Обещанная Демону Константин Фрес
Второй, избитый, растерзанный, побежденный и подавленный, валялся на полу, еле ворочаясь. Первый больше не обращал на него внимания и не пытался заговорить, чтобы дать выговориться и облегчить душу признаниями и раскаяниями. Он преспокойно копался костях пораженного копьем папаши-Эйбрамсона, пока не отыскал золотой сапог и монокль, который был сделан из его алого рубинового глаза. Тут же скинул деревяшку, служившую ему ступней, Первый приставил золотой сапог к ноге и с удовольствием пошевелил золотыми пальцами. Пристроил монокль в пустую глазницу. Моргнул, обретая зрение, и ослепительно улыбнулся.
Четырнадцатый так и стоял неподвижно, словно пораженный увиденным и своим участием в бое.
– Что за оружие ты мне дал? – промолвила, наконец, Элиза, осторожно спустив с головы кольчужный капюшон. – Что привело меня сюда? Я помню только белую вспышку, и вот я здесь…
– Это копье дало тебе право занять место Четырнадцатого, – заметил Первый. – Чем ты недовольна? Служение нашло тебя, и ты приняла его. Теперь Четырнадцатый – это ты, и всякая нечисть, вроде меня, даже пальцем не имеет права коснуться твоего оружия. Ты любого можешь уничтожить одним взмахом. Это ли не сила?!
Первый чинно поклонился Элизе, паясничая.
– Но я не готова к этому, – со страхом произнесла Элиза. – Я не готова принять Служение!
– Кто в этом мире готов, – проворчал Первый. – Есть ли в мире другая такая же чистая душа? Есть ли кто-то, более достойный?
– Ты отдал ей копье Четырнадцатого! – прохрипел Второй, приподнимаясь на локтях. – Инквизиторское оружие! Но где ты взял его?..
– В своем боку, – грубо ответил Первый. – В отличие от тебя, Четырнадцатый не отказывался от Служения, и его оружие осталось при нем, даже при мертвом. Добрые люди подобрали его и использовали по назначению. Таких мерзавцев, как я, надо убивать, не так ли? Эти слова ты повторял за озверевшей толпой трясущимися от страха губами?
– Но это невозможно, – снова упрямо произнес Второй. – Пока сердце Четырнадцатого бьется в груди нечестивца…
– Оно там больше не бьется, – перебил его Первый.
Раскрылась дверь и в столовую медленно, тяжело ступая, вошел Эрвин, отирая кровь с оцарапанной щеки. В руке его была зажата цепь, на которой, как на поводке, за Эрвином волочились мёртвые тела огромных соболей с остекленевшими глазами.
– Я так и знал, – медленно произнес он, увидев, кто скрывается под личиной Четырнадцатого, – что ты выкинул какую-то опасную гадость. Ты в этой войне не пожалеешь никого!
– Я защитил её более всех нас, – огрызнулся Первый.
Второй меж тем криво усмехнулся, глядя на бывших своих друзей.
– Эрвин, Эрвин, – протянул он насмешливо, рассматривая роскошное одеяние Тринадцатого и его приглашённые чёрные волосы. – Всё такой же красивый и все такой же щеголь! Тебя даже смерть не смогла изменить. Первый вон переломан, как старая кукла. Потерял ногу, глаз... И похоронили его с копьем в боку! А ты гладок и цел.
– Это потому, – с ненависть ответил Эрвин, – что огонь меня принял целиком, вместе с руками и ногами! А трусы, вроде тебя, стояли кругом и зорко следили, чтобы и волоса с моей головы не осталось. Так что закрой свой трусливый рот.
Он шагнул к Элизе и протянул руку к её копью.
– Отдай мне его, – потребовал Эрвин сурово. – Я не хочу, чтобы ты носила его. Я не хочу, чтоб тебе пришлось убивать. Я не хочу подвергать тебя опасности.
– Ты с ума сошёл! – выкрикнул Первый, останавливаясь его руку, протянувшуюся к копью. – Теперь эта вещь священна. Она обрела своего владельца, и таким, как мы, её трогать нельзя. Не то она отправит тебя туда, откуда мы выбрались с таким трудом.
– В преисподнюю, – глухо проговорил Эрвин, отступая от Элизы. – Ты не мог сделать ничего хуже, Первый. Ты решил нас разделить, разлучить?
– В этой войне, – отчетливо произнес Первый, встав лицом к лицу с Эрвином, глядя в его синие холодные глаза, – невозможно остаться в стороне и ничем не пожертвовать. Выбирай, Эрвин, бывший… Инквизитор, – Первый снова усмехнулся. – Потерять свою женщину – или снова принять Служение.
– Что?! – прохрипел Эрвин. От ярости его глаза разгорелись ярко, как звезды в черном небе над полюсом. – Служение?!
– Ты же помнишь, что это такое, – посмеиваясь, ответил Первый, с интересом наблюдая игру эмоций на лице Тринадцатого. – Служение. Помнишь, я вижу! И если я свое имя забыл потому, что на мне часть вины за убийство Четырнадцатого, то ты свое имя позабыл из-за гордыни и стыда. Был выше короля, а стал презренней юродивого нищего… Ну же, Эрвин! Неужто ты на самом деле хотел всего лишь проникнуть в этот мир и жить здесь, всеми отвергнутый и проклятый, довольствуясь тишиной и тенью, в которой можно спрятаться? Неужто месть тебя не влечет, неужто ты – гордый Тринадцатый Инквизитор, – не хочешь заставить мироздание явить справедливость?
– Моя гордость, – выкрикнул Эрвин яростно, – сгорела на костре, под радостные крики толпы! Мне достаточно будет передавить этих тварей! Мироздание было достаточно справедливо, оставив мне мою силу!
– Но разве тебе не нужно, – так же вкрадчиво и жестоко продолжил Первый, – быть равным и достойным любви своей женщины? Мироздание уже дало тебе шанс, сведя с этой женщиной. Смотри на нее, – Первый указал на Элизу. – Невинная девочка приняла Служение, чтобы завершить то, что начали мы. Ее сюда привела справедливость, ослепившая ее. А ты будешь преклонять перед ней колено и драться с ее позволения? Идти вторым за ней? Заглядывать в ее глаза, как верный пес?
– Искуситель, – выдохнул Эрвин с ненавистью. – Служение… я помню, что это такое. Это не только сила, Первый. Это вера и любовь. Любовь к людям и вера в справедливость. Они тоже сгорели на костре.
– Как удобны в этом случае золотые руки и ноги, – посмеиваясь, произнес Первый. – Они не горят. Это был очень странный костер, Эрвин. На нем сгорело все, кроме твоей гордыни и упрямства.
– Если все так, как ты говоришь, то чего сам не возьмешь инквизиторский меч? – съязвил Эрвин.
– Ты забыл? Мои минуты сочтены. Я могу уйти в любой момент. Прямо сейчас. Я не успею даже покаяться во всех своих грехах – да даже вспомнить их все не успею. Я провалюсь в преисподнюю в один миг. От меня толку нет. А ты не связан ничем.
Второй, услышав это, встрепенулся.
– Что ты натворил еще, безумный грешник?! – воскликнул он. – Ты всегда ходил по грани, но всегда отрицал смерть! А теперь говоришь о ней как о неизбежном!
Первый глянул на него с презрением.
– Тебе не понять, трус, – ответил он высокомерно.
– Что?! Что ты натворил?!
– В груди Короля Ротозеев бьется мое сердце, – ответил Первый как можно небрежнее. – Я дал всем шанс. Второй шанс все исправить и снять проклятие. И тебе – в том числе. Не благодари, грешник. Но и не потрать его бездумно.
Второй со сдавленным криком, со слезами на глазах, кинулся к ногами Первого, целуя его башмаки, и тот так же брезгливо оттолкнул его ногой.
– Ты слишком долго унижался, – произнес он. – И, кажется, привык жить на коленях. На самом деле, встать на колени больнее, чем получить копье в бок.
В этот миг с Элизой случилось что-то странное. Ослепительно вспыхнув белым светом, исчезли инквизиторские доспехи, девушка осталась в простом платье, а ладонь ее, сжимающая древко копья, засияла, словно раскаленный металл. Девушка закричала, словно священное оружие причиняло ей нестерпимую боль, и Эрвин рванул на ее крик, протягивая руку к убивающему ее оружию.
– Элиза!!!
Первый повис на его плечах, сбивая с ног, заламывая его руки.
– Копье убьет тебя! – кричал он вырывающемуся Эрвину.
– Но оно убивает ее! – рычал Эрвин, упрямо цепляясь за пол и приближаясь к Элизе.
Но тут встал Второй. С заплаканным лицом, с дрожащими губами.
– Простите, братья, – прошептал он. – Простите мне мое предательство! Увидимся в Свете!
У него не было времени подумать. Он шагнул к корчащейся девушке, положил свою огрубевшую, натруженную мозолистую руку на ее горящие пальцы и с силой разжал их. Вторая его рука легла на древко копья, с шипением, с пламенем на нем сжались его пальцы. Второму хватило сил отнять копье у Элизы. Но затем пламя охватило его всего, целиком, и он исчез, не успев крикнуть.
Он использовал свой шанс.
Элиза свалилась без памяти на пол, и рядом с ней упал перламутровый наконечник священного копья.
Первый и Эрвин, прекратив бороться, разом рванули к девушке. Эрвин поднял ее обмякшее тело на руки, подхватил обожженную ладонь, с трепетом целуя пальчики.
– Да, – выдохнул Первый, вглядываясь в побледневшее личико девушки. – Копье сильно ранило ее, вытянуло много сил. Черт бы побрал этого паршивца, этого Короля!.. Он нашел для хрустального сердца более подходящий футляр! Мы потеряли Четырнадцатого, Эрвин. Обрели, и снова потеряли его.
– Я могу потерять Элизу, – произнес Эрвин, прижимая свое сокровище с груди. – Что мне Четырнадцатый…
Первый поморщился.
– Эрвин, – произнес он. – Ты же знаешь, что надо делать. Ну же, Эрвин!.. Теперь ты не можешь не признать – тебе стоит позабыть о своей гордыне, тебе нужно пойти туда… Алой Дорогой, Эрвин. В Инквизиторий. Не тот, что стоит посередине города мертвым памятником, а туда. В сердце леса. Где еще жив Свет. Тебе придется вспомнить, – Первый оскалился, словно огрызающийся волк, – и придется попросить, гордый Тринадцатый, смиренно попросить помщи у того места, которое ты проклял и отверг!.. Оно поможет. Оно не даст ее сердцу остановиться.
–Я попрошу, – уверенно проговорил Эрвин, понимаясь на ноги, удобнее обнимая Элизу. – Ради нее я проглочу свои обиды и свою гордость и попрошу так громко, как смогу.
***
До Вечного леса Эрвина несли его крылья, но Алую Дорогу он должен был пройти сам.
Зеленый туман качнулся, разогнанный взмахом его черных крыльев, мигнули фонари над еле видной тропой, ответвляющейся от дороги и уходящей под загадочную сень деревьев, в царство вечной осени. Алые листья устилали тропу, словно лужи крови, и Эрвин на миг ощутил себя беспомощным и уязвимым, увидел загадочное голубоватое свечение там, вдалеке, а конце Алой Дороги.
Дыхание святого места опалило его лицо, и он упрямо склонился, закрыл глаза, ступив вперед по алым листьям.
«Я пришел просить помощи не для себя! – подумал Эрвин, адресуя свою безмолвную просьбу приветливо поблескивающему сердцу Инквизитория. – Прошу… пусти. Не смотри на мое проклятье. Я иду не для того, чтобы сквернить. Я прошу помощи!»
Дыхание Инквизитория становилось все горячее, Эрвин жмурился, отворачивался, чувствуя, как печет его руки, как горят его ноги, ступающие по святой земле. В черных крыльях за его спиной загорелись искры, опалило брови.
Ночные верные Охотники ступали вслед за хозяином, скуля и прижимая уши, прячась от губительного дыхания Инквизитория в тени Эрвина.
«Молю, – стучало в висках Эрвина, который страдал и слабел с каждым шагом. – Мне нужно спасти ее! Дай мне дойти… просто дойти! Не прошу о жизни! Дай дойти…»
Жжение становилось нестерпимым. Сквозь опущенные опаленные ресницы Эрвин видел, что лежащая на его руках Элиза все больше и больше бледнеет, а его всего обвивают загорающиеся ленты огня, и он идет Алой Дорогой словно медленно падающая комета. И силы утекали из его тела вместе с рвущимися лепестками пламени.
Эрвин готов был перетерпеть боль, готов был сгореть, но силы оставляли его слишком быстро. И он понял – он не дойдет. Тяжесть тела девушки в руках стала невыносимой, и он упал на колени в алые листья, дрожа всем телом.
«Она умрет здесь, в этих алых листьях», – мелькнуло в его голове, и он выкрикнул с мукой, которая была больше, чем боль от ожогов:
– Дай мне сил дойти! Спасти ее, не меня! Просто дай дойти!! Пожалуйста… я прошу, я умоляю тебя!!
Стоять на коленях больнее, чем страдать от ран… Эрвин проглотил свою гордость, он попросил, произнес покаянные слова вслух, выпустил из своего черного сердца похороненную там правду.
Пламя, алыми лепестками обнимающее его крылья, сверкнуло ярко и золотой звенящей пылью опало к его ногам. Стало тихо, так тихо, что слышно было, как ветер перебирает сухие листья на Алой Дороге, и тяжелое дыхание Эрвина.
Силы вернулись к нему быстро. Больше ничто не сдерживало его, и Эрвин, спешно подхватив Элизу на руки, поднялся и оставшийся путь по алым листьям проделал бегом. И верные Ночные Охотники с громким радостным лаем бежали за ним – и впереди него…
За стеной деревьев было тайное древнее место Инквизиторов, где они залечивали свои раны, порой – очень серьезные, граничащие со смертельными. Мраморная беседка, слишком большая, накрытая огромным куполом – и много небольших бассейнов под ним, наполненных священной водой, плещущейся, как голубой перламутр. Эрвин бежал со всех ног к первому попавшемуся бассейну, скользя обожжёнными ступнями по гладкому холодному мрамору. В священную воду он прыгнул без раздумий, черпнув ладонью густого перламутра и стирая им с лица боль, муку, страшные ожоги. Инквизиторий даровал выздоровление и ему – как и прежде.
Элиза на его руках чуть слышно вздохнула, и Эрвин, набрав в ладонь воду, плеснул в лицо девушке. Вокруг ее обгоревшей ладони суетились яркие золотые рыбки, целуя и залечивая ее раны.
– Милая, – шепнул Эрвин дрожащим от радости голосом, всматриваясь с тревогой в неподвижные черты девушки. – Все прошло, Элиза. Все прошло.
Девушка еще раз вздохнула, раскрывая глаза и с изумлением рассматривая купол над собой и мечущиеся по нему блики, отражающиеся от воды.
– Что со мной было? – спросила она.
– Инквизиторское копье ранило тебя, – ответил Эрвин. Он поднял Элизу из воды, прижал ее к себе, горячо поцеловал, приглаживая ее мокрые волосы. Он успел – от мысли о том, что могло случиться непоправимое, его кидало в жар, словно он все еще горел, и Эрвин сильнее сжимал Элизу, прижимал ее к себе, вслушиваясь в стук ее сердца.
Маги могли вернуть ее в жизни; но на мольбы Проклятого, Демона, магия не ответила бы. Элиза бы истаяла на его руках и ушла бы безвозвратно.
– А сейчас мы где? – шепнула Элиза, обнимая его за плечи, рассматривая шумящий лес за пределами беседки и мелькающие собачьи глаза Ночных Охотников, догоняющих каких-то ночных зверюшек по кустам.
– В Инквизитории, – глухо ответил Эрвин, пряча свое лицо в ее волосах, разглаживая ее тело сквозь мокрую одежду.
– В Инквизитории?! – вскинулась Элиза, испуганно озираясь вокруг. – Но ты… как… как святое место пустило тебя сюда?! Ты же… Тринадцатый Демон! Тебе опасно…
В голосе ее было столько изумления, что Эрвин покраснел от стыда, когда услышал из уст любимой это проклятое слово – Демон…
– Я просил, – глухо ответил Эрвин. – Я просил за тебя, Элиза. Первый раньше часто бывал тут. Он подсказал, как вернуть тебе здоровье.
– Первый?! – Элиза в изумлении отстранила Эрвина, отвела его мокрые волосы со лба, взяла его склоненное лицо в свои ладони и заглянула в его глаза. – Эрвин, ты хочешь сказать, что раньше?..
– Раньше мы были Инквизиторами, – ответил он глухо. – Но очень давно. Сегодня ты напомнила нам об этом. И это спасло тебе жизнь. Я просил – и Инквизиторий согласился спасти тебя. Он услышал меня.
Эрвин смотрел на Элизу прямо, и она видела, как на его щеках медленно заживают ожоги.
– Он мог убить тебя, – произнесла Элиза, вглядываясь в его глаза.
– Немного боли никому не помешает, – криво усмехнулся Эрвин. – Так, по крайней мере, утверждает Первый.
Руки девушки скользнули по его плечам, Элиза прижалась губами к его губам, стирая поцелуями последние раны и боль, и Эрвин со стоном привлек ее к себе, стиснул ее затылок, прижал к себе, упиваясь ее дыханием и ее поцелуями.
