Остров забвения Хилл Сьюзен

Шестьдесят

Было десять минут восьмого утра, но констебль собирался в Лондон к двенадцати.

— Последние новости, Саймон. Миссис Стилл официально объявлена погибшей в пожаре… Унее не было шансов. Она закрыла и заперла все двери и окна после того, как натерпелась страха из-за ночных шорохов, так что сперва она потеряла сознание из-за дыма, а огонь распространился уже достаточно быстро. Дом почти полностью уничтожен. Унас в больнице Барри Гроув — ему прооперировали ногу и лодыжку после перелома, так что пока мы не можем поговорить с ним, но там всегда кто-то караулит, пока медики не дали зеленый свет. Мы знаем, что это был он, он весь в следах жидкости для розжига, и на его ботинках осталась земля с клумбы под окнами миссис Стилл. Но более важно то, что он известный пироман — он уже садился за это в тюрьму несколько лет назад, когда жил в Бевхэме. Кого мы действительно хотим найти, так это человека, который его подбил на это, — а такой точно был. Он устроил до этого кучу пожаров, но ни разу — в жилых районах или рядом с людьми. Это необычно. Так что это либо кульминация после множества тренировок, либо кто-то знал, чем он занимается, и заплатил ему. Он в плохом состоянии, так что, полагаю, он расколется на допросе.

— Это Рассон.

— Нам просто нужно это доказать. Кстати, я прочел твои отчеты — ты очень близко подобрался с этими записями с камер — хорошая работа, суперинтендант. Иты точно продвинешься еще дальше, как только проанализируют все материалы с регистраторов, но, серьезно, ты действительно должен сейчас этим заниматься? Мне так не кажется. Ведь что бы ты ни нашел в качестве доказательства, что это действительно Ли Рассон выходил из Аделаид Роуд Парк вместе с девушкой, которая скорее всего является Кимберли Стилл, мы оба знаем, что без живых свидетелей и без признания Прокурорскую службу все равно не убедить снова открыть это дело и провести еще один суд над Рассоном. Но если он заставил этого Барри Гроува поджечь дом миссис Стилл и он назовет его имя, то так мы его точно возьмем.

— А если нет?

— Мы уже сделали этот шаг. Ядумаю, скорее всего, назовет.

— Согласен.

— Значит, какой наш следующий шаг? Разумеется, мы не можем обвинить Рассона в поджоге, и никакого бумажного следа мы тоже не найдем. Гроува осудят в любом случае — почти точно за преднамеренное убийство, но он может отделаться и простым, если заявит, что не знал про людей в доме. Мол, его обманули, что там в это время никого нет, что дом пустой и так далее. Не важно.

— Я думаю, он запоет. Что ему терять?

— Мы начали заново расследовать это дело, потому что несчастная миссис Стилл никак не могла смириться. Но она мертва. Она хотела правосудия для своей дочери, доказательств, что это Рассон убил ее, хотела найти ее тело. Этого хотели и мы — расследование завершено, дело закрыто. Но Рассон отбывает пожизненное. Если его осудят за поджог и убийство миссис Стилл, он точно не выйдет из тюрьмы живым.

— Тогда зачем привлекать его еще и за это? Да, ты прав. Но мне все равно это не нравится.

— Мне тоже, но полицейский ресурс конечен. Если бы он до сих пор был на свободе, мы бы, конечно, гонялись за ним. Если этот парень в больнице хотя бы вполголоса прохрипит имя Рассона, ты вернешься туда, и в этот раз уже под запись, и в присутствии его адвоката, снова спросишь его про Кимберли.

— Рассон не заговорит, — сказал Саймон. — Никогда. Зачем ему?

— Да, это чертовски неприятно. Японимаю. Ты был так близок.

Он позвонил Монро, когда позже этим утром выходил из здания.

— Мы не можем продолжать.

— Но, послушайте…

— Мы знаем, что это тот человек, у нас есть машина, и мы уверены, что он находился в нужное время на месте преступления, но это не сработает. Королевская прокурорская служба не примет это как железное основание и веское доказательство для того, чтобы рекомендовать назначение нового суда, а, как ты знаешь, одного и того же человека нельзя судить за одно преступление дважды, только если нет «неоспоримых новых доказательств». Это тупик. Но ты проделала замечательную работу, и большое спасибо тебе за помощь.

— О.

— Понимаю — незаконченные дела. Нужно привыкать к ним. Извини. Это чертовски неприятно.

— Да. Ну, в любом случае я рада, что смогла помочь.

Саймон услышал холодок в ее голосе и понимал ее разочарование. Сейчас ей кажется, что она напрасно потратила время. Но со многих других точек зрения это не так. Как сказал констебль, они подобрались очень близко. Атеперь пироман может заговорить, и они свяжут его с Ли Рассоном. Аможет, и нет.

А еще был остров. Еще одно незаконченное дело, и местная полиция тоже не сможет завершить это расследование, пока существует хоть малейшая возможность, что они когда-нибудь на что-нибудь наткнутся. Таким образом, оно станет еще одним холодным делом.

Внезапно он почувствовал опустошение. Унего заболело плечо. Через пару дней ему поставят новый, постоянный протез. Его бионическую руку. Робби захочет посмотреть на нее в действии, протестировать: «Подними булавку. Атеперь возьми эту кружку и не урони ее. Атеперь помаши мне. Атеперь покрути рукой».

Он улыбнулся. Вернется ли он когда-нибудь на остров? Наверное, нет. Некоторые вещи лучше оставить позади.

Кирсти позвонила ему в одиннадцать часов тем же вечером.

— Не слишком поздно? Ты еще не спишь, Саймон?

— Раньше полуночи — никогда, но я удивлен, что ты еще не в постели. Ты в порядке?

— Да, более или менее — не очень хорошо спится, когда у тебя по ребрам бегают маленькие ножки, а еще у Робби кошмары.

— Ну, приятно тебя услышать. Бедный Робби. Моя мама открывала окно и выбрасывала кошмары туда. Иговорила, что они теперь скачут по небу.

— Здорово придумано! Япопробую. Слушай, я просто хотела поделиться с тобой новостями.

— О Йене?

— Ну, конечно, как только все узнали, что он повесился, у всех возникли собственные теории, но никто не знает наверняка про него с Сэнди — Лорна ничего не говорила, а теперь вообще уехала.

— Насовсем?

— Ну да… Ей никогда здесь особо не нравилось, и она не может управлять пабом и магазином в одиночку. Паб закрыт. Есть идея управлять магазином на общественных началах — потому что искать кого-нибудь нового слишком долго, если это вообще удастся.

— Почему бы и не общественный паб?

— Может быть. Но это гораздо более сложное предприятие. Посмотрим. Но я хотела сказать про Сэнди. Все знают.

— Как это, мать твою, случилось? Кто рассказал? — Он не мог себе представить, чтобы кто-то из официально задействованных лиц сболтнул что-нибудь с кондачка.

Кирсти вздохнула.

— Письма. Пришло что-то очень официальное на вид, адресованное «Александру Майклу Мердоку».

— Гордон.

— Он сказал, что ему пришлось вскрыть его, чтобы узнать обратный адрес. Сначала он спрашивал, не знает ли кто, был ли у Сэнди брат или, может быть, даже муж. Но оказалось, что это было что-то медицинское — так что все сразу стало понятно.

— И он рассказал всем.

Кирсти молчала.

— Возможно, его за это стоило бы привлечь, — через несколько секунд сказал Саймон.

— О, нет, ты же не станешь, Саймон…

— Я не стану, нет. Меня за пару-тройку вещей тоже можно привлечь.

— Да.

— И как люди это восприняли?

— После первоначального шока… не так плохо. Это маленький замкнутый на себе остров. Сэнди стала его частью, а это удается немногим чужакам. Ее любили. Она даже приобрела определенный вес. Наверное, нужно говорить «он», но я не могу… Яне могу думать о Сэнди как о мужчине, просто не могу… Печально, что она так и не смогла рассказать обо всем нам.

— Да, это грустно, но я не стал бы переживать об этом. Жизнь продолжается. Жизнь берет свое.

— Так и есть. Это тяжело, но мы вынуждены мириться с некоторыми вещами. Мне надо идти, Робби снова кричит, а он хочет видеть только меня, когда у нег эти сны.

— Не забудь — выброси их в окно. Береги себя и своего мальчика, Кирсти.

— Мальчиков. Мне пришлось съездить на УЗИ, потому что им показалось, что могут быть какие-то проблемы. Проблем нет, но снимки показали еще одного мальчика.

— Тогда своих трех мальчиков.

Он улыбался про себя, прибираясь перед тем, как лечь спать. Три мальчика. УКирсти могло бы быть и тринадцать, и она бы спокойно справилась. Так делают все на Тарансуэе — принимают все как есть и со всем справляются, потому что жизнь слишком насыщенна, чтобы делать что-нибудь иное. Они знали Сэнди женщиной, и ею она и останется в их памяти — до тех пор, пока эта память сохранится. Аесли бы она осталась жива? Что же, Кирсти была права — постепенно они бы приняли его и смирились. Идаже если для кого-то это оказалось бы непросто, они бы молча справились и с этим. Но в этот момент он задумался: люди часто не понимают, что, если для кого-то что-то непросто, что, если кому-то требуется время чему-то научиться, это не свидетельствует о неодобрении или страхе. Это свидетельствует только о том, что, как и во многих других делах, человеку просто требуется время.

Барри Гроув проснулся и увидел двух полицейских у своей постели, а также свою ногу, которая была подвешена в воздухе и держалась на каких-то ремнях. Сейчас у него ничего не болело, но он помнил, как болело до этого, и знал, что заболит снова. Итогда они снова дадут ему эту штуку, которая отправляет мозги в волшебную страну. Ему нужно со всем разобраться, прежде чем это случится.

— Я могу что-нибудь попить?

Один из них налил ему стакан воды. Молодой. Был еще постарше, толстый, и он, видимо, будет суровым. Но это не важно. Он попил. Апотом сказал:

— Я хочу вам обо всем рассказать.

— Хорошо, — сказал толстый.

Барри Гроув залился соловьем.

Шестьдесят один

— Как ощущения? — спросила Кэт. Они сидели на веранде паба в саду под обогревателем, где решили выпить по бокалу вина, прежде чем пойти внутрь и поесть. Это был тихий субботний вечер — слишком поздний, чтобы присесть после дневной прогулки, и слишком ранний, чтобы приехать из города ужинать. Она не видела Саймона почти месяц, хотя они постоянно созванивались и обменивались сообщениями: она пыталась освоиться на новой работе — в начавшей свою деятельность Индивидуальной медицинской программе, а Саймон сначала уезжал, а потом с головой окунулся в полноценный рабочий режим.

— Хорошо. — Он поднял свой бокал за ножку, несколько раз прокрутил, поставил на место, подвигал туда и обратно.

— Булавку поднять можешь?

— Я не пробовал, но скорее всего. На самом деле она потрясающая. Иподошла идеально.

— Протезы совершенствуются очень быстро — возможно, это единственная вещь, за которую нам стоит благодарить международные конфликты.

— Хм-м-м.

— В Эскот Курт почти завершился процесс перестройки, и папина квартира будет готова одной из первых. Он уже начинает заказывать цветовые схемы и каталоги с мебелью.

— Он этим не занимался никогда в жизни.

— Всегда оставлял женщинам. Это просто другой человек.

— Ты сама-то в это веришь?

— Кирон сказал то же самое.

Они разговаривали, пока солнце медленно ползло по саду: о его и ее работе, о планах Сэма снять квартиру вместе с медсестрой и младшим врачом из больницы.

— Он радуется как дитя, Сай. Ему нравится больница, нравится работа, нравится чувство товарищества среди санитаров, нравится его независимость… Но он не может оставаться там вечно.

— Не останется. Постепенно он разглядит свое истинное будущее — и я не буду ручаться за то, на что в итоге падет его выбор, но сейчас он не просиживает штаны дома и не тратит свое время на то, чтобы бесцельно бродить по земному шару с рюкзаком за плечами. Чему тут не радоваться?

— И Кирон счастлив — к Рождеству я останусь дома одна, полностью в его распоряжении.

— Плюс Феликс, плюс Ханна — она же время от времени приезжает, плюс Вуки, плюс Мефисто.

— На самом деле я немножко волнуюсь за Мефисто. Он сам не свой. Спит большую часть времени и не пропадает по полночи, как раньше.

— Ему — сколько? Восемнадцать?

— Да. — Она передернула плечами. — Пойдем внутрь и поедим.

За рыбной закуской он рассказал ей о Кимберли Стилл, ее матери, Ли Рассоне. Но не об острове, не о Сэнди Мердок и Йене. Не о посетившем его чувстве, что он больше не хочет туда возвращаться.

Телячья печень и семга на гриле.

Кэт хотела спросить его про Рэйчел, но не спросила.

— В галерее спрашивают, достаточно ли у меня материала для еще одной выставки, — сказал он.

— И как, достаточно?

— Наверное. Но я бы хотел сделать побольше портретов. Ябы с большим удовольствием порисовал Феликса.

— Почему Феликса?

Саймон рассмеялся.

— Потому что у него такое необыкновенное, интересное лицо. Телячья печень не такая вкусная, как делали у Дино.

— Ностальгия — признак старости.

— Но она все равно чертовски хороша. Увас с Кироном все хорошо?

У них так было всегда: ни к чему не обязывающая болтовня, а потом небольшой выпад. Схема работала.

— Нормально. Ты уже спрашивал. Слушай — так, как было, уже никогда не будет, братишка. Один раз в год сады цветут, и моим одним разом был Крис. Но я не могу всегда оставаться одна, я люблю Кирона, он хороший человек, он фантастически ладит с детьми, и нам с ним хорошо. Да, были сложности с папой, но при каком раскладе их не было бы? Яне собиралась выходить замуж повторно — не стремилась к этому и не ожидала, но я очень рада, что он появился на моем пути. Ты же нормально к этому относишься, правда?

— К тому, что он — это он, или к тому, что он — мой начальник?

— И то и то.

— Ко второму быстро привык — так что все нормально. На самом деле даже лучше, чем я ожидал. Он сам по себе — тоже нормальный… Тут я согласен с тобой. Нет, я всем полностью доволен. Никогда бы не подумал, но это так.

Он посмотрел на нее прямым, предостерегающим взглядом. «Не спрашивай, — говорил он. — Не спрашивай».

Она не стала спрашивать.

Он подбросил ее до дома, и там горел свет, но заходить он не стал. Просто подождал, пока Кэт добежит до двери, быстро ему помашет и закроет ее за собой.

Дом. Вего квартале было тихо, фонари отбрасывали свои желтовато-рыжие кружочки света на мостовую. Свет горел в окнах за занавесками или у дверей служителей собора и других работников, которые здесь жили, и они выделялись редкими огоньками среди темных офисов.

На улице не было ни души.

Он припарковался и пошел обратно, чтобы пешком прогуляться до дома. Было холодно. Он посмотрел — как он всегда смотрел — на башню и нефы собора Святого Михаила. Он много раз пытался нарисовать его, но всегда сдавался. Ему не нужны были интерпретации или какие-то копии. Он был равен себе и совершенен, и он больше никогда не будет пытаться. Но внезапно он вспомнил лицо очень старого, сгорбленного мужчины, которого он увидел несколько дней назад, когда тот входил в западные ворота: вневременное, но при этом очень индивидуальное лицо, которое мог бы нарисовать Дюрер. Он тогда подумал про себя, что надо понаблюдать за ним и как-нибудь попросить присесть и попозировать для наброска. Он больше привык рисовать существ или объекты, у которых ему не требовалось спрашивать разрешения. Это было новое направление, и он чувствовал, как в нем поднимается, будто покалывая его изнутри, знакомое возбуждение.

Он взбежал вверх по лестнице, перескакивая через ступеньки. Открыл дверь в квартиру. Включил свет и сначала просто смотрел. На белый диван и стулья, на дубовые доски пола, на белые стены, на огромное окно без штор с видом на весь квартал, на картины, на высокие заставленные книгами полки. Он улыбнулся, почувствовав удовлетворение.

Он вошел внутрь. Дом.

Он закрыл дверь.