Спящие красавицы Кинг Стивен

— Возможно, — повторила она. На данный момент, этот Клинтизм — все, что она могла сказать. — Нам пора возвращаться и посмотреть как там наши дамы.

— Безумная идея, — проворчала Дженис. — У нас всего достаточно, чтобы обойтись без этой экспедиции.

Лила улыбнулась.

— Это означает, что ты жалеешь, что не идешь сама?

Подражая Лиле, экс-начальник Коутс сказала:

— Возможно.

На Мэйн-стрит собиралась экспедиция, которая отправлялась, чтобы осмотреть мир за пределами Дулинга. Группа состояла из полдюжины женщин. Они набили парочку гольф-каров различными припасами. Милли Олсон, тюремный офицер, взяла на себя руководство. До сих пор никто не рисковал выходить так далеко за пределы старого города. Никакие самолеты или вертолеты не летали над головой, никакие пожары не горели вдали, и никакие голоса не всплывали на частотах радиоприемников, которые они оживили. Это усилило в Лиле чувство незавершенности, которое она ощущала с самого начала. Мир, в котором они сейчас жили, казался репродукцией. Почти как сцена внутри снежного шара, только без снега.

Лила и Дженис прибыли вовремя, чтобы увидеть финальную подготовку. Бывшая заключенная, которую звали Нелл Зигер, присела на землю рядом с одним из гольф-каров, что-то про себя напевая, пока проверяла давление воздуха в шинах. Милли осматривала пакеты, погруженные в прицеп, прикрепленный к задней части кара, еще раз проводя ревизию всего взятого: спальные мешки, замороженные продукты, чистая вода, одежда, парочка игрушечных раций, которые были найдены запечатанными в пластиковую упаковку и нормально функционировали (некоторые), пара винтовок, которые Лила выбрала сама, аптечки. Царила атмосфера волнения и добротного юмора, все кругом смеялись и давались пять. Кто-то спросил Милли Олсон, что она сделает, если столкнется с медведем.

— Приручу, — закричала она, не отрываясь от пакетов, в которых копалась. Это заслужило целый ряд смешков у зевак.

— Ты ее знала? — Спросила Лила у Дженис. — Знала, раньше? — Они стояли под тентом на тротуаре, плечом к плечу в зимних пальто. Изо рта вырывался пар.

— Блядь, я была ее чертовым боссом.

— Не Милли, Кэнди Машаум.

— Нет. А ты?

— Да, — сказала Лила.

— И?

— Она была жертвой бытового насилия. Муж ее избивал. Неоднократно. Вот почему она хромает. Он был полным засранцем, механиком, который зарабатывал деньги на продаже оружия. Немного вожжался с Гринерами. Или может это были просто слухи — у нас никогда не получалось его прижать. Он испробовал на ней практически все свои инструменты. Они жили на Западной Лавин в доме, рушившемся на глазах. Я не удивлена, что она не хотела даже пытаться его исправить, в этом не было бы никакого смысла. Соседи звонили нам не раз, слышали, как она кричит, но она ничего нам не рассказывала. Боялась последствий.

— К счастью, он не убил ее.

— Я думаю, что он, вероятно, это сделал.

Бывший начальник тюрьмы прищурилась.

— Ты имеешь в виду то, что я думаю?

— Пойдем со мной.

Они пошли по растрескавшемуся тротуару, перешагивая через траву, вырывающуюся из трещин, обходя большие участки вздувшегося асфальта. Маленький парк перед разрушенными остатками здания муниципалитета был спасен — деревья и кусты обрезаны, их остатки убраны, листья подметены. Единственным знаком бурных прошедших времен была упавшая статуя какого-то давно умершего градоначальника. Массивная ветка — во время одной из бурь, несомненно, — сбила его с «насеста». Ветка была распилена и убрана, но бывший сановник был настолько тяжелым, что никто еще ничего с ним не сделал. Он упал с постамента головой вниз, под острым углом, его шляпа врылась в землю, а его ботинки смотрели в небо; Лила видела, как маленькие девочки взбегают по нему, используя его спину, как пандус, и при этом дико смеясь.

Дженис сказала:

— Ты думаешь, этот сукин сын сжег ее.

Лила не ответила напрямую.

— Кто-нибудь рассказывал тебе о головокружении? Вызывающем отвращение? Приходит очень внезапно, а потом через пару часов отпускает? — Пару раз Лила чувствовала это и сама. Рита Кумбс упоминала о подобном опыте, миссис Рэнсом и Молли тоже.

— Да, — сказала Дженис. — Почти все, кого я знаю, об этом упоминали. Они как бы вращались, не вращаясь. Я не знаю, знаешь ли ты Надин Хикс, жену моего коллеги по тюрьме…

— Познакомилась с ней на одном из обедов сообщества, — сказала Лила, и поморщила нос.

— Да, она вряд ли что-то пропустит. И никогда не пропускала в прошлом, если ты понимаешь, о чем я. В любом случае, она утверждает, что у нее это головокружение практически все время.

— Хорошо, буду иметь в виду. Теперь подумай о массовых сожжениях. Ты об этом знаешь?

— Не лично. Я, как и ты, заснула относительно рано. Но я слышала, как новоприбывшие говорят о том, что видели это в новостях: мужчины сжигают женщин в коконах.

— Понимаешь? — Сказала Лила.

— А-а, — ответила Дженис, уловив ход её мыслей. — О, черт.

— О, черт тут как раз к месту, все так. Сначала я думала — надеялась — что, может быть, это просто какая-то неверная интерпретация происходящего со стороны вновь новоприбывших. Конечно, они были лишены сна и расстроены, и, может быть, они видели по телевизору кого-то, кто, по их мнению, сжигал коконы, но на самом деле это было чем-то другим. — Лила глубоко вдохнула поздний осенний воздух. Он был настолько сладким и чистым, что она испытала настоящий кайф. Никаких выхлопных газов. Никаких тебе грузовиков, перевозящих уголь. — Этот инстинкт, чтобы сомневаться в том, что говорят женщины, никуда не делся. Всегда находится какая-то причина не принимать их слова на веру. Мужчины всегда так поступают… но и мы тоже. Я это делаю.

— Ты слишком жестока к себе.

— А ведь я сама предполагала, что это произойдет. Я говорила об этом с Терри Кумбсом не более чем за три-четыре часа до того, как заснула в старом мире. Женщины реагировали, когда их коконы разрывали. Они становились опасными. Они дрались. Они убивали. Меня не удивляет, что многие мужчины могут рассматривать данную ситуацию как шанс, или меру предосторожности, или предлог, для расправы над теми, кого они всегда мечтали сжечь.

Дженис выдавила грустную улыбку.

— И это я получала обвинения в отнюдь не солнечном взгляде на человеческую расу.

— Кто-то сжег Эсси, Дженис. Вернемся в наш мир. Неизвестно, кто. И кто-то сжег Кэнди Машаум. Ее муж был расстроен из-за того, что его груша уснула? Он определенно был бы первым человеком, которого я допросила, если бы я была там.

Лила села на упавшую статую.

— А головокружение? Я уверена, что это также из-за того, что там происходит. Кто-то нас перемещает. Двигает нас, словно мебель. Прямо перед сожжением, Эсси была в плохом настроении. Полагаю, может, кто-то передвинул ее немного перед поджогом, и это головокружение привело её в такое настроение.

— А я практически уверена, что ты приземлила свою задницу на первого мэра Дулинга, — сказала Дженис.

— Он это переживет. Кто-то же стирал ему нижнее белье. Это наша новая почетная скамья. — Лила поняла, что приходит в ярость. Что сделала Эсси или Кэнди Машаум, которые, наконец-то, обрели несколько месяцев счастья за всю их гнилую жизнь? Счастье, спокойно выгуливать кукол и преобразовать в дом старый модуль складского помещения.

Но мужчины их сожгли. Она была в этом уверена. Их история закончилась именно так. Если ты умирал там, ты умирал и здесь. Мужчины вырвали их прямо из этого мира — прямо из двух миров. Мужчины. Казалось, от них никуда не деться. Дженис, должно быть, прочитала её мысли… или, скорее всего, ее взгляд.

— Мой муж, Арчи, был хорошим парнем. Поддерживал все мои начинания.

— Да, но он умер молодым. Ты могла бы чувствовать себя по-другому, если бы он задержался. — Это было ужасно произносить, но Лила об этом не жалела. По какой-то причине ей в голову пришла древняя поговорка амишей: любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. Много чего можно наговорить, когда находишься в таком состоянии. Откровенно. С уважением. Просто сама доброта.

Коутс не подавала признаков обиды.

— Клинт был таким плохим мужем?

— Он был лучше, чем муж Кэнди Машаум.

— Низкая планка, — сказала Дженис. — Впрочем, неважно. Я просто сижу здесь и храню позолоченную память о моем муже, который имел порядочность умереть, прежде чем стал дерьмом.

Лила опустила голову.

— Может быть, я это заслужила.

Это был еще один солнечный день, но где-то на севере, в милях от них, плыли серые тучи.

— И? Он был плохим мужем?

— Нет. Клинт был хорошим мужем. И хорошим отцом. Он подтянул свой вес. Он любил меня. Я никогда в этом не сомневалась. Но было слишком много того, что он никогда мне о себе не рассказывал. То, что я не должна была узнать никоим образом, и меня это очень злило. Клинт может вести разговоры об открытости и поддержке, рассказывать до тех пор, пока лицо не посинеет, но если ты копаешь глубже, он становится этаким Мальборо Мэном. А это хуже, я думаю, чем быть обманутой. Ложь указывает на определенную степень уважения. Я почти уверена, что у него был пакет с вещами, очень тяжелый пакет, о которых он думал, что я слишком слабая, чтобы помочь ему их донести. Как по мне, лучше уж ложь, чем снисходительность.

— Что ты имеешь в виду под пакетом с вещами…?

— У него было тяжелое детство. Я думаю, он дрался за жизнь, и это буквально, вот что я имею в виду. Я видела, как он трет костяшки кулаков, когда чем-то озабочен или расстроен. Но он ничего об этом не рассказывал. Я спрашивала, а он играл в Мальборо Мэна. — Лила взглянула на Коутс, и прочитала какое-то подобие неловкости в выражении на её лице.

— Ты знаешь, что я имею в виду, не так ли? Ты же работала рядом с ним.

— Я предполагаю, что знаю. У Клинта была и другая сторона. Более жесткая сторона. Более злобная. До недавнего времени я этого не замечала.

— Это-то меня и бесило. Но знаешь, что хуже? Это заставляло меня чувствовать себя немного… испуганной.

Дженис использовала веточку, чтобы счищать куски запекшейся грязи с лица статуи.

— Сейчас я уже знаю, что он мог любого испугать.

Гольф-кары начали отъезжать, к последнему был прилажен покрытый брезентом прицеп с припасами. Процессия вышла из поля их зрения, а затем вновь появилась на пару минут, там, где дорога поднималась на холм, прежде чем исчезнуть за горизонтом.

Лила и Дженис перешли на другие темы: продолжающийся ремонт домов на Смите; две красивых лошади, которые были пойманы и обучались — или, возможно, заново приручались — не сбрасывать наездников; и чудо: Магда Дубчек и эти две бывших заключенных утверждали, что они почти подошли к успешному завершению своей работы. Если бы у них было чуть больше источников энергии, чуть больше солнечных батарей — чистая проточная вода могла стать явью. Домашний водопровод — настоящая американская мечта.

Они проговорили пока не начало смеркаться, при этом ни разу не вспоминали о Клинте, Джареде, Арчи, муже Кэнди Машаум, об Иисусе Христе, или каком-либо другом мужчине.

Они не говорили и об Эви, но Лила ее не забыла. Она не забыла о том, как Ева Блэк появилась в Дулинге, или о странных разговорах с ней, или о следах с паутиной в лесу, рядом с трейлером Трумэна Мейвейзера. Она не забыла и о том, что эти следы привели ее к Удивительному Дереву, поднимавшемуся в небо из бесчисленных корней и состоящее из переплетающихся стволов. Что касается животных, появившихся от Дерева — белого тигра, змеи, павлина и лисы — Лила и их помнила.

Вид корней того дерева — спиралевидных, переплетающихся друг с другом, словно шнурки кроссовок какого-то гиганта, часто приходил в голову Лилы. Это было так прекрасно, так величественно, так правильно.

Эви пришла от Дерева? Или дерево появилось вместе с Эви? Женщины Нашего места — они были мечтателями, или они были мечтой?

Ледяной дождь поливал Наше место сорок восемь часов подряд, раскачивая ветви деревьев, наполняя водой, сквозь дыры в крышах, затхлые полуразрушенные дома и наводняя улицы грязными лужами. Лила, растянувшись в палатке, иногда откладывала книгу, которую читала, чтобы ударить по стенам и проломить ледяное покрытие, образовавшееся на виниле. Звук был похож на разбитое стекло.

В прошлой жизни она перешла с бумажных книг на электронную, не подозревая, что мир не выдержит и сделает эти вещи ненужными. В ее доме еще были бумажные книги, и некоторые из них были не заплесневевшими. Когда она закончила книгу, которую читала, она решилась прогуляться из палатки к остаткам своего дома. Это было слишком грустно — слишком пахло сыном и мужем — для Лилы, чтобы представить себе жизнь в нем, но она не могла заставить себя уйти.

Дождевые капли, скользящие по внутренним стенам, сверкали в луче ее фонаря. Звуки дождя были похожи шум океанских волн. С полки в задней части гостиной Лила выбрала влажный детективный роман и начала возвращаться той же дорогой, что и пришла. Луч выловил странный бумажный лист, лежащий на гнилом сиденье табуретки у кухонной стойки. Лила подняла его. Это была записка от Антона: информация о его «лесорубах», которые должны были справиться с голландским вязом во дворе.

Она долго изучала записку, ошеломленная внезапной близостью другой жизни — ее реальной жизни? ее предыдущей жизни? — которая казалась похожей на ребенка, выскакивающего между припаркованными автомобилями и выбегающего на дорогу.

С начала исследовательской экспедиции прошла неделя, когда вернулась Селия Фрод, пешком, забрызганная грязью с головы до ног. Она была одна.

Селия сказала, что за пределами Дулингского исправительного учреждения, в направлении маленького соседнего города Мэйлок, дороги стали непроходимыми; они вынуждены были ярд за ярдом очищать шоссе от деревьев, что бы продолжить движение. Легче было оставить гольф-кары и идти налегке.

В Мэйлоке никого не было, когда они туда попали, никаких признаков жизни. Здания и дома были похожи на те, что находятся в Дулинге — заросшие, в большем или меньшем аварийном состоянии, несколько выжженных пепелищ — а дорога через ручей Дорр-Холлоу, который теперь превратился в широкую реку полную затонувших на отмелях авто, обвалилась. Наверное, уже тогда они должны были развернуться, признала Селия. Они вычистили полезные запасы из продуктового магазина и других мест в Мэйлоке. При этом разговор зашел о кинотеатре в маленьком городке Орел, который был в десяти милях отсюда, о том, как здорово было бы детям, если бы они вернулись с кинопроектором. Магда заверила их, что их большой генератор справится с подобной задачей.

— У них все еще там шла новая часть Звездных войн,[281] — сказала Селия и добавила, скоропалительно, — знаете, шериф, та самая, где главный герой — девушка.

Лила не исправила, «Шериф». Как же это сложно — перестать быть полицейским.

— Продолжай, Селия.

Экспедиция пересекла ручей Дорр-Холлоу через мост, который был еще цел, и поднялась вверх по горной дороге, которая имела название Львиная голова, и, как казалось, вела в Орел кратчайшим путем. На карте, которой они пользовались — заимствованной из остатков публичной библиотеки Дулинга — тонкой линией была нарисована старая безымянная дорога, построенная угольной компанией, проходящая недалеко от вершины горы. Эта дорога могла кратчайшим путем вывести их к шоссе, а по нему идти будет легче. Но карта оказалась устаревшей. Дорога Львиная голова выводила в тупик, на плато, где находилась мрачная тюрьма для мужчин, которая тоже имела название Львиная Голова. Дорога, которую они надеялись найти, была вспахана во время строительства этой тюрьмы.

День был поздний, и вместо того, чтобы попытаться спуститься с горы в темноте, они решили разбить лагерь в тюрьме, и начать спуск уже ранним утром.

Лила была хорошо знакома с тюрьмой Львиная Голова; это был объект максимального уровня безопасности, где, как она ожидала, братья Гринеры проведут свои следующие двадцать пять или около того лет.

Дженис Коутс, также присутствующая при рассказе Селии, дала краткую характеристику этой тюрьме.

— Еще то место. Неприятное.

Голова, как её называли заключенные там мужчины, мелькала в средствах массовой информации задолго до Авроры, как редкий пример успешной рекультивации земли на месте старых горных выработок. После того, как Улисс Энерджи Солюшн закончили вырубку лесов и перенесли взрывные работы на вершину горы, чтобы добывать уголь уже там, они типа «восстановили» землю, подняв на-гора пустую породу и разровняв её. Продвигаемая в СМИ идея заключалась в том, что вместо того, чтобы считать горные вершины «разрушенными», общественность должна рассматривать их, как «высвобожденные». Недавно разровнённая земля должна была стать землей для застройки. Хотя большинство населения штата и поддерживало угольную отрасль, они скептически относились к этой болтологии. Эти удивительно полезные новые плато, как правило, располагались у черта на куличках и часто соседствовали с могильниками или шахтными отстойниками, набитыми различными химикатами, а это совсем не то соседство, которое кто-то хотел бы иметь.

Но тюрьма была вполне подходящей постройкой на месте захолустной рекультивации. И никто особо не беспокоился о возможной экологической опасности, с которой могут столкнуться её обитатели. В результате гора Голова Льва стала местом для строительства тюрьмы максимального уровня безопасности Голова Льва.

Тюремные ворота, как рассказала Селия, были открыты, и входные двери тоже. Она, Милли, Нелл Зигер и остальные вошли. Большая часть разведывательной группы из Нашего места состояла из недавно получивших свободу заключенных и тюремных офицеров, и им было интересно, как жила другая половина. Все было более менее похоже, и даже более комфортно. Запахи были те же, и хотя там были некоторые трещины в полах и стенах, было сухо; и замочное хозяйство в каждой камере выглядело как новенькое.

— Какое-то дежавю,[282] — признала Селия, — и к тому же немного забавное, знаете ли.

Ночь прошла спокойно. Утром Селия спустилась вниз по склону, в поисках тропы, которая могла бы помочь срезать часть дороги и спасти их от необходимости идти к Орлу длинным обходным путем. Неожиданно для Селии, ее игрушечная рация запищала.

— Селия! Кажется, мы кого-то обнаружили! — Это была Нелл.

— Что? — Ответила Селия. — Повтори?

— Мы внутри! Внутри тюрьмы! Окно в конце их версии Бродвея практически не пропускает свет, но как нам кажется, в одной из одиночных камер есть женщина! Она лежит под желтым одеялом! Похоже, она шевелится! Милли пытается найти способ открыть дверь, чтобы её освободить, но без электричества так… — и тут передача прервалась.

Неожиданный сильный грохот от удара чего-то крупного об землю испугал Селию. Она вытянула руки в стороны, пытаясь балансировать. Игрушечная рация вылетела из руки и разбилась о землю.

Стремглав взбежав на вершину дороги, с горящими легкими и дрожащими ногами, Селия прошла через тюремные ворота. Белая пыль рассеивалась по воздуху, как снег; она должна была прикрыть рот, чтобы не задохнуться. То, что она увидела, было трудно обработать, и еще труднее принять. Территория была разбита вдребезги, повсюду виднелись расщелины, словно после землетрясения. Поднятая с земли грязь висела в воздухе. Селия несколько раз упала на колени, прищуренные глаза практически ничего не видели, пока не добралась до чего-то твердого. Постепенно, начали вырисовываться прямоугольные формы основного ограждения Головы льва, а за ними ничего. За основным ограждением больше не было земли, и больше не было тюрьмы. Плато рухнуло и очистило пространство. Новехонькое здание максимального уровня безопасности спустилось вниз по задней части горы, словно большой каменный ребенок по горке. Забор был теперь не более чем декорация для фильма, только фасад и ничего позади.

Селия не осмелилась подойти к краю, чтобы заглянуть вниз, но она мельком, где-то далеко внизу, увидела несколько обломков: массивные цементные блоки, составлявшие основу здания, плавали на фоне болота пылевых частиц.

— И вот, я вернулась одна, — сказала Селия, — так быстро, как только смогла.

Она вздохнула и процарапала чистое место в грязи на щеке. Слушатели, десяток женщин, поспешивших на место проведения собраний к Шопуэллу после того, как по городу разнесся слух, что экспедиция вернулась, молчали. Остальные еще не подтянулись.

— Я помню, читала, что там была какая-то полемика по вопросу постройки тюрьмы в том месте, — сказала Дженис. — Что-то о том, что земля была слишком мягкая для такого веса. Люди говорят, что угольная компания сильно сэкономила на этом, перед тем как свалить. Государственные инженеры смотрели на все…

Селия перевела дух, выдала печальный вздох, и рассеянно продолжила:

— Нелл и я встречались, время от времени. Я не ожидала, что это продолжится вне стен тюрьмы. — Она шмыгнула носом — один раз. — Так что я, вероятно, не должна чувствовать печаль, но вот оно: мне печально, словно я в аду.

