Именинница Рослунд Андерс

Но на этот раз Гренс даже не замедлил шага, а продолжал идти по коридору, уверенный, что подчиненным будет достаточно его голоса. Вскоре он и в самом деле услышал за спиной знакомые шаги, уверенные и упругие — Марианны и более плавные и быстрые Свена. Если манера переставлять ноги хоть что-то говорит о человеке, Гренс хотел бы знать, как звучат со стороны его собственные.

— В чем дело, Эверт?

— Вопрос жизни и смерти.

Когда Гренс нажал кнопку лифта, Марианна и Свен уже стояли по обе его стороны.

— Разве у нас не всегда так?

— Да, но на этот раз счет идет на часы или даже минуты.

— О чем ты?

— Об информации, которая просочилась в камеру Заравича.

Два лифта, три коридора — и комиссар на восьмом этаже Крунуберга, нетерпеливо переминается с ноги на ногу, пока охранник гремит ключами, отыскивая нужный.

Душко Заравич лежит на койке, уже не во фраке, а в обычной одежде заключенного, и не выглядит особенно удивленным, когда трое полицейских вламываются в его камеру площадью восемь квадратных метров.

— Рановато вроде… какого черта?

— Встать.

— По моим подсчетам, я должен сидеть здесь до десяти часов. Хотя ничего не имею против того, чтобы отправиться домой прямо сейчас. Ты ведь тоже, наверное, планируешь испить пивка сегодня вечером, комиссар?

— Встать, я сказал. Чтобы мы могли обыскать здесь все.

Заравич заухмылялся, между тем как Гренс, Марианна и Свен принялись переворачивать вверх дном то немногое, что можно было перевернуть в камере.

— Ты что-то потерял, комиссар?

— Раздевайся.

— Ммм… Тогда пусть они выйдут… ты и я, комиссар…

— Рубашку, брюки, трусы, носки, тапки… Скидывай с себя все, чтобы я мог посмотреть, и складывай в кучу на полу.

Лукавая ухмылка сменилась грязноватым смешком, когда Заравич обнажил свое бледное тело. Он бросал одежду на пол, подмигивая Хермансон.

— Ну что, такой я вам больше нравлюсь, да? Что скажешь, девушка? Или ты, молчаливый незнакомец? Или престарелый комиссар, что, если ты…

— А ну, становись раком и раздвигай ляжки.

Заравич не впервые оказался за решеткой, поэтому молча пожал плечами и сделал то, о чем его просили.

— Так?

— Можешь одеваться.

— Ты разочарован, комиссар? Похоже, ты все-таки что-то искал. Потому что, если здесь и был какой-нибудь телефон или, к примеру, кипа бумаг, — ну, то, что обычно бывает у людей в камере, — то с полчаса назад я сходил в туалет и потом смыл все вместе со всем этим. С мобильником и бумагами, я имею в виду.

Ни слова не говоря, Гренс отодвинул стоявших у него на пути Марианну и Свена, хлопнул дверью и помчался по коридору в сторону туалета. Он вытащил латексные перчатки, которые всегда носил в кармане рубахи, и, морщась от боли в ноге, лег на живот возле унитаза. Но, сколько ни шарил в трубе, где только мог достать, рука хватала только воду. Мобильник улетучился. А вместе с ним и возможность локализации разговора.

На мгновение комиссар ослеп от ярости, которой ухмыляющийся дьявол ни в коем случае не должен был видеть.

Он крикнул Марианну и Свена, с силой толкнул дверь камеры снаружи, избегая лишний раз глядеть на голого Заравича, и побежал к охраннику.

— У вас есть свободная камера?

— Что?

— Камера… которая на этот момент не занята?

Молодой охранник как будто сомневался, что расслышал правильно.

— Свободная камера, вы сказали?

— Да.

— И зачем она вам?

— Так есть или нет?

Третья дверь на противоположной от Заравича стороне, где еще несколько часов назад сидел суицидальный героинист, после которого еще не успели прибраться. Но Гренс не замечал ни грязи, ни вони, когда, пригласив в камеру Марианну и Свена, плотно закрыл дверь.

— Так кто из вас?

Свен и Марианна переглянулись и посмотрели на шефа.

— Что, Эверт?

— Кто, черт возьми! У нас с Хоффманом опять утечка! И это может быть только кто-то из вас! Кто?

Они поняли. «Оборотень» кто-то из своих, кто все время рядом с Гренсом. Других объяснений здесь не нужно.

Эверт Гренс имел привычку срывать гнев на предметах мебели. Все лучше, чем бить людей. Сверкающая стальная койка из отдела судмедэкспертизы в Сольне звенела, как колокольчик, — печально, как только и могла звенеть койка, на которой резали мертвецов ради информации для следствия. А шаткий ночной столик Гренса в его кабинете всегда глухо стучал, мягко врезаясь в диван с вельветовой обивкой.

Здесь же не было ни столов, ни коек, поэтому Гренс стукнул кулаком в стену. И этот удар не имел никаких последствий, если не считать крови, проступившей на костяшках пальцев и оставившей на белой бетонной стене розоватый след.

— Эверт, дорогой, успокойся.

— Успокоиться, Хермансон? Я работал здесь больше сорока лет! Скоро пенсия, и до сих пор меня ни разу — ни разу! — не водили за нос мои же коллеги.

Гренс никому не доверял, в этом они с Хоффманом были похожи. Они даже как-то говорили о том, что жизнь научила их выбирать время от времени, кому можно довериться. Но еще один урок, которого Хоффман еще не получил, а Гренс уже усвоил, состоял в том, что даже тот, кого ты выбрал, может в конце концов предать.

— Отвечайте!

И это было то, что случилось с комиссаром.

— Кто из вас?

Марианна Хермансон было попятилась, но теперь подошла и встала рядом с Гренсом. Просто она ужасно не любила, когда ее запугивают.

— Еще раз предупреждаю тебя, Эверт, чем могут обернуться твои сомнения относительно меня. Я уже говорила, что это равносильно тому, что меня потерять. Ты или веришь мне, или нет. Но ты меня не слушал! Ты продолжал сыпать обвинениями не только в мой адрес, но и Свена, и Вильсона. И вот теперь снова взялся за свое. Понимаю, что это особое расследование — слишком много личного и буря эмоций. Я даже рада, что ты наконец хоть что-то почувствовал. Но Эверт, теперь ты теряешь даже не меня, ты теряешь самого себя.

— Ты искажаешь картину, Марианна.

— Что?

Гренс больше не кричал.

Холодный тон резал по живому, но руки не тряслись, и взгляд налился ледяным спокойствием.

— Я попросил проследить за тобой. Ты лгала, отмечала в журнале встречи, которых не проводила. Посещала места, где тебя не должно было быть.

— Что ты сказал, Эверт? Ты попросил проследить за мной? Но кто…

Марианна проглотила конец фразы, заметив движение Свена.

Его лицо приняло смущенное выражение.

Стыд — Хермансон сразу его узнала.

— Ты?..

Свен опустил глаза в пол.

— Ты, Свен? Так это ты…

— Да. Эверт попросил меня.

В камере сразу стало тесно, — от бушевавших страстей.

Ярость Марианны схлестнулась с яростью Гренса.

— Эверт?

— Да?

— Это наше с тобой последнее расследование.

— Прости, не понял.

— После десяти лет совместной работы ты все еще не научился мне доверять.

— Люди идут на что угодно, когда их к тому принуждают, Хермансон. Взять того же Хоффмана… Тебе кто-нибудь угрожал? Если это так, я все пойму, и мы попробуем решить эту проблему вместе. При условии, конечно, что ты…

— Эверт, да, это я.

— Что?

— Ты прав, это была я.

Тут Свен оторвал взгляд от пола, а Гренс еще раз стукнул кулаком в стену.

— Ты, Марианна?

— Да, и это у меня роман с Вильсоном.

В камере нависла тишина.

Мертвая.

Несмотря на то, что все трое тяжело дышали.

— Я не понял… ты и Вильсон?

— Да.

— И это ты и он…

— Да.

В этой камере, как и в остальных, возле койки стояла вмурованная в пол табуретка. Возле нее Гренс и опустился на пол. Сник.

— Так… так вот что стояло за твоей ложью, фальшивыми записями в журнале и странными прогулками?

— Да.

Теперь уже не только кулак и костяшки пальцев, Гренс был готов всем своим телом броситься на стену, но его удержали.

Уфф… — именно так это ощущалось.

— Ну, я бы сказал… это просто замечательно, Хермансон! Что ты кого-то наконец себе нашла, я имею в виду. Рад за тебя и за Вильсона. С другой стороны, Марианна, он же твой непосредственный начальник. Как же так? И вы работаете в одном и том же отделении. Теперь один из вас должен уйти, таковы правила. Или вы об этом не знали?

— Думаешь, это между нами не обсуждалось?

Вмурованная в пол табуретка была жесткой и холодной. Кроме того, комиссар не мог как следует к ней прислониться, поэтому вскоре спина стала болеть. Но Гренс все еще не находил в себе силы подняться. Он попросил Марианну и Свена выйти из камеры и подождать его возле вахты и остался наедине со своими мыслями.

Так что там говорила Хермансон? Что это их последнее совместное расследование. А ведь она, в отличие от самого Гренса, никогда не бросала слов на ветер.

У комиссара никого не было, кроме этих двоих, лучших его напарников и лучших друзей. И он уже знал, как оно ощущается, время. Скоро истечет отведенный срок, и он уже ничего не сможет сделать для Хоффмана. Отчаяние, безысходность — вот чем грозило комиссару расставание с Хермансон. И он ненавидел себя за эту чертову сентиментальность с тех самых пор, как из его жизни исчезла Анни.

19.15 (Осталось 2 часа 47 минут)

Вот здесь, в самом верху средней части…

Знакомый металлический щелчок — и стена поползла вверх.

Пит Хоффман вышел из пропахшей маслом котельной в подвале белой виллы в плесневелый воздух туннеля длиной семьдесят пять метров. Перед уходом из «башни» он снова открыл потайную комнату за книжным шкафом, чтобы затащить туда тела двух охранников. Пусть лежат, пока запах тления не въестся намертво в потолок и стены.

Потом спустился в подвал, все еще опасаясь, что грохот от удара дверцы сейфа о стену привлечет кого-нибудь еще. И только где-то посредине туннеля пришло осознание того, что он почти ушел из этого места, и страх окончательно отпустил.

Теперь его мысли занимал другой человек, о котором Хоффман до сих пор думал, что видел его в первый и последний раз. Потому что, когда Латифи сообщил об отъезде Хамида Каны с телохранителями, Пит посчитал, что ему нет никакого дела до того, где главарь контрабандистов будет находиться в дальнейшем. В этом Пит был убежден, когда наполнял водой сейф и доставал из него дешифратор. Их с Каной пути никогда не должны были пересечься. Но теперь Пит думал иначе.

Шведский филиал организации, опасаясь разоблачения, приговорил своего албанского шефа к смерти. Ради этого они даже отсрочили казнь его, Хоффмана, семьи. Благо, теперь у них был не только адрес Каны, но и потенциальный исполнитель приговора.

Секретный туннель закончился. Пит подошел к выходу, который пару часов назад был входом. Нажал на кирпич снизу слева — и вмурованная дверь появилась, словно по мановению волшебной палочки. Согласно последнему сообщению Латифи, хозяева этого дома все еще были в отъезде. Хоффман пересек подвал и по лестнице поднялся на кухню и в прихожую с выбитым окном. Посмотрел на часы — времени на определение местонахождения Хамида Каны не было.

19.33 (Осталось 2 часа 29 минут)

Латифи должен был слышать выстрелы. Убийство албанских граждан, пусть даже и на службе мафии, — как добросовестный полицейский, он не мог закрыть на это глаза. Но Латифи молчал, воздерживался от вопросов на эту тему, когда Пит, усаживаясь в машину, объявлял, что информация, ради которой он сюда приехал, теперь у него в руках. Словно, как напарник Хоффмана, чувствовал себя связанным каким-то негласным соглашением. Он мог себе позволить это, пока албанская полиция ни о чем не знала.

— Теперь куда? В аэропорт?

Для Латифи ответ был очевиден. Хоффман же выглядел подавленным, несмотря на успех операции.

— Ты ведь управился, похоже…

Но шведский напарник будто все еще кого-то преследовал.

— Осталось еще кое-что.

— Что?

— Один вопрос, который я должен задать Кане.

— Но ты, кажется, сказал, что получил всю информацию, ради которой приехал?

— Это другой вопрос. Ответа на него нет в ноутбуке.

— И… о чем он?

— Не могу сказать. Это между мной и Каной.

Латифи медлил, косился на Хоффмана, словно пытался разглядеть его насквозь.

— То есть то, что ты только что сказал, означает, что в аэропорт ты не поедешь?

— То, что я сказал, означает, что я хотел бы получить от тебя адрес дома, где Кана предположительно находится.

Латифи потянулся большим телом, провел рукой по угловатому лицу. Он сомневался, оценивал, взвешивал свои ощущения и очевидные последствия действий.

— Адреса ты от меня не получишь.

— Латифи, какого черта…

— Но я могу тебя туда отвезти.

Хоффман кивнул, поблагодарил. И, конечно, разглядел скрытые намерения умного полицейского. Сопровождать, быть на месте, чтобы при случае предупредить, хотя бы минимизировать, возможные жертвы.

Албанец завел мотор и развернул машину в направлении из города.

— Хамид Кана один из самых жестоких мафиози, с какими я только имел дело. А ведь они, что ни говори, мой хлеб. При этом, как я уже говорил, мне ни разу не удавалось упечь его за решетку. То есть арестовать его я могу в любой момент, но давно убедился в бессмысленности этой затеи. Все равно Кана выйдет на свободу раньше, чем я успею взяться за него всерьез.

Было еще светло, но намечались первые признаки приближения сумерек, когда машина выехала из города и по большому шоссе взяла курс на восток.

— Я не только знаю, что Кана зарабатывает на жизнь продажей излишков албанского оружия, я могу доказать это. И в нормальной стране моих доказательств с избытком хватило бы и на задержание, и на обвинительный приговор, но только не в нашей. Кроме того, мне известно, что женщина, у которой Кана сейчас гостит и к которой мы едем, по документам числится владелицей дома, где ты только что был.

— Та самая женщина?

— Она.

— Любовница и прикрытие одновременно?

— Любовница, да, но вряд ли прикрытие. Уверен, что бизнес у них общий. Веса Лилай, сорока семи лет. Чиста как стеклышко, в наших базах на ней нет даже штрафов за неправильную парковку. Но это только на первый взгляд. Она связана с мафией на другом, более глубоком плане. Брат Весы Лилай в свое время подмял под себя албанскую часть «балканского маршрута» — того самого, по которому оружие до сих пор поставляется в Северную Европу. Но потом его убили — обыкновенные гангстерские разборки, если моя информация верна. И дело было в Швеции, да… там, откуда ты приехал, Ларсон. Погиб не только он сам, но и жена, и дети. Так мне сообщили, по крайней мере. С тех пор прошло… да, лет двадцать, наверное… Убийство целой семьи, в Швеции, — как полицейский, ты должен был слышать об этом.

— Как его звали, брата?

— Мирза. Мирза Лилай.

Но Пит Хоффман ничего не слышал ни о Мирзе, ни о Весе Лилай. Наверное, потому, что не был полицейским. Он задался вопросом, слышал ли что-нибудь об этом Гренс. Об убийстве, о котором только что рассказал Латифи. Пит решил, что обязательно расспросит об этом комиссара, когда все закончится.

— Нет, к сожалению, двадцать лет тому назад я еще не служил в полиции.

— Мирза Лилай, — и это уже проверенная информация, были в Шкодере и до меня честные полицейские — признанный лидер контрабандистов вплоть до самой смерти. Потом его сменил Король Золтан, которого тоже убили. Но если первый пал жертвой обыкновенной гангстерской войны, — мы до сих пор склонны так думать, хотя тому нет прямых доказательств, — то после второго наступило двоевластие. Если, конечно, моя информация верна, а она редко бывает ложной. Хамид Кана и Веса Лилай. Он, насколько я могу судить, больше занимается экспортом. Она — импортом.

Сумерки сгустились. Медленно, но верно ночь вытесняла день. Световые кегли фар ощупывали дорогу, которая становилась все более узкой, ухабистой и извилистой.

— В бардачке атлас карманного формата. Если откроешь его, Ларсон, на седьмой странице найдешь особняк, куда мы едем. Я обвел его кружком.

Порывшись в бардачке, Хоффман и в самом деле обнаружил потертый атлас масштаба 1:50 000, который Латифи, похоже, использовал с первого дня службы в полиции. Это был его личный гид по криминальной Албании. Каждая страница была испещрена разноцветными стрелками, которые показывали на дома и улицы, и комментариями, которые невозможно было прочитать.

Обведенная кружком вилла на седьмой странице находилась на отшибе, в самом конце горной дороги. Ближайшие соседи Весы Лилай, если верить атласу, проживали двумя километрами ближе.

И Хоффман должен был проникнуть туда один.

Он покосился на албанского полицейского. Заводить дискуссию о том, что последние километры он хотел бы проехать без него, было бесполезно. Может, оставить Латифи в машине, просто вырубить на время и самому сесть за руль? Тоже не вариант. Албанец производил впечатление порядочного человека, да и борьба, пусть даже и успешная, стоила бы Хоффману времени, которого у него не было.

— Можешь остановить там?

Теперь, когда в руках у Хоффмана была карта, стоило попробовать другой вариант.

— На бензозаправке, я имел в виду.

— Сейчас?

— Мне нужно в туалет.

Латифи, не замедляясь, недоверчиво покосился на Хоффмана.

— Ты ведь так спешил?

— Мне не нравится облегчаться в туннеле или искать туалет в доме, который я возьму штурмом. Предпочитаю другие варианты.

Когда проехали бензозаправку, Латифи снова испытующе посмотрел на пассажира. Через пару сотен метров он притормозил, развернулся и поехал обратно. Припарковался между двумя другими машинами, с обзором на стеклянную стену кафетерия.

— Я куплю себе кофе. Тебе взять, Ларсон?

По периметру площадки шли освещенные залы со столиками, наполовину заполненные гостями, и игровой салон, где не было ни одного свободного места. Место встреч, вынесенное на безлюдную равнину, возможно, единственное, где компания друзей могла провести этот вечер буднего дня.

Много людей — много машин. Последнее было на руку Хоффману.

— Хорошо, возьми и мне. Спасибо.

Хоффман улыбнулся Латифи. Просто потому, что так легче было вынести собственную ложь.

— Охотно выпью, но только после того, как отолью.

Это было то, чего Хоффман не собирался делать, — ни пить кофе, ни возвращаться.

Он посмотрел на металлические щиты, на которых стрелками разъяснялось, что туалеты можно найти в конце здания. Открыл дверь на мужскую половину. В нос ударил запах мочи. Справа был желоб, который очень давно не чистился. Слева три кабинки с грязными унитазами.

Убедившись, что он здесь один, Пит начал действовать.

Для начала отсоединил накладной живот. Потом покрутил пальцы на правой руке, пока ваккумная капсула не ослабла и протезы не соскользнули. Выковырял съемные складки над глазами, оторвал кривой нос с увеличенными ноздрями и чуть больший кусочек силикона, соединявший обвисшие щеки с таким же подбородком.

Сорвал усы, взъерошил аккуратно причесанные волосы, расстегнул рубашку и ножом обрезал обе штанины чуть повыше колена.

Все, кроме протезов, выбросил в мусорную корзину.

Этот мужчина в шортах и футболке был значительно моложе и спортивнее того, который вошел в туалет несколько минут назад, хотя и не так хорошо одет. Он вошел в кафетерий с противоположной фасаду стороны и сел за свободный столик.

Отсюда можно было видеть Латифи в машине с пластиковой чашкой кофе, напрасно дожидавшегося шведского коллегу. Пит Хоффман накрыл ладонью лежавшую на столе зажигалку, подвинул ее к себе, резко поднялся и направился все к той же задней двери. За кафетерием была автомастерская, совмещающая функции мойки и обслуживающая одну машину зараз. Хоффман прошмыгнул к верстаку, оглядел аккуратный ряд инструментов на вбитых в стенку крюках. Выбрал отвертку, гаечный ключ и кусочек листового металла, не толще бритвенного лезвия.

Потом, обойдя территорию бензозаправки по широкой дуге, обнаружил за деревьями еще одну парковку — для тех, кто решил остановиться здесь на более долгий срок, чем посещение туалета.

Операция по угону автомобиля перенесла Пита в прошлое, в его первый приезд в эту страну, потому что в Албании простой народ до сих пор ездил на «Мерседесах» старых моделей. Убитые, с более чем двадцатью тысячами миль пробега, они не были оснащены современной техникой, которая могла бы усложнить вору задачу. Пит огляделся, чтобы убедиться, что за ним не следят, лег спиной на теплый гравий и, отталкиваясь ногами, подлез под одну из четырех подходящих для его цели машин. Перерезал кабель, подсоединенный к сигнальному рожку, вылез, воткнул отвертку в замок на крышке бака и поворачивал ее до тех пор, пока не сбил давление настолько, что все дверцы разблокировались.

Сел на водительское сиденье, щелкнул зажигалкой и поднес к огню кусочек листового железа. Нагрев до нужной степени, сунул краешек в замок зажигания. Повертел — высунул. С каждым разом железо все глубже входило в замок. Пит достал свою связку ключей, выбрал пару на глаз. Эти машины не имели пластиковых штифтов, поэтому к ним подходили многие ключи.

Пит включил фары, чтобы не вызывать подозрений. Перед тем как повернуть на проселочную дорогу, мельком увидел Латифи, все так же сидевшего в машине с кофе, который начинал остывать.

20. 36 (Остался 1 час 26 минут)

Последние лучи солнца еще просачивались между горами на фоне черного неба. Еще немного — и весь ландшафт станет таким же беспросветным и пустынным. Пит Хоффман вел подержанный «Мерседес» так быстро, насколько мог решиться. Карта существовала только в его памяти, и он сосредоточился, чтобы не пропустить нужный поворот, потому что времени плутать не оставалось. Итак, седьмая развилка справа. После нее третья слева, пока еще асфальт. Последние полмили пришлось петлять по гравию, да еще в полной темноте.

Пит проезжал особняк ближайшего соседа Хамида Каны, и как только включил фары, зазвонил мобильник. Латифи.

Хоффман не ответил. Звонок повторился, он проигнорировал его вторично. Потом гневное СМС.

Где ты, черт тебя дери!

Метров за двести до цели Пит выключил мотор и пошел пешком. Медленно прогуливался вдоль забора, убежденный, что внешнего наблюдения нет. Если городской особняк был защищен спиралью колючей проволоки, то здесь Пита встречала изящная чугунная ограда с белыми колоннами и пышной растительностью.

Он перелез через нее и спрыгнул во двор.

Земля была сухая. Пит шел наугад, без фонарика, нога несколько раз застревала в трещинах. Спотыкался о корни высохших на солнце кустарников. Оборачиваясь, видел огни в темной долине — большие хутора с виноградниками и плантациями олив.

Проверил время — оставалось около часа.

До смерти Зофии, Хюго, Расмуса, Луизы.

Или Хамида Каны, с которым Пит ни разу не встречался, не разговаривал. Албанского оружейного контрабандиста, приговоренного его же подельниками.

21.08. (Осталось 54 минуты)

Пит пробирался шаг за шагом, пригнувшись. На последних метрах между гаражом и площадкой с тремя большими автомобилями и журчащим фонтаном рванул вперед. Залег в рощице из пяти молодых апельсиновых деревьев в пятидесяти метрах от фронтона, с обзором на освещенную изнутри гостиную.

Там было четыре человека. Не больше, теперь Пит в этом не сомневался. Хамида Кану с бокалом в руке и в рубахе с закатанными рукавами он узнал сразу. Его пиджак висел на спинке стула. Напротив сидела женщина, тоже с бокалом. Та самая, которая, согласно имеющейся у Латифи информации, владела и этим домом, и двухэтажной белой виллой и вместе с Каной управляла нелегальной торговлей. Веса Лилай. Красивое имя для красивой женщины средних лет, которая сейчас смеялась, жестикулировала и, похоже, была счастлива, может, даже влюб- лена.

Кроме этих двоих в прихожей стояли, опершись на шкафы, два охранника, в рубашках и костюмах. Слишком элегантные для людей этой профессии, особенно на Балканах.

Пит Хоффман ждал, сам не знал чего.

Каких-нибудь изменений. Того, что кто-то выйдет в туалет или отправится за новой порцией вина, бросив Кану одного в просторной комнате. Или удалятся охранники, оставив его незащищенным.

Двадцать минут — ровно столько он мог за ними наблюдать.

Потом нужно было действовать, невзирая на риск.

21.31. (Осталась 31 минута)

Время шло, ничего не менялось.

Пит должен был принять решение.

Стрелять прямо отсюда — почему бы и нет? Кана представлял собой идеальную мишень. Но, принимая в расчет охранников, в отличие от Пита прекрасно ориентировавшихся в доме и на прилегающей территории, имело смысл приблизиться, может, даже войти в дом, чтобы получилось наверняка.

Пит медленно переставил ногу. Окутанный темнотой, достиг небольшого штакетника по обе стороны до входа, когда в глаза ударил яркий свет. Сам того не подозревая, Пит миновал сенсорный датчик, и фонари у крыльца и на дорожке включились все разом. Кана и Лилай поставили бокалы и разом оглянулись в сторону двора.

Далее все произошло быстро.

Через окно в прихожей Пит открыл огонь по охранникам, которые не были готовы к нападению и, безоружные, побежали к выходу.

Следующая пуля, пробив окно в гостиной, угодила Кане в грудь. Веса Лилай тоже упала, и Пит Хоффман вбежал в дом.

21.40 (Осталось 22 минуты)