Остров забвения Хилл Сьюзен

Тридцать

— Саймон?

— Да.

— Господи, у тебя появился сигнал — или ты уехал с острова?

— Кто это? Очень плохо слышно — сигнал слабый.

— Кирон.

— Так лучше. Извини. Доброе утро, констебль.

— Думаю, можно обойтись без этого, мы не на службе. Как ты?

— Нормально. Оказался в центре истории, которая вначале была просто печальной, но вполне обыденной, а в итоге стала гораздо более печальной и совсем не обыденной. Авесьма интересной.

— Я звоню спросить, как у тебя продвигается с этими файлами по Кимберли Стилл. Тут на этом фронте ситуация начинает накаляться.

— Боюсь, я не очень много успел сделать… Вот это, другое дело меня отвлекло, плюс со мной еще был Сэм, как ты, наверное, знаешь…

— Он сейчас там?

— Нет. Уехал два дня назад.

— Куда?

— Я думал, к вам. Нет?

— Ну, с утра его не было.

— Черт. Только не говори ничего сестре.

— Больно нужно. Наверное, решил выбрать маршрут поживописнее. Есть ли у тебя возможность глянуть файлы в ближайшее время? Будет полезно узнать, что ты об этом думаешь, может, всплывет какая-нибудь несостыковка или что-то подозрительное.

— Я посмотрю. Здесь я особо ничего больше сделать не могу. Япоговорил со всеми на острове и зашел в тупик.

Он приготовил себе свежую макрель с пюре и консервированным горошком: свежие овощи сейчас были в дефиците. Пока рыба запекалась, он сел за стол с бокалом мальбека и попытался обдумать все, что сам помнил о Сэнди. То, что она на самом деле оказалась «им», причем совершенно полноценным «им», удивило его так же, как, казалось, удивило и Йена в пабе. Сэнди никогда особо не наряжалась, но, когда она приходила на кейли, она танцевала как женщина, выглядела и была одета как женщина, и это смотрелось весьма убедительно. Сейчас Саймон пытался ее себе представить. Она никогда не носила макияж, но то же самое можно было сказать почти про всех жительниц острова. Ее светлые волосы казались суховатыми, но не очевидно пережженными. Она была высокой, но не слишком, и он не мог припомнить никакие особенные ее манеры, которые выдавали бы ее принадлежность к тому или иному полу. Но, с другой стороны, ты видел то, что ожидал увидеть. Какие у нее были черты? Единственным образом, который он мог отыскать в своей памяти, было ее мертвое тело на пляже, а потом на столе патологоанатома.

Он смотрел на нее и видел Сэнди, которую помнил. Да. Она. Черты были… Какие? Невыразительные? Он не заметил на лице или на теле растительности, нехарактерной для женщин, но когда упомянул об этом, доктор сказал, что в крови обнаружены следы эстрогена, то есть Сэнди принимала женские гормоны. Больше ничего.

Единственное, что у него было, — это имя. Сэнди Мердок. Как Александр? Александра? Имя могло быть полностью выдуманное. Унее был легкий шотландский акцент, но появился ли он оттого, что она жила на острове, или потому, что она была из Шотландии?

Ему абсолютно не с чем было работать.

Он вытащил картошку из кипящей воды. Со дня на день должен приехать инспектор из полиции Шотландии и забрать у него дело. Уних имелись ресурсы, чтобы разузнать о Сэнди побольше, но это будет непросто. Икогда разузнают, окажутся ли они ближе к выяснению того, кто убил Сэнди и почему? Он передаст им все, что ему удалось узнать, то есть какие-то крупицы информации, и они дальше будут работать с этим сами, и он к этому совершенно нормально относился, не считая того, что ему нравилась Сэнди, — то, что он успел узнать о ней. Иузнать, что с ней случилось, казалось скорее личным, а не профессиональным интересом.

После еды он вернулся к архивным файлам по Кимберли Стилл, которые прислал ему Кирон и на которые он едва взглянул. Все было отсканировано и собрано воедино, но когда он открыл документы, то понял, что их изучение займет у него много часов. Он освободил голову от всего, связанного с убийством Сэнди Мердок, заварил себе свежего кофе и принялся за дело.

Спать он в итоге пошел в три часа ночи, и то только потому, что у него заболели глаза от долгого чтения с экрана. Он все еще размышлял о подробностях дела, когда засыпал, и в тот момент, когда проснулся — от порывов ветра и ливня, бьющих в окна коттеджа, — его голову снова заполнили те же мысли.

Ему нужно было вернуться за компьютер, но он почувствовал, что его рука болит сильнее, чем обычно. Он позавтракал, сделал двадцатиминутный комплекс сложных упражнений, который сам разработал для совсем плохих дней, принял обезболивающее и прочел входящие сообщения и новости. Уже через месяц он приедет в клинику, чтобы получить постоянный протез: новая рука будет крепиться к остатку кости. Ему сказали, что, когда она начнет полноценно функционировать, возможности сильно расширятся, а различия между ней и его прежней, настоящей рукой станут совсем незаметны. Он воздержался от комментариев, но улыбнулся при мысли о том, как снова приедет на Тарансуэй и покажет свою бионическую руку и ее магические свойства юному Робби.

Ветер завывал, как привидение. Сегодня паромов не будет ни в ту, ни в другую сторону, но у него было еще много запасов. Сейчас к тому же у него ловил Интернет, тем более файлы по делу Кимберли Стилл он уже скачал.

Джон Уилкинс, который был старшим офицером расследования, когда девушка пропала, ушел на пенсию и переехал в Испанию. Чем внимательнее он читал его отчеты, тем более не по себе становилось Серрэйлеру. Да, многие кусочки головоломки довольно быстро встали на свои места, но у него вскоре сложилось впечатление, что Уилкинс придерживался мнения о том, что скоро Кимберли объявится сама, слишком долго. Да, она была молодой девушкой двадцати пяти лет, и часы, по идее, тикали не так быстро, как если бы речь шла о ребенке. Втаких случаях промежуток времени, в который ребенок еще может быть жив, значительно меньше, и сосредотачиваются на нем гораздо сильнее. После сорока восьми часов вероятность найти ребенка живым начинает стремительно падать, в первую очередь потому, что дети редко исчезают по своей воле. Кимберли вполне могла это сделать.

Сначала поиски сосредоточили в ближайших районах от ее работы — компании «СК Бирингс» — и дома. Но потом старший офицер расследования отправил патрули за пределы Лаффертона, во все близлежащие деревни и пригороды, куда она потенциально могла отправиться — или куда ее могли отвезти. Еще у него, очевидно, была страсть к листовкам — он распространил их в стольких районах, что, кажется, ни один житель Лаффертона не остался без них. Другие офисные здания, прилегающие к «СК Бирингс», обыскали и там тоже раздали листовки.

Пока читал, он время от времени что-то чиркал в своем блокноте, лежащем рядом с ним на столе; некоторые записи были подчеркнуты, и их становилось все больше. Подчеркнутые слова, вопросительные знаки и большие буквы расползались по бумаге, как сыпь.

Коллеги с работы.

Ближайшие общественные места.

Камеры наблюдения.

Такси неподалеку.

Машины, а также мотоциклы.

Жених.

Домашняя жизнь.

Соседи.

Другие родственники.

Регулярные вечерние занятия — уроки. Хобби.

Школа.

Колледж по повышению квалификации.

Пробелы в ходе расследования — как совсем небольшие, так и целые дыры — были слишом очевидны. Ивсе это время Уилкинс предполагал, что в принципе они ищут живую девушку, которую кто-то похитил и удерживает или которая, наиболее вероятно, куда-то уехала сама.

Он прервался в полдень и выглянул в окно. Огромные валы стремительно движущихся облаков и дождя летели над местностью, но направление ветра слегка изменилось, так что осадки обрушивались уже не прямо на коттедж.

Когда он вернулся за компьютер, то отмотал немного вперед, чтобы прочитать уже не полицейские, а газетные сообщения, и прежде всего местные, в которых содержались интервью с друзьями, коллегами и членами семьи, где спрашивали об их мнении, их ощущениях и надеждах.

«Я не могу поверить, что она уехала сама».

«Ким бы никогда так не сделала, она не из тех девушек, которые могут запрыгнуть в поезд или автобус и уехать в никуда».

«Она всегда была совершенно счастлива. Она любила свою работу, была очень счастлива с Риком, они уже начали обсуждать свадьбу — зачем ей куда-то исчезать?»

«Кто-то ее похитил, это очевидно, но полиция, видно, думает, что они найдут ее живой. Яне очень понимаю, как это».

«У нее был Рик, она скорее всего шла встретиться именно с ним. Конечно же, она не убежала бы с другим мужчиной, вот так сразу, под влиянием момента».

«Будем надеяться, что кто-то где-то ее видел… Будем надеяться, кто-то что-то видел».

«Взрослые люди не испаряются вот так посреди бела дня в центре большого города».

Национальная пресса поддержала общую неудовлетворенность ведением расследования. Инспектор Уилкинс выпустил невнятное, полное полицейского жаргона заявление, и все продолжалось в том же духе еще неделю. Дочитав до этого момента, Саймон почувствовал, что ему становится все неприятнее. Он вынужден был напомнить себе, что делу уже пять лет, что многое изменилось, в том числе ушли почти все задействованные сотрудники. «СК Бирингс» закрылась — он узнал это во время одного из собственных недавних расследований, и теперь на этом месте располагался небольшой торговый центр с несколькими офисами на верхних этажах. Две улицы вели к собору, одна к главной площади, боковая вела к пожарной станции, а напротив располагался Сейнт Майкл Парк и детская площадка. Другая фабрика, стоявшая рядом с «СК Бирингс» и производившая детскую одежду, закрылась в том же году и была снесена, и ее место заняли два многоквартирных дома.

Он смутно помнил миссис Мэрион Стилл, но с делом тогда ознакомился только бегло. Теперь, когда он просмотрел его медленно и внимательно, иногда возвращаясь назад и перечитывая, он глубоко погрузился в него. Через двадцать четыре часа оно будет ему так же детально знакомо, как если бы он вел его сам. Только он никогда не вел дела так плохо.

Беседы с матерью Кимберли, ее женихом и коллегами проводились тремя разными членами команды расследования, и в целом они были удовлетворительными, хотя Серрэйлер пошел бы дальше. Допрос Рика, ее жениха, был произведен крайне небрежно. Ее непосредственная начальница в «СК Бирингс», Венди Пик, подтвердила, что она была прекрасной работницей, что все ее любили, и если у кого-то в их компании и были проблемы или «специфические черты», из-за которых люди убегают, то уж точно не у нее.

Молодая девушка, с которой она много общалась по работе, Луиз Вудс, сказала просто: «Она никогда ничего не говорила мне про отъезд, а я думаю, что сказала бы».

В какой-то момент старший офицер расследования сместил фокус с задачи найти Кимберли живой. Повсюду его ждал тупик. Поиски расширились далеко за пределы Лаффертона, вплоть до летного поля, до двух карьеров, старых конюшен, сараев, заколоченной фермы и недавно закрытого паба. Леса, болота, реки прочесали полностью и не нашли ни следа, даже ложного.

Только тогда Уилкинс выпустил обращение во всех СМИ с убедительной просьбой предоставить любую информацию, вместе с фотографией пропавшей девушки и печальным признанием, что «мы должны взглянуть в глаза реальной возможности того, что мы не найдем Кимберли живой. Но даже в этом случае мы перевернем каждый камень в наших поисках этой молодой женщины, благополучием которой мы крайне обеспокоены».

Дождь прекратился, хотя по-прежнему дул сильный ветер. Но так могло продолжаться много дней. Саймон надел ботинки и тяжелую куртку для прогулок и пошел по холмам, чтобы в итоге дойти до дороги с односторонним движением, которая шла через весь остров с запада на восток. Он быстро шагал, уверенно карабкался наверх, опустил голову, спасаясь от ветра, и все это время упорно думал о деле Кимберли Стилл. Констебль сказал, что оно, вероятно, «холодно как лед». Но уже сейчас, не прочтя и трети архива, Саймон понял, что это не так. Еще даже не думая о возможной причастности Ли Рассона и возбуждении против него дела, он понимал, что все расследование нужно проводить заново.

Тридцать один

Сэм решил, что найдет лучшее применение деньгам, которые ему дал Саймон, и поймал попутки на первых двух больших участках пути, наплевав на все предостережения, которые когда-либо слышал. Но обе поездки прошли хорошо, обе на грузовиках: первая была от Глазго до Бирменгема, и Сэму пришлось пройти несколько миль, прежде чем он нашел еще одну машину, направляющуюся на юг. Оба раза он спал на довольно удобных лежанках в задней части кабины, ел в придорожных отелях и кафе на заправках и много болтал с водителями. Но потом он застрял на одном месте почти на целый день, пока, наконец, не оказался в десяти милях от дома. Отсюда, лишь довольно смутно осознавая, что сейчас полшестого утра, он позвонил матери.

— От тебя пахнет, как от бродяги, — сказала Кэт. — Ты ел?

— Нет.

Она вздохнула и свернула в ближайший автосервис, где Сэм съел два полноценных английских завтрака, а она купила газету, взяла кофе и даже не стала пытаться с ним поболтать.

Сэм как будто вырос за те несколько недель, что она его не видела, и у него похудело лицо. Он и правда был похож на бродягу: длинные патлы требовали скорее садовых ножниц, а не парикмахерских, а борода росла настоящими клочьями. Но он был здесь, жив и здоров, сидел напротив нее, и она вовсе не возражала, что он вытащил ее из постели с петухами.

— Как Саймон? — спросила она, когда его тарелка наконец опустела и он уже наполовину выпил вторую чашку крепкого чая. Сэм откинулся на стуле и вздохнул.

— Это было прекрасно, спасибо. Сай… Сним все в порядке. Думаю, рука его все-таки беспокоит. Он об этом не особо говорит, но ты знаешь.

— Он скоро получит новую. Апомимо этого?

— Ну, он, наверное, говорил тебе про женщину, которую, как оказалось, убили, хотя все думали, что она совершила самоубийство?

— И стоило ради этого так далеко уезжать, да? Он правда ведет расследование?

Сэм коротко ввел ее в курс дела и начал рассказывать о собственном столкновении с Сэнди, но она быстро заметила, что его глаза покраснели от усталости, и прервала его:

— Расскажешь в машине. Или когда приедем.

Когда она выехала на шоссе и встроилась в общий поток машин, то увидела, как он откинул голову на сиденье. Через минуту он заснул и не просыпался, пока они не доехали до дома.

На подъездной дорожке стояла незнакомая машина, и Кирон вышел на порог, как только их услышал.

Сэм все еще тер глаза и потягивался, когда Кэт подошла к своему мужу.

— Твой отец здесь, — сказал он.

Тридцать два

— Рассон?

Он покрывал креозотом один из заборов вокруг площадки для мини-футбола. Парень, вместе с которым они этим занимались, не произнес ни слова с момента начала работы — ни в ответ на его реплики, ни по собственной инициативе. Он был страшный, как черт, с родинками по всей голове и странным землистым цветом лица. Когда Ли Рассон встречался с кем-то новым, он всегда хотел поговорить. Он не мог ничего с собой поделать. Где ты живешь? Ты женат? Какая у тебя была работа? Утебя есть дети? Какой канал ты смотришь? Играешь в пул или бильярд? Футбол? Цветы любишь выращивать? Карри делаешь? Какую ты водил машину? Такие вещи постоянно лезли ему в голову. Кое-кого это водило в некоторый ступор, они что-то невнятно бормотали, кивали, но обычно легко отвечали и, в свою очередь, задавали встречные вопросы, и вот они уже на другом уровне отношений. Не друзья. Друзей ты тут себе не заводишь, по крайней мере в подлинном смысле. Это невозможно. Но с людьми стоит ладить, и это вполне себе метод. Но самые странные ребята этого не понимали, и сегодняшний даже не назвал своего имени.

— Да брось, я же должен тебя как-то называть.

Никакого ответа.

— Я же не могу просто говорить «эй, ты».

Никакого ответа. Апотом:

— Не разговаривай со мной.

Единственное, что тебе — или ему — обязательно всегда надо знать — это: что ты сделал? За что ты здесь? Иногда бывает такое, что кто-то входит, и ты уже знаешь, потому что видел фотографии по телевизору или в газете, и тогда ты знаешь все. Но в основном это не так.

Страшилу он не узнал, а такое лицо не забудешь.

Не все хотели признаваться, за что они здесь, но просто удивительно, насколько часто некоторые просто не могли дождаться, чтобы все тебе выложить. Апотом всегда выяснялись две вещи. Что бы они ни сделали, это никогда не их вина, плюс им выделили худшего в стране адвоката для защиты. Зверство.

Как только этот этап был преодолен, у них развязывался язык. Ли обладал талантом слушателя, так что они чувствовали, что могут с ним расслабиться, и выдавали ему все детали. Ивот они уже у него в руках.

— Рассон? Начальница хочет тебя видеть.

Этого он не ожидал. Его не вполне законное почтовое сообщение никак не могло быть обнаружено. Он знал это. Мун бы никогда… Тут не только его работа, его надежды на будущее, его… Нет. Не это.

Но что тогда? Он очень аккуратно выполнял все их жалкие дурацкие правила, потому что от этих жалких дурацких правил страдали все: они настолько сводили людей с ума, что те нарушали их просто потому, что не могли больше этого вынести, но потом теряли привилегии, лишались права на досрочное освобождение — если у них вообще оно было. Рассон был осторожен. Он не поднимал головы. Копил силы для настоящего удара.

— Что такое?

Офицер пожал плечами. Они быстро зашагали в сторону здания. Там ему отперли дверь. Коридоры. Лестница. Опять коридоры. Еще лестница. Окна наверху. Конечно, за решетками, но все-таки окна, из которых можно увидеть улицу. Ну, немножко.

Отпер. Запер. По лестнице. Короткий коридор.

Остановился у двери.

«НАЧАЛЬНИК ТЮРЬМЫ».

Приемная. Маленькая. Зеленая скамейка с пластиковым сиденьем. Стол. Компьютер. Крутящийся стул.

Никого нет.

Офицер показал Рассону на скамейку, но сам остался стоять.

Судя по офисным часам, десять минут стояла полная тишина.

Начальница, Клэр МакАлистер, была женщиной за пятьдесят, с очень короткими волосами и, как выразилась бы мать Рассона, мордой кирпичом. На ней был темно-синий костюм и бледно-голубая блузка. Пиджак от костюма висел на спинке ее стула.

Однако ее манера общения не соответствовала «морде кирпичом». Она говорила тихо, казалась спокойной, смотрела в глаза.

— Доброе утро.

— Доброе утро, мэм.

Перед ней на столе стоял открытый ноутбук, и она заглянула в него, но только один раз.

— Если ты волнуешься, что я пригласила тебя, чтобы сделать какой-то выговор, можешь расслабиться. Но я решила, что лучше встретиться с тобой, потому что получила довольно необычный запрос. От миссис Мэрион Стилл.

Она не сводила глаз с его лица, и ему было довольно тяжело выдерживать этот взгляд.

— Ты знаешь, кто это?

Рассон кивнул.

— Ты когда-нибудь встречался или разговаривал с миссис Стилл?

— Нет, мэм.

— Ты как-то общался с ней после того, как оказался в тюрьме?

— Нет, мэм. Но это…

— Да? Продолжай.

— Но это было бы как-то странно, правда?

— Тем не менее миссис Стилл подала заявку на посещение.

— Что… Прошу прощения?

— Ты и правда выглядишь удивленным.

— Конечно же, я на хрен удивлен. Извините.

— Почему, как ты думаешь, она захотела встретиться с тобой?

— Понятия не имею. Это… просто какое-то безумие. Что могло…

Он нечасто чувствовал себя растерянным или лишенным дара речи, но его настолько шокировало то, что сообщила ему начальница, что на его голову как будто начало страшно давить, и от этого ему стало жарко, он не мог сосредоточиться или сфокусироваться.

— Позволь мне уточнить. Язнаю, что тебя обвиняли в убийстве Кимберли Стилл, но это дело…

— Его выкинули. Прокурорская служба его выкинула.

— За недостатком доказательств.

— Которых не существовало, потому что я этого не делал.

Клэр МакАлистер замолчала на несколько секунд, опустив глаза на свой стол.

Потом она снова встретилась с ним взглядом.

— И что ты по этому поводу чувствуешь, Ли?

Все знали, что она из тех начальников, которые верят, что у заключенных должен быть выбор — будут их называть по имени или по фамилии. Ли поставил галочку в строке «Имя», когда только прибыл. Как она это запомнила? Потому что она посмотрела перед твоим приходом, идиот. Ивсе же — она потрудилась сделать это.

— У меня это как-то в голове не укладывается.

— Тебе не обязательно ее принимать, ты ведь знаешь? Ямогу ответить, что ты отказываешься от посещения, и не обязана объяснять причину. Как и ты. Но если ты согласен увидеться с ней, нам нужно поговорить немного подольше.

— Я просто… Господи. Это… Ну, я уже сказал. Яв шоке. Яне знаю.

— Вот что я тебе скажу. Яне обязана отвечать сразу. Мы можем оставить это до завтра. Пожалуйста, обдумай все как следует. Если ты хочешь отклонить заявку, просто скажи это дежурному офицеру завтра за обедом, и он передаст сообщение мне. Но если ты решишь, что хочешь увидеться с миссис Стилл, тогда попроси его, чтобы выяснил насчет времени, когда я смогу еще раз встретиться с тобой. Это будет вечером, до двух меня в тюрьме не будет, у меня встречи. Тебя устроит, если мы поступим таким образом?

— Да. Это… — Он покачал головой. — Это какое-то безумие. Но хорошо, я все сделаю.

— Обдумай все как следует… Доводы за и против. Иот этого мы уже будем отталкиваться.

— Да, мэм. Спасибо.

Она кивнула.

— Спасибо тебе, Ли.

Он обрабатывал ограду креозотом еще час. Было время подумать. Страшила ушел. Рассон взял его кисточку, обмакнул в липкую коричневую жидкость и начал медленно водить ею по деревянным дощечкам — вверх-вниз, вверх-вниз. День был безоблачным. Креозот ударил ему в ноздри, и сначала ему понравилось, как ему нравился запах свежей блестящей журнальной бумаги, или спирта, или клея, но потом ему надоело, а потом, в какой-то момент, его начало тошнить.

Но озабочен он был не тем, что за запах он чувствует, а тем, о чем он думает. Думает и чувствует. Ипервым делом он попытался припомнить статью из газеты, в которой мать говорила репортерам насчет «справедливости для моей Кимберли».

Она вышла всего неделю назад. Почему все вдруг решили снова обратить внимание на это дело — одному Богу известно. Ничего не случилось. Никто ничего не нашел. Он этого не делал. Теперь он уже верил в это сам. Он убедил себя. Он не делал этого. Сдругими — да. Но не с этой.

Он яростно ткнул кисть в забор. Что? Ну, конечно, он это сделал. Больше никто не знал, но он знал. Ичто дальше? Он мог скрывать ото всех все, что угодно, пусть и не от себя, но из-за чего тут волноваться? Он молчал.

Она просила навестить его в тюрьме. Она хотела прийти сюда, сесть напротив него, посмотреть на него, взглянуть ему в глаза и поговорить с ним. Очем? ОКимберли, о чем же еще? Но что насчет Кимберли? «Ты убил ее?» — «Нет». Конец истории.

Ему не обязательно соглашаться. Он мог завтра сказать «нет», передать свое решение начальнице, и на этом все. Любые разговоры об этом прекратились бы, а если женщина подаст заявку второй раз, он отклонит ее и второй раз, и третий, и сотый.

Но если он увидится с ней?

Он не привык к тому, чтобы какие-то проблемы его сильно беспокоили, прежде всго потому, что все его внутренние проблемы были очень простые и с ними надо было справляться топорно. Он ел, ничего не говорил, и проблема прокручивалась у него в голове, как колесо обозрения, а когда он шел играть в пул, его движения становились механическими, и это замечали, и тогда ему приходилось врать насчет дантиста.

Колесо обозрения прокручивалось и прокручивалось.

Если он увидится с этой женщиной.

Если нет.

Если он…

Если…

Он пытался читать, и новый Майкл Коннолли обязан был захватить и увлечь его, но колесо обозрения встало между ним и печатными страницами.

Выключили свет, и он наблюдал, как оно вращается, и уже готов был размозжить себе голову, лишь бы оно остановилось.

Но потом он принял решение. Ионо встало. Сего головой все снова было нормально. Апотом он не мог понять, почему не сделал это с самого начала, ведь он знал себя. Сним все было в порядке, и он никогда не должен говорить или делать то, чего не хочет. Господи, к этому времени пора бы уже это понять.

Он заснул — не постепенно, когда медленное погружение в сон изматывает, а мгновенно. Его сознание выключилось за одну секунду.

Тридцать три

— Инспектор Линч, полиция Шотландии. Это констебль Гуд.

Грэм Линч — очень высокий, рыжеволосый, по-абердински неприветливый. ИЭнди Гуд, ничем на него не похожий, с крепким рукопожатием, которым он поприветствовал Серрэйлера, и дружелюбным, заинтересованным лицом. Линч, может, тоже был заинтересован, но он явно был не из тех, у кого душа нараспашку.

— Входите. Япоставлю чайник, и есть еще кофемашина.

— Нет, спасибо.

— Чашечку чая было бы прекрасно… — Линч бросил на своего младшего коллегу суровый взгляд. «Ой, да ну тебя к черту, — подумал Саймон, — будешь сидеть и смотреть, как мы пьем чай и уплетаем печенье».

— Я пришел освободить вас от дальнейшего участия в деле Сэнди Мердок — погибшей и, вероятно, убитой женщины. Ядолжен поблагодарить вас за помощь полиции Шотландии в период нехватки сотрудников из-за более срочных дел и формально принять обязанности по расследованию.

Он ведет себя как чертов робот, подумал Саймон, и его подчиненный знает, что это так. Он сознательно избегал встречаться с инспектором Линчем взглядом, пока Саймон расставлял чайник и чашки.

— Вы точно не хотите?

— Точно, спасибо.

Серрэйлер присоединился к ним за кухонным столом. Тут не будет ни светской беседы, ни прелюдий, ни взаимного прощупывания. Все было предельно официально, и даже чай не вписывался в устав. Он чувствовал, что инспектору некомфортно в коттедже, что он бы предпочел сидеть в полицейском участке, которого на Тарансуэе не было.

— Я прочел ваш отчет и отчет патологоанатома. Яне думаю, что мне есть что добавить.

— Как вы видите себе продолжение расследования?

— Вы оставляете его в надежных руках, старший суперинтендант. Очевидно, мы будем дальше двигаться в обозначенных направлениях.

— Уверен, вы так и сделаете. Но послушайте, инспектор, мы знаем, что это не несчастный случай и не самоубийство, то есть произошло убийство, и когда жители острова это узнают, они очень переполошатся. Сэнди Мердок любили, она была частью сообщества. Люди были расстроены, когда она исчезла и когда потом ее нашли мертвой, но от убийства их мысли сейчас бесконечно далеки.

— Что именно вы хотите мне сказать?

— Просто…

«Но что просто? — подумал Саймон. — Действуйте осторожно? Проявляйте уважение? Будьте тактичны? Просто…»

— Ничего.

То, что ему сразу не понравился инспектор Линч, не означало, что он сомневался в его компетентности, а даже если так, то к нему это не имело никакого отношения. Он тут не при делах. Ему было бы интересно узнать, выяснят ли они личность убийцы Сэнди, но он подозревал, что это дело ляжет на полку как «нераскрытое» и таким и останется. Может, на долгие годы, может, навсегда. Но он не мог точно сформулировать, почему он так думал.

Он работал над материалами по Стилл следующие три дня практически без перерыва. Чем больше времени он над ними проводил, тем больше дыр он обнаруживал в первоначальном расследовании и тем больше всплывало вопросов без ответов. Он хотел поскорее закончить и начать все это дело заново, вооружившись записями, которые сделал.

Но на третью ночь непрекращающихся штормовых ветров, атакующих дом, он проснулся в три часа ночи и осознал, что его голова гудит от мыслей, но не о Кимберли Стилл, а о Сэнди Мердок. Он лег на спину, положив под голову правую руку, прислушиваясь к дребезжанию оконных рам и скрипам и стонам половиц, и у него возникло ощущение, что время, проведенное над совсем другим делом, освободило еще одну часть его мозга, чтобы подумать именно о Сэнди. Он прекрасно понимал, что это дело больше не имеет к нему никакого отношения, но был уверен, что та парочка, к которой оно перешло теперь, отложит его в долгий ящик сразу после того, как подробно с ним ознакомится.

Его смущало совсем не то, «им» или «ею» была Сэнди. Апулевое отверстие. Умногих островитян имелись винтовки, но застрелили ее не из винтовки. Это был револьвер — вид оружия, который после трагедии в Данблейне[10] буквально невозможно было раздобыть. Преступники в больших городах, безусловно, имели к ним доступ, но на Тарансуэе точно нет. Зачем человеку тут может понадобиться, например, «Глок»? По кроликам ты из него стрелять не будешь.

Так что либо оружие приехало на остров вместе с чужаком, было использовано для убийства Сэнди и уехало обратно вместе с ним же, либо… кто-то в Тарансуэе очень тщательно его прятал. Но это было настолько невероятно, что Саймон сразу отбросил эту идею и начал думать о приезжих. Были студенты из исследовательского центра. Был мужчина, который сошел с парома вместе с ними, но ушел в одиночестве. Это был тот же самый, которого Саймон видел на горной тропе? Он попытался сосредоточиться на образе в своей голове. Походные ботинки. Рюкзак. Кепка. Дождевик. Все темно-зеленое или цвета хаки, сливается с местностью. Средний рост и вес. Он совсем не заметил лица. Ничего подозрительного, не считая того, что он — незнакомец и ходит по острову в одиночестве. Но люди так делали. Походники, любители птиц, археологи, которые приезжали на день или на неделю и уплывали. Мужчина не останавливался в гостинице, а больше было негде.

Но он почти наверняка уже уехал, а попытаться отследить его было все равно что искать иголку в стоге сена. Ты покупаешь билет на паром, отстояв очередь. Можно купить онлайн, но никто так не делал, не считая нескольких пиковых недель летом. Никто не спрашивает ни имени, ни документов, ни паспорта — это то же самое, что сесть на обычную электричку.

Он перевернулся на бок. Пусть инспектор Линч и его помощник сами ищут этого человека.

Под шум дождя и ветра он проспал до начала восьмого утра, а когда проснулся, все еще думал про Сэнди, про оружие, про незнакомца и причудливость всего этого сценария.

Через двадцать минут он уже ехал к дому Дугласа и Кирсти. На кухне пахло жарящимся беконом, а Робби сражался со своими шнурками.

— Папа все время ходит в сапогах, а дома в тапочках, я никогда не видел его в ботинках со шнурками, — сказал Робби, раскрасневшийся от прилившей к лицу крови. — Вы можете завязать шнурки, мистер Саймон?

— Могу. Давай я…

— Даже с бионической рукой можете?

Саймон задумался. На нем были высокие сапоги, которые просто натягивались на ноги. Ведь до того, как он получит свой новый протез, а также научится с ним обращаться, завязывание шнурков, операции с мелкими объектами и прочие действия с использованием пальцев были невозможны. Накануне вечером он на автомате нагнулся, чтобы убрать палку у себя с пути, но уронил ее, потому что в протезе отсутствовала мускульная сила. Икогда он осознал ситуацию, он вспыхнул, начал орать на себя и ругать неодушевленный предмет, от которого потерпел поражение. Атеперь ему бросал вызов четырехлетний ребенок, пытающийся завязать шнурки.

— Нет, Робби. Ты прав. Яне могу тебе помчь.

Это казалось огромной и значительной неудачей, и ему стало мерзко.

Кирсти просто передала ему кружку чая.

— Тосты с беконом? — Она внимательно на него посмотрела. — Дуглас пока на заднем дворе, но скоро он повезет Робби в школу… Если ты его хотел увидеть.

— Да.

— Садись, позавтракай.

— Ты не спросила, не завтракал ли я уже.