Обещанная Демону Константин Фрес
– Это не главное, – ответил Первый, откладывая в сторону свою гитару. – Гораздо более важно то, что меня понял ты. Но в одном ты прав: даже инквизиторская палочка в неопытных руках не справится с такими скользкими мерзавцами, как Ротозеи. А они сильны, пять уровней магии – это минимум, что есть на их палочках. Это чистое самоубийство – идти туда, против них. Даже втроем. Разве что…
– Что?! Говори! – крикнула Элиза, напугавшись, что Первый обманывает, играет, дав ей луч робкой надежды.
– Разве что нам переполниться силой и магией и не отдавать излишки, – хрипло, преступно и хищно сказал Первый, и его красные глаза раскаленными углями сверкнули исподлобья.
– Что это значит? Что это значит?! – спросила Элиза, трясясь, как осиновый лист.
– Ты когда-нибудь держала на поводке чудовище, одержимое жаждой убийства, – неотрывно глядя на Эрвина, произнес Первый. – Взбесившегося леопарда или голодного барса? Таких чудовищ, которым не важна даже их жизнь, настолько сильна их жажда крови? Вот они… эти звери… даже вдвоем они способны покрошить любое воинство… превратить всех в кучу ломанных окровавленных костей… Но их надо получить. А еще надо получить согласие одного такого праведника на то, чтобы одна трепетная девушка увидела его таким – безумным, безмозглым монстром, который подчиняется только поводку и ошейнику в ее руках… Выдержит ваша любовь такое испытание, м-м-м?
Эрвин отвечал Первому таким же взглядом, полным бушующего огня, и Элиза поняла, куда клонит Первый. Он хотел пресытиться магией, но не отдавать ее часть, как это делал Эрвин. Эта часть, это пресыщение превращало Эрвина в монстра. И этим предлагал воспользоваться Первый.
– Ты все-таки безумец, – выдохнул Эрвин. – С тобой опасно находиться рядом даже твоим союзникам. Ты снова пытаешься увести нас на верную гибель, ведь и в таком… облике у нас есть все шансы погибнуть.
– Но в тот момент тебе это будет неважно, – огрызнулся Первый. – Радость битвы все затмит, и даже если ты умрешь, ты умрешь счастливым. Ну, так что, маленькая мисс, – он резко обернулся к Элизе, и та отпрянула от его алых пламенных глаз. – Готова ты разменять эту монету? Отца обменять на возлюбленного? Эрвин уже готов идти туда. Черта с два он откажет тебе. Он боится даже подумать о том, что их твоей улыбки исчезнет симпатия к нему. Боится потерять твою благосклонность. Он не откажет тебе, нет! Но справится ли он один? Или все же усилим Эрвина одним ненормальным Демоном?
Первый тихо, утробно, зловеще захохотал, сверкая алыми глазами. Вид у него был совершенно безумный, тонкие ноздри вздрагивали, словно он уже чуял запах горячей крови и предвкушал чужую боль и смерть, и Элизе стало по-настоящему жутко, когда Первый приподнял маску и показал демоническую сущность.
– Мне нужна женщина, – хрипло выдохнул он, адски улыбаясь. Он уже предвкушал бойню, кипящий в жилах гнев, который растворяет боль. – Я дал тебе Слово не брать магию таким образом, Эрвин… не желаешь ли вернуть мне это Слово обратно?
«Даже когда он не был Демоном, – с ужасом подумала Элиза, – он был одержим. Вот почему он пошел в Инквизиторы. Вот почему он не боится боли. Он настоящий безумец. Фанатик. Он не прав; он родился не порченым – он родился безумным и великим».
– Женщина? – елейно переспросил Эрвин. – Ты хочешь любви?
– Да, – хрипло, с вызовом, ответил Первый. – Хочу.
– И ты дашь надеть на тебя ошейник? – так же елейно, издевательски поинтересовался Эрвин. – Ты же знаешь, Первый, что чтобы удержать монстра на поводке, этот самый поводок нужно к чему-то прикрепить… Так вот я спрашиваю: ты позволишь надеть на свою шею ошейник и покоришься?
– Да! – с вызовом выкрикнул Первый. В его страстном голосе Элиза услышала ложь и ломку, какая бывает у пьяниц, страдающих от вина, отравившего их тело. Такие люди напрочь лишены всего человеческого в душе и пообещают что угодно, лишь бы им дали еще хоть глоток любимой отравы… И Первый сейчас скребся, как собака, выпрашивая того, чего лишился, хитря и скуля, замирая и дрожа в предвкушении и тоске.
– Я не верю тебе, Первый, – с такой же адской усмешкой ответил Эрвин, внимательно рассматривая Демона. – Ты сейчас скажешь все что угодно, лишь бы я снял с тебя свое Слово. Ты лжешь, Первый. Ты хитришь, чтобы избавиться от моей власти и стать совершенно свободным. Ты лжешь.
– Нет, – так же хрипло, преступно, страстно и лживо выкрикнул Первый, страдая.
«Все равно ведь выберется, – подумала Элиза. – Выбрался же из могилы – и из-под данного Слова высвободится… Есть ли на свете какая-то вещь, которая удержит этого безумца в узде? По-моему, нет».
– Сейчас, – твердо произнесла Элиза, глядя на трясущегося, как лист на ветру, Первого. – Ты наденешь этот ошейник сейчас.
– Нет! – сказал Эрвин твердо. – Ты не знаешь, что ты высвобождаешь.
– Я и знать не хочу, – ответила Элиза. – Я хочу спасти отца. И если Первый мне в этом поможет, я возьму в руки поводок. Я не побоюсь.
Эрвин мучительно застонал, запустив руки в волосы, отчаянно теребя черные пряди.
– Твое безумие заразно! – выкрикнул он Первому яростно, и тот смолчал, против своего обыкновения, напряженно ожидая вердикта.
– Ошейник! – потребовала Элиза, протянув руку Эрвину.
– Нет, – ответил Эрвин. – Черт подери, Первый! Я сам тебя закопаю! Почему ты вечно влезаешь между людьми, наплевав на них и калеча все, разрывая все связи?!
– Потому что для меня люди – лишь инструмент для достижения моих целей, – огрызнулся Первый.
– Проклятый эгоистичный мерзавец!.. Элиза, черт тебя дери! Почему ты слушаешь его, почему ты ему поддакиваешь?! Что он наговорил тебе? – в голосе Эрвина прозвучали нотки жгучей ревности. – Я знаю, как он умеет заговаривать зубы людям! И если сильно постарается, то может быть очень обаятельным, да только его словам верить нельзя! Что, что он сказал тебе? Пообещал быть тебе другом? Возлюбленным? – Эрвин вспыхнул до корней волос от ярости, и Первый мерзко захохотал, вероятно, приминая какие-то свои старые подвиги.
– О да, – проклекотал Первый, издеваясь. – Соблазнить женщину друга… конечно, я мерзавец, но до такого я не додумался. Надо попробовать на досуге.
Эрвин рванул было в Первому, желая всем сердцем влепить хорошую плюху, но Элиза удержала его, обвив руками, повиснув на шее.
– Он лжет, Эрвин, – вступилась Элиза. – Разве ты не видишь? Это же Первый. Он скорее себе язык откусит, чем скажет, что не хочет тебя одного отпускать. Он переживает за тебя. Ты – все, что у него осталось. Он привязан к тебе. Он сам мне говорил только что, что хочет твоего прощения. А мерзавцем перед тобой он выставляется потому… да потому что он всегда так делает. Это очень удобная маска. Она почти приросла к нему, и все же он немного другой, чем ты думаешь о нем.
Первый сжал губы так, что они почти превратились в белую полоску. Элиза выдала все его тайны, высказала то, о чем он помалкивал, и в его красных глазах мелькнул мучительный стыд, словно он предстал голышом, абсолютно беззащитный.
– Стерва, – выдохнул он яростно, стискивая кулаки.
– Ублюдок,– огрызнулась Элиза.
Глава 21. Король Ротозеев? Да здравствует Король!
– Ошейник, – все так же требовательно потребовала Элиза, протягивая руку Эрвину и избегая смотреть ему в глаза. Первый, злобно сопя, смотрел на нее, и, казалось, готов был придушить ее.
«Не любит и не терпит неволи, – подумала Элиза, с трудом выдерживая пылающий яростный взгляд Первого. – Ничего, незаконный сын Короля, это для твоего же блага!»
В ладонь ее лег тяжелый, окованный металлом ошейник, с заклепками, шипами, с длинной тонкой цепочкой вместо поводка, точно такой же, на какой Элиза носила цепочку. Разомкнув тяжелый толстый ремень, она шагнула к первому, но тот не позволил ей коснуться себя.
– Я сам! – рыкнул он с ненавистью, ловко выхватив ошейник из ее рук. Откинул путающиеся длинные волосы, нацепил ловко на дрожащее от ярости горло, словно делал это много раз, с остервенением затянул ремень, застегнул застежку и продел кончик ремешка в петлю, закрепляя на собственной шее ненавистный ошейник.
– Ну?! – рыкнул он, оскалившись, оттягивая от горла душащую его вещь, кажущуюся такой свободной, не стесняющей. Но Первый даже глотал с трудом. Впрочем, больше ошейника его душила злоба и уязвленная гордость.
– Поводок, – произнес Эрвин, внимательно наблюдая за Первым. Тот рыкнул от лютой злобы, рванул тонкую цепочку, прикрепленную к ошейнику, шагнул к Элизе и грубо несколько раз обернул ее вокруг запястья девушки. Снова отступил от обоих, словно опасаясь, что они передумают, схватят его, и лишат даже тени надежды на свободу.
– Ну?!
Он почти выкрикнул это, с мукой в голосе, и Эрвин кивнул головой. Кажется, он, как и Элиза, смирился с тем, что Первый все равно вывернется из-под наложенного на него заклятья, рано или поздно.
– Я освобождаю тебя от данного мне Слова… Тристан.
Услышав это имя – Тристан, – Первый шумно, с облегчением, выдохнул и едва не пополам согнулся от хохота.
– Тристан! – выкрикнул он, возвращая себе часть памяти и много-много того, что связано с этим именем. – Черт, такое просто имя! Я перебрал их, наверное, тысячу в своей памяти, и не угадал!..
Эрвин остался спокоен, хотя уголки его губ дрогнули; Первый ни на миг не забывал о своей страсти – свободе, – и пытался освободиться каждый миг. Все его мысли были об этом.
– Тебя не исправит и могила, – усмехнулся Эрвин, и Первый, который теперь носил имя Тристан, невероятно довольный собой, небрежно нахлобучил на белые волосы непонятно откуда взявшуюся шляпу, накинул на плечи короткий старый тяжелый плащ.
– Нельзя обстоятельствам позволять быть выше себя! – заметил он, отступая от пары дальше, дальше, в тень коридора, в которой его алые глаза сверкали как драгоценные камни. Каблуки его высоких сапог звонко щелкали по каменному полу, с хрустом давили осколки битой посуды. – Когда поводок натянется, советую вам быстрее присоединиться ко мне… и да, сильно не спешите со своей любовью, мне, в отличие от вас, на это нужно намного больше времени!
***
Навестить отца Элизы Артур собирался со всем тщанием. Пока он приглаживал волосы перед громадным пыльным зеркалом и устранял перед ним же прорехи на своем костюме, женщина, которую он долгое время называл своей матерью и почтительно ее слушался, чистила ему туфли.
Ветте он тоже велел привести себя в порядок, сказав, что возьмет ее с собой. Зачем? Ветта этого не знала, но по самодовольному виду Артура могла заключить, что он собирается расплатиться ее телом за наперсток. И от этого становилось ужасно гадко на душе. Дядюшка не мог ее не узнать, разумеется; но сила хрустального сердца так преобразила ее, дала столько изысканной, потаенной, утонченной прелести, что сам Артур посматривал на Ветту с вожделением. Неужто рассчитывал, что в споре за артефакт дядюшка не устоит, соблазнится?.. От этой мысли Ветту начинало мутить, она дрожала, как раненный зверек, и с трудом шевелила пальцами, кое-как справляясь с пуговицами на платье.
Вместо ее испачканного и местами порванного платья он велел ей надеть платье «его почтенной матушки». Женщина, конечно, была старше и выше Ветты, но ее талия сохранилась тонкой, спина – по– девичьи узкой, а потому ее черное роскошное плате, шитое золотом, село на девушку отлично. Ветта едва успела отыскать в складках своего старого платья свою волшебную палочку и прихватить незамеченную никем иглу. Мало ли, что придется сшить… Может, свою разорванную грудь?!
Сердце ее Артур держал при себе. Ветта видела, как он прятал коробочку во внутреннем кармане своей одежды, и чуть не расплакалась от беспомощности, хотя хрустальное сердце, конечно, сначала порадовало ее подаренной красотой.
«Душу Демону продала бы, лишь бы вернуть его, свои выпученные глаза и свободу от этих мерзавцев! – думала Ветта в отчаянии, шмыгая носом. – Да что там душу – даже иголку б отдала, лишь бы мне помогли отделаться от паршивцев! Магия великая, ты же меня спасла, сохранила от брака с этим скользким червяком! Так почему сейчас ты больше не благосклонна ко мне?!»
Матушка Артура ловкими умелыми пальцами собрала волосы Иветты в прическу, и девушка в очередной раз ощутила себя вещью, разменной монетой в этой странной, жаркой, душной возне. Это же самое почувствовала и жестокая старая союзница Артура. Пальцы ее, приглаживающие волосы Ветты, жадно тряслись. И она уже не возражала планам Артура. Она знала – он продолжает то дело, которому они служили всю жизнь, и не покинет ее, несмотря на размолвку и пренебрежительное отношение. Если б он покинул ее, это означало бы утрату союзника, помощника и родственной души, тоскливое одиночество, а это пострашнее смерти.
– Отлично, – проговорил он, отступив на шаг и с удовлетворением рассматривая Ветту. – Будешь улыбаться и делать все, что я велю тебе. И тогда, вероятно, останешься жива и здорова.
Он многозначительно постучал по груди, по тому месту, где была упрятана коробочка с ее маленьким сердечком, и Ветта разревелась совершенно откровенно, ладонями стирая блестящие дорожки слез.
– Не вой, – резко прикрикнул на нее Артур. – Не то я поколочу тебя палкой. Ну, шевелись! Сегодня ты увидишь, как я прибираю весь мир к рукам! Не бойся, иногда я бываю очень щедрым и великодушным. В моем мире сыщется местечко и для тебя. Наверное.
– Да что такого в этом наперстке, – простонала Ветта, тащась за Артуром, как привязанная. – Кроме того, что он в карты выигрывает и помогает души сшивать?
– А этого мало? – быстро обернувшись к ней, спросил Артур. – Новая душа, собранная из самых горячих человеческих желаний и страданий, таких, как любовь, отчаяние, покорность! Ангелы на небесах плакать будут над нею. К тому же, это не просто наперсток, это палец сына Короля, Инквизитора-Пилигрима. В нем одном больше власти, чем во всех волшебных палочках!
– И ты его прохлопал! А потом еще изготовил подделку. Ты надеялся, что отыщешь настоящий и оставишь его себе? Но он у тебя был. И ты не стал Королем мира.
Артур злобно засопел, глядя на девушку исподлобья, но ничего в ответ на это не сказал.
– Замолчи, – резко велел он. – Шевелись давай! Идем скорее!
***
Старик маркиз Ладингтон давал бал.
Его не интересовало отсутствие дочери, его не интересовала жена, которая, казалось, забралась в самый дальний уголочек дома и боялась появиться оттуда. Дом их наводнился какими-то странными людьми, которых госпожа маркиза не знала, и которые пугали ее неимоверно. Все они, как один, были разодеты в самые дорогие и красивые одежды, напудрены и накрашены, но улыбались при этом жутко, скаля старые желтые зубы. В глазах их поблескивало хищное желание крови. И маркиза, поприветствовав гостей мужа, предпочла скрыться.
Сам же маркиз, окрыленный выигрышем и обретением наперстка, словно не замечал странности своих гостей, которые жрали угощения, хватая их неаккуратно руками и пили вино без меры. Он раскланивался со всяким, надуваясь от важности, принимал фальшивые восторги по поводу его богатства и щедрости и хохотал, абсолютно счастливый.
В этой пестрой, разномастной компании Ветта и Артур затерялись мгновенно, и Артур, прячась за разряженными гостями, издалека наблюдал, как старый маркиз беседует с кем-то, скромно опустив глаза и краснея тем самым румянцем, который окрашивает щеки тех тщеславных людей, которых хвалят незаслуженно.
– Где б нам подловить его незаметно, – процедил Артур, – чтоб спросить свою вещицу обратно. Выиграл, потешился – и хватит. Ну, идем! Кажется, маркиз направился в свой кабинет. Он нетрезв, расслаблен и весел. Смотри, как улыбается. Тут мы его и прихватим.
Ветта без слов повиновалась, шмыгая носом.
Словно гибкий угорь, Артур скользил меж гостями, волоча за собой Ветту, не желая ни на миг с ней расстаться, словно она была его самым дорогим сокровищем. У дверей кабинета маркиза он слегка притормозил – радостный хозяин дома давал распоряжения слуге принести побольше вина, – и рванул вслед за маркизом тотчас же, как только слуга направился исполнять распоряжение хозяина.
Артур ловко сунул ногу в закрывающуюся за маркизом дверь, ухватился и распахнул ее, втолкнул в кабинет вслед за маркизом перепуганную Ветту и ввалился сам.
– Чем обязан? – сухо поинтересовался маркиз, ничуть не напугавшись этого внезапного визита. – Ветта? Что ты тут делаешь? Что это такое с тобой случилось? Ты выглядишь как-то странно…
А вот Артур, кажется, даже говорить разучился, от волнения и страха у него губа на губу не попадала, и Ветте подумалось вдруг, что для того, у кого бесстрашное золотое сердце в груди, Артур весьма труслив.
– Мне кажется, – выпалил Артур, краснея как застенчивая девушка, – что к вам в руки попало нечто, что вам не принадлежит! Не потрудитесь ли вернуть?
Маркиз молча прошел за свой стол и уселся в роскошное кресло, оперся локтями о стол, переплетя пальцы перед лицом, скрывая от Артура недобрую ухмылку.
– А вещь эта, – произнес он насмешливо, – стало быть, ваша?
– Да! – запальчиво выкрикнул Артур. – Я видел в зале много людей, очень опасных, которые могут подтвердить наверняка, кто хозяин этой вещицы. И я не советовал бы с ними спорить.
– И кто же хозяин? – насмешливо поинтересовался маркиз, поднимаясь с места. – Может, назовете свое грозное настоящее имя, Артур Эйбрамсон, чтобы я знал, с кем связываюсь? Может, пригрозите мне своим отцом, на котором клейма ставить негде, потому что он прожженный плут, обманщик и вор?
Игнорируя Артура, глотающего воздух разинутым от изумления ртом, маркиз подошел к Ветте и уставился на нее своим цепким острым взглядом.
– Хрустальное сердце, я полагаю? – произнес он, бесцеремонно положив руку на ее грудь, произнес он. И Ветта ощутила, как хрустальное сердце дрогнуло, забилось быстро-быстро, словно ему грозила опасность. – Надо же, сколько благородства оно может предать банальным и отчасти уродливым чертам…
– Кто вы?! – выдохнул Артур, побледневший, как приведение. – Откуда вы знаете о хрустальном сердце?
Его светлые глаза стали черными от расширившихся зрачков, и маркиз, глянув на него, усмехнулся, отчего его желчное неприятное лиц стало еще гаже.
– Ты не узнал меня, мальчик мой? – произнес он вкрадчиво, отступив от перепуганной насмерть Ветты и подойдя ближе к Артуру. – Это же я. Тот, чью красивую фальшивую душу ты носишь. Тот, кем ты представляешься. Тот, кого ты заменяешь и чьи грехи принимаешь на свой счет. Тот, чьей марионеткой ты являешься. Тот, кому служишь. Тот, от кого отводишь подозрение и беды. Тот, чьего лица не знают Ротозеи. Твой отец. Король Ротозеев.
– Что?! – выдохнул Артур, отступая от старика. – Вы?.. Король – вы?!
Маркиз рассеянно пожал плечами – извини, так вышло, – и Артур выхватил свою палочку.
– Но какого черта?! – проревел он. – Какого черта?!
Маркиз снова глянул на Ветту острым взглядом, заложил руки за спину.
– Выйди вон, – рявкнул он, – нам тут с сынком нужно потолковать! И не смей никуда отходить от моего кабинета, не то шею тебе сверну! Поняла?!
Едва только за испуганной Веттой захлопнулась дверь, как Артур взмахнул свей звездной палочкой, и поток звездной темной магии ударил маркиза в грудь, прямо в сердце. Но черта с два эта магия могла бы свалить его, потому что там, на длинной магической цепочке, под одеждой, таилась волшебная палочка маркиза. Магия Артура разбилась, словно пыльное облако, маркиз выхватил палочку – ту самую, которую никому не показывал, – и прижал ее к шее того, кого только что назвал сыном.
– Неплохо, щенок, – прорычал он, сверля испуганного Артура ненавидящим взглядом. – Но ты еще не дорос до меня… и даже до звания Принца Ротозеев тоже!
Палочка маркиза Ладингтона только называлась палочкой. На деле это была магия в чистом виде. На костяной рукоятке с выточенной на ней головой коршуна был укреплен магический длинный кристалл, сияющий отравленным голубоватым светом. То, что у иных магов было упрятано в палочку и проблескивало – колечками, зернышками, бусинками, звездами, – у маркиза было не оправлено в дерево, и этого было слишком много, слишком. Это была такая невероятная мощь, что если б маркиз захотел, он бы убил Артура одним легким нажатием.
– Сам рассчитывал стать Королем? – издеваясь, поинтересовался маркиз, сверля наследника недобрым острым взглядом. – Ты думал, что я исчез, умер или слеп, и не вижу того, что ты вытворяешь? Думал, мизинец Первого сделает тебя великим, если ты станешь владеть им единолично, тайно? Нет! Ты слишком труслив и ничтожен!
– Да уж посмелее тебя буду! – рыкнул Артур, сцепив зубы. – Коль скоро не напугался брать на себя твои грешки! А тебя смелым сделало сердце Первого! Так что на твоем месте я не обольщался бы насчет собственной отваги!
– Смелый щенок, – расхохотался маркиз и опустил свою опасную палочку. – Ладно; мы же родня. Не стоит нам ссориться. Я прощаю тебе твою дерзость. Яблоко от яблони недалеко падает, в конце концов… К тому же, у меня на тебя есть планы. Подотри свои сопли. Присядь, выпей вина. На тебе лица нет.
– Какие сопли! – взвился Артур, отойдя от испуга. – По-твоему, я сопляк?! Трус и ничтожество?! Тогда зачем же ты напялил на меня свою душу и отдал власть над твоими Ротозеями!?
– Всего лишь для того, чтобы отвести беду от себя, – устало проскрипел маркиз, усаживаясь за свой стол. – Прости, мальчик мой, но ты рос вдали от меня, и у меня не было к тебе родственных чувств. Элиза, моя приемная дочка – к ней я привязан больше, чем к тебе. Но и ею я готов был пожертвовать, когда ты пожелал на ней жениться. Я-то знал, зачем она тебе. Отдать демонам. Расплатиться за мое храброе сердце. И я согласился ее отдать. Неужто ты не оценишь моей щедрости?!
– То есть, – злобно просопел Артур, – ты оторвал меня от матери, забросил в нищий воспитательный дом, где у кормилицы таких, как я было целых десять человек, а сам проявил такое благородство, что женился на женщине с ребенком?! И жил в богатстве все то время, пока я прозябал в нищете?!
– Да черта с два, – поморщился маркиз, кривя тонкие губы. – Эта шлюха где-то нагуляла дочь, я даже не знаю, от кого. Ее муж был порядочным мерзавцем, он ее бил, и, кажется, я знаю за что. Потому что она строптивая шлюха. Она его ненавидела, слишком истово и свято, чтобы допустить до своего тела меня, когда я подсуетился и занял его место. Поэтому и подмены она не заметила; мы почти не общались. А после рождения Элизы я отдубасил ее как следует, так что у нее не осталось никаких сомнений насчет меня. Она уверена до сих пор, что я ее муж, маркиз Ладингтон.
– Но зачем все это, зачем тебе чужая жизнь, зачем тебе я и эта ненастоящая личина?..
– Прятаться от врагов, мальчик мой, – назидательно ответил маркиз. – Их у меня очень много, и они посерьезнее того отребья, которым ты мне угрожал, выманивая наперсток. Притвориться приличным горожанином, не вечно молодым и красивым, как ты, а обычным, не без греха – что может быть надежнее? Это и есть моя поддельная душа. Настоящее произведение искусства, так ведь? Управлять тобой при помощи чернильницы, которая строчила тебе письма – знаешь, почему она перестала это делать? Потому что ты стал слишком близко. Все свои распоряжения я мог тебе дать лично. А ты, небось, подумал, что я помер? Дурак.
– Зачем же ты отдал мне наперсток? Зачем дал управлять Ротозеями? Зачем отсыпал столько золота, что это сделало нас богатейшей семьей города?!
– Затем, что Первый обещал мне выпустить кишки и повесить на них на ратуше. Я думал, он купится на твое лицо, так похожее на мое. Я же играл с ним вот под этой красивой, молодой личной, – старик махнул рукой, словно обводя Артура с ног до головы. – Думал, выместит свою злобу на тебе, и я снова останусь незаметным. Поубивает всех Ротозеев, и я останусь один, чистый, вне подозрений. Этого я хотел.
– Ты хочешь убить всех Ротозеев?! – вскричал Артур.
– А зачем, как ты думаешь, я позвал их сюда?! – жестко ответил маркиз Ладингтон. – Затем, чтобы убить. Всех до единого. Всех тех, кто знает, что Король ротозеев – ты, – поддельный. Придется немного подраться, но что ж поделать.
– Да-а, – насмешливо протянул Артур. – Сердце Первого пошло тебе на пользу. Ты стал безумцем. Ну, а я-то тебе зачем? И почему ты не убьешь меня первым? Как я верить тебе могу после того, что сейчас услышал от тебя?
– Считай, – небрежно заметил маркиз, – у меня проснулись родственные чувства. Я хочу продолжения своего рода. Я заслужил этого. Элиза – она хорошая девочка. Черт ее дери, ее даже демоны не взяли, так она чиста.
– Я знаю, – поддакнул Артур.
– Вот на ней женишься, – произнес маркиз.
– Но каким образом?! Демоны теперь охотятся на меня…
– Сними личину, – беспечно ответил маркиз.
– Снять?! А под ней…
– Сорок пять лет – еще не старик, – хихикнул маркиз гадко. – Да, я так сентиментален, что точно знаю, сколько тебе лет. Но если хочешь жить, тебе придется, придется распрощаться с ангельским личиком, с золотыми густыми локонами и явить миру свою намечающуюся лысину и красный нос пьяницы! Ничего. Переживешь. А красавчику давно пора в могилу. И в омут забвения.
– Один только вопрос, – произнес Артур, прищурившись. – Наперсток. Ты им так дорожишь. Называешь его не иначе, как палец Сына Короля. Но он не способен ни на что, кроме карточного выигрыша. К тому же, ты его мне отдал весьма охотно. Не колеблясь ни секунды. В нем нет ни капли величия и власти, о которых ты говоришь.
– Разве? – хохотнул маркиз и открыл ящик стола. – Ты уверен в этом? А может, он не на что неспособен потому, что чего-то не хватает?
Он покопался в ящике и раздобыл какую-то золотую деталь, совершенно непонятную. Из кармана он вынул наперсток и, сощурив глаза, долго копался, составляя эти две золотых вещицы вместе. Когда, наконец, он их соединил, Артур увидел перед собой настоящий палец, чуть согнутый в суставе. Янтарь выглядел как капля крови, сверкающей на солнце.
– Я знал, – произнес маркиз, – что наперсток, побывав в других руках, снова научится выигрывать в карты. Поэтому я отдал его тебе. Но я не отдал тебе его полностью – чтобы не отдавать власть и магию Первого.
Он натянул золотой палец на свой мизинец, и тот сел, как влитой.
– Ну, сынок, – произнес маркиз, – поднимайся, снимай свой золотоволосый парик и пойдем, поубиваем эту нечисть, которая мешает нам жить.
Глава 22. Буду Первый...
Несмотря ни на что, Ветта решилась на побег. В конце концов, в ее груди хрустальное сердце! Она хороша собой, она доберется до самого Короля и попросит, нет – она будет умолять его о помощи и заступничестве! Ведь есть же у него сильные придворные маги, куда более могущественные, чем какой-то Король Ротозеев и его розовощекий красавчик-сын Артур! Король поможет ей вернуть сердце и навсегда порвать с этими негодяями!
А если нет… тут Ветта всхлипывала, отгоняла от себя мрачные мысли, вспоминая Артура и его зловещий вид, с каким он прятал ее сердечко в коробку, и пыталась утешиться мыслью, что если и погибнет, то незаметно, не больно. Ведь проклятое королевское сердце она сожгла, а он и не заметил!
«Я просто усну однажды, и все, – успокаивала себя Ветта. – И не проснусь!»
Ей стало ужасно страшно за себя. А еще – она впервые в жизни осознала, что во все это она вляпалась совершенно самостоятельно. Ведь у нее был шанс отступить, уйти, не будить высшие силы, с которыми она не могла не справиться, ни даже соперничать.
«Ах, какая глупость! – ругала себя Ветта, одновременно очень жалея. – Какая наивная, опрометчивая, беспечная глупость! Неужто нельзя было сначала подумать, прежде чем соваться во все это? Какая же я дура… Почему никто не предупредил меня, что все может обернуться… так? Ну, бобы на ужин, и крестьянская колбаса. Зато сердце мое при мне оставалось бы. И много, много лет жизни впереди!»
Она спешно спустилась по лестнице, выглянула в зал – и снова нырнула в полумрак лестничного пролета с сильно бьющимся сердцем, потому что теперь гости маркиза пугали ее до невозможности. Это были не просто ряженые мерзавцы всех мастей – это были его верные слуги, его цепные псы, внимательно наблюдающие, чтоб жертва не выскользнула из западни.
«Черта с два они меня отпустят, – с тоской размышляла Ветта. – Даже если мне удастся выйти в сад, за мной последует как минимум трое подонков, чтобы притащить обратно, если мне вздумается убежать. А бегаю я плохо… еще и это платье. Оно длинновато. Кажется, я уже наступила на подол пару раз и чуть не упала . Это означает только одно: нужно найти сообщника, – решила Ветта. – Взять под руку и пойти с ним погулять… наобещать чего-нибудь… да я все сделаю, что б он не попросил! Лишь бы помог мне удрать!»
Обдумав все это хорошенько, Ветта снова выглянула в зал, отыскивая потенциального спасителя. Но ни один из Ротозеев не внушал ей доверия. У всех, абсолютно у всех, были опасные, хищные лица, чудовищные оскалы, желтые зубы. Они едва ли не потирали руки, предвкушая то, что им скажет Король – ведь для чего-то же он их сюда позвал?
Ветта выбирала бы долго, если б ее взгляд не отыскал среди прочих гостей стройного молодого человека в нарядном голубом костюмчике, в перчатках из тонкой кожи, приглаженного и яркого, как только что вылупившийся цыпленок. Его невероятно былые, чистые волосы были гладко зачесаны назад и увязаны в жгут, который спускался аж едва не до колен. У юноши было приятное, чистое, породистое лицо, обходительные манеры, очень красивая улыбка в отличие от прочих Ротозеев, и странные красные глаза.
«Альбинос, – подумала Ветта, пробираясь в толпе за этим неуместно-ярким, красивым человеком. – Выглядит так, будто его воротит от этих рож. Вон с толстухой как изысканно раскланялся, а отвернулся – и лицо у него такое, будто его сейчас вывернет. Хорошие манеры, прилично и со вкусом одет… Не похоже, чтоб Ротозеи были ему по нраву… Похоже, ищет кого-то… Может, попробовать его? Вдруг поможет мне?»
Растянув губы в самой приветливой улыбке, на какую только была способна, Ветта оправила на себе платье, чтоб выглядеть как можно опрятнее и благопристойнее, не оскорбить взыскательный вкус альбиноса, и только потом посмела приблизиться к нему и потянуть его за рукав, привлекая к себе внимание.
Молодой человек обернулся к ней, цепляя маску вежливой дружелюбности – и его странный взгляд вспыхнул изумлением, словно он увидел нечто такое, чего увидеть никак не ожидал.
«А я ему понравилась, как будто», – довольная, подумала Ветта, скромно опуская взгляд и кокетливо поправляя локон.
– Простите? – промолвил он, кое-как оправившись от удивления.
– Извините мне мою дерзость, – прошептала Ветта, совершенно тушуясь. К тому же, ее хрустальное сердце вдруг забилось так сильно, что на ее щеки лег густой, жаркий румянец, и альбинос почти отшатнулся, будто увидев приведение. – Тут так душно и шумно, что у меня невольно голова разболелась… Может, выйдем в сад?!
– С кем имею честь, – вкрадчиво произнес молодой человек, пристально рассматривая Ветту, словно давнюю знакомую, чье имя позабыл, а черты лица все еще хранятся в смутных воспоминаниях.
– Иветта Ладингтон, – томно представилась Ветта.
– А в этом изысканном обществе, – так же вкрадчиво, ослепляя сомлевшую Ветту своей улыбкой, продолжал допытываться молодой человек, – вы какую должность занимаете? Или вы тут… случайная гостья?
– Нет, нет, – ответила Ветта. – Не случайная… Я – Швея.
– Ах, Швея, – протянул молодой человек, улыбаясь все ослепительнее, так, что на его гладко выбритых щеках заиграли обаятельные ямочки, а у Ветты закружилась голова от его гипнотизирующего внимательного взгляда. – Какая почетная должность… Я вижу, Король ценит вас. Дарит дорогие подарки?
«Это он о хрустальном сердце, – с неудовольствием ответила Ветта, жалея, что он так сразу раскусил секрет ее прелести. – Вот же черт красноглазый! Наверное, не станет со мной возиться, если понял, что все это – кудряшки, фарфоровая кожа и кроткий взгляд, – все не настоящее…»
Однако, альбинос ловко предложил ей руку, и Ветта, с облегчением вздохнув, взяла его под локоток, и под внимательными взглядами эта парочка прошествовала в сторону веранды, выходящей в сад.
– Очень интересно, чем такая милая девушка могла заинтересоваться в моей скромной персоне? – ворковал альбинос, неспешно удаляясь с Веттой. – На этом балу вы, определенно, самая привлекательная, и могли бы выбрать любого. Никто не отказался бы составить вам компанию…
Альбинос все так же доброжелательно и мило улыбался, излучая симпатию и всячески давая понять Ветте, что он с ней флиртует. Ветта чуть скисла; и подумала уж было, что не того выбрала. Обычный франт, вероятнее всего, любитель бесплатного. Чуть только услышит об открытых дверях так мигом туда, поживиться и поесть на дармовщину. Но другого кавалера у нее не было; и нужно было попытать счастья с тем, что был.
– Привлекательным девушкам, – кокетливо произнесла Ветта, улыбаясь альбиносу, – иногда нужна помощь сильных и великодушных мужчин.
Белесые брови молодого человека удивленно взлетели вверх.
– Помочь вам? – деланно удивленно произнес он. – В чем же? И, главное, каков будет приз, какова плата за помощь? – в его приятном голосе вдруг хрипнула хищная, металлическая нотка, такая сильная, такая острая, что Ветта выкрикнула «ах!», словно молния ее пробила насквозь, поразив сердце.
«Он не тот, за кого себя выдает!» – промелькнуло в ее мозгу. Мысль эта словно не принадлежала ей, и голос, который озвучил ее, дрожал и срывался. Ветта было отпрянула от молодого человека, но он словно завораживал ее своим взглядом, и вел, вел, вел, пока девушка не обнаружила, что они довольно далеко от дома, в зеленом лабиринте из постриженных кустов. Рядом беседка, летний столик, фонтан, мосток через ручей, убегающий куда-то далеко, в лес, и никого, кто мог бы спасти ее от рук этого странного человека, который уже почти не скрывал своего нескромного желания.
«Какое спасение, – билось в висках испуганной Ветты, – я же сама… я же сама хотела выйти отсюда… и готова была на все… пусть берет что хочет, лишь бы помог перелезть через ограду и задержал погоню, послал по ложному следу…»
В темном лабиринте, у холодного мраморного стола, на котором дождем выбило мелкие ямки, из которых не напиться и воробью, альбинос затащил Ветту в темный зеленый уголок.
– Так каков будет приз, Швея Ротозеев? – произнес он, упершись ладонями в зеленую стену, склоняясь над помертвевшей от страха Веттой, улыбаясь жуткой хищной улыбкой. С перепуга Ветте показалось, что его клыки удлинились, стали не совсем человеческими, и он сейчас ими вопьется в ее горло. Безотчетным движением она стащила со своей шеи кружевную косынку, подставляя горло под его улыбающиеся страшные губы.
– Все, что угодно вашей милости, – шепнула Ветта. – Берите меня, мою невинность… Только помогите выбраться отсюда живой…
– И унести с собой хрустальное сердце?! – рыкнул хрипло и зло альбинос. – Маленькая грешница, я вижу тебя насквозь!
Внезапно его гладкий, красивый вид рассеялся, и сквозь него, словно через разорванный туман, проступил кто-то другой, страшный, неистовый, хищный, в черной одежде, с безумными алыми глазами, и Ветта заверещала, дико и отчаянно, прекрасно поняв, кто над ней склоняется.
– Демон! Демон!!
– Демон, – хохотнув, подтвердил Первый, хищно и шумно обнюхивая Ветту, втягивая воздух подрагивающими ноздрями. – Магия всемогущая, да ты даже пахнешь так же, как она…
Без особых церемоний он грубо уткнулся лицом в грудь Ветты, виднеющуюся в вырезе ее платья, и девушка едва не описалась, почувствовав жадный, горячий и невероятно эротичный поцелуй. От этого поцелуя жар пролился в ее тело, такой сладкий и невыносимо-томительный, что колени девушки подогнулись, и она в изумлении поняла, что едва не потеряла сознание. А Демон вовремя подхватил ее, словно обмякшую куклу из тряпок, и держит, жадно исцеловывая ее грудь, покусывая ее и оставляя на коже красноватые следы своих хищных острых зубов.
Пожалуй, Первый едва сдерживался, чтоб не разодрать когтями ее тело, упиться его ароматом, упиться ее кровью. Знакомый аромат сводил его с ума, и он удержал разум усилием воли. Тот готов был покинуть и без того безумную голову, и тогда Первый поверил бы, что свершилось невероятное, невозможное, и он сжимает в объятьях ту женщину, о которой грезил целый век.
Но это была не она… не она.
– Ну, – хрипло произнес Первый, через силу оторвавшись от Ветты, – так чего же ты хотела от меня, Швея Ротозеев? Чтобы я спас тебя? От кого? Хотела удрать с сердцем?
– Мне оно не нужно! – выкрикнула Ветта.
– Да, – поддакнул Первый, бесцеремонно задирая на девушке юбку и испытующе вглядываясь в ее искаженное от страха лицо. – И поэтому ты удираешь.
– Меня особо никто не спрашивал, когда наградил этим сердцем! – выкрикнула Ветта. – Просто предложили и все! А даже если б я и отказалась, кто б меня послушал?! Ему нужно было хранилище для этого сердца!
– А тебе? Что ты хочешь, маленькая Швея?
Ветта задумалась лишь на миг встретившись с алыми глазами Первого, и все стихло вокруг них на этот долгий, долгий миг.
– Жить, – произнесла Ветта, наконец. – Я жить хочу. Забери хрустальное сердце, верни мне мое, и я отдам тебе все, что попросишь.
– Договорились, маленькая обманщица, – рыкнул Первый, грубо встряхнув ее, швырнув на стол, вспугнув стайку маленьких птичек. – Но сначала я накажу тебя, чтоб не смела надевать чужие лица и больно ранить чужие души воспоминаниями!
Ветта вскрикнула и тотчас же подавила крик, вцепившись в ладонь зубами, прекрасно понимая, чего желает от нее Демон. Его руки путались в ее юбках, оглаживали ее дрожащие ноги, и Ветта уткнулась пылающим лицом в холодным мрамор, вся трясясь.
– Магия покарает вас за жестокость! – слабо выкрикнула она. – Никому в этом мире нельзя безнаказанно насильно брать невинных девушек! Даже самому Королю!
– Мне, – яростно рыкнул он, склонившись над ней, – в этом мире можно все! Даже то, чего нельзя Королю!
Холодный ветер коснулся ее обнаженной задницы, до которой добрался нетерпеливый Первый, и Ветта едва не померла от стыда, чувствуя, как его горячие ладони поглаживают и растягивают ее ягодицы.
– Невинна, говоришь? – шепнул он ей в ухо, навалившись на нее всем телом. Его язык пощекотал ее горячую мочку, острые зубы чувствительно прикусили, и Ветта едва не заскулила, утонув разом в горячей волне стыда и странного возбуждения. Страха отчего-то не было, будто первый нарочно наделил ее магическим бесстыдством. – Ну, так я буду Первым…
Его горячий рот с пылающей страстью прижался к ее округлой ягодице, зубы куснули жадно и развратно, и Ветта застонала, вдруг почувствовав, как ее бессовестное тело пульсирует в такт его развратным поцелуям. Его жесткие пальцы ухватили ее меж ног, нетерпеливо встряхнули девушку, помассировали ее пульсирующее лоно, увлажняясь, и грубо, почти на грани боли, безо всякого почтения нажали на крошечное пятно ануса.
От этого тревожащего, странного, стыдного прикосновения к такому интимному, потаенному местечку глаза Ветты распахнулись, страх и изумление промелькнуло в них.
«В зад?! – подумала она, холодея, сжимаясь, чувствуя, как пальцы Демона, с болью вкручиваясь в ее тело сзади, проникают все глубже и глубже, заставляя ее кряхтеть и хватать воздух разинутым ртом в безмолвном крике. – Серьезно?!»
Однако, эти проникновения, грубоватые, слишком быстрые, скоро привели к тому, что Ветта начала постанывать, поскуливать, широко разинув рот, выгибаясь и задирая задницу все выше, следуя за рукой Первого.
– Магия пресвятая! – заверещала она, задрыгав ногами, когда его пальцы внутри ее тела что-то этакое сделали, и стыд обжег ее щеки. Но не потому, что она извивалась голая, нанизанная на руку Демона, а оттого, что вместе с этими бесстыжими манипуляциями пришло удовольствие, подчиняющее себе ее тело. Ветта готова была визжать, содрогаясь в спазмах, и желание его ласки – некрасивой, грубой, – заставляло ее плясать на цыпочках, задирая задницу все выше.
– Не смей говорить в такой момент святых слов, засранка! – рыкнул Первый, ухватив ее за трясущиеся бедра. Его пальцы выскользнули из ее горячего нутра, и на их место почти сразу же пришло что-то другое, намного крупнее, жестче. Ветта снова заверещала, дрыгая ногами, чувствуя, как нечто – член Первого, – туго проникает в нее сзади, распирая ее, погружаясь в жаждущее горячее нутро. И вместе с этим проникновением в ее мозгу словно шаровая молния взорвалась. Ветта билась на холодном мраморе, кричала, не слыша своего голоса, а изумленный разум ее отсчитывал мягкие и жадные спазмы ее нутра.
«Это что еще такое?! – в изумлении думала Ветта. Когда она пришла в себя, Первый яростно толкался в ее тело, меж безвольно висящих ног, и Ветта снова закряхтела, чувствуя, как бессовестное, расслабляющее наслаждение наполняет ее тело. – Что это со мной, магия святая?! Он меня околдовал или так и должно быть?!»
– О-о-о, – провыла она, бесстыже выгибаясь. Грубая ладонь ухватила девушку за дрожащее горло, заставила прогнуться назад сильнее, отчего толчки в ее тело стали ощущаться сильнее, острее, глубже. Яростно рыча, Первый склонился над ее пылающим лицом, но не поцеловал, нет, хотя губы ее пылали от желания этого поцелуя. Он пребольно куснул Ветту в шею, в плечо, оставляя синяк, и Ветта закусила губы, душа рвущиеся жалкие стоны и растворяясь в безусловном подчинении.
«Он растерзает меня насмерть!» – думала Ветта, дрожа и чувствуя, как неумолимо подкрадывается и мощно накатывает третье удовольствие, топя ее в стыде и заставляя орать совершено по-животному и толкаться навстречу Демону.
Одна его жесткая ладонь пролезла под ее живот, потом меж ног, грубо ухватила горящее желанием лоно, сжала податливую мокрую плоть. Сок желания тек из лона девушки, орошая пальцы Певого и бедра девушки. Ветте казалось, что она мокра едва ли не по колено, и его грубость, его жесткие пальцы, тревожащие ее, только усиливали ее возбуждение.
– Возьми же меня, черт тебя дери! – проверещала Ветта отчаянно, дрыгая ногами. Она с силой оттолкнулась от стола, поднялась, ухватила его руку и с силой направила его пальцы в себя, в горящее невыносимым желанием мокрое лоно. – Или я сейчас умру!
– Не смей так грязно ругаться, грешница! – снова яростно рыкнул Первый. Но рука его подчинилась желанию Ветты, и та закричала, увидев, наверное, сияющие вершины заснеженных гор, когда его пальцы жестко вошли в ее лоно, вместе с желанным наслаждением принося жгучую боль.
– Черт тебя дери! – рычала Ветта, извиваясь и багровея. Первый проникал в ее тело в оба отверстия, жестко брал ее одновременно и рукой, и членом; его пальцы слишком скоро залечили боль, причиненную проникновением. Ветта снова упала на стол грудью, совершенно лишенная сил, ощущая только, как Первый терзает ее тело – яростно, безо всякой опаски. Для удобства он уперся ногой в стол, продолжая жестко трахать ее в зад, и Ветта, сквозь полуобморочное состояние, увидела его сапог рядом с собой. Этот паршивец, разумеется, и не подумал раздеться, а всего лишь расстегнул штаны. Но сейчас, утопая с головой в безумном, магическом наваждении, в нереальном наслаждении, Ветта вдруг захотела припасть губами к этому сапогу и с воем целовать его, чтобы выплеснуть страсть и безумие, передавшиеся ей от Первого, чтобы они не разорвали ее грудь и не свели ее с ума.
– Если останусь жива, – выдохнула Ветта, когда Первый, перевернув ее на спину, грубо ухватил за разведенные бедра, притягивая девушку к себе, – то буду помнить тебя всю жизнь!
– Иначе и быть не может, – бросил Первый, грубо, одним толчком, вколотив член в ее лоно, перемешивая сок желания и девственную кровь. Он ухватил Ветту за волосы, сжал жесткими пальцами затылок девушки до боли, и Ветта снова увидела сверкающие вершины, едва не лишившись сознания от дикого, безумного, развравтного, изощренного поцелуя, обжегшего ее губы. Дыхание остановилось в ее груди, разум воспламенился от страсти, которую вдохнул в нее Первый, и она, постанывая, вцепилась в его плечи, неумело ответила ему, яростно насаживаясь на его член.
Последнее удовольствие было сильным и мягким, и Ветте, откинувшейся назад, подчинившейся глубокой пульсации сладких спазмов, выдыхающей свое нереальное наслаждение, казалось, что она плывет над рекой, едва касаясь ее волосами, а руки Первого удерживают ее за талию.
Когда она пришла в себя, Первый уже привел себя в порядок, застегнул одежду и что-то заворачивал в лоскут, который бесцеремонно вырвал из ее черного платья. Ничто не напоминало о жаркой бесстыжей возне и о безумной страсти, которая только что случилась тут.
– Я… – пробормотала Ветта, натягивая платье на грудь и пряча от алого взгляда Первого исцелованные накусанные соски. – Я могу идти?
Он покосился на нее, тыльной стороной ладони стряхнул с мокрого лба белую прядь.
– Иди, – небрежно ответил он. – Уговор есть уговор. Ты свободна. Выход там, – он указал пальцем на кованную решетку забора, и та со скрипом покосилась. Полопались с громким треском прутья, открылся широкий лаз, словно его в заборе разворотило взрывом.
– А сердце?! – вскричала Ветта, прижимая руки к груди. – Мне нужно мое! А хрустальное забери!
Первый снова усмехнулся, а щеках его заиграли обаятельные ямочки.
– Вот же оно, – ответил он, демонстрируя Ветте узелок. – Я забрал его, как и обещал.
– А мое?! А как же я?!
– Твое тоже на месте, – ответил Первый. – Живое сердце всегда следует за хозяином.
– А как это – живое? – заинтересовалась Ветта, вспомнив тухлятину в стеклянной банке. – А если сжечь, то?..
Первый молниеносно обернулся к ней, оставив свой узелок.
– Что ты сказала? – не веря своим ушам, произнес он. – Сжечь?.. Что ты сожгла?!
Читать бесплатно другие книги:
