Спящие красавицы Кинг Стивен

– Подойди сюда, Сорли, – приказал Питерс. Он стоял между торговыми автоматами с закусками и газировкой, в слепой зоне видеокамер, где заключенные иной раз обменивались таблетками или сигаретами и целовались.

Она покачала головой и продолжила мыть пол. Длинные влажные полосы на линолеуме быстро высыхали.

– Подойди сюда, если хочешь увидеть своего сына в его следующий приезд сюда.

Я должна сказать нет, подумала она. Должна сказать: оставь меня в покое, а не то я заявлю на тебя. Но он так долго выходил сухим из воды. Все знают насчет Питерса. Коутс тоже должна знать, но, несмотря на все ее разговоры о недопустимости сексуального насилия, ничего не меняется.

Джанетт вошла в маленькую нишу между автоматами и встала перед Питерсом, опустив голову, со шваброй в руке.

– Давай! Спиной к стене! Швабра тебе не нужна, оставь ее.

– Я не хочу, дежурный. – Боль в голове нарастала, пульсировала и пульсировала. Камера Б-7 находилась чуть дальше по коридору, с аспирином на полочке.

– Иди сюда, не то получишь отметку о плохом поведении и потеряешь право на свидание с родственниками. А потом я позабочусь, чтобы ты получила вторую отметку, и тогда – пуф – никакого примерного поведения.

А значит, никаких шансов на условно-досрочное освобождение в следующем году, подумала Джанетт. Никакого примерного поведения, никакого условно-досрочного, полный срок, дело закрыто.

Она протиснулась мимо Питерса, и он вжался в нее бедрами, чтобы она почувствовала его торчащий член. Джанетт встала спиной к стене. Питерс подступил к ней вплотную. Она чувствовала запахи его пота, лосьона после бритья, укрепляющего бальзама для волос. Ростом она была повыше и поверх его плеча видела соседку по камере. Ри перестала полировать стол. Ее глаза наполняли страх, смятение и, возможно, злость. Она крепко сжимала баллончик «Пледжа» и медленно поднимала его. Джанетт чуть качнула головой. Питерс ничего не заметил: он расстегивал ширинку.

Ри опустила баллончик и вновь принялась полировать стол, который и так был хорошо отполирован.

– А теперь бери мой конец. Мне нужно снять напряжение. Ты знаешь, чего бы я хотел? Чтобы на твоем месте была Коутси. Хотел бы я прижать ее тощий зад к стене. Будь она на твоем месте, дрочкой бы не обошлось.

Он ахнул, когда Джанетт ухватила его за член. Такой жалкий. Не длиннее трех дюймов – нечем похвастать перед мужиками, – но твердый. И она знала, что делать. Большинство женщин знали. У парня пистолет. Ты его разряжаешь. Он идет по своим делам.

– Полегче, Господи! – прошипел он. У него изо рта воняло, чувствовался привкус чего-то острого, «Слим-джим» или пеперони. – Погоди, дай мне руку. – Она дала, и он плюнул ей на ладонь. – Теперь продолжай. И немного пощекочи яйца.

Она сделала, как велено, а пока делала, смотрела в окно над его плечом. Этой технике она начала учиться в одиннадцать лет с отчимом – и довела ее до совершенства с ныне покойным мужем. Если ты находила, на что смотреть, на чем сосредоточиться, тебе почти удавалось выйти из тела, притвориться, будто тело само по себе, а ты совсем в другом месте, неожиданно вызвавшем у тебя большой интерес.

К тюрьме подъехал автомобиль шерифа округа, и Джанетт наблюдала, как он миновал наружные ворота, постоял в шлюзе, вкатился во двор, когда открылись внутренние. Начальник Коутс, доктор Норкросс и дежурная Лэмпли вышли из главного корпуса, чтобы встретить шерифа. Джанетт забыла о дежурном Питерсе, тяжело дышавшем ей в ухо. Двое копов вылезли из патрульного автомобиля. Женщина – с водительской стороны, мужчина – с пассажирской. Оба достали пистолеты. Следовательно, они привезли опасную преступницу, путь которой лежал в крыло В. Женщина-коп открыла заднюю дверцу, и появилась еще одна женщина. Джанетт она опасной не показалась. Красавица, несмотря на синяки на лице. Черные волосы падали на спину. Формы приковывали взгляд, и даже в мешковатой полицейской форме выглядела она круто. Что-то кружило над ее головой. Большой комар? Мотылек? Джанетт попыталась разглядеть, но точно сказать так и не смогла. Ахи Питерса перешли в сладострастные хрипы.

Мужчина-коп взял черноволосую женщину за плечо и повел к входу, где ждали Норкросс и Коутс. Когда они войдут внутрь, начнется процедура. Женщина взмахом руки отогнала кружившего над головой летуна, при этом открыв широкий рот и подняв лицо к небу. Джанетт увидела, что она смеется, увидела сверкающие идеальные зубы.

Питерс начал биться об нее, его сперма выплеснулась ей в руку.

Он отступил на шаг. Его щеки пылали. Маленькое толстое лицо расплылось в улыбке, он застегнул ширинку.

– Вытри руку о заднюю стенку автомата с колой, Сорли, а потом домой этот гребаный пол.

Джанетт вытерла ладонь от его спермы, потом покатила ведро с водой к раковине, чтобы вымыть руку. Когда вернулась, Питерс сидел на одном из столов и пил колу.

– Ты в порядке? – прошептала Ри.

– Да, – шепотом ответила Джанетт. Все будет хорошо, как только она примет аспирин, который снимет головную боль. Последних четырех минут просто не было. Она наблюдала, как женщина вылезает из патрульного автомобиля, ничего больше. Не нужно думать о последних четырех минутах. Главное для нее – увидеть Бобби, когда он приедет в следующий раз.

Хсст-хсст, прошипел баллончик.

Несколько секунд блаженной тишины, потом шепот Ри:

– Ты видела новенькую?

– Да.

– Она действительно красотка, или мне показалось?

– Она красотка.

– Эти окружные копы достали пушки, ты видела?

– Да. – Джанетт покосилась на Питерса, который включил телевизор и теперь смотрел какой-то выпуск новостей. Кто-то сидел в автомобиле, навалившись на руль. Не представлялось возможным определить, мужчина это или женщина, потому что его или ее завернули в какой-то полупрозрачный материал. В нижней части экрана мерцала красным надпись «ЭКСТРЕННЫЙ ВЫПУСК», но это ничего не значило. Экстренным выпуском могло пройти сообщение, что Ким Кардашьян громко перднула. Джанетт смахнула влагу, которой внезапно наполнились глаза.

– И что она, по-твоему, сделала?

Джанетт откашлялась, глотая слезы.

– Понятия не имею.

– Ты точно в порядке?

Прежде чем она успела ответить, Питерс сказал, не поворачивая головы:

– Хватит трепаться, а не то обе получите отметку о плохом поведении.

И поскольку Ри не могла замолчать, такая у нее была натура, Джанетт отошла в другой конец комнаты, где и продолжила мыть пол.

С экрана Микаэла Морган сказала:

– Президент пока отказывается объявлять чрезвычайную ситуацию, но информированные источники, близко знакомые со сложившимся положением, говорят…

Джанетт посмотрела в окно. Новенькая подняла скованные наручниками руки к кружившим над ее головой мотылькам и рассмеялась, когда они сели.

Здесь тебя отучат смеяться, сестренка, подумала Джанетт.

Нас всех отучили.

Антон Дубчек вернулся домой на обед. Такая у него была привычка, и хотя часы показывали только половину первого, по меркам Антона, обед был поздним, потому что в это утро он вкалывал с шести часов. Люди не понимали, что чистка бассейнов – работа не для слабаков. Здесь требовалась целеустремленность. Если ты хотел добиться успеха с бассейнами, то не мог спать, видя сны о блинах и минетах. Чтобы опережать конкурентов, следовало опережать солнце. К этому моменту он отрегулировал уровень и очистил фильтры семи бассейнов и заменил прокладки в двух насосах. Оставшиеся четыре заказа он собирался выполнить ближе к вечеру.

А в промежутке: пообедать, поспать, покачать мышцы и, возможно, заглянуть к Джессике Элуэй, скучающей замужней дамочке, которую он сейчас регулярно трахал. Тот факт, что ее муж работал в местной полиции, только усиливал остроту ощущений. Копы сидели в своих автомобилях, трескали пончики и получали удовольствие, гоняя черных парней. Антон занимался гребаными бассейнами и зарабатывал деньги.

Он бросил ключи в чашу на столике у двери и прошел к холодильнику за коктейлем. Пакет соевого молока, мешочек с капустой кейл, контейнер с ягодами… никакого коктейля.

– Мама! Мама! – крикнул он. – Где мой коктейль?

Ответа не последовало, но в гостиной работал телевизор. Антон заглянул в дверь. Увиденное – пустой стакан, работающий телевизор – говорило само за себя: Магда решила вздремнуть. При всей любви Антона к матери он знал, что она слишком много пьет. От спиртного она становилась безалаберной, и Антона это злило. После смерти отца по закладной платил он. А поддержание порядка в доме лежало на ней. Без выпитого вовремя коктейля Антон не мог с должной эффективностью управляться с бассейнами, или с максимальной отдачей качать мышцы, или доставлять женщинам наслаждение, которое они рассчитывали получить.

– Мама! Что это за дерьмо! Ты должна выполнять свои обязанности! – Его голос эхом разнесся по дому.

Антон вытащил блендер из шкафчика под ящиком со столовыми приборами, с грохотом потопал к столешнице, собрал воедино корпус, нож и чашу для смешивания, положил в нее приличный пучок зелени, ягоды, пригоршню орешков, ложку экологически чистой арахисовой пасты, высыпал чашку протеинового порошка «Мистер Риппер». Готовя коктейль, он думал о шерифе Лайле Норкросс. Весьма привлекательная для старой цыпочки, в отличной форме, аппетитная мамочка, не злоупотребляющая сладостями, и ему понравилась ее реакция на его коронную фразу. Хотела ли она его? Или желала проявить по отношению к нему свойственную полиции жестокость? Или – этот вариант его заинтриговал – она хотела и его, и проявить по отношению к нему свойственную полиции жестокость. Да, тут следовало подумать. Антон включил блендер на самую высокую скорость и наблюдал за содержимым чаши. Как только оно обрело ровный зеленоватый цвет, он выключил блендер, снял чашу и направился в гостиную.

А на экране, подумать только, красовалась его подружка детства, Микки Коутс!

Ему нравилась Микки, хотя одного ее вида хватило, чтобы погрузить генерального директора, руководителя финансовой службы и единственного сотрудника компании «Уборка бассейнов от Антона», КОО в несвойственную ему меланхолию. Вспомнит ли она его при встрече? Его мать сидела с ней, когда мать Микки уходила на работу, так что в те годы они постоянно общались. Антон помнил, как Микки исследовала его спальню, заглядывала в ящики, пролистывала комиксы, задавала один вопрос за другим: «Кто тебе это дал? Почему этот солдатик – твой любимчик? Почему у тебя нет календаря? Твой отец – электрик, да? Думаешь, он научит тебя соединять провода и все такое? Хочешь, чтобы научил?» Им было лет по восемь, и создавалось впечатление, что она намеревается написать его биографию. Его эти вопросы устраивали. Чего там, они ему даже нравились. Ее интерес повышал самооценку Антона. Раньше, до нее, его не волновало, вызывает ли он у кого-то интерес к себе, он просто радовался жизни. Разумеется, потом Микки отправилась в частную школу, и с тех пор, как он перешел в старшие классы, они практически не общались.

Вероятно, во взрослом мире она стала одной из тех женщин, что носят портфели и запонки, читают «Уолл-стрит джорнэл», понимают, в чем притягательность оперы, смотрят Пи-би-эс[17]. Тем хуже для нее, заверял он себя.

– Хочу вас предупредить, что запись, которую вы сейчас увидите, вызывает тревогу, и мы не можем подтвердить ее подлинность.

Микки вела трансляцию из передвижной телестанции-фургона. Дверь на улицу была открыта, а рядом с Микки мужчина в наушниках работал на ноутбуке. Синие тени на веках Микки поплыли. Должно быть, в фургоне было очень жарко. И ее лицо выглядело иначе. Антон глотнул коктейля и всмотрелся в нее.