– Я спас тебя, – пробормотал он между поцелуями. – Я смог!.. А ты спасла нас обоих…
От тяжелой мокрой одежды избавиться было трудно, голубой перламутр кипел и вспенивался, словно вспыхнувшая страсть вскипятила его ключом. Испуганные рыбки ускользнули из бассейна, мокрые одежды падали на его дно, и два обнаженных тела любовно сплелись, лаская друг друга.
– Эрвин, – шептала Элиза, проводя ноготками красные полосы на его напряженной обнаженной спине. – Мой бесстрашный Демон… мой падший Инквизитор… ты словно черная звезда… Прекрасен… как много в тебе света и любви, Тринадцатый Демон…
Эрвин молчал. Он исступленно целовал девушку, сила и жизнь кипели в его теле, и в мелькании образов в своей памяти он видел и свои прежние сражения, свои раны и свои исцеления – такие же, как сегодня, наполняющие его тело силой и желанием жить. Жить и любить.
Они с Элизой целовались жадно и страстно, словно жить и дышать не могли без этих поцелуев. Священная вода обнимала их горячие тела прохладными объятьями, делая откровенные ласки мягкими и прекрасными.
Эрвин приник жадными губами к обнаженной груди Элизы, лаская языком ее острые соски, и девушка закричала – от его жадности и горячности, от его нежности и от наслаждения, пронзившего ее тело, пролившегося в ее грудь пожаром любви. Широкие ладони Эрвина сжимали талию девушки, Элиза запустила ноготки в его мокрые черные волосы, откинувшись на бортик бассейна и нетерпеливо обнимая мужчину ногами, желая его так, словно без его любви сердце ее остановится.
– Возьми меня! Возьми меня, Эрвин, любимый!
– Моя желанная…
Ее лоно было горячим даже в воде и чувствительным, таким, что даже легкие прикосновения вызывали у девушки тягучие стоны, полные безумного наслаждения. Эрвин ласкал ее, неторопливо и беспощадно, вслушиваясь в ее беспомощный голос, наслаждаясь ее трепетом, ее горячностью, с которой девушка приникала к нему. Даже прохладная вода не в силах остудить ее жаркую кожу, и Эрвин тоже пылал, словно его тело отлито из раскаленного металла.
Элиза вскрикнула, ощутив, как член Эрвина проникает в ее тело вместе с безумным, нереальным удовольствием, и снова застонала от нетерпения, желая еще и еще чувственной откровенной ласки. С первым же движением, с первым толчком перламутровая вода накрыла их с головой, и поэтому Элиза не успела крикнуть. Наслаждение разрывает ее грудь. Они вынырнули, чтобы глотнуть воздуха, и Элиза выдохнула свое первое, быстрое и острое, наслаждение, оторвавшись от губ Эрвина.
– Я люблю тебя! – шепчет она, страстно и горячо целуя Эрвина в плечо и кусая его, нежно и хищно, мстя за безумное, волшебное удовольствие. Толчки его сильного тела укачивали ее, она крепко закрыла глаза и откинулась назад, снова уходя под воду и растворяясь в блаженстве с поцелуем на губах.
Может, это Инквизиторий подарил влюбленным чувственное наслаждение, а может, это разум, почувствовавший близкую смерть, сыграл с ними такую шутку. Да только они занимались любовью яростно и страстно, сходя с ума от наслаждения, которое раз за разом накатывало на них волнами, стирало мысли, страхи, и дарило блаженную эйфорию.
– Я люблю тебя! – выкрикнула Элиза в ночное небо, извиваясь под Эрвином, сходя с ума от очередного оргазма. Мягкие спазмы охватывали ее тело, она билась, словно гибкое сильное животное, и Эрвин укрощал ее своими руками, сдерживал, сжимая ее дрожащие бедра и продолжая свою неумолимую игру.
– Я люблю тебя! – простонала Элиза. Эрвин толкался в ее тело беспощадно, жестко, сильно, укрощая ее волю, даря свою силу, свое желание, пожирающее его, свою страсть и свою любовь. Девушка задрожала, словно душа ее собиралась покинуть ее тело. В груди ее рождалось какое-то совершенно невероятное, ликующее счастье, в животе горячей лозой порастало удовольствие, оплетая каждую частичку ее тела, захватывая девушку целиком, и она кричала в звездное небо, качающееся над куполом Инквизитория, выдыхая свое наслаждение.
– Я люблю тебя, моя драгоценная, – выдохнул Эрвин, дрожа всем телом, прижимаясь к Элизе и вслушиваясь в последние сладкие спазмы ее тела. – Ты – жизнь моя…
Перламутр в их бассейне медленно угасал. Он отдал все свои силы этим двоим, излечив им все раны и смыв всю боль. Эрвин, сжимая Элизу в своих объятьях, чувствовал, как вода вокруг них становится холодной. Нужно было выбираться и идти обратно, прочь из леса. В конце концов, Инквизиторий мог бы и передумать, и перестать быть таким гостеприимным.
«Спасибо, – мысленно проговорил Эрвин, блаженно закрывая глаза и расслабляясь, наслаждаясь передышкой и покоем в звенящей лесной тишине. – Видит магия, я благодарен. Действительно. Но я вернусь. Обещаю – я еще вернусь!»
Глава 18. Осколки Гильдии Ротозеев
Ветта уныло думала, что теперь им с Артуром придется скитаться, влачить жалкое существование и побираться на ярмарках.
Но молодой человек не выглядел угнетенным или хоть сколько-то озабоченным. По всей вероятности, он точно знал, куда идти. Уставшая и напуганная Ветта уныло шла за ним, и вскоре ноги ее принесли туда, откуда все началось – на Старую Дубовую улицу.
