Хладные легионы Морган Ричард
Внезапно на него обрушивается образ черных парусов на горизонте.
– …умираю?..
Шенд хмыкает.
– По мне, все равно что уезжаешь. Да еще и в достойном обществе.
Рингил с трудом подавляет дрожь.
– Я просто не понимаю, что особенного в жизни в Трелейне, – говорит он поэту. – Ты почти все время был банкротом, вечно одалживал деньги то у Миляги Милакара, то у парней из Шелкового дома, а потом еле-еле сводил концы с концами, чтобы им все вернуть. Разве это лучше высылки в Хинерион с назначенным содержанием?
Шенд угрюмо глядит куда-то в сторону болота.
– Я не жду, что ты поймешь. С чего бы? Тебе всегда нравилось возиться в грязи. Сдается мне, ты с одинаковым удовольствием терся бедрами как с нашими смуглыми южными соседями, так и с любым другим сбродом.
– Ну, как бы да. Я же с тобой трахался, верно?
– Ой-ой! – Шенд, которого помнит Рингил, выражался яснее. И не вопил так пронзительно. – Вот до чего дошло, значит? Вообще-то не у меня в жилах течет кровь беженцев. И не моя кожа на солнце темнеет, словно у болотного крестьянина. И кто бы говорил?! Ты же по материнской линии практически родом из долбаной пустыни.
А этот довод, пронзительно выпаленный, ко всему еще и неточен настолько, чтобы его можно было назвать открытой клеветой и обнажить сталь – по крайней мере, в Рингиловской версии мира. «Беженцы с юга» отстоят от него на несколько поколений: они были ихельтетскими купцами, изгнанными в ходе одного из многочисленных религиозных расколов из-за толкования доктрины, сопровождавших рождение Империи. К тому моменту, как родилась мать Рингила, его предки давным-давно беспрепятственно смешивали кровь с местными жителями. Чересчур беспрепятственно, как считали некоторые, указывая на неудачные отдаленные ветви родового древа, чье родство с болотными жителями было, скажем так, трудно отрицать.
Но Шенд, скорее всего, этого не осознает. Как и подавляющее большинство мелких дворянских родов Трелейна, клан Шендов сам имеет на родовом древе веточки, от которых попахивает болотом. Собственно говоря, по лицу все видно. Рингил выбирает ответный удар с жестокой тщательностью:
– Зря ты критикуешь южную кровь, Ским. Может, если бы твоя мать приехала с юга, она поспособстовала бы тому, чтобы ты обзавелся скулами.
– Слышишь… просто отъебись от меня и сдохни!
«…сдохни, сдохни, сдохни!»
Последнее слово порождает эхо то ли в голове Рингила, то ли под бескрайним небом – он не знает наверняка. И кривится.
– Может, так оно и выйдет.
На уши давит резкая тишина, которую нарушает лишь тихое хлюпанье шагов по болоту. Рингил озирается и видит, что поэт – возможно, в завершающем пароксизме обиды – растаял вместе с отголосками его прощальных слов.
А клочок огненного свечения на горизонте, похоже, так и не приблизился.
Позже, словно каким-то образом привлеченная оскорблениями Шенда по поводу ее родословной, появляется Ишиль Эскиат. Рингил, который в тот момент осторожно обходит по краю еще одно скопление паутины, с удивлением понимает, что эта встреча его тяготит. Он не может сказать, как далеко двойник отстоит от матери, известной ему в реальном мире, но эта Ишиль выглядит по-настоящему счастливой – значит, дистанция велика.
– Ланатрей, – говорит она настойчиво, с горящими глазами. – Тебе там всегда нравилось.
– Да я же там едва не утонул, мама.
Он ничего не может с собой поделать: тон резковатый. Краем глаза видит, как она корчит рожу, но ничего не говорит в ответ. И еще одно различие: известная ему Ишиль Эскиат ни за что бы не позволила, чтобы последнее слово осталось за сыном, особенно если он ее только что обидел.
Он вздыхает.
– Ну, извини, извини. Но ты меня не знаешь, мама. Тебе кажется, что знаешь, но это не так.
– О, Рингил, а ты не думал, что каждый мальчик думает о своей матери то же самое?
Она кладет ладонь поверх его руки. Он чуть вздрагивает от прикосновения, в котором ощущается нечто холодное и не совсем человеческое. Призраки в Серых Краях лишены нормального тепла живых существ, и Рингил предполагает, что они питаются жаром его собственного тела, чтобы какое-то время крутиться поблизости. Может, потому они и слетаются к нему, как мотыльки на огонек, со всех концов бескрайней болотной серости. Но…
– Я знаю тебя дольше, чем ты знаешь самого себя, – говорит она.
Он устремляет взгляд на унылые, тускло поблескивающие пятна паутины на болотной траве впереди.
– Тогда скажи, о чем я думаю.
– О, как обычно. – Тон Ишиль внезапно становится острым как сверкающий алмаз. Рингил вздрагивает – она вдруг делается безупречным подобием матери, которую он знает. – Ты спрашиваешь себя, как мне удается день за днем жить с этой истиной – с тем, что я замужем за твоим отцом, и почему я не перерезала себе вены однажды солнечным днем, лежа в ванной.
– Ну…
Она смеется. Ее голос опять смягчается.
– Ты такой старый романтик, Гил. Просто представь на мгновение, что родился женщиной. Вынашивать детей или отправляться в бордель – третьего не дано. Мы не можем просто носить с собой клинок и прокладывать собственный бескомпромиссный путь сквозь мир, как это делают мальчики.
Он знал девушек из старого складского района и портовых трущоб, которые поступали подобным образом. Впрочем, мало кому из них удалось пережить юность. Наверное, они на это и не рассчитывали.
– Женщины знают цену всему, Гил. Мы усердно и быстро впитываем это с молоком матери и продолжаем учиться, помогая и заботясь, поднося и принося, в то время как наши братья играют в рыцарей и войну, и ничто в мире их не волнует. А на наши плечи мир падает рано.
– Ну, тебя это не сломило, – с кислым видом говорит он. – В чем секрет?
– Дети, – отвечает она с неожиданной теплотой. – Я подарила им жизнь. Я им помогаю. Ты это знаешь.
Он не может смотреть ей в глаза, пока она это говорит. Отворачивается, наполовину ослепнув от того, как защипало в глазах. Со странным тихим отчаянием спрашивает себя, сколько раз знакомая ему Ишиль так на него смотрела, а он ничего не замечал.
– Так вот почему ты здесь? Чтобы мне помочь?
Она безудержно смеется.
– Я здесь, чтобы расспросить тебя о приготовлениях к свадьбе, Гил. Обрядовые венцы для тебя и Селис – золотые или серебряные? А для ее невестиной тропы – красные розовые лепестки или белые?
– Что? – спрашивает он слабым голосом.
– А приглашения, список гостей? Ты и дальше будешь настаивать, чтобы Каадов вычеркнули, или забудем о былом? Ну же, Гил, не порти матери час величайшей гордости. Я безумно рада за вас обоих. Разве это странно?
Это до такой степени странно, что ему не хочется задумываться о таком. Чтобы выиграть время, он взмахом руки указывает на паутину.
– Я ни на ком не женюсь, пока мы не выберемся отсюда.
– А почему бы тебе не пойти туда?
К его вящему раздражению, совет оказывается дельным. Он замечает участки с изодранной и старой паутиной, забитой высосанными досуха трупиками насекомых и болотных зверьков. Никаких признаков скрытых, расчетливых передвижений внутри. Он на всякий случай вытаскивает Друга Воронов из ножен, с сомнением тыкает им в траву, а потом смиряется с мыслью, что Ишиль права.
– Значит, сюда?
– Сюда, – соглашается она. – И не сворачивай – это лучшая тропа, какой ты можешь выбраться отсюда. Так что насчет Каадов? Твой отец считает, их надо пригласить.
– Еще бы он не считал. – Рингил мрачно рассекает старую паутину и траву, высушенные крошечные тельца качаются и вертятся вокруг своей оси, когда он проходит мимо. – Канцелярия со своей политикой никогда не смыкает глаз, верно?
– Ох, Гил, не начинай.
И он не начинает, а позволяет ей говорить. И хоть ему не хочется признавать, ее голос, раздающийся чуть сбоку, странным образом успокаивает.
– Чего ты не ценишь, Гил, так это того, что, невзирая на жестокие и неосмотрительные поступки отца, он всегда был мощным щитом в трудные времена. Ты не знаешь, каково нам пришлось в двадцатые. В те времена не было Чешуйчатого народа, чтобы всех объединить. Ихельтет был презираемым врагом…
– Ну да, в последнее время все опять к этому идет.
Но она, кажется, его не слышит.
– Приграничные столкновения шли годами, Гил, каждую неделю приходили известия о том, что какой-нибудь городок сожгли, а жителей в цепях увели прочь. И мы были отмечены. Невзирая на репутацию добросовестных торговцев, богатую казну и поколения разумных брачных союзов. На нашей двери по-прежнему алело пятно краски, и нас не подпускали к Канцелярии. На улицах в нас бросали камни, и беспризорники безнаказанно плевали нам вслед. Южная мразь, южная мразь… В школе, куда мы ходили, священники при первой возможности колотили моих братьев. Один из них однажды швырнул Элдрина на пол, назвал ихельтетским щенком и пинками выгнал из класса. Ему было пять. Он пришел домой весь черно-синий, и отец, несмотря на позор, ничего не смог сделать. Вместо него к священникам отправилась мать с мольбами, и побои на какое-то время прекратились, но она до самой смерти ничего не рассказывала нам о том визите. Знаешь, с каким облегчением вздохнули мои родители в день, когда я вышла за Гингрена Эскиата? Знаешь, как я была за них рада?
– А они были рады за тебя?
Ответа нет.
Рингил оборачивается и видит, что Ишиль тоже его покинула.
Глава двадцатая
В прежние времена Земля была не такой, какой вы ее видите сейчас.
В прежние времена Земля была опустошена бесконечной войной, в которой сражались расы и существа, оставшиеся ныне только в мифах и легендах.
Оружие отвратительной, противоестественной силы было пущено в ход, от горизонта до горизонта бушевали вихри мощных энергий, и само небо покрылось трещинами. Планета содрогнулась от поступи Чужаков – среди них были враги и союзники, избранные от отчаяния в других мирах и местах, похуже других миров, чтобы держать оборону против захватчиков, в которых, вероятно, чуждого было не больше.
Бури, длившиеся десятилетиями, поглотили целые государства и народы.
Огромные неровные массы тьмы размерами больше гор перемещались в ночном небе, заслоняя звезды и отбрасывая смертельную тень на тех, кто внизу.
Врата открылись в тех местах, где в материальном мире их не должно было быть, и оттуда хлынули Чужаки и сошлись в бою, где то одна сторона одерживала верх, то другая, и чуждые применили свои технологии способами, которые призвавшие их на битву вряд ли могли постичь. Это была война за пределами человеческого разумения, и обыкновенные люди оказались загнаны в ловушку, западню, окружены со всех сторон тем, что вырвалось на волю.
И так Человечество сражалось без надежды на победу, поколение за поколением, переносило невообразимые ужасы, претерпевало изменения на уровнях, некогда считавшихся сущностными, а в конце концов раскололось и превратилось в дюжину не похожих друг на друга рас – будто лишь распад мог помочь тем, кого раньше называли «людьми», достаточно хорошо спрятаться от плотоядного блеска чуждых глаз.
А потом – по причинам, которые нелегко по-настоящему понять, – война закончилась, и Земля продолжила свой обычный путь в относительном спокойствии.
И те, кто выжил, принялись сражаться за то, что осталось.
– Ничего в этом смысле не изменилось, – пробормотал Джирал, и Арчет бросила на него взгляд, полный немого изумления.
После короткой и красноречивой паузы Анашарал опять заговорил с язвительными интонациями школьного учителя, выделяя каждое слово:
– В – эту – пустоту…
В эту пустоту впоследствии ворвались двенды – олдрейны, колдовской народ, лучащиеся тьмой и красивые, подобные людям, по крайней мере, в общих чертах, и заявляющие, что их права на Землю – исконные, предшествующие войне, хотя кое-кто утверждал, что их воспоминания ненадежны и бесповоротно искажены ввиду привычки проводить долгие периоды времени в мире Невоплощенных Возможностей. А еще некоторые верили, что само Время каким-то образом разрушилось, сложилось или просто покрылось дырами в ходе сражений, так что прошлое, известное двендам, не принадлежало, в строгом смысле слова, этой версии мира.
Но доводы были в лучшем случае умозрительными: войны ослабили стены, которые отделяли подобные места от мира, не осененного тенью, к тому же олдрейны не были расположены спорить с населением земель, которые считали своими по праву предков.
Они взяли Землю штурмом и построили империю, просуществовавшую семь тысяч лет. Многие, включая людей, над которыми они господствовали, называли эти времена славными.
Они принесли с собой магию как образ жизни, рассыпали ее по всей планете будто семена.
В ночи олдрейны были абсолютными монархами и сотворили весьма непривлекательную знать, которая им служила в те периоды, когда свет Воплощенного Солнца делался слишком сильным, чтобы пришельцы могли его вынести. Династия королей, наделенных темными силами, род людей-колдунов, с которыми олдрейны спаривались и делились наследием – в той степени, в какой это самое наследие можно разделить с обычными людьми.
Большинство Темных Королей были безумны.
Врагам двенд потребовалось семь тысяч лет, чтобы выучить новые правила: овладеть новой магией и подчинить ее своей воле, как это сделали двенды давным-давно.
Семь тысяч лет, чтобы привлечь кириатов, явившихся через тайные врата в недрах Земли, с целью призвать науку и народ, равные зловещим чужакам – и они сошлись в битве, и города олдрейнов были низвергнуты в болота, обращены в руины, их армии и приверженцы из числа людей потерпели поражение. И мир вновь обрел хоть каплю здравого смысла.
Последний Темный Король был побежден.
Кормчий замолчал.
– Я думала… – начала Арчет и покачала головой. – Ладно, не важно.
Но фитилек подозрения продолжал тлеть в ее голове. Существовало множество историй о том, как и почему ее народ прибыл в этот мир. В основном, их рассказывали люди, не знающие ничего, хотя бы отдаленно похожего на подлинные факты. Если на то пошло, даже легенды, которые повествовали о Пришествии сами кириаты, были странными и не очень достоверными. Ангфал, висевший на стене ее кабинета в виде изобилия чужеродных железных внутренностей и пупырчатого вздутия с торчащими из него «конечностями», всегда относился к ним с презрением.
«Кириаты едва пережили путешествие по быстрым тропам, когда попали сюда, – сказал Кормчий одной беспокойной ночью, когда Арчет попыталась выбить из него полезные ответы с помощью лома. – Твои предки явились сюда не по собственной воле, Арчет, что бы ни гласили Хроники. Они потерпели кораблекрушение и остались не потому, что им понравился пейзаж. Они боялись, что возвращение их погубит».
Кое-что из сказанного она списала на горечь – Ангфал обиделся на кириатов, которые его бросили. Но все равно версия Анашарала показалась ей слегка вычурной.
Император присел на одну из гранитных скамеек у балкона, спиной к солнечному свету. Его лицо было в тени, щедро смазанные маслом волосы падали на глаза, но Арчет читала нетерпение в том, как он развалился на скамье, склонив голову набок. Она задалась вопросом, не помешала ли посетить гарем – ведь руководство казнями вполне могло пробудить в нем зудящую потребность кого-нибудь трахнуть.
Он стряхнул невидимую пыль с колен.
– Ты, э-э-э, собираешься рассказать нам что-нибудь полезное о Последнем Темном Короле? Например, его имя? Кем он был и что сделал? Какое это имеет отношение к происходящему здесь и сейчас?
– Лучше не называть его по имени, – мрачно изрек Кормчий. – Лучше не произносить эти слоги здесь.
Арчет закатила глаза.
– Ну, нас не так просто шокировать, – сказал Джирал. – Не стесняйся.
– Давайте просто назовем его Иллракским Подменышем, поскольку именно этот олдрейнский клан вырастил его в Серых Краях. Его забрали из скромного дома на болоте, заметив темную искру, которую двенды так ценили в людях, воспитали олдрейнским воителем и в конце концов отдали под его начало легион двенд, а потом…
– Знаешь, Кормчий, – перебил Джирал, уже не скрывая раздражения. – Я слышал эту хрень про героя со скромной родословной много раз. Забавно, что среди живых людей таких не бывает, да? Забавно, что все подобные персонажи оказываются легендарными и мертвыми.
Анашарал выдержал деликатную паузу.
– О, ваша императорская светлость, Иллракский Подменыш не мертв. Отнюдь нет.
Тишина. Может, все дело в медленно подступающей вечерней прохладе, а то и в ветерке с реки, но Арчет почувствовала, как по лопаткам пробежала легкая дрожь. Она покосилась на Джирала, который тяжело вздохнул и изучил свои ногти. Маленькое представление показалось ей фальшивым. Император или нет, но Джирал вырос на таких сказках, как любой другой мальчишка. Когда он наконец заговорил, в его голосе сквозило легкое напряжение, которое не удалось скрыть:
– И… что это должно значить?
– Именно то, что было сказано, – любезно ответил Кормчий. – Когда кириаты уничтожили Ханнаис М’хен на последних этапах Войны Сумерек, Иллракский Подменыш был во главе олдрейнских войск с их союзниками-людьми. Но случилось предательство, связанное то ли с любовной историей, то ли с какой-то дипломатической уловкой кириатов. Может, и с тем, и с другим. Так или иначе, узнав о предательстве, он впал в пароксизм ярости и скорби, был принят за мертвого. Войска двенд отступили без его тела и исчезли в Серых Краях.
– Но он не был мертв. – Джирал, против собственной воли, наклонился вперед.
– Верно. Двенды находились в замешательстве и, похоже, не разобрались в ситуации. Однако небольшая группа сторонников Подменыша унесла его тело и похоронила на островке в северном океане.
– На Хиронских островах?
– Дальше, к северо-западу от них. Но этого острова нет на ваших картах.
Джирал хмыкнул.
– Как удобно.
– Ходят слухи, что в гробницу Подменыша позже наведался его олдрейнский возлюбленный, но не смог разбудить…
– Возлюбленный? – перебил император, презрительно кривясь. – Мужчина?!
– Или женщина, – исправился Анашарал. – История в этом смысле неточна, в ней лишь указано, что это был двенда из клана Иллрак. Так или иначе, возлюбленная – или возлюбленный – окутал остров чарами и перенес на окраину Олдрейнских болот. Но колдовство было поспешным, неполным, и, говорят, что время от времени остров появляется в океане, материальный и осязаемый, хоть и озаренный ведьминым огнем. Иногда он проступает лишь на несколько секунд.
– Я об этом читала, – медленно проговорила Арчет. – Призрачный остров, Последнее Звено Цепи.
Джирал взглянул на нее.
– Правда?
– Да, это хиронская легенда, но в Трелейне ее тоже рассказывают, в разных вариантах. Моряцкая байка про остров, не нанесенный на карты, – последнее звено в Хиронской Цепи. Корабли замечают его посреди шторма – вот он виден, весь лучащийся ведьминым синим светом, а вот его нет. – Она беспомощно взмахнула руками. – Это легенда. Я всегда думала…
– Ну да, – император перевел взгляд на Кормчего. – Ты хочешь сказать, что нам следует ждать визита этого немертвого Подменыша?
– У вас недавно были неприятности с олдрейнами, верно?
Арчет и император обменялись взглядами. Вторжение двенд в Эннишмин держали в строгом секрете. Кроме непосредственных участников этой истории, только Джирал и крошечная группа доверенных придворных и военных советников знала о произошедшем. Два полных имперских легиона сейчас пребывали на границах болотных территорий между Прандергастом и Бексанарой, предположительно для того, чтобы воспрепятствовать разбойничьим набегам с территории Лиги на севере и западе. Командир гарнизона в Хартагнале был осведомлен об истинной цели их пребывания, но кроме него…
Конечно, остановить распространение слухов не удалось. Пусть Файлех Ракан погиб во время стычки в Бексанаре, кое-кто из его людей выжил. Местное население понесло большие потери, но поселок не обезлюдел. А среди уцелевших были те, кто, невзирая на вознаграждение и клятвы хранить тайну, а также на угрозы страшных кар – это распространялось даже на ветеранов Трона Вековечного, – мог за выпивкой начать травить байки, вспоминать былое, подпускать туманные намеки и во хмелю изрекать крупицы истины.
– Мы отбросили двенд, – осторожно проговорила Арчет.
– Это верно. Но, видите ли, легенда гласит, что Иллракский Подменыш вернется, когда усыновивший его народ столкнется с тяжелым испытанием; точнее, «когда они потерпят поражение в битве за тот край, коий издревле жаждут заполучить, и вновь придут в смятение». Это более-менее прямая цитата из оригинальной наомской легенды. Звучит знакомо, не так ли?
Джирал кивнул.
– Да. Но куда меньше ясности с тем, что мы, по-твоему, должны делать. Организовать упреждающее нападение на то появляющийся, то исчезающий остров?
– Это невозможно, – голос Кормчего звучал почти чопорно. – Мне поручено предложить прагматичный выход из ваших затруднений.
– Что-то я его не вижу, – Арчет почувствовала, что заразилась от императора нетерпением. – Если Призрачный остров недоступен…
– Ты не дала мне закончить рассказ, дочь Флараднама.
– Ну, теперь она тебя не остановит. Мы можем наконец перейти к выводам?
– У кириатов, – плавно продолжил Анашарал, – не было способов противодействия колдовству клана Иллрак, или, по крайней мере, способа, какой они могли бы заставить себя применить. Вместо этого они позаботились о безопасности и воздвигли город, возвышающийся над волнами на юго-востоке от Призрачного острова. И оставили там часовых.
– Город в море?
В голосе Арчет внезапно зазвучали странные напряженные нотки. Джирал взглянул на нее с легким удивлением.
– Все верно, дочь Флараднама. Заказанный клану Халканиринакрал и построенный им же, укомплектованный – по крайней мере, изначально – его отпрысками. Город назвали Ан-Кирилнар – это, ваше величество, в переводе значит «Город Призрачных Охотников», – и его предназначение состояло в том, чтобы тенью следовать за Призрачным островом в Серые Края и обратно. Но недавно он, похоже, вернулся в наш мир насовсем…
– Он все еще там?!
– Да, дочь Флараднама. В настоящее время он стоит в океане за Хиронскими островами на том же месте, что и последние несколько недель.
– Тогда мы должны туда отправиться!
– Арчет…
– Я бы сказал, что это верный вывод.
– Арчет…
– Ты можешь… связаться с…
– Арчет!!! – Голос императора прозвучал резко, как удар хлыста. Джирал поднялся со скамьи и вышел на балкон. Продолжил со сладкой как мед иронией: – Ты не могла бы оказать любезность и присоединиться ко мне?
– Повелитель. – Она поспешила за императором. – Повелитель, это возможность…
– Это возможность успокоиться, мать твою, госпожа моя кир-Арчет. – Джирал подался ближе. Арчет пребывала в полном смятении и не понимала, что отражается на его лице, угроза или мольба о разговоре наедине. Кого она видела перед собой, императора или мальчика, который у нее на глазах стал взрослым? Слова донеслись до нее, как сквозь пелену: – Пожалуйста, идем со мной.
И она пошла с ним.
За пределы слышимости – хоть она и сомневалась, что это имеет значение, если в деле замешан Кормчий. Ангфал никогда не говорил с ней вне кабинета, где висел на стенах, точно железный ночной кошмар; Манатан мог обратиться где угодно в пределах крепости Ан-Монала. Она не знала, пострадала ли полнота восприятия Ангфала после того, как его вытащили из огненного корабля, которым Кормчий когда-то командовал, или он просто скрывал свои истинные способности. Но она была уверена, что Анашарал – существо, способное вытаскивать личные подробности из головы любого человека, с которым разговаривало, – столкнется с какой-нибудь проблемой, подслушивая разговор двух людей в паре сотен шагов от себя, в тени внутреннего сада.
– Если там и правда кириатский город, повелитель…
– Город посреди океана?
– Ан-Наранаш на озере Шактан стоит над водой точно таким же образом.
– Да, я слышал. И еще он заброшен.
Беседа снова делалась напряженной. Арчет отступила, присела на высокий, выгнутый корень дерева чуть в стороне от тропы. Ее пульс ускорился, перед глазами стоял туман. Мысли носились как безумные, а жажда кринзанца терзала подобно блистающим кривым лезвиям.
Она заставила себя успокоиться.
– Повелитель, вопрос о том, покинут город или нет, едва ли имеет значение.
– Неужели, Арчет? Неужели?!
Стоило признаться самой себе: он загнал ее в угол.
– Повелитель, я беспокоюсь, что…
– Что ты можешь обнаружить кого-то из соплеменников отца, не покинувших этот мир. – Джирал вздохнул и сел рядом с ней на корень. Случайно толкнул плечом. Уставился на заросли по ту сторону тропы. – Я тебя не виню, Арчет. Честное слово, не виню. Разве есть на свете тот, кто никогда не взывал к ушедшим родителям? Но твоя потребность очевидна. Будь честной со мной, раз не получается с самой собой. Ты должна быть моей самой надежной советницей. Скажи – честно! – в этом есть угроза для Империи?
Она скривилась.
– Прошлой зимой я принесла вам весть, которую почти проигнорировали, и поглядите, как все обернулось.
– Ну да, конечно, ткни меня в это носом, почему бы и нет.
– Факты говорят сами за себя, повелитель.
– Ладно, не тяни. – Джирал откинулся назад и уставился вверх, будто в кроне дерева, в переплетении ветвей мог разглядеть нечто особенное. Он нахмурился. – Ты сказала после Эннишмина, что двендам не нравится яркий свет и что они, видимо, не выносят солнца в этих широтах.
– Это не мои слова, повелитель. Я передала вам предположение рыцаря Рингила Эскиата, основанное на том, что он видел, пока жил с ними. И только.
Молодой император энергично кивнул.
– Да, и все же. Даже в Эннишмине, где солнце едва пробивается сквозь тучи, к тому же зимой, двенды предпочли сражаться ночью.
– Здесь они тоже могут драться ночью.
– Но этот твой… Эскиат предположил другое, верно?
«Большую часть времени на Олдрейнских болотах было темно или сумеречно, – всплыли в ее памяти нерешительные умозаключения Рингила. – Один раз мы попали в место, где в небе висело подобие солнца, почти выгоревшее. Как тень самого себя. Если двенды пришли оттуда, это объясняет, почему они не выносят яркого света».
– Они же явились в Хангсет, – упрямо сказала она. – И превратили город в руины. А если Кормчему можно верить, Иллракский Подменыш не двенда. Он не мертвый колдун-человек, владеющий олдрейнской магией. Как без посторонней помощи остановить такое?
– Так ты веришь в Иллракского Подменыша? Скажи правду, Арчет. Ты про него хотя бы слышала?
– Нет, мой повелитель.
– Тогда…
– Но выбор времени наводит на размышления. Прошло меньше года после стычки с двендами – и нас предупреждают об обострении противостояния. Можем ли мы позволить себе игнорировать это, словно какое-нибудь совпадение?
– Я тебе скажу, что мы не можем себе позволить, Арчет. Мы не можем снарядить полноценную морскую экспедицию и отправить ее в центр северного океана в надежде, что она наткнется на плод воображения чокнутой машины. Помимо прочего, это другая сторона вод Лиги. Если мы поплывем туда во всеоружии, это будет серьезный дипломатический инцидент.
– Мы не воюем с Лигой, повелитель.
– Нет, – мрачно сказал император. – Еще нет. Но к северу от Хинериона дела с пиратством обстоят все хуже. И у меня есть достоверные сведения от шпионов Адмиралтейства в Трелейне: содружество капитанов Лиги настаивает на возобновлении выдачи каперских патентов. Ты понимаешь, что это значит. Начало всегда одинаковое.
«За исключением тех случаев, когда все начинаем мы, отправив на север войска».
Арчет подавила эту мысль. Она не испытывала большой любви к Лиге, всегда верила, как и соплеменники отца – может, в этом и был секрет, – что Ихельтет предлагал лучший путь вперед.
Но…
– Дело в том, что… шпионы адмирала Санга всегда были… не совсем надежны, – осторожно проговорила она. – Им уже случалось делать чересчур громкие заявления.
– Старый хрыч и сам такой. Ладно, Арчет, я же знаю – он тебе не нравится. – Джирал вскочил и стал расхаживать туда-сюда. – Но я читал донесения и не думаю, что Санг преувеличивает. Мы ведь это уже видели: мелкие меркантильные говнюки-северяне не больше нашего могут позволить себе войну прямо сейчас, и они об этом знают. Но это не помешает переложить грязную работу на плечи самостоятельных капитанов, а потом взимать с них десятину. Их сундуки наполнятся ворованными имперскими грузами, а хорьки-дипломаты будут в печали трясти головами и утверждать, что им ничего не известно. И само собой все сложится так – словно нам не о чем беспокоиться в Демлашаране и Эннишмине, – что придется снова совершить набег на казначейство, чтобы снарядить вооруженные конвои, иначе мы потеряем торговые пути, которые завоюет Лига.
– Может, адмиралу Сангу просто нужны новые военные корабли.
– Я уже сказал тебе – не думаю, что дело в этом. – Теперь в голосе Джирала слышались отголоски рычания.
– Кроме того, должна существовать целая плеяда сухопутных торговцев из Лиги, которым не нужна война. Взять, к примеру, работорговцев. Лига необязательно должна прислушиваться к пожеланиям капитанов. Они…
– Арчет, прекрати строить воздушные замки!
– Я, – проговорила она, не успев заткнуться, – не доверяю Сангу. На него нельзя положиться.
– А на гребаных Кормчих можно?!
Лицо Джирала внезапно оказалось прямо перед ней. Он схватил ее за плечи, впившись большими пальцами, и мышцы на его сильных руках напряглись. Арчет невольно вспомнила, что пусть сын Акала Великого, наследник престола, и не участвовал в войне с Чешуйчатыми или в ранних кампаниях отца, вообще ни разу за всю жизнь в гневе не зарубил никого мечом, он с двенадцати лет не пропустил ни единого занятия по подготовке к бою, не считая дней, когда болел. Под одеяниями охристо-черного цвета мышц скрывалось немало, как и вымуштрованной, целеустремленной силы.
Но невзирая на ломку, она могла бы в мгновение ока всадить ему в глотку Проблеск Ленты.
Могла бы…
Их взгляды встретились.
Наверное, он почувствовал. И отпустил ее. Выпрямился.
– Арчет, ты была в Ан-Наранаше и видела, как все обернулось. – Его голосу вернулись царственно-спокойные интонации, будто разговор шел в зале для совещаний. Он взмахнул открытой ладонью, словно что-то выбрасывая. – Все эти бормотания Кормчих, месяцы пути через пустыню, дипломатические препирательства с навтократами в Шактуре, озерные налоги и взятки – и что в итоге? Мавзолей на сваях, брошенный века назад, лишенный чего-либо даже отдаленно ценного.
Она вспомнила. Вспомнила, как умирало внутри радостное волнение по мере того, как они приближались к молчаливой громадине Ан-Наранаша, и она постепенно осознавала степень обветшалости. И то стискивающее, тошнотворное разочарование, с которым поднималась по одной из массивных опор, покрытой коркой ракушек, взбиралась по бесконечным лестницам, влажным и вонючим, и бродила в гулкой тьме помещений, таких же заброшенных, как и все, что было знакомо ей в Ан-Монале.
– Чтобы снарядить ту экспедицию, Арчет, понадобилось полтора миллиона элементалей. И все потому, что Кормчие отправили вас в путь. Это одна из самых больших ошибок отца. Ты действительно думаешь, что я пойду по его стопам? Ты этого хочешь?
У нее не было ответа.
«Дело в том, Арчиди, что это ты добилась экспедиции в Шактур, и сама это знаешь. Кормчие на самом деле ни при чем. Ты выдавила из умирающего Акала, охваченного меланхолией и сожалениями, деньги и людей, оказавшиеся непозволительными тратами в послевоенном бардаке – старик попросту хотел искупить вину…» О да, они заключили негласную сделку: Арчет должна была прекратить мучить императора рассказами о том, что увидела в Ванбире, если он возьмет на себя финансирование экспедиции и поручит ей командование. Она должна была каким-то непонятным образом отпустить ему грехи.
Странно: можно стать для кого-то богом и не заметить этого.
Акал умер до ее возвращения. И это даже хорошо – Арчет была не в настроении отпускать грехи.
– Арчет, послушай. – Сын Акала искал примирения и вновь нацепил маску беспутного раздолбая-аристократа, которую носил с блеском. – Я не говорю, что мы не отнесемся к этому всерьез. Пойди и почитай что-нибудь, право слово. Ты же любишь копаться в бумагах. Отследи эту сказку про подменыша в Индират М’нале. Поговори с Ангфалом, вдруг сможешь из него что-нибудь вытянуть. Но, ради Пророка, остынь. Напейся, пожуй крина… хрен с ним, переспи с кем-нибудь, Арчет. Иди и поиграй с этой пухлявой трелейнской шлюшкой, которую я тебе подарил в прошлом году. Держу пари, ты до сих пор к ней не прикоснулась, верно?
В каком-то смысле она почувствовала облегчение. Это была сторона Джирала, с которой ей гораздо легче иметь дело; роль, которую он играл с раннего подросткового возраста; выпад, к которому она знала все умные парирования и ответные удары, потому что повторяла их в течение десятилетия или более. Декаданс, который можно презирать с комфортом для себя.
Но она не в первый раз задалась вопросом, против чего он вооружался.
«Может, это не доспехи, и он просто ловит кайф. Упивается этим. Когда-нибудь думала о таком?»
В голове мелькнула Ишгрим со своими светлокожими телесами, которые манили, просили их пощупать и сжать. Длинные гладкие конечности, дарующие наслаждение. «Держу пари, ты до сих пор к ней не прикоснулась, верно?» Умная ставка, мой повелитель. Какую бы вычурную игру ни затеял с ней Джирал, используя Ишгрим, он однозначно выигрывал.
Арчет оттолкнулась от изогнутого корня. Глубоко вздохнула.
Читать бесплатно другие книги:
