Темные ущелья Морган Ричард

Глава тридцать четвертая

– В те дни, полные мрака и отчаяния, кириатов не очень заботило, что они призывают из пустоты и какие силы высвобождают в процессе. Против них была выставлена вся мерцающая мощь колдовского народа и семитысячелетней империи, которая зиждилась на колдовстве, не способном сосуществовать с кириатской наукой. Расплата была неизбежна, и силы, которыми обладал колдовской народ, были древними и ужасными. То было не время для полумер. Из пустоты Поименованные Военачальники призвали семь яростных духов, заточили в железо и поручили им защитить кириатский народ, истребить врагов-олдрейнов.

Главным среди призванных был Стратег Ингарнанашарал.

Возможно, не самый свирепый из призванных семерых и даже не самый смертоносный, но именно Ингарнанашарал горел ярче всех и пользовался наибольшей популярностью среди кириатского командования. Он был избран для исполнения высочайшего долга: его забросили в небеса, как блестящую, только что отчеканенную монету, в то время как остальные остались внизу, прикованные к Земле и нескольким отдельным заботам. На Ингарнанашарала легла обязанность Дозора-с-Высоты: выискивать олдрейнов, где бы они ни скрывались на земном шаре, и нести им погибель, и более того – вкушать ветра и частицы мира, чтобы понять, что было сделано с его тканью в прошлые эпохи и как оно допустило такие бесчинства против разума, как владычество олдрейнов. Это понимание он должен был превратить в оружие и стратегию, которые поставят врага на колени и нанесут последний удар.

В самом начале война шла тяжело для кириатов, и не раз казалось, что Ингарнанашарала вот-вот сорвут с неба…

– Кхе-кхе.

Кормчий сделал паузу.

– Можно побыстрее? – мягко спросил Рингил. – Не хочу слушать твои старые военные байки – у меня своих предостаточно. Давай пропустим Древнее Столкновение Старших Рас и попытаемся сосредоточиться на текущих событиях, хорошо?

– Чтобы понять ответы на вопросы, которые ты задаешь, нужен контекст. – В голосе Анашарала явственно звучала обида. – Война с олдрейнами – краеугольный камень этого контекста. Ингарнанашаралу было дано священное и вечное право вести эту войну…

– Да, все это очень благородно, я уверен. Этот Ингарнанашарал, случайно, не твой близкий родственник?

Тишина. От символов принуждения, выгравированных на панцире Анашарала, исходило слабое, но растущее сияние. «Дочь орлана» мягко покачивалась на волнах. Рингил слегка наклонился вперед в кресле, которое ему принесли из капитанской каюты.

– Я задал тебе вопрос, Кормчий.

Он заставил силу пробудиться внутри себя. Символы на панцире Анашарала загорелись ярко-синим.

– Я… – Это прозвучало так, словно ему выдирали зубы. – Возобновление процесса. От Ингарнанашарала. Я есть. Цель. Приказал Ингарнанашарал.

– Хм. – Рингил откинулся на спинку кресла, не очень-то понимая, о чем говорит существо, но не собираясь признавать этот факт. – Какой-то ты туповатый и беспомощный для свирепого духа, призванного из пустоты с целью уничтожить целую расу.

Кормчий колебался. Огненные очертания глифов поблекли, но не погасли совсем.

– Время, – раздраженно выплюнуло существо. – Прошло.

– Да что ты говоришь? Ну расскажи мне, что случилось после войны?

– Ты это уже знаешь. Состоялась расплата. Двенды были изгнаны. Произошла… победа. Низвержение колдовского царства, возвышение кириатов. И… последовала демобилизация.

Рингил кивнул:

– Они забрали твое оружие.

– Был… отдан новый приказ. Новая миссия. Поднять человечество из грязи суеверий и крестьянского благоговения, построить новую человеческую империю на разуме и науке.

– Ну, кажется, все идет хорошо.

Внутри Анашарала как будто высвободилась из ловушки частица гнева.

