Последние часы. Книга II. Железная цепь Клэр Кассандра

«Во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе. Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление, чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость, чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом».

Книга Иова, 33:15—18

17

Пророк зла

«Я являюсь невольным пророком зла для себя самого; судьба насылает мне мрачные видения, и я не в состоянии изгнать их из памяти, не могу найти покой даже во сне».

Томас де Куинси,«Исповедь англичанина, употреблявшего опиум»»

Безмолвный город спал под белым одеялом. Томасу казалось, что шорох его одежды, позвякивание оружия и скрип снега под сапогами разносятся по пустынным улицам на несколько кварталов. Он шел мимо запертых лавок, мимо темных жилых домов, где люди отдыхали в тепле и безопасности, не подозревая о том, что он охраняет их покой.

Он оставил позади Мэйфэр, прошел через Мэрилебон, скользя равнодушным взглядом по витринам, в которых поблескивали рождественские украшения и подарки, и, наконец, добрался до ограды Риджентс-парка. После оттепели подморозило; деревья, облепленные мокрым снегом, к утру превратились в причудливые ледяные скульптуры. Незадолго до рассвета Томас заметил на Юстон-роуд несколько карет: вероятно, это врачи спешили к серьезно больным пациентам или возвращались после ночного дежурства в госпитале.

Сегодня не обошлось без неприятных происшествий. Во-первых, после двенадцати начался снег с дождем, а во-вторых, проходя по Брюэр-стрит, Томас едва не столкнулся с патрулем Сумеречных охотников. Он отвлекся, выискивая взглядом загадочную черную фигуру, и лишь в последний момент заметил четверых мужчин в броне и тяжелых пальто. К счастью, он успел вовремя скрыться за углом и, пробежав несколько десятков ярдов по узкой улице, очутился на Голден-сквер. Меньше всего Томасу хотелось, чтобы его поймали, посадили под замок и запретили выходить по ночам. Он не намерен был сидеть в четырех стенах, пока убийца безнаказанно бродит по Лондону.

Он не мог бы четко объяснить, что двигало им в последнее время, что гнало его по вечерам на безлюдные заснеженные улицы. Определенно, не последнюю роль сыграла любовь к Джеймсу – к Джеймсу, которому сегодня пришлось всю ночь провести привязанным к кровати, пока друзья сторожили внизу, приготовившись к встрече с демоном и в то же время не веря в нее до конца. К Джеймсу, с ранней юности страдавшему от своего темного происхождения. Люси как будто не коснулась тень Принца Ада, но Джеймса этот кошмар преследовал уже несколько лет, и это было видно по его глазам.

Существовал только один человек кроме Джеймса, у которого Томас видел такие глаза. Они были не золотые, а темные, однако взгляд их был полон той же вечной печали. Возможно, именно это противоречие всегда влекло его к Алистеру – противоречие между жестокостью слов и холодным безразличием, с которым они произносились. Тоскливый взгляд и злой язык. И Томасу всегда хотелось спросить: «Скажи мне, кто разбил тебе сердце, откуда в тебе эта горечь и боль?»

Томас шагал по улицам Блумсбери, не обращая внимания на то, что пальцы ног онемели; ему придавала сил надежда на то, что «добыча» ждет за ближайшим углом. Но он никого не встретил, если не считать нескольких полисменов и рабочих, возвращавшихся домой после ночной смены; люди были закутаны в пальто и плащи, лица их скрывали капюшоны, но Томас не чувствовал никакой угрозы. На рынке Ковент-Гарден еще до рассвета начиналась жизнь: под колоннадами выстроились шаткие пирамиды деревянных ящиков, туда-сюда сновали торговцы, толкавшие тележки с цветами, фруктами и даже рождественскими елками, от которых исходил приятный аромат хвои.

Томас обошел несколько кварталов, сделал большой крюк и, наконец, повернул на запад, в сторону Сохо. Он ненадолго задержался в центре Голден-сквер, осмотрел мраморную статую Георга II. Над площадью разносилась печальная мелодия – в одном из домов играли на пианино. Ранняя пташка, подумал Томас. Через какое-то время ему показалось, что небо на востоке побледнело. Через несколько минут взойдет солнце, и его друзья там, на Керзон-стрит, получат ответ на свой вопрос. Если сегодня никого не убили, Джеймс по-прежнему останется под подозрением, а в случае если убийца уже успел нанести очередной удар, они окончательно убедятся в том, что Джеймс невиновен. И Томас подумал: как это странно, не знать, какой исход для тебя предпочтительнее.

Внезапно эти размышления опротивели Томасу, ему захотелось просто вернуться к «Веселым Разбойникам». Он зашагал быстрее, потирая замерзшие руки. В такой холод от перчаток не было никакого толку. Небо над верхушками деревьев порозовело – солнце, наконец, взошло.

В этот момент тишину разорвал страшный крик. Томас, не думая, не успев сообразить, куда и зачем бежит, бросился на крик – так приказывал ему инстинкт, выработанный годами тренировок. Он молился про себя о том, чтобы это была ссора между мужем и женой, или пьяная потасовка у паба, или кража – допустим, грабитель выхватил портфель у клерка…

Завернув за угол, он очутился на Синк-стрит и резко остановился. У крыльца одного из домов на снегу было распростерто тело женщины. Она лежала ничком, одежда ее была забрызгана кровью, седые волосы рассыпались. Томас огляделся, но никого поблизости не заметил. Он опустился на колени, приподнял тело, повернул голову, чтобы увидеть лицо…

Это была Лилиан Хайсмит. Он ее знал – все в Лондоне ее знали. Она была уважаемой фигурой, одной из «старейшин» Анклава, а кроме того, она была добра. У нее всегда были с собой полные карманы мятных леденцов, которые она раздавала детям. Томас вспомнил, как она угощала его конфетами, когда он был маленьким, как тонкая рука гладила его волосы.

На женщине было утреннее платье – видимо, она не собиралась выходить на улицу. Ткань была разрезана, из многочисленных ран текла кровь. На губах несчастной появились кровавые пузыри, и тогда Томас понял, что она еще жива. Трясущейся рукой он вытащил из кармана стило, начал с лихорадочной быстротой чертить на коже Лилиан иратце. Руны на мгновение вспыхивали и сразу гасли, исчезали, подобно камню, брошенному в озеро.

Сейчас Томасу отчаянно хотелось, чтобы тот патруль вернулся. Он встретил этих людей в нескольких кварталах отсюда. Как они могли не заметить убийцу?

Ресницы Лилиан Хайсмит дрогнули, она вцепилась в лацкан пальто Томаса и покачала головой, словно говоря: «Довольно. Это бесполезно».

У него перехватило дыхание.

– Мисс Хайсмит, – торопливо заговорил он. – Вы не узнаете меня? Я Томас, Томас Лайтвуд. Кто это сделал?

Женщина с неожиданной силой притянула его к себе и прошептала:

– Это он. Но он умер, погиб во цвете лет. Его жена… она плакала и плакала. Я помню ее слезы. – Она посмотрела прямо в глаза Томасу. – Возможно, в ином мире не будет ни прощения, ни воздаяния.

Пальцы ее разжались, руки скользнули по пальто Томаса, оставляя кровавые следы. А потом свет в ее глазах погас навсегда.

Ошеломленный Томас осторожно положил обмякшее тело на снег. Он совершенно растерялся и не знал, что делать. Может быть, внести ее в дом? Сейчас появятся прохожие, а она не защищена гламором; простые люди не должны видеть ее тело. А что, если нельзя трогать убитую? Вдруг это помешает расследованию?

По крайней мере, он мог придать телу соответствующее положение – уложить его так, как укладывали умерших Сумеречных охотников на погребальном костре. Он осторожно прикрыл мертвой глаза, потом взял руки, чтобы сложить их на груди. Какой-то предмет выкатился из левой руки Лилиан и негромко звякнул о мостовую, покрытую льдом.

Это было стило. Почему она держала его в руке? Может быть, пыталась исцелить раны?

Томас услышал хруст снега и машинально поднял голову. Неужели убийца испугался, что Лилиан выживет, и вернулся, чтобы заставить ее замолчать навсегда? Томас быстро сунул стило в карман и вытащил из-за пояса нож.

– Эй ты! Ни с места!

Томас замер. Это были те самые Сумеречные охотники, с которыми он недавно разминулся. Из-за угла появились четверо мужчин в главе с Инквизитором Бриджстоком. Приблизившись к месту убийства, они замедлили шаг и потрясенно уставились на Томаса и тело мисс Хайсмит.

Еще мгновение, и до него дошло, как эта сцена выглядит со стороны. Мертвая женщина, Сумеречный охотник, а рядом он с кинжалом в окровавленной руке. Хуже того, сегодня была не его очередь патрулировать и никто не знал о его ночных вылазках. Никто не мог поручиться за него, подтвердить, что он не убивал. Да, друзья скажут, что он по ночам занимается патрулированием в одиночку, но что это ему даст?

Люди начали переговариваться, а Инквизитор двинулся к Томасу; лицо у него было каменным, черный плащ грозно развевался за плечами. Томас разжал пальцы, выронил нож и опустил руки, зная, что оправдываться бесполезно. Также он не дал себе труда прислушиваться к их разговорам. Время замедлило ход, как в кошмарном сне. Это не могло происходить с ним. Словно откуда-то издалека он наблюдал за этой сценой, слышал, как Бриджсток торжественно провозглашает:

– Джентльмены, мы нашли убийцу. Арестуйте его.

Отложив книгу, Корделия смотрела на спящего Джеймса. В конце концов, сегодня у нее имелся для этого благовидный предлог. Она стерегла его. Защищала от ночных ужасов, от гнусных козней Велиала. Она стиснула эфес Кортаны и снова ощутила тяжесть бремени, которое возложил на нее кузнец Велунд.

«Иди и будь великим воином».

Конечно, обязанность наблюдать за спящим мужем вовсе не тяготила ее. В свое время, после помолвки, Корделия думала, что каждую ночь будет лежать рядом с Джеймсом, слушать его дыхание. Когда она поняла, что они будут спать в разных комнатах, ей показалось, будто она лишилась чего-то очень дорогого, будто у нее отняли сокровенную мечту.

Сегодня Корделия могла бы сказать, что исполнение той мечты принесло ей лишь разочарование. Но это было бы ложью. Джеймс беспокойно ворочался под одеялом, потом, наконец, заснул, закинув свободную руку за голову. Она видела его профиль. Тревожные морщины на лбу разгладились, лицо его сейчас было совсем юным, мальчишеским. Щеки слегка раскраснелись, длинные черные ресницы подрагивали. Глядя на Джеймса, Корделия вспомнила героя поэмы Гянджеви, Меджнуна, юношу необыкновенной красоты, которая способна была рассеять мрак.

Когда он пошевелился, рубашка его расстегнулась, смялась, и Корделия увидела его тело. Она покраснела и отвела взгляд, потом рассердилась на себя и прошептала: «Ну и что?» Она целовала этот рот, нижнюю губу, которая была немного полнее верхней. Джеймс прижимался к ней, она чувствовала жар его тела, чувствовала, как напряглись его мышцы, угадывала его стремление привлечь ее ближе.

Она знала, что он желает ее. Нет, Джеймс ее не любил, но в тот момент, когда она попросила его «научить ее целоваться», он возжелал ее, и она почувствовала себя всемогущей. Прекрасной. Она была паладином, воином. Своим рассказом о встрече с возлюбленной Джеймс нанес ей жестокий удар, но она упрямо сказала себе, что не выдаст своих страданий, что Джеймс не увидит ее слез. Она потребует от него поцелуя, потребует, чтобы он желал ее. На этот раз они будут сражаться на равных.

Все получилось даже лучше, чем она себе представляла. Ее уловка сработала, и в какой-то момент она поняла, что он готов продолжать, что он забыл о прежней сдержанности и холодности и жаждет ступить на запретную территорию. После этого возврата быть не могло. И хотя она, Корделия, тоже хотела этого, она сделала над собой усилие и оттолкнула его.

«Ты поняла, что после этого тебе придет конец, – прошептал ей на ухо тихий голос. – Если ты полюбишь его хотя бы немного сильнее, чем любишь сейчас, твое сердце будет разбито».

Это была правда. Она знала, что если отдаст Джеймсу себя, то сгорит, как хрупкая веточка в гигантском костре. От нее останется лишь пепел. Потому что она, Корделия, вызывала у него лишь влечение, но не вызывала любви.

Краем сознания Корделия отметила, что в комнате стало немного светлее; обернувшись к окну, она поняла, что взошло солнце. Она почувствовала огромное облегчение. Все в порядке – на сегодня. Наступило утро, и с Джеймсом ничего не произошло.

Джеймс внезапно вздрогнул, повернул голову. Положив Кортану на кресло, Корделия шагнула к нему. Она решила, что его разбудил свет, и подумала, что нужно задернуть шторы…

Он резко втянул ртом воздух, тело его изогнулось, словно сведенное могучей судорогой.

– Только не на улицу, – прошипел он. – Нет… уходи в дом – нет… нет!

– Джеймс! – Корделия отодвинула кресло, которое загораживало выход, выглянула в коридор и позвала на помощь. Джеймс бился на кровати, веревка, впивавшаяся в тело, поранила ему руку до крови. Корделия бросилась к постели, и он закричал:

– Отпусти ее! Отпусти ее!

Она торопливо принялась распутывать веревку, перепачкала пальцы в крови. Внезапно Джеймс вырвался, вскочил на ноги и, пошатываясь, подошел к окну. Он взялся за раму, начал ее дергать, и Корделия поняла, что он хочет открыть окно.

Из коридора донесся топот, и комнату ворвался взъерошенный Мэтью; взгляд у него был обезумевший, и видно было, что он еще не до конца проснулся. Увидев Джеймса у окна, Мэтью одним прыжком преодолел разделявшее их пространство, схватил друга за плечи, развернул к себе. Глаза Джеймса были широко раскрыты, он смотрел на Мэтью в упор, но, казалось, не видел его.

– Отпусти… ее… – хрипло выговорил Джеймс, вырываясь.

– Проснись! – воскликнул Мэтью и прижал Джеймса к стене.

Джеймс продолжал отталкивать его, но уже не так яростно; постепенно дыхание его выровнялось.

– Мэтью, – наконец, прошептал он. – Мэтью, это ты?

– Джейми bach. – Мэтью с силой вцепился в плечи друга. – Это я. Посмотри на меня. Очнись.

Джеймс медленно сфокусировал взгляд на его лице.

– Возможно, в ином мире не будет ни прощения, ни воздаяния, – чужим голосом произнес он.

– Возможно, – подхватил Мэтью, – возможно, мы все отправимся в Ад, но какое это сейчас имеет значение, ведь ты жив и здоров.

– Джеймс, – заговорила Корделия.

Они обернулись, услышав ее голос. Черные волосы Джеймса взмокли от пота, на нижней губе выступила кровь.

– Прошу тебя.

Джеймс задрожал, потом у него подогнулись колени, и он сполз по стене на пол. Слабо кивнул.

– Со мной все в порядке. – Он говорил невнятно, но уже своим, знакомым голосом. – Все кончилось.

Мэтью испустил тяжкий вздох и шлепнулся на подоконник. Корделия вдруг покраснела, сообразив, что на нем из одежды только брюки и нижняя рубашка. Она видела на его мускулистом плече руну энкели, частично скрытую рукавом. У Мэтью прекрасные сильные руки, подумала она. Почему-то она никогда не обращала на это внимания.

О боже. Если бы мать узнала, что Корделия находится в спальне с двумя полураздетыми мужчинами, она упала бы в обморок.

– Итак, тебе приснился сон, – сказал Мэтью, глядя на Джеймса. Взгляд его был полон любви, и Корделии показалось, что сердце ее сейчас разорвется от волнения и еще какого-то незнакомого чувства. Когда-нибудь они с Люси тоже станут парабатаями, но ей, Корделии, оставалось лишь надеяться на то, что они будут любить друг друга так же сильно, как эти двое.

– Кошмарный сон, я правильно понимаю?

– Правильно, – ответил Джеймс, развязывая веревку, которая все еще стягивала его запястье. – И если сон не лжет, убили кого-то еще. – Это было произнесено равнодушным, усталым тоном.

– Даже если убийство действительно произошло, ты ни в чем не виноват, – горячо воскликнула Корделия. – Ты находился здесь всю ночь, Джеймс. Ты был привязан к кровати.

– Вот именно, – продолжал Мэтью. – Корделия не покидала тебя ни на минуту, а мы все сидели внизу… ну, если не считать Томаса, который снова сбежал. Никто не выходил и не выходил через дверь, в этом ты можешь быть уверен.

Джеймс, наконец, размотал веревку, и она упала на пол, открыв окровавленное запястье. Он сжал пальцы в кулак, растопырил их, пошевелил кистью и посмотрел на Мэтью и Корделию.

– И все же я попытался открыть окно, – задумчиво произнес он. – Но это было уже после того, как я видел сон. Я не знаю… – На лице его промелькнуло выражение досады. – У меня мысли путаются, я даже думать не могу, в голове какой-то туман, – он раздраженно повысил голос: – Итак, вопрос остается открытым: если это сделал не я, то кто же?

Прежде чем Мэтью или Корделия успели что-нибудь ответить, с первого этажа донесся грохот. Судя по всему, кто-то колотил в дверь кулаком. Корделия, забыв надеть туфли, побежала в холл. Проходя мимо гостиной, она услышала голоса и стук отодвигаемой мебели, но не стала ждать остальных, бросилась к входной двери и распахнула ее.

На пороге застыла фигура в желтовато-коричневой рясе. Корделия, случайно бросив взгляд на улицу, увидела, что пришелец, подобно бесплотному духу, не оставил следов на снегу. Казалось, он принес с собой безмолвие, царившее в подземном городе с его мрачными залами и темными коридорами.

На миг у Корделии возникла безумная мысль: это Джем пришел навестить ее. Но нет, этот Безмолвный Брат держался как старик, и у него не было густых темных волос – точнее, вообще никаких волос. Когда он наклонил голову в знак приветствия, Корделия увидела в тени капюшона зашитые глаза и узнала Брата Еноха.

«Корделия Эрондейл, – услышала она его голос в своей голове. – Я должен обсудить с тобой несколько дел. Во-первых, я принес тебе послание от Брата Захарии».

Корделия удивленно заморгала. Джеймс сказал, что сегодня убили кого-то еще – но, может быть, Енох пришел вовсе не из-за этого? На лице его, как всегда, отсутствовало какое бы то ни было выражение, хотя призрачный голос был на удивление добрым. Она никогда не думала о Безмолвных Братьях, если не считать Джема, как о существах добрых или недобрых – точно так же ей не пришло бы в голову считать добрыми деревья или столбы.

Возможно, она была несправедлива к этим людям. Придя в себя, она пробормотала приветствие и провела Брата Еноха в холл. Из глубины дома доносились возбужденные голоса друзей. Было еще очень рано, небо только начинало светлеть.

Она закрыла входную дверь и взглянула в лицо Еноху. Он стоял, ожидая, пока она заговорит с ним, бледный и неподвижный, словно мраморная статуя.

– Благодарю вас, – ответила она. – Я давно не получала известий от Дже… от Брата Захарии. У него все в порядке? Он возвращается в Лондон?

В этот момент Корделия услышала за спиной какой-то шум и обернулась – по лестнице спускались Джеймс и Мэтью. Увидев ее в обществе Безмолвного Брата, они кивнули и ушли в гостиную. Она поняла, что Енох обратился к мальчишкам с просьбой оставить их вдвоем.

«Брат Захария находится в Спиральном Лабиринте и пока не может вернуться», – сообщил Енох.

– Ах, вот как. – Корделии с трудом удалось скрыть разочарование.

«Корделия, – продолжал Енох. – Долгие годы я наблюдал за Братом Захарией и его деятельностью в нашем ордене и считаю, что он достоин уважения. Если бы нам позволено было иметь друзей, многие из нас назвали бы его своим другом. Несмотря на это, мы понимаем, что он отличается от нас. – Енох помолчал. – Вступая в ряды Безмолвных Братьев, человек должен оставить все помыслы о мирской жизни, отречься от воспоминаний, от друзей и родных, от своего прежнего “я”. Для Брата Захарии это было нелегко, учитывая необычные обстоятельства его вступления в орден. Во внешнем мире есть люди, которых он по-прежнему называет своими родственниками. Наши правила это запрещают, но в его случае… мы смотрим на это сквозь пальцы».

– Да, – сказала Корделия. – Я знаю, что он думает о семье Эрондейл как о своих…

«И о тебе тоже, – продолжал Енох. – И о твоем брате. Ему известно о гибели Элиаса. В Спиральном Лабиринте происходят события, о которых я не могу тебе рассказать; эти события препятствуют его отъезду. Но он не может лгать мне, а я не могу лгать тебе. Ему очень хочется вернуться. Если бы он мог быть рядом с тобой в это тяжелое для вас время, он бы обязательно пришел».

– Благодарю вас, – снова произнесла Корделия. – За то, что вы рассказали мне об этом.

Енох коротко кивнул. Корделия увидела у него на щеках руны Покоя; у Джема на лице тоже были такие отметины. Наверняка процедура их нанесения была очень болезненной. Зная, что, скорее всего, нарушает какое-нибудь правило, Корделия протянула руку и коснулась рукава Безмолвного Брата. Ей показалось, что при этом ряса затрещала, как древний пергамент; и еще ей на мгновение привиделось его прошлое, долгие годы, проведенные среди книг, в молчании и уединении.

– Прошу вас, – заговорила она. – Скажите, сегодня ночью убили кого-то еще? Я не знаю, позволено ли вам рассказывать об этом, но… но вы знаете, что последней жертвой убийцы был мой отец. Мы всю ночь провели без сна, боялись, что произойдет новое убийство. Неужели вы не можете нас успокоить?

Прежде чем Енох успел ответить, дверь гостиной распахнулась, и в коридор вышла вся компания – Джеймс, Мэтью, Кристофер, Люси и Анна. Пять пар встревоженных глаз были прикованы к Еноху – точнее, шесть, подумала Корделия, если считать ее саму. Друзья мысленно задавали Еноху один и тот же вопрос, волновавший всех: «Неужели погиб кто-то еще?»

Енох ответил спокойно, безо всяких эмоций, без радости и без горечи.

«Если погиб еще один Сумеречный охотник, мне об этом неизвестно».

Корделия переглянулась с Джеймсом и Мэтью. Может быть, на сей раз сон оказался ошибочным? Прежние видения сбывались.

«Я пришел переговорить с Корделией, – продолжал Енох, – о предмете, имеющем отношение к убийствам и их расследованию».

Корделия с решительным видом заявила:

– Все, что вы собираетесь сообщить мне, может быть сказано в присутствии моих друзей.

«Как пожелаешь. В Оссуарии ты спросила меня о руне Силы на теле Филомены ди Анджело».

Остальные недоуменно хмурились, и Корделия быстро объяснила:

– Я спросила, была ли у нее такая руна.

«Да, была, – ответил Енох. – Родственники говорят, что девушка носила на запястье постоянную руну Силы, но после ее смерти эта руна исчезла».

– Исчезла? – повторил сбитый с толку Кристофер. – Как такое возможно? Вы хотите сказать, что от нее остался только шрам?

«На руке жертвы нет никаких следов. Руна может потерять силу, после чего на коже остаются слабые очертания, напоминающие шрам, но она не может исчезнуть полностью. – Енох взглянул на Корделию. – Как ты об этом догадалась?»

– Я заметила, что у моего отца пропала руна Ясновидения, – рассказала Корделия. – Когда я видела тело Филомены во дворе Института, мне показалось, что на запястье у нее нет руны Силы, а я помню, что руна была. Тогда я подумала, что ошиблась, но после того, как я увидела тело отца… Я решила, что должна спросить.

Несмотря на то что Брат Енох не мог смотреть на Корделию в прямом смысле этого слова, ей казалось, что она чувствует на себе его тяжелый взгляд. Она постаралась сохранить невозмутимое выражение лица и надеялась на то, что остальные догадаются сделать то же самое. Лгать Безмолвному Брату было почти невозможно: если бы Енох решил «покопаться» в ее мозгу, он без труда выяснил бы, что сама Филомена намекнула им на происшедшее.

«Он забрал мою силу».

Однако и говорить правду было немыслимо: тогда начались бы расспросы, допросы, Люси лишилась бы покоя, и к ней, чего доброго, стали бы относиться как к преступнице или сообщнице убийцы. Корделия заставила себя ни о чем не думать и придала лицу любезное, отстраненное выражение, как делал это Джеймс, надевая свою Маску.

– Но что это может означать? – внезапно заговорил Джеймс. Его слова разрезали тишину, словно нож. – Что может означать тот факт, что у двух жертв исчезли руны? Руну украсть невозможно, а если бы убийце это и удалось, зачем ему чужие руны, не имеющие силы?

– Может быть, это нечто вроде сувенира? – пробормотала Люси, бросая в сторону Корделии неуверенный взгляд.

Кристофер побледнел, как будто ему стало худо, и пролепетал:

– Джек Потрошитель… забирал… части тел… убитых женщин.

Люси продолжала фантазировать:

– Еще украденная руна может служить свидетельством того, что человек мертв. Допустим, убийцу кто-то нанял, и для того, чтобы доказать заказчику, что задание выполнено…

«Только не в этом случае, – возразил Енох. – Убийца не вырезал участок кожи, на который была нанесена руна, он забрал саму руну. Ее магию. Ее душу, если хотите».

Анна покачала головой.

– Но что можно сделать с такой руной? Это очень странно…

Она смолкла – Енох внезапно застыл и поднял руку, приказывая молодым людям молчать. Корделия догадалась: он говорит с другими Безмолвными Братьями. Она знала, что между ними существует мысленная связь, благодаря которой Братья всего мира могут мгновенно отправлять и получать важные сообщения.

Прошло несколько долгих минут, Енох опустил руку и медленно повернул голову, словно обводя присутствующих взглядом.

«Только что я получил известие от своих братьев. Убита Лилиан Хайсмит, подозреваемый арестован. Инквизитор считает, что нашел убийцу».

Корделия невольно бросила взгляд на Джеймса. Убийство произошло в то время, когда Джеймс был в буквальном смысле связан по рукам и ногам. Теперь было совершенно ясно, что он не убивал, и она почувствовала огромное облегчение, которое сменилось ужасом. Новая жертва, еще один человек лишился жизни. А убийца? Неужели этот кошмар закончился?

– Кого арестовали? – воскликнула Анна. – Кто это сделал?

«Мне кажется, вы его знаете, – раздался у Корделии в голове голос Еноха. – Это Томас Лайтвуд».

Карета громыхала по улицам Лондона, обгоняя изредка попадавшиеся экипажи простых людей; к счастью, воскресным утром дороги были почти свободны. Не успели они затормозить у ворот Института, как Джеймс распахнул дверь и спрыгнул на землю.

Во дворе уже собралась довольно многочисленная группа Сумеречных охотников; люди бродили вокруг крыльца, вполголоса переговаривались и топали ногами, чтобы согреться. Некоторые были в броне, но большинство – в обычной дневной одежде. Едва Корделия и Люси вышли из кареты, как во дворе появился второй экипаж, в котором приехали Анна, Мэтью и Кристофер. У всех были потрясенные лица. Джеймс до сих пор не мог прийти в себя; случившееся поразило его, подобно удару молнии. Какая горькая ирония, думал он, обходя кучку Сумеречных охотников и направляясь к парадной двери. Не успели они получить доказательства того, что он, Джеймс, не убивал, как Томаса арестовали по фальшивому обвинению.

Естественно, Джеймс был абсолютно уверен в невиновности друга. Кто-то сыграл с ним злую шутку, подставил его, и Джеймс решил, что когда поймает этого человека, чародея, демона или кто он там, то отпилит ему обе руки зазубренным ангельским клинком.

Он взлетел по ступеням и взялся за ручку двери, но не успел ее открыть. Из толпы раздался крик:

– Эй вы! Лайтвуды!

Кристофер и Анна обернулись. Кристофер недоуменно нахмурился. Кричал Огастес Паунсби, который только что был занят разговором с Таунсендами. Анна посмотрела на него как на насекомое, которое планировала скормить ручной змее.

– В чем дело? – холодно спросила она.

– Заставьте своих родителей открыть двери Института! – орал Огастес. – Мы слышали, что они поймали убийцу, и хотим знать, кто это такой!

– Что, Институт закрыт? – прошептала Люси. Обычно любой Сумеречный охотник мог открыть главные двери собора. Институты закрывали только в случае нападения демонов или каких-то иных чрезвычайных ситуаций.

Джеймс схватил тяжелый дверной молоток.

Стук, наверное, был слышен на всех этажах Института. Анна продолжала смотреть на Огастеса как на таракана. Несколько секунд спустя одна створка приоткрылась, и Габриэль Лайтвуд знаком велел им входить.

– Хвала Ангелу, это вы. А я думал, сейчас придется гнать отсюда любопытных членов Анклава. – Габриэль выглядел усталым и издерганным, темные волосы торчали в разные стороны. Он обнял Анну и Кристофера, потом обернулся к остальным. – Ну что ж, хорошенькая история. Откуда вы узнали?

– Нам сообщил Брат Енох, – не вдаваясь в подробности, ответил Мэтью. – Мы знаем, что они обнаружили Томаса рядом с телом Лилиан Хайсмит и арестовали его.

– Брат Енох? – Габриэль был озадачен.

– Он с утра заглянул к нам домой, принес рецепт сладких пирожков, – вмешался Джеймс. – Как тетя Софи и дядя Гидеон? И где Евгения?

– Они примчались сюда сразу после того, как стало известно об убийстве, – рассказывал Габриэль, когда они поднимались на второй этаж. – К счастью, здесь еще никого не было. Конечно, они в ужасе – Томас не просто находился рядом с телом, он был весь в крови и держал в руке нож. И в довершение всего на эту сцену наткнулся не кто иной, как Бриджсток.

– Инквизитор?

Корделия поморщилась. Джеймс вспомнил, что видел снаружи миссис Бриджсток, хотя Ариадны нигде не было, да и Грейс тоже.

– Он случайно оказался там со своим отрядом, – объяснил Габриэль, открывая дверь библиотеки.

Софи, тетя Джеймса, расхаживала по комнате, нервно комкая в руках носовой платок. Люси бросилась к ней. Джеймс остался на пороге; он с трудом заставлял себя двигаться и говорить, не срываясь на крик, и ему казалось, что если он прикоснется к кому-нибудь, то просто взорвется от бурлившего внутри гнева.

– Где он? – спросил Джеймс, когда Люси схватила руки тети и сжала их в своих. – Где Том?

– О, мой дорогой. Он в Святилище, – вздохнула Софи. Видно было, что этот разговор стоит ей больших усилий. Лоб ее прорезали глубокие морщины. – Бриджсток привел его сюда и настоял на том, чтобы его заперли и известили Консула. Гидеон сразу же поехал за Шарлоттой, а Инквизитор, услышав об этом, тоже понесся в Мэйфэр, чтобы добраться до ее дома первым. – Она провела ладонью по лбу. – Не знаю, каким образом слухи так быстро распространяются. Нам пришлось запереться изнутри, иначе Институт наводнила бы толпа желающих узнать, кого арестовали.

– А остальным членам Анклава сообщат? – спросил Джеймс, вспомнив озлобленные лица людей у крыльца. – Назовут имя Томаса?

– Пока нет, – ответила Софи. – Бриджсток был недоволен, но даже он в конце концов понял, что нужно держать имя арестованного в секрете до прибытия Чарль… до прибытия Консула. Он велел членам своего отряда помалкивать. Незачем напрасно раздражать людей, ведь совершенно ясно, что Томас невиновен.

Габриэль отвернулся, вполголоса бормоча проклятья. Джеймс прекрасно знал, о чем он думает. Не все разделяли уверенность Софи.

– Нам нужно увидеться с Томасом, – сказал Джеймс. – Прежде, чем появятся Консул и особенно Инквизитор. Тетя Софи, – добавил он, заметив ее колебания, – вы знаете, что он хочет нас видеть.

Софи кивнула.

– Ну хорошо. Только ты, Кристофер и Мэтью. И побыстрее. Сейчас прибудет Шарлотта со своей свитой, и Инквизитор придет в ярость, если застанет вас в Святилище. Остальным придется подождать здесь…

– Ну уж нет, я не собираюсь сидеть и ждать, – произнесла Анна голосом холодным и звенящим, как лед. – Тетя Софи, они нашли каких-нибудь свидетелей? Свидетелей смерти Лилиан или появления Томаса?

Софи покачала головой.

– Он говорит, что услышал крики, проходя мимо, но когда он подбежал к Лилиан, жить ей оставалось всего несколько минут. Свидетелей не было.

– Возможно, мы чего-то не знаем, – возразила Анна. – У меня имеются собственные источники. Тетя Софи, отец, я думаю, мне лучше сейчас заняться сбором сведений. Не желаю видеть рожу Бриджстока. – Она взглянула на Кристофера. – И если он хоть одно грубое слово скажет тебе, дай мне знать. Я отрежу ему нос.

Не дожидаясь ответа, Анна развернулась и вышла из комнаты. Джеймс рассеянно прислушивался к удалявшемуся стуку ее каблуков. Мэтью и Кристофер, не теряя времени, направились к выходу, а Джеймс помедлил, глядя на мрачных девушек.

– Передай Тому: мы все знаем, что он невиновен! – воскликнула Люси.

– Да, – сквозь зубы процедила Корделия. Джеймс видел: она в ярости оттого, что ей приказали остаться в библиотеке. Но она ничего не сказала по этому поводу и лишь кивнула. – Он может рассчитывать на нас.

– Он знает, – ответил Джеймс.

Он догнал Кристофера и Мэтью, и вместе они помчались вниз по лестнице, потом по бесконечным коридорам Института; наконец, они добрались до небольшого вестибюля. Святилище находилось за высокими дверями из освященного металла, украшенными гвоздями из адамаса. Замочная скважина в левой створке по форме напоминала силуэт ангела. Сам же ключ был зажат в руке суровой темноволосой девушки в зеленом платье, которая загораживала собой вход.

Это была Евгения, сестра Томаса.

– Долго же вы добирались, – бросила она.

– Что ты здесь делаешь, Джинни? – изумился Мэтью. – Уж наверняка не Бриджсток попросил тебя стеречь дверь.

Она презрительно фыркнула.

– Естественно. Я волнуюсь за Томаса. Моя задача – не стеречь его, а не пускать к нему никого. Люди в панике, у них, наконец, появился подозреваемый. Я бы не удивилась, если бы сюда ворвалась обезумевшая толпа с вилами и факелами. – Глаза ее воинственно сверкнули. – Ну же, давайте, скажите мне, что я веду себя глупо.

– Напротив, – ответил Джеймс. – Я рад, что ты здесь. Мы все рады.

– Точно, – поддакнул Кристофер. – У тебя очень грозный вид, Евгения. Я до сих пор помню, как ты привязала меня к дереву в Грин-парке.

– Мне тогда было восемь лет, и мы играли в пиратов, – заметила Евгения, и взгляд ее немного смягчился. Она шагнула к Джеймсу и протянула ему ключ в форме фигуры ангела. – Скажи Тому, что мы его вытащим, – убежденно произнесла она.

Джеймс кивнул, вставил ключ в замок и открыл двери.

Огромное помещение с каменными стенами и полом было освещено лишь десятком свечей. Стены были завешаны длинными узкими гобеленами, на каждом из которых был изображен родовой герб семьи Сумеречных охотников. На одной стене висело громадное зеркало, из-за чего Святилище казалось более просторным, чем было на самом деле. В центре зала находился большой неработающий фонтан в виде фигуры печального ангела. Глаза ангела были закрыты.

Джеймс не переступал порога Святилища со дня того собрания Анклава, когда Корделия поднялась и объявила, что он не поджигал Блэкторн-Мэнор, что она провела всю ночь в его обществе и может поручиться за него. Он до сих пор помнил тот момент. Он был до глубины души потрясен тем, что она решилась на этот роковой для нее поступок. Он до того момента не мог себе представить, что другой человек способен принести подобную жертву ради него, Джеймса.

Здесь до сих пор висели гобелены с родовыми гербами, стояли ряды стульев, обитых черным бархатом, кафедра для оратора. На одном из стульев, у фонтана, сидел Томас. Его помятая одежда была перепачкана кровью, а руки были связаны за спиной. Он сидел, опустив голову на грудь, закрыв глаза.

Кристофер возмутился вслух:

– Его же заперли, зачем было еще и связывать…

Томас поднял голову и поморгал. Глаза у него провалились, лицо было бледным от усталости.

– Кит?

– Мы здесь, – ответил Кристофер и устремился к Томасу.

Джеймс догнал его, и они вместе опустились на колени около стула, а Мэтью вытащил из-за пояса кинжал. Одно движение – и веревки упали, а пленник со вздохом облегчения тряхнул затекшими руками.

– Успокойтесь, – улыбнулся он, глядя на друзей. – Я сам позволил им привязать меня к стулу. Бриджсток на этом настаивал, а я не хотел, чтобы родители принялись меня защищать и поссорились с ним.

– Все скоро кончится, вот увидишь, – уверенно сказал Джеймс и взял руки друга. Сквозь тонкую рубашку просвечивала татуировка в виде компаса. Предполагалось, что этот талисман поможет Томасу обрести любовь, надежду и счастье. Джеймс горько подумал, что сегодня татуировка оказалась бесполезной. – Это обвинение просто смехотворно…

– Томас, – произнес Кристофер нехарактерным для него твердым голосом. – Расскажи нам, что случилось.

Томас издал звук, похожий на всхлип. Руки у него были холодными, как лед.

– Вы подумаете, что я сошел с ума. Или что я убийца…

– Напомню тебе, – перебил его Джеймс, – что вчера я считал убийцей себя, а ты мне говорил, что это чушь. Так вот, сегодня я говорю тебе, что из всех нас ты в последнюю очередь можешь оказаться убийцей.

– Меня, напротив, можно заподозрить в первую очередь, – заговорил Мэтью, падая на соседний стул. – Я одеваюсь не так, как другие. Я прихожу и ухожу когда вздумается, а по ночам занимаюсь тайными незаконными делишками. Вам всем до меня далеко. Кстати, Кристофер тоже вполне может кого-нибудь убить, но не нарочно. Это будет несчастный случай во время неудачного эксперимента.