Черный человек Морган Ричард
– Правда? – Карл картинно осмотрелся по сторонам. – Не больно-то похоже на место для самоубийства.
Подчеркнуто медлительно цедя слова, он, однако, уже оценил ситуацию, и в нем стало подниматься нечто очень похожее на панику. Карл выложил все свои козыри, но Онбекенд вовсе не был в должной мере выбит из колеи, наоборот, снова вернулся к холодному самообладанию и не сводил с Карла глаз. Осмотр бара ничего не дал, лишь в мозгу запечатлелась допотопная обстановка, длинная стойка бара, вся в царапинах и лужицах пролитых напитков, поблескивающих в приглушенном освещении, позади которой громоздились пирамиды стаканов и ряды бутылок. Потертый бильярдный стол, освещенный потолочными лампами. Доджи Кванг на полу, голова повернута набок, мертвые глаза смотрят через всю комнату прямо на него. Доджи нужна компания, он дожидается кого-нибудь, кто приляжет рядом на грязных половицах среди липких пятен.
– Тут действительно сложно будет инсценировать самоубийство, – согласился Онбекенд. – Сложнее, чем где-то в другом месте. Но ты был столь любезен, что позволил своей программе взять над тобой верх, и вот пожалуйста, мы имеем бессмысленную драку в занюханном районе, со столь же занюханными преступниками, и, похоже, Карл Марсалис переоценил свои шансы. Охренеть какая идиотская смерть, но чего уж тут, – пожатие плеч. В голосе Онбекенда вдруг прорезалось презрение: – Все поверят, что так и было. На то есть достаточно оснований.
Завуалированное обвинение в последней фразе уязвило Карла. Откуда-то из глубин сознания Сазерленд подтвердил: «Когда мы руководствуемся тем, что заложено в нашей лимбической системе, то всякий уготованный ненавистью страх на наш счет становится правдой».
Эртекин может на это не купиться.
Ага, а может и купиться. «Не все удается окончательно распутать. Жизнь вообще штука запутанная, а уж преступления – тем более».
Кванг будто подмигнул с пола.
Может, это преступление окажется для нее слишком запутанным, ловец.
И, как будто его собственных мыслей было недостаточно, Онбекенд подлил масла в огонь:
– Все поверят, что ты оказался слишком слаб, чтобы побороть собственную программу. – Он сказал это так, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, будто вторя звучащим в голове Карла рассуждениям Сазерленда. – Потому что так оно и есть. Все поверят, что ты отправился на поиски неприятностей, потому что именно так и было. Все поверят, что неприятности оказались слишком серьезными, и ты не справился с ними в одиночку. Поэтому вначале будет небольшое расследование, они с кем-нибудь поговорят и под конец решат, что ты схлопотал пулю в упор из заурядного пистолета, каких двенадцать на дюжину, который никогда не найдут, а стрелял в тебя некий безымянный уличный отморозок, которого тоже никогда не найдут, и тут все разойдутся, Марсалис, и не станут больше ничего расследовать, потому что сделанные выводы будут идеально соответствовать тому идиотизму, который ты ни с того ни с сего начал творить в последние дни, словно специально для нас. Я и сам не смог бы лучше все обставить.
Карл показал на пистолет:
– Такое оружие вряд ли можно назвать заурядным.
– Такое? – Онбекенд снова приподнял револьвер, взвешивая его в руке. – Это…
Пора!
Тоже не бог весть какая ситуация – рефлекторные реакции другого тринадцатого были лишь слегка замедленны, нейрохимические импульсы несколько подавлены благодаря жесту Карла (открытая ладонь качнулась в сторону оружия) и всему этому ору, из которого их разговор вырулил вот буквально только что. Поэтому дуло револьвера чуть-чуть сместилось, отклонилось всего лишь на несколько градусов, и палец Онбекенда на миг ослаб на спусковом крючке. Вдобавок сам Онбекенд поддался обычному для тринадцатых чувству превосходства и принялся читать лекцию. Шансов не слишком-то много.
Вообще говоря, их совсем немного.