– У тебя точка зрения смертного, – огрызнулся Кормчий. – Ты заперт внутри собственного контекста, не ведаешь о возможностях перемен. Нелегко просто так взять и отбросить семь тысяч лет наваждения, ужасов и пресмыкательства перед непознанным. Люди склонны к суевериям – это у них в крови, и этот мир им отлично подходит. Выковать и закалить оружие, способное этому противостоять, возвысить людей до уровня цивилизации, какого кириаты когда-то достигли в своем мире, – на подобный терпеливый труд понадобились тысячелетия, и он не закончен даже наполовину.

– Да. А уход Грашгала и остальных не мог сильно помочь делу.

– Верно подмечено.

Рингил потер подбородок. Это был, в лучшем случае, слишком общий и бессвязный допрос, но давить и торопить Кормчего, возможно, было не самым мудрым решением. Из своего собственного неприятного опыта он знал, что зачастую гораздо труднее сломить человека, перейдя прямо к делу и вынудив его ответить, чем позволить субъекту дойти до сути в свой черед. Прямые требования и грубая сила укрепляли решимость, делали из того, кто вел допрос, явного врага, на котором можно было сосредоточиться. В некоторых мужчинах и женщинах это могло пробудить силу воли, достойную берсеркера, и в результате даже опытный знаток пыток вынужден был сполна отрабатывать свое жалованье. В конце концов, конечно, все ломались, но по ходу дела можно было получить неверные сведения, искаженные детали, а то и вовсе труп, причем еще до того, как закончишь должным образом сортировать и проверять то, что узнал…

Иногда попадались действительно крутые ребята, способные прокусить себе язык и захлебнуться кровью, лишь бы не уступить.

Но если позволить пленнику говорить обобщенно, о чем угодно болтать в надежде избежать или оттянуть подлинную боль, его воля к сопротивлению могла ослабеть. Можно было узнать все, что нужно, и допрашиваемый сам бы почти не понял, что выболтал свои секреты.

А Анашарал любил поговорить.

Этот Кормчий любил читать лекции, нотации, играть в словесные игры, пуская в ход остроумие и иронию, и вообще всячески демонстрировать, как он охренительно превосходит человеческое общество, в котором оказался. Возможно, в этом крылся некий козырь.

Конечно, Анашарал не был человеком. Но что плохого в том, чтобы попробовать те же основные трюки? А вот добиться можно многого. У Рингила была лишь одна главная угроза, которую он мог использовать против Кормчего, и, если ее применить, Анашарал камнем пойдет ко дну, до которого не меньше мили, и можно распрощаться с источником полезных сведений. Гил не хотел прибегать к этой мере слишком быстро – если вообще прибегать, – потому что все еще не знал, блефует или нет. И хотя он не думал, что Кормчий сможет дотащиться до трапа достаточно быстро, чтобы упасть за борт и утонуть по собственной воле, все-таки после столкновения с самонагревающимся панцирем Анашарала он задавался вопросом, не сможет ли тот совершить самоубийство из мести, расплавившись до шлака прямо на палубе, тем самым проделав дыру в корпусе корабля и потопив «Дочь орлана» целиком.

«Выбей из этого демона, заточенного в железе, хоть часть правды, – сказал ему Хьил у походного костра. – Ты будешь сражаться вслепую, пока не сделаешь это».

Так что он позволил Кормчему разглагольствовать. Использование глифов Принуждения было тяжелой работой, истощало. Он не хотел такое повторять слишком часто без особой необходимости.

«И – будем честны, Гил, – тебе не очень нравятся новые глифы, верно? Тебе не нравится липкое, темное чувство, которое ты испытываешь, когда обращаешься к ним, тебя охватывает такое ощущение, словно всю ночь отчаянно трахался и слишком много раз кончил, словно вот-вот утратишь то, что непозволительно потерять, словно сдираешь свежий струп с души и смотришь, что из-под него сочится…»

Бледный солнечный свет падал сквозь снасти над его головой, отбрасывая на лицо тень, похожую на лестницу. Левая рука под повязкой болела. Он почувствовал странный холод, несмотря на улучшение погоды.

Но Нойал Ракан наблюдал за ним, стоя по правую руку, словно реквизированное кресло было самим Блистающим троном, а Рингил – его императором. С такелажа и верхних палуб «Дочери орлана», как с носа, так и с кормы, все как один наблюдали за ним: морские пехотинцы и рядовые гвардейцы Трона Вековечного, запуганные и завербованные каперы Клитрена. Все ждали, что он будет делать дальше.

Он отбросил свои сбивчивые мысли, упорядочил то, что удалось собрать.

– Итак, что у нас есть… Во время войны с двендами кириаты закинули в небо этого Стратега Ингарнанашарала, вооруженного до зубов и пылающего от возложенного на него священного долга. И через несколько тысяч лет ты спустился в огне с тех же полыхающих небес, едва способный проковылять пару ярдов оттуда досюда, и без возможности причинить подлинный вред чему-то или кому-то… – Он бросил кислый взгляд на свою перевязанную руку. – …если оно не прикасается к твоему корпусу. У тебя нет оружия, но священный долг вечен, так что можем предположить, что он остался.

– Ничто в моих словах не было…

– Заткнись, я еще не закончил. – Рингил призадумался. – Священный долг подразумевает защиту кириатов и уничтожение двенд. Кириаты ушли – все, кроме одной, или половинки, если соблюдать точность с точки зрения родословной, и ты счел возможным отправить ее аж на Хиронские острова. Вот тут происходящее утрачивает смысл. Каким образом Арчет Индаманинармал может быть в большей безопасности посреди опасных морей, в трех тысячах миль от дурного политического конфликта, чем дома в своей постели? Напрашивается вывод, что в Ихельтете назревает какая-то гадость и ты ее предвидел. Но насколько плохой должна быть хрень, чтобы оправдать это путешествие?

– Возможно, нас ждала награда, которая значила больше, чем риск.

– Если она и была, то мы ее не нашли. И ты в этом смысле не очень-то помог.

– Возможно, награда уже была в ваших руках и не нуждалась в поисках.

Рингил вскочил на ноги.

– Да, и, возможно, тебе лучше начать отвечать на мои вопросы начистоту, пока я не вышел на хрен из себя и не отправил тебя купаться.

Он снова ощутил непроизвольное напряжение в животе. Глифы собрались на кончике языка, теснились там, как будто жаждали опять вырваться на свободу. «Чем глубже ты погружаешься в икинри’ска, – говорит ему Хьил в лагере где-то посреди болотной равнины, – тем меньше она твой инструмент, тем больше ты – врата для нее».

М-да, на этот раз он зашел довольно далеко.

– Ты не сформулировал свой вопрос с достаточной ясностью, – самодовольно заявил Анашарал. – Сделай это, и я с радостью отвечу.

– Что, – проговорил Рингил, выделяя голосом каждое слово, – за угроза нависла над Ихельтетом?

– Землетрясение. – Теперь в тоне Кормчего не было и следа напряжения или сопротивления. Глифы снова превратились в тонкие царапины на металле, которые совсем не светились. – Утонувшие Дщери Ханлиага снова забеспокоились.

«Ебать. – Рингил попытался сделать невозмутимое лицо, однако… – Ебать».

– И Цитадель, – продолжил Анашарал, – почти наверняка воспользуется возникшей паникой среди верующих, чтобы добиться уступок от императора и начать священную войну на севере.

«Да что ты говоришь», – пронеслась в голове тоскливая мысль.

Он снова сел. Увидел мысленным взором толпы на улицах: топот ног, лес вскинутых рук со сжатыми кулаками. Услышал пронзительную, лающую истерику их песнопений, как будто сам находился в Ихельтете. Все эти рассерженные молодые люди с пылающими очами и крепкими мускулами маршировали тысячами, жаждая пролить кровь во имя Откровения…

– Ага, вот и Империя, о которой ты говорил, – протянул он, все еще скрывая свое потрясение. – Ну, помнишь – та, что построена на достижениях разума и науки?

Кормчий повысил голос:

– Я не говорил ни того, что кириатскую миссию выполнили достойно…

– Как скромно с твоей стороны.

– …ни того, что я на нее подписался!

Рингил моргнул, пораженный не только значением этих слов, но тем, как порывисто они прозвучали. «Вот оно».

Он сидел в кресле неподвижно, стараясь, чтобы осознание не отразилось на лице. Его разум лихорадочно заработал, и родилась уверенность – почти такая же крепкая, как железный панцирь Анашарала. Вот она, та оговорка, та уязвимость, которую он искал, та щель в полированном фасаде Кормчего.

«Просто нужен рычаг, чтобы ее вскрыть».

– Если ты не подписывался на миссию Нама, – медленно проговорил он, – тогда Империя для тебя ничего не значит, разве что в качестве…

И тут он все понял.

Словно песок сдуло с резных линий какого-то замысловатого древнего архитектурного сооружения, давно погребенного в пустынях вокруг Демларашана. Каменная кладка и орнамент медленно проступили в поле зрения, и пусть у него еще не было четкого представления об общей структуре, но…

Он снова услышал слова Кормчего: «Выковать и закалить оружие».

И собственные, бездумно брошенные: «Они забрали твое оружие».

– Ваш священный долг состоял в том, чтобы уничтожить двенд. – Он прощупывал путь с каждым словом. – И они вернулись. Ты пытаешься превратить Ихельтет в оружие, чтобы снова их изгнать. Но как это должно сработать? Джирал – избалованное отродье, дальновидности у него не больше, чем у амбала из портовых трущоб, а без кириатов…

На корпусе Кормчего слабо вспыхнули узоры глифов Принуждения. Рингил наткнулся на верный путь.

Он…

– Да ты шутишь, – вдруг сказал он. – Ты точно шутишь.

– Ты еще не задал мне ни одного вопроса, Эскиат. – В голосе Анашарала по-прежнему не было напряжения, но угрюмость вернулась.

– Арчет? Ты пытаешься… посадить Арчет на Блистающий Трон?!

Глифы яростно вспыхнули.

Рингил внезапно начал смеяться.

Сначала он издал короткий недоверчивый смешок, но потом от этого звука его губы раздвинулись, словно плохо зашитая рана, и он расхохотался.

Возможно, это был ужас, скопившийся за время, проведенное в темных ущельях и оврагах, ощущение бесчисленных неутомимых глаз, нависших над ним и задумчиво наблюдающих за его медленным продвижением, тесные, извилистые коридоры и тропы, мельтешение множества конечностей над головой, скрежет когтистых пальцев по влажному известняку за спиной, где кто-то крадется, а потом с убийственной иронией постукивает по глифам, мимо которых он прошел, подметив…

«Ну ладно. Кончай с этим».

Он заглушил смех, снова превратил его в хихиканье, смутно радуясь тому, что где-то внутри него сохранилась способность к искреннему веселью. Он откинулся на спинку кресла, все еще с улыбкой от уха до уха.

– Ладно, шутки в сторону. Итак, с этим мы достигли полной ясности. Ты действительно планируешь свергнуть династию Химранов и сделать Арчет Индаманинармал императрицей? В этом и заключается главная идея?

– Сперва регентшей. – Анашарал выдавливал из себя каждое слово. – Но когда с течением времени она не состарится, когда ее перестанут воспринимать как человека и начнут – как богиню, когда оставшиеся Кормчие будут стараться служить ей, не будет никакой мыслимой замены ей на троне или во главе Империи. Она будет править как Вековечная Богиня-Императрица.

– Это если двенды сперва не раздавят нас всех.

– Если есть хоть какая-то надежда отбить двенд, она должна исходить из Ихельтета. – Голос Анашарала набирал обороты, и глифы померкли. Похоже, смех Рингила вынудил Кормчего наконец-то заговорить начистоту. – Твоя родина находится в плену у олдрейнской легенды, ее народ примет их с распростертыми объятиями и не будет задавать вопросов, пока не станет слишком поздно. Собственные древние мифы сожрут там всех живьем. Империя в культурном смысле далека…

– Да? Скажи это Пашле Менкараку и его гребаным дружкам из Цитадели. Они думали, что двенды – это ангелы.

– Такого бы не случилось под предводительством кириатки.

– И как именно ты собираешься обеспечить Арчет место на троне? – Рингил взмахнул рукой, его улыбка превратилась в кислую усмешку одной стороной рта. – Не похоже, чтобы она возвращалась домой с триумфом, успешно завершив героические странствия.

– Ей это и не требовалось. Сами странствия были чистым предлогом, клубком заимствованных легенд и полуправд, связанных вместе, чтобы обеспечить необходимый импульс ключевым игрокам.

Рингил замер. Стер последние следы своего веселья.

– Ты металлический ублюдок, – удивленно сказал он. – Я всегда знал, что с этой миссией что-то не так. Я знал, что ты играешь с нами – с самого начала.

– Выходит, ты отлично подавил свои сомнения.

– Я согласился не ради сраной миссии.

– Ах да, ты хотел кое-кого защитить. До чего же странно, что ей удается внушать такие чувства, не так ли?

– Да отъебись ты.

Он сердито уставился на перевернутого Кормчего, чувствуя, как в голове бурлит от новых откровений. За спиной напрягся Нойал Ракан. Он, как ни крути, был из Трона Вековечного. И хотя Гил не раз замечал в нем горькое разочарование качествами человека, занимавшего нынче Блистающий трон, в сущности, дело было не в этом. Клятва Ракана, как и всех его товарищей, была присягой самому трону, идее и идеалу трона, а не императору, который восседал на нем в отдельно взятый момент. Этого, плюс теплых воспоминаний об Акале, императоре-отце, и семейной связи с династией Химран на протяжении нескольких поколений, было более чем достаточно, чтобы подавить любую личную неприязнь к Джиралу, императору-сыну.

Хотя теперь, конечно, с землетрясением, войной и улицами, полными разглагольствующих идиотов-верующих, верность Джиралу может оказаться под вопросом. Было множество способов, которыми молодой непопулярный император мог умереть в подобном хаосе, – и кому-то полагалось занять его место, при этом могло и не найтись времени или желания, чтобы искать виноватых.

И все же… Арчет?!

– Тебе придется объяснить мне это медленно, – сказал Рингил. – Ты втюхиваешь Арчет Индаманинармал сказку про город в море и вечную кириатскую стражу, чтобы вытащить ее из города, прежде чем там все утонет в дерьме. Ты втюхиваешь императору, что над Империей нависла, вероятно, магическая угроза, он это не может игнорировать и отпускает Арчет. К тому же экспедиция организована таким образом, что у него появляется шанс заполучить легкую добычу ценой очень маленьких авансовых трат и еще отправить нескольких богачей-придворных с самым дурным нравом в такую удобную добровольную ссылку на моря, где…

Он осекся.

Когда завывающие ветры унесли остатки песка и богато украшенное резьбой и зубцами здание выступило из пустыни целиком, демонстрируя свой истинный облик, оно оказалось больше, чем Рингил себе представлял. Он почувствовал, как спотыкается перед этой громадиной, и песчаные бури осознания пронеслись сквозь его разум.

– Капитан… – Он услышал свой голос, обращенный к Ракану, издалека. – Рука начинает всерьез меня беспокоить. Вы не могли бы принести мне пару частиц фландрейна, разведенных в воде?

Капитан Трона Вековечного колебался.

– Мой господин, но ведь это… – Он указал на Кормчего.

– Да, это важное дело, согласен. – Гил повернулся в кресле и посмотрел Нойалу Ракану в глаза. – И мы продолжим, как только проклятая рука перестанет мешать мне мыслить ясно. Ступайте, капитан, со мной все будет в порядке. Не думаю, что мне грозит какая-то опасность. Я… Мне просто очень больно.

Он подвигал забинтованными пальцами и поморщился для пущего эффекта, не совсем притворяясь. Втянул воздух сквозь зубы, сжал губы, все еще удерживая взгляд юного капитана. Это была не икинри’ска, не магия, которую могло бы узнать Существо-с-Перекрестка. Всего лишь старое доброе колдовство Рингила Ангельские Глазки. Нойал Ракан облизнул губы, и в его глазах появилась тревога.

– Мне очень жаль, – тихо сказал он. – Сейчас вернусь.

Рингил смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом снова повернулся к Кормчему. Прошипел почти так же тихо, как когда демонстрировал свою боль:

– Ты собираешь гребаную клику?

Глава тридцать пятая

Дух вел их извилистым, петляющим маршрутом по темным улицам, следуя какому-то намеченному пути, известному ему одному. Эгар был не уверен – с востока наползли тучи, приглушили свет Ленты и звезд, – но ему показалось, что они много раз возвращались и делали зигзаги. Город превратился в лабиринт: разрушенные здания высились смутными холмами, а между ними пролегали изгибы и повороты, казавшиеся случайными. Один или два раза он видел далекий отблеск костра среди руин, и ветер доносил до него запах жареного мяса, но это было все. Дух всегда уводил их подальше от таких знаков.

Но несмотря на все запутывание следов, они двигались в хорошем темпе. Дух знай себе мелькал впереди, останавливаясь или возвращаясь лишь тогда, когда они натыкались на какое-нибудь неудобное препятствие или узкий проход. В таких случаях он начинал светиться ярче, чтобы помочь, и оставался рядом – метался туда-сюда, бросая теплый красноватый свет на руины стен или взломанный тротуар, демонстрируя, что именно замедляет их движение.

Наконец, через пару часов после начала похода, они поднялись по усыпанным обломками ступенькам внутри одной из куч щебня и вышли на широкую выступающую платформу в сорока футах над уровнем улицы. В отряде послышалось удивленное и радостное бормотание. Развалины, через которые они пролезли, были почти целыми – это означало высокие вертикальные стены за спиной, единственный выход на лестницу для защиты и высокую точку наблюдения за городом с обзором в двести градусов.

Почти идеальное место для лагеря.

«Да, и, если бы ты не был таким гребаным торопыгой, Драконья Погибель, нас бы сейчас было на девять человек больше».

Он сидел, скрестив ноги, на краю платформы, в стороне от остальных, сердито глядя на городские руины на горизонте. Это было не в его характере – размышлять о подобных вещах, но встреча с ящерами открыла дверь где-то в его голове, и теперь ожили все давно накопленные воспоминания о войне.

Он снова в Кириатских пустошах, снова сражается с Чешуйчатым народом.

Тогда во всем этом была какая-то дикая напряженность, живая ежедневная безотлагательность, которые, если быть честным, приводили его в восторг и по которым он иногда все еще скучал. Но теперь, заполучив на руки карты с красными краями из той же самой колоды, Драконья Погибель чувствовал одно: он постарел и устал от этой игры. Как будто все, что он тогда делал, все его битвы и шрамы, было зря. Как будто нечто клыкастое и ухмыляющееся стащило его с горы судьбы и вернуло в прошлое, из которого он всеми силами старался выкарабкаться…

– Там есть что-нибудь интересное?

Он покосился на стройную фигуру подруги, которая стояла, чуть наклонившись, и вопросительно смотрела. Покачал головой.

– Везде одно и то же. Не думаю, что мы одолели большее расстояние, чем пролетает ворона. Понадобится несколько дней, чтобы пересечь эту кучу дерьма.

– И по ходу дела не нарваться на ящеров.

– Ну да, точно. Спасибо, что подбодрила меня.

Она вздохнула. Расслабленно присела рядом с ним.

– Это была честная ошибка, Эг, и мы все ее допустили, не только ты.

«Да, но именно я должен вывести людей из этой передряги. Это моя работа – не делать ошибок, которые их убьют». Но он не сказал этого, хотя бы потому, что начал сомневаться в своей правоте. В Ан-Кирилнар все это разношерстное сборище воинов вошло за Драконьей Погибелью, но вышло за мерцающим кириатским светляком и Арчет Индаманинармал.

– Честная или нет, – прорычал он, – но мы не можем позволить себе еще больше подобных ошибок.

– Согласна.

Они немного посидели, глядя за край платформы. Арчет пару раз ерзала и покашливала, а потом наконец спросила:

– Ты видел, как ребята Танда выворачивали карманы своего мертвого приятеля?

– Да. Они и кольца с его пальцев сняли. У наемников издавна заведено вот так прощаться. – Он искоса взглянул на подругу. – А ты чего ждала – речей и цветов?

– Я ждала… – Арчет покачала головой. – Грязные продажные мечи, мать их.

– Ты разговариваешь со старым наемником, Арчиди.

– Только не говори, что поступил бы так же.

Он замолчал на мгновение, задумчиво глядя на горизонт.

– Ну, может, и нет. Во всяком случае, не с товарищем по оружию. Но, эй, я же чокнутый маджак-берсерк. Никто не понимает, отчего мы ведем себя вот так, а не иначе.

Арчет фыркнула, но он заметил слабую улыбку, мелькнувшую на ее губах.

– Послушай, Арчиди, в любом случае тебе не стоит придавать этому слишком большое значение. Они сидели рядом, пока он умирал, молились, пока он был еще жив. И вряд ли он будет скучать по тому, что они забрали. – Он указал на разрушенный город. – И вряд ли эти вещи принесли бы пользу нам, если бы мы их там оставили.

– Да, я знаю. – Улыбка погасла, лицо Арчет сделалось мрачным и усталым. – Просто иногда думаю – в чем смысл, мать его? Вот мы здесь пытаемся вернуть всех домой целыми и невредимыми, и ради чего? Чтобы головорезы-наемники Танда продолжили по его приказу гонять караваны перепуганных рабов по Великому Северному пути? Чтобы Каптал снова поставлял элитных проституток и шантажировал придворных? Чтобы эти придурки-каперы улизнули домой через границу, нанялись на новые корабли и вернулись к гребаному пиратству?..

Он кивнул.

– Чтобы Чан, Наш и прочие опять занялись охраной дрочилы на Блистающем троне?

– Ну, это… другое.

– Да ладно? – В другой раз, возможно, он бы не стал спорить. Но боль от битвы и ошибок, которые ее вызвали, еще не прошла, и он нервничал из-за вынужденного похода в глубины собственных воспоминаний. – А почему оно «другое», Арчиди? Джирал – мудак, и ты это знаешь. Он такой же мудак, как Танд, Каптал или любой каперский капитан из Лиги, какого ни возьми. И Империя платит фаланге лучших бойцов, чтобы те стояли вокруг него и позволяли и дальше быть дрянью, не разрешая никому тронуть даже волос на его голове, а ты сама стоишь у него за плечом, шепча советы в маленькое мудацкое ухо. Но это не значит, что мы не попытаемся вернуть тебя и наших приятелей из Трона Вековечного домой, верно?

Слова на какое-то время повисли между ними как холодный ночной воздух. Когда молчание стало тяготить Эгара, он бросил взгляд на подругу, но она продолжала пристально смотреть в темноту.

– Ты не понимаешь, Эг. – Это было сказано тихо, но со стальной убежденностью в голосе. – Ты не знаешь, как все было до Империи. Весь юг был просто кучкой гребаных конных племен, убивающих друг друга направо, налево и прямо на месте, когда не удавалось спуститься с холмов, чтобы перерезать фермеров и рыбаков на равнинах, угнать их жен и детей в рабство. Империя положила этому конец; она принесла мир и закон всему региону менее чем за двадцать лет.

– Да, кажется, нам читали эту лекцию в имперских казармах.

– Джирал не так уж плох, Эг.

– Он мудак.

– Он молодой человек, которому слишком рано передали слишком большую власть – вот и все. Мальчик, который провел все свое детство, учась бояться братьев, сестер, мачех, тетушек, дядюшек и кузенов, не говоря уже о придворных; сын, чьему отцу вечно не хватало на него времени, потому что он всегда был охренительно занят, ведя войну то на одном конце Империи, то на другом. Удивлен, что Джирал получился таким? Что он так себя ведет? А я нет. – Она повысила голос, и теперь в нем зазвучали нотки смутного гнева, который влил в ее убежденность новые силы. – И вот ему пришлось наблюдать, как раса магических существ, защищавших его отца – а до того всю его династию, – сбежала сверкая пятками, стоило ему занять трон. Он первый, Эг, первый, кому пришлось с этим столкнуться после того, как мой отец вошел в лагерь Химранов почти пятьсот лет назад и сказал блохастому головорезу, дедушке Сабала Завоевателя, что его потомки станут правителями. Попробуй на мгновение представить себе, каково это: вот у твоей семьи был пятисотлетний волшебный ковер, который поднимал их над толпой, оберегал и делал особенными, – и вот его внезапно выдернули у тебя из-под ног, когда ты в нем сильнее всего нуждался. Джирал – первый, у кого за спиной не стоят кириаты, не строят в городе чудеса, изумляющие народ, не отправляются с ним на войну, чтобы устрашать врагов, не наделяют оружием, знанием и властью, не обещают, что история на его стороне, что бы ни случилось.

– У него есть ты, – пророкотал Эгар.

– Да, у него есть я. – Невеселая усмешка мелькнула на ее лице в полумраке. – Когда все, что Джирал с детства считал незыблемым, рассыпалось в пыль у него в руках, он получил меня как утешительный приз. Одну выгоревшую, сидящую на крине кириатскую полукровку, жонглирующую пятью тысячами лет наследия, в котором она ни хера не смыслит. И от этого ему должно стать лучше?

Эгар пожал плечами.

– А почем мне знать, как мудак должен чувствовать себя? Ну, я-то променял бы любого известного мне бойца с клинком на тебя за плечом и был бы благодарен за то, что ты со мной.

Время как будто застыло, затвердело, а потом Арчет взломала его своим смехом. Эгар посмотрел на нее и увидел в тусклом свете блестящие от слез глаза. Арчет шмыгнула носом и ухмыльнулась.

– На любого бойца с клинком, говоришь? Выходит, речь про Гила.

– Ну-у. – Эгар взмахнул рукой. – Он может встать за другим плечом.

И оба разразились смехом, достаточно громким, чтобы на них стали оглядываться с другого конца платформы, озаренной синим светом.

Но позже, когда они лежали бок о бок на походных постелях и смотрели на затянутое облаками небо над высокими зазубренными руинами, Арчет очень тихо сказала:

– Ты прав, Эг. Джирал – действительно мудак. Но я ничего не могу с собой поделать, я знаю его слишком давно. Он вошел в мою жизнь визжащим свертком, который я могла поднять одной ладонью.

Драконья Погибель хмыкнул. Он мрачно вспомнил, как они с Эргундом играли в разбойников в лагере, когда обоим было не больше шести-семи лет, а потом – как два года назад смотрел на изуродованный труп брата в степной траве.

«Мы все когда-то были маленькими и безобидными, Арчиди. Но мы все взрослеем. И кое-кто, вырастая, ощущает потребность убивать».

«Кое-кто даже становится братоубийцей».

«Хватит, Эг. Дай ей выговориться».

Он не хотел ругаться с Арчет, пусть внутри и катались шипастые шары ярости, выискивая путь к свободе.

«Да, прибереги это для того, что ждет нас завтра на бульваре».

«Или в степи, когда мы туда доберемся».

Он впервые позволил себе по-настоящему задуматься о том, что может обнаружить, если вернется. Как все может сложиться, если он поспрашивает в Ишлин-ичане, узнает место стоянки скаранаков и их стад и выследит соплеменников. Как поведут себя его люди, если он появится однажды ночью, словно призрак обиженного предка в свете костра.