Увечный бог. Том 2 Эриксон Стивен
– Отлично сработано.
Бог-покровитель убийц скосил глаза на кинжалы, которые все еще держал в опущенных руках.
– Не люблю проигрывать. И никогда не любил, Престол Тени.
– В таком случае, – и призрачный силуэт рядом с ним хихикнул, – мы еще не вполне закончили, верно?
– А, то есть ты знал?
– Разумеется. И – пусть это тебя не шокирует – я одобряю.
Котильон в изумлении обернулся к нему.
– Я так и подозревал, что тебе оно не все равно.
– Не будь идиотом. Я просто ценю… симметрию.
Оба снова повернулись к кургану, только призраков там уже не было.
Престол Тени ударил в землю тростью.
– Как по-твоему, – произнес он, – кто из богов больше всего нас сейчас ненавидит?
– Надо полагать, те, что еще живы.
– С ними мы тоже еще не закончили.
Котильон кивнул в сторону кургана.
– Все-таки молодцы они оказались, верно?
– Мы с ними империю завоевали.
– Мне иной раз кажется, что напрасно мы от нее отказались.
– Идеалист треклятый. Нам нужно было уйти. Рано или поздно приходит время развернуться и уйти, сколько бы сил ты ни вложил в то, чего добился.
– Тогда что же, идем?
И боги двинулись прочь, две тающих тени в свете пробуждающейся зари.
Ток Младший ожидал верхом на полпути между безмолвным строем Стражей и Скворцом с его двумя солдатами. Он наблюдал за встречей отдаленных силуэтов на уродливой вершине кургана. Теперь трое призрачных всадников возвращались обратно той же дорогой.
Поравнявшись с ним, Скворец махнул Молотку и Тротцу рукой, чтобы те ехали дальше, сам же придержал коня.
Развернул его, чтобы последний раз взглянуть на курган.
Ток раскрыл рот.
– Что за взвод у вас был, сэр.
– Мне всю жизнь везло. Но теперь пора, – произнес он, снова разворачивая коня. Бросил взгляд на Тока.
– Готов, «Мостожог»?
Они тронулись вместе, бок о бок.
Потом Ток изумленно уставился на Скворца.
– Только я ведь не…
– Ты что-то там сказал, солдат?
Ток, не в силах ничего вымолвить, покачал головой.
Нижние боги, наконец-то.
В светящемся небе высоко над равниной на воздушных потоках парил, почти не шевеля крыльями, Гу’Рулл. Убийца Ши’гал разглядывал мир далеко внизу. Вокруг кургана валялись десятки драконьих трупов, а дальше к западу, насколько достигал глаз Гу’Рулла, тянулась полоса опустошения едва ли не в лигу шириной, вся усеянная телами элейнтов. Сотнями и сотнями.
Ши’гал пытался осознать доставшиеся на долю Отатаралового дракона муки – и не мог. Пробуждающиеся в нем ароматы грозили его переполнить.
Я все еще ощущаю отголоски ее боли.
Что же в жизни способно сделать ее столь дерзкой, столь стойкой против обрушивающейся на нее целеустремленной ярости? Корабас, сейчас, в своей пещере, дарованной тебе богом, который и сам был ранен едва ли не смертельно, баюкаешь ли ты собственные раны, собственную печаль, как если бы, сложив крылья, можно было заставить окружающий мир исчезнуть? А вместе с ним – всю злобу и ненависть, все то, что нападало на тебя в твои столь немногие мгновения свободы?
Неужели ты снова одинока, Корабас?
Если бы приближение к тебе меня не убило бы, если бы я мог помочь тебе там, в окровавленных небесах над дорогой смерти, я бы сейчас к тебе присоединился. Чтобы скрасить твое одиночество.
Но все, что я могу, – это кружить в небе. Над теми, кто тебя призвал, кто сражался, чтобы освободить бога и спасти тебе жизнь.
Их я тоже не понимаю.
К’чейн че’маллям есть чему поучиться у этих людей.
Я, Гу’Рулл, убийца Ши’гал из Гунт’ан Кочующей, пристыжен всем тем, чему сделался свидетелем. И чувство это, столь новое, столь незнакомое, явилось ко мне сладчайшим ароматом из всех, что только возможны.
Кто бы мог подумать.
Уложив в продолговатую кучу последний камень, Икарий отряхнул с рук пыль и медленно поднялся.
Ублала – Ралата сидела неподалеку – смотрел, как воин подошел к краю холма, как стронул ногой небольшой камешек, покатившийся вниз по склону. Потом Икарий вновь перевел взгляд на могилу, а следом – на Ублалу. Утро выдалось ясным, но к востоку сейчас собирались тучи, поднявшийся ветер обещал дождь.
– Все так, как ты сказал, друг мой?
Ублала кивнул.
Икарий утер слезы, так и струившиеся у него по щекам с того мгновения, как он заплакал над могилой. Но взгляд его уже не был переполнен горем. Просто пустой. Потерянный.
– Ублала, это все, что я есть? – Он сделал неопределенный жест. – Это все, что есть в каждом из нас?
Тоблакай пожал плечами.
– Я – Ублала Панг, и это все, что я есть или чем когда-либо был. Не знаю, чему там еще быть. Только я вообще мало знаю.
Икарий снова взглянул на могилу.
– Он умер, защищая меня.
– Да.
– Но я даже не знаю, кто это был!
Ублала снова пожал плечами. В том, чтобы плакать над убитым незнакомцем, ничего стыдного нет. Ублала сам так много раз делал. Он протянул руку, поднял осколок горшка, вгляделся в небесно-голубую глазурь.
– Красивый, – сказал он негромко, запихивая его себе за пояс.
Икарий собрал свое оружие и повернулся к северу.
– Кажется, Ублала, на этот раз я близко.
Ублала собрался спросить, куда именно близко, но, поскольку уже успел запутаться, решил отложить вопрос на потом. Вот только вряд ли он к тому вопросу опять вернется. Туда, куда он его отложил, отправлялись любые причины для беспокойства, и он никогда уже к ним не возвращался.
– Я рад, друг мой, что ты нашел себе любимую женщину, – сказал Икарий.
Огромный воин улыбнулся Ралате, но в ответ получил лишь каменный взгляд, и это напомнило ему – она ведь говорила, что только вдвоем ей больше нравится. Что поделаешь, женщина, но после секса снова все наладится. Так оно всегда бывает.
Когда Икарий двинулся в путь, Ублала подхватил найденный им полезный мешок, забросил его на плечо и поспешил следом.
Вскоре их догнала и Ралата, а сразу после этого Икарий приметил глиняный осколок, который Ублала вытащил из-за пояса, чтобы еще раз полюбоваться. Икарий остановился и развернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом невысокий холм, оставшийся за спиной. Он морщил лоб, но ничего не говорил.
Ублале это уже наскучило, но тут Икарий произнес:
– Друг мой, я что-то вспомнил.
Первый эпилог
- Солдаты с глазами воронов
- Гнездились прямо на мосту.
- Оружие сложено, будто когти.
- Лица украшены дымом убийств.
- Стуча железными костылями,
- Я терпеливо подходил ближе,
- Пока наконец не дошел, задыхаясь,
- Калекой предстал перед ними.
- Петушком и ласточкой
- Они ожидали меня, наблюдая.
- «Я пришел, – я сказал. – От начала дороги
- Ищу я, – сказал, – что есть лучшего в нас».
- Их сержант с рыжиной в бороде
- Обнажил влажные, блестящие зубы.
- «Мало дорог на земле, – молвил он —
- Что приведут тебя, старик, к лучшему в нас».
- «Но вы повидали много следов, – говорю, —
- Мужчин, матерей и детей, что бежали
- От вас. Разве нет среди них
- Подсказки, куда старику стоит пойти?»
- У грача-резчицы под пергаментной кожей
- Кости ходили, будто сами собою.
- «Старик, – она молвила, – мне случалось
- бывать
- В жаркой груди, между сердцем и легкими,
- Змеей проползать между мышц,
- Рыбой плыть по рекам из крови,
- Но все пути эти ведут в темноту,
- Где сломленные наконец отыщут покой.
- Больше скажу, – продолжала она, —
- Тебе не найти в сплетении тайн
- Того, что ты так смело зовешь
- Лучшим, что есть в нас».
- А потом человек с киркой и лопатой,
- Что за день мог форт и вал возвести,
- Взвешенный и размеренный в мыслях своих,
- Прищурившись, на солнце взглянул
- И сказал: «Искать надо не в храмах,
- Не в богатых домах и не во дворцах.
- Мы разрушали все это, случалось,
- Плавили на золото иконы да алтари,
- И во всех сокровищах, что огню предавали,
- Не было ничего, кроме запаха алчности
- И неутолимой жажды владеть.
- Знай же, старик: все дороги,
- От начала времен до настоящей поры,
- Не помогут тебе вычислить
- Загадочных формул, что ты хочешь постичь.
- Все дороги стоят на крови и костях
- Тех рабов, что спину сгибали
- Под кнутом, в кандалах, отбывая свой срок
- За долги, преступления или страшную бедность.
- И в каждом здании слышен их стон».
- «Но где же тогда, добрые воины,
- Мне отыскать, что есть лучшего в нас?
- Если не в плоти, если не в храме,
- Если не на одной из мощеных дорог?»
- «Кабы знали ответ мы, – промолвил сержант, —
- То прекратили бы кровопролитие,
- И мой резчик исцеляла бы раны касаньем,
- Никто б спину не гнул на дорогах и храмах.
- Кабы знали ответ мы, – промолвил сержант, —
- Воронью б нечем было кормиться,
- Мы бы когти отправили в топи,
- Пускай там за них боги дерутся, если хотят.
- Увы, но за все эти годы, как ни пытались,
- Мы не смогли отыскать, что есть лучшего в нас».
- «Как же так?» – я спросил, не зная, что делать,
- И ответил он: «На мосту мы сидели,
- С первых блеклых рассветных лучей,
- Уставшие, хмурые и поникшие,
- А потом увидали тебя – сперва точкой
- На войной пылающем горизонте.
- Жутко было смотреть, как стараешься ты
- Идти через боль, муки превозмогая,
- Опираясь на два кривых костыля.
- Ты ищешь, сказал ты, что есть лучшего в нас?
- Так вот, ты нам это представил
- Примером своим. И будь богатства у нас,
- Мы б смиренно сложили их пред тобой —
- Человеком, что по дороге шагает без ног».
- Добрых слов от солдата редко услышишь,
- И приятен мне был их взгляд,
- Когда я шел через мост
- Между ними и дальше – опять на дорогу.
- Так и иду я, ища лучшего в нас,
- И однажды ответ встанет пред мною,
- И путь мой окончится, не напрасен,
- И дорога, на которую я ступил так давно,
- Приведет меня к тому, что есть лучшего в нас.
В конечном счете война была освободительной. Жители Коланса вышли из города и за пять дней упорного труда превратили ямы, валы и редуты в длинные курганы. В трех из них были погребены жертвы Битвы за Благословенный дар – летерийцы, болкандцы, гилки и теблоры, сражавшиеся с армией брата Усерда. У подножия разрушенного Шпиля тоже выросли три больших земляных насыпи, посвященные павшим имассам, яггутам, к’чейн че’маллям и колансийцам, а рядом с ними – скромная могила, где покоились двое малазанцев. Именно к ней направлялась небольшая процессия.
На почтительном расстоянии, возле брошенных рабочих лагерей, стояли владыка Нимандр, его дядя Силкас Руин и Корлат. Вместе с Клещиком, Десрой и Апсал’арой они сопровождали солдат капитана Скрипача в долгом и утомительном путешествии к побережью.
Оплакивать гибель храбрых мужчин и женщин – даже ящеров, взращенных для войны, – не требовало волевых усилий. Нимандр вовсе не стыдился своих слез, когда услышал об истреблении переродившихся имассов. Те, кто выжил, несколько дней назад удалились на север – якобы на поиски своего вождя, чья судьба так и оставалась неизвестной.
А брат отца горевал о гибели старого товарища – Туласа Остриженного – в драконьей Войне Пробуждения. Меч на бедре Силкаса Руина по-прежнему заключал в себе души трех выживших элейнтов из Куральд Эмурланна. Каким образом они там оказались, Нимандр так и не понял, а дядя был, как обычно, немногословен.
С востока приближалась еще одна свинцово-серая гряда туч. Значит, снова будет дождь. Нимандр посмотрел на Корлат – Сестра Холодных Ночей была поглощена каким-то своим внутренним горем. Фигуры в отдалении обступили могилу. Корлат было сделала шаг к ним, но тут же замерла.
Нимандр позвал ее по имени, та вздрогнула и повернула к нему заплаканное лицо.
– Владыка?
– Негоже нам навязывать свое присутствие в такой час.
– Понимаю.
– Однако отдать дань почета и уважения все равно должно. Могу ли я попросить тебя, Сестра Холодных Ночей, присутствовать от нашего имени на их церемонии?
Лицо Корлат вдруг разгладилось, и сквозь слезы вновь проступила неописуемая красота.
– Владыка, я пойду немедля.
Поклонившись, она ушла в сторону кургана.
– Ваш отец, владыка, всегда ее выделял, – заметил Силкас Руин.
– Она отдала свое сердце человеку – малазанцу, что погиб во время битвы за Черный Коралл.
– Полагаю, – произнес белокожий тисте анди, помолчав, – то был… выдающийся воин.
– Думаю, да.
– Мое знакомство с малазанцами было кратким. Я видел их обмундирование, когда… собирался уничтожить Летерас. Сказать, что они заслужили мое уважение, – значит ничего не сказать. По своей воле я бы ни за что не стал с ними связываться.
Нимандр смотрел на дядю пораженно.
И без того оробелая, Корлат совсем замедлила шаг, когда увидела впереди группу командиров и благородных особ. По левую руку от дороги стояли шеренги малазанцев, которых называли Охотниками за костями. На возвышении за ними разместилась вторая и куда более многочисленная армия, именуемая Войском.
По правую руку выстроились ящеры – солдаты Ве’гат и охотники К’елль – во главе с Матроной. Из-за их спин наперерез Корлат вышла женщина человеческой расы.
Может, присутствие человека придаст ей сил? В противном случае Корлат боялась, что не дойдет. Сердце ее как будто было нараспашку, хотя она-то думала, что самая страшная скорбь позади. Однако при виде тех самых малазанских морпехов – Вала, Быстрого Бена, Калама – старые раны вскрылись вновь. Те тоже заметили Корлат, но удостоили ее лишь приветственным кивком. Такая дистанция, надо признать, несколько задевала.
Возможно, они думали, что Корлат хочет увести у них сержанта. Или даже винили ее в его смерти. А вот теперь ей придется снова встретиться с ними у могилы двух морпехов.
Она выбрала темный гладкий камешек из своей небольшой коллекции. Она знала, как люди умиляются, глядя на кожаные мешочки, что тисте анди всегда носят с собой. Камни в них обозначают тех, кому владелец отдавал свое сердце. У Корлат их было совсем немного: один – для Аномандра Рейка, один – для Орфантала, ее погибшего брата, один – для Спиннока Дюрава, который не обращал внимания на ее низкое происхождение. И еще один – для Скворца. Не хватало, пожалуй, только двух: для королевы Йан Товис и для владыки Нимандра.
Ими не разбрасывались. Отдать такой камень значило отказаться от любви и навсегда о ней забыть.
С другой стороны, глупо было находить камень для человека, чью любовь Корлат знала так недолго. Он не чувствовал – и не мог чувствовать – того же, что чувствовала она. У них просто не было времени построить что-то долговечное.
А потом он умер, словно бросил ее и оставил с камнем – с безжизненным, твердым камнем, в который превратилось ее сердце.
«Мертвые забывают нас, – говорил Галлан. – Именно поэтому мы и боимся смерти».
Там, на далеком кургане, что теперь зовут Пробуждением, Корлат показалось… Какой-то шепот, какой-то старый и до боли знакомый образ… Она будто бы ощутила на себе его взгляд… Нет, глупая. Просто на том холме были его солдаты. Если он и пришел туда, то лишь ради них.
Приближение женщины из рядов к’чейн че’маллей отвлекло Корлат от воспоминаний.
– Смелость подводит меня, – произнесла она со скорбной полуулыбкой.
Женщина – уже немолодая и ничем не примечательная – посмотрела на Корлат.
– Что это у тебя в руке?
Корлат хотела было спрятать камень за спину, но передумала и со вздохом раскрыла ладонь.
– Дар. Для кургана. Я встречала похожий обычай…
– Ты их знала?
Корлат почувствовала, что ей нужно уйти.
– Нет. Прости. Мне пора.
Но женщина взяла ее под руку.
– Пойдем со мной, и я расскажу про Смертного меча Геслера и Кованого щита Урагана.
– Я здесь лишняя…
– Сомневаюсь, – возразила женщина. – Впрочем, решать тебе. Меня зовут Калит.
– Корлат.
– Они отбили сердце Увечного бога, – начала рассказ Калит. – Однако я помню их за другое. Они были упрямы. Постоянно перебрехивались, как… как собаки. Насмехались над своими титулами, врали друг другу. Мне тоже врали. Сочиняли всякие байки про свои приключения. Горящие моря, драконы, безголовые тисте анди…
Корлат подумала было вставить несколько слов, но решила промолчать.
– Все время, что я их знала, – продолжала Калит, не замечая ее реакции, – они ругались без остановки, даже посреди