Мечта для нас Коул Тилли

Глава 15

Кромвель

– Ох и зажжем мы сегодня!

Истон подпрыгивал на сиденье моей машины. Я покосился на приятеля, гадая, что на него нашло.

– Истон. – Бонни положила руку брату на плечо. – Успокойся.

– Успокоиться? Мой парень сегодня выступает в Чарльстоне, а ты говоришь мне успокоиться? Ни за что, Бонни. Одно дело Амбар, но выступить в Чарльстоне, на настоящей тусовке, – совсем другое. Знаешь, сколько народу придет послушать Кромвеля? По меньшей мере пара тысяч!

Я вел машину, слушая, как Истон, захлебываясь слюной, в красках описывает мое предстоящее выступление. Он даже не спросил, с какой стати с нами в Чарльстон едет его сестра. Я-то думал, он набросится на меня с претензиями, ведь не далее как на прошлой неделе он спрашивал у меня про Бонни. Мне казалось, он что-то подозревает, но с самого сегодняшнего утра он болтал не затыкаясь – того и гляди взлетит, как воздушный змей.

Мне не терпелось запустить свой новый микс.

Мы приехали на место менее чем за час. Охранник клуба «Люстра» предложил мне припарковаться у черного входа. Парочка мордоворотов попыталась забрать у меня ноутбук, но безуспешно. Никто и никогда не прикасался к моему ноутбуку. Истон вышагивал справа от меня, а Бонни – слева. Я сходил с ума от желания взять ее за руку, но сдерживался. Нужно сохранять трезвый рассудок.

Вчерашняя ночь не выходила у меня из головы. Я не мог забыть вкус губ Бонни, а главное, не мог выбросить из головы тот факт, что, по ее словам, ничего не может быть.

Прежде у меня не было девушки. Никогда. В смысле, я использовал их, а утром бросал. Бонни Фаррадей запала мне в душу с первого взгляда. И, по закону подлости, девушка, в отношении которой я был настроен серьезно, не желала быть со мной.

Я не понимал, почему она мне отказывает. Нам обоим было хорошо прошлой ночью, я это чувствовал. Вчера она цеплялась за меня обеими руками. Даже после, когда мы ехали домой, она не выпускала мою руку, так, словно боялась выпустить.

Но я уже понял: Бонни Фаррадей – непростая девушка.

Даже несмотря на то, что она меня отталкивала, я не мог ее отпустить. Мне хотелось, чтобы сегодня ночью она была здесь. Не знаю, почему, но мне было нужно ее присутствие. Мне хотелось, чтобы она увидела мое настоящее выступление, чтобы услышала мои новые миксы.

Особенно тот, что я создал специально для нее.

Менеджер не давал мне проходу с той самой минуты, как я вошел в клуб. Очевидно, имел место аншлаг. Мое выступление должно было начаться в полночь, и времени оставалось немного.

– Схожу за выпивкой, – сказал Истон и отчалил, оставив нас с Бонни в умопомрачительных размеров гримерке. Диваны, телевизор, даже кровать в углу стоит. Отличный клуб. Из-за выступления я не волновался – я никогда не волновался из-за них, – зато нервничал из-за того, что Бонни будет рядом со мной на сцене.

Я нервничал при мысли о том, что она подумает о моем новом миксе, который я сделал для нее.

Девушка присела на диван и потерла лицо ладонью. Она была очень бледная, но все равно красивая. Сегодня она надела черные, в цветочек брюки с завышенной талией и белую блузку с длинными рукавами, прекрасно облегающую ее фигурку. Волосы собрала в конский хвост, и мне ничего так не хотелось, как накрутить этот хвост на руку, подтащить девушку поближе и поцеловать.

Вместо этого я открыл ноутбук и стал проверять, все ли готово к выступлению. Снаружи донеслась громкая музыка – начали выступать другие диджеи. У меня перед глазами, как обычно, замаячили цвета, но я усилием воли пригасил их и сосредоточился на собственном сэте.

– Ты готов? – в конце концов спросила Бонни. С тех пор как мы сели в машину, отправляясь в Чарльстон, мы с ней едва ли перекинулись парой слов.

– Всегда. – Я посмотрел на нее. Девушка сидела, сложив руки на коленях, и нервно теребила пальцы. Выглядела она при этом ужасно мило. – Фаррадей. – Она посмотрела на меня. – Тащи сюда свою задницу.

Сначала Бонни сделала вид, будто хочет отказаться, но потом встала и подошла ко мне. Я подвинулся, чтобы она могла сесть рядом. Бонни замерла, колеблясь, тогда я застонал и, ухватив ее за руку, подтащил поближе.

– Бога ради, Фаррадей! Двадцать четыре часа назад мой язык побывал у тебя во рту. Думаю, ты вполне можешь сесть рядом со мной. Места полно, да и весишь ты самое большее килограммов пятьдесят.

– Что? – переспросила Бонни, хмуря темные брови. – Пятьдесят килограммов?

Я обнял ее за талию, и девушка вскрикнула.

– Это значит, ты ничего не весишь. Итак. – Я подтянул Бонни еще ближе и усадил себе на колено, так, чтобы можно было одновременно обнимать ее и работать с ноутбуком.

– Кромвель. – Она вздохнула. – Это неразумно.

– А никто и не говорил, что я разумный. – Я указал на ноутбук. – Мой сэт.

Любовь к музыке пересилила недовольство, и Бонни посмотрела на экран.

– Значит, вот это – треки? – Я кивнул. – И как же ты их смешиваешь?

Я пожал плечами:

– Смотрю на настроение толпы и по ходу композиции решаю, что ставить дальше. Сама увидишь, как далеко я могу завести публику. – Я попытался представить себе разгоряченную толпу. – Просто я делаю то, что кажется правильным.

– То есть прислушиваешься к своим эмоциям, – понимающе кивнула Бонни. – Ты вчера говорил.

– Точно. – Я закрыл ноутбук и посмотрел на Бонни. Ее взгляд был прикован к моему лицу, а потом остановился на губах. – Фаррадей. – Я слегка наклонился и прижался лбом ко лбу девушки. – Если не хочешь, чтобы я немедленно тебя зацеловал, перестань так на меня смотреть.

– Как именно? – прошептала Бонни. У нее мгновенно покраснели щеки.

– Как будто снова хочешь почувствовать мой пирсинг у себя во рту.

Она рассмеялась, и у меня перед глазами вырос пульсирующий фиолетово-синий круг, окаймленный нежно-розовым.

– Да ты настоящий Ромео, – шутливо заметила Бонни. – Почувствовать твой пирсинг, значит?

Мне показалось, что я раздуваюсь, как воздушный шар, и уголки моих губ сами собой поползли вверх. Я подтянул Бонни ближе и провел носом по ее шее. Она тяжело, неглубоко дышала. Я слегка прикусил ее за мочку уха и прошептал:

– А я никогда и не претендовал на эту роль.

Я скользнул губами по ее щеке и добрался до губ. Мои глаза были широко открыты, и Бонни смотрела в них не отрываясь. Дыхание ее стало прерывистым.

Совершенно забыв слова Бонни о том, что между нами ничего не может быть, я прижался губами к ее губам, и тут раздался стук в дверь.

– Кромвель? – раздался чей-то голос. – Пять минут.

Я вздохнул. Бонни погладила меня по голове.

– Нам лучше идти.

Не давая девушке возможности возразить, я ее поцеловал. Бонни выдохнула мне в рот, но я быстро отстранился и схватил ноутбук. Потом взял ее за руку. Наплевать, что подумает Истон: я буду держать ее за руку.

Бонни не сопротивлялась.

Мы прошли по коридору, ведущему к главной сцене. Некоторые рабочие здоровались с нами, я кивал в ответ, с каждым шагом все больше чувствуя, что я в игре. Когда мы проходили мимо сцены, раздались гул и крики толпы. Бонни стиснула мою руку. Глаза у нее стали просто огромными. Я поцеловал тыльную сторону ее ладони и наклонился ближе.

– Присядь рядом с краем сцены, я попросил, чтобы для тебя поставили стул.

У нее заблестели глаза, уж и не знаю почему. Я выпустил ее руку и надел на шею наушники. Менеджер замахал мне рукой. В последний раз поглядев на Бонни, я вышел на сцену, и зрители разразились пронзительными воплями и криками.

Я поставил ноутбук на специальное возвышение, открыл его и по своему обыкновению бросил взгляд на толпу, упиваясь моментом. Время словно потекло медленнее. Толпа ждала начала моего выступления, ко мне были обращены тысячи лиц. Все смотрели на меня так, словно я – юный бог. Я обернулся и обнаружил, что Бонни все еще за сценой.

Я указал на приготовленный для нее табурет. Бонни сглотнула и беспомощно посмотрела на меня своими огромными глазами. Наконец она шагнула на сцену и выглядела при этом на диво очаровательно. Я протянул ей руку – мне показалось, она пошатнулась.

Девушка села и обвела взглядом толпу. Если раньше ее глаза казались огромными, то теперь занимали пол-лица. Я дал ей вторую пару наушников и замахал руками, предлагая надеть их. Мне хотелось, чтобы Бонни ничего не пропустила, чтобы уловила каждый ритм, впитала темп, прочувствовала каждую барабанную дробь.

Бонни посмотрела на меня, кажется, она затаила дыхание, а я выбрал первый трек, позволив своей руке на миг зависнуть в воздухе… а потом стремительным движением пальца врубил музыку.

Толпа мгновенно подхватила мой ритм. Я подключил драм-машину и позволил цветам вести меня. Через несколько минут я посмотрел на Бонни. Она пристально наблюдала за мной, следила за каждым движением. Мне не требовалось смотреть на ноутбук. Вместо этого я поймал взгляд девушки и, убедившись, что она смотрит мне в лицо, стал одними губами произносить названия цветов. Персиковый. Бирюзовый. Черный. Серый. Янтарный. Алый. Одна мелодия сменяла другую, и каждый раз я рассказывал Бонни, что вижу. Впустил ее в свой мир. Девушка смотрела на меня не отрываясь, на губах ее играла улыбка, а я позволял ей видеть свои цвета.

Видеть меня.

Наконец я проговорил: «Фиолетово-синий». Глаза Бонни округлились. Я быстро взглянул на экран ноутбука и поставил трек, который сочинил специально для Бонни, тот самый, что не шел у меня из головы всю прошлую ночь. Он так громко звучал у меня в голове, что мне пришлось его записать.

Слова, которые я записал без ведома Бонни.

Жизнь – лишь мгновенье, взмах легкий ресниц. Первая строка звучала в начале трека, тихий, но чистый голос звенел в пустоте. Беззвучная песня невидимых птиц. Вступили барабаны, а на втором плане заиграли скрипки. Затем зазвучала дублирующая барабанная дробь, а нежный голос Бонни постепенно набирал силу, пока не достиг максимума. Фиолетово-синие слова окутывали каждый дюйм зала…

Я наложил гитарные аккорды, которые хранил уже давно, но ни разу не использовал в качестве основного мотива. Чистый голос Бонни звенел, как серебро. Я проиграл песню три раза, потом вступил следующий трек, и на смену фиолетово-синему пришел лимонно-зеленый.

Когда из динамиков загремел следующий микс, я посмотрел на Бонни. Она зажимала рот ладонями, а по ее щекам катились слезы. У меня внутри все перевернулось. Она посмотрела мне в глаза, отняла руки ото рта, и ее лицо озарила такая улыбка, которой хватило бы, чтобы осветить все это чертово здание. Бонни встала с табурета и пошла ко мне. Я утянул ее за сцену, и мы стали целоваться под аккомпанемент золотого, багряного и шоколадно-коричневого. Я чувствовал соленый вкус ее слез и мятный аромат жвачки.

Грудь Бонни прижалась к моей, а мои миксы управляли толпой, заставляя ее раскачиваться, как море, подпрыгивать и танцевать. Когда Бонни отстранилась, я оказался к этому не готов. Я сжал ее лицо в ладонях и снова приник к ее губам. Теперь она позволяла мне делать с ними, что мне захочется, и я никак не мог остановиться. Цвета сменились всевозможными оттенками синего. Сделав над собой усилие, я оторвался от Бонни и вернулся на сцену. Толпа неистовствовала. Я посмотрел вниз и заметил в первом ряду Истона: тот покачивался в такт музыке, закрыв глаза, и обнимал какую-то девицу. У обоих в руках было по бутылке пива.

Я замедлил ритм, и светотехник, уловив мой намек, выключил хаотично вспыхивающие белые лазеры, заменив их рассеянным белым светом, так что зал погрузился в мерцающий полумрак. В воздухе висел дым, обильно распылявшийся с самого начала концерта. Я вскинул вверх руку – толпа ждала моего сигнала. Медленные ритмы успокаивающе действовали на быстро бьющиеся сердца танцоров; протяжные, низкие ноты привели их пульсы в норму. У меня в ушах отдавалось эхо моего дыхания. Я чувствовал, как жар множества разогретых тел передается мне, ощущал готовность толпы сорваться обратно в дикий пляс, который мог подарить им только я.

Мои пальцы зависли над кнопками, техник ждал сигнала. Я посмотрел на Бонни – она снова уселась на свой табурет, на самый его краешек, и глядела на меня во все глаза. Она тоже ждала, когда я дам сигнал. Я улыбнулся сам себе, меня переполняла музыка. Потом, когда все были готовы, когда дольше затягивать паузу было нельзя, я с размаху опустил пальцы на клавиши и обрушил на толпу ливень звуков.

Свет прожекторов и зеленые лазерные лучи разрезали полумрак. Ритм мгновенно овладел толпой, сделав ее послушной моей воле. Я услышал у себя за спиной смех, обернулся и увидел, что Бонни смотрит на подпрыгивающий танцпол, на то, как тела движутся, точно единый организм, следуя за моей музыкой.

Я усмехнулся, прибавил ритм, и Бонни закрыла глаза и вскинула руки. Мгновение я любовался ею.

У меня в груди прорастало какое-то чувство, которое я не испытывал уже несколько лет. Никогда не думал, что снова буду переживать нечто подобное. Серебро. Я подавился вдохом, увидев этот цвет.

Счастье.

Моя рука соскользнула с ноутбука, я очнулся и снова сосредоточился на выступлении, но чувство счастья не уходило. Оно отпечаталось у меня в сознании, сияло серебристым светом.

Все то время, что я играл, Бонни сидела с улыбкой на лице и наблюдала за мной. И все это время перед глазами проносились фиолетово-синий и серебряный цвета. Наконец я взмахнул рукой над клавиатурой, и последняя нота вспыхнула сияющей сферой и растаяла.

Местный диджей занял мое место на сцене. Я взял ноутбук и на прощание помахал визжащей толпе. Пот градом катился по лбу, но в крови бурлил адреналин. Я повернулся к Бонни. Ее щеки разрумянились, и, несмотря на позднее время, глаза сияли. Я снял с ее головы наушники, сунул ноутбук под мышку и поднял девушку с табурета. Она положила руки мне на плечи, а я обнял ее, и она медленно съезжала по моей груди, пока ее ноги не коснулись пола. Я взял ее за руку и повел прочь со сцены, в коридор. Мне было наплевать, есть ли кто-то рядом, видит ли нас кто-то. Я подвел Бонни к стене. Едва ее спина прижалась к кирпичной кладке, я наклонился и жадно поцеловал девушку. Бонни отвечала мне с такой же страстью, ее руки скользнули в мои волосы, дергая за пряди, чтобы подтянуть меня еще ближе. Кровь пела вместе с музыкой, которую я изливал на толпу последние три часа.

Бонни ахнула мне в рот, но мне нужно было чувствовать сладость, которая неизменно возникала у меня на языке во время наших поцелуев. Я провел языком по шее девушки.

– Кромвель, – прошептала Бонни.

Звук моего имени, сорвавшийся с ее губ, лишь подхлестнул меня.

Бонни запустила пальцы мне в волосы и резко притянула меня к себе, так что наши губы снова коснулись друг друга. Не знаю, как долго мы целовались, но наконец девушка снова отстранилась, задыхаясь. Мои ладони упирались в стену, а ладони Бонни – мне в грудь. Она дышала и дышала, и я дал ей возможность перевести дух. Когда Бонни успокоилась, то произнесла всего два слова:

– Моя песня.

– Твоя песня.

До сих пор я еще никогда не добавлял в свои миксы слова песен – не чувствовал такой необходимости… пока не встретил Бонни.

Стук открывающейся двери сотряс коридор, словно удар грома. Я отступил от Бонни, а в следующий миг к нам подбежал Истон.

– Черт тебя побери, Кромвель Дин! – По пятам за Истоном поспешала какая-то девица. – Этот сэт! – Он поглядел на сестру. – Бонни… твоя песня.

Девушка улыбнулась брату.

– Это было потрясающе.

Я похлопал Истона по спине.

– Пошли.

Истон покачал головой и обнял за плечи свою девицу.

– Я пойду с Эммой. Она учится в местном колледже.

– Как же ты доберешься домой? – спросила Бонни.

– Сестренка, отсюда до дома всего час езды. Завтра с утра сяду на какой-нибудь автобус. – Он посмотрел на свою блондинку и пожал плечами. – А может, в понедельник. Посмотрим, как пойдет.

Истон повернулся и увлек девчонку обратно в клуб. Бонни смотрела ему вслед встревоженным взглядом.

– С ним все будет в порядке, – заверил я ее и взял за руку.

Бонни натянуто мне улыбнулась, но позволила увести себя в гримерку. Мы собрали свои вещи и пошли обратно к моей машине. Стоило нам в нее сесть, как атмосфера в салоне сразу же стала напряженной.

– Ну? – Я повернулся к Бонни. Она уже смотрела на меня, и на лице у нее было какое-то нечитаемое выражение. – Что?

– Теперь я понимаю.

Она обхватила себя руками.

– Замерзла?

– Немного. – Я потянулся к заднему сиденью, взял свой черный свитер и протянул ей. Бонни улыбнулась и натянула свитер через голову, совершенно в нем утонув. Потом закрыла глаза и понюхала воротник. – Пахнет тобой.

Она открыла глаза. Я ждал, что еще она скажет, но девушка молчала. Тогда я завел мотор и включил печку, чтобы прогреть салон.

Я уже выехал на дорогу, когда Бонни спросила:

– Как?

Я покосился на девушку и выгнул бровь.

– Как ты достал мою песню? – уточнила она.

– В музее, – пояснил я. – Когда ты пела, я все записал на телефон.

Она нахмурилась:

– Вчера ночью? – Я кивнул. – Когда же ты сделал трек?

– Просидел над ним всю ночь.

Бонни вздохнула:

– Ты все усложняешь, Кромвель Дин. Кто бы мог подумать, что ты сделаешь мою жизнь такой непростой.

Я коротко хохотнул:

– Я вообще сложная натура – мне об этом постоянно напоминают.

Бонни, однако, не засмеялась, вместо этого она придвинулась ближе и положила голову мне на плечо. Мне даже показалось, что она уснула, но когда я мельком взглянул в зеркало заднего вида, оказалось, что Бонни смотрит прямо перед собой. Я прищурился, гадая, что, черт возьми, происходит. А потом Бонни взяла меня за руку и больше не выпускала.

Мне хотелось, чтобы она поговорила со мной, сказала хоть что-нибудь, но девушка молчала. Я обдумал ее слова о том, что я все усложняю. Да, конечно, я вовсе не подарок. Я – мрачный моральный урод, к тому же бабник. И все же мне казалось, что она говорила не об этом.

Час спустя мы подъехали к территории университета, и я направился к общежитию Бонни. Однако не успел я проехать и пары ярдов, как девушка прошептала:

– Нет.

– Что?

Бонни помолчала, а потом…

– Едем к тебе.

Озадаченный, я посмотрел в зеркало заднего вида, и наши взгляды встретились.

– Поехали к твоему общежитию, Кромвель. – Ее голос дрожал, щеки пылали, и она крепче сжала мою руку. – Если… если хочешь.