Древнее зло рассеялось, под обгоревшими дубами стало светло. Несколько каменных домов, стоящих чуть поодаль от сгоревшего дома ведьмы, на удивление Ветты выглядели жилыми. В окнах теплился свет, сквозь мутные стекла были видны тени движущихся людей, слышались детские голоса и старый, ворчливый – наверняка доброй, но строгой няньки. Ветта замешкалась на лестнице, ведущей к дверям, но Артур, легко взбежавший по ступеням, оглянулся на нее с легким раздражением – чего ты там копаешься?! – и тронул ручку двери своей звездной волшебной палочкой.
Очарование уюта вмиг сползло с дома. Все исчезло – и голоса, и теплый желтый свет в окнах, – и дом предстал перед Веттой серым, тихим, пустым и давно покинутым.
– Что? – спросил Артур, увидев тень разочарования в ее глазах. – Я же должен был защитить свой дом от любопытных и незваных гостей. Мало ли, какие безумцы или храбрецы могли отважиться пойти ограбить дом на Старой Дубовой в магической темноте…
Внутри было холодно и тихо, стены за долгие годы обветшали, отсырели и осыпались, но все же по тихим звукам, по чуть уловимому запаху дыма, Ветта угадала, что тут кто-то есть. Понял это и Артур и недовольно сморщился, как от зубной боли.
– Можно было догадаться, – прорычал он с досадой, – что она притащится именно сюда!..
В большой пустой гостиной, на старом-престаром кресле у огня в камине, безмолвно сидела женщина, которую Ветта ранее считала матерью Артура. Казалось, она сидела так давно, глядя на огонь, совершенно отрешенная от мира, неестественно-спокойная.
– А, вот кто сюда пробрался, – произнес Артур преувеличенно дружелюбным голосом. – Странное ты место выбрала, чтобы спрятаться.
– Раньше ты, как будто, не был против моего присутствия, – сухо и злобно ответила женщина, скользнув взглядом по Ветте. – Я вижу, ты нашел хрустальному сердцу новый футляр?..
В ее голосе прорезались истеричные нотки, она резво подскочила на ноги.
– Почему ей?! – выкрикнула она, ткнув пальцем в сторону притихшей Ветты. – Отчего такая честь?! Я живу рядом с тобой столько времени, я служу тебе верой и правдой, и ты ни разу даже не заикнулся о том, чтобы дать мне – хотя бы на время! – хрустальное сердце! А ей так сразу!..
– Я же не сумасшедший, – посмеиваясь, ответил Артур, глядя, как женщина, которая когда-то была ему близка и дорога, теперь яростно брызжет слюной и стискивает кулаки от бессильной злобы. – Она превратилась всего лишь в хорошенькую дурочку, а ты… я бы никогда тебе его не отдал, не вини бедную девочку в том, что она обошла тебя! С хрустальным сердцем ты стала бы губительнее чумы; страшнее войны. Тебе же в радость мучить людей, смотреть, как они страдают и корчатся. Ты бы влюбила в себя всех окрестных господ, и они поубивали бы друг друга и всех в округе по твоему наущению. Тебя бы это порадовало; а я вот жить в крови по колено не хочу. Когда идет война, – веско и цинично произнес Артур, щуря смеющиеся глаза, – разводится слишком много нищих, и становится некого грабить. Нет, нет, мне это совсем не нравится!
- Какой же подлец и мерзавец! - рыкнула женщина, яростно терзая свое испачканное красивое платье, изо всех сил вцепляясь в роскошную бархатную юбку. - А когда-то говорил, что любишь меня!.. Из-за тебя я не приняла ухаживания Тринадцатого Инквизитора! Я могла бы стать!..
- Никем, дорогая, - насмешливо перебил ее излияния Артур. - Ты не стала бы никем, потому что от Тринадцатого ты отказалась сама, по доброй воле. Вспомни хорошенько; ты стала такая старая, мысли в голове у тебя путаются. Ты отказалась от его ухаживаний, да и меня оставила с носом, и ради кого?.. Ради старого вора, который был так ловок, что первый притащил тебя свою добычу, никчемные золотые побрякушки. А моя добыча тебя тогда не впечатлила. Чего ж ты теперь жалеешь о своем выборе? Ты старая, глупая и злобная шлюха. Зачем мне давать тебе драгоценное сердце?..
- Закрой свой гнилой рот! - выкрикнула трясущаяся от злобы старуха, яростно наставив на Артура свою волшебную палочку. - Не то я превращу тебя!..
- Не сможешь, старая дура, - непочтительно парировал Артур, в свою очередь наставив свою звездную палочку на бывшую союзницу. - Я сильнее тебя. Вот видишь, дура, - грубо рассмеялся он, - даже здесь ты не смогла предугадать, что однажды сила может понадобится тебе, чтобы защититься и бороться за место под солнцем. Ты не привыкла драться; ты привыкла, что тебе все желаемое приносят на блюдечке.
Женщина некоторое время молчала, исступленно глядя на Артура - а затем рассмеялась, все еще не опуская палочку, все еще опасно целя ему в голову.
- Зря ты так думаешь, - сладко заметила она. - Отнять, что мне нравится, у нее, - она небрежно кивнула в сторону Ветты, - я уж точно сумею…
«Ого-го, - подумала Ветта. - Этак и убьют за это сердце! Никакая красота и обаяние не стоят собственной головы!»
- Только попробуй, - рыкнул Артур, тряхнув рукой так, словно откидывает прочь мокрую тяжелую тряпку, и его соперница с воплем отлетела от него прочь, охваченная магической вспышкой. Она шлепнулась на холодный пол, как раненная крыса, и тяжело завозилась, оглушенная ударом. - Здесь я решаю, кто и чего достоин, и кто будет пользоваться артефактом! Знай свое место, старуха! С сегодняшнего дня ты будешь нам прислуживать, да-да, прислуживать! Поэтому поднимайся поживее, да растопи камин пожарче, и приготовь нам завтрак. А завтра сходишь в город, послушаешь, что творится. Нам нужен наперсток; и скоро он объявится у кого-то. Такие вещи не исчезают и не теряются.
- Ты же принес его сегодня, - подозрительно произнесла Ветта. Артур нехотя, через силу, улыбнулся.
- Это была подделка. Просто ювелирное украшение. Ротозеи стоят в очереди на новые души, отпихивая друг друга локтями. Стояли… Словом, они бы уничтожили меня, порвали в клочья, если б я им признался, что отдал его Элизе и потерял. А так был шанс, что Второй его починит… ну, по крайней мере, гнев Ротозеев он принял на себя.
- Ах ты, хитрый ублюдок, - прошептала его поверженная противница. - Уничтожат!.. Кто мог тебя уничтожить? Старый вор, о котором ты отзываешься с таким пренебрежением? Ты профукал общую вещь, общее спасение, и хотел выкрутиться из ситуации?! Как же ты мог предать всех нас, всю Гильдию?!
- Помолчи-ка, - одернул ее Артур. - Я эту вещь не Первому отдал. Я ее отдал на время другому человеку. В моих руках наперсток больше не работал. А другие руки - не ваши, ротозейские и жадные! - могут с него проклятье снять. Он снова может начать приносить удачу. И тогда-а… ах, жаль, вора с нами больше нет! Но ничего. Наперсток себя еще проявит. И тогда он будет наш снова. Мы пошьем себе новые души и разбежимся по-мирному. Это давно надо было сделать, и бежать как можно дальше, и отсюда, и друг от друга, но мы слишком быстро поверили, что Демоны навсегда покинули этот мир.
И тут Артур был абсолютно прав. Наперсточек отыскался очень быстро, и имя его владельца передавалось из уст в уста с дрожащей завистью, ибо отец Элизы, удравший от Ночных Охотников, не нашел ничего умнее, как забиться в самый дурной притон и обыграть половину шулеров города.
Удача была к нему так благосклонна, что на радостях он позабыл обо всем - и то том, что дома его может поджидать Демон, и о том, что с его дочерью торится что-то неладное и непонятное. Ее будущая свадьба больше не интересовала почтенного джентльмена. Он явился домой после загула счастливый и хмельной от радости. Его карманы были полны золотых монет, за пазухой плотным свертком лежали бумажные денежные купюры, а на плече усталый и довольный игрок тащил узел из крепкой скатерти, в котором чего только не было. И бумажники, проигранные вместе с содержимым, и карманные именные часы, и украшения дам, и солидные перстни джентльменов. Даже самые изящные и модные драгоценные булавки для галстуков папаша Элизы не побрезговал забрать у проигравшихся.
Выигранные сокровища вскружили его старую голову. Он был слишком богат и не слишком расточителен; и пусть то, что он выиграл, было лишь небольшой частью сокровищ, которыми он обладал, однако, это досталось ему совсем без труда. И эта легкость совсем свела его с ума.
Рассыпая свою добычу по столу, зарывая руки в монеты, почтенный джентльмен хохотал и представлял, как выиграет и прикарманит весь город, да что там город - весь мир! Мести Демонов, в частности Первого, он почему-то не боялся. Ему казалось, что в любой момент можно будет убежать, скрыться, как он проделал это с Тринадцатым. Ему и в голову не приходило, что перед Тринадцатым за него вступилась дочь, и тот просто не стал его преследовать.
К тому же, у старого джентльмена была недурная волшебная палочка. Он носил ее, пряча под одеждой, так, что только кончик ее ручки, украшенный вспыхивающим алмазом, было видно рядом с цепочкой от часов. Поэтому точно никто не знал, сколько уровней магии на нее было нанизано, за деньги ли или в соответствии с талантами мага. Но сам-то владелец этой палочки твердо был уверен, что она вытянет его из любой передряги, стоит только покрепче ухватиться за ее удобную ручку.
Глава 19. Первый
С утра Элиза проснулась в доме Артура, в роскошной спальне, в широкой постели под пышным балдахином. На прикроватном коврике спала черная псина, одна из Ночных Охотников, что охраняли ее покой.
Эрвина рядом не было, зато где-то за дверями слышалась музыка, задумчивый рассказ гитарных струн. Элиза спешно высвободилась от теплых объятий одеяла, накинула на плечи парчовый шуршащий халат, и, приглаживая волосы, поспешила на звуки музыки.
Но это был не Эрвин; в разгромленной столовой, где вчера состоялся бой, на длинной скамье сидел Первый и что-то наигрывал на гитаре.
Он был непривычно расслаблен, из его черт пропало фанатическое, напряженное выражение, алые глаза не горели зловеще, он даже распустил тугой ворот своей черной одежды. Он хмурил белесые брови, наигрывая красивую мелодию, и Элиза почему-то подумала, что он вспоминает Второго, и жалеет его по-своему. Но никому и ничего по этому поводу не скажет. Гитара в его руках всхлипывала и шептала что-то романтичное и легкое, сам Первый посасывал длинную изящную трубочку с костяным мундштуком, а на столе стояла початая бутыль с красным вином и бокал.
– Ты куришь?! – отчего-то изумилась Элиза. Сама мысль, что Демоны могут быть подвержены порокам точно так же, как люди, здорово удивила ее. Первый насмешливо глянул на нее исподлобья и усмехнулся, показывая крупные красивые зубы.
– Я весь соткан из греха, – ответил он, паясничая по своему обыкновению. – Я всегда курил. Даже когда был слишком молод, и запах табака смешивался с моим запахом, с запахом молока.
Он снова усмехнулся, видимо, сам удивляясь своему несносному характеру.
– А Эрвин где?
– Я же говорил, – нудно произнес Первый. – Когда в нем слишком много силы, ему необходимо избавиться от ее части. Иначе это скажется очень губительно на всех нас… Нас он оставил сторожить тебя, а сам пошел… проветриться.
Элиза присела рядом с Первым, вслушиваясь в его игру.
У Первого при ближайшем рассмотрении оказались очень приятные, спокойные, тонкие черты лица, нос с легкой горбинкой, изящной формы кисти, тонкие запястья. На правой руке поблескивал массивный перстень. Такие надевают обычно главы орденов, используя его в качестве личной печати.
Белоснежная грива волос лежала на его плечах свободно, и Элиза никак не могла отделаться от мысли о том, что она Первого где-то видела. Ей казался знакомым его четкий профиль, тонкие, упрямые, плотно сжатые губы. Даже странно было, что этот тонкий, худощавый молодой человек когда-то был паладином, бесстрашно и одержимо воевал, был неоднократно ранен, но не выпустил меч из рук.
Эрвин – другое дело. Он огромен и силен, его надежность непоколебима, как скала. В его руках силы столько, что, казалось, он и быку может шею переломить. Но эта сила спокойная и уверенная. Она не горит фанатично и одержимо, как сила Первого.
– Ты кажешься мне знакомым, – осторожно произнесла Элиза. Первый не ответил, усмехнулся, качнув лохматой головой. – Ты, наверное, был знатным человеком?
– Я ублюдок, – ответил Первый, зажав мундштук своей трубки в зубах. – Бастард. К тому же порченный,– он внимательно глянул на Элизу алыми глазами. – Меня в свое время прятали от солнца и от людей. Конечно, кое-какой титул мне полагался, как и замки, земли, но это все не заменит уважения и любви.
– Но потом, – произнесла Элиза, отчего-то воспротивившись пренебрежительным словам Первого о самом себе, – когда ты стал Инквизитором… люди уважали и боялись тебя, ведь так? Я слышала, сам Король целовал Инквизиторам руки?
Первый удивленно глянул на Элизу – и внезапно расхохотался, чуть не потеряв свою трубку.
– Это точно, – отсмеявшись, ответил Первый. – Целовал. Король в те времена был… – Первый помотал головой, закусив тонкие губы. – Как же мягко сказать-то… гордый. Очень гордый. Даже в Эрвине нет и не было столько гордыни, как в Короле. А ведь Эрвин носил инквизиторские доспехи! У Короля, как и у любого аристократа, был нелюбимый бастард… ненужный. И тоже гордый сверх меры, совсем, как его папаша!
– Эрвин?!
– Да что ты. Эрвин человек приличный, знатный, законнорождённый. Я говорю о другом юноше. Об очень строптивом, гордом молодом человеке, который не понимал, что любовь не купишь и не завоюешь ничем. И нелюбовь не переломишь, как прут об колено. Отец не обращал на него внимания – что ж, значит, надо было его заставить. Проще всего снискать уважение и страх, став Инквизитором.
– Ты?! – удивилась Элиза. – Ты королевский бастард?! Ты пошел в Инквизиторы, чтобы обратить на себя внимание Короля?!
Первый не ответил. Он выудил откуда-то из кармана золотой соверен и щелчком пальца послал его прямо в ладони Элизе. Девушка схватила монету, поднесла к глазам. Да, вот откуда ей известен чеканный профиль Первого! Очень похож на старого Короля, очень…
– Да. Я.
– Тот, кто вчера не смотрел на меня и не признавал, – холодно произнес Первый, – сегодня униженно вставал передо мной на колени и целовал руку, когда я проходил мимо. Это было даже забавно – нетерпеливо отнимать у него руку и делать вид, что я оказываю ему величайшую честь, позволяя коснуться себя. Какая забавная игра... Гордыня нашептала мне, как стать выше Короля, и я стал. Поэтому Демоном я наказывал именно гордецов, – Первый снова засмеялся. Ему показалось забавным такое стечение обстоятельств.
– Но это того не стоило, – заметила Элиза дрожащим голосом, указав на отсеченный палец Первого, на его золотую ступню.
Он беспечно пожал плечами.
– В этом мире ради ничего не стоящих вещей совершаются самые безумные и великие поступки, – ответил он задумчиво. – Но тогда это было важно для меня. Я знал, что теперь Король помнит обо мне. Он теперь посылал мне вежливые и смиренные просьбы, если нужно было покарать чернокнижников и некромантов.
– И ты помогал?
– Конечно. Это ведь было мое призвание. Я не мог отказать… Точнее, я мог, как человек и как неблагодарный, злопамятный сын – мог. Но кроме уважения и почтения Короля я получил еще одну вещь – Служение. Можно отказать Королю, но отказать Служению невозможно.
– Ты был главой ордена Инквизиторов? – продолжала допытываться Элиза.
– Да, – нехотя признался Первый. – Иначе, по-твоему, откуда этот титул – Первый? Первый среди равных.
– Ты вспомнил?
Первый не ответил, глянул на Элизу исподлобья, продолжая наигрывать мелодию на своей гитаре.
– Отчего же тогда Эрвин так ведет себя с тобой, если…
Первый прижал струны пальцами, зажмурил алые глаза словно от сильной боли.
– Я же сказал, – почти выкрикнул он. – Я виноват! Из-за меня погиб Четырнадцатый! И я больше не глава ордена, я Проклятый. Я никто. Отчего бы Эрвину не желать двинуть мне кулаком в зубы?
– Разве Инквизиторы не погибали прежде? – продолжала Элиза, коварно пользуясь моментом. – Ты сам тому подтверждение. На тебе места живого нет. Отчего же тогда гибель Четырнадцатого была такой трагедией?
– Потому что, – быстро и зло ответил Первый, – вместе с ним погиб и весь орден. Я погубил его, когда повел Инквизиторов мстить людям, разве не ясно? Инквизиторы были мне братьями, которых я никогда не имел. Тот же Эрвин поддержал меня и отрекся от Служения, не пожелав больше защищать коварных и подлых людей. Но я погубил их всех. Всех Инквизиторов. Кто-то предал нас. Кто-то стал Демоном, и потом терзал людей, являясь по призыву и творя зло. Я погубил не только их тела, но и души. Как обычно, попробовал переломить через колено то, что не сломать…
– Почему же он так дорог был тебе, этот Четырнадцатый?
– Он? – переспросил Первый. – А я сказал, что это был он?
– Женщина?!
– Ради чего еще, кроме женщины, можно продать свою душу дьяволу? Перламутровое белое копье носила женщина. Поэтому и ты смогла взять его, - Первый снова глянул на Элизу. - Ты очень вовремя появилась. Раньше Эрвин не понимал меня, не понимал, как можно потерять все ради женщины. Он раньше не пробовал любви, не понимал всей сладости Предназначенности. Не дышал одним дыханием с женщиной. Не делил постель и жизнь. Теперь понял. Теперь он за тебя боится, и, возможно, благодаря тебе я получу его прощение.
Глава 20. Я иду искать...
Мирные посиделки и беседа по душам очень скоро закончились. Их прервал вернувшийся Эрвин.
Вид у него был не очень; красивая одежда его была изорвана, словно он в охапке держал какого-то хищного зверя, и тот своими когтями распустил на тонкие ленточки его кожаный сюртук, разодрал искусную вышивку и покрошил сапфиры. Элиза в ужасе вскрикнула и зажала ладонями рот. Прежде Эрвин никогда не появлялся перед ней в таком виде, и что-то подсказывало ей, что прежде он и не охотился на таких серьезных противников.
– Кажется, ты потратил больше, чем нужно, – хихикнул въедливый Первый, склоняясь над своей гитарой и скрывая улыбку. На щеке Эрвина были свежие раны, сочащиеся кровью, и он, глухо ругаясь, затирал их ладонью, туша магией боль. – Увлекся?
Первый снова засмеялся, исполняя какой-то особо трудный пассаж, словно речь идет не о тяжелой опасной стычке, а о чем-то несерьезном, забавном и легком, как солнечное утро.
– Я поймал несколько Ротозеев, – ответил Эрвин глухо, и гитарные струны смолкли под пальцами удивленного Первого. – Я потолковал с ними немного, и они рассказали мне, куда они направляются и зачем.
Каким образом Эрвин толковал с Ротозеями, объяснять было не нужно. Его черная сорочка была изодрана в лоскуты и покрыта более темными липкими пятнами. На груди, видной в прореху, были видны рваные раны, которые Эрвин спешно залечивал, прикрывая их от испуганной Элизы.
– Они? – уточнил Первый. Его тонкие ноздри хищно дрогнули, он снова улыбнулся сияющей, прекрасной улыбкой, от которой Элизу бросило в жар – так ужасна и яростна была эта улыбка.
– Да, – глухо подтвердил Эрвин, стирая с лица остатки боли и крови. – Они. Их много. Мы уничтожили верхушку, и то не всю. А те, кто промышлял убийствами, разбоем, не брезгуя никакими мерзостями, и за небольшую плату готов был купить у Короля Разгильдяев новую душу, чтобы навсегда спрятаться от нас и жить в свое удовольствие еще века, остались живы. И сегодня Король кинул им клич. Они идут со всех сторон города, из домов на пушке леса, отовсюду, как серые крысы, – Эрвин перевел взгляд сияющих волшебной синевой глаз на Элизу, замершую от страха. – Они идут за мизинцем Первого. Они идут в твой дом, Элиза. За твоим отцом.
Первый пожал плечами, снова склонился над гитарой.
– Но Эрвин, – заплетающимся от страха языком промолвила Элиза. – Его нужно спасти! Он ни в чем, ни в чем не виноват, а они его убьют! Ты же знаешь, что это за люди!
– Теперь уже виноват, коль скоро они нашли его, – беспечно ответил Первый, все так же беспечно перебирая струны. – Он пользовался наперстком – вот почему они его нашли. Мой порок, моя сила проросли в нем и пометили его. Ротозеи найдут его всюду, по звериному соболиному запаху, по темной магии, которая теперь сочится из него. И теперь у него два пути: либо примкнуть к Ротозеям, став одним их них и вернуть наперсток Королю, либо… либо сопротивляться и погибнуть.
– Нет, нет, нет! – выкрикнула Элиза. – Я не позволю! Нет!
– А что ты сделаешь? – насмешливо поинтересовался Эрвин, небрежно отряхивая с плеч разрывы. Черная клубящаяся магия спешно зашивала прорехи на его одежде, стирая все воспоминания о жестокой схватке. – Нас двое. Всего двое. А Ротозеев – полчища. Тот, кого я поймал, сказал, что самая сильная волшебная палочка не сможет их разогнать. Твое копье было бы кстати, и, вероятно, тебе удалось бы разогнать большую часть нечисти, но ты не можешь его взять. Даже если сильно захочешь. Оно убьет тебя единственным прикосновением, и ты ничем не поможешь своему отцу.
– А твоя? – резко спросила Элиза, глядя Эрвину прямо в глаза. – Твоя сандаловая палочка Инквизитора помогла бы?
Эрвин ничего не ответил, лишь лицо его побледнело.
– Ты не сделаешь этого, – произнес он, – ты не станешь этого делать. Это слишком рискованно.
– Ты подарил ей инквизиторскую палочку? – вежливо уточнил Первый. – Отличная идея. Просто блестящая.
–Я хотел, чтобы она была в безопасности! – прокричал Эрвин яростно, сжав кулаки. – Это моя женщина, черт тебя подери, и я хочу, чтобы у нее было чем защититься от негодяев! И я не хочу, чтобы она ввязывалась в драки, в которых и у опытных сильных магов есть все шансы погибнуть!
– А! – многозначительно протянул Первый. – Но все равно, довольно странное желание – защитить свою женщину.
– Ты же понимаешь, о чем я говорю! – с мукой выкрикнул Эрвин. – Кто, как не ты, должен это понять?!
Читать бесплатно другие книги:
