Спящие красавицы Кинг Стивен
Большой человек, Джиари, просунул пальцы через ограждение передних ворот, и слегка их встряхнул. Затем он скрестил руки и посмотрел на электронный замок размером с боксерскую перчатку.
Клинт увидел это, заметил, как Терри слоняется по грязи на обочине дороги, сжимая фляжку, и пришел к выводу, что скоро могут возникнуть серьезные проблемы. И, может быть, до них не так уж и далеко.
Он нажал на кнопку интеркома.
— Эй, вы там. Все в порядке? Терри? И Фрэнк? Ты ведь Фрэнк, да? Приятно познакомиться. Вы получили фото?
Вместо ответа новый помощник и исполняющий обязанности шерифа вернулись к своей полицейской машине, залезли в неё и свалили. Фрэнк Джиари уехал.
Между тюрьмой и городом открывался живописный ландшафт. Фрэнк развернулся и выключил двигатель.
— Разве это не зрелище? — Сказал он низким, изумленным голосом. — Можно подумать, что мир такой же, как и на прошлой неделе.
Фрэнк прав, — подумал Терри, это был прекрасный вид. Они могли видеть всю дорогу от Болл-Фэрри и дальше — но едва ли сейчас было время, чтобы любоваться сельскими пейзажами.
— Фрэнк? Я думаю, что мы должны…
— Это обсудить? — Фрэнк решительно кивнул. — Я так и думал. Мое мнение довольно простое. Норкросс может быть психиатром или еще кем-то, но в производстве дерьма у него явно ученая степень. Он классически нас развел, и он будет продолжать это делать, пока мы не прекратим это жрать.
— Я тоже так думаю.
Терри думал о том, что говорил Клинт о выпивке на работе. Он, вероятно, был прав, и Терри был готов признать (хотя бы для себя), что он был близок к тому, чтобы быть в хлам прямо сейчас. Он чувствовал себя подавленным. Шериф не его работа. Когда дело доходило до принятия решений, его уровень — простой помощник
— Нам нужно туда попасть, шериф Кумбс. Не только нам вдвоем, нам всем. Нам нужно получить доступ к женщине на фотографии, которую он прислал, нам нужно разрезать паутину на ее лице, и убедиться, что это одно лицо с женщиной на фото с учетной карточки. Если это окажется так, мы можем перейти к Плану Б.
— Что за план?
Фрэнк полез в карман, достал пачку жевательной резинки, вытащил пластинку, очистил пластинку от обертки.
— Ебать меня в рот, если я знаю.
— Резать кокон — это опасно, — сказал Терри. — Люди умирали.
— Как же вам чертовски повезло, что в вашей команде есть сертифицированный специалист по контролю за животными. В свое время я имел дело с различными злыми собаками, Терри, и однажды меня вызывали, чтобы успокоить очень злого медведя, который сумел завернуться в колючую проволоку. Чтобы справиться с мисс Блэк, я воспользуюсь своим самым большим шестом для ловли собак — десятифутовым Томагавком. Нержавеющая сталь. Пружинный замок. Набрасываешь петлю вокруг ее шеи, прежде чем разрезаешь говно на ее лице. Затягиваешь удавку, если она начинает лаять и вырываться. Она может потерять сознание, но это ее не убьет. Эта штука отрастет обратно, и когда она отрастет, Блэк снова станет тихой. Все что нам нужно — это просто взглянуть. Вот и все. Один взгляд.
— Если это она, и весь треп окажется фуфлом, все будут разочарованы, — сказал Терри. — Включая меня.
— Меня тоже. — Фрэнк думал о Нане. — Но мы должны узнать. Увидеть своими глазами, не так ли?
Терри сказал:
— Да.
Вопрос в том, как мы можем развести Норкросса, чтобы он предоставил нам доступ? Мы могли бы собрать отряд, и нам, возможно, придется, но это последнее средство, не так ли?
— Да. — Терри нашел идею собрать отряд неприятной, граничащей с отравлением желудка. В нынешней ситуации, отряд вполне может превратиться в толпу.
— Мы могли бы использовать его жену.
— А? — Терри смотрел на Фрэнка. — Лилу? О чем ты говоришь?
— Предложим обмен, — сказал он. — Ты отдаешь нам Еву Блэк, мы отдаем тебе твою жену.
— Почему он на это пойдет? — Спросил Терри. — Он знает, что мы никогда не причиним ей вреда. — Когда Фрэнк не ответил, Терри схватил его за плечо. — Мы никогда не причиним ей боль, Фрэнк. Никогда. Ты понимаешь?
Фрэнк вздрогнул.
— Конечно. — Он улыбнулся Терри. — Я говорю о блефе. Но он может поверить. Они сжигают дам в коконах в Чарльстоне. Просто паника из социальных сетей — гонят фуфло, я знаю. Но многие в это верят. И Норкросс может поверить, что мы в это верим. Кроме того, у него есть сын, верно?
— Да. Джаред. Хороший парень.
— Он тоже может в это поверить. Возможно, мы поговорим с ним, а он позвонит отцу и скажет ему, чтобы он отдал эту Блэк.
— Потому что они угрожают сжечь мать, как комара на светильнике? — Терри не мог поверить, что он произнес это вслух. Неудивительно, что он пил на работе. Вы видите, о чем ему приходится дискутировать.
Фрэнк жевал свою жвачку.
— Мне не нравится, — сказал Терри. — Угрожать сжечь шерифа. Мне это не нравится.
— Мне тоже это не нравится, — сказал Фрэнк, и это была правда. — Но иногда отчаянные времена требуют отчаянных мер.
— Нет, — сказал Терри, в этот момент он не чувствовал себя пьяным. — Даже если одна из команд и найдет её, категорическое нет. И, черт возьми, насколько мы знаем, она все еще не спала. Может быть, она одела свои буги-туфли и смылась из города.
— Бросив мужа и сына? Бросив свою работу, с тем говном, которое сейчас происходит? Ты в это веришь?
— Наверное, нет — сказал Терри. — Одна из команд ее обнаружит, в конце концов, но использовать ее таким образом — по-прежнему нет. Копы не угрожают, и копы не берут заложников.
Фрэнк пожал плечами.
— Сообщение получено. Это была просто идея. — Он повернулся лицом к лобовому стеклу, запустил двигатель и вывел патрульный автомобиль номер четыре на шоссе. — Полагаю, кто-то проверил дом Норкроссов?
— Рид Бэрроуз и Верн Рангл еще вчера. Ни её, ни Джареда, оба ушли. Место пустое.
— Слишком умно для мальчика, — задумчиво сказал Фрэнк. — Может, где-нибудь приглядывает за ней? Возможно, это была идея психиатра. Он далеко не дурак, хочу тебе заметить.
Терри не ответил. Часть его думала, что еще один глоток будет плохой идеей, но другая его часть думала, что еще один глоток вряд ли навредит. Он вытащил фляжку из кармана, отвинтил крышечку и сначала протянул Фрэнку, только из вежливости.
Фрэнк улыбнулся и покачал головой.
— Нет, пока я за рулем, амиго.
Пять минут спустя, когда они проезжали мимо закусочной Олимпия (вывеска перед ней больше не пыталась заманить прохожих яичным пирогом; теперь она гласила: молитесь за наших женщин), кое-что из того, что мозгоправ сказал по интеркому, наконец-то дошло до Фрэнка. С тех пор, как Хикс ушел в пятницу утром, я единственный представитель руководства.
Его большие руки крепко вцепились в рулевое колесо, и полицейская машина вильнула. Задремавший Терри проснулся.
— Что?
— Ничего, — произнес Фрэнк. Думая о Хиксе. Интересно, что знал Хикс. Интересно, что видел Хикс. Но пока он держал эти вопросы в секрете. — Все в порядке, шериф. Все в порядке.
Что разозлило Эви в видеоигре, так это синие звезды. Разноцветные треугольники, звезды и огненные шары проносились по экрану. Вам нужен был ряд из четырех огненных шаров для того, чтобы взорвать одну сверкающую синюю звезду. Другие формы мелькали и исчезали, если вы связывали из них цепочки, но сверкающие синие звезды, очевидно, были сделаны из какого-то почти алмазного материала, что только зажигательная сила огненных шаров могла их разбить. Не было никакого рационального объяснения для названия этой игры, по крайней мере, для Эви — Транспортный переполох.
Она была на 15 уровне, у неё была последняя жизнь. Появилась розовая звезда, затем желтый треугольник, а затем — наконец-то, блядь, спасибо! — огненный шар, который Эви попыталась сдвинуть влево, чтобы прикрепить к ряду из трех огненных шаров, которые она уже выстроила рядом с синей звездой, но она не успела, и вся площадь экрана её телефона заполнилась синими звездами. Потом появился убийственный зеленый треугольник, на котором была соответствующая надпись.
«ИЗВИНИТЕ! ВЫ УМЕРЛИ» гласило мигающее сообщение.
Эви застонала и бросила телефон Хикса на дальний конец нары. Сейчас она хотела находиться как можно дальше от этой бессердечной вещи. В конце концов, конечно же, она возьмет её обратно и попробует еще раз. Эви видела динозавров; Она смотрела на огромные леса Америки глазами почтового голубя. Она окунулась в саркофаг Клеопатры, находящийся под слоем пустынного песка и ласкала мертвое лицо славной королевы ножками жука. Один драматург, умный англичанин, однажды написал забавный, практически точный спич о Еве:
- Она родоприемница у фей
- И по размерам с камушек агата
- У мэра в перстне. По ночам она
- На шестерне пылинок цугом ездит
- Вдоль по носам у нас, пока мы спим…[243]
Как волшебное существо, она должна быть в состоянии достигнуть большего, чем 15 уровень Транспортного переполоха.
— Знаешь, Жанетт, говорят, что окружающий мир жестокий и глупый, и эта маленькая машина… эта маленькая машина — очень хороший этому пример, а сама по себе технология намного хуже. Технология — вот как бы я на самом деле назвала этот Транспортный переполох.
Жанетт была рядом, вышагивая по короткому коридору Крыла А. Теперь она была главным доверенным лицом. Она была также единственным доверенным лицом, но Жанетт обратила внимание во время консультаций по строительству карьеры в пост-тюремной жизни — при составлении резюме необходимо было перечислить большую часть ваших достижений, а человек, который осуществляет найм, сам решит, что имеет значение, а что нет. Для неё же название значения не имело.
В то время как четыре оставшихся офицера патрулировали Крылья B и C и следили за периметром тюрьмы, доктор Норкросс спросил, не может ли она последить за двумя другими заключенными, если ему придется выйти.
— Не вопрос, — сказала Жанетт. — Я не занята. Похоже, поход в мебельный магазин отменяется.
Было приятно работать, это занимало её ум.
Она двинулась вперед. Перед ней трехслойное окошко с проволочной сеткой на западной стене показало серое утро. На беговой дорожке стояла вода, и огород выглядел заболоченным.
— Мне никогда не нравились видеоигры, — сказала Жанетт. Ее реакция на реплику Эви заняла некоторое время. Она не спала уже девяносто шесть часов.
— Еще одно доказательство твоего прекрасного характера, дорогая, — сказала Эви.
Энджела, сидящая в соседней камере, влилась в дискуссию.
— Отличный характер? У Жанетт? Дерьмо-о-о. Она убила своего гребаного мужа, знаешь ли. Зарезала его. Даже ножом не воспользовалась, как это обычно. Совершила убийство с помощью отвертки, не так ли, Жанетт? Энджела-рэпер пропала, Энджела-быдло вернулась. Жанетт решила, что та слишком устала, чтобы что-то рифмовать. Это было хорошо. В конечном счете, Энджела-быдло была менее раздражающей и более (Жанетт боролась за слово)… более настоящей.
— Я знаю, Энджела. И отдаю ей должное.
— Жаль, что она не позволила мне убить тебя, — сказал Энджела. — Думаю, я доберусь до твоего горла зубами. Думаю, что доберусь. — Она издала клацающий звук. — Знаю, что доберусь.
— Не хочешь поразвлечься с телефоном, Энджела? Жанетт, если я дам тебе телефон через кормушку,[244] ты передашь его Энджеле? — Тон Эви был примирительным.
Говорили, что красивая женщина в мягкой клетке была либо волшебницей, либо демоном. Мотыльки вылетали из её рта; Жанетт их видела. Кем бы ни была Эви, но оказалось, что даже она не застрахована от издевательств Энджелы.
— Могу поспорить, я заставлю тебя проглотить этот телефон, — сказала Энджела.
— Спорим, не сможешь, — сказала Эви.
— Смогу.
Жанетт остановилась у окна, приложила руку к стеклу и уперлась головой в стену. Она не хотела думать о сне, но не могла перестать об этом думать.
Конечно, даже во сне была тюрьма; Жанетт часто ждала во сне, что ее выпустят из камеры, как она все время этого ждала в своей реальной жизни, желая выйти из реальной камеры. Но сон был пляжем, и волны убирали его каждую ночь, смывали все следы — и костры, и замки с песком, и пивные банки, и обрывки пакетов для мусора — эти очищающие волны смывали все следы. Бобби тоже приходил во снах. Он встречал ее в лесу, который вырос на руинах старого мира, и все становилось лучше.
Будет ли Ри в ее снах, ее мечтах? Дэмиан в них был, так почему бы там не быть Ри? Или сон, который приходит с коконами — без сновидений?
Жанетт вспомнила, что бывали дни, когда она просыпалась, чувствуя себя молодой и сильной и здоровой. «Я готова к драке!» иногда говорила она Бобби, когда тот был совсем маленьким. Сейчас она не могла представить себе этого, да и вряд ли это случится и в будущем.
В младенчестве, Бобби выдал ей несколько тяжелых ночей. «Чего ты хочешь?» спрашивала его она. А он просто плакал и плакал. Она представляла, что он на самом деле не знал, чего хотел, но, возможно, надеялся, что его мать сможет это исправить. Это было плохой частью материнства, быть не в состоянии исправить то, чего вы не можете понять.
Жанетт спросила себя, сможет ли она заснуть прямо сейчас. Что если она сломала кость сна? Мышцу сна? Сухожилия сна? Ее глаза были ужасно сухими. Ее язык казался слишком большим. Почему сон не приходит?
Все просто. Потому что она этого не хочет. Она поддалась Дэмиану, и она поддалась наркотикам, и ее жизнь прошла точно так, как все и говорили. Но этому она не поддастся. Её пофиг на то, что они ожидают.
Она досчитала до шестидесяти, заблудилась на сорока, вернулась к одному, и со второго раза досчитала до ста. Она кидает, забивает. Давай взглянем видеозапись! Как зовут того парня, давай-взглянем-видеозапись? Доктор Норкросс должен помнить.
Жанетт стояла перед восточной стеной, где металлическая дверь душевой открывала вход в дезинфекционную секцию. Она стала ходить около двери, вправо-влево, вправо-влево. Какой-то мужчина, скрючившись в позе зародыша, сидел на полу душевой и забивал косяк. Позади неё Энджела говорила Эви, что сдерет с неё кожу, что выколет ей глаза, вырвет их и съест, предварительно разорвав на мелкие гнилые кусочки. А дальше пошло-поехало, еще более наглый лепет, тоном и акцентом типа: грозный-раздражительный-гневный, в стиле кантри. На данный момент, насколько Жанетт могла сосредоточиться, беседа — в значительный степени монолог — представляла собой простой низкочастотный шум. Она ожидала, что сейчас услышит автоответчик от одного из номеров, начинающихся на 800.
— Ты знаешь, Энджела, я не думаю, что поделюсь с тобой своей видео игрой Транспортный переполох, — в конце концов, сказала Эви, а Жанетт так и ходила вправо-влево, вправо-влево, фиксируясь на разноцветных уведомлениях на доске объявлений, висевшей над диспенсером с салфетками Квелл. Буквы были слишком расплывчатыми, чтобы их читать, но она знала, что там перечислены время начала богослужений, собраний Анонимных Алкоголиков, расписание занятий в местном ПТУ, и правила внутреннего распорядка. На одном листе бумаги, девушка-эльф танцевала над словами, у меня хороший рапорт! Жанетт прекратила тусоваться[245] и обратила внимание на то место, где сидел мужчина. Никого не было.
— Эй! Алло? Ты куда ушел?
— Жанетт? Ты в порядке?
— Угу. — Жанетт оглянулась назад на дверь камеры Эви. Странная женщина стояла за решеткой. На её лице застыло меланхоличное выражение, ну, конечно же, такое выражение, как и у тебя, когда ты на что-то надеялся, но знал, что это не слишком реалистично, и, действительно, жизнь делала то, что жизнь всегда делает с нереалистичными надеждами. Это было лицо малыша сразу после того, как его поцарапал кот и прямо перед тем, как он начал плакать.
— Я просто подумала, что видела кого-то.
— Ты начинаешь галлюцинировать. Вот что происходит, когда долго не спишь. Тебе стоит поспать, Жанетт. Тебе будет безопаснее, если ты будешь спать, когда сюда придут мужчины.
Жанетт покачала головой.
— Я не хочу умирать.
— Ты и не умрешь. Ты заснешь, а потом проснешься кое-где еще. — Лицо Эви пылало. — И ты будешь свободна.
Когда дело касалось Эви, Жанетт не могла нормально соображать. Эви казалась сумасшедшей, но не такой сумасшедшей, как кто-либо, кто встречался Жанетт в Дулингском исправительном учреждении. Некоторые сумасшедшие люди были так близки к взрыву, что вы почти слышали тиканье их часового механизма. Такой была Энджела. Эви казалась какой-то другой, и не только из-за мотыльков; Эви казалась вдохновенной.
— Что ты знаешь о свободе?
— О свободе я знаю все, — сказала Эви. — Могу я привести пример?
— Если хочешь. — Жанетт рискнула еще раз взглянуть на то место, где сидел мужчина. Там никого не было. Никого.
— В глубине земли, под обломками горных вершин, которые угольщики сделали плоскими, в полной темноте, ты встретишь существ — безглазых существ — которые свободнее, чем когда-либо была ты. Потому что они живут так, как хотят, Жанетт. Они упиваются этой темнотой. Это все, что им было нужно. — Эви повторила это в прошедшем времени, как бы подчеркивая сказанное. — Это все, что им было нужно.
Жанетт представила себя в теплой темноте глубоко под поверхностью земли. Созвездия минералов сверкали вокруг нее. Она почувствовала себя маленькой и защищенной.
Что-то щекотало ее щеку. Она открыла глаза и сняла с лица волокна паутины, которая начала вылезать из ее кожи. Её ноги дрожали. Она даже не поняла, как закрыла глаза. Перед ней, на полпути через комнату, стояла стена — доска объявлений, дверь в душ, диспенсер с салфетками Квелл, цементные блоки.
Жанетт сделала шаг, затем еще один. Там опять был мужчина. Он вернулся, теперь курил косяк, который забил до этого. Жанетт не собиралась на него смотреть. Она не собиралась этому поддаваться. Она собиралась прикоснуться к стене, а потом она собиралась развернуться и дойти до другой стены, и она не поддастся. Жанетт Сорли еще не была готова к погружению во тьму.
Я могу еще некоторое время подождать, думала она. Я еще могу некоторое время бодрствовать. Ты просто следи за мной.
Все штатные полицейские автомобили были разобраны, так что Дон Петерс и парень, который был его напарником, патрулировали сетку пригородных улиц к югу от старшей школы в Додж Рэме Дона. На машине не было официальных знаков отличия, что несколько разочаровывало (Дон планировал позже это обсудить, и может быть сделать какую-то надпись из самоклеющихся букв, которые можно было взять в магазине), но на приборной панели при этом находился медленно вращающийся световой сигнал на батарейках, и он был одет в тюремную офицерскую форму. У парня, конечно же, не было никакой формы, просто синяя рубашка со значком на ней, но Глок на бедре нес всю необходимую ему дополнительную власть.
Эрику Блассу недавно исполнилось семнадцать, строго говоря, он был на четыре года моложе возраста, позволявшего ему работать в правоохранительных органах. Но Дон думал, что парень в полном порядке. Он был скаутом, получившим отличительный значок за заслуги в стрельбе по мишеням, хотя годом ранее он из скаутского движения вышел. («Слишком много трусов», — сказал Бласс, на что Дон ответил: «Вас понял, Младший».) Кроме того, парень был веселым. Чтобы скоротать время он изобрел игру. Она называлась Зомби цыпочки. У Дона была левая сторона улицы, так как он был за рулем; у Эрика была правая. Давалось пять очков за старых цыпочек, десять очков за цыпочек среднего возраста, пятнадцать очков за юных цыпочек (едва ли кто-то из них оставался не спящим к субботе, сегодня вообще ни одной не встретилось), и двадцать очков за красоток. Бласс в настоящее время добрался до восьмидесяти пяти, только после того, как они свернут на Санкт-Джордж-стрит, все можно будет изменить.
— Красотка слева на два часа, — сказал Дон. — Теперь у меня семьдесят пять. Догоняю тебя, Младший.
Паренек на переднем сидении, наклонился вперед, чтобы осмотреть молодую женщину, которая, спотыкаясь на каждом шагу, брела вдоль тротуара в спандексных[246] шортах и спортивном бюстгальтере. Голова у нее была опущена, потные волосы, сбившиеся в комки, качались взад-вперед. Может быть, она пыталась бежать, но лучшее, что ей удавалось — это бестолковая, плетущаяся походка.
— Отвисшие сиськи и отвисший зад, — сказал Эрик. — Если это то, что ты называешь красоткой, мне тебя жалко.
— О, черт, пакуй чемоданы, каюсь, каюсь. — Хихикнул Дон. — Хорошо, раз мы не видим лицо, как насчет того, чтобы дать мне пятнадцать?
— Мне на руку, — сказал Эрик. — Посигналь ей.
Когда они неспешно подкатились к ошеломленной женщине, Дон нажал на сигнал. Голова женщины дернулась (на самом деле, на лицо она была не так уж и плоха, если не смотреть на большие фиолетовые круги под ее запавшими глазами), и она споткнулась. Левая нога задела правую лодыжку, и она распласталась прямо на тротуаре.
— Она упала! — Закричал Эрик. — Цыпочка упала! — Он простонал и посмотрел через плечо. — Но подожди, она встает! Даже не дожидаясь счета до восьми! — Он начал трубить тему из Рокки через хлопающие губы.
Дон взглянул в зеркало заднего вида и увидел женщину, шатко поднимающуюся на ноги. Ее колени были сбиты, и кровь стекала по голеням. Он думал, что она покажет им фак — подросток, которого они задержали вскоре после начала их смены, пытался именно это и сделать — но зомби цыпочка даже не оглянулась, просто пошла ошеломленная в сторону центра города.
Дон сказал:
— Ты видел ее лицо?
— Это бесценно, — сказал Эрик и поднял ладонь.
Дон по ней ударил.
У них был список улиц, которые нужно было патрулировать, спрятанный в блокнот, куда они записывали адреса домов, в которых находились спящие женщины, плюс их имена и некоторые сведения из их удостоверения личности. Если дома были заперты, им разрешили их взламывать, что поначалу было весело. Дон наслаждался мытьем рук различными видами мыла в разнообразных ванных комнатах, и разнообразием стилей и цветов трусов и другого нижнего белья в шкафчиках женщин Дулинга. Это был предмет, который давно призывал к изучению. Однако это развлечение быстро наскучило. Это не было настоящим действием. Без задниц, их заполняющих, трусики быстро надоедали. Если посмотреть на это с другой стороны, он и Младший были не больше, чем специалисты по переписи населения.
— Это и есть Эллендейл-стрит, не так ли? — Сказал Дон, и направил Рэм к обочине.
— Роджер, Эль Комманданте. Все три квартала.
— Ну, пойдем, прогуляемся, напарник. Проверим сука-сумок и запишем несколько имен. — Но прежде чем Дон открыл водительскую дверь, Эрик схватил его за руку. Новенький смотрел на пустырь между Эллендейл и старшей школой. — Хочешь повеселиться, босс?
— Всегда готов к веселью, — сказал он. — Это мое второе имя. Что ты имеешь в виду?
— Ты видел, как они горят?
— Коконы? Нет. — Дон видел видеозаписи в новостях, в основном, снятые на сотовый телефон, на одном из них пару парней в хоккейных масках подносили спичку к одному из коконов. Новости называли таких парней Бригадами Пылеуловителей. Кокон на видео загорался, как костер, политый бензином. Вууух!
— А ты?
— Нет, — сказал Эрик, — но я слышал, что они горят как сумасшедшие.
— О чем ты думаешь?
— Есть старая бездомная цыпочка, которая там живет. — Эрик указал. — То есть, если можно назвать это жизнью. Ничего хорошего ни для себя, ни для кого-то другого. Мы могли бы её поджечь. Просто посмотреть, каково это, знаешь ли. Никто бы по ней не скучал. — Эрик внезапно напрягся. — Конечно, если ты не хочешь…
— Я не знаю, хочу ли я этого или нет, — сказал Дон. Это была ложь. Он хотел, ясное дело. От мыслей об этом, у него немного привстал. — Давай проверим ее, и тогда решим. Мы можем проверить Эллендейл и позже.
Они вышли из авто и направились к замусоренному акру земли, где находилось логово Старой Эсси. У Дона в руках была зажигалка Зиппо. Он достал её из кармана и начал щелкать крышкой клик-клак, клик-клак.
Глава 2
Женщины начали называть это «новым местом», потому что на самом деле это уже был не Дулинг — по крайней мере, не тот Дулинг, который они знали. Позже, когда они начали осознавать, что они здесь надолго, они стали называть это Нашим местом. Имя прижилось.
Мясо приобрело стойкий вкус жидкости для розжига, с помощью которой распалили древний древесный уголь из подвала миссис Рэнсом, но они съели целую голень, вырезанную Лилой из тела рыси, которую она застрелила с помощью своего служебного револьвера, и вытащила из зловонного плавательного бассейна.
— Мы слабовольные щенки, — сказала Молли в тот вечер, облизывая жир с пальцев и хватая еще один кусок. Быть слабовольным щенком, похоже, не так уж плохо, согласились с ней сидящие рядом.
— Мы имеем на это право, дорогуша, — сказала бабушка, но будь я проклята, если это не нормальная еда. Возьми еще кусочек, миссис Шериф.
Они укрылись в развалинах дома миссис Рэнсом, не пытаясь съесть ничего из пыльных консервов в кладовке, потому что Лила боялась ботулизма. В течение следующих двух недель они питались преимущественно ягодами, которые собирали с кустарников недалеко от города, и крошечными початками дикой кукурузы, жесткими и почти безвкусными, но, по крайней мере, съедобными. Май, конечно, слишком ранняя пора для ягод и кукурузы, но все же, кое-что там было.
Из этого Лила сделала вывод, сначала шаткий, но потом все более твердый: версия Дулинга, в которой они оказались, движется во времени в другом темпе от Дулинга, в котором они жили раньше. Время чувствовалось так же само, но это было не так. Миссис Рэнсом подтвердила, что она была одна несколько дней, пока не появилась Молли. Часы на старом месте (раньше?), стали днями в новом (сейчас?). Может даже больше, чем днями.
Интерес к разным временным потокам чаще всего захватывал Лилу в свободные минуты перед тем, как сон поглощал её. Многие из мест их ночевок находились под открытым небом — поваленные деревья пробили дыры в крышах, другие вовсе сорвало ветром — и Лила, моргая, смотрела на звезды, когда засыпала. Звезды были одинаковыми, но их блики шокировали. Это были горячие белые сварочные искры. Был ли он реальным, этот мир без мужчин? Это был рай? Чистилище? Альтернативная вселенная в альтернативном потоке времени?
Женщины и девушки все прибывали и прибывали. Население начало нарастать, как снежный ком, и хотя Лила этого не хотела, она оказалась главной. Кажется, по умолчанию.
Дороти Харпер, член Комитета по учебной программе, и ее подруги, три веселых, белых женщины семидесяти годов, которые представились в качестве знакомцев по книжному клубу, вышли из лесных зарослей, которые поднимались вокруг многоквартирного дома. Они суетились вокруг Молли, которой нравилось, что её опекают. Вскоре прибыла Дженис Коутс. Её обнаружили прогуливающейся по Мэйн-стрит, с листком, застрявшем в развалинах завивки, в сопровождении трех женщин в тюремных коричневых робах. Дженис и три бывших заключенных — Китти Макдэвид, Селия Фрод и Нелл Сигер — вынуждены были пробивать себе дорогу через заросли, чтобы выйти из Дулингского исправительного учреждения.
— Добрый день, дамы, — сказала Дженис, обняв сначала Бланш Макинтайр, а затем Лилу. — Простите за наш внешний вид. Мы только что сбежали из тюрьмы. Теперь скажите, кто из вас уколол палец о веретено и организовал этот бардак?[247]
Некоторые старые жилища были пригодными для проживания и восстановления. Другие были фантастически заросшими или рассыпались или и то и другое. На Мэйн-стрит они осмотрели здание старшей школы, которое считалось древним даже в старом Дулинге. В этом, новом, здание школы было буквально разорвано пополам, при этом каждая его половина наклонилась в противоположные стороны, и между ними торчали неровные края кирпичной кладки. Птицы садились на эту кладку и на линолеум, все еще лежащий на полу классных комнат, а потом взмывали в открытое небо. Здание муниципалитета, в котором когда-то находились кабинеты департамента шерифа, было полуразрушено. Посреди Маллоу разверзлась воронка. Внизу воронки лежала машина, погруженная по лобовое стекло в воду кофейного цвета.
Женщина по имени Кейли Роулингз присоединилась к колонии и добровольно вызвалась работать в качестве электрика. Это было неудивительно, так как бывший начальник тюрьмы знала, что Кейли училась в тюремном ПТУ, чтобы побольше узнать о проводке и напряжении. То, что Кейли и ее образование возникли из-за забора Дулингского исправительного учреждения — проблемой не было. Женщина не совершила никаких преступлений в этом новом месте, под этими слишком яркими звездами.
Кейли удалось воскресить генератор, работающий на солнечных батареях, который они нашли в том, что когда-то было домом богатого доктора, и они приготовили зайца на его электрической плите и слушали старые пластинки на его старинном музыкальном автомате Рок-ола.
По вечерам они разговаривали. Большинство женщин, как и Лила в полицейской машине на подъездной дорожке миссис Рэнсом, проснулись в местах, где они заснули. Несколько других, однако, вспомнили, что разгуливали где-то в темноте, ничего не слыша, кроме ветра и птиц и — возможно — отдаленных голосов. Когда солнце встало, эти женщины пробрались через лес на запад и вышли либо на Болл-Хилл-Роуд, либо на Западную Лавин. Для Лилы, картина, которую они нарисовали из этих ранних моментов формирования нового мира, представлялась актом коллективного воображения. Она думала, что это так же вероятно, как и все остальное.
День следовал за днем, и ночь следовала за ночью. Никто не мог сказать точно, сколько прошло времени с первого дня их пребывания в этом мире, но прошли недели, а потом и месяцы.
Были сформированы охотничья и собирательская группы. Там было очень много дичи — особенно оленей и кроликов — а также множество диких фруктов и овощей. Они никогда и близко не подходили к голодным временам. Была также сельскохозяйственная группа, строительная группа, медицинская группа и образовательная группа, занимающаяся обучением детей. Каждое утро перед небольшой школой стояла новая девочка и звонила в колокольчик. Звук разносился на многие мили. Женщины преподавали; Некоторые девушки постарше тоже.
Не было никаких вирусных заболеваний, хотя было много случаев отравления ядовитым плющом, также частенько приходилось иметь дело с порезами и синяками, и даже со сломанными костями — последствие близкого знакомства с давно заброшенными зданиями — острыми краями разбитых окон и сгнившими половицами. Если этот мир был актом коллективного воображения, иногда думала Лила, по мере того, как дрейфовала ко сну, то он был удивительно реальным, если мог заставить людей истекать кровью.
В подвале старшей школы, где различные разновидности плесени устроили пир в шкафах, где хранились классные журналы и другая школьная бюрократия, Лила раскопала мимеограф,[248] который, вероятно, не использовался с середины шестидесятых. Он был аккуратно упакован в пластиковый ящик. Некоторые из бывших заключенных оказались удивительно хитроумными. Они помогли Молли Рэнсом сделать чернила из ягод дикой смородины, и девушка начала издавать одностраничную газету под названием Дулингский Вестник. Первым заголовком было: школа вновь открывается! в статье она цитировала Лилу Норкросс, которая сказала: «Приятно видеть, как дети возвращаются к своей рутинной работе». Молли спросила Лилу, как ее представить: начальник полиции Дулинга или Шериф округа Дулинг. Лила сказала называй меня просто «местный житель».
И еще были Собрания. Они проходили один раз в неделю, затем два раза, и длились час или два. Хотя они впоследствии оказались чрезвычайно важными для здоровья и благополучия женщин, живущих в Нашем месте, они возникли фактически спонтанно. Первыми участниками стали дамы, которые в старом мире назвали себя Первым Четверговым Книжным Клубом. В этом, новом, они собрались перед супермаркетом Шопуэлл, который на удивление хорошо сохранился. И у них было достаточно тем для обсуждения, даже без книг, чтобы их начать. Бланш, Дороти, Маргарет и сестра Маргарет — Гейл сидели на раскладных стульях перед магазином, болтая обо всем, что они потеряли. Они вспомнили о свежем кофе и апельсиновом соке, кондиционерах, телевизорах, Интернете и возможности просто включить телефон и позвонить друг другу. Хотя, в основном, — и все они с этим согласились — они скучали по мужчинам. К разговору начали присоединяться женщины помоложе, и они их приветствовали. Они рассуждали о пробелах в их жизни, дырах, которые когда-то были заполнены их сыновьями, племянниками, отцами, дедами… и их мужьями.
— Позвольте вам кое-что сказать, девочки, — сказала Рита Кумбс на Собрании в конце того лета — к тому времени на нем присутствовало почти четыре десятка дам. — Возможно, это будет слишком откровенно для некоторых из вас, но мне все равно. Я скучаю по старым добрым пятницам. Терри слишком быстро кончал в начале наших отношений, но как только я его обучила, он стал в порядке. У меня были ночи, когда я могла получить до двух маленьких и одного большого оргазма, прежде чем он выстреливал из своего пистолета. А потом? Спала как ребенок!
— Разве пальцы не помогают? — Спросил кто-то, для общего смеха.
— Да, они помогают! — Рита отступила. Она тоже смеялась, щеки красные, как яблоки. — Но, дорогая, это не одно и то же!
Она заслужила сердечные аплодисменты, хотя несколько женщин — мужественная жена Фрица Машаума, Кэнди, была одной из них, воздержались.
И, конечно же, постоянно обсуждались два больших вопроса, которые возникали сотней различных способов. Во-первых, как они попали сюда? И почему?
Это было волшебство? Это был какой-то научный эксперимент? Это была воля Божья?
Их дальнейшее существование награда или наказание?
Почему они?
Китти Макдэвид была частым спикером, когда обсуждение переходило в этом направлении; воспоминания Китти о сне, пришедшем к ней накануне кошмара Авроры — темная фигура, в которой она признала королеву, и паутина, вытекавшая из её волос — оставались яркими, и преследовали ее снова и снова.
— Я не знаю, что делать, должна ли я молиться о прощении или что-то в этом роде, — сказала она.
— О, забей, — посоветовала ей Дженис Коутс. — Ты можешь делать все, что хочешь, так как папы римского, выдающего индульгенции, здесь нет, но я собираюсь продолжать жить дальше и делать все, что в моих силах. Я, честно говоря, не знаю, а что еще мы можем сделать, чтобы изменить ситуацию? — Это тоже заслужило аплодисменты у публики.
Однако вопрос: Какого хрена это произошло? — поднимался снова и снова. Без вразумительных ответов.
На одно из Собраний (это было, по крайней мере, через три месяца после того, что Дженис Коутс любила называть Великим Переселением) прокрался новый участник, и сел на пятидесятифунтовый мешок с удобрениями в задней части комнаты. Она держала голову опущенной во время оживленной дискуссии о текущей жизни и при оглашении новости о чудесной находке, сделанной в местном офисе службы доставки: девять коробок, в которых были многоразовые санитарные салфетки Лунэпедс.[249]
— Больше никаких клочков футболок, которые в этот период я засовываю в мое нижнее белье! — Торжествовала Нелл Сигер. — Аллилуйя!
К концу Собрания разговор перешел — как это всегда было — к тем вещам, которые они потеряли. Эти дискуссии почти всегда заканчивались слезами по покинутым мальчикам и мужчинам, но большинство женщин все же говорили, что они испытывают, хотя и временное, но облегчение. Становилось легче.
— Мы закончили, дамы? — Спросила Бланш в этот конкретный день. — У кого-нибудь есть желание чем-то поделиться, прежде чем мы вернемся к работе?
Маленькая рука поднялась, пальцы покрыты разноцветной меловой пылью.
— Да, дорогая, — сказала Бланш. — Ты новенькая, не так ли? И очень коротко! Не могла бы ты встать?
— Добро пожаловать, — хором сказали женщины, повернувшись, чтобы видеть пришедшую.
Нана Джиари поднялась на ноги. Она сложила руки на переде ее футболки, которая теперь была очень потрепанной и драной на рукавах… но по-прежнему ее любимой.
— Моя мама не знает, что я здесь, — сказала она, — надеюсь, никто ей не скажет.
— Милая, — сказала Дороти Харпер, — здесь как в Вегасе. То, что происходит в Женский Час,[250] остается на Женском Часе.
Это вызвало смешки, но девочка в выцветшей розовой футболке даже не улыбнулась.
— Я просто хочу сказать, что скучаю по папе. Я зашла в Парикмахерскую Пирсона и нашла его лосьон после бритья — Драккар Нуар, он называется — и я вспомнила запах, и это заставило меня заплакать.
Перед супермаркетом воцарилась мертвая тишина, прерываемая несколькими всхлипами. Позже выяснилось, что Нана была не единственной, кто посещал Парикмахерскую Пирсона.
— Наверное, это все, — сказала Нана. — Просто… я скучаю по нему, и я хотел бы увидеть его снова.
Они зааплодировали ей. Нана села и положила руки на лицо.
Наше место не было какой-то идеальной утопией. Льющиеся слезы, более чем весомые этому доказательства, и в течение первого лета тут произошло убийство-самоубийство, которое всех шокировало, в основном потому, что было совершенно бессмысленным. Мора Данбартон, еще один выходец из Дулингского исправительного учреждения предыдущего мира, задушила Кейли Роулингз, а затем забрала и свою собственную жизнь. Коутс принесла Лиле эту печальную весть.
Мора висела в петле, конец которой был привязан к ржавой перекладине качели на заднем дворе. Кейли была обнаружена мертвой в своем спальном мешке, в комнате, которую делили любовницы. Ее лицо было серым, а склеры ее открытых глаз все были в кровавых точках. Она была задушена, а затем не менее десяти раз проколота ножом. Мора оставила записку, написанную карандашом на обрывке конверта.
Этот мир отличается от старого, но я все та же. Вам будет лучше без меня. Я убила Кейли без причины. Она не злила меня и не качала права. Я все еще люблю ее, как и в тюрьме. Я знаю, что она была вам полезна. Но ничего не могу с собой поделать. Мне привиделось, что я должна её убить, и я это сделала. Я сожалею о последствиях.
Мора
— Что ты об этом думаешь? — Спросила Лила.
Дженис сказала:
— Я думаю, что это тайна, как и все остальное здесь. Я думаю, это чертовски жалко, что когда к сумасшедшей сучке пришла мысль убить кого-то, она выбрала единственную в Нашем месте, кто знал, как восстановить электросеть и заставить ее функционировать. Теперь я держу ее за ноги, а ты поднимаешься и режешь веревку.
Коутс подошла и, без каких-либо церемоний, обхватила руками короткие ноги Моры Данбартон. Она посмотрела на Лилу.
— Ну же, не заставляй меня ждать. Пахнет, как будто она насрала в штаны. Самоубийство — это ведь так гламурно.
Они похоронили и убийцу, и ее несчастную жертву за проседающим кольцом ограждения, которое окружало тюрьму. К тому времени снова было лето, яркое и жаркое, где-то в верхушках трав стрекотали цикады. Коутс сказала несколько слов о вкладе Кейли в развитие сообщества и загадочной тяге Моры к убийствам. Хор детей спел Изумительную благодать.[251] Эти юные девичьи голоса довели Лилу до слез.
Она взяла несколько фотографий Джареда и Клинта из их дома, и она иногда посещала Собрания, но с течением времени, ее сын и муж стали казаться все менее и менее реальными. Однажды ночью, сидя в своей палатке — Лила предпочитала проводить время в летнем лагере до тех пор, пока погода была теплая — она достала свой карманный фонарик и просканировала их лица в луче света. Кем станет Джаред? В чертах его лица сохранялась детская мягкость, даже на самых последних снимках. Ей было больно этого не знать.
Она посмотрела на фотографию мужа, на его грустную улыбку и седые волосы, и заскучала по нему, хотя и не так сильно, как она скучала по Джеру. Ее подозрения к Клинту в тот ужасный день и ночь смущали ее; ее ложь и бессмысленные страхи заставляли ее стыдиться. Но Лила теперь могла взглянуть на поведение мужа и с другой стороны, когда посмотрела на него через объектив памяти. Она думала о том, как тщательно он скрывал свое прошлое, как использовал свои знания в качестве врача-психиатра, чтобы укрепить сокрытие и отвлечь ее. Клинт думал, что только он может справиться с такой болью? Это было чересчур для ее скудного ума и тщедушного духа, чтобы во всем разобраться? Или это своего рода эгоизм, маскирующийся под силу? Она знала, что мужчин учат (в первую очередь, конечно же, другие мужчины), что они должны держать свою боль в себе, но также она знала, что брак должен был отменить некоторые из этих уроков. Но с Клинтом этого не случилось.
А еще был бассейн. Он все еще бесил её. И то, как муж ушел с работы без предупреждения все эти годы назад. И миллион крошечных решений между ними, принятых им, с ней не посоветовавшись. Это заставляло ее чувствовать себя Степфордской женой[252] при муже в том, другом, мире.
Где-то в темноте ухали совы, а собаки, которые одичали кто знает сколько поколений назад, выли на луну. Лила застегнула молнию на входе своей палатки. Луна светила синим через желтую ткань. Воспоминания обо всей этой домашней мыльной опере вгоняли её в депрессию, ее монологи — его монологи, туда-обратно, то он хлопает дверью, то она. Театральное представление, так она всегда смотрела на чужие браки. Снисходительность, твое второе имя, Лила, подумала она, и рассмеялась.
Заборы, которые когда-то огораживали тюрьму, превратились в заросшие кустарником холмы. Лила прошла через брешь, которую пробили Коутс и другие женщины, проснувшиеся внутри. Войти в основное здание тюрьмы можно было через дыру в южной стене. Что-то — Лила подозревала промышленную газовую плиту на кухне — взорвалось, выдув бетон так же легко, как ребенок задувал свечу на торте в свой день рождения. Проходя через дыру, она отчасти была уверена, что появится в каком-то другом месте — белом пляже, мощеной аллее, скалистой вершине горы, Оз — но когда она вошла, то увидела только ряд распахнутых камер. Стены были полуразрушены, некоторые из запертых дверей сдуло прямо с петлями. Она подумала, что детонация должна была быть сумасшедшая. Сорняки проросли сквозь пол, а плесень проползла через весь потолок.
Она прошла через разрушенное Крыло и вышла в центральный коридор тюрьмы, который Клинт называл Бродвеем. Здесь все выглядело лучше. Лила пошла по красной линии, прорисованной прямо посередине коридора. Разнообразные ворота и шлагбаумы были открыты; армированные окна, открывавшие ей вид на тюремные объекты — столовую, библиотеку, Будку — были запотевшими. Там, где Бродвей добирался до входных дверей, показался еще один участок, имевший все признаки последствий взрыва: разбитый шлакоблок, пыльные осколки стекла; стальная дверь, отделяющая входные ворота от собственно тюрьмы была прогнута внутрь. Лила обогнула эти развалины.
Следуя дальше по Бродвею, она прошла через открытую дверь в комнату отдыха персонала. Внутри комнаты, от стены до стены, росли грибы, покрывая пол, словно ковер. Свежий воздух вызвал восторг у этой формы растительной жизни.
В конце концов, она пришла в офис Клинта. Угловое окно отсутствовало, и через его проем внутрь кабинета проросла масса ползучих кустарников, цветущих белыми цветами. Крыса копошилась во внутренностях разорванной диванной подушки. Она на мгновение поглядела на Лилу, и в испуге бросилась за кучу рассыпавшегося гипсокартона.
Репродукция Хокни за столом мужа висела косо, на пять и одиннадцать. Она её выпрямила. На снимке было изображено обычное, песчаного цвета, здание с рядами идентично завешенных окон. На первом этаже здания было две двери. Одна дверь была синей, другая красной: примеры самых любимых цветов Хокни, яркие, как чувства, вызванные хорошими воспоминаниями, даже если сами воспоминания были тонкими — и интерпретационные возможности воззвали к Лиле. Она дала репродукцию Клинту все эти годы назад, думая, что он может на неё указывать и говорить своим пациентам:
— Видишь? Ничего для тебя не закрыто. Есть двери в здоровую, счастливую жизнь.
Ирония была такой же вопиющей, как и сама метафора. Клинт был в другом мире. Джаред был в другом мире. Насколько она понимала, один из них, или они оба могут быть мертвы. Репродукция Хокни принадлежала крысам, плесени и сорнякам этого мира. Это был разрушенный мир, опустошенный и забытый, но это был тот мир, который они имели. Это было, храни нас Боже, Наше место. Лила вышла из кабинета и прошагала обратный путь через мертвый мир тюрьмы до бреши в листве. Она хотела уйти.
В течение этих месяцев все больше женщин продолжали появляться из того, что Джеймс Браун[253] когда-то называл мужским, мужским, мужским миром.[254] Они сообщили, что в Дулинге, когда они заснули, кризис Авроры был еще свеж; прошло только два или три дня. Насилие, неразбериха и отчаяние, о которых они говорили, казались нереальными для ранее прибывших в это новое место. Больше того — казались почти неважными. У женщин этого мира были свои проблемы и заботы. Одной из них была погода. Лето уходило. Дальше — осень, а за ней следовала зима.
С помощью пособий из библиотеки и под контролем такого сомнительного персонажа, как Магда Дубчек, вдовы подрядчика (не говоря уже о матери парня, который чистил бассейн Лилы), они смогли закончить некоторые работы, которые начала Кейли, прежде чем её убила сумасшедшая экс-любовница. Покойный муж Магды немного научил ее работе с электричеством.
— Мой муж, он всегда подробно рассказывал мне, что делает, шаг за шагом: смотри, вот фаза, Магда, смотри — а это провод заземления, и так далее. — Я слушала. Он никогда не знал этого, он думал, что разговаривает с какой-то пустой стеной, но я слушала. — На этом Магда остановилась, чтобы сделать хитрое лицо, которое душераздирающе напомнило Лиле Антона. — Ну, так или иначе, первые пятьсот раз я слушала.
С током, получаемым от нескольких солнечных батарей, которые пережили годы отсутствия ухода, они смогли создать Ограниченную электрическую сеть, по крайней мере, для нескольких высотных домов.
Обычные машины оказались бесполезными; невозможно было определить, как долго этот вариант их мира вращался без присмотра, но состояние припаркованных автомобилей указывало на то, что прошло достаточно времени, чтобы осадки и влажность взяли над ними верх. Автомобили, хранившиеся в гараже, могли быть пригодными, если бы не тот удручающий факт, что нигде не было ни капли бензина, который бы не разложился или не испарился. Однако в гараже, в загородном клубе, женщины все-таки нашли небольшой автопарк гольф-каров с хорошо сохранившимися солнечными батареями. Как только батареи были перезаряжены, кары заработали. Женщины водили их по улицам, которые были очищены от деревьев и листвы.
Как и Шопуэлл, закусочная Олимпия на удивление хорошо пережила конец света, и Рита Кумбс, когда-то жена Терри, вновь открыла её на бартерной основе, приспособив для работы старую портативную дровяную плиту, которую команда женщин помогла ей вывезти из подвала дома Кумбсов.