Метро 2035: Питер. Специальное издание Врочек Шимун

Глава 10

Венеция

Военные медики остались позади мерцающим электрическим пятном. «Так, – начал мысленно загибать пальцы Иван. – “Чернышевскую” я прошел, “Площадь Ленина” тоже, сейчас “Выборгская”. Верно?»

В отличие от блокпостов Альянса, выборгский был чисто формальный. Никаких мешков с песком, пулеметов, никаких прожекторов. Прямо посреди туннеля стоял стол с конторкой и два стула. На стульях лениво развалились двое в серой форме с автоматами. Дальше по туннелю находилась выгородка – сиденья из метровагона составлены уголком. Иван увидел расползшийся от старости коричневый дерматин. На одном сиденье спал человек в гражданском – задержанный, что ли? Освещалось все единственной лампой, запитанной от аккумулятора. Иван заметил под столом его массивный пластмассовый корпус.

Диггер поздоровался с таможенниками, кивнул.

– Откуда идешь? – спросил таможенник.

У него был ледяной равнодушный взгляд.

– С «Восстания», – Иван знал, что это вызовет расспросы, но откуда ему еще идти?

Против ожидания, таможенник не стал допытываться дальше, а просто кивнул – понятно.

– Что несешь?

– ГП-шки на продажу. Ну, и по мелочи.

– Показывай.

Иван расстегнул сумку. Таможенник хмыкнул.

– Цель посещения. – Он раскрыл толстую тетрадь в клеточку, послюнявил карандаш. – Пишу: бизнес. С тебя два патрона.

Иван кивнул.

– А что так много-то? – спросил он.

– Время такое, – сказал таможенник. Аккуратно вырвал листок из тетради, протянул Ивану. – Плати или топай обратно.

– Тяжелое время, – сказал Иван.

– Да уж, – согласился таможенник. – Не без этого… Слышал новости? Придурки с «Васьки» бордюрщиков перебили. Всех подряд – и женщин, и стариков тоже. Ублюдки долбаные. – Он нахмурился. – Э, ты чего побледнел? Да ты что, тоже из бордюрщиков?

– Да. – Иван пошатнулся. Голова кружилась. То ли от долгой ходьбы, то ли просто так.

– Понятно, – сказал таможенник. – Извини, друг. Я вот раньше вашего брата не очень любил, честно, но это же пиздец совсем. Нельзя так с людьми. Чего эти василеостровцы с цепи сорвались?

Иван снова увидел: Гладыш, оскалив зубы, вгоняет лом в неподвижное тело. Брызги крови.

– Это не они, – с трудом сказал Иван. – Это… адмиральские были…

От явной лжи свело челюсти.

– Э-э, – сказал таможенник. – Как тебя обработали-то… Адмиральцы тоже не сахар, согласен, но по сравнению с васькиными – просто все в белом. Тьфу ты. Говорят, там сейчас василеостровцев судить собираются. Как военных преступников. Ты бы в свидетели пошел, что ли? Это нельзя так спускать, а то совсем оборзеют, сволочи. Они там и так огнеметами людей жгли, я слышал. Это уж совсем ни в какие гермоворота…

– Сколько платить, говоришь? – Ивану совсем не хотелось продолжать этот разговор. – Два патрона?

На его удивление, таможенник махнул рукой:

– Забудь. Давай. – Он протянул руку. Лицо у него стало вполне человеческое.

– Что? – спросил Иван тупо.

– Как что? Печать поставлю. – Таможенник взял листок, подышал на печать, шлепнул два раза, оторвал половину листка, другую вручил Ивану. – Давай, друг, проходи. А патроны себе оставь. Тебе нужнее.

– Да, – сказал Иван. – Спасибо.

На листке была прямоугольная печать «Диспансеризацию прошел».

Сменяются века.

Сменяются туннели.

Сменяются люди.

Сменяются вопросы.

На самом деле все то же самое.

История – это неприятности, которые случились с кем-то другим…

Иван лежит лицом вниз и думает.

В данный момент у этого положения даже нет конкурентов. Если Иван сядет, ему будет плохо, и его будет тошнить.

Если встанет – он просто потеряет равновесие и вернется в точку покоя.

Если попытается подтянуть ноги под себя, голова окажется ниже, чем сердце, кровь прильет к мозгу и Иван, скорее всего, просто потеряет сознание.

«Нет, – думает он. – Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу». Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова – она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто – Ивану плохо.

Нет, лучше так. Ивану задумчиво.

Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник. Р-раз. Идет туго, но идет. Иван спит.

Закрываем затвор.

Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.

Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по-русски это называется: хорошо вчера врезали.

Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где-то рядом, за стеклянной стеной дремы.

«Все кончено. Все кончено».

Пищевод болит, словно вчера они лакали кислоту. Перед глазами Ивана проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица – хари.

«Пей, бордюрщик», – говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван увидел, как кто-то – возможно, он сам – протягивает руку и высыпает в эту рыжую ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. «Патроны, – думает Иван в запоздалом приступе тревоги, – антибиотики… черт». Он почти просыпается, но продолжает спать.

«Надеюсь, это только сон». Иван надеется, что проснется, а патроны и антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.

Дальше, дальше, дальше…

Снова кружка, жидкость, ацетон, пылающая гортань. Потом он видит себя блюющего в санузле. Свободу попугаям! Дальше провал.

Иван спит и очень-очень надеется, что это был сон.

Голоса.

– Где твой бордюрщик?

– Вон дрыхнет.

Голоса приближаются. Это тоже сон.

– Блин, ароматец тут у тебя. Сколько их здесь? – Голос с тягучей ленцой, повелительный.

– Шесть человек на палатку, – отвечает другой голос. – Все, как положено.

– Смотри, проверю… Этот?

– Этот.

Иван думает во власти дремы, что нужно встать и что-то сделать. Возможно, драться.

Потом думает: а зачем?

И продолжает спать.

Всплеск боли. Огненная кровавая гора образуется, вырастает в его ребрах. Иван переворачивается на спину. Он даже кричать не может, только открывает рот, как рыба. Белые пятна перед глазами, как вспышки автоматных выстрелов в темноте туннеля. «Вперед!», «Бей москвичей!», «Огонь!»

В ответ летит «Питерцы уроды!». И пулеметная кантата, разрывающая уши.

Иван открывает глаза. Все плывет и качается. Над ним нависает лицо.

– Очнулся, родненький? – говорит лицо ласково.

Толстая, изнеженная харя. Где-то он ее видел? Вчера? Иван щурится. Вчера – пустая зона памяти. Ничего. Кроме смутных воспоминаний о каком-то сне, нет ничего. Только боль в боку.

Иван смотрит и молчит. Пока он еще во власти тишины и пустых, незаполненных клеток памяти. Вокруг только запах гнили, заброшенности и плеск воды, когда переставляешь ноги в резиновых сапогах.

Харя приближается, занимает все видимое пространство. Иван думает, что еще чуть-чуть, и она заполнит собой все метро, выдавит Ивана на поверхность. А потом и там все заполнит.

– Кто… ты? – шевелит Иван непослушными губами.

Голос гулкий, как из цистерны резервного запаса воды. Ее использовали после Катастрофы, потом забросили. Иван с Косолапым рассматривали ее, переходя из помещения в помещение. Пляшущие лучи фонарей. Это, кажется, был бункер на «Приморской». Или нет?

– Вставай, родненький, – сказала харя. – По твою душу я. Идти пора.

Иван сфокусировал взгляд, заморгал, чтобы хоть чуть-чуть подстроить резкость.

Харя отдалилась. Теперь это был мужик в сером городском камуфляже, он сидел на корточках, положив руки на автомат. Иван сглотнул. Руки гостя буйно поросли рыжим курчавым волосом.

– Куда? – спросил Иван. Чертов сон оказался не сном. «Сколько я вчера прогулял? Как у них тут принято? Долговая яма? Или порка медным проводом, как на “Садовой-Спасской”?»

Сесть было ошибкой. Мозг просто взорвался. Иван застонал.

– У-у… – протянул мужик. – Как тебя корежит-то… Ничего, сейчас пройдемся, оклемаешься.

– Куда идти? – Иван примерился. Надо свалить мужика. Если чугунная голова, конечно, позволит…

«Мне нужно домой», подумал Иван.

«Я за это глотки буду рвать, предупреждаю».

– Да тут недалеко, – сказал мужик. – Оформим тебя честь по чести. У нас все как положено, родненький, ты не думай.

Чертовы уроды. Иван сделал вид, что собирается подняться, подтянул ноги – в желудке вспыхнула боль, перед глазами все поплыло – сейчас, сейчас. Иван уперся руками в пол. Один прыжок… Мои любимые конфеты…

– Все без обма… – Мужик не договорил.

Иван в длинном прыжке подкатился ему под ноги. Ощущение – словно мозги забыли закрепить, и они шарахнулись о стенку черепа со всей дури.

Мужик не успел среагировать… Иван сбил его ударом под голени, тело в сером камуфляже упало рядом – бум! Хэканье. Иван перекатился, сел на него верхом, вырвал оружие из рук – смотри-ка, «абакан» – и прицелился мужику в голову. Под задницей у Ивана было твердая поверхность, пластины. Бронежилет. Круглая харя замерла, рот открылся. Глаза огромные.

– Не… не стреляй!

– Куда ты меня собрался сдавать, а?! – Иван снял «абакан» с предохранителя, положил палец на спуск.

– Что?!

– Куда вести меня собрался?!

Рот растянулся в полуулыбке-полугримасе.

– Так ты же сам хотел?

Пам-пара-пам. Мои любимые конфеты: бато-ончики.

– Куда хотел? – Теперь Иван раскрыл рот. – В камеру?!

Мужик заморгал.

– Какую камеру? Ты же сам просил провести тебя в обход «Восстания» на синюю ветку! Через «Сампсониевскую» и «Ботаническую». Я, блин зараза, не напрашивался. Сейчас оформили бы у коменданта договор и пошли. Забыл? Ты мне вчера даже аванс выплатил!

– Я? – Иван заломил бровь.

Действительно, что ли?

– А кто? – удивился мужик. – Ну ты и псих! Допился до белочки, да? Говорил я тебе вчера, знай, сука, меру. Нам пешком топать до хуя и больше.

Вот оно что.

Иван подумал, встал. Поставил «абакан» на предохранитель. Башка трещала уже не так сильно. Вот что хороший выплеск адреналина делает. Резко оздоровляет организм.

Иван посмотрел на рыжего и протянул руку.

– Вставай, – велел он. – Как твое ничего?

Подписав договор у коменданта «Выборгской», худого остроносого старичка в вязаной телогрейке, и наскоро перекусив, они выступили в поход.

Иван шел и мучился от похмелья.

– Эти станции собирались строить, но так и не построили, – рассказывал Виолатор, шагая в темноту. – «Сампсониевская» и «Ботаническая». Сладкая парочка. Но туннели сделали. Еще должна была быть станция «Средний проспект», это переход на «Ваську».

– Я знаю, – сказал Иван. Башка трещала немилосердно. – То есть… я слышал об этом.

Вил качнул головой.

– Ее тоже не построили. Даже туннель не довели. Зато на Васильевский остров оттуда можно попасть – если туннели не затопило окончательно. Там был траволатор под Невой.

– Что было? – Слово было своеобразное. Нечто среднее между «травма» и «эскалатор».

– Траволатор. Такой эскалатор – только не вверх или вниз, а по прямой. Бегущая дорожка. Встал себе и едешь. Но они, конечно, давно уже не работают…

Мысль добраться сразу до «Василеостровской» показалась Ивану заманчивой. «Но что я там буду делать?»

Таня. Иван прикрыл глаза, справляясь с головокружением.

Нет. Сначала – Шакил.

Еще в гостях у старика он выработал план. Соваться на «Площадь Восстания» – верная смерть. А вот на Невском у него есть друзья – тот же Шакилов. Надеюсь, с ним сейчас все в порядке, подумал Иван.

Известия о бойне на «Восстания» уже разошлись по всему метро.

Вернуться и остаться в живых – вот моя задача, думал Иван.

И отомстить.

Все просто.

Через пару часов они дошли до станции «Черная речка». Станция была заброшенная, неизвестно почему – по крайней мере, Виолатор этого не знал. На станции горел огонь, люди в цветастых нарядах сидели вокруг костра. Иван сто лет уже не видел живого огня. В Альянсе за открытый огонь можно было крепко схлопотать.

Конечно, едко подумал Иван, если это не струя из огнемета.

От костра поднялся крупный мужчина в широкополой шляпе. Борода, усы с сединой. Смуглая кожа.

– Цыгане, – сказал Виолатор. – Подожди, я сейчас.

Он пошел навстречу мужику в шляпе, широко улыбаясь и раскидывая руки для объятий.

Мужик, однако, обниматься не пожелал. Что-то сказал рыжему сердитое и резкое, махнул рукой – иди, мол. Виолатор пытался возразить, но цыган повторил жест.

Иван ждал.

Виолатор вернулся – ничуть не обескураженный таким холодным приемом.

– Да понимаешь, ангелы не разрешают, – сказал Виолатор.

«Петроградскую» они прошли, практически не останавливаясь. Была это тихая и странная станция. И народ там был очень тихий и очень странный. Иван не понял, в чем дело, но среди жителей «Петроградской» он себя чувствовал совершенно чужим.

– Дендрофилы, – сказал Виолатор шепотом.

– Кто?

– Любители растений. – и больше ничего объяснять не стал. Впрочем, Ивану было, если честно, все равно. Да хоть филателисты! Все равно он не знал, что эти слова означают – что «дендрофилы», что «филателисты».

Да и наплевать.

Когда они дошли до поворота на «Горьковскую», Виолатор наставил на Ивана «абакан».

– Что это значит? – спросил Иван с удивившим его самого спокойствием.

– Ты обещал мне заплатить, – сказал Виолатор. – Родненький, давай, плати.

– Верно.

– Отдай мне вторую половину. Дальше ты уж, извини, сам дойдешь.

– Да. – Иван кивнул. – Я понимаю.

Стараясь не делать резких движений, он вынул из сумки патроны и отсчитал положенное количество.

– Положи на землю.

Иван пожал плечами, сделал, как просил рыжий. Отступил на два шага. Виолатор быстро, даже не пересчитывая, закинул патроны в рюкзак. Поднялся.

– Ход вон там. – Он высветил фонарем надпись над коллектором. – Удачи тебе, диггер.

– Откуда ты знаешь? – Иван замолчал.

Виолатор расплылся в довольной улыбке.

– А что, я вашего брата не видел? Вы даже ходите одинаково. Я же видел, как ты меня затылком «держал». Мне прямо нервозно становилось. Думал, заведешь меня куда и порешишь.

– Я вообще-то честный человек, – сказал Иван. Интересный тип этот рыжий…

– Нет. – Виолатор покачал головой, не опуская «абакан». – Ты не честный человек, родненький. Ты просто держишь слово. А это разные вещи. Вообще это у вас, диггеров, профессиональная деформация.

– Что? – Иван поднял брови.

– Отпечаток, который накладывает профессия. Я когда-то изучал психологию. Ну, ты понимаешь…

Иван усмехнулся.

– И чем же отличается честный человек от диггера, который просто держит слово? – спросил он с интересом.

Виолатор ухмыльнулся.

– Это тонкий вопрос. Скажем так: честный человек… честен и за рамками… данного слова. А диггер за рамками данного слова совершенно свободен. И может сделать все, что угодно. Например, дать мне по башке и забрать автомат.

– Логично, – сказал Иван. Нельзя сказать, чтобы он об этом не думал. Оружие бы ему сейчас очень пригодилось. – Так куда мне идти?

– Туда.

– Если ты меня обманул, я тебя найду, – предупредил Иван. – Я не угрожаю. Ничего личного. Просто думаю, ты должен это знать, Вил. Я ничего не прощаю – никому и никогда.

Так оно и есть. Никому и никогда. Виолатор заметно занервничал, на лбу выступила испарина.

– Это моя, – сказал Иван, – как ты выразился, профессиональная деформация… Ну, что-то хочешь добавить?

– Там сложно пройти, – сказал рыжий наконец.

– Но можно?

Пауза. Капля пота скатилась по лицу Виолатора.

– Да.

Потолок снижался. Бетонный скос нависал над самой головой, пригибал к земле. Иван ссутулился и пошел вперед. Судя по сквозняку, дальше будет открытое пространство, не тупик – иначе откуда взяться ветру?

Спину уже ломило, когда Иван добрался до места, где смог более-менее встать прямо. Ноги и спина к этому времени затекли так, что Иван даже не сразу смог разогнуться. Блин. Так и стоял минут пять, растирая поясницу и набираясь решимости, чтобы выпрямить спину. Выпрямил. Вспышка боли. Иван застонал сквозь зубы.

Иногда начинаешь вспоминать то, что вспоминать не стоит. Вот, скажем, зачем было Энигме спасать ему, Ивану, жизнь? Что, гнильщики мало людей убивают? Судя по слухам, они только человечиной и живут.

А антибиотики? Что, старику их девать некуда?

Через долгое, бесконечно долгое время луч фонаря уперся в земляной завал. Иван повернул фонарь, высветил дальше… Так и есть. Завал начинался у ног Ивана и уходил под потолок.

Здесь туннель взорвали, чтобы преградить путь воде. Иван слышал рассказы про «Горьковскую», которую начало затапливать, и жители ушли, оставив станцию. Хотя по другой версии они ушли не из-за воды… По третьей, самой странной, люди вообще не уходили, а до сих пор там живут. Иван покачал головой. Нет, вряд ли. Это всегда становится известным.

Но факт остается фактом.

Туннель дальше завален. «Правда, – усмехнулся Иван, – какое совпадение – я знаю обходной путь. Спасибо честному бродяге Виолатору».

Ломается привычный мир.

Что мы испытываем, когда это происходит?

Мир трещит по швам, хрустит под подошвами, как стеклянный шарик.

Сминается, как латунная гильза под ударом каблука…

Что мы испытываем?

Ничего.

Кроме потрясения.

Примерно через сто пятьдесят метров коллектор вывел его к воде.

Иван провел фонарем вправо, влево. Луч утыкался в стены туннеля, впереди же была только темная вода. «Та-ак. Интересно девки пляшут».

Что там Виолатор говорил про город на воде?

Ну, и где он?

Вода слегка морщилась в пятне фонаря – темная, густая. Запах тут стоял – держите меня семеро.

Да не нужен мне ваш город, подумал Иван в сердцах. Больно надо. Дайте мне пройти.

Ну не вплавь же? Судя по уровню воды, пешком он тут точно не пройдет. Даже если рискнет… Холодная ртутная точка возникла в затылке. Иван переложил фонарь в другую руку, присел на корточки, склонился над поверхностью. Вода как вода. Не слишком чистая, мусор плавает… стоп. Точка в затылке стала болезненной – словно кто-то с силой нажимает туда указательным пальцем.

Интуиция. Чутье. Иван вдруг отодвинулся от воды. Всплеск. Еще всплеск.

Он сделал два шага назад, упал на задницу. Давление на затылок ослабло. В ушах стоял едва заметный звон. Что происходит?

Так, в воду нельзя лезть категорически. Это ежу понятно. Почему понятно, Иван даже не задумался. Чутье говорит – нельзя, значит, нельзя.

Вспомнилась та тварь на «Приморской». Вот уж с кем встретиться не хотелось бы. Тоже в воде сидела, кстати.

Но и ждать смысла нет. Верно?