Когда шатается трон Ильин Андрей
— В лесу жить будем.
— Всю жизнь? Как дикие звери? Мы через год-другой друг дружке глотки перегрызём.
— Что же ты раньше об этом молчал, соглашался?
— Думал. И жизнь наша не очень способствует к размышлениям…
— Ну, а сейчас что надумал?
— Думаю, с повинной нужно идти.
— Что? К кому?!
— Власти новой в ножки кланяться.
— Ты же сам говорил, что нас выпотрошат до донышка и закопают.
— Говорил. И сейчас говорю: так и будет, если мы с пустыми руками придём.
— А с какими надо? С полными? Грибов-ягод насушить?
— Нет, в услужение идти надо. Раньше Берии служили, теперь под Хрущёва ложиться нужно. Если мы ему полезны будем, то он нас не тронет.
— За каким чёртом мы ему сдались?
— А за каким Берии нужны были? Затем и ему! Мы вне закона и вне правил игры. Покойники мы, без должностей и места проживания. Приближенных Берии быстро вычислить можно. Их всех подчистили, по адресам пройдясь, а нас не ухватили. Безадресные мы. И в том наша сила. А кресло под Хрущёвым тоже шаткое, у него врагов много, а уж заклятых друзей и подавно. Друзья-то в любой момент могут заговор сплести. Думаю, он это понимает. Ну, а если пока нет, то мы объясним.
— Кто именно объяснит?
— Я. Если Хрущ не дурак и к трону примеривается, то поймёт, что тайная сила, которая как козырная карта в рукаве, ему не помешает. Козырь, уже проигрывая, можно в игру вбросить и тем ее переломить.
— Берия не смог.
— Берия заигрался, на поводке нас держал. Я предлагал, да он не послушал. Кем бы теперь Хрущёв был и кем Берия!
— Не пойдёт, — не согласился Абвер. — Как только выйдем — нас повяжут. Даже ловить не потребуется, сами заявимся.
— А мы не все выйдем.
— Как это?
— Я выйду, один. А остальные высовываться не будут. Только если по делу.
— Не понятно, объясни. Как служить, не выходя из тени?
— Очень просто. Мне поручают дело, мы делаем. А как делаем — это наше дело, никого не касается. Вот вам и тень, из которой мы бить будем.
— Путано.
— Кто может предложить что-то другое? Страна наша большая, да спрятаться в ней мудрено: сколько верёвочке не виться… Уж на что у воров здесь всё схвачено, и то тюрьму не минуют. Против государства не попрёшь, с ним идти надо в ногу.
— От государства за государством спрятаться?
— Точно так. Только не за абстрактным государством, а за царём-батюшкой, за хозяином Кремля, которому верой и правдой… Нужны ему будем — живы останемся. А нет — опять в леса подадимся. Но не теперь, а потом. Не убегут от нас урманы, туда путь всегда открыт. Только мы, имея в запасе время и свободу передвижения, можем в тайге целую деревню построить, и родственников в той деревне поселить. И запасов на десять лет вперёд натаскать.
— А ты? Если тебя за жабры возьмут…
— Могут. Только я знать не буду, где вы находитесь — ни одного адресочка. А если ничего не знаю, то ничего никому не скажу. Оборвётся на мне ниточка.
Молчат командиры, думают — такой поворот… В землянках оно, конечно, мокро, но пока спокойно. Да и с «малинами», если на урок надавить, всё сладится. Пусть ненадолго, не навсегда… А тут…
— Кто что скажет? Кавторанг?
— Я не уверен. Хрущёв не так прост, калач тёртый, самого Берию скинул. Переиграет он нас. Я против.
Не надеются командиры на успех, не хотят в петлю лезть. Кто они и кто Хрущёв? Нынешний Хрущёв. Да и Петру Семёновичу веры до конца нет — он теперь наплетёт им, а после сдаст, чтобы выслужиться. Или ошибётся… На бумаге всё гладко, только после в оврагах можно ноги поломать.
— Не пойдёт, Семёнович. Под это дело мы подписываться не станем. Извини…
— Это общее мнение? Пусть каждый скажет. Абвер? Крюк? Партизан?
Все лишь молча качали головами.
— Значит, так, значит, не хотите?
— Нет, Пётр Семёнович, мы, конечно, в одной упряжке скакали, но дальше, похоже, наши пути-дорожки расходятся.
Стоит Пётр Семёнович, смотрит исподлобья — не ожидал такого поворота… Или ожидал?
— Хорошо, раз все против, значит, будем считать, решение принято. Окончательно. И единогласно… Лично мной.
— Тобой?!
— Да. Как вашим начальником.
— Но мы же сказали, что…
— А вас теперь уже никто не спрашивает, — тихо сказал Пётр Семёнович. — Здесь вам не Новгородское вече. Выслушать я могу всех, а что делать, решать буду сам. Единолично.
Опешили командиры, растерялись.
— С огнём играешь, Пётр Семёнович, а если мы тебя разжалуем и в рядовые определим, чтобы не заносился, чтобы как все в землянке гнил? Или того хуже… У нас тут трибунала нет, так что разговор короткий.
— Все так считают? — строго спросил Пётр Семёнович, переводя взгляд с одного командира на другого. И не увидел в них поддержки. Молчали командиры, злобой наливались.
— Значит, так? А коли так, коли решили без «против» и «воздержавшихся», то… — Пётр Семёнович встал. — То вы всё равно подчинитесь и выполните мой приказ. Или выбирайте другого командира. Я ясно выразился?
— Не круто забираешь, Семёныч? Ты один, а нас много.
— Я? Я не один…
Пётр Семёнович сунул руку за пазуху, вытащил какие-то бумаги, выбрал одну, протянул Абверу.
— Читай. Вслух читай.
Абвер расправил лист. Посмотрел по сторонам. Начал читать:
— «Здравствуй, сыночек! Я так рада, что ты жив и здоров, я уже не чаяла от тебя весточку получить. Особая благодарность тебе за подарки, которые твой товарищ привёз, за консервы, тёплую шаль и деньги. Твой товарищ про тебя много хорошего рассказа, и обещал, что ты скоро приедешь на побывку. Я буду ждать, хотя боюсь не дождаться — старенькая я и сильно хворая…»
Все недоуменно смотрели то на Абвера, то на Петра Семёновича.
— Что это?
— Ты дальше читай.
— «Хочу передать тебе привет от всех наших родных, от братьев твоих Михаила, Григория, Семёна, от сестёр Любаши и Марфы, от дядьки Ильи Мефодьевича…»
Абвер вдруг побледнел, скомкал бумагу. Руки его тряслись, на глазах выступили слезы.
— Ты!.. Падла!.. Ты!..
Бросился, растопырив пальцы на Петра Семёновича, чтобы в горло ему вцепиться. Но не успел, его придержали, схватили за руки.
— Ты?.. Там!.. Это же мать моя!
— Да, мать, — спокойно согласился Пётр Семёнович. — Очень она обрадовалась подаркам. От тебя.
— Убью!
— За что? За то, что я весточку и подарки мамаше твоей от тебя передал? Старушка теперь от счастья сама не своя, ведь ее сынок жив! В шаль тёплую кутается, консервы ест, дров, наверное, прикупила. Ты бы спасибо мне сказал за заботу о близких твоих.
— Когда ты там… когда был?
— Как я там мог быть, когда я при вас безвылазно, ни на минуту не отлучался? Это не я.
— А кто? — удивлённо спросил Абвер.
— Мои люди. Тут, кстати, и другим приветы имеются. Держи, Кавторанг. Крюк, это тебе. С вашими близкими всё в порядке, велели вам низко кланяться, что я и делаю, — и Пётр Семёнович, чуть усмехнувшись, отбил командирам поклон. — До твоих близких, Партизан, извини, пока не добрался, не успел.
— И слава богу! — пробормотал Партизан.
— Но как же… — наморщил лоб успокоившийся Абвер. — Ты, действительно, постоянно с нами. Как же ты смог?
— Я же сказал — это мои люди.
— Это как?
— Да вот так.
— Выходит, что у тебя еще есть команда?
— Именно так и выходит. Или вы думали, что на вас свет клином сошёлся? Единственные и неповторимые в своём роде?
— Ну, ты урод! — восхитился Крюк. — Даёшь! Ты, оказывается, еще зэков по зонам собрал, новую команду сколотил. Значит, команды две, лагеря два. И «шарашки»…
— Совершенно верно, — спокойно кивнул Пётр Семёнович. — И «шарашки» было две… Людей собрал, обучил, похоронил по бумагам.
— А может, три? — тихо поинтересовался Абвер.
— А может, три. Или четыре, — пожал плечами Пётр Семёнович. — Зачем вам знать? Меньше знаешь — легче живёшь. Лагеря были, «шарашки», команды… Всё есть.
— А если мы тебя за твои изуверские повороты здесь задавим по-тихому?
— А родственники ваши? Мои люди им ведь не только приветы и подарки передать могут. Исчезну я, не выйду на связь, и отправятся они по известным адресам. Зачем вам это?
Командиры замерли. Да, верно… Ловко устроено. Вторая команда в любой момент может… Во всех домах побывали, весточку передали! Ничего смерть Петра Семёновича не решает. Ничего!
— Только давайте без истерик, — призвал Пётр Семёнович. — Не та у нас ситуация, чтобы отношения выяснять. Вы же знаете правила игры. Вы же сами… Или думали, что вас это не касается, что вы белая кость? Нет. Все мы под богом ходим.
— Под тобой, что ли?
— А хотя бы и так. И давайте примем это как данность.
— А если не мы, если твоя вторая команда взбунтуется или в бега ударится?
— Ну что же… Тогда к их близким направитесь вы. С приветами, шалями и консервами. Или… без этого набора.
— Вот, значит, как…
А что еще можно сказать? Крепко их Пётр Семёнович в оборот взял, да так, что не расцепиться. Круговая порука. Не поспоришь и не сбежишь, тут только ладонь под козырёк: «Чего изволите?»
— Редкостная гнида ты, — подвёл черту Крюк. — Собственными бы руками тебя задавил, да жаль, руки коротки. Но, признаться должен, лихо ты всё это закрутил, мне в голову прийти не могло. А тебе пришло. Надо же…
— Вспомни, Крюк, ты же сам говорил, что в банде все должны быть повязаны. Помнишь?
— Помню, было. Лихо ты нас повязал. Десятью морскими узлами. Не думал я, что кроме нашей удавки ты еще одну, снаружи, накинешь.
— Две удавки надёжнее, чем одна. Мне результат нужен, — спокойно ответил Пётр Семёнович. — И гарантии. Да и вам нужно быть уверенными, что не сдадут вас ни свои, ни чужие, ни «барбосы», ни бандиты. Думаете, они милосердны? Шали мамашам вашим дарить станут? Не станут! Или надеетесь, что забудут о нас? Не забудут. Думаете, так просто, от нечего делать, штурмовики над «шарашкой» барражировали? Нет, не оставят нас в покое. Кто на Берию работал — всех к ногтю. Некоторых уже давно повязали и на Лубянку сволокли, показания выколачивать, а кого-то сразу в расход пустили. Можете газетки почитать, там и про банду Берии прописано, с фамилиями и должностями. Органы мелкой сетью по стране прошлись, никого не упустили. Одних только генералов больше сотни под суд потащили. А сколько мелкой рыбёшки, о которой в газетах не пишут, отловили! Одни мы, может быть, выскользнули, да еще как: несколько батальонов в лапшу искрошили. Так что не будет нам прощения, и любая наша ошибка обернётся против нас. А вы мне за подарки, за деньги, которые я вашим отцам и матерям передать велел, выговариваете. Они, может, даже не подаркам, а весточке, что их дети живы, обрадовались, и умрут, случись такое, почти счастливыми. А если вы считаете, что я не прав, давайте дружно, маршевым порядком, отправимся в ближайший отдел МГБ. Нам там очень обрадуются. Заодно с родичами повидаетесь, которых будут в соседних камерах ломать, чтобы язычки вам развязать…
Опустили головы командиры. Верно всё излагает Пётр Семёнович. Чистка идёт по стране, с корнем, с хрустом костей людей из кресел выдирают, а после непременно к стенке прислонят. Новая метла чисто метёт, никого не пропускает.
— Прав ты, Семёныч. Хотя всё равно сволочь ты редкостная.
— Хоть петухом меня называй, только в парашу не макай, — усмехнулся Пётр Семёнович. — Кто знает другие методы, пусть о них поведает…
А нет других методов, всегда находился предатель, который тайные тропы врагу показывал и крепостные ворота открывал. Целые города гибли, целые цивилизации. Нет иных методов, кроме как жёстким арканом всех повязать. Все остальные методы — деньги, положение, дружба — не работают. Многие правители своих приближённых златом осыпали, а после из их же дружеских рук чашу с ядом принимали. И армия держится на том, что каждый десятый за трусость товарища своей жизнью отвечает. И благодаря этому армия живёт и побеждает. Жизнь жестока, слабый человек, пребывающий в иллюзиях, обречён стать жертвой.
— Еще могу добавить, что здоровье у ваших близких отменное и доживут они до ста лет… Если вы им в том поможете. А эти письма… — Пётр Семёнович вытащил еще пачку листов. — Личному составу передайте. Пусть почитают послания родственников и сообразят, как жить дальше. Как вы сообразили.
— Ладно, Семёныч, твоя взяла. Но, если ты споткнёшься…
— Тогда я за всё отвечу. И мои братья с сёстрами. Вы же знаете их адреса.
На этом круг замкнулся.
— Добро. Говори, что делать. Приказывай. А мы… мы исполним.
Теперь-то исполнят. Все. И эти и те. И не исключено, что другие. Кто может весь расклад знать… Все здесь друг за другом ходят, как в хороводе, и все друг за другом следят. Круговая порука.
Прав Пётр Семёнович, только так можно выстоять, когда играешь в одиночку против всех…
* * *
— Свободен. — Хрущёв махнул рукой. — Машину завтра к восьми подашь. И вы до завтра, — махнул охране на второй машине. — Всё завтра… — Выбрался из салона машины, пошёл к дому.
Хорошо на даче после душных кремлёвских кабинетов, где не дышится свободно, не потому что город, а потому что чуешь, как к твоему кадыку со всех сторон руки сподвижников тянутся. Поэтому-то, наверное, Сталин любил на ближней даче безвылазно жить.
Хрущёв поднялся на крыльцо, вытер ноги о половичок — привычка еще с шахтёрских времён. Теперь принять душ, отужинать и газетки просмотреть. Хорошо вот так, одному, без ночных застольев, которые при Сталине были. Не надо пить и гопака отплясывать, потому что теперь сам себе голова. Потому что теперь он хозяин.
Крикнул:
— Марфа, через полчаса на стол собирай.
Пусто на даче, хотя народу полно — охрана, слуги… Жена теперь на московской квартире, иначе бы вышла, поздоровалась. Она одна могла нарушать неписанное правило — не лезь на глаза хозяину, который сегодня столько народу повидал, что лишние рожи ему лицезреть охоты нет. Разбежались служки по норам, но службу несут исправно — тепло на даче, чисто до сияния, на кухне еда под разогрев сварена, охрана посменно по саду бродит, в своей комнате сидит. Захочешь кого увидеть — только крикни или в звонок пальцем ткни — сей миг, как из-под земли, явятся: «Чего, хозяин, изволите?» Помещичьи, конечно, замашки, но приятные, за что боролись… Был Никитка без роду, без племени, а нынче — барин. Всесоюзного значения!
Опустился в кресло. Скинул ботинки. Тяжёлый выдался денёк, да и весь месяц, но удачный, переломил он судьбу, в генсеки вышел и теперь сможет, партийные рычаги используя, поприжать своих «приятелей». Не сразу, но обязательно! А тех, кто противиться станет — в дугу согнёт! Думали они, что Никита — быдло деревенское, за полудурка держали, а он всех переиграл и теперь много чего кому припомнить может.
Ладно… Будет день…
— Марфа, подавай, я сейчас поднимусь!
Прошёл в ванную комнату, сполоснул руки. Кругом кафель, зеркала. Когда на шахте в молодости работал, в бараке на сто душ жил, где всякая рвань оттиралась. Бывало, захотят нужду справить, так, недолго думая, повернутся, да с верхних нар струю пустят кому-нибудь на голову — только успевай уворачиваться. Или с тошнотой справиться не могут, а в сортир бежать лень. И все туда, всё на пол — вонь стояла, не продохнуть… Такая жизнь была, у него и у страны. А теперь поднялись, города отстроили, дома культуры, санатории. И он поднялся вместе со страной и выше всех.
— Марфа! Ну, где ты там?
Шаги. Мужчина с подносом. Кто таков? А где Марфа? Заболела, что ли, охранника вместо себя послала?
Незнакомец брякнул поднос на столик. Хрущёв недовольно поморщился.
— Я не здесь, я в столовой буду. Неси туда… Ты кто? — Лицо незнакомое. И одежда… — Ты из охраны? Новенький?
— Нет.
И голос чужой.
— Марфа где?
— Отдыхает. И охрана. Все…
Что такое?.. Хрущёв повернулся к двери, крикнул:
— Эй, кто-нибудь! Где вы там, чего молчите?
Тишина. Нехорошая, мёртвая.
— Не волнуйтесь, Никита Сергеевич. Чай остынет.
Что за канитель? Нет, не испугался Хрущёв — удивился такому обхождению. Взял чашку. Чай пригубил, с мыслями собираясь. Неужели арест?! От этой мысли похолодела спина. Нет, не похоже, сейчас бы всю дачу вверх дном перевернули, да и не один исполнитель бы был. Опять же санкции, ордер на арест, машина во дворе. Нет, не арест… А что тогда?
— Кто тебя прислал?
— Никто. Я сам по себе.
— А охрана?
— Я же сказал — отдыхает. — Незнакомец положил на столик несколько удостоверений и горсть патронов. — Не беспокойтесь, все живы-здоровы. Я просто не хотел, чтобы кто-нибудь помешал нашей беседе.
— Как?.. Как вы смогли? Их же…
— Опыт. Просто мы это умеем.
— Кто «мы»?
— Те, кого вы искали, но не нашли. Команда Берии. Вы должны знать: «шарашка», бой…
— Ах, вот как! Как вы посмели, как решились! Вас же по всей стране ищут! Я сейчас распоряжусь… — Хрущёв потянулся к телефону.
— Извините, связь временно не работает. Обрыв на линии. И дорога перекопана.
Хрущёв нервно крикнул:
— Охрана! Ко мне!.. Уволю всех к чёртовой матери!
Незнакомец никак не прореагировал — спокойно пододвинул стул, сел, пережидая крик, улыбнулся.
— Зря вы кричите, Никита Сергеевич, никто вас не слышит. Да не волнуйтесь, увидите всех. Обещаю. Но хочу заметить, что охрана у вас так себе — мелкая шпана при шпалерах.
— Увижу? В каком смысле?
— После нашего разговора и… вашего решения.
Хрущёв усмехнулся, он почти успокоился. Все-таки был он в годах, а не юноша малахольный. В молодости не раз на кулачках сходился, на фронте бывал, под бомбёжку попадал. Не из того он был поколения, которое в обморок сразу падает.
— Вы понимаете, что творите? Да за такое самоуправство вас ожидают суд и срок! Немаленький. А если с моими людьми что-то случилось…
— Это вряд ли. Видите ли, я уже осуждён, уже умер и сактирован. Нет меня — черви сгрызли. А кого нет, того судить нельзя. Покойники неподсудны.
— Ошибаетесь.
— Может быть.
— Что вы хотите?
— Быть выслушанным и услышанным.
Хрущёв махнул рукой — давай, говори.
— Наша команда работала на Берию. Против вас. Да и против всех. Кто мы? Бывшие фронтовики и зэки, которых сняли с нар, чтобы натаскать на драку. Натаскали, причём очень хорошо, в этом вы могли убедиться.
— Да, немало солдат порезали, за что с вас отдельный спрос.
— Это не наша вина, мы никого в гости не приглашали и не ждали. Нас бы тоже не помиловали — на войне, как на войне.
— Можно короче? Вы меня задерживаете, у меня был трудный день.
— Хорошо. Я подозревал, что нас готовят, чтобы свалить Сталина. Но, возможно, я ошибался или его убрали без нашей помощи. Но здесь, я думаю, вы осведомлены лучше меня.
— Не зарывайтесь!
— Когда Сталин умер, я предложил Берии убрать конкурентов. В том числе, простите, и вас. Это был бы для товарища Берии идеальный выход, и теперь я бы с вами не беседовал.
— А надорваться не боялись?
— Нет. Мы располагаем достаточными для решения подобных задач силами. Смею вас уверить — справились бы. Например, теперь я сижу здесь, перед вами. А у вас, кажется, охрана… была.
Хрущёв поморщился. Возразить нечего. Охрана была, но раз этот человек смог вот так, то мог бы и иначе. И собеседник словно мысль его прочитал.
— Убить человека гораздо проще, чем в плен взять, это вам любой фронтовой разведчик скажет. Так что можете не сомневаться в наших возможностях.
— Зачем вы мне это говорите? Что вам надо?
— Служить. Вам.
— Что?
— Я хочу, чтобы вы взяли меня… нас на работу. Мы хорошие исполнители, мы честно служили прежнему хозяину и, значит, так же сможем служить вам.
Хрущёв удивлённо смотрел на собеседника.
— Как вас звать?
— Пётр Семёнович. Так меня звал ваш предшественник.
— Так вот, Пётр Семёнович, вы понимаете, что предлагаете? И кому?
— Конечно. И понимаю, что надёжная команда, о которой никто ничего не знает, вам не помешает. Вы скинули Берию, а это не последний человек в государстве был. Но вы тоже под ударом… При дворе всякое случается, бывает, что лучшие приятели… Вернее, даже в первую очередь они. И как их остановить, если в рамках закона? Прокурору жалобу писать, так он под ними ходит. Ждать правового решения? Но это вряд ли. Против Берии были все, поэтому союзников найти было легко. А теперь на кого опереться? Все ваши недавние приятели, которые помогли Берию убрать, теперь ваши прямые конкуренты. Потому что увидели, как это делается, и у всех свои амбиции. А ну кто еще решит на трон сесть? Место сладкое…
Хрущёв задумался. Всё верно. Ленин во главе партии был и ей же подчинялся, как все подчинялись. Да, в лидерах ходил, но не в одиночку революцию творил. А он? Кто за ним? И кто с ним? Партия? Так нет уже соратников, которые за идею готовы были на каторгу идти — размякли большевики. Кабы война, внешняя угроза, тогда бы сплотились, сбились в кучку вокруг лидера, чтобы сообща победить, потому что иначе… А в мирное время кто ему плечо подставит? Есть такие? Может, и есть, только он не их знает. Сейчас такая свара начнётся, такая грызня подковёрная… И если можно конкурента осадить без прокурора, без оглядки на закон, то это дорогого стоит.
— Хорошо, допустим чисто теоретически, я приму вас, но что толку, если о вас все будут знать? Любую силу можно силой переломить.
— Вы правы. Поэтому о нас никто не узнает.
— Как это? А кабинеты, казармы, машины, вещевое обеспечение, квартиры, наконец? Зная, где вы квартируете, вас в любой момент достать смогут.
— Не будет никаких казарм, не будет кабинетов, складов, оружеек, равно как штабов, автопарка, квартир и всего того, чем обрастает любая госструктура. О нас никто не будет, не должен знать. В том числе и вы.
— Даже я? Не понимаю.
— Мы находимся вне закона и высовываться нам не резон. Мы не знаем, какое решение вы примете, может, надумаете счёты с нами свести. Единственная возможность защитить себя — это оставаться невидимками. Мы не выйдем на божий свет, по крайней мере пока.
— А как же действовать?
— Очень просто: ваш приказ — наше исполнение.
— Но вы же здесь. И если вас арестовать…
— Арест ничего вам не даст. Я понимал, куда иду, поэтому не знаю ни одного адреса, где квартируют теперь мои люди. А те, которые помогли мне решить вопрос с вашей охраной — давно в пути. Если хотите, то вызывайте немедленно конвой. Теперь можете всё. Вот и телефон уже заработал. Желаете надеть на меня наручники? — Пётр Семёнович протянул к нему руки.
Хрущёв бросил на него сердитый взгляд.
— Не паясничайте, у нас, кажется, серьёзный разговор. Что вы хотите взамен?
— О нас не знает ни одна живая душа. Нам нужны целевое снабжение и деньги на содержание, но это если мы сможем доказать вам свою дееспособность. Вначале дело, потом расчёт.
— А на какой счёт переводить деньги?
— Деньги только наличными, без счетов и проводок. Много мы не попросим, так что этот вопрос вам, как главе государства, решить будет не сложно. Если мы вас как исполнители не устроим, вы всегда можете вернуться на исходную точку.
— Это что же, ловить вас?
— Да. Тем более это будет проще, чем раньше.
— А если вы… если не справитесь и… засветитесь? — задал Хрущёв главный вопрос.
— Это наши проблемы. У нас нет начальства, которое может что-то где-то сболтнуть. Между мной и вами, Никита Сергеевич, прямая связь. Глаза в глаза. Никто ничего не узнает и не докажет. Доказать что-либо будет невозможно! В крайнем случае, вы ликвидируете меня, как связующее звено.
Хрущёв внимательно посмотрел на Петра Семёновича.
— Вы очень хорошо все продумали.
— Был стимул. Бегать от властей, как зайцы по полю от гончих псов, — безнадёжно. Раз повезёт, два, а потом мы выдохнемся. Лучше заключим сделку, выгодную нам обоим Мы получаем жизнь и свободу передвижения, вы — тайных исполнителей ваших деликатных просьб. Мы сможем выскочить из петли всесоюзного розыска, ну, а вы остановить возможных заговорщиков. Мы нужны друг другу.
— Гарантии, что вы выполните данное вам поручение?
— Наши жизни.
Хрущёв снова глотнул чай, хотя вкуса его не почувствовал.