Карл подорвался с места, ухватился за край стола и отшвырнул его. Онбекенд пальнул в белый свет и отшатнулся, пытаясь выбраться из кресла и вскочить на ноги. Тень у дверей с криком пришла в движение. Карл уже оказался там, где раньше был стол, атаковал Онбекенда, ударив сперва основанием ладони, а потом локтем, и потянулся к пистолету. Он обеими руками вывернул державшую револьвер руку другого тринадцатого так, что оружие смотрело теперь на человека у дверей, попытался нажать на спусковой крючок. Онбекенд не дал ему такой возможности, но это не имело значения, потому что человек у дверей снова закричал, уворачиваясь от пули, которая так и не покинула ствола. Дверь бара распахнулась, и влетел второй помощник Онбекенда. Карл дернул револьвер, но не смог его забрать, а вновь прибывший не повторил ошибки товарища, ухмыляясь, бросил:
– Ты просто придержи его, Онби, – и двинулся вперед.
Карл в отчаянии дал Онбекенду подсечку, надеясь, что они оба упадут на пол, и револьвер удастся отнять, но другой тринадцатый прочно стоял на ногах, а вот сам Карл потерял равновесие, не сумев как следует провести прием таниндо. Онбекенд воспользовался ситуацией, сделал широкий шаг в сторону и стряхнул с себя противника, как тяжелый рюкзак. Падая, Карл попытался вырвать револьвер, но не преуспел. Онбекенд пнул его в пах, Карл судорожно скрючился, сделал отчаянную попытку перекатиться, встать…
Онбекенд прицелился.
Казалось, весь мир склонился к ним и замер, наблюдая.
В этой недолгой нереальной неподвижности Карл знал заранее, куда ударит пуля, и это знание потрясало, потому что было сродни свободе. Он чувствовал, как открывается навстречу этому знанию – так расправляют крылья, так издают рык, – и не сводил глаз с Онбекенда. Потом осклабился и выплюнул последний вызов:
– Ты жалкий, запутавшийся мелкий гондон.
И тут тишину окончательно разорвали выстрелы: один, другой, третий, – будто беспрестанно хлопала под натиском бури незапертая дверь.
Глава 42
У «Беретты МарсТех» есть функция залпа, позволяющая выпускать три пули при каждом нажатии спускового крючка. Севджи Эртекин вошла в дверь, активировав эту функцию и держа пистолет обеими руками. Наводя его на каждую попавшую в поле зрения фигуру, она дважды спускала курок. Ей было не до щепетильности – снаружи она видела в окно, что вот-вот может произойти. При стрельбе разрывными пулями раздавался сухой, лишенный драматизма треск, но цели разлетались в клочья, словно были сделаны из картона.
Двоих расшвыряло по сторонам. Их тела упали.
Третий повернулся с тигриной скоростью, первый залп вообще его не задел. Большой, тяжелый серебристый револьвер крутнулся в его руке. Она снова нажала на спусковой крючок, и человек с револьвером перекувырнулся назад, будто исполняя цирковой трюк.
Марсалис копошился на полу, пытаясь подняться. Ей не было видно, подстрелили его или нет. Она прошла дальше, как положено, наводя пистолет на каждый угол. Потом переключилась на тех, кого только что подстрелила, нет, погодите-ка…
…увидела их широко раскрытые глаза и противоестественные, изломанные позы; один из мужчин почти комично распластался на подлокотниках кресла, другой валялся на полу, раскинув конечности, будто кукла, которую отшвырнул зашедшийся в плаче ребенок…
…на тех, кого она только что убила. Приговоры, которые выносит оружие «Марсианских технологий» и приводят в исполнение его пули, недвусмысленны, как приговоры иисуслендских судов.
Третий бросился на нее сбоку. Мелькнуло его искаженное гневом, окровавленное лицо. Она упала на пол, выставив руки, чтобы смягчить падение, выпустив при этом «беретту». Нападавший накренился к ней, рыча сквозь оскаленные, стиснутые зубы. Он не был вооружен, и его скрюченные пальцы казались когтями, а взгляд был диким, в нем не осталось ничего человеческого. Севджи почувствовала, как где-то в животе распростер темные крылья ужас.
Нападавший увидел ее пистолет и шагнул подобрать его.
– Онбекенд!
Нападавший развернулся, уже наполовину склонившись к «беретте», и увидел то же, что видела Севджи, – Карла Марсалиса, приподнявшегося с пола с большим револьвером в руке.
Нападавший откатился в сторону, и пуля не достигла цели. Бар огласил низкий грохот крупнокалиберного оружия. Марсалис что-то прорычал, покачнулся и снова выстрелил. Хлопнула, закрывшись за третьим мужчиной, дверь.
Севджи подобрала свой пистолет.
– Ты в порядке?