– Однако с учетом шквала новостей, связанных с Авророй, и слухов о неадекватной реакции спящих, которых пытались разбудить, мы решили показать данный материал, поскольку он вроде бы подтверждает точность этих слухов. Эту запись мы взяли на сайте, который поддерживают так называемые Просветленные из своего лагеря неподалеку от Хэтча, штат Нью-Мексико. Как вы знаете, собравшиеся там люди не могут найти общего языка с федеральными властями по поводу прав на воду…

Микки на экране Антону нравилась, а вот новости нагоняли тоску. Он взял пульт и переключился на «Картун нетворк», где мультяшный рыцарь галопом мчался на своем верном коне по темному лесу, преследуемый тенями. Возвращая пульт на столик у дивана, Антон заметил на полу пустую бутылку из-под джина.

– Черт побери, мама! – воскликнул Антон, сделал еще один глоток коктейля и направился к спальне Магды. Он хотел убедиться, что она спит на боку и не умрет, захлебнувшись рвотой, подобно рок-звезде.

На кухонной стойке чирикнул его мобильник. Пришло сообщение от Джессики Элуэй. Ребенок заснул, и теперь она собиралась выкурить косячок, раздеться догола и выключить телевизор и Интернет, которые сегодня совсем рехнулись. Не хочет ли Антон составить ей компанию? Ее бедный муженек занят на месте преступления.

Фрэнк Джиэри подумал, что этот парень, звезда видео из Нью-Мексико, похож на пожилого беженца из поколения хиппи, которому следовало бы солировать в «The Fish Cheer»[18], а не возглавлять некую безумную секту.

Сродник Благовест – так он себя называл. Куда уж звучнее? Длинные вьющиеся седые волосы, торчащие во все стороны, седая курчавая борода. Испещренное оранжевыми треугольниками серапе до колен. Фрэнк следил за историей Просветленных с весны и пришел к выводу, что псевдорелигиозная шелуха и квазиполитические лозунги скрывали еще одну компанию жаждущих уклониться от уплаты налогов под вымышленными предлогами.

По иронии судьбы они называли себя Просветленными. Их было человек тридцать, мужчины, женщины и несколько детей, и они объявили себя независимым государством. Не только отказались платить налоги, отправлять детей в школу и сдавать автоматическое оружие (которое, вероятно, требовалось им для того, чтобы защищать свое ранчо от перекати-поля), но еще и незаконно изменили русло единственного в окрестностях ручья, направив воду на свою заросшую кустарником территорию. ФБР и АТО[19] уже не один месяц вели осаду, пытаясь убедить их сдаться, но с нулевым результатом.

Идеология Просветленных вызывала у Фрэнка отвращение. Эгоизм, замаскированный под духовность. От таких вот Просветленных тянулась прямая дорожка к бесконечным бюджетным сокращениям, которые грозили превратить постоянную работу Фрэнка в частично оплачиваемую, а то и полностью волонтерскую. Цивилизация требовала контрибуции или жертвы, как ни назови. Иначе все заканчивалось тем, что дикие собаки бродили по улицам и заседали в органах власти округа Колумбия. Он пожелал (без особого пыла), чтобы в лагере Просветленных не было детей, и тогда государство могло бы просто взять этот лагерь штурмом и вычистить их, как грязь, которой они, несомненно, и являлись.

Фрэнк сидел за столом в своем маленьком кабинете, заполненном клетками различных размеров и полками с оборудованием. Свободного места практически не было, но его это устраивало.

Он пил сок манго из бутылки, смотрел телевизор и прикладывал пакет со льдом к руке, которой колотил в дверь Гарта Фликинджера. Замигал экран мобильника: Элейн. Он не знал, что ей сказать, поэтому не стал отвечать: пусть оставляет голосовое сообщение. Напрасно он так обошелся с Наной, теперь он это понимал. Элейн могла нанести ответный удар.

Покореженный зеленый «мерседес» так и остался на подъездной дорожке у дома богатого доктора. Отпечатки пальцев Фрэнка покрывали окрашенный камень, которым он воспользовался, чтобы разбить окна и помять кузов «мерседеса». Хватало их и на каменной кадке с сиренью, которую он в приступе ярости сунул на заднее сиденье автомобиля этого безответственного сукина сына. Это была та самая неопровержимая улика – преступный вандализм, – требовавшаяся судье по семейным делам (они все вставали на сторону матери), чтобы вынести решение, согласно которому он будет видеть дочь один час в два месяца, да еще под присмотром. А еще преступный вандализм будет стоить ему работы. Оглядываясь на случившееся, он понимал, что Плохой Фрэнк дал о себе знать. Плохой Фрэнк повеселился на славу.

Но Плохой Фрэнк не был совсем плохим или совсем неправым: сами посудите, какое-то время его дочь снова сможет в безопасности рисовать на подъездной дорожке. Может, Хороший Фрэнк разрулил бы эту ситуацию лучше. А может, и нет. В Хорошем Фрэнке была слабина.

– Я не собираюсь – мы не собираемся стоять и смотреть, как так называемое правительство Соединенных Штатов творит этот обман.

На телевизионном экране Сродник Благовест произносил речь, стоя у длинного прямоугольного стола. На столе лежала женщина в светло-синей ночной рубашке. Ее лицо закрывал какой-то белый материал, напоминавший искусственную паутину, продающуюся в аптечных магазинах накануне Хэллоуина. Грудь женщины мерно поднималась и опускалась.

– И что это за дерьмо? – спросил Фрэнк бездомного пса, который в настоящее время гостил у него в кабинете. Пес посмотрел на него и вновь заснул. Конечно, это клише, но преданней собаки друга действительно не найти. Никто не мог сравниться с собакой. Они просто делали для тебя все, что могли. В детстве у Фрэнка всегда были собаки. А вот у Элейн они вызывали аллергию, так она, во всяком случае, утверждала. Ради нее он отказался от собаки, а она даже не догадывалась, сколь велика для него была эта жертва.

Фрэнк почесал пса между ушами.

– Мы видели, как их агенты отравили нашу воду. Мы знаем, что они использовали специальные химические вещества, чтобы ударить по самой ранимой и дорогой части нашей Семьи, по женщинам Просветленных, дабы посеять хаос, страх и сомнения. Этой ночью они отравили наших сестер. В том числе и мою жену, мою любимую Сюзанну. Яд подействовал на нее и других наших прекрасных женщин, пока они спали. – Легкая хрипотца курильщика в голосе Сродника Благовеста странным образом располагала и вызывала доверие. Вызывала мысли о старичках, собравшихся за столом на завтрак и весело обсуждающих свою жизнь на пенсии.

Первосвященника налогонеплательщиков сопровождали двое мужчин помоложе, тоже бородатых, хоть и не таких величественных, и тоже в серапе. У всех троих на ремнях висели кобуры с пистолетами, отчего мужчины напоминали актеров массовки в одном из спагетти-вестернов Серджио Леоне. На стене за их спинами страдал на кресте Христос. Видеотрансляция была очень четкая, лишь изредка по экрану пробегала полоса.

– Пока они спали! Вы видите трусость нынешнего Короля лжи? Видите его в Белом доме? Видите многих таких же лжецов на бесполезных зеленых бумажках, в ценности которых они хотят нас убедить? О мои ближние. Последователи, братья. Он столь коварен, столь жесток и столь многолик.

Внезапно все зубы Сродника блеснули в нечесаных зарослях бороды.

– Но мы не уступим дьяволу!

Вы только посмотрите, подумал Фрэнк. Если Элейн думает, что у нее проблема со мной, ей надо глянуть на этого Джерри Гарсию. Парень совершенно съехал с катушек.

– Жалкие потуги потомков Пилата бессильны против Создателя, которому мы служим!

– Восславим Господа, – пробормотал один из ополченцев.

– Совершенно верно! Восславим Господа! Именно так. – Мистер Благовест хлопнул в ладоши. – И давайте уберем это вещество с моей супруги.

Один из мужчин протянул ему ножницы для разделки птичьих тушек. Сродник наклонился и начал осторожно срезать паутину, которая закрывала лицо его жены. Фрэнк подался вперед.

Он чувствовал, что сейчас начнется самое интересное.

Войдя в спальню, Антон увидел, что Магда лежит под одеялом, в маске из чего-то рыхлого, напоминающего маршмэллоу. Он опустился на колени у кровати, со стуком поставил чашу с коктейлем на ночной столик, заметил маленькие ножницы – вероятно, она опять подрезала брови, используя айфон как зеркало, – взял их и принялся разрезать маску.

Кто-то сделал это с ней? Или она сама? Может, это какой-то необычный несчастный случай? Аллергическая реакция? Какое-то безумное косметическое лечение, которое пошло не так? Зрелище было непонятным и жутким, а Антону совершенно не хотелось потерять мать.

Взрезав плотную паутину, Антон отложил ножницы и взялся за края разреза. Материал был липким на ощупь, но легко отлеплялся от щек Магды, растягивался и отрывался белыми завитками. Показалось ее увядшее лицо с множеством морщинок у глаз, столь дорогое ему лицо, которое Антон уже и не надеялся увидеть, почему-то решив, что эта странная маска расплавит его (она напоминала «платочки фей», которые он видел поблескивающими на траве ранним утром, очищая первые бассейны). Однако лицо осталось прежним. Кожа чуть покраснела и была теплой, но другие изменения отсутствовали.

Из горла Магды донеслось низкое урчание, напоминавшее храп. Веки подрагивали от непрерывного движения глазных яблок. Рот приоткрывался и снова закрывался. Из уголка сочилась слюна.

– Мама? Мама? Ты можешь проснуться?

И Магда, похоже, смогла, потому что ее глаза открылись. Кровь туманила зрачки, растекаясь по белкам. Она несколько раз моргнула. Обвела взглядом спальню.

Антон подсунул руку под плечи матери и усадил ее на кровати. Урчание в горле усилилось, теперь Магда скорее рычала, чем храпела.

– Мама? Вызвать «Скорую»? Тебе нужна помощь? Принести тебе стакан воды? – Вопросы сыпались один за другим, но Антон испытывал облегчение. Магда продолжала оглядываться, вроде бы постепенно приходя в себя.

Ее взгляд остановился на ночном столике: настольная лампа а-ля «Тиффани», недопитая чаша энергетического коктейля, Библия, айфон. Урчание все усиливалось. Словно Магда собиралась закричать или даже завопить. Может, она не узнавала его?

– Это мой коктейль, мама, – сказал Антон, когда она протянула руку и схватилась за чашу блендера. – И тебя благодарить не за что, ха-ха. Ты забыла его смешать, глупая моя.

Она с размаха ударила его чашей в висок. Послышался глухой удар пластмассы о кость. Антон повалился назад, ощутил боль, влагу, недоумение. Приземлился на колени. Его взгляд остановился на зеленом пятне, вдруг появившемся на бежевом ковре. В зеленое капало красное. Какая же грязь, успел подумать он, и тут Магда ударила его вновь, на этот раз по затылку. Удар сопровождался треском: толстая пластмасса чаши блендера не выдержала. Антон ткнулся лицом в зеленое пятно на жестком ворсе бежевого ковра. Вдохнул запах крови, коктейля и коврового волокна, вытянул руку, пытаясь отползти, но все его тело, каждый великолепный мускул, стало тяжелым и медлительным. У него за спиной рычал лев, и если он хотел защитить мать, ему следовало встать и нащупать собственный затылок.

Он попытался крикнуть Магде: «Беги!» – но в горле булькало, и в рот набился ворс.

Что-то тяжелое обрушилось ему на позвоночник, новая боль добавилась к прежней, и Антон понадеялся, что мать услышала его и сумела спастись.

Бездомная собака залаяла в одной из клеток, к ней присоединились еще две. Безымянный пес у ног Фрэнка – так похожий на изувеченного Фрицем Мишемом – заскулил. Теперь он сидел. Фрэнк рассеянно погладил его, успокаивая. Фрэнк не отрывал взгляд от экрана. Один из молодых людей, помогавших Сроднику Благовесту – не тот, что протянул ему ножницы, другой, – схватил его за плечо.

– Папа? Может, не стоит этого делать?

Благовест сбросил руку.

– Бог говорит, выйди в свет! Сюзанна… Сродница Благовест… Бог говорит, выйди в свет! Выйди в свет!

– Выйди в свет! – повторил мужчина, который передавал ножницы, и сын Благовеста с неохотой присоединился к нему:

– Выйди в свет! Сродница Благовест, выйди в свет!

Сродник Благовест сунул руки в разрез в коконе, который закрывал лицо его жены, и проревел:

– Бог говорит, выйди в свет!

Он дернул. Послышался звук, напомнивший Фрэнку расстегиваемую застежку-липучку. Появилось лицо миссис Сюзанны Благовест. Глаза были закрыты, но щеки пылали, а нити по краям разрыва трепетали от дыхания. Мистер Благовест наклонился к ней, словно собирался поцеловать.

– Не делай этого, – посоветовал ему Фрэнк, и хотя звук в телевизоре был приглушен, а сам Фрэнк произнес эту фразу почти шепотом, все собаки в клетках – сегодня полдесятка – уже лаяли. Пес у ног Фрэнка зарычал. – Не делай этого, дружище.

– Сродница Благовест, проснись!

И она проснулась. Еще как. Рванула вверх и вцепилась зубами мужу в нос. Слово, которое выкрикнул Сродник Благовест, заглушил писк, но Фрэнк без труда догадался, что сорвалось с его губ. Брызнула кровь. Сродница Благовест повалилась на стол, держа в зубах ощутимую часть носа своего мужа. Ночную рубашку пятнала кровь.

Фрэнк подался назад и ударился затылком о шкаф, который стоял за его стулом. В голове вертелась одна мысль, неуместная, но четкая: в новостном выпуске заглушили ругательство, однако позволили Америке наблюдать, как женщина откусывает своему мужу полноса. Расстановка приоритетов определенно дала сбой.

В комнате, где только что прошла ампутация носа, началась паника. Раздались крики за кадром, потом камеру опрокинули, и теперь она показывала только деревянный пол, на который капала кровь. Наконец на экран вернулась серьезная Микаэла Морган.

– Мы еще раз приносим извинения за шокирующий характер этой записи, и я хочу повторить, что у нас нет абсолютной уверенности в ее подлинности, но нам только что сообщили, что Просветленные открыли ворота и осада окончена. Это вроде бы подтверждает, что увиденное вами действительно произошло. – Она покачала головой, словно прочищая мысли, получила какое-то указание из крошечного пластмассового динамика в ухе и продолжила: – Мы будем показывать эту запись в конце каждого часа, не из-за ее сенсационности…

Ну конечно, усмехнулся Фрэнк.

– …но ради общественного блага. Если это правда, люди должны знать одно: если кто-то из ваших близких или друзей оказался в таком коконе, не пытайтесь его снять. А теперь я передаю слово Джорджу Олдерсону в студии. Мне сказали, что у него сейчас особый гость, который может хоть немного прояснить, с какой ужасной…

Фрэнк протянул руку к пульту и выключил телевизор. И что теперь? Что, твою мать, теперь?

Собаки, которых Фрэнк еще не отвез в питомник «Харвест-Хиллс», продолжали яростно облаивать мотылька, порхавшего в узком коридоре между клетками.

Фрэнк погладил пса, лежавшего у его ног.

– Все хорошо. Все в порядке.

Пес успокоился. Он поверил Фрэнку, благо других вариантов у него не было.

Магда Дубчек оседлала труп сына. Она прикончила Антона, перерезав острым осколком чаши блендера шею, а чтобы подстраховаться, вогнала другой острый осколок в слуховой проход, до самого мозга. Кровь продолжала хлестать из раны на шее, на бежевом ковре расползалось красное пятно.

Слезы потекли из глаз Магды. Она словно видела их со стороны. Почему эта женщина плачет, спрашивала она себя, не очень понимая, кто именно плакал и где. И если подумать, где в действительности была сейчас Магда? Вроде бы она смотрела телевизор и решила немного отдохнуть?

Сейчас она точно находилась не в своей спальне.

– Привет? – обратилась она к окружавшей ее темноте. В темноте были другие, много других, Магда полагала, что чувствует их, но не видит. Может, они там? Или тут? Где-то. Магда двинулась вперед.

Она должна их найти. Она не могла оставаться в одиночестве. И если были другие, возможно, они помогут ей вернуться к сыну, Антону.

Магда поднялась с трупа, хрустнула старушечьими коленями. Поплелась к кровати, плюхнулась на нее. Закрыла глаза. Новые белые нити лезли из щек, покачивались, ложились на кожу.

Она спала.

Искала других, в том другом месте.