Воцарилось молчание. И тогда Лила произнесла:

— Мне нужно туда попасть.

Тиффани Джонс сказала:

— Составить компанию?

То, что они задумали, глупость, сказала Коутс.

— Это гребаная глупость, Лила. Идти копаться в завале.

Она шла рядом с Лилой и Тиффани Джонс по Болл-Хилл-Роуд. Еще два члена экспедиции были парой лошадей.

— Мы не будем копаться в самом завале, — сказала Лила. — Мы просто пороемся среди обломков на поверхности.

— И посмотрим, может быть, кто-то там еще жив, — добавила Тиффани.

— Ты шутишь? — Нос Дженис был свекольно-красного цвета от холода. Она все больше походила на архаичного пророка — ее белые волосы плыли вслед за ней, цвет ее впалых щек был таким же ярким, как и свет придорожных фонарей. Все, чего не хватало — это посох и хищная птица, которая сидела бы на её плече. — Они скатились по склону горы, и тюрьма их накрыла. Они мертвы. И если они и видели там женщину, то она тоже мертва.

— Я это знаю, — сказала Лила. — Но если они видели женщину в Львиной голове, это значит, что есть и другие женщины вне Дулинга. Узнать, что мы не одиноки в этом мире, Дженис… это будет круто.

— Не умри там, — сказала бывший начальник тюрьмы, когда они подошли к Болл-Хилл.

Лила ответила:

— Так и планирую.

И рядом с ней Тиффани Джонс еще более убедительно произнесла:

— Мы не умрем.

Тиффани каталась на лошадях все свое детство. Ее семья владела яблочным садом с детской площадкой, стадом мясных коз, ларьком с хот-догами и несколькими пони.

— Я частенько их объезжала, но… потом у меня появились кое-какие проблемы — недостатки, можно сказать. И стало не до пони. Я начала влипать в различные неприятности и вышла из привычки.

Эти проблемы не были секретом для Лилы, которая лично арестовала Тифф, и не один раз. Эта Тиффани Джонс совершенно не была похожа на ту. Женщина, которая ехала верхом на массивной чалой лошади рядом с маленькой белой лошадкой Лилы, была полнолицей шатенкой в белой ковбойской шляпе, которая дала бы фору любому ранчеру Джона Форда.[283] Она имела огромное самоуважение, в отличие от той убогой наркоманки, которую Трумэн Мейвейзер регулярно бил в трейлере рядом с его лабораторией по производству метамфетамина в стародавние времена.

И она была беременна. Лила слышала, как Тиффани упоминала об этом на Собрании. Это-то, подумала Лила, и есть источник её сияющей внешности.

Наступали сумерки. Они должны были вскоре разбить лагерь на ночлег. Отсюда, в паре миль вниз по долине, был виден Мэйлок — разбросанные в мрачной темноте здания. Экспедиция уже побывала там, и не нашла никого, ни мужчин ни женщин. Казалось, что только в Дулинге тлеет человеческая жизнь. Если только в мужской тюрьме не было той женщины, то так и было.

— Ты, кажется, выглядишь неплохо, — сказала Лила, внимательно присмотревшись. — По крайней мере, сейчас.

Смех Тиффани был очень милым.

— Загробная жизнь очищает разум. Мне больше не нужна наркота, если ты это имеешь в виду.

— Ты так думаешь об этом? Загробная жизнь?

— На самом деле нет, — сказала Тиффани, и больше не поднимала эту тему до тех пор, пока они не обосновались в своих спальных мешках в развалинах бензоколонки, которая была заброшена и в том, другом мире.

Тиффани сказала:

— Я хочу сказать, что загробная жизнь, это должен быть либо рай, либо ад, ведь верно? — Через невесть как оставшееся в целости стекло, они могли видеть лошадей, привязанных к старым бензоколонкам. Их освещал лунный свет.

— Я не слишком религиозна, — сказала Лила.

— Я тоже, — сказала Тиффани. — Но, в любом случае, здесь нет ни ангелов и бесов, так что пошло все на фиг. Но разве это не чудо?

Лила подумала о Джессике и Роджере Элуэях. Их дочке, Платине, которая быстро росла и ползала повсюду. (Дочь Элейн Наттинг, Нана, влюбилась в Плат — некрасивое имя, но что есть, то есть; малышка, вероятно, чуть позже, возненавидит их за это — и катала ее повсюду в ржавой детской коляске). Лила подумала об Эсси и Кэнди. Она подумала о своем муже и сыне и о своей жизни, которая больше не была ее жизнью.

— Может быть, — сказала Лила. — Наверное.

— Извиняюсь. Чудо — это неправильное слово. Я просто говорю, что у нас ведь все хорошо? Значит, это не ад, ведь верно? Я чиста. Я чувствую себя хорошо. У меня есть эти замечательные лошади, которых я никогда, даже в своих самых смелых мечтах, не могла себе представить. Кто-то вроде меня, заботится о таких животных? Никогда. — Тиффани нахмурилась. — Я слишком много о себе говорю, да? Я знаю, что ты многое потеряла. Я знаю, что большинство находящихся здесь многое потеряли, а я просто та, кто не имел ничего, чтобы терять.

— Я рада за тебя. — И она действительно была рада. Тиффани Джонс заслуживала чего-то лучшего.

Они обошли Мэйлок и поскакали по раскисшим берегам ручья Дорр-Холлоу. В лесу, стая собак, собравшихся на небольшом холме, наблюдала за тем, как они проезжают. Их было шесть или семь, овчарки и лабрадоры, языки вывалены, дыхание парует. Лила достала пистолет. Под ней белая лошадь повернула голову и изменила свою походку.

— Нет, нет, — сказала Тиффани. Она протянула руку и почесала лошади за ухом. Ее голос был мягким, но уверенным, совсем не похож на воркование. — Лила не будет стрелять из пистолета.

— Она не будет? — Лила посмотрела на собаку посередине. Серо-черный мех животного ощетинился. У него были разные глаза, голубой и желтый, а его пасть казалась огромной. Она вовсе не была впечатлительным человеком, но все равно подумала, что собака выглядит бешеной.

— Конечно же, нет. Они хотят организовать догонялки. Но мы просто едем дальше и делаем свое дело. Мы не хотим в это играть. Мы сможем поладить. — Голос Тиффани был беззаботным и уверенным. Лила подумала, что даже если бы Тиффани не знала, что делает, она смогла бы поверить, что знает. Они проехали через подлесок. Собаки их не преследовали.

— Ты была права, — позже сказала Лила. — Благодарю.

Тиффани сказала, что не за что.

— Но это не ради тебя. Без обид, но я не позволю тебе пугать моих лошадей, шериф.

Они пересекли реку и на развилке выбрали дорогу, ведущую вокруг горы, а не ту, которая вела к вершине. Лошади спустились в лесистую долину, которая формировала разрыв между тем, что осталось от Головы льва слева, и скалой справа, поднимающейся вверх с резким уклоном. Её поверхность представляла собой массив из острых зазубренных камней. Повсеместно присутствовал металлический запах, который щекотал им глотки. Комья рыхлой земли продолжали падать вниз, камни, находящиеся внутри этих комков, при ударе об то, что лежало на дне обрыва, словно об железную миску, создавали громкое эхо, поднимающееся по обеим сторонам горы.

Они привязали лошадей в паре сотен ярдов от развалин тюрьмы и дальше пошли пешком.

— Женщина из другого места, — сказала Тиффани. — Разве это не что-то?

— Это да, — согласилась Лила. — Но найти кого-то из наших, живыми, было бы еще лучше.

Фрагменты кирпичной кладки, некоторые высотой и шириной с большегрузный грузовик, из которой была выложена задняя стена верхних этажей Головы льва, врылись в землю, как громадные кенотафы.[284] По тому, как они возвышались друг над другом, Лила легко смогла себе представить, как они ломаются под собственным весом и падают вниз, чтобы присоединиться к куче, уже лежащей на дне оврага.

Основное тело тюрьмы упало на дно и сложилось внутрь себя, образуя нечеткую пирамидальную форму. В некотором смысле, это было впечатляюще, сколько всего пережило тело здания, при сползании вниз по горе — и одновременно отвратительно, если подвести под сравнение с кукольным домиком, разрушенным хулиганом. Стальная арматура зазубренными копьями торчала из разрушенных бетонных стен, а огромные комья земли, перемешанные с корнями деревьев, лежали над другими частями обломков. В бетоне, по краям этой внезапно возникшей новой конструкции, возникли рваные проломы, за которыми зияли черные дыры, ведущие внутрь. Повсюду были поломанные деревья — двадцати- и тридцатифутовые стволы с сорванной корой.

Лила надела хирургическую маску, которую принесла с собой.

— Оставайся здесь, Тиффани.

— Я хочу пойти с тобой. Мне не страшно. Позвольте мне взять одну из них.

Она протянула руку за хирургической маской.

— Я знаю, что ты не боишься. Я просто хочу, чтобы кто-то смог вернуться домой и все рассказать, если эта чертова конструкция упадет мне на голову, и ты прекрасно управляешься с лошадьми. А я всего лишь бывший коп среднего возраста. Кроме того, мы оба знаем, что вас двое.

Рядом с ближайшим разломом, Лила остановилась, и развернулась, чтобы помахать напарнице. Но Тиффани этого не увидела, она уже возвращалась к лошадям.

Лучики света проникали внутрь остатков тюрьмы через узкие щели в разрушенном бетоне. Лила обнаружила, что идет поверх стены, шагая под закрытыми стальными дверями камер. Все было перевернуто на девяносто градусов. Потолок находился справа. Левая стена теперь была потолком, а пол был слева. Ей пришлось опустить голову, чтобы проскользнуть под открытой дверью одной из камер, которая свисала, словно ловушка. Она слышала тиканье и звуки падающих капель. Ее ботинки хрустели, ступая по камню и стеклу.

Затор из камней, разрушенных труб и кусков изоляции остановил ее продвижение вперед. Она обвела фонариком вокруг себя. Уровень А было выведено красной краской на стене над ее головой. Лила подошла к тому месту, где свисала дверь. Она прыгнула и, схватившись за дверную раму, проникла внутрь камеры. В противоположной от двери стене зияла дыра. Лила осторожно к ней подкралась. Она присела и пролезла вперед. Зазубрины разбитого бетона зацепились за спину рубашки, и ткань порвалась.

В её голову прокрался голос Клинта, спрашивая: может быть — просто, может быть, не воспринимай это, пожалуйста, как обвинение — необходимо пересмотреть прямо здесь и сейчас соотношение риск-вознаграждение?

Давай рассмотрим все со всех сторон, хорошо, Лила? Риск заключается в том, что ты карабкаешься по неустойчивым обломкам, лежащим у подножия неустойчивой горы. Вдобавок, есть еще чертовы дикие, сумасшедшие собаки там, снаружи, и беременная наркоманка ждущая — или не ждущая — с лошадьми. И тебе — опять же, без обид, просто констатируем факты, дорогая — сорок пять. Всем известно, что лучший возраст для женщины, желающей поползать среди нестабильных и неустойчивых руин — что-то от восемнадцати до двадцати семи. Ты вне целевой группы. Все это повышает риск смерти, ужасной смерти или невообразимо ужасной смерти.

В следующей камере Лиле пришлось перелезть через видавший виды стальной туалет, а затем проскользнуть вниз через другое отверстие в полу, который когда-то был правой стеной. Ее лодыжка подвернулась, когда она упала вниз, и она схватилась за какую-то опору. Что-то металлическое порезало ей руку.

На ладони зияла глубокая кровавая рана. Наверное, понадобится пару скоб для затяжки краев. Ей следовало бы вернуться назад, поискать какую-нибудь мазь и наложить повязку, используя аптечку, которую они привезли с собой. Вместо этого, Лила оторвала лоскут от рубашки и забинтовала руку. Она воспользовалась фонариком и обнаружила еще одну надпись на стене: Крыло охраны. А вот это хорошо. Эта надпись была и в том месте, где они видели женщину в камере. Плохо было то, что новый коридор был расположен прямо над головой, шахтный ствол поднимался вверх. А еще хуже было то, в одном из углов, она обнаружила ногу, оторванную на два дюйма выше колена. Она была одета в зеленый вельвет. На Нелл Сигер были зеленые брюки, когда экспедиция отправлялась в Орел.

— Я не собираюсь ничего говорить об этом Тифф, — сказала Лила. Послушала, как звучит её голос — громко и испуганно — и успокоилась. — Это не пойдет на пользу.

Лила направила луч фонарика вверх. Крыло охраны Головы льва превратилось в широкую дымовую трубу. Она светила лучом из стороны в сторону, в поисках лучшего пути, и раздумывала над тем, что видит. Потолок Крыла охраны состоял из железобетонных перекрытий; бетон весь рассыпался при падении, но стальная арматура осталась на месте. Это было похоже на решетку. Или лестницу.

Что касается награды, продолжил Клинт, ты можешь кого-то найти. Можешь. Но будь честна с собой. Ты знаешь, что этот корабль пуст, как и весь остальной мир. Там ничего нет, кроме тел женщин, которые пошли с Нелл. Эта оторванная нога должна была тебе все рассказать. Если бы в мире, который ты называешь Нашим местом, были другие женщины, они бы уже дали о себе знать. Они оставили хотя бы какой-то след. Что, по-твоему, ты хочешь доказать? Что женщины тоже могут быть Мальборо Мэнами?

Казалось, что даже в ее воображении он не мог просто сказать, что боится за нее. Он не мог перестать относиться к ней, как к одной из своих заключенных-пациенток, бросая основные вопросы, как мяч во время игры в выбивалки на игровой площадке.

— Уходи, Клинт, — сказала она, и на удивление, он это сделал.

Лила поднялась и схватилась за нижнюю ступеньку потолочной решетки. Арматура прогнулась, но не вырвалась. Ее рука ныла, и она чувствовала, что кровь стекает по краям ее тряпичной повязки — но она все же повисла, подтянулась вверх, и подняла ногу. Она поставила ботинок на арматуру и перенесла на неё свой вес. Арматура снова прогнулась, но выдержала. Лила подняла руку, зацепилась за следующую арматуру, подтянулась, шагнула. Она начала подниматься по сетчатой лестнице. Каждый раз, когда она поднималась на уровень двери камеры, Лила использовала свою здоровую левую руку, чтобы удержаться на решетке, пока свободно раскачивалась в темноте и светила в камеру фонариком, который находился в больной правой. Никакой женщины не было видно сквозь армированное стекло в верхней части двери первой камеры, никакой женщины во второй, никакой женщины в третьей; все, что она видела — это каркасы кроватей, торчащие из того, что когда-то было полом. Ее рука пульсировала. Кровь капала в ее рукав. Никого и в четвертой камере, и ей пришлось остановиться, чтобы перевести дух, но не следовало задерживаться на одном месте слишком долго, и определенно не нужно было смотреть вниз во тьму. Был какой-то трюк, чтобы быстро перевести дух? Что-то, о чем упоминал Джаред, о соревнованиях по бегу на первенство штата, что-то типа самовнушения? Ах, да, теперь она вспомнила.

— Когда мои легкие начинают подводить, — рассказывал Джаред, — я просто представляю, что за мной следят красивые девушки, и я не могу их подвести.

От этого точно не было пользы. Ей просто нужно двигаться дальше.

Лила полезла. В пятой камере находились кровать, раковина и унитаз с болтающейся крышкой. И больше ничего.

Она добралась до Т-образной развилки. Влево от неё тянулся вдаль другой коридор. Где-то далеко, в конце этого коридора, луч фонаря Лилы выхватил то, что поначалу было похоже на кучу белья — тело или тела, подумала она, останки других исследователей. Это была дутая красная куртка Нелл Сигер? Лила не была уверена, но как бы холодно здесь не было, она почувствовала запах разложения. Они находились в разных местах до происшествия, а затем, вероятно, их раскидало еще дальше. Ничего нельзя было сделать, кроме как оставить их там.

Что-то зашевелилось в куче, и она услышала писк. Тюремные крысы пережили падение, как оказалось.

Лила пролезла еще немного. Каждая металлическая решетка, казалось, прогибалась все больше и больше под ее весом, скрипя все сильнее и сильнее с каждым шагом. Шестая камера была пуста, и седьмая, и восьмая, и девятая. Ты всегда находишь все, что тебе нужно в последнем месте, которое проверяешь, не так ли? Это всегда на верхней полке шкафа в самом дальнем углу. Это всегда в самом последнем файле в папке. Это всегда в самом маленьком и наименее используемом кармане рюкзака.

Если бы сейчас она упала, по крайней мере, умерла бы мгновенно.

Вы всегда — всегда, всегда, всегда — падаете с самой верхней точки решетки потолка, которую вы используете как лестницу в коридоре тюрьмы максимального уровня безопасности, соскользнувшей вниз с нестабильных останков бывшей угольной горы.

Но она решила, что не собирается сдаваться. Она убила Джессику Элуэй, чтобы защитить себя. Она была первой женщиной-шерифом в истории округа Дулинг. Она захлопнула наручники на братьях Гринерах, и когда Лоу Гринер предложил ей потрахать саму себя, она рассмеялась ему в лицо. Еще несколько футов не могут ее остановить.

И не остановят.

Она вытянулась в темноту, свободно раскачиваясь, словно ведомая партнером по танцам, и направила луч фонарика через окно двери десятой камеры.

Надувная кукла прилегла на отдых, прижавшись лицом к стеклу. Ее вишнево-красные губы открывали отверстие, предназначенное для фелляции;[285] её легкомысленные и соблазнительные глаза, а-ля Бетти Буп,[286] были синими. Порывы сквозняка заставляли её кивать пустой головой и пожимать розовыми плечами. Наклейка на голове гласила: С 40-летием, Ларри!

— Давай, Лила, — сказал Тиффани. Ее голос доносился из глубины колодца. — Просто сделай первый шаг, а затем побеспокоимся о следующем.

— Ладно, — умудрилась произнести Лила. Она была рада, что Тиффани ее не слышит. На самом деле, она не знала, есть ли еще вещи, которым она была так же рада. Ее горло было сухим; ее тело чувствовало себя слишком плотно в ее коже; ее рука пылала. Голос внизу был где-то в другой жизни. Этой темной лестнице не было конца.

— Хорошо. Сейчас: первый шаг, — сказала Тиффани. — Ты просто должна сделать первый шаг. Вот с него ты и начнешь.

— Надувная, трахни-меня, кукла, — позже удивлялась Тиффани. — Чей-то гребаный подарок на день рождения. Они позволяли им иметь такое дерьмо?

Лила пожала плечами.

— Все, что я знаю, это то, что я видела. Возможно, там была какая-то история, но мы никогда этого не узнаем.

Они скакали целый день и ночь. Тиффани хотела только одного, чтобы какая-нибудь из женщин в Нашем месте имела достаточный медицинский опыт, для лечения руки Лилы. Лила говорила, что с ней все будет в порядке, но Тифф в этом не была уверена.

— Я сказала той карге, которая раньше была начальником тюрьмы, что мы не умрем. Мы. Это значит, мы обе.

Она рассказала Лиле о квартире, которая была у неё в Шарлоттсвилле, до метамфетаминовой зависимости, напалмом выжегшей её последнее десятилетие или около того. Она держала там херову тучу папоротников. Эти педики даже цвели.

— Жизнь хороша, когда у тебя есть большие комнатные растения, — сказала Тиффани.

Седло поднималось то вверх, то вниз — лошадь так приятно ее качала, — и Лила прикладывала максимум усилий, чтобы не заснуть и, как следствие, не выскользнуть из седла.

— Что?

— Мои папоротники, — сказала Тиффани. — Я рассказываю о моих папоротниках, чтобы удержать тебя от обморока.

Это заставило Лилу захихикать, но все, что вышло из её рта, было горьким стоном. Тиффани сказала, чтобы она бросила грусть-печаль.

— Мы можем принести немного с собой. Папоротники растут по всему этому гребаному месту. Они здесь не редкость.

Позже Лила спросила Тиффани, кого она хочет — мальчика или девочку.

— Просто здорового ребенка, — сказала Тиффани. — При любом раскладе, как можно более здорового.

— Как насчет того, если это девочка, назвать её Ферн.

Тиффани засмеялась.

— Вот и молодец!

Дулинг показался на рассвете, здания плавали в синей дымке. Дым клубился от стоянки за остатками Скрипучего колеса. Здесь была устроена общая кухня. Электричество было еще в диковинку, поэтому они почти все готовили на костре. (Скрип оказался отличным источником топлива. Его крыша и стены постепенно разбирались.)

Тиффани провела их к огню. Там находились дюжина женщин, бесформенных в их тяжелых пальто, шапках и варежках. Два больших кофейника кипели над открытым огнем.

— Добро пожаловать домой. У нас есть кофе. — Коутс вышла из группы.

— В отличие от вас, у нас нет ничего, — сказала Лила. — Извините. Там была только трахни-меня-Фарах кукла в Крыле охраны. Если в этом мире и есть кто-то еще, то мы их до сих пор не нашли. А остальные… — Она покачала головой.