Мрачный кивок. Марсалис уже стоял, пусть и нетвердо. Севджи натянуто улыбнулась ему и устремилась к двери. Распахнула ее настежь, выглянула. «Капелька», за которой она ехала на такси от самого отеля, все еще стояла на противоположной стороне пустынной полузаброшенной улицы. Раненый беглец дернул дверцу, открыл ее. Времени не было. Севджи выбежала на тротуар и снова встала в стрелковую позицию. Тысяча воспоминаний об улицах и переулках Квинса и Манхэттена, одиннадцать лет погонь и арестов – все это всколыхнулось в ней. Вернулось спокойствие, руки больше не дрожали.
– Полиция! Руки за голову, лечь на землю!
Мужчина вроде бы опустился на колено перед открытой дверцей «капли». Севджи чуть приблизилась к нему.
– Я сказала, руки за голову…
Он повернулся, извлек откуда-то оружие. Выстрелил. Она выстрелила в ответ, снова залпом из трех пуль, и увидела, как его отбросило к высокому глянцевому боку машины, одновременно понимая, что взяла слишком высоко. Почувствовала, как что-то толкнуло в левое плечо, пошатнулась и отлетела к стене, подвернув ногу и взмахнув руками, чтобы не упасть. Оперлась о стену, увидела, как беглец, пошатываясь и спотыкаясь, лезет в машину, оставляя кровавые пятна на ее сияющей поверхности, и наконец рушится в салон. Севджи снова попыталась выпрямиться, глядя, как дверь за ним закрывается, и понимая, что опоздала. Вскинула «беретту» одной рукой, выстрелила. Отдача от тройного заряда оказалась слишком сильной, и пули просвистели мимо «капли». Дверь захлопнулась с лязгом, который был отлично слышен и на противоположной стороне улицы. Загудел, оживая, двигатель. Севджи заковыляла вперед, стараясь выпрямиться, стараясь, несмотря на онемевшее плечо, как следует прицелиться в отъезжающий автомобиль.
Она три раза нажала на спусковой крючок. Девять выстрелов с двух рук, и каждый жестко отдавал в раненое плечо. Машину мотнуло, потом она выровнялась и на большой скорости скрылась за углом, взвизгнув шинами. Севджи уронила руки, испустила недовольный вздох и мгновение просто стояла на одном месте.
– Пошло оно! – наконец сказала она. На неожиданно затихшей улице ее голос прозвучал особенно громко. – Двое из трех, фигово разве?
Возражений не последовало.
Севджи вернулась к бару, толчком открыла дверь и задержалась на пороге, созерцая царящий внутри хаос, посреди которого стоял Марсалис с револьвером в руке. Он вздрогнул, когда она вошла, а потом некоторое время молча смотрел на нее. Слабая улыбка искривила его губы.
– Можно считать, что в туалете никого нет, правильно?
– Правильно.
– Хорошо, потому что я устала. – Она убрала «беретту» в наплечную кобуру, слегка поморщившись от боли, вызванной этим движением.
– Что с тобой?
Она глянула вниз на свое левое плечо, которое прострелила пуля. Кровь медленно стекала по рукаву испорченной куртки. Онемение проходило, уступая место сильной, пульсирующей боли. Севджи согнула левую руку, подняла ее вверх и поморщилась:
– Он меня задел. Поверхностная рана, жить буду.
– Хочешь, взгляну на нее?
– Да ну на хер, совсем не хочу. – Она поколебалась и сделала какой-то жест, предположительно извиняющийся. Ее голос смягчился: – Служба безопасности уже в пути. Это подождет.
– Я слышал машину. Это он уехал?
Она скривилась:
– Ага. Я его пару раз зацепила, но этого недостаточно. Тринадцатый, фиг ли.
– Да, мы те еще подонки. Крепкие. – Тут из Марсалиса словно вышибло дух, как будто его ударили в солнечное сплетение. Он подошел к бару, завернул за стойку и аккуратно положил револьвер на исцарапанную столешницу. – Хвала Иисусу, все кончено, – с чувством сказал он. – Тебе надо выпить.
– Да ни хрена мне не надо выпить! Он ушел.
Марсалис принялся изучать ассортимент бутылок и встретился со взглядом Севджи в зеркале.
– Да, но посмотри на это с хорошей стороны. Никто из нас не погиб, а это чертовски серьезное улучшение по сравнению с тем, чего я ожидал десять минут назад.
Она ощутила легкий озноб, потом встряхнулась, избавляясь от него. Марсалис выбрал одну из множества бутылок, взял две стопки, поставил на стойку бара, плеснул в них янтарно-желтой жидкости:
– Сделай милость, порадуй меня. Уж пару-то стопок краденого виски за спасение жизни я тебе задолжал. Они тебе, похоже, не повредят.
– Вот уж спасибо огромное! Я, значит, спасаю твою убогую жизнь, а ты говоришь на это, что я дерьмово выгляжу?
Он сделал рукой неопределенное движение:
– Скажем так, ты бледновата немного.
– Да пошел ты! – И она взяла стопку.
Он тоже взял свою, очень осторожно чокнулся с Севджи и тихо сказал:
– Я у тебя в долгу, Севджи.
– Скажем лучше, что я рассчиталась за роллеров, – проговорила она, пригубив напиток. – Ничем ты мне не обязан.
– Обязан. Те парни в Нью-Йорке пытались убить меня так же, как и тебя. Это была самооборона. Тут другое. Твое здоровье.
Они оба осушили стопки. Севджи оперлась на стойку бара напротив Марсалиса, ощущая, как тепло скользит по пищеводу в желудок. Карл вопросительно поднял бутылку. Севджи покачала головой.
– Как я уже сказала, в любую минуту здесь будет ШТК-Без, – сказала она. – Я вызвала их, пока твои друзья устраивали тут танцы с бубном. Наверно, надо было начать штурм немного пораньше, но я надеялась на подкрепление.
– Ясно. – Марсалис посмотрел на свои руки, Севджи увидела, что они слегка дрожат, и от этого зрелища в животе у нее что-то сжалось. Она снова подняла взгляд, усмехнулась. – Ты все равно неплохо выбрала время. Как, черт возьми, тебя вообще сюда занесло?
– Я приехала и увидела, как ты вышел из отеля. – Она кивнула в сторону тел на полу. – Заметила, как «капля» с этими ребятами увязалась за твоим такси. Несколько секунд ловила такси сама. Подъехала сюда, увидела, что они торчат перед баром и чего-то ждут. Я не знала, что за херня происходит, что ты делаешь в этом районе, с тобой они или нет. Позвонила, только когда услышала выстрелы, а потом вошла. Кстати, ты мне напомнил, я как раз собиралась спросить, ты-то какого рожна тут делал?
Он посмотрел мимо нее, в угол бара:
– Просто искал, где подраться.
– Да ну? Похоже, ты удачно зашел.
Он ничего не сказал.
– Так кто это был?
– Не знаю.
– Ты как-то его назвал. – В ней внезапно пробудилась полицейская сметка и наблюдательность. – Когда он за пушкой тянулся. Я слышала. Он-что-то-там.
– Да, Онбекенд. Это его фамилия. Он так представился, а потом попытался меня убить. – Марсалис нахмурился – Он тринадцатый.
– Это он тебе сказал?
– Это всплыло в разговоре, так что да.
Она снова почувствовала озноб:
– Вот так совпадение.
– Это не совпадение. И кстати, что заставило тебя искать меня в отеле?
– Ах да, вот. – Севджи кивнула; мысль о том, что она оказалась права, согрела ее и вылилась в легкую улыбку. – Пришла рассказать тебе, что полиция Нью-Йорка выследила и взяла третьего роллера. Он сказал, что целью их команды с самого начала был Ортис. Не ты.
Марсалис моргнул:
– Ортис?
– Да. Похоже, мы с тобой просто попали под перекрестный огонь. И выходит, Нортон чист, согласен? Если отбросить паранойю, конечно.
– Ты в этом уверена? В смысле в Нью-Йорке проверили…
– Марсалис, да хватит, блин, уже! – Кажется, усталость нарастала, а может, просто идея с виски была неудачной. Как бы то ни было, глаза начали болеть. – Лучше бы тебе подумать об извинениях, если ты вообще знаешь, как люди извиняются. Ты, на хрен, был неправ. Конец истории, на хрен.
– Не злорадствуй, Эртекин. Ты же помнишь, это непривлекательно.
Эти слова заставили ее рассмеяться, несмотря даже на внезапно придавившее утомление. Вдалеке завыли приближающиеся полицейские сирены.
– А я не пытаюсь затащить тебя в койку.
– Нет, пытаешься.
Она фыркнула:
– Нет, ни хера не пытаюсь.
– Пытаешься.
– Ни хера не пытаюсь, а ты…
Она сильно закашлялась, захваченная врасплох внезапно тяжелым приступом. Мотнула головой и обнаружила, что глаза неожиданно заслезились. Услышала, как Марсалис тоже фыркнул:
– Ну, может, и не пытаешься. Я бы не хотел…
Новая волна озноба, еще более сильная, охватила ее. А голова после приступа кашля почему-то разболелась. Она нахмурилась, прижала руку к виску.
– Севджи?
Она подняла глаза и озадаченно улыбнулась Марсалису. Озноб никуда не делся, от него было никак не избавиться. Сирены выли теперь громче, и казалось, что их звук раздавался прямо в голове, впиваясь в мозг.
– Я не очень хорошо себя чувствую.
От потрясения его лицо стало похоже на маску.
– Из чего он в тебя стрелял, Севджи?
– Яне…
– Ты видела пистолет, из которого он тебя ранил? – Он обошел барную стойку, оказавшись рядом с ней, пока она сонно трясла головой.
– Нет. Он уехал. Я же сказала.
Он повернул ее к себе, взял лицо в ладони. Его голос был напряженным, настойчивым:
– Послушай меня Севджи. Ты не должна спать. Скоро ты почувствуешь жуткую усталость…
– Скорой – Она хихикнула. – Блин, Марсалис, да я могла бы месяц проспать прямо на этом чертовом полу.
– Нет, не спи. – Он потряс ее голову. – Слушай, они уже едут и скоро будут тут. Они отвезут тебя в больницу. Ты только, не подведи меня.
– Да что ты такое говоришь? Я не собираюсь… – Она замолчала, потому что сквозь пелену помутившегося сознания вдруг отметила, что в его глазах тоже стоят слезы. Она нахмурилась и почувствовала, что кожа лица какая-то горячая, и толстая, и жесткая, и выражение лица натягивается на череп так же тяжело, как неразношенная перчатка на руку. Это так позабавило ее, что она издала какой-то слабый изумленный звук. – Эй, Марсалис, – заплетающимся языком пробормотала она, стараясь не глотать звуки, – в чем дело? Тебе так же дурно, как мне?
Полицейские медики положили ее на носилки и загрузили в вертолет. Она не совсем поняла, как именно это произошло; только что Марсалис нянчился с ней в задрипанном баре среди валяющихся на полу трупов, и вот они уже под открытым небом, на холодке, и Севджи смотрит в усыпанное звездами небо. Перед глазами будто мелькала какая-то завеса, сознание исчезало, появлялось, вновь исчезало. Вытянув шею, она попыталась понять, что творится вокруг, но все сливалось в мешанину криков, огней и деловито суетящихся фигур. Зашумели пропеллеры вертолета, внося свою лепту в головную боль, хотя голова и так уже раскалывалась.
– Севджи?
Ага, Марсалис. Вот и он.
– Все в порядке, сэр. Мы извлечем пулю.
– Скажите там, что это пуля от «Хаага». – Севджи не могла понять, почему он так кричит. Хотя, может, он просто перекрикивал шум вертолета. Казалось, что все идет как-то неправильно. Вероятно, это из-за кровопотери, подумала она. – Скажите, что ее нужно немедленно накачать самыми мощными антивирусными препаратами, какие только есть.
– Сэр, нам это известно. Мы уже сообщили в больницу.
Она щурилась от яркого света бортовых огней вертолета. Смотреть было больно, к тому же разглядеть ей все равно удалось только массивную фигуру Марсалиса. Тот тряс за плечи одного из парамедиков.
– Не дайте, мать вашу, ей умереть, – кричал он. – Я убью тебя и всех, кто за это отвечает, если вы дадите ей умереть!
Какая-то возня. Вертолет вздрогнул, поднялся в воздух и полетел прочь. Усыпанные городскими огнями холмы вздымались и опускались, горизонт кренился. Как будто ее и без того мало мутит.
Ей казалось, что все это длится вечно. Не только нынешнее дерьмо, а все дело «Гордости Хоркана». Все эти заморочки с Марсалисом и ее неудачные попытки как-то с ними разобраться. Повторяющиеся звонки отцу, натянутые вежливые разговоры, барьер, который она не может пробить. Воспоминания об Итане, битва за опеку над тем, кто станет или не станет Муратом, и его реимплантацию, бесконечная череда юристов, ожидание в их долбаных приемных. Попытки сохранить веру, вернуться в мечеть, понять то, что переполняет поэзию Рабиа, и труды Назли Валипура, и добрую улыбчивую терпеливость Мелтен. Желание обрести причину, чтобы держаться, чтобы длить все это, причину, которая не лежит на дне бутылки или в блистере с таблетками.
Такие мысли помпезным парадом маршировали в ее сознании, и она внезапно ощутила, что ей от них тошно, тошно так, что сил нет. Лучше уж просто смотреть на качающиеся, подмигивающие огни города внизу, лететь туда, куда ее везут, слушать бесконечный напев белого шума моторов – как будто лежишь у водопада, который слегка пахнет машинным маслом и раскаленным металлом. Покачивающийся ночной небосклон, ощущение моря, ровного, черного и бесконечного. Не так уж плохо, если вдуматься, совсем не так уж плохо. Не так уж тяжело.
Вскоре после этого она сдалась и не пыталась больше оставаться в сознании, просто соскользнула вниз по собственной бесконечной усталости.
Часть V
На родной насест
Проблемы, которые мы здесь затрагиваем, касаются всего человечества. Никакие меры по изоляции, сегрегации или установлению многоуровневого отстранения не оградят нас от негативных процессов, которые уже пустили корни. Если мы проявим высокомерие, если не примем решение, пока время еще есть, то цена, которую мы за это заплатим, окажется чудовищной, и взыматься она будет с каждого из нас.
Доклад Джейкобсена, август 2091 г.
Глава 43
Рассвет подкрался к стэнфордскому кампусу, как осторожный художник, подмешивая цвета к сплошной тьме над головой так, что она постепенно линяла через полутона серого к чистой утренней голубизне, а выстроенные из песчаника здания больничного комплекса мало-помалу делались бежевыми, вместе с тем как свет спускался от крыш к фундаментам. Живым изгородям и деревьям в парках вернулся зеленый цвет, на гравиевых дорожках появились одинокие пешеходы и пары. Некоторые из них поглядывали на чернокожего мужчину, в одиночестве сидящего на скамейке, но никто не останавливался. В мужчине была какая-то удивительная неподвижность, которая обрубала всякую возможность заговорить с ним и заставляла приближавшихся прохожих понижать голоса. Те, кто работал в реанимации и интенсивной терапии, с первого взгляда понимали, что это означает. Одинокий мужчина на скамейке в данный момент подвергался операции без наркоза – он медленно, хирургической пилой отделял себя от другого человеческого существа, находящегося сейчас где-то в недрах больницы.
Во внешнем мире, на Сто первом шоссе звук одиноких проносящихся в ночи машин сменился непрерывным фоновым гулом. Пение птиц превратилось в уверенный щебечущий контрапункт, вплетавшийся в ткань утра, будто горсть разноцветной галыси, брошенная на широкую серую ленту конвейера. Людские голоса звучали все громче, все чаще, по гравию скрипели шаги, как скрипит лопата, копая могилу. День штурмовал стены, которые Карл возвел вокруг себя в холодные часы своего ночного бдения, разнося их в щепки обычными человеческими мелочами. С тихой и непримиримой ненавистью ко всему, что он видит и слышит, тринадцатый поднял взгляд от руин своей крепости.
– Ну что, доволен?
Напротив него, дальше вытянутой руки, стоял Нортон. До этого он явно спал где-то прямо в одежде; даже МарсТеховские джинсы и те помялись.
Кажется, он действительно ждал ответа.
– Нет. А ты?
На другой стороне парковой дорожки стояла каменная скамья, близнец той, на которой сидел Карл, и Нортон опустился на нее.
– Ты так просто не уйдешь, – сказал он без выражения. – Я упеку тебя обратно во флоридскую тюрьму. Отправлю в Симаррон или Танану до конца твоей жизни, мразь.
Похоже, некоторое время назад он плакал, и Карла коротко кольнула зависть.
– Как она? – спросил он.
– Ты, конечно, шутишь. Козел ты.
На выжженной земле отчаяния тринадцатого встрепенулся и ожил меш. Карл протянул в сторону Нортона чуть дрожащую руку:
– Не наезжай на меня, Нортон. Сейчас я могу кого-нибудь убить, и это вполне можешь оказаться ты.
– Прямо у меня с языка снял. – Нортон смотрел на свои руки, словно прикидывая, насколько они годятся для убийства. – Но Севджи это не поможет.
– Севджи ничто не поможет, мудак! – В том, чтобы выплевывать эти слова, крылось какое-то жестокое удовольствие, это было как кусать изъязвленные стоматитом губы, пока не пойдет кровь. – Тебе что, не сказали? Ее подстрелили из «Хаага».
– Мне сказали. А еще мне сказали, что Стэнфорд – лучшая клиника по лечению и восстановлению иммунной системы на всем Западном побережье. Они используют новейшие методики.
– Неважно. Это «Фолвелл». Эту дрянь остановит только смерть.
– Правильно, сдайся сразу, чего нет-то? Очень, сука, по-британски.
Карл пару секунд смотрел на него, потом издал звук отвращения и отвернулся. Мимо прошла молодая женщина, катя рядом с собой велосипед. На ее маленьком рюкзачке был приколот значок-смайлик, подмигивающий безжалостной желтизной в свежем утреннем свете. «Неважно, кто ты, – гласила блестящая нашлепка под значком, – будь хорошим».
– Нортон, – тихо проговорил Карл, – как она?
Сотрудник КОЛИН покачал головой:
– Ее стабилизировали, это все, что я знаю. Там у них есть н-джинн, который фиксирует и отображает распространение вируса.
Карл кивнул. Они посидели в молчании. Наконец Нортон спросил:
– Сколько ей осталось?
– Не знаю. – Карл глубоко вдохнул. Прерывисто выдохнул: – Недолго.
Снова молчание. Мимо проходили люди, болтая о пустяках. Живя своей жизнью.
– Марсалис, как, блин, вообще этот тип достал «Хааг»? – Теперь в голосе Нортона звучали высокие, отчаянные ноты, как у ребенка, который возмущается несправедливым наказанием. – Они везде запрещены, запредельно дороги на черном рынке! И смертельно опасны, если не в тех руках. На планете наверняка не больше пары сотен людей, у которых есть разрешение на ношение «Хаага»!
– Да. Ты только что описал идеальный объект вожделения любого альфа-самца. – Чтобы хоть немного отвлечься, Карл сосредоточился на теме оружия: так тянут озябшие руки к углям умирающего пламени в надежде согреться. – Всякий, кто хоть немного влюблен в оружие, не может не мечтать о «Хааге». Один мужик в Техасе предложил мне за мой полмиллиона долларов. Наличными, в чемодане.
– Допустим, вот смотри. – Нортон потер лицо руками, поднял голову – Ты говоришь, что этот парень, этот Онбекенд, где-то раздобыл пушку «Хааг», чтобы сделать свой хер толще и длиннее. Он оказывается в ситуации, когда его могут арестовать или подстрелить, и прямо перед тем, как начать действовать, оставляет эту чертову пушку в машине? Какой в этом смысл?
– А вот какой. – Карл думал об этом всю ночь, сидя в кресле перед палатой интенсивной терапии и воспроизводя в голове необратимый ход событий, в результате которых Севджи Эртекин оказалась в коконе жизнеобеспечения по ту сторону вирусонепроницаемой двери. Выводы, к которым он пришел перед самым рассветом, превратили его лицо в подобие маски смерти и погнали тринадцатого по стерильным коридорам наружу, в серый сумеречный парк. – «Хааг» Онбекенд припас для меня, он планировал вытащить меня из отеля и отвезти куда-то, где можно будет организовать мое липовое самоубийство. Убить меня на месте нельзя, чтобы не попасться властям, усыпить – тоже, это могло бы всплыть при вскрытии. Ему нужно было доставить меня на место в полном сознании, а с тринадцатым проделать такое очень непросто. Нас трудно напугать, и мы, по большей части, не боимся смерти. Но саму смерть можно обставить множеством способов. Я могу броситься почти на любое оружие, даже если шансов будет не много. Но не на «Хааг».
– Он сказал, что собирается инсценировать твое самоубийство?
– Да, сказал. – Карл прокручивал в голове недавние воспоминания. – Для Онбекенда это дело было не только работой, но и велением души, он ненавидел меня. Я привык к ненависти тринадцатых, это для них типично. Но тут было кое-что еще. Он хотел унизить меня перед смертью. Хотел, чтобы я узнал, каким был глупцом, и насколько он выше и круче. Каким жалким я буду выглядеть, лежа где-нибудь с вышибленными собственной рукой мозгами.
– Но потом с самоубийством переиграли.
– Да. – Карл опять прерывисто, тяжело вздохнул. Его резануло воспоминание о презрении Онбекенда. – Оно не потребовалось. Я вышел прогуляться, и планы изменились. Теперь достаточно было создать картину моей гибели в потасовке, угрожать мне «Хаагом» стало незачем, а убить меня из него было бы совершенно неправильно, вот Онбекенд и оставил его в «капле». А когда Севджи стала его преследовать, у него не оказалось другого оружия.
Нортон уставился на него:
– Уверен, это будет для нее огромным утешением.
Карл ответил ему усталым взглядом:
– Ты хочешь обвинить меня в этом, Нортон? Твоей бессильной мужской ярости нужна цель? Давай, можешь меня ненавидеть. Я привык, даже не замечу, если станет на одного ненавистника больше. Только не испытывай удачу, потому что я устал и разорву тебя пополам, если слишком зарвешься.
– Если бы ты не…
– Если бы я не пошел прогуляться, все было бы иначе. Я знаю. Они вытащили бы меня из отеля, и Севджи Эртекин все равно бы там оказалась, потому что, Нортон, она так и так шла со мной увидеться. Может, тебя гложет именно это, а?
– Да пошел ты! – Однако это прозвучало неубедительно, и Нортон отвел взгляд.
– Ты хочешь знать правду, Нортон? Зачем она собиралась со мной увидеться?
– Нет, не хочу.
– Она собиралась обелить твое имя.
Нортон снова посмотрел на Карла, да так, словно тот дал ему пощечину.
– Что?
– Я верил тебе, Нортон, не больше, чем воззванию президента Иисусленда. Роллеры оказались утром возле дома Севджи, а ты был единственным, кто знал, где я ночую. Я думал, что это ты пытаешься таким образом убрать меня с горизонта.
– Что? Для начала, мать твою, это я вытащил тебя из тюрьмы, Марсалис. Это было мое решение, моя инициатива. Какого хрена я стал бы…
– Эй, считай это паранойей тринадцатых. – Карл вздохнул. – Как бы то ни было, похоже, вечером Севджи позвонили из полиции Нью-Йорка: они поймали третьего роллера, и тот заговорил. Я не был целью покушения. Это был Ортис. Севджи шла сказать мне это, поскольку не могла смириться с тем, что я тебя подозреваю.
Нортон ничего не сказал.
– Ну как, теперь получше себя чувствуешь?
– Нет, – это был шепот.
– Она отказывалась принимать такую возможность даже теоретически. Напустилась на меня, когда я попытался ее убедить. Не знаю, что там было между вами…
– Ничего не было, – горько и твердо отрезал Нортон.
– Ладно, как скажешь. Но, в любом случае, у вас явно глубокие отношения.
Долгое молчание. Нортон обвел взглядом парк, словно надеясь найти объяснение – висящим в кустах или поблескивающим в фонтане.
– Она была копом, – пробормотал он наконец. – Два года в КОЛИН, но я думаю, она не изменилась.
– Да. Она была копом. Вот почему она стояла горой за тебя, своего напарника, что бы я ни пытался ей сказать. Вот почему она выскочила на улицу за Онбекендом, и вот почему ее подстрелили.
И снова молчание. Солнечный свет наконец-то добрался до подножия зданий, позолотил гравий. Наступал день, и воздух становился теплее. Мимо поспешно прошла группа студентов, которые куда-то опаздывали. От реанимационного корпуса к ним шла женщина с короткой стрижкой в голубом докторском костюме.
– Кто из вас Марсалис? – категорично спросила она. Ее монголоидное лицо выглядело усталым.
Карл поднял руку. Женщина-врач кивнула:
– Пойдемте со мной. Она вас зовет.
Нортон смотрел в сторону.
Вирт-формат тут был ультрасовременным, и на то, чтобы нервная система тринадцатого расслабилась и приспособилась к иллюзии, ушло меньше времени, чем ожидал Карл. Он оказался перед высокими, от пола до потолка, раздвижными дверями. За ними был парк, не такой скучный, как тот, в котором он только что сидел в реальности. Здесь вокруг тщательно ухоженного газона бурно росли папоротники и вилась лоза, а за ней возвышались задрапированные зеленью стройные, прямые деревья. Посреди всего этого стояла пара легких деревянных кресел.
В одном из них сидела в ожидании Севджи Эртекин, облаченная в свободное серо-синее кимоно, расшитое арабскими письменами. На коленях у нее лежала книга, но книга закрытая, Севджи заложила страницы пальцами и приподняла голову, точно прислушиваясь. Она смотрела куда-то в парк, словно там уже стоял в ожидании кто-то еще.
Читать бесплатно другие книги:
