Именинница Рослунд Андерс

— Мама, я… я хочу к тебе.

Расмус обнял мать и, похоже, не собирался отпускать.

— Тогда идем со мной, нужно переодеть Луизу.

Расмус быстро проскочил в ванную, как будто боялся, что мама передумает. Но Зофия смотрела на старшего, своего умницу Хюго, который молча передал ей младшую сестренку. Она поцеловала мальчика в лоб и оставила стоять за дверью, не задумываясь о том, что он будет делать дальше. А Хюго не собирался стоять в чужой прихожей, когда его родной дом лежал в руинах. Он осторожно прикрыл дверь ванной, — до щелчка, — и Зофия ничего не заметила. Это был его шанс разузнать все про пол в том гардеробе. Тот, который двигается, если на него прыгнуть, и имеет круглую черную рукоятку в углу за дверной коробкой. Если Хюго на этот раз повезет, он откроет люк, оставаясь снаружи гардероба, чтобы не блокировать его своим весом.

От ванной до гардероба в спальне девять быстрых шагов.

Но идти шагом невозможно, Хюго бежит.

Открывает гардероб, садится на корточки, хватается за черную рукоятку, и пол… поднимается, как крышка.

Под полом открывается черная пещера. Хюго забирается в гардероб и пытается нащупать ее стенки — безрезультатно, под пальцами пустота. Тогда он цепляется ногами за нижнюю полку, держится руками за край пещеры и свешивается вниз верхней частью корпуса. Простукивает пол с той стороны — звук гулкий, как будто внутри между двумя тонкими перекрытиями — полость.

Дыра в полу гардероба ведет в подземелье, теперь Хюго точно это знает.

И это то, что папа назвал «запасным выходом».

07.25 (Осталось 14 часов и 37 минут)

Он должен двигаться дальше.

Вперед и только вперед, чтобы не дать чувствам возможности пробудиться.

Потому что для Пита снова настал миг искушения, когда в голове рождались опасные мысли. Это было единственное, о чем Пит запретил себе думать, и в то же время ни о чем другом он думать не мог.

Зо сказала, что их дом взорван. Их лишили единственного убежища, семейного гнезда. Если это и в самом деле так, тому существует одно-единственное объяснение. Те, кто ему угрожает, заявили тем самым, что готовы сделать следующий шаг, уже в отношении людей, а не дома из дерева и камня.

Но, как и в прошлый и позапрошлый раз, Пит должен был отгородиться от всего этого, отвернуться, чтобы ни в коем случае не соскользнуть в ту оставленную им реальность.

Времени оставалось не так много, и оно шло.

Потому что должно было идти.

— Плохие новости, коллега Ларсон?

Кафе, которое выбрал Латифи, открывалось рано, но посетители собирались только ближе к полудню. А в этот ранний час здесь никого не было, кроме владельца заведения за стойкой, занятого, по его словам, приготовлением лучшей в мире пахлавы, а именно кипячением воды с сахаром.

— Можно сказать и так, — ответил Пит на вопрос албанского коллеги.

— В таком случае я могу немного скрасить ситуацию, потому что у меня хорошая новость.

С этими словами Латифи положил конверт рядом с чашкой Хоффмана.

— Только не открывай сейчас. Дождись, когда останешься один. То, что я передал тебе на крыше, были бумаги из общего архива, а эти чертежи из его секретного отделения. Тамошние сотрудники кое-чем мне обязаны, вот я и воспользовался этим.

Пит Хоффман понял, о чем говорил албанский коллега. Что он подвергает себя неимоверному риску, помогая человеку, которого он совсем не знает, из страны, в которой он никогда не был.

— Ты уже имеешь представление о расположении комнат, охране, камерах наблюдения. На этих чертежах обозначены входы и выходы, о существовании которых, возможно, знают не все обитатели дома.

— То есть? — не понял Хоффман.

— В каждом таком доме партийного функционера обязательно предусмотрен подземный ход, через который можно проникнуть вовнутрь. Можно сказать, это часть той культуры. К примеру, современные нувориши не устраивают у себя ничего подобного.

Хоффман не знал, что на это ответить. Просто поблагодарить на словах казалось недостаточным, тем не менее он не нашел ничего лучше, как буркнуть себе под нос:

— Спасибо.

Латифи смущенно кивнул. Было видно, что он не привык принимать знаки благодарности.

— Кроме того, я узнал кое-что о человеке с птичьими глазами.

На конверт легла фотография.

— Хамид Кана, можно сказать, живет на два дома. Большую часть времени он проводит на вилле, за которой мы с тобой наблюдали, но регулярно навещает еще один дом, в горах. Вот его хозяйка.

С фотографии паспортного формата смотрела женщина средних лет. Лицо с тонкими чертами обрамлено длинными темными волосами. Чуть заметные морщинки, косметики как будто нет вообще. Ровные белые зубы обнажены в натянутой улыбке. Женщина производила впечатление беззаботной. Хотя кто выставляет свои заботы напоказ перед камерой?

— Любовница?

— Они не расписаны. Но если мужчина навещает свою ровесницу по нескольку раз на неделе и остается у нее ночевать, что здесь еще можно подумать?

Хоффман кивнул — любовница. Хотя какое это имело значение? Но Латифи только что сообщил, что Птичьи Глаза регулярно покидает виллу, иногда даже на всю ночь, и это было то, что стоило намотать на ус. Причем в дом, охраняемый двумя вооруженными мужчинами, можно было проникнуть через тайный ход, что избавляло от необходимости калечить или даже убивать людей.

— Хотите по кусочку к кофе?

Мужчина приблизился незаметно, с блюдцем, на котором лежали два желтоватых прямоугольника.

— Еще теплая, но, думаю, вы оцените вкус.

Полицейские взяли каждый по одному кусочку, отчасти из вежливости, отчасти из-за действительно аппетитного запаха. И хозяин заведения удалился, убежденный, что только что предложил гостям лучшую в мире пахлаву.

— Вот так, коллега Ларсон.

Латифи вытер липкие от сахара пальцы салфеткой.

— Теперь у тебя есть вся необходимая информация, так?

— Если в этом конверте то, о чем ты говорил, то да, можно сказать и так.

— Я все еще не представляю себе, с чего тебе лучше начать. Может, так оно и к лучшему. В любом случае я всегда в твоем распоряжении.

— Ты и вправду готов рисковать ради этого?

— Не могу упустить случая нагадить своему шефу.

В кафе по-прежнему никого не было, кроме них. Пит Хоффман поднялся, взял конверт со стола, сложил и опустил в карман брюк.

Теперь у него было все необходимое для работы. Оставалось как следует все продумать, и — вперед.

К тайному ходу. К криптокоду. К шведским напарникам, розыском которых займется Гренс.

08. 36. (Осталось 13 часов и 26 минут)

На бетонном фундаменте слой строительной пыли. Половина кирпичной стены, пара торчащих из руин стальных шкафов. Все остальное — черная пыль, в том конце, куда не достала водяная струя пожарного шланга.

Прибывший на место комиссар Эверт Гренс уже задавал этот вопрос руководителю группы спасателей. Теперь он повторяет его еще раз:

— Человеческие останки?

— Ничего такого, комиссар.

Гренс отходит немного в сторону, к оцепленной поселковой улице. Но и оттуда зрелище катастрофы выглядит не менее жестоким.

Сильный взрыв всегда сопровождается ударной волной. Поэтому гамак, в котором Зофия так любила сидеть с Луизой на руках, отброшенный, лежит возле штакетника. Детские качели позади дома как ветром сдуло. А изгородь, через которую мальчики лазили на соседский участок, разнесло на куски.

Он оборвал связь с шантажистами — и вот их ответ.

Оставалось надеяться, что семья Хоффмана прячется в действительно надежном месте.

Солнце нагревало и без того горячие руины. Дыхание клубилось у рта облачком черной пыли. Хермансон с криминалистами в латексных перчатках рылась в развалинах. Стажеры опрашивали не пожелавших или не успевших эвакуироваться соседей.

Усталый Свен, — слишком часто за последние дни приходилось подниматься с постели на рассвете, — направлялся к комиссару.

— Нам нужно поговорить, Эверт. С глазу на глаз.

— Хорошо, говори.

— Для начала, это ведь был дом Хоффмана, так?

— Да.

— Рискну предположить, что все это как-то связано с событиями последних дней. Я имею в виду убийства, пропажу документов из сейфа Вильсона и твою просьбу проследить за Хермансон. Я прав? Только давай начистоту, Эверт.

— Да, ты прав.

— И твой таинственный напарник, имя которого ты от нас скрываешь, Хоффман?

— Да, это так.

— И эта бомба в мирном пригороде…

— Предупреждение.

— И это все, что ты можешь об этом сказать?

— Пока все.

Но у Свена Сундквиста было еще одно дело. Результат анализа крови, обнаруженной на кухонном подоконнике в квартире Душко Заравича.

— Ни единого совпадения.

Свен поднес Гренсу мобильник и увеличил текст в файле из Национального центра судебной экспертизы.

— Видишь? Этот образец не имеет никакого отношения ни к одному из преступников или подозреваемых, с которыми мы когда-либо имели дело. То же касается и наших с тобой коллег.

Эверт Гренс вглядывался в буквы, которые оставались слишком маленькими, как бы ни увеличивал их Свен. Но новость и в самом деле была хорошей. Лучшей можно было бы считать разве что стопроцентное совпадение. Она означала, что ни один из их коллег не замешан в этом преступлении. Разумеется, это не опровергало существование полицейского, переметнувшегося на сторону противника. Но улики накануне обыска в квартире Заравича уничтожил не полицейский.

Свен Сундквист сказал все, что хотел, и снова направился к дому, которого больше не существовало. Гренс составил ему компанию.

— Свен?

— Да?

— Передай, пожалуйста, стажерам и Хермансон, что после работы они едут ко мне домой.

— К тебе, Эверт?

— Потому что совещание мы можем провести только там.

09.58 (Осталось 12 часов 4 минуты)

Пять человек — слишком много, если верить металлической табличке на лифте. Но стажеры и Хермансон втроем весили не больше одного зрелого мужчины, а Свен Сундквист явно не страдал избыточным весом. Поэтому главным виновником перегрузки можно было считать только самого Гренса.

«Эверт и Анни Гренс» гласила надпись над почтовой щелью, — и это после стольких лет… Гости погрустнели, но воздержались от вопросов и комментариев. В конце концов, комиссар вправе писать на своей двери то, что хочет.

— Прежде чем вы войдете…

Гренс отпер дверь, но приоткрыл ее лишь наполовину и несколько секунд продолжал держать дверную ручку.

— Марианна заходила ко мне пару дней назад, поэтому больше знает о том, что нам сейчас предстоит. Ты тоже был у меня, Свен, но тот вечер не слишком удался, думаю, здесь ты со мной согласен. Что касается Лукаса и Амелии, им такая возможность выпала уже во время стажировки, и мне самому это не менее удивительно, чем им. Но ведь и расследование у нас не совсем обычное.

Гренс оглянулся на гостей.

— В общем, независимо от того, сколько вы меня знаете, несколько дней или целую вечность, вы должны уяснить себе следующее. Переступая порог этой квартиры, вы входите в мир тишины, в альтернативную вселенную комиссара полиции. Готовы ли вы к этому?

Все дружно закивали.

— Отлично, тогда добро пожаловать. Идите прямо и до конца. Потом поверните направо, там будет кухня.

Пока Гренс носил стулья из гостиной, четверо его гостей стояли вокруг кухонного стола и доски с прикрепленными документами, стрелочками и подписями. Похоже, здесь действительно проводили следственное совещание.

— Вы, я вижу, хорошо продвинулись после того, как я здесь побывала. — Марианна Хермансон подняла глаза на доску и разглядывала картинки.

Свен Сундквист встал рядом с коллегой.

— Эверт… черт… что это значит? Протоколы криминалистической экспертизы, которых я не видел в глаза… Если вы и продвинулись, как только что сказала Хермансон, то явно без моего участия.

Комиссар попросил всех сесть, включил кофемашину и достал пять чашек и блюдце со свежими печеньями «Мария». Потом разлил кофе и повернулся к стажерам.

— Вы слышали голос Хермансон? Она пыталась это скрыть, но получилось плохо. А Свен? А ведь он никогда не ругается. Это возмущение. Я давно знаю и Свена, и Марианну, поэтому можете мне поверить. Так чем же они так возмущены? Тем, что ни разу в жизни не имели дела ни с чем подобным, хотя и работают в полиции более двадцати и десяти лет соответственно. Скажу больше. Я, полицейский с более чем сорокалетним стажем, разделяю их чувства. Поэтому то, что я сейчас делаю, продиктовано не опытом. Просто мне кажется, что это сработает. А потому, Лукас и Амелия, призываю вас прекратить возмущаться и заняться расследованием преступления. Звучит разумно, не так ли?

Гренс не смотрел ни на Свена, ни на Марианну. В этом не было никакой необходимости. Они не могли не возмущаться тем, что оказались не у дел, хотя прекрасно понимали причину. Оба оказались на подозрении у шефа.

— Именно поэтому, Лукас и Амелия, у меня нет другого выхода, кроме как работать здесь. И я пригласил вас к себе, потому что нуждаюсь в вашей помощи. Кухню, где вы находитесь, можно считать филиалом полицейского участка, причем более надежным, чем его основная часть.

Гренс показал на красный крест в центре доски, соединенный четырьмя зелеными штрихами с фотографиями «торпед» из контрабандной мафии. На трех снимках были мертвецы с простреленными в двух местах головами. На четвертой — Заравич, досиживающий в Крунуберге последние сутки.

— Так же, как и вы, я никому не верю. Именно поэтому мы и затеяли это наше расследование. Кто-то из наших коллег решил, что ему будет интереснее или выгоднее работать с неизвестным, обозначенным на этой схеме красным крестом. Его предательство уже стоило жизни этим троим, — Гренс показал на снимки. — И по этой же причине…

Комиссар открыл упаковку с печеньями и предложил коллегам угощаться. Никто не отреагировал, и тогда он сам взял себе пару штук.

— …по этой же причине и Заравич оказался в камере, не имея на то более-менее убедительных законных оснований. И я был вынужден прибегнуть к помощи нашего старого неофициального сотрудника, который сейчас пытается разобраться с ситуацией на месте.

— На месте?

Свен был раздражен не на шутку. Его подозревали в предательстве! В полицейском коллективе, где на доверии держится все, нет и не может быть ничего хуже. Свену Сундквисту как никому другому было известно, что доверие завоевывается долго, а рушится в один момент.

— Ты сказал «на месте», Эверт? Объясни, что это значит.

— Что выводы, которые вы для себя уже сделали, верны. Все видели текст на чудом уцелевшем почтовом ящике перед взорванным домом: «Здесь живет семья Кослов-Хоффман». В среде, с которой мы имеем дело, этот человек чувствует себя как рыба в воде. Пит Хоффман отправлен мной в командировку в город Шкодер в Северной Албании, потому что руководство контрабандными операциями, как нам кажется, осуществляется оттуда.

— Руководство? Кого конкретно ты имеешь в виду?

— Этого я пока не знаю. Я думал на одного человека, с которым имел дело раньше и который был связан с этими людьми, — Гренс еще раз ткнул в фотографии трех убитых мужчин. — Но он был застрелен таким же образом. Сейчас Хоффману при помощи местных полицейских удалось установить новое имя. Но является ли он руководителем или всего лишь одним из приближенных к нему, пока не ясно.

Тут Гренс впервые оглянулся на Марианну и Свена. Они сидели здесь, потому что он их позвал. Потому что нуждался в их помощи. Настроение стажеров оказалось вполне предсказуемым. Оба сияли от гордости быть приглашенными на секретное совещание. Но успех операции в большей степени зависел от того, как поведет себя старая гвардия. И это было то, что до сих пор оставалось Гренсу неясным и во многом зависело от Хоффмана.

В то же время, как руководитель группы, Гренс должен был знать наверняка, что, несмотря на перенесенное оскорбление, Свен и Марианна без остатка посвятят себя новому расследованию, пока даже не получившему статуса официального.

Гренс переводил пристальный, испытующий взгляд то на нее, то на него, пока наконец оба не кивнули.

Соглашение было достигнуто.

— Спасибо. Теперь я могу…

Комиссар огляделся в поисках мобильника, на котором были часы.

— Ты что-то ищешь, Эверт?

— Телефон.

Гости тоже начали озираться, но, так ничего и не найдя, предложили шефу свои мобильники.

— Хорошо, Свен. Который час, можешь мне сказать?

Свен перевернул свой телефон вверх дисплеем:

— Четверть одиннадцатого.

— Спасибо. Стало быть, я могу удерживать Заравича в заключении меньше двенадцати часов. Именно столько нам отводится на предотвращение следующего убийства, Заравича или Хоффмана.

— Хоффмана?

— У меня нет возможности рассказывать эту историю во всех подробностях, но вся семья Хоффмана в смертельной опасности.

— Но если ты не можешь нам толком ничего объяснить, то как мы…

— Двенадцать часов, Свен. За это время мы должны найти продавшегося полицейского. Пит Хоффман будет работать со своего конца, мы со своего. Договорились?

12.03 (Осталось 9 часов 59 минут)

Дом, в который проник Хоффман, располагался чуть наискосок от белой виллы с антеннами, на противоположной стороне улицы, и тоже был построен, если верить Латифи, для партийных инструкторов. Сейчас им, как и другими подобными домами, владел нувориш-мафиози, по счастью не обзаведшийся вооруженной охраной.

Поэтому, убедившись, после нескольких часов наблюдений из машины, что хозяина нет дома, Пит выбил окно на боковой стороне и по лестнице, обозначенной на имеющемся у него плане, спустился в подвал. В дальнем его конце находилась котельная. Здесь было жарко, и масляные испарения в воздухе затрудняли дыхание, чего Пит почти не замечал.

Он сосредоточился на кирпичной стене за большим котлом, смотрел на нее, гладил ладонью, прошупывая каждый стык. Это и был, — согласно секретным документам, раздобытым Латифи, — ключ. Пит прощупал правую половину, от пола до потолка, и приблизился к середине, когда мобильник зазвонил.

Только четверо человек знали этот номер. Зофия — которую он строго предупредил, чтобы звонила только в случае крайней необходимости. Гренс — который, согласно их договоренности, не должен был звонить первый, а дожидаться, пока Хоффман объявится сам. Латифи — который собирался выйти на связь не раньше, чем двухэтажная вилла опустеет, а до этого было еще ждать и ждать. И Энди, наблюдавший на мониторах в тесной «однушке» за жизнью клиентов охранного бюро. Но и ему Хоффман недвусмысленно объяснил, что отныне его интересует только одна семья — та, что под пристальными взглядами семи камер скрывалась на первом этаже многоквартирного дома в Гамла Сикле.

Его собственная семья.

— Один из детей только что пропал.

— Что ты сказал?

— Камера 6, направленная на входную дверь. Один из детей, старший мальчик, как я полагаю, вышел на лестницу и не вернулся.

— Куда он направился, Энди?

— Этого я не знаю, но из подъезда, похоже, не выходил. Судя по видео с внешней камеры.

— Мой мальчик…

Последнюю фразу Хоффман произнес шепотом, поэтому Энди ее не расслышал.

— Что вы сказали, босс?

— Я сказал, что это нужно разузнать.

— Но что мне делать? Ехать туда? В таком случае я брошу всех остальных. Звонить Карлосу, который, наверное, отсыпается перед ночным дежурством? Это то, о чем я предупреждал, босс, если семья разме- щена…

— Оставайся на месте, достаточно того, что ты сообщил. Я все улажу.

Пол отъехал, и глазам Хюго открылся тайный ход. Мальчик как раз успел вернуть фанерное дно на место и закрыть гардероб, когда из туалета вышли Расмус и мама с Луизой. Теперь оставалось ждать, пока мама займется чем-нибудь еще.

И он дождался — сейчас или никогда.

Улучив момент, Хюго повернул замок и вышел на лестницу. Ему нужно было в подвал, где только и можно было со всем этим разобраться. С запасным выходом.

— Зофия?

— Но…

— Где ты?

— На кухне, скоро обед. Я… что-нибудь случилось, Пит?

— Хюго. Ты его видела?

— Он играет в компьютерную игру.

— Уверена?

— Только что сидел на диване. И я слышала звуки.

— Сходи посмотри.

— Подожди, я сейчас.

— Ты уже там?

— Сейчас…

— Зофия, я…

— Пит…

— Да?

— Его здесь нет.

Здесь и в самом деле пахло подвалом. И фонарик на мобильнике плохо освещал дорогу. Но Хюго подошел совсем близко… Вот здесь…

За массивной дверью с металлическими колесами, которые он должен был повернуть, чтобы войти. Если Хюго туда проникнет, окажется прямо под гардеробом. Хюго взялся за колесо, поднатужился — и тяжелая дверь поддалась. То, что открылось за ней, больше походило на бомбоубежище. Хюго и раньше приходилось бывать в бомбоубежище, у Вилли и Йари, которые учились с ним в одном классе, хотя жили далеко, в Фасте. Но здесь оказалось еще темнее. И никаких окон.

Луч фонарика заскользил по потолку, пока Хюго не разглядел свежую краску, — яркий белый круг, выделявшийся на более тусклом фоне. И теперь, если придвинуть оказавшуюся в углу железную стремянку, Хюго мог бы коснуться рукой обратной стороны того, что сверху было дном гардероба. Мальчик постучал по свежевыкрашенному белому кругу — пустота. Совсем как тогда, в гардеробе.

— Зофия, слушай меня. Хюго не сидит на диване перед телевизором, потому что он вышел. И тебе придется последовать за ним, хотя ни ты, ни он не должны покидать пределов квартиры. Найди его.

— Откуда ты знаешь, что он вышел?

— Знаю. Иди за ним.

— Ты следишь за нами?

— Не я.

— А кто?

— Ступай за ним, Зофия.

— Уже иду.

— Наблюдатель его не видит.

— Я уже у входной двери, Пит. Вот… ты прав.

— Что?

— Она не заперта.

— Он не мог уйти далеко, и если ты…

— Хюго? Ты… откуда?

— Что там происходит, Зофия?

— Он стоял в подъезде.

— Спроси, где он был.

— Хюго, тебе нельзя выходить, и ты об этом знаешь.

— Где он был!

— Где ты был?

— Говорит, что хотел подышать свежим воздухом, а потом передумал.

— Воздухом?

— Так он сказал.

— Запри дверь и поговори с ним серьезно. Обещай мне, Зофия…

Пит Хоффман три раза набирал Энди, чтобы сообщить, что все в порядке, — безуспешно. Это совсем не походило на его самого ответственного охранника. Или Энди не слышал сигнала, потому что был на пути к дому в Гамла Сикле? В таком случае он скоро узнает, что семья, за которую босс так беспокоится, его собственная. Знает Энди об этом или нет, само по себе не имело никакого значения. Но Хоффман чувствовал себя неуютно, оттого что вовремя не посвятил Энди в эту свою тайну. Это было равносильно обману.

Пальцы ощупывали стену. Она заканчивалась, а Пит все еще не находил того, что искал. Возможно, именно поэтому до него наконец стал доходить удушающий запах машинного масла, и спина взмокла от жары.

Нужный кирпич обнаружился в самом низу слева. Именно там кладочные швы были особенно шероховатыми и даже бугристыми. Пит с силой нажал на кирпич — и вся стена пришла в движение. Изнутри выплыла угловатая дверца.

Дома крупных политиков соединялись подземными туннелями, и это подтверждал чертеж Латифи. История умалчивала, делалось ли это на случай бегства, для тайных совещаний или же просто по привычке любой диктатуры окружать себя стеной секретности. Сам Пит тоже использовал нечто подобное в доме, которого, если верить Зофии, больше не существовало. Кирпичная кладка редко бывает идеально ровной, поэтому легко обманывает ненаметанный глаз.

Пит включил фонарик и пошел по туннелю, предварительно нажав на тот же кирпич, чтобы закрыть за собой секретную дверь. Семьдесят пять метров пригнувшись, с рюкзаком, в котором лежали необходимые инструменты. Впереди, если верить чертежам Латифи, ждала еще одна стена «с сюрпризом».

12.52 (Осталось 9 часов 10 минут)