Луна Верховного. Том 1 Эльденберт Марина

Глава 8

То ли дрянь, которой меня опоили, до конца не выветрилась, то ли закончилось действие адреналина, но я уснула. Закрыла глаза, когда была ночь, а открыла, когда уже вовсю светило солнце. Но проснулась я не столько из-за солнца, сколько из-за шагов Рамона за дверью и щелчка ключа в замке.

Я смахнула остатки сна и села, уставившись на злого и уставшего вервольфа.

– Все узнал? – поинтересовалась я. – Всех наказал?

– И да, и нет.

Сарказма во мне поубавилось. Немного так.

– То есть?

– Я все расскажу, – пообещал он. – Но только если пройдешь обследование. Я привез с собой доктора.

После такой «незабываемой» ночи мне захотелось послать Рамона и его доктора заодно, но в этом момент на первый план вышла моя рациональная часть. Я теперь забочусь не столько о своем здоровье, сколько о здоровье малыша, так что я сползла с постели и спросила:

– Мне так идти?

Учитывая, что верховный откровенно так залип на созерцание моих ног, кажется, до него не сразу дошел вопрос, а когда дошел, он проворчал только:

– Тебе принесут одежду, приводи себя в порядок, – и удалился, снова меня заперев.

Злиться по этому поводу я устала, поэтому направилась в ванную. Вид у меня был ожидаемо бледный, а под глазами – темные круги, но замаскировать их было нечем. К тому же, пусть верховный видит, до чего довел меня своей заботой! Приняла душ, смыв даже призрачный след змеиного прикосновения, посушила волосы и почистила зубы его зубной щеткой.

А вернувшись в комнату, я сразу же на застеленной постели нашла желтое платье от известного вилемейского бренда «Юлла». Я всегда интересовалась модой, не просто интересовалась, фанатела. Такая вышивка, что струилась по подолу и рукавам-воланам, была их знаковым элементом и присутствовала на всех изделиях. Бирка только подтверждала бренд, правда, я видела их последнюю коллекцию – этого платья там не было, значит, это из новой, еще непредставленной. Не знаю, как Рамон его достал, но даже факт, что это от него, не испортил моего восторга. Хотелось бы казаться равнодушной, но равнодушной я не была, а рядом никого не было, поэтому влезала в наряд я с чисто женским трепетом.

К платью прилагались белые босоножки на плоской подошве и нижнее белье. От последнего я решила отказаться, потому что фасон платья обнажал плечи и не предполагал наличия лифчика, а летящая юбка в пол не просвечивала и прикрывала все, что нужно прикрывать.

Успела вовремя одеться: щелкнул замок, и я тщательно стерла с лица любой намек на улыбку. Я не наивная школьница, чтобы растаять от одного платья «Юллы». Наоборот, это был жирный намек на то, что Рамон теперь все обо мне знает. О моих привязанностях, интересах, слабостях.

– Это подарок, – поинтересовалась у верховного, – или ты сжег коттедж вместе со змеями и моим гардеробом?

По его каменной физиономии сложно понять, чего он ждал, разве что неодобрительно прошелся по обнаженным плечам, которые успели слегка загореть.

– Какой вариант тебя устроит?

– Пожалуй, оба.

– Тогда без разницы.

Без разницы так без разницы. Это для меня такое платье две зарплаты, а он, наверное, даже не видел, что притащил его ассистент. Помню, после нашей истинной ночи он так же оставил мне платье, но, как оказалось, это ничего для него не значило, как и сама ночь.

Вот бы это ничего не значило для меня.

– Что ж, – кивнула на дверь. – Веди меня к доктору.

На самом деле далеко идти не пришлось: мы прошлись по коридору, перешли в другое крыло, и Рамон распахнул передо мной ближайшую дверь. За ней оказался самый современный медицинский кабинет, который я когда-либо видела. Стены в белоснежном кафеле, кресла, кушетки, ширмы, различное оборудование, о назначении которого по большей части я понятия не имела. Предки, да здесь при желании и должной санобработке можно проводить серьезные операции! И этот кабинет явно не для меня оборудовали. Сильно сомневаюсь, что для рабочего персонала. Тогда для кого это все?

Нас встречали две женщины: одна пожилая, в халате доктора, другая моложе, в светло-розовом костюме медсестры. Судя по черным волосам и смуглой коже, тоже вилемийки. Волчица и человек.

– Венера, это доктор Франческа Сураза и ее ассистентка Донателла Крус.

– Добрый день, – поздоровалась я, пытаясь осмыслить, что впервые вижу волчицу-доктора. Обычно волчиц в такие серьезные профессии «не пускали». Это означало посвятить если не всю жизнь, то ее половину своему призванию, а главным призванием женщин-вервольфов считалось продолжение рода.

– Доктор Сураза не говорит по-легорийски, – «обнадежил» меня Рамон. – Донателла знает несколько общих фраз.

Можно я его стукну вот тем длинным прибором на ножке?

– А врачей, говорящих на моем языке, ты не нашел?

– Второго такого доктора, как Сураза, в целом мире не найти. Я ей доверяю. – Заметив мой скептический взгляд, он добавил: – Действительно, доверяю. Она помогла появиться на свет мне.

На такое мне было нечего ответить.

– И как мне с ними общаться?

– Я буду вашим переводчиком.

Час от часу не легче.

– А как же врачебная тайна?

– Какие тайны, если это мой ребенок?

– Пока что он мой ребенок, – не сдавалась я. – Он внутри меня.

В глазах Рамона мелькнули ярко-оранжевые всполохи:

– И сегодня я его увижу.

– А ты этого хочешь?

– Больше всего на свете, – нетерпеливо, не задумываясь, ответил он, отчего заставил меня задаться вопросом: он действительно хочет этого ребенка? Не из-за надо, как продолжение его рода, и не из-за мести, чтобы наказать меня за ту ночь, а потому что правда хочет.

Почему тогда у него нет детей? И что не так с его кровью, а главное, как это отразится на нашем общем малыше?

Влезть в голову Рамона я не могла, но решила, что после обследования прижму его к стенке и обо всем расспрошу. Хватит секретов! Достану свое самое страшное оружие, буду давить на хрупкую неуравновешенную психику беременной женщины.

– Добрый день, – повторила я на этот раз по-вилемейски и протянула доктору ладонь, которую она пожала по южной традиции двумя руками. Здороваться и прощаться, говорить «спасибо», «пожалуйста», интересоваться, как дела – то, что я успела выучить благодаря Альваро. А вот полноценно общаться я пока не могла, поэтому оставалось надеяться на добросовестность своего «переводчика».

Впрочем, оказалось, что присутствие Рамона было единственным фактором, способным меня смутить. Доктор и ее ассистентка были сама теплота, а главное, знали, что делают, и по их же словам помогли появиться на свет не только верховному старейшине, но и множеству детей, как человеческим, так и детям вервольфов. В конце концов, я не смогла сдержать своего любопытства:

– Как получилось, что вы стали доктором? – поинтересовалась, переодеваясь в сорочку для узи.

Спасибо Рамону, к своей роли переводчика он подошел добросовестно, так что перевел вопрос для Франчески. Ответила доктор быстро и охотно.

– Она говорит, что после первых родов больше не могла забеременеть. Ошибка доктора. Поэтому посвятила собственную жизнь другим женщинам.

Я почувствовала себя дико неловко.

– Я прошу прощения за такой вопрос.

Ответ долго ждать не пришлось.

– Не извиняйся. У нее прекрасный родной сын и много малышей, которых она приняла.

– Спасибо, – поблагодарила я волчицу, вернувшись из-за ширмы. У самой почему-то на глаза навернулись слезы. – За всех детей в мире.

Франческа широко мне улыбнулась и что-то быстро спросила.

Рамон перевел взгляд на меня:

– Посмотрим на малыша?

Я понимала, что это дословный перевод вопроса доктора, но все равно в устах Рамона он прозвучал странно. Нежно что ли, с заботой. Непривычно. Кажется, верховный и сам это понял, потому что как-то резко отвернулся в сторону аппаратов для УЗИ. Я уже проходила подобную процедуру в Крайтоне, а вот для него это все было впервые. Если это его первый ребенок!

Почему-то раньше эта мысль мне в голову не приходила. А вот сейчас она отозвалась в груди болезненно-острым чувством ревности. Глупость, конечно, но она словно не вытащенный вовремя осколок засела во мне и отказывалась исчезать. Из-за нее более чем удобное кресло показалось деревянной лавкой, а собственные уговоры, пока я размещалась на нем, что личная жизнь Рамона не мое дело, совсем не помогали. Как и самоубеждение – что изменится, если я вдруг узнаю? О детях Переса в СМИ не писали, но и Мишель я там не видела. Может, он их прячет на соседнем острове?

– Что не так? – поинтересовался вервольф, когда я в очередной раз передвинулась на кресле.

– Это твой первый ребенок? – выпалила я, готовая смириться с любой правдой. Гораздо лучше, чем накрутить себя и умереть от любопытства.

Рамон нахмурился, вглядываясь в мои глаза, будто пытался прочитать мои мысли. Что невозможно. Некоторые из вервольфов могут считывать чужие чувства, эмоции, особенно, если есть связь в паре. Но между мной и ним никакой связи не было, верховный вообще убеждал меня в том, что истинность невозможна.

– Это имеет значение?

– Так сложно просто ответить?

Если бы не Франческа, задравшая на мне подол сорочки, мы бы с ним так и продолжали буравить друг друга взглядами. Рядом с этой женщиной не хотелось злиться, хотя у меня было много вопросов к Рамону.

Гораздо больше, чем он может представить.

Я вздрагиваю от первого ощущения холода на животе, когда ассистентка наносит специальный гель для скольжения датчика аппарата, отвлекаюсь от нашего нового спора. И, только сосредоточившись на действиях доктора, все-таки слышу:

– Не первый.

Что?

ЧТО?!

Желание выругаться настолько велико, что я едва сдерживаюсь. Исключительно потому, что «знающая пару фраз» медсестра вполне может меня понять, а краснеть потом мне. Надеюсь, взгляд передает весь спектр моих чувств! Транслирую: «Я желаю тебя покусать, койот-обманщик!» Наверное, не передает, потому что Рамон в лице не меняется.

– И когда ты собирался мне сообщить о своих детях?

– У меня нет детей, Венера.

– Но…

Этим «но» я буквально поперхнулась, потому что сквозь ярость и возмущение до меня доходит. Доходит, что у Рамона был ребенок. Маленький пушистый волчонок, к тому же, наверняка, любимый.

И по какой-то несправедливой причине он его потерял. Навсегда.

Комок в горле не позволяет мне говорить, а слово «неловко» совсем не передает моих новых, изменившихся чувств. Мне грустно, мое сердце сжимается от печали и боли. Сочувствие неизвестной волчице, которая потеряла дитя. Рамон любил ее? И где она сейчас? Что-то подсказывает, что мне не стоит настаивать на подробностях. О таком рассказывают сами.

И все равно он мог рассказать. Я бы поняла. Но что теперь ответить? Мне жаль?

Пока я кусала губы и приходила в себя, доктор Сураза вывела на экран изображение и о чем-то воодушевленно рассказывала Рамону. Верховный тоже оживился, суровые черты смягчились, он более чем заинтересованно всматривался в экран, показывающий маленький эмбрион волчонка. Правда, с тех пор, как мы с ним «виделись», мой малыш значительно подрос. Думала, что чувства, что я испытала в первый раз, не повторятся, но они снова меня захлестнули, стоило вновь всмотреться в него.

– Какой же он хорошенький, – выдохнула я.

– Хорошенькая, – поправил Рамон.

Я вскинула голову, глядя на него.

– Что?

– Это девочка, – ошарашенно подтвердил верховный. – Дочь.

– Ты не рад, – не знаю как, но догадалась я. Стало больно. Больнее, чем осознать, что не нужна своем истинному. Больнее, чем почувствовать сомкнувшиеся змеиные зубы. Больнее, чем узнать, что он не может полюбить, потому что уже любит кого-то, но не тебя.

Рамон ничего не ответил, полностью переключившись на доктора и ее рекомендации.

Вот это раздражало больше всего! Бесило до зубовного скрежета. Нет, совсем не то, что он внимательно слушал Франческу, то, что снова игнорировал меня, мои потребности и чувства. Будто даже медицинское кресло, на котором я лежу, ценнее и важнее меня самой. Хотя, что это я? Уверена, в мире верховного старейшины Волчьего союза я нахожусь в самом низу иерархии вервольфов, людей и вещей!

Я должна была радоваться. Должна была радоваться, что у меня будет дочь. Прекрасная девочка, которая вырастет чудесной волчицей. Но разочарование Рамона, очевидно, передалось и мне. Не из-за пола ребенка, конечно! С этим у меня никаких проблем не было: я уже любила ее. Но я, как последняя дура, в глубине души надеялась, что, рассмотрев на экране крошечный эмбрион, Рамон смягчится. Передумает.

Что наши отношения переменятся.

Что мы, возможно, станем семьей. Что у меня будет настоящая семья, маленькая стая, как когда-то я мечтала.

С чего я вообще так решила?

– Если тебя не устраивает девочка, отпусти меня, – пробормотала я, когда Франческа отошла. – Нас.

Мне определенно удалось привлечь внимание Рамона: теперь он посмотрел на меня так, словно с ним кушетка заговорила.

– С чего ты взяла, что меня что-то не устраивает, Венера?

– Ты не выглядишь счастливым отцом.

– С мальчиком все было бы проще.

Ну и что это значит?

– Почему? – ответа я снова не дождалась. – Почему ты просто не объяснишь? Я ничего не понимаю.

– Тебе не нужно понимать.

На этой вроде бы простой фразе вся моя выдержка полетела бесу под хвост. Я схватила полотенце, стирая остатки геля со своего живота в несколько быстрых рывков-движений.

– Не нужно! – я одернула сорочку и шагнула к ширме. – Мне вообще ничего от тебя не нужно!

Он, конечно же, встал у меня на пути.

– Вернись на место, Венера, – меня перехватили за талию, прижимая к себе. Но я была настолько взвинчена, что сейчас его близость только еще больше разозлила. – Не устраивай сцен.

– Это ты верни меня домой, Рамон!

– Теперь это твой дом.

Это не дом, это тюрьма!

– Я про нормальный дом, а не про этот бордель с твоими любовницами, – прошипела я. – Хотя, нет, это не бордель. В борделе проститутки – бизнес-конкуренты, у тебя же самый настоящий гарем! С наложницами и со змеями!

Я поймала удивленные взгляды Франчески и Донателлы и поняла, что действительно хочу оказаться как можно дальше отсюда. Если не подальше от острова, то хотя бы подальше от Рамона!

– Мне нужно на улицу, – сказала, выровняв голос до холодной вежливости.

– Францеска не закончила.

– Мне все равно. Закончила я.

Я поняла, что еще немного, и я начну задыхаться. Грудь сдавило, будто внутренности стягивало узлом, а дыхание стало резким, прерывистым. Перед глазами мелькали мушки, по рукам пробежала знакомая дрожь, предшествующая панической атаке.

Не знаю, что сработало, но Рамон меня пропустил. Он шагнул в сторону. Наплевав на мнение доктора и ее ассистентки, я нырнула за ширму, с армейской скоростью влезла в платье и метнулась обратно.

– Простите меня, – выдала на ломаном вилемейском и выскользнула из медкабинета. А дальше шла, хотя вернее будет – бежала, куда глаза глядят. Только когда оказалась в знакомой беседке, оперлась о перила и выдохнула.

Голова кружилась, а пульс грохотал в ушах, пульсировал во мне. Я обхватила себя руками, чувствуя этот внутренний холод, несмотря на жару. Даже техника глубокого дыхания не помогала, будто ночью с нападения змеи внутри меня сдвинулся какой-то предохранитель, и все, что я долгое время сдерживала в себе, стало прорываться наружу.

И дело не только в змеях! Я словно снова вернулась в то время, когда я была абсолютно бесправной. Запертой в четырех стенах. Во власти сильного альфы, который мог сделать со мной все, что захочет. Не просто мог, он делал. Ломал мое тело и душу, и я тогда поклялась, что это никогда не повторится.

Никогда не говори никогда.

Я думала, что давно избавилась от этого ощущения. Ощущения капкана, металлических клыков, болью впивающихся не в тело, в самое сердце. Но ночь и это утро доказали, как легко снова оказаться в клетке, созданной мною в моем же сознании. В клетке из самообмана и иллюзий, в жажде любви. И как сложно из нее выбраться. Как сложно мыслить трезво. Как сложно сражаться с миром в одиночку.

Его присутствие я почувствовала сразу, еще до того, как Рамон шагнул в беседку. Я вообще слишком остро его чувствовала, с самого начала. Может, поэтому пошла за ним тогда, в отеле, поверив в то, что он истинный. Не обернулась, и поэтому вздрогнула, когда он остановился за спиной и положил ладони на перила, по обе стороны от меня. Наверняка, чтобы не сбежала! Не объятия, но все равно слишком близко. Когда и нервно, и жарко, и вся моя суть то тянется к верховному, то желает от него сбежать.

– Я рад, что у меня будет дочь.

Он мог начать разговор с любых слов. Да даже мог ничего не говорить! Но начал с этого, и уже я не нашлась, что ответить. Таинственность этого мужчины порядком мне надоела. А я, между прочим, жду от него дочь!

– Я хочу этого ребенка. Наследника или, как мы только что узнали, наследницу.

– Но?

– Не существует никаких «но». Я давно мечтаю о детях.

– Но у тебя их нет, – напомнила я. – И ты не женишься.

Разговаривать вот так, не глядя друг другу в глаза было в разы проще, и кажется, не только мне. Еще бы чувства были не такими острыми, потому что я ощущала его грудь спиной так, словно мы соприкасались кожа к коже. Сейчас это вовсе не успокаивало – раздражало.