Черный человек Морган Ричард
– Стефан, покажи ей свою лодыжку.
Как будто участвуя в каком-то общем представлении, француз потянул вверх левую штанину. Голень над самой косточкой плотно охватывала блестящая черная лента немногим шире браслета мужских часов. На одной ее кромке без устали мигал крохотный зеленый огонек. Не то чтобы Севджи действительно была удивлена, но все же у нее на миг перехватило дыхание.
– Выездная манжета, – сказал Явуз. – Без нее никто из поселения не выходит. Стефан не причинит мне вреда.
– А если он стащит манжету? Найдет способ ее ослабить?
– На ней защита от вмешательства, – на удивление кротко сказал Неван, – по принципу «волчьего капкана». Срабатывает при любой попытке воздействия. Хотите знать, что тогда происходит?
Она и так знала. Наручники «волчий капкан» имели долгую и неприятную историю, которая для Севджи была неприятной вдвойне по личным причинам. Новости об искалеченных военнопленных мусульманах в Америке преследовали ее отца, когда тот собрался эмигрировать: в последние несколько недель перед тем, как он навсегда покинул Стамбул, его почта ломилась от написанных с грамматическими ошибками угроз. Яростная полемика по всем каналам, ее дешевая и агрессивная язвительность отодвинула на задний план собственную борьбу Мурата с культурной средой и совестью. Западные эксперты гневно парировали обвинения в военных преступлениях с применением модифицированных наручников для шариатских наказаний во многочисленных самопровозглашенных исламских республиках, и их заявления некоторое время принималась за чистую монету, но затем, когда выяснилось, кто продает борцам за чистоту ислама калечащие технологии, веры им не стало. Мурат, невзирая на кислый привкус лицемерия обеих сторон, все равно покинул Турцию и никогда не оглядывался назад.
А потом Севджи и самой пришлось иметь дело с «волчьим капканом», словно эти наручники были каким-то семейным проклятием.
– Она работала в полиции, Стефан, – раздался из-за плеча голос Марсалиса, заполняя собой тишину, возникшую, когда Севджи неожиданно замолчала, – так что, думаю, она этих штук навидалась.
Да, она работала в полиции, но близкое знакомство с «этими штуками» ей довелось свести только однажды. Не прошло и двух лет с тех пор, как она стала копом, когда на сто восьмой участок, как бомба, обрушилась проверка отдела внутренних расследований. Проверялась группа полицейских, с которыми Севджи была знакома; эти детективы не раз использовали такие наручники для особо несговорчивых подозреваемых, вероятно, чтобы – хотя, блин, как постичь логику таких людей? – получить показания. Во время следствия давление в какой-то момент стало совершенно невыносимым. Молодую Севджи Эртекин разрабатывали из-за ее знакомства с подозреваемыми, и длилось это недолго, но ей все равно пришлось постоять на рассвете на неком поле в окрестностях Нью-Йорка, глядя, как льнет к перепаханной земле туман, и прислушиваясь к скребущим звукам… А потом – стараясь подавить рвотный рефлекс, когда снабженный искусственным интеллектом робот-копатель аккуратно вскрыл слой, под которым оказались три пятинедельных трупа и, отдельно, оторванные «капканами» кисти рук.
Добро пожаловать в полицию Нью-Йорка.
Некоторое, пусть и слабое утешение – посмотри с другой стороны, Сев, как посоветовал ей тогда не замешанный в это дело сослуживец, брат по оружию, – было в том, что наручники, давно запрещенные в Союзе, нелегально появились в сто восьмом участке благодаря иисуслендскому шурину одного их изобличенных детективов, старшему офицеру частного полицейского подразделения Алабамы. Правоохранительные органы Республики – кто бы сомневался! – до сих пор использовали «капканы» вопреки трем международным соглашениям и их номинальной ратификации везде, за исключением лишь Иллинойса.
Посмотри с другой стороны, Сев.
Отдел внутренних расследований оставил ее в покое довольно быстро, офицер Эртекин не была привлечена к делу в качестве соучастницы; более того, ее образцово-показательная лояльность сослуживцам, которая не шла в ущерб выполнению долга, была замечена начальством и впоследствии помогла оказаться в убойном отделе Центрального района.
Посмотри с другой стороны, Сев.
Плакать по мертвецам с поля особого смысла не было – у всех троих имелись судимости за провоз через границу секс-рабынь. Они обещали молодым гражданкам Республики прибыльную и непыльную работенку, расписывая ее в самых радужных красках, а потом с помощью насилия и батареи добивались от большинства безропотного предоставления отверстий своего тела самым бедным ньюйоркцам.
Севджи находила в этом то самое слабое утешение, о котором ей говорили. Всю весну она смотрела с другой стороны, но в конце концов все-таки обрушилась в воспоминания о вони разлагающейся в утреннем тумане человеческой плоти. В тот день в ней что-то переменилось – и подтверждение тому она нашла в глазах Мурата, когда чуть позже пришла к нему в гости. В тот день он перестал убеждать дочь, что существуют карьеры куда более завидные, чем карьера копа, – возможно, потому, что понял: если уж это не заставило ее бросить полицию, то ничто не заставит.
Неван опустил штанину, и Севджи вернулась в настоящее. В фойе больницы повисла тишина.
– Я думала, в Европе они под запретом, – сказала Севджи, чтобы прервать эту тишину.
– Да, когда дело касается людей, – согласился Неван, стрельнув в Марсалиса взглядом. – А когда дело касается тринадцатых, никакие предосторожности не излишни. Так, марсианин?
Марсалис пожал плечами:
– Я бы сказал, это зависит от того, насколько эти тринадцатые умны.
Без единого слова и движения он смотрел, как Явуз уводит француза и сажает его в ооновскую «каплю». Можно было представить, что его лицо вырезано из антрацита. Только когда автомобиль плавно отъехал, он перевел взгляд на экран над головой, где по-прежнему мельтешила танцевальная труппа, и в морщинках около его глаз что-то изменилось. Севджи сочла, что это гримаса отвращения, но не могла хоть сколько-нибудь уверенно сказать, на что или на кого оно направлено, и решила, что Марсалис, наверно, и сам этого не знает.
Так что они отправились обратно в служебную квартиру, ими двигала какая-то объединяющая сила, ощущение, что там осталось нечто, что необходимо забрать. Они шли пешком, потому что было не слишком холодно и не слишком поздно, и, может, еще потому, что обоим требовалось провести какое-то время под открытым небом. Они заблудились, но не подключили голографический поисковик на магнитном ключе, а попытались, насколько это было возможно, сориентироваться относительно моря и в конце концов оказались внизу и в начале поднимавшейся под небольшим уклоном Moda Caddesi. Она должна была привести их к колиновскому кварталу. Склеенная рана Карла зудела от прохладного воздуха.
В какой-то момент Эртекин задала ему вопрос, который давно вертелся на языке:
– Когда ты узнал, что он попытается тебя достать?
Карл пожал плечами:
– Когда он сказал мне об этом. Через пару минут после того, как вы с Батталом ушли.
– И тебя совсем это не обеспокоило? Ты даже не позвал нас.
– Если бы я вас позвал, он напал бы сразу. И ничего не сказал бы.
Некоторое время они шли в молчании. Их окружали жилые кварталы Фенербахче с увитыми листвой балконами (с некоторых до сих пор слегка капало после недавней поливки). На одной глухой стене красовалось изображение Ататюрка[58] с пронзительным взором и четкой линией бровей. Над его головой красовалось изречение, которое Карл неоднократно видел в свои предыдущие визиты и поэтому запомнил перевод. NE MUTLU TURKUM DIYENE – «Как счастлив говорящий „Я – турок“!» Кто-то (видимо, используя перчатки-гекконы) вскарабкался на стену и черным баллончиком пририсовал к его рту пузырь с еще какими-то турецкими словами. Их Карл не понял.
– Что там написано? – спросил он Севджи.
Та задумалась над переводом:
– Э-э… Облысение по мужскому типу – более серьезная проблема, чем вы думаете.
Он посмотрел на заметные залысины национального героя и хмыкнул:
– Неплохо. Я думал, там что-то исламское.
Севджи покачала головой:
– У фундаменталистов плохо с чувством юмора. Они бы просто изуродовали портрет.
– А ты?
– Это не моя страна, – отрезала Севджи.
Впереди, опершись на перила балкона, курил трубку и смотрел на улицу старик. Проходя мимо, Карл встретился с ним взглядом, и старик непринужденно кивнул в знак приветствия, хотя ясно было, что его глаза прикованы к идущей рядом с Карлом женщине. Карл покосился в сторону, увидел линию носа и подбородка Эртекин, ее неприбранные волосы, потом взгляд скользнул ниже, к грудям, бессовестно выпиравшим под курткой.
– Так ты смог узнать у Невана что-нибудь полезное?
Карл не понял, заметила ли Севджи направление его взгляда, но вопрос был задан как-то слишком поспешно. Карл снова стал смотреть на тротуар.
– Не уверен, – осторожно сказал он. – Думаю, нам нужно слетать поговорить с Манко Бамбареном.
– В Перу?
– Ну, я как-то не представляю, чтобы он по нашему зову немедленно примчался в Нью-Йорк. Так что да, придется нам лететь к нему. Помимо всего прочего, это соответствует его мировосприятию. Там его территория.
– Там и твоя территория тоже, разве нет? – Он подумал, что Севджи улыбается. – Хочешь сбежать от меня в Альтиплано?
– Если бы я хотел сбежать от тебя, Эртекен, меня бы тут уже не было.
– Я знаю, – сказала она, – просто шучу.
– Ясно.
Они добрались до конца квартала и одновременно свернули налево, чтобы обогнуть откровенный тупик. Карл не знал точно, последовал ли он за Эртекин или наоборот. В ста метрах впереди улица упиралась в высокий голый склон, по нему карабкались грязные ступени из вечного бетона, а рядом стоял загадочный дорожный знак, на котором было начертано одно-единственное слово: «Moda». Они стали подниматься молча, тяжело дыша.
– Эта манжета, – сказала она, добравшись до верха лестницы. Ей пришлось отдышаться, прежде чем продолжить: – Ты знал, что она на Неване?
– Я об этом даже не думал. – Зато теперь он задумался: – Да, наверно, должен был знать. Это стандартная процедура.
– И она не помешала ему попытаться тебя убить.
– Такие штуки медленно срабатывают. Чтобы полностью отрезать ногу, потребовалось бы минут двадцать. Конечно, я мог бы попробовать активировать манжету в падении, но пока я возился бы с ней, старина Стефан воткнул бы мне нож в спину. – Он помолчал, прокручивая в голове поединок: – Или в глаз.
– Я не об этом.
В том, как она подалась к нему и в ее тоне было столько горячего гнева, что в паху у него потянуло, а член стал медленно набухать.
– Ну о чем тогда?
– О том, что он рисковал потерять стопу и знал об этом, не говоря уж о возможности истечь кровью до смерти. И все равно попытался тебя убить.
На языке у него вертелся вопрос: «Ты уверена, что встречалась с тринадцатым? Я имею в виду, с настоящим тринадцатым?» – но он заставил себя смолчать и двинулся дальше. Этот конец улицы Моды украшали скромные американские тополя; генетически модифицированные и поэтому невысокие, они на равном друг от друга расстояния торчали из квадратных отверстий в дорожке. Уличный свет просачивался меж ветвей, составляя под ногами мозаику из светлых и темных пятен.
– Видишь ли, – попытался объяснить Карл, – во-первых, Стефан Неван не планировал побега. Он явился убить меня, и все. Мы, генетически запрограммированные воины, сосредоточены именно на таких вещах. Если бы ему удалось меня прикончить, он стал бы тихим, как иисуслендская домохозяйка, дал вам с Батталом повязать его и вернулся в поселение счастливым человеком.
– Но это же тупо, – вспыхнула Эртекин.
– Разве?
Теперь уже он остановился посреди тротуара и повернулся к ней, чувствуя, как отказывает самоконтроль; чувствуя по голосу, но он не знал, насколько явна, насколько очевидна его жажда стоящей перед ним Севджи, окутанной светом и тенями, Севджи, с ее неприбранными волосами и крупным подвижным ртом, торчащими под темным свитером грудями, крутыми бедрами и длинными ногами в джинсах, длинными, несмотря даже на то, что на ней были ботинки без каблуков. – Я упек Невана в поселение. Он вырвался оттуда, а я загнал его обратно, и ему никогда не выбраться, ну разве что как сегодня, на коротком поводке. У него никогда не будет детей, не будет секса ни с кем, кроме работающих в поселении шлюх или сотрудниц АГЗООН, ищущих острых ощущений, совокупляясь с мутантами. Он с точностью до пары тысяч квадратных километров знает, где умрет. Подумай об этом, а потом спроси себя, стоит ли рискнуть потерей стопы – вместо которой ему по правилам интернирования обязаны будут вырастить биоуглеродный протез, – спроси себя, может, это не такая уж высокая цена за то, чтобы навек погасить свет в глазах того, кто обрек тебя на такое?
– И это стоит смерти?
– Ты забываешь, что в Европе нет смертной казни даже для тринадцатых.
– Я имею в виду, что ты мог бы убить его.
Карл пожал плечами:
– Мог бы. Ты забываешь еще и о том, что Неван был солдатом, а эту работу неплохо описывает выражение «Убей или погибни».
Она посмотрела прямо ему в глаза:
– А ты убил бы его, если бы мы не подоспели?
Он целое мгновение тоже смотрел на нее, потом стремительно, как в бою, шагнул вперед и обвил рукой ее талию. Севджи переступила ногами, выгнулась назад и подняла длиннопалую руку. Долю секунды он думал, что она ударит его, но потом эти длинные пальцы вцепились ему в куртку, подтягивая ближе. Она впилась губами в его губы (вкус кофе на ее языке) и испустила глубокий тихий стон, когда свободная рука Карла стиснула ей грудь, и потащила его назад, в полутьму подъезда многоквартирного дома.
Это было как действие меша, как прилив, – в нем взыграла кровь и напряглись все мышцы. Он рванул на ней одежду, расстегнул ей джинсы и спустил их до колен, запустил руку в тепло под хлопчатобумажным кружевом. От прикосновения она ахнула, уже влажная, а Карл другой рукой задрал ей свитер, дотянулся до груди и подцепил пальцами одну поддерживающую чашечку. Ладонь наполнилась упругой плотью, словно водой, и Карл приник к ней лицом. Губы охватили сосок, прижимая к нёбу. Пальцы шевельнулись в тесной ловушке между трусиками и тем влажным, что под ними скрывалось, Севджи содрогнулась, коснулась слегка набухшего передка брюк Карла, а потом обеими руками ухватилась за ремень и расстегнула его. Его полностью эрегированный член выпал из брюк и вздыбился на прохладном воздухе. Она засмеялась, коротко, хрипло, и вверх-вниз провела по нему ладонью.
За четыре месяца во флоридской тюрьме Карл ни разу не коснулся женщины. Сейчас он будто бы скользил вниз по длинному крутому склону. Усилием воли оторвав губы от ее груди, он оставил руку там, где она была до сих пор, и присел на корточки, чтобы стянуть с Севджи ботинок.
Она увидела, что он пытается сделать, снова засмеялась, нетерпеливо тряхнула ногой в воздухе, крутанула ступней. Безуспешно – ботинок остался, где был, а колено вскользь проехалось по щеке Карла. Тот крякнул и мотнул головой.
– Вот дерьмо, прости. – Она остановилась, склонилась к нему, и его влажные пальцы соскользнули, теряя свою цель. – Слушай, постой, погоди.
Она извернулась почти как в дзюдо, толкнув его вверх и в сторону, к стене, туда, где до сих пор стояла сама. Сорвала с себя куртку, по очереди выдернув руки их рукавов, скомкала ее, бросила к ногам и упала на колени сверху. Улыбнулась широко Карлу, склонилась и взяла в рот головку члена. Ее согнутые пальцы скользили по пенису туда-сюда, губы шевелились. Ладони Карла шлепнулись о темную стенку, пальцы скрючились, превращаясь в подобие когтей, словно бы он хотел процарапать вечный бетон. Вот оно, сейчас, подумал он, ловя момент, но тут внутри что-то сбилось, не давая разрядиться. Возбуждение отступило, пошло на убыль, и стало казаться, что оргазма ему не видать.
Севджи почувствовала в нем эту перемену, издала сдавленный вопросительный звук и взялась за работу всерьез. Он снова ощутил, что поднимается все выше, и снова понял, что у него ничего не выйдет. Пальцы разогнулись, руки вяло повисли вдоль стены. Он уставился в полумрак.
– Эй, – мягко позвала Севджи.
– Смотри, я…
– Нет, это ты смотри. – Учительские нотки, неожиданно зазвучавшие в ее голосе, заставили Карла опустить взгляд. Она улыбнулась и левой рукой приподняла обнаженные груди, притиснув их поближе друг к другу, а правой крепко ухватила его член и сунула между грудей. Внутри у него что-то яростно подпрыгнуло, а она опять улыбнулась, наклонила голову, плюнула. Слюна смочила головку члена, и Севджи, не разжимая пальцев, толкнула влажную, блестящую плоть в бороздку меж грудями, внутрь, наружу, внутрь, наружу, и понадобилось всего десять или двадцать секунд, чтобы он ощутил, как его сжигает яростный жар, для которого теперь нет преград, который не остановить…
Есть.
Он издал звук вроде того, что вырывается из груди тонущего, когда его снова поднимают на борт. Вроде того, что вырвался из его собственной груди, когда спасатели впервые ответили на вызов «Фелипе Соуза». Он обмяк и соскользнул вдоль стены на пол, будто его подстрелили, ощущая, как разжались пальцы Севджи. Она стала приводить в порядок одежду, и Карл протянул к ней руку:
– Подожди.
– Нам надо идти, это же…
– Никуда ты. Не идешь, – сказал он прерывающимся голосом. – Вставай.
Он снова прижал ее к стене и на этот раз сам присел на корточки, сунул руки меж ее бедер, раздвинул их в стороны, сдвинул вбок хлопчатобумажное кружево и на всю длину погрузил в нее язык.
Потом, в квартире, он сделал это снова, на этот раз в постели, где утром видел ее спящей. Прижался как можно ближе, чтобы вдыхать ее запах, приподняв одну ягодицу так, чтобы губы ее влагалища встретились с его губами в подобии поцелуя, пальцами другой руки глубоко проник в нее, водя языком по эластичной пупочке клитора. Он чувствовал, как внутри поднимается плотоядный зуд, глубокая жажда, которая была утолена лишь отчасти, когда она дернулась и изогнулась на кровати, обхватив руками и ногами голову Карла, словно могла силой затолкать его еще глубже.
Потом она, тяжело дыша, отпустила его, отвернув голову и закрыв глаза, удовлетворенная, и он сгреб ее и скользнул внутрь, потому что вновь был в боевой готовности. Тогда глаза ее широко раскрылись, она охнула, и это был единственный звук, легкий, восхищенный, и в нем слышалось свежеобретенное вожделение.
А потом все было так, словно они опять поднимаются по крутым ступеням из вечного бетона на улице Моды, тяжело дыша, без разговоров, такое вот долгое, упорное совместное восхождение на самую вершину.
Глава 28
– Что-что он сделал?
Нортон пристально смотрел на нее с экрана, и на его лице недоверие боролось с гневом.
– Подрался с Неваном, – терпеливо проговорила Севджи. – Да расслабься, Том, это уже произошло. Нельзя было ничего сделать.
– Вовсе нет. Ты могла не давать ему воли.
– Не давать ему воли? – Она почувствовала, как кровь приливает к шее. Все места, за которые нежно покусывал ее Марсалис, почему-то снова запылали. – Что это значит?
– Это значит, что Марсалису внезапно понадобилось лететь на другой конец света, а ты запросто с этим согласилась. Наш дружок-каннибал убивает людей в Америке, а не в Европе. А тебе, кажется, и в голову не пришло, что Марсалис пытается вернуться домой, не выполнив своих обязательств.
– Очень даже пришло, Том. Совсем недавно, когда ты с радостью готов был оставить его на ночь в нью-йоркском отеле без охраны.
Пауза.
– Насколько я помню, я собирался забрать его к себе домой.
– Да неважно, Том. А важно то, что мы наняли Марсалиса для работы. Если мы не будем доверять ему эту самую работу, зачем вообще было его вытаскивать?
Нортон открыл рот, но потом, судя по всему, призадумался над тем, что собирался сказать, и кивнул:
– Хорошо. И что же наш доморощенный эксперт намерен делать теперь, когда Неван благополучно побит?
– Он говорит о Перу.
– О Перу?
– Да, о Перу. Помнишь familias andinas? Марсалис получил от Невана какие-то наводки на Альтиплано, поэтому надо лететь туда.
– Ясно. – Нортон откашлялся: – Слушай, Севджи, как по-твоему, а не следует ли вести расследование в тех местах, где совершались преступления? Знаешь, я никогда не был копом, но…
– Что за херня, Том! – Она нагнулась к экрану. – Ну что с тобой такое? На дворе двадцать второй век. Ты слыхал про глобальную транспортную сеть? И про объединенное человечество? Мы можем оказаться в Лиме за сорок пять минут. В Куско – самое позднее еще через пару часов. И до конца дня вернуться в Нью-Йорк.
– Уже и так конец дня, – сухо сказал Нортон. – Тут сейчас за полночь.
– Слушай, но ты же мне позвонил.
– Да, потому что я вроде как тревожусь из-за твоего молчания, Сев. Ты уже два дня как уехала, и ни слова от тебя.
– Полтора дня, – возразила она автоматически, хоть и не была уверена, кто из них ближе к истине. Ее чувство времени дало сбой. Казалось, они пересекли Босфор несколько недель назад, а после Нью-Йорка и Флориды прошли месяцы.
Впрочем, судя по всему, Нортон не был расположен спорить. Он посмотрел на наручные часы и пожал плечами:
– Факт остается фактом. Если тебя долго не будет, Николсон и Рот начнут тявкать.
Эртекин ухмыльнулась:
– Так вот из-за чего ты злишься! Ладно тебе, Том! Ты с ними управишься. Я видела твою пресс-конференцию. Ты переиграл Мередита и Ханити, как будто они – пара кретинов.
– Мередит и Ханити и есть пара кретинов, Сев, в том-то все и дело. А что бы ты ни думала о Николсоне, он вовсе не тупица, и он наш босс, и все то же самое касается Рот. Они не станут долго терпеть это. Особенно если от интуитивных озарений твоего нового товарища по играм по-прежнему не будет толка. – И Нортон перевел взгляд, сканируя пространство за ее спиной. – А кстати, где этот чудо-мальчик сейчас?
– Спит, – она поняла, что чуть не попалась, и добавила – Вроде бы. Тут, знаешь ли, сейчас не слишком подходящее для общения время суток.
На самом деле, когда зазвонил телефон, Севджи перевернулась в постели и ощутила восторженный озноб, обнаружив рядом крупное тело Карла. Потом она увидела буквально на расстоянии десяти сантиметров его следившие за ней раскрытые глаза, и ее будто током ударило. Карл кивнул в сторону телефона. «Квартира принадлежит КОЛИН, – сказал он, – так что это, скорее всего, тебя». Она, в свою очередь, тоже кивнула, нащупала на краю кровати свою футболку и натянула ее через голову, ощущая его взгляд на себе, на своих тяжело качнувшихся грудях, и снова почувствовала горячий внутренний толчок. Когда она ляпнула Нортону лишнее, едва не выдав себя, это тепло все еще не угасло внутри.
– «В КОЛИН никогда не садится солнце», – с каменным лицом процитировал Нортон. – Тем более если ты собираешься в Перу. Для этого придется рано встать.
– Ты говорил с Ортисом?
Нортон помрачнел:
– Да, сегодня с утра пораньше. Ему разрешили войти в вирт-формат примерно на десять минут, дольше доктора не разрешают, говорят, умственное напряжение – последнее, что ему сейчас нужно. Его поврежденные органы восстановлены, но пули были заражены каким-то, мать его, канцерогеном, который поражает новые растущие клетки.
– Он умрет?
– Все мы умрем, Сев. Но он – не сейчас и не от этого. Врачам удалось его стабилизировать. Процесс будет долгим, но он выкарабкается.
– И что же он сказал? В виртуале?
Гримаса.
– Он велел положиться на твои инстинкты.
Они улетели в Ла-Пас последним утренним рейсом – из Турции, как и из большинства государств, участвующих в Колониальной Инициативе Западных стран, суборбы отправлялись в Альтиплано каждые пару часов. Севджи вызвала колиновский лимузин прямо к дому – времени на паром в этот раз не было.
– Мы могли бы дождаться рейса до Лимы, – заметил Марсалис, когда они подъезжали к аэропорту по скоростному ряду, – тогда не надо было бы так спешить. И у меня нашлось бы время купить одежду, а то эта тебя бесит.
– У меня распоряжение поторопиться, – сказала ему Севджи.
– Да, но, знаешь, велика вероятность, что Бамбарен окажется в Лиме. Ему часто приходится бывать по делам на побережье.
– Тогда мы туда поедем.
– И это потребует времени.
Она с превосходством улыбнулась ему:
– Нет, не потребует. Ты сейчас работаешь на КОЛИН. Перу – часть нашей епархии.
В подтверждение ее слов в Ла-Пасе их встречали. Трое неулыбчивых indigenas, мужчина и две женщины, бдительно сопроводили их к выходу из терминала, туда, где под ярким безжалостным освещением поджидал в запрещенном для парковки месте бронированый «лендровер». За ним была мягкая полутьма, размытая из-за смога Луна и поднимающиеся вдалеке громады гор. Как только они сели в автомобиль, одна из женщин тут же без всякой просьбы вручила Севджи пистолет – «Беретту МарсТех» с мягкой кожаной наплечной кобурой. «Добро пожаловать в Ла-Пас», – сказала женщина. Севджи не поняла, иронизирует она или нет. И вот они снова едут, плавно проносятся по спящим улицам и наконец оказываются в люксе нового «Хилтон-Акантиладо» с видом на лежащий будто в чаше город и охранными системами уровня «Марсианских технологий». В углу каждой комнаты, за исключением ванной, где был отдельный телефон, скромно располагался безупречно стильный инфокоммуникационный портал «Банг и Олуфсен». Громадные кровати словно умоляли, чтобы в них кто-нибудь завалился.
Севджи и Карл стояли по краям панорамного окна и смотрели на город. Там снова было до неприличия раннее утро – они обогнали солнце, с пренебрежением обойдя его и оставив позади, когда суборбитал поднялся в верхнюю точку своей траектории и устремился обратно к Земле. Теперь предрассветная тьма за окном выцветала, и наполненная огнями чаша города, напоминавшая перевернутое звездное небо, навевала слабое ощущение нереальности. Подобное состояние возникает, когда слишком много времени проведешь в виртуальности. Севджи ощутила, что ее сознание начинает слегка мутиться.
– Голоден? – спросила она.
Карл стрельнул в нее знакомым уже взглядом:
– Не искушай меня.
– Я о еде, – чопорно сказала Севджи. – Вчера я не ела ничего, кроме simit.
– Такова цена прогресса. Если бы мы летели самолетом, нас накормили бы, по крайней мере, дважды. Нераскрытая сторона жизни суборбитального путешественника.
– Ты хочешь есть или нет?
– Конечно, и неважно, что именно. – Он подошел к порталу, изучил заставку и запустил систему. Севджи покачала головой, в последний раз посмотрела на город и ушла в соседнюю комнату делать заказ.
Изучая список услуг, она наткнулась на раздел «Здоровье». Взгляд зацепился за подраздел «Стимуляторы и синаптические усилители», и она с легким потрясением осознала, что не принимала син уже почти сутки.
Ей просто не хотелось.
Когда три года назад Карлу впервые потребовалось привлечь к себе внимание Манко Бамбарена, он добился своего при помощи простого трюка: выяснил, в каких сферах лежат деловые интересы tayta, и сделал все возможное, чтобы, не слишком напрягаясь, побольше ему напакостить. Старая добрая тактика, которую «Скопы» использовали в Средней Азии, прекрасно сработала и тут.
Бамбарен занимался в familias тем, что понемногу, чтобы в КОЛИН не насторожились, воровал со складов подготовительных лагерей редкие приспособления и материалы, прятал их по труднодоступным деревням, а потом завозил в Лиму, швыряя в ненасытную пасть черного рынка, падкого на МарсТеховскую продукцию. Разузнать детали оказалось несложно, их знал чуть ли не каждый: взятки и откаты заставляли хваленые, но плохо оплачиваемые органы правопорядка Перу закрывать глаза на деятельность Бамбарена, а у того хватало ума красть относительно заурядную продукцию, не попадаясь в поле зрения обладателей серьезных патентов. Корпорации возмещали потери за счет страховок, поднимали приличествующий случаю шум, но не слишком усердно искали течь. По молчаливой договоренности Бамбарен прибегал к тактике «баш на баш» и не усложнял им отношения с местным трудовым населением, которые familias, традиционно обладавшие тут большим влиянием, могли бы существенно усложнить. Остальное довершала местная приверженность и грозная репутация Бамбарена в трущобных районах Куско. Прекрасно сбалансированная и действенная система, которой все были довольны. У нее были все шансы работать долго и плодотворно.
Карл появился в этом уравнении как некая неизвестная величина; у него не было тут никакой корысти, и терять, кроме гонорара за поимку Стефана Невана, ему тоже было нечего. Две недели он тихо проводил свое расследование, а потом однажды ночью остановил один из грузовиков tayta Манко на извилистом шоссе, петлявшем над обрывами из Куско на плато Наска и дальше по побережью. Вооруженный боец на пассажирском сиденье стал возражать, что с логистической точки зрения оказалось замаскированным благословением. Карл застрелил его и предложил шоферу выбор. Шофер мог либо присоединиться к своему товарищу в белесой придорожной пыли, либо помочь Карлу прикрепить к топливному баку зажигательную гранату, купленную у дружески расположенного солдатика армии Перу, и отправить грузовик в пропасть. Шофер проникся духом сотрудничества, граната тоже не подкачала. Грузовик эффектно взорвался при первом же ударе о землю, пылающие обломки полетели вниз, в каньон, и весело горели там около часа, загрязняя атмосферу токсинами, достаточно экзотичными для того, чтобы привлечь внимание спутника, мониторившего состояние окружающей среды. Существовало не так уж много вещей, способных гореть подобным образом, и сжигать их можно было только под юрисдикцией КОЛИН. В ночи, как большие мотыльки вокруг костра, закружились вертолеты. С ними явились неизбежные журналисты, за которыми подтянулась россыпь местных политиков, экспертов в области экологии и представителей партии «Земля первым делом», потому что всем им хотелось засветиться в новостях. Вскоре в каньон деловито и не без труда спустилась следственная группа, но это произошло не прежде, чем было отснято множество неудобного спектрографического материала и задано изрядное количество столь же неудобных вопросов, доведенных до убийственной остроты на точильном камне догадок жадных до сенсаций репортеров.
Карл к тому времени давно уже был далеко. Он подбросил шофера до плато Наска и дал ему сообщение для tayta Манко вместе с номером телефона, по которому следовало позвонить. Бамбарен, который дураком не был, позвонил на следующий день и, продемонстрировав в оправданном объеме мужскую ярость, спросил, какого хера Карлу вообще надо, ушлепку этакому. Карл сказал, какого. Спустя тридцать шесть часов Стефан Неван вернулся в свой гостиничный номер в Арекипе и обнаружил, что в лицо ему смотрит дуло «Хаага».
А Карл обнаружил, что тонкость слишком переоценена, когда речь идет об организованной преступности.
Набирая телефонный номер в предрассветной Боливии, он исходил из этого наблюдения.
– Для вас же будет лучше, мать вашу, если это вопрос жизни и смерти, – наконец ответила Грета Юргенс холодным тоном. Она сидела перед экраном своего телефона и куталась в шелковый серый пеньюар. Лицо ее было опухшим. – Вы знаете, сколько времени?
Карл сделал вид, что смотрит на часы:
– Да, сейчас октябрь, так что, думаю, у меня еще есть пара недель до твоей спячки. Как дела, Грета?
Дама-гиберноид прищурилась на экран, и ее лицо утратило всякое выражение.
– Ну-ну, значит, Марсалис, да? Страшный и ужасный.
– Он самый.
– Чего ты хочешь?
– Что мне в тебе нравится, Грета, так это умение очаровательно вести светские беседы. – Карл непринужденно развел руками. – Ничего особенного, всего лишь поговорить с Манко. Просто поболтать о старых делах, ничего больше.
– Сейчас Манко нет в городе.
– Но ты ведь знаешь, как с ним связаться.
Юргенс ничего не сказала. Ее лицо не просто опухло, оно стало круглее, чем помнилось Карлу, такое гладкое, щекастое, со свойственными концу цикла отложениями жира. Он предположил, что и мыслит она не так ясно, как обычно, так что молчание – самый безопасный для нее вариант.
Карл ухмыльнулся:
– Послушай, у нас есть два пути. Либо ты сообщаешь Манко, что я хочу с ним переговорить, и мы организуем дружеские посиделки, либо я снова начну осложнять вам жизнь. Как тебе больше нравится?
– Ты можешь обнаружить, что теперь все несколько сложнее.
– Правда? У вас, значит, появились новые друзья в КОЛИН? – На лице гиберноида он прочел подтверждение. – Грета, окажи любезность себе и Манко. Отследи звонок и посмотри, что за вафер я использую. А потом решай, стоит ли вам меня злить.
Он обрубил связь, и изображение Греты Юргенс исчезло с экрана.
Карл поднялся и пошел смотреть на огни Ла-Паса. Пара часов в худшем случае, решил он. У Юргенс есть специалисты, которые отследят звонок и которым не понадобится слишком много времени, чтобы упереться в закрепленные за КОЛИН апартаменты в «Хилтоне». Системы уровня «Марсианских технологий» видны в потоке данных, как металлический имплант в рентгеновском излучении. Вероятно, инфоястребы familia не справятся с подобными технологиями, так ведь Юргенс, скорее всего, и не станет их об этом просить. Но им будет совершенно, блин, ясно, на что они наткнулись, и большое за это спасибо. Скажем, на это уйдет час. Теперь предположим, что Юргенс сказала правду, и Манко Бамбарена нет с ней в Арекипе. Но где бы он ни был, с ним можно связаться, и это тоже не займет много времени. Манко, послушав, что скажет Юргенс, перезвонит.
Из соседней комнаты вернулась Эртекин. Она переоделась в полицейскую футболку и спортивые штаны.
– Еда уже тут, – сказала она.
Звукоизоляция здесь была такой, что Карл и не услышал доставку. Он кивнул:
– Не стоит объедаться на такой высоте. Телу и так приходится достаточно тяжело.
– Ага, Марсалис, – взгляд, которым она его смерила, обычно сопровождается жестом «руки в боки», – только я уже пару раз бывала на Альтиплано. Я, знаешь ли, на КОЛИН работаю.
– А по твоей груди этого не скажешь, – сказал ей Карл, демонстративно пялясь на упомянутое место.
– Это? – Прижав руку к одной груди, она забарабанила пальцами по эмблеме полиции. В уголках ее рта пряталась улыбка. – Тебя смущает, что я это надела?
Он улыбнулся в ответ:
– Нет, если ты разрешишь мне снять ее после завтрака.
– Посмотрим, – сказала она, неубежденная.
Но после завтрака времени не нашлось. Телефон зазвонил, когда они еще разговаривали, держа обеими руками большие глиняные кружки с mate de coca[59]. «Внешний вызов», – сообщил гладкий женский голос. Карл вместе с кружкой ушел разговаривать в другую комнату.
Плюхнувшись в кресло перед экраном, он нажал кнопку «Принять вызов».
– Да?
На экране возникло обветренное индейское лицо Манко Бамбарена, оно казалось бесстрастным, лишь в темных глазах медленно разгорались искры гнева. Он заговорил по-английски с жестким отрывистым акцентом:
– Ну, черный человек, ты вернулся отравлять нам жизнь.
– Если смотреть с исторической точки зрения, это серьезные перемены. – Карл пригубил почти безвкусный напиток и через завесу поднимавшегося над кружкой пара встретился с собеседником глазами. – Хуже было, когда жизнь вам отравляли белые люди, ведь так?
– Не играй словами, мутант. Что тебе надо?
Карл перешел на язык кечуа:
– Я просто вспомнил ваши клятвы единства. «Союз коренных жителей, из пепла расового угнетения», всякое такое дерьмо. А что мне надо? Мне надо с тобой поговорить. Наедине, в реале. Это займет не больше пары часов.
Бамбарен нагнулся к экрану:
– Я больше не утруждаю себя делами с твоими беглыми братьями и их тайными убежищами. Мне нечего тебе сказать.
– Да, Грета сообщила мне, что ты приподнялся. Больше не занимаешься подделкой документов, точно? И мелкими кражами у «Марсианских технологий» тоже. Ты теперь респектабельный преступник, судя по всему. – Карл подпустил в голос стали: – Только мне без разницы. Я все равно хочу с тобой поговорить. Назови место.
Повисла долгая пауза, во время которой Бамбарен пытался переиграть Карла в гляделки. Карл вдыхал пар своего чая, ощущая влажный травяной запах, и ждал.
– Ты по-прежнему говоришь на моем языке, как пьяный поденщик на сельхозработах, – кисло произнес глава familia. – И при этом ведешь себя так, будто это большое достижение.
Карл пожал плечами:
– Ну так я и научился ему в деревнях у поденщиков, и они частенько бывали пьяны. Приношу свои извинения, если это тебя задевает. А теперь назови, блин, место, где мы сможем встретиться.
Снова пауза. Бамбарен хмуро смотрел на него.
– Я в Куско, – сказал он наконец. Сказал, как откусил, не помог даже певучий язык кечуа. – Встретимся в Саксайуамане[60] в час дня.
– Давай лучше в три, – лениво ответил ему Карл. – Мне сперва нужно еще кое-что сделать.
Глава 29
Он сидел в принадлежащем КОЛИН джипе, опершись подбородком на руку, и хмуро глядел в окно в ожидании Манко Бамбарена, все еще ощущая на своих пальцах солоноватый запах Севджи Эртекин. Это был единственный источник радости, в остальном настроение было гнусным. Смена часовых поясов и драка с Неваном не прошли даром, преследовали, как стая псов. Используя сервисы отеля, он купил два комплекта одежды; когда покупки доставили, они пришлись ему не слишком по вкусу, но заставить себя отослать их и начать все сначала не было сил. Одежда была черной, прочной – вроде меня, кисло подумал он, – очень высококачественной и современной. Ткань была сделана по свежерассекреченному патенту «Марсианских технологий», и рассчитана она на богатеньких покупателей, ее широко разрекламировали знаменитости и те, кто прежде работал на Марсе. Карл счел одежду омерзительной, но, блин, свою функцию она выполняла. Из чистого упрямства он оставил себе куртку «С (т) игмы».