристан, кашлянув, со стоном ухватился за затылок.
– Грешница, – простонал он, надсадно кашляя и опираясь на руку Ветты. – Что… что ты сделала?!
Он мучительно потер грудь, словно золотое сердце было непривычно тяжело для него.
– Вот же, ваша милость, – защебетала Ветта, улыбаясь до ушей, подныривая под руку Тристану и помогая ему подняться и сесть. – Иголка! Я ее стащила у Ротозеев! Глупые господа были, истинные ротозеи!
У Тристана болело все; он морщился, жмурил глаза, словно вчера был на веселой пирушке, почесывал нелепо остриженную голову – затылок был почти голый, зато спереди белые пряди свешивались и закрывали лицо, – но все же взял прыгающими как с похмелья пальцами иглу и с изумлением осмотрел ее.
– Главу Ордена, – горько произнес он, наконец. – Черной магией!.. Вот что мне с тобой делать?
– Не знаю, ваша милость, – улыбаясь во весь рот, ответила Ветта, и Тристан, покрутив головой и тяжко вздохнув, вернул ей иглу.
– Ладно, – проворчал он, возложив руку ей на голову и большим пальцем чертя на ее лбу защитный знак. – Благословляю тебя, дитя мое. Уже наберись ума, и реши, чего в тебе больше – зла или добра. Будешь грешить – я приду к тебе в ночи и накажу!
– Да, ваша милость, – улыбаясь, прошептала Ветта. Тристан обхватил ее, млеющую от невероятного чуда и счастья, рукой, привлек к себе и поцеловал в висок, вдыхая жизнь вместе с ее запахом.
С заметным усилием он с помощью Ветты поднялся на ноги, и сделал несколько неуверенных шагов, будто учащееся ходить дитя. Он почти упал, потому что ноги его заплетались, не слушались его, но Эрвин, рванувший вперед, подхватил его, сжал в объятьях тонкое тело главы Ордена.
– Долгой жизни, – шепнул он, не веря себе, – долгой жизни, брат, в этом мире!
– Она будет долгой, – ответил Тристан, похлопывая Эрвина по спине. – Очень долгой! Я ведь только вступил в нее!
– Прости меня, – внезапно произнес Эрвин. – Прости. Я не знал. Я правда думал, что сдерживаю ярость Демона. Я не знал, что ты не отрекся. Мне многому у тебя нужно научиться.
Тристан поморщился – и засмеялся.
– Ты наказание хуже власяницы из гривы дикого необъезженного жеребца.
Кроткую маркизу Тристан почтительно поднял с пола. У него уже было достаточно сил, чтобы шагать уверенней, белоснежные крылья развернулись за его спиной, и он, обнимая плечи женщины, когда-то полюбившей ее, целовал ее холодные пальцы, отогревая горячим живым дыханием, и заглядывал в заплаканные глаза, словно виноватый пес.
– Спасибо, – прошептал он, целуя ее руки снова и снова, гладя ее постаревшее лицо, закрыв их двоих крыльями от посторонних взглядов. Его алые глаза были печальны, щемящая сердце досада светилась в них. – Ты подарила мне много… много для того, чтобы вернуть жизнь.
Ее худая морщинистая ладонь коснулась его лица – вечно молодого, – и маркиза горько улыбнулась сквозь слезы.
– Лети, – ответила она.– Я знаю тебя. Ты рожден свободным. Ты, наверное, не можешь принадлежать кому-то. Только себе.
– Да, – сказал Тристан, целуя ее руку. – Так и есть. Так и есть.
Жизнь все полнее наливала его молодое тело. Тристан, виновато улыбнувшись, еще раз поцеловал руку маркизе и отступил, распахивая белоснежные крылья во всю ширь. На его лице выписалось торжество. И он, оглядев черные старые стены, с силой, ликуя, выкрикнул:
– Это мой дом! Мой Инквизиторий!
Белоснежным ангелом он взмыл ввысь, сдирая паутину, пыль и темные тени со стен поднятой крыльями бурей. Зеленый туман, клубящийся над купелью, почти рассеялся, но этого было мало.
Тристан белоснежной птицей скользнул к дымящейся воде, сложил крылья и нырнул – одним быстрым, неуловимым движением. Вынырнул почти сражу же, отфыркиваясь, отбрасывая от лица прилипшие волосы, и выбросил вместе со шлепком воды на каменные плиты старый, изъеденный ржавчиной нож, крошащийся коричневым крошевом. Выскочил из купели и яростно, словно ядовитую змею, каблуком сапога раздавил, переломил старый грешный клинок.
Нож переломился с хрустом, от которого дрожь по телу пошла, и Тристан наподдал яростно по обломкам мокрым сапогом. Купель очистилась; вода перестала дышать зеленым ядовитым туманом, ветер разорвал его на клочки, растер меж старой листвы, и небо над Вечным лесом очистилось. На его черном бархате проступили яркие белые звезды. Дроги под сенью леса стали видны далеко, и черепа, прибитые на деревья, покрылись мхом и превратились в пристанище для птиц. Проклятие было снято и с леса.
– Вот он, – пробормотал Тристан, отплевываясь от воды, глядя на ничего не значащие теперь куски металла, – этот дьявольский нож, изменивший нашу жизнь!
Ярость, сила и новая жизнь захлестывала его, и он закричал, выдыхая переполнявшие его душу, сжав кулаки, разрывая темное него криком:
– Но я все исправил! Я исправил!
– Исправил, – подтвердил Эрвин, посмеиваясь. – Чтобы натворить еще бед.
Но Тристан его уже не слушал. Было еще одно дело, еще одно недосказанное слово.
Он обратился к Элизе, к онемевшей от удивления, стоящей столбом. Он подбежал к ней, взял ее руки, сжал ее ладони, смеясь, сверкая алыми глазами.
– Ну-у, – произнес он деланно строгим голосом, белым крылом стирая влагу с лица, с повисших сосульками волос, незримо облачаясь в сияющие парадные одежды. – Девица королевской крови, моя верная последовательница, самое чистое сердце, моя кровь и плоть! Ты простишь мне, что я испортил дракой и кровью твое венчание?
– Но… – пролепетала Элиза, заливаясь багровым румянцем. – Я даже рада… то есть… Кто, как не ты, знает, что я – только для Эрвина…
Тристан не ответил; он смеялся, разглядывая засмущавшуюся Элизу, разглядывая ее с любопытством, откровенно, вероятно, ища свои четы в ее лице.
– Королевский ублюдок и бойкая стерва всегда найдут общий язык, – пробормотал он. – Но ведь ночь подходит для праздника, – вкрадчиво произнес Тристан и оглянулся на Эрвина. – Какое красивое платье… Какая чудесная невеста! Эрвин, не хочешь взять в жены эту женщину? Пока есть такая возможность, чтоб сам глава Ордена Инквизиторов повенчал вас? Кто знает, когда я еще буду так свободен и не занят, как сейчас. Сдается мне, в городе много нечестивцев, которых хотя бы розгами надо отходить. Это займет много времени.
Эрвин тоже вспыхнул румянцем и шагнул вперед, подхватывая тонкую руку Элизы, поймав ее ладонь, сорвавшуюся с кончиков пальцев Тристана.
– Конечно! – выдохнул он. – То есть, ты все же отдашь мне свою дочь?!
– И пусть звенят все колокола по Лонгброку! – озорно произнес Тристан, щелкнув пальцами, и где-то далеко, звонко и часто, заговорили колокола храма города.
Конец)
Читать бесплатно другие книги:
