Последние часы. Книга II. Железная цепь Клэр Кассандра
Но сейчас не время было говорить об этом с матерью. Она утратила почву под ногами, будущее представлялось неопределенным.
– Небольшая стычка, вот и все, – отмахнулся Алистер.
Потом он кратко описал Соне сражение с морским демоном, умолчав о некоторых подробностях. Корделия с неприятным чувством подумала, что ложь, разного рода увертки и скрытность уже вошли у них в привычку.
– В конце концов, Институт выстоял.
– Вы оба вели себя очень храбро, – сказала Сона. – Мой отважный сын. – Она погладила Корделию по руке. – И моя смелая дочь. Ты похожа на героинь Древней Персии – Суру и Ютаб.
В другое время Корделия прыгала бы от счастья, если бы ее сравнили со знаменитыми персидскими воительницами. Но сейчас горькие мысли о Лилит не шли у нее из головы. Она сделала над собой усилие и улыбнулась.
– Тебе следует отдохнуть, Mmn…
– О, какая чепуха, – небрежно взмахнула рукой Сона. – Я никогда не рассказывала вам, но я вынуждена была провести в постели последние несколько недель перед тем, как ты появилась на свет, да и перед рождением Алистера тоже. Кстати, Алистер, дорогой, ты не оставишь нас ненадолго? У меня есть небольшой разговор к Корделии.
Алистер, едва скрывая радость, забормотал что-то о необходимости собрать вещи и попятился в коридор.
Сона взглянула на дочь блестящими глазами. На миг Корделия пришла в ужас – неужели мать хочет спросить, не ждет ли она ребенка? При одной мысли о подобном разговоре ей хотелось провалиться сквозь землю.
– Лейли, дорогая, – начала Сона. – Я хотела с тобой кое о чем поговорить. После смерти твоего отца я много думала и пересмотрела свое мнение о некоторых вещах.
Корделия была удивлена; она не заметила ни горя, ни слез, которые совсем недавно лились из глаз Соны при упоминании имени Элиаса. Мать говорила ясным, спокойным голосом, во взгляде ее угадывалась лишь легкая грусть и нечто вроде сожалений о прошлом.
– Я знаю, что ты не хотела становиться женой Джеймса Эрондейла…
– Мама, все не так…
– Я не говорю, что ты его не любишь, – перебила ее Сона. – Я вижу, как ты смотришь на него, и давно догадалась о твоих чувствах. Возможно, вы поженились бы рано или поздно, но случилось то, что случилось, и скандал ускорил события. Разумеется, я меньше всего хотела такой судьбы для своей дочери. – Она плотнее завернулась в халат. – Однако судьба человека редко складывается так, как ему хочется, Лейли. Когда я выходила замуж за твоего отца, я знала о нем лишь то, что он – великий герой. Позднее, когда я поняла всю тяжесть его… состояния, я отдалилась от семьи. Я была слишком горда и не желала, чтобы они догадались.
В тишине было слышно, как Райза напевает что-то на кухне. Корделия прошептала:
– Mmn…
Корделии показалось, что глаза Соны блестят неестественно ярко.
– Не будем сейчас о моих жизненных трудностях. Просто выслушай меня. Когда я была совсем молодой девушкой, я мечтала о многом. О героических подвигах, о богатстве и светских успехах, о путешествиях. Лейли… сейчас мое единственное желание – это видеть, что ты стараешься воплотить свои мечты в жизнь. Не слушай тех, кто будет называть их пустыми юношескими иллюзиями. Презрение окружающих, насмешки, унижения, мнение так называемого приличного общества – все это сущие пустяки. Самое главное – это никогда не изменять себе и в любой ситуации поступать так, как ты считаешь нужным.
Эти слова поразили Корделию в самое сердце, подобно удару кинжала. Она молчала, не зная, что ответить.
Сона продолжала:
– И еще я хочу тебе сказать – и Алистеру я тоже это скажу, – чтобы вы не возились со мной, не тряслись надо мной до того дня, когда появится ребенок. Я не такая уж слабая женщина, я тоже Сумеречный охотник, как и вы; а кроме того, мне хочется, чтобы вы оба прежде всего думали о собственном счастье и делали все, чтобы достичь его. Повторяю, это мое единственное желание. Иначе я буду страдать. Ты понимаешь?
Корделия смогла лишь невнятно пробормотать что-то в знак согласия и обняла мать. «Однажды я расскажу ей всю правду, – едва сдерживая слезы, подумала она. – Однажды, но не сегодня».
– Лейли.
Это был Алистер. Он уже причесался и сменил порванную, заляпанную ихором одежду на чистый костюм, но лицо у него было изможденное, уголки рта опустились. Видимо, мысли о возвращении в лазарет к Чарльзу не доставляли ему никакого удовольствия. Корделия попыталась заговорить с ним о бывшем возлюбленном в карете по пути в Кенсингтон, но он сидел с каменным лицом и отвечал односложно.
– Карета ждет. Ты сможешь вернуться завтра.
– Не вздумай приезжать, – прошептала Сона и с улыбкой отпустила Корделию. – А теперь поспеши домой к своему красавчику-мужу. Уверена, он уже соскучился по тебе.
– Хорошо. – Корделия выпрямилась и взглянула на брата. – Но сначала мне нужно поговорить с Алистером. У меня есть к нему одна просьба.
– Это была превосходная речь, Джеймс, – произнес Мэтью, поднимая бокал портвейна. – Думаю, никто из нас не сумел бы солгать лучше тебя.
Джеймс сделал вид, что поднимает тост в ответ. Когда они вошли в вестибюль, ему захотелось немедленно рухнуть в ближайшее кресло, но, к несчастью, появилась Эффи и прочитала им длинную и гневную лекцию п поводу того, что не следует заносить на ковры ихор и грязь.
– Меня предупредили, что вы вернетесь в неподобающем виде, – сказала она. – Но никто ничего не говорил насчет рыбного запаха. Боже, это кошмар. От вас несет как от кучи протухших устриц.
– Довольно, Эффи, – быстро перебил ее Джеймс, заметив, что лицо Кристофера приобрело нехороший зеленоватый оттенок.
– А где миссис Эрондейл? – поинтересовалась Эффи. – Неужели ее отпугнула гнусная вонь?
Джеймс объяснил, что Корделия поехала с визитом к матери и скоро вернется; это сообщение как будто бы придало Эффи энергии. Она отправила молодых людей в ванную и велела возвращаться умытыми, причесанными и отчищенными от ихора в гостиную, где был разведен огонь.
Зайдя в спальню, Джеймс обнаружил, что кто-то – скорее всего Эффи – положил сломанный браслет Грейс на его ночной столик. Не желая оставлять эту вещь на виду, он сунул обломки в карман. Наверное, следует вернуть их Грейс, решил он, хотя сейчас мысли его были заняты совершенно другими вещами.
Переодевшись и спустившись вниз, он нашел в гостиной, в кресле у камина, Анну, которая каким-то магическим образом раздобыла себе новый костюм. На ней были бархатные брюки и пиджак цвета темного золота.
Корделия вернулась как раз в ту минуту, когда Эффи появилась на пороге гостиной и начала накрывать на стол. Она устроила им небольшое пиршество: ланкаширские бисквиты с пряностями, карри из креветок, сэндвичи, булочки с изюмом и пирожные эклер.
При виде Маргаритки Джеймс почувствовал, как сердце его сжалось от нового, незнакомого чувства. Друзья набросились на еду, словно стая голодных волков, а он продолжал смотреть на Корделию, как зачарованный. На ней было темно-зеленое платье, и он подумал, что ее кудри похожи на лепестки бордовой розы, лежащие на зеленых листьях. Волосы были собраны на затылке и перевязаны шелковой лентой. На ногах у нее были зеленые туфельки. Взгляды их встретились; когда Корделия повернулась к нему, он заметил у нее на шее кулон, его подарок, крошечный золотой шарик, который почти касался выреза платья. Кортаны не было – видимо, она оставила ее в своей спальне.
Джеймс слышал гулкий стук собственного сердца. Когда они останутся наедине, он откроет ей секрет этого кулона. Но не сейчас, сказал он себе – чуть ли не в сотый раз за сегодняшний день. Не сейчас.
– Итак, – начал Мэтью, поднимая бокал и разглядывая его содержимое на свет, – надеюсь, хотя бы теперь мы обсудим то, что на самом деле произошло сегодня утром?
– Поддерживаю, – сказал Томас.
Джеймс подумал, что Томас выглядит не так, как обычно; он держался особняком, был молчаливым и замкнутым. Видимо, что-то тревожило его. Каждые несколько минут он прикасался к внутренней стороне левого предплечья, словно у него чесалась татуировка в виде компаса. Но, насколько было известно Джеймсу, старая татуировка не должна была причинять Томасу никаких неудобств.
– Что именно из этой сказочки, которую ты скормил Анклаву, было правдой, Джеймс?
Джеймс откинулся на спинку кресла. Он так устал, что едва мог пошевелиться. Жжение в глазах было нестерпимым.
– Все, что я сказал, было правдой, просто я забыл кое о чем упомянуть.
– Могу я предположить, – заговорила Анна, – что демона, вселившегося в тело Джесса Блэкторна, звали Велиал?
Джеймс кивнул.
– Велиал не сумел захватить мое тело, но теперь ясно, что именно он стоял за всеми этими убийствами.
– Значит, эти кровавые сны были все-таки вещими? Ты видел убийства глазами Велиала, заключенного в теле Джесса Блэкторна? – спросил Кристофер.
– Думаю, Велиал и сам не знал, что я могу, так сказать, подглядывать за ним. Откровенно говоря, эта часть истории осталась для меня непонятной. Возможно, это как-то связано с Джессом, и Велиал здесь ни при чем – но не будем гадать. – Джеймс взял пустую чашку и рассеянно заглянул в нее. – Есть один человек, которому больше нас известно о Джессе. Это Люси. Возможно, когда мы с ней поговорим, все выяснится. По-видимому, она довольно давно знакома с этим юношей… то есть с его призраком.
Анна, которая в это время выковыривала изюм из булочки, нахмурилась.
– Насколько я поняла, Люси в последнее время занималась выяснением обстоятельств его смерти…
– Вот как? – воскликнул Мэтью. – Мы знаем, что она видела его призрак, общалась с ним, но зачем ей понадобилось расследование?
– Я считаю, – медленно, тщательно подбирая слова, произнесла Анна, – что Люси пыталась помочь Грейс. Очевидно, они довольно хорошо знакомы.
Джеймс вспомнил недавний разговор с Грейс в этой самой гостиной. «Я знаю, что Люси, подобно тебе, может видеть мертвых, а ты к тому же можешь путешествовать в царство теней. Люси умеет делать то же самое?»
– Вот как? – с неподдельным изумлением воскликнула Корделия. Однако она быстро взяла себя в руки и отвела взгляд. – Не обращай на меня внимания, Анна. Это неважно.
– Мы с Люси поговорили об этом деле с Гипатией Векс, – сообщила Анна. – Чародейка сказала нам, что Татьяна отказалась от защитных заклинаний Безмолвных Братьев и наняла вместо них нашего старого друга Эммануила Гаста.
«Так вот почему Люси вызвала Гаста», – сообразил Джеймс. Итак, теперь было совершенно очевидно, что Люси обладает неким таинственным могуществом и совершила немало такого, о чем не догадывались ни он, ее брат, ни лучшая подруга, ни другие друзья и родные. Он вспомнил круглый золотой медальон. Видимо, это была часть магии, с помощью которой Татьяна надеялась вернуть сына; но сын пожертвовал шансом на возвращение в мир живых, чтобы исцелить Джеймса. И еще он вспомнил слова Грейс, сказанные ему на следующий день после событий на Хайгейтском кладбище, во время ее визита в Институт: «Она говорит, что теперь у Джесса не осталось ни малейшего шанса вернуться. Она говорит, что ты украл его последний вздох, когда выжил после битвы с мандихором». Тогда он, Джеймс, ничего не понял. Но Люси все знала…
«Завтра», – сказал себе Джеймс. Завтра он поговорит с Люси, и все, наконец, разъяснится.
– Велиал запугал Эммануила Гаста, – произнес он вслух. – Он заставил мага поместить в душу Джесса часть своей сущности; когда Джесс стал старше, эта «сущность» послужила демону чем-то вроде якоря, а телом Велиал мог распоряжаться, чтобы беспрепятственно разгуливать по Земле.
– Но почему сейчас? – недоумевал Кристофер. – Почему он вселился в Джесса именно сейчас?
– Потому что я отказался подчиняться ему, заключать с ним сделку, – устало вздохнул Джеймс. – Потому что его попытка вселиться в мое тело закончилась полным провалом. Он не только не смог с моей помощью прийти на Землю; его ранили Кортаной. Он до сих пор боится этого меча.
– Велиал хотел создать собственного воина, – заговорила Корделия. – Он считал, что если убьет нескольких Сумеречных охотников, заберет их руны и поместит на тело Джесса, то создаст существо, способное противостоять Кортане, – наполовину Принца Ада, наполовину Сумеречного охотника.
Анна улыбнулась ей.
– Однако ты сражалась как настоящая героиня и победила это существо, несмотря ни на что. Велиалу далеко до нашей Корделии.
Корделия ответила тихим, дрожащим голосом:
– Анна, ты ошибаешься. Все было… все произошло совсем иначе, чем вы все думаете.
Анна как будто бы не удивилась. Не сводя с Корделии взгляда своих пронзительных голубых глаз, она поставила чашку с недопитым чаем на столик.
– Маргаритка, – попросила она, – расскажи нам все.
Джеймс из последних сил сдержался, чтобы не вмешаться; ему казалось, что следует рассказать все самому, избавить Корделию от необходимости произносить вслух горькие, унизительные слова. Он бессознательно вцепился в подлокотник кресла, когда она с бесстрастным лицом, совершенно спокойным голосом, как будто речь шла о ком-то другом, говорила о встрече с женщиной-фэйри в Адском Алькове, о путешествии к Холму Белой Лошади, о видении с кузницей, о данной клятве и о том, что в облике кузнеца Велунда к ней явилась сама Мать Демонов.
Где-то на середине ее рассказа Мэтью поднялся с дивана и отошел к окну. Он стоял там неподвижно, как каменная статуя, сунув руки в карманы и глядя на улицу, пока Корделия объясняла, что это Лилит послала против них демонов на Нельсон-сквер.
– Она хотела, чтобы я поняла, что значит обладание подобным могуществом. Что значит быть паладином.
– И зачем только я отвез тебя к этому треклятому кургану, – сквозь зубы процедил Мэтью. Он по-прежнему смотрел в окно.
– Мэтью, – мягко произнесла Корделия, – это не твоя вина.
Томас снова потер руку в том месте, где сквозь белую ткань рубашки просвечивала татуировка.
– Значит, все это время Лилит принимала разные обличья для того, чтобы манипулировать тобой, обманывать тебя… нас всех. И на Сумеречном базаре это был фальшивый Магнус, да?
У Кристофера было такое лицо, будто его поразила молния.
– Но зачем?..
– Конечно, это был не настоящий Магнус, – вмешался Джеймс. – Мне следовало догадаться об этом, когда он пришел в наш дом. Но я только сейчас вспомнил: когда он колдовал, искры были не синие, а бронзовые.
Кристофер продолжал хмуриться.
– Но ведь Магнус… то есть это существо… оно помогло нам, – возразил он. – Помогло разрешить загадку «пифоса». – Он похлопал себя по нагрудному карману, где был надежно спрятан магический предмет. – Зачем Лилит это понадобилось?
Джеймс ответил, глядя в спину Мэтью:
– Она хотела завоевать наше доверие, заставить нас поверить в то, что перед нами Магнус. Кроме того, не забывайте, что она враждует с Велиалом. Они ненавидят друг друга, поэтому она не прочь была расстроить его планы. Но прежде всего она стремилась хитростью вынудить меня «перенести» ее в Эдом, и это ей почти удалось.
– Я должна рассказать обо всем этом Магнусу, – объявила Анна. – Он поклянется молчать, я его заставлю, но нельзя держать его в неведении. Кто знает, что успела натворить Лилит в Лондоне, приняв его облик?
Остальные одобрили это решение. Томас задумчиво произнес:
– Но если Корделия оказалась паладином Лилит, как вам удалось избавиться от Матери Демонов?
Джеймс улыбнулся.
– При помощи твоего револьвера, Кристофер.
– Ты застрелил Лилит? – У Кристофера сделались круглые глаза.
– Как-то это неправильно, стрелять в демонов, – заметила Анна. – Неспортивно. С другой стороны, я очень рада, что тебе это пришло в голову.
– Все-таки я не понимаю, – бормотал Кристофер. – Ни одно оружие, усиленное рунами, не может причинить вреда Лилит. Револьвер, конечно, прежде не применялся в борьбе с демонами, но все равно это лишь… оружие с рунами.
– Оно же сработало, – напомнил Мэтью.
– Это просто чудо, что у тебя получилось изгнать Лилит, – твердил Кристофер. – Этого не должно было произойти.
Он повернулся к Джеймсу.
– Но ведь ты знал, что револьвер подействует, верно?
– Не то чтобы я знал, но у меня возникла одна гипотеза, – ответил Джеймс. – Как-то раз ты сам сказал нам, что произносил над револьвером всевозможные заговоры с целью заставить его стрелять. Я вспомнил, что ты упоминал модифицированное заклинание, вроде того, какое Безмолвные Братья читают над новорожденными нефилимами. Вот я и подумал…
– Да… Но… – растерянно протянул Кристофер, и внезапно глаза его загорелись. – А, я понял!
Томас прищурился.
– Ну все, давайте, объясняйте уже. Я же вижу, что вам очень хочется.
– Дело в защитном заклинании, – возбужденно заговорил Кристофер. – В нем упоминаются имена трех ангелов…
– Сеной, Сансеной и Самангелоф, – подхватил Джеймс. – Эти ангелы охраняют новорожденных от покушений Лилит; в древних текстах говорится, что Бог послал их для того, чтобы вернуть беглую жену Адама.
– Итак, Кристоферу удалось создать оружие, предназначенное специально для убийства Лилит? – усмехнулась Анна. – Потрясающе.
– Это оружие не убило ее, – возразила Корделия. – Мне кажется, она просто испугалась или ненадолго лишилась сил, поэтому бежала из этого мира. Но она не мертва – не больше, чем Велиал. – Она с несчастным видом оглядела друзей. – Вы, наверное, теперь предпочтете держаться от меня подальше, и это вполне понятно. Я не обижусь. Я по-прежнему остаюсь паладином Лилит.
– А Джеймс – внук Велиала, – сказала Анна. – Но никому из нас и в голову не пришло отвернуться от него. У «Веселых Разбойников» так не принято.
– Это совершенно иное! – воскликнула Корделия, и Джеймсу послышалось отчаяние в ее голосе. – Мне больше нельзя быть Сумеречным охотником. Ведь Лилит может появиться в любую минуту и приказать мне выполнять ее волю; более того: когда я буду вытаскивать из ножен меч для борьбы с демоном, я тем самым буду призывать ее. Мне нельзя брать в руки Кортану, потому что Лилит будет контролировать меня. Может быть, признаться во всем Конклаву… мне остается только надеяться на их снисхождение и понимание…
– Только не это, – перебил ее Мэтью, резко отворачиваясь от окна. – Никому нельзя об этом рассказывать.
Анна откинулась на спинку кресла.
– Ты не думаешь, что твоя матушка проявит милосердие?
– Допустим, моя матушка проявит милосердие; Уилл и Тесса тоже на нашей стороне, – добавил Мэтью, покосившись на Джеймса, – но большинство перепугается насмерть, и Корделию в мгновение ока заточат в Безмолвном городе.
– Возможно, мое место именно там, – вздохнула Корделия.
– Ничего подобного, и не вздумай больше это повторять, – отрезал Джеймс. – Выбор только за тобой, Маргаритка. Мы поступим так, как ты пожелаешь. Если ты хочешь, мы скажем старшим. Но я согласен с Мэтью. Ты не сделала ничего плохого, ты не представляешь опасности для окружающих, пока не возьмешь в руки оружие; а Мать Демонов имеет причины нас бояться. – Он положил руку на рукоять револьвера, засунутого за пояс. – Нам случалось справляться с врагами и пострашнее Лилит.
– Она ведь даже не Принц Ада, а мы сегодня изгнали прочь целых двух Принцев, – напомнил Томас.
Корделия плотно сжала губы, как будто из последних сил старалась не разрыдаться. Кристофер нервно хрустел пальцами.
– О, только не это, только не надо плакать, – беспомощно пролепетал он. – Это ужасно… но нет, не слушай меня. Если хочешь, можешь плакать, конечно. Рыдай во весь голос, Корделия.
– Кристофер, – упрекнул его Джеймс. – Ей от этого не легче.
Корделия покачала головой.
– Дело не в том, что сказал Кристофер. Или… точнее, именно в этом и дело, но он меня вовсе не расстроил. Просто… я только сейчас поняла – вы все действительно считаете меня своим другом?
– О, дорогая моя, – с любовью произнесла Анна. – Конечно, мы считаем тебя нашим другом.
«Для меня ты отнюдь не только друг», – подумал Джеймс, но вслух произнес лишь:
– Мы тебе поможем, Маргаритка. У нас все получится. Мы ни за что не бросим тебя в беде.
Зимние сумерки наступили почти мгновенно, и окно гостиной превратилось в черный прямоугольник, в котором отражались золотые шары ламп. Мэтью распрощался первым. Джеймс проводил его до парадной двери и одолжил ему твидовое пальто. Пока друг натягивал перчатки, Джеймс, который валился с ног от усталости, прислонился к косяку.
– Ты уверен, что не хочешь взять нашу коляску? – спросил Джеймс уже в пятый раз, когда Мэтью приоткрыл дверь, оценивая погоду.
– Нет, я поймаю кеб на Оксфорд-стрит. А лучше пешком пройдусь, голову проветрю.
– Потом расскажешь, помогла ли тебе прогулка. – Джеймс стряхнул с плеча Мэтью несколько снежинок. Снегопада не было, наверное, со вчерашнего дня, но поднявшийся ветер сметал снег с деревьев и крыш и нес вдоль улиц.
– Мы не можем держать это в секрете вечно, – произнес Мэтью. Он выглядел усталым, под глазами залегли тени, лицо осунулось. – Придется рассказать хотя бы твоим родителям.
Джеймс кивнул.
– Я собирался рассказать им завтра все от начала до конца; надеюсь, Люси дополнит мой рассказ. Велиал не оставит попыток пробраться на Землю, поэтому мы не можем утаивать происшедшее от родителей. Разумеется, эпизод с Лилит и Корделией их не касается.
– Согласен, – кивнул Мэтью. – Может быть, Магнус сможет что-нибудь придумать для того, чтобы разорвать связь между ними.
Он положил руку поверх ладони Джеймса, лежавшей у него на плече. Когда рука друга коснулась его, Джеймс ощутил едва заметную дрожь; Мэтью выпил пару бокалов портвейна в гостиной, но, очевидно, ему этого было мало. Он торопился домой не затем, чтобы отдыхать, а затем, чтобы в очередной раз напиться до беспамятства.
«Как глупо с моей стороны. Ну кто знал, что у игрушек такие острые края?»
– Тебя там не было, – горько произнес Мэтью. – Ты не видел, какая она была счастливая, когда решила, что кузнец Велунд избрал ее своим паладином. Я… я знаю, что это такое. Когда ты действуешь, исходя из самых лучших побуждений, а потом оказывается, что ты совершил страшную ошибку.
Джеймс хотел расспросить друга, заставить его рассказать, наконец, свою историю. Он уже устал от этих намеков. «Что за ошибку совершил ты, Мэт, за что ты не можешь простить себя? Что за горе ты пытаешься утопить в вине? Я вижу, что ты несчастен, но почему, отчего, ведь тебя все любят, ведь ты создан для любви!»
Но в доме было полно народу, и он знал, что нужен Корделии, что она его ждет. И Джеймс решил, что не стоит вести откровенные беседы на пороге.
– Я знаю, – произнес он, – каково это, жить с тьмой внутри. С тьмой, которая пугает тебя.
Мэтью убрал руку, завязал шарф. Щеки у него раскраснелись от холода.
– Я никогда не видел в тебе никакой тьмы.
– А я не слышал, чтобы ты совершал какие-то «страшные ошибки», как ты выражаешься, – сказал Джеймс. – Но если это правда, ты знаешь, что я с радостью помогу тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы исправить эту ошибку.
Мэтью улыбнулся, но улыбка его мгновенно погасла, и взгляд снова стал черным, как ночь.
– Да, я знаю, друг мой.
27
Пробуждение
«Смерть разожмет все руки,
Все охладит сердца,
Но нет ни вечной муки,
Ни райского венца»[81].
Алджернон Чарльз Суинберн,«Сад Прозерпины»
Ариадна не знала, долго ли стояла на тротуаре напротив дома на Керзон-стрит, но, видимо, прошло не меньше часа, потому что пальцы рук и ног онемели от холода. Наступили сумерки, появился фонарщик со своей лестницей и инструментами; в окнах дома Корделии и Джеймса тоже зажегся свет. Ариадна даже сумела рассмотреть силуэты в окне гостиной: Томас и Кристофер, Джеймс и Корделия, Мэтью и Анна.
Она не расстроилась, когда после сражения в Институте Анна отправилась на Керзон-стрит. Конечно, ей хотелось увидеть родных и друзей. Но дома у самой Ариадны обстановка была напряженной: Грейс сидела в своей комнате, а миссис Бриджсток рыдала в гостиной. Она считала, что мужу не следовало отправляться в Адамантовую Цитадель в одиночку. Одному богу известно, повторяла она, что может сделать с ним эта мерзкая колдунья Татьяна Блэкторн.
Ариадна уже привыкла тайком сбегать из дома через дверь для слуг. Она сказала себе, что Анна не будет возражать, если она, Ариадна, придет на Керзон-стрит; «Веселые Разбойники» неплохо к ней относились, и еще утром она сражалась плечом к плечу с Томасом и Кристофером. Однако, дойдя до дома Джеймса, она растеряла всю свою храбрость и теперь не знала, что делать.
Заглянув в окно гостиной, она увидела Анну: она сидела, откинувшись на спинку кресла, вытянув перед собой длинные ноги. Шелковистые черные волосы блестели в свете ламп. Она ласково улыбалась кому-то, взгляд ее голубых глаз был мягким, и в этот момент Ариадна поняла, что Анна из ее прошлого, из ее воспоминаний, никуда не исчезла. «Она по-прежнему здесь, – думала Ариадна, неуверенно приближаясь к крыльцу. – Но только не для меня».
Когда Ариадна поняла это, она не смогла найти в себе сил подняться на крыльцо, напрашиваться к этим людям… Она так и ждала у ближайшего фонаря, пока дверь не распахнулась и не появился Мэтью в твидовом пальто с чужого плеча. Прежде чем уйти, он задержался на крыльце, чтобы поговорить с Джеймсом. Ариадна спряталась за деревом.
Лишь после наступления темноты Томас, Кристофер и Анна вышли из дома. Резко похолодало, и изо рта у них при дыхании вырывались облачка пара. Заметив Ариадну, Томас и Кристофер обменялись недоумевающими взглядами, но все же приблизились к ней. Они желали ей доброго вечера и повторяли, как храбро она сражалась с Левиафаном. Ариадна едва слышала их слова. Она кое-как отвечала из вежливости, но внимание ее было поглощено Анной, которая остановилась на ступенях, чтобы зажечь сигару.
Она хотела, чтобы Анна спустилась с крыльца. Хотела взять ее руку, прямо здесь, на улице, на глазах у Кристофера и Томаса. Но мальчишки уже распрощались и зашагали прочь; звук их шагов и болтовни быстро стих вдали, и фигуры скрылись в тумане.
– Ари, – приветствовала ее Анна, спустившись с крыльца. Кончик ее сигары был алым, как рубиновая подвеска. – Решила прогуляться?
– Я хотела увидеться с тобой, – ответила Ариадна. – Я подумала, что, может быть, нам…
– Отправиться в Комнату Шепота? – Анна выпустила кольцо дыма и несколько секунд смотрела ему вслед. – Боюсь, сегодня я не смогу. Завтра вечером, если ты…
– Я надеялась, что мы сможем пойти к тебе в квартиру.
Анна ничего не ответила; она по-прежнему не отрываясь глядела на колечко дыма, постепенно растворявшееся в воздухе. Она похожа на солнце, подумала Ариадна: солнце кажется таким теплым и ласковым, и когда лучи его касаются твоего лица, кажется, что оно совсем рядом, но на самом деле оно находится бесконечно далеко.
– Не думаю, что это удачная мысль. Сегодня вечером я занята.
Ариадна подумала, что ей следовало бы предугадать такой ответ. Несколько дней назад Анна вполне недвусмысленно дала ей понять: ни она сама, ни ее жизнь не изменятся ради Ариадны. Но все же она ощутила тупую боль в груди, как будто ее ударили ржавым клинком.
– Сегодня утром, – произнесла она, – во дворе Института, когда на нас напало первое щупальце, ты загородила меня своим телом.
Тонкие брови Анны слегка приподнялись.
– Правда?
И Ариадна поняла, что Анна все помнит. Она, наверное, дюжину раз прокручивала в памяти этот эпизод. Анна забыла в тот момент о самообладании, и на лице ее был написан неподдельный страх, когда она дернула Ариадну за руку, оттолкнула ее прочь, обернулась к Левиафану с кнутом в руке.
– Не притворяйся, ты все помнишь, – сказала Ариадна. – Ты готова защищать меня ценой собственной жизни, но простить меня не желаешь. Я спросила тебя тогда, у ворот…
Анна вздохнула.
– Я не сержусь на тебя, не пытаюсь тебя наказать. Просто я счастлива и довольна жизнью. Я не хочу ничего менять.
– Может быть, ты и не сердишься на меня, – пробормотала Ариадна. Она вдруг осознала, что на глазах у нее выступили слезы, и поморгала, чтобы стряхнуть их. – Но я сама на себя зла. Я не могу простить себя. У меня была ты… твоя любовь… и я отвернулась от тебя, отказалась от любви из страха. Возможно, с моей стороны было самонадеянно думать, что я смогу все вернуть, что ты до сих пор любишь и ждешь меня, но… – Голос ее дрогнул. – Я боюсь, что именно из-за меня ты стала такой, как сейчас. Недоступной, холодной и твердой, словно алмаз.
Забытая сигара тлела в пальцах Анны.
– Не слишком лестная характеристика, – легкомысленно произнесла она. – Не могу согласиться с тобой.
– Я бы стерпела, если бы ты не любила меня, но ты даже не хочешь… тебе даже не нужна моя любовь. А это слишком больно. – Ариадна в волнении сплела пальцы. – Больше не проси меня о встречах в Комнате Шепота.
Анна пожала плечами.
– Как тебе будет угодно, – ответила она. – Тогда я лучше пойду – ты знаешь, я не люблю заставлять даму ждать.
Ариадна не стала смотреть вслед той, которую любила; она знала, что не вынесет этого. Она быстро зашагала прочь и завернула за угол. Поэтому она не видела, что Анна прошла по Керзон-стрит лишь несколько ярдов, потом бессильно опустилась на ступени крыльца соседнего дома. Швырнув сигару в снег, Анна уронила голову на руки и сидела так долго, молча, с сухими глазами, не замечая пронизывающего холода. Плечи ее содрогались от безмолвных рыданий.
Люси казалось, что прошла целая вечность, прежде чем в доме все стихло. Поскольку раненый Габриэль лежал в лазарете, Сесили и Александр остались ночевать в Институте. Во время ужина Люси развлекала Александра, позволила ему забраться на стол, кормила его пирожными. Уже некоторое время назад она уяснила, что в критические моменты следует заниматься маленькими детьми, и тогда никому не придет в голову задавать тебе неудобные вопросы.
В конце концов настала минута, когда Люси смогла уединиться у себя в комнате. Она слышала, как вернулся с Керзон-стрит Кристофер, слышала чьи-то голоса в библиотеке, поэтому на всякий случай закрылась изнутри, придвинула к двери кресло и начала собираться. Она представления не имела о том, что следует надеть юной леди, собирающейся посетить дом малознакомого чародея и принять участие в ритуале черной магии. Поразмыслив, она решила взять с собой несколько теплых шерстяных платьев, свой любимый топорик, пять ангельских клинков, броню и купальный костюм. Кто знает, что может случиться, а Корнуолл все-таки находится на берегу моря.
Люси оставила на туалетном столике записку, адресованную родителям, взяла чемодан и на цыпочках вышла из комнаты. В коридорах Института было темно и тихо. Отлично, подумала она; видимо, все уже спят. Совершенно бесшумно она спустилась в цокольный этаж и прокралась в Святилище.
Зал был ярко освещен. Все канделябры горели, и по стенам метались дрожащие тени. В центре Святилища, на смертном одре, накрытом белым муслином, в окружении множества белых свечей, лежало тело Джесса. На одре около тела были разложены квадратные куски пергамента, на каждом из которых была изображена руна; большинство рун были траурными, но некоторые означали честь и храбрость в бою.
Безмолвные Братья хорошо выполнили свою работу. Люси была рада тому, что в Святилище не допускали посторонних. Ей не нравилась мысль о том, что чужие будут глазеть на тело Джесса – для них он был всего лишь диковинкой, а для нее любопытство посторонних было оскорбительно.
Люси поставила чемодан на пол у двери и медленно подошла к одру. На груди у Джесса покоился меч Блэкторнов, руки были сложены на эфесе. Глаза его скрывала белая шелковая повязка. Это зрелище заставило ее похолодеть от ужаса; сейчас он действительно выглядел мертвым, хотя у нее ни разу не возникало подобного впечатления при виде гроба в Чизвик-хаусе. Кожа его казалась фарфоровой, тонкие черные брови выделялись на белом лбу. Прекрасный принц-фэйри, подумала она, он спит в гробу, подобно Белоснежке, не живой и не мертвый…
Люси сделала глубокий вдох. До прихода Малкольма ей нужно было кое-что проверить. Она не сомневалась в том, что Джесс полностью избавился от Велиала, что в этом теле не осталось ни малейшей частички «сущности» Принца Ада. Малкольм не спрашивал ее об этом – возможно, ему это просто не пришло в голову. Разумеется, он не согласился бы воскресить Джесса, если бы в результате Велиал получил «лазейку» для возвращения на Землю.
Люси приложила ладонь к груди Джесса. Тело было холодным и твердым, словно мрамор. «Если бы он был там, моя рука показалась бы ему горячей – нет, обжигающей».
Она закрыла глаза и мысленно воззвала к нему. Она уже пыталась проделать это однажды – пыталась отыскать душу Джесса среди мглы и теней, плавающих в черноте под ее опущенными веками. Сначала она видела только тьму. И ей почудилось, что сердце ее сейчас разобьется. «А что, если он ушел, ушел навсегда?» Но вдруг она увидела свет; свет был вокруг нее, внутри нее.
Но сегодня не было того неприятного, гадкого чувства, которое Люси ощутила в прошлый раз во время попытки оживить Джесса. Вместо теней и монстров она вдруг увидела гостиную, заброшенную, заросшую грязью и паутиной; она находилась в этой гостиной, сидела на подоконнике и смотрела в окно. В отдалении, на холме за рощей, возвышался соседний загородный особняк – Эрондейл-Мэнор. В оконном стекле она разглядела вместо собственного отражения лицо Джесса, худенькое и бледное. Люси поняла, что видит его воспоминания, и с любопытством оглядела комнату. Паутина по углам, плесень, пожелтевшие обои, отклеившиеся от стен во многих местах…
Головокружение, ощущение падения – и вот перед Люси возникла другая сцена, а за ней еще одна: сырые, холодные коридоры Блэкторн-Мэнора, лицо Татьяны Блэкторн. Во взгляде ее мелькнуло нечто, отдаленно напоминавшее материнскую нежность. Женщина поднималась по ступеням парадного крыльца. За деревьями виднелись ворота парка, густо оплетенные колючими вьющимися растениями. Рядом с Татьяной Люси увидела девочку лет семи, маленькую, хрупкую; она стояла, глядя исподлобья, словно боялась входить в дом. В серых глазах малышки Люси угадывала непонимание, растерянность, одиночество.
Потом Люси увидела, как Джесс и Грейс вместе играют, смеются, лазают по деревьям в парке. Лицо Грейс было перепачкано, платье порвалось, но она выглядела счастливой, и Люси не сразу узнала ее. Внезапно картина исчезла, и она – то есть Джесс – очутилась в той самой неприбранной гостиной, в броне, которая была ей слишком велика. К ней приближался Безмолвный Брат со стило в руке. Татьяна застыла в дверях, нервно сжимая и разжимая пальцы. Люси хотела закричать, оттолкнуть Безмолвного Брата, умолять его не делать этого, сказать, что руна Ясновидения убьет Джесса – но изображение рассыпалось на куски. Она перенеслась в лес Брослин; с черного неба светила луна. Джесс бродил по тропинкам среди зеленых кочек, поросших мхом; это был тот Джесс, которого знала Люси – призрак.
Джесс переместился в бальный зал Института, и Люси увидела себя саму: голубое платье под цвет глаз, отделанное кружевами, непослушные кудри, выбивавшиеся из-под ленты. Неожиданно она осознала, что Джесс видит ее иначе, чем она сама. Для него она была изящной, привлекательной, женственной. Прекрасной. Глаза ее были чистого синего цвета, губы были полными, алыми, ресницы – длинными, пушистыми. Она была не шестнадцатилетней девчонкой, живущей под крылышком у родителей, а взрослой женщиной, смелой, страстной, способной на глубокие чувства; у нее уже имелись собственные стремления, собственные тайны.
Она вдруг ощутила его тоску и желание, и ей показалось, что сейчас сердце ее разобьется. «Джесс», – мысленно произнесла она, сама не осознавая этого. Она пыталась дотянуться до него, как и прежде, чтобы ухватиться за него, увлечь за собой в мир живых. «Оживи. Я приказываю тебе жить».
По Святилищу пронесся могучий порыв ветра. Откуда это? В подвале не было окон, двери были заперты. Люси, открыв глаза, увидела, что почти все свечи погасли, и в помещении воцарилась темнота. Ей показалось, что издалека донесся злобный рев – так ревет тигр, у которого в последний момент отняли добычу. Пахло горящими фитилями, пергаментом и свечным воском…
Грудь Джесса, на которой лежала ее рука, приподнялась, и он сделал вдох. Люси отпрянула. Она дрожала всем телом, ощущала неимоверную слабость, головокружение, словно потеряла несколько пинт крови. Она обняла себя, пытаясь согреться. А в это время пальцы Джесса зашевелились, руки дрогнули – а потом он поднял их, чтобы ощупать лицо. Хватая ртом воздух, он сорвал с себя повязку.
Люси хотела броситься к нему, помочь ему, но не могла пошевелиться. Она пошатнулась, когда меч Блэкторнов со звоном покатился по каменному полу, и Джесс сел на своем смертном ложе. По-прежнему тяжело дыша, он огляделся. Взгляд его скользнул по погасшим свечам, по пергаментам с траурными рунами, разбросанным по полу, потом он оглядел стол, на котором сидел.
А потом увидел ее.
Он часто-часто заморгал, рот его приоткрылся.
– Люси.
Она рухнула на колени.
«О, ты живой, живой», – хотела она сказать, но у нее не было сил, она не смогла издать ни звука. В глазах потемнело. Тьма наступала со всех сторон. Она увидела, что Джесс спрыгнул на пол, а в следующую секунду очутился рядом с ней. Она слышала, как он зовет ее по имени, чувствовала прикосновения его рук.
Пол накренился, и Люси вдруг поняла, что лежит на каменных плитах, а Джесс склонился над ней. Издалека донесся скрип открываемой двери, потянуло холодом с улицы. В Святилище кто-то вошел – Малкольм. На нем был белый дорожный костюм, глаза гневно сверкали.
– Что вы наделали? – воскликнул он, и его сердитый голос заглушил странный шум в ушах Люси. Она слабо улыбнулась им обоим.
– Я сделала это, – услышала она собственный шепот. – Я вернула его. Я приказала ему.
Потом веки ее опустились. Малкольм продолжал что-то говорить: он велел Джессу уходить отсюда немедленно, убеждал его в необходимости усадить ее в карету и увезти, пока никто ничего не узнал.
Чьи-то руки подхватили Люси и оторвали от пола. Кто-то нес ее. «Джесс», – подумала она, из последних сил пытаясь не провалиться в беспамятство. Он нес ее к выходу из Святилища, голова ее покоилась у него на плече, и она слышала звук, который не надеялась больше услышать: биение сердца Джесса, ровное, сильное.
Читать бесплатно другие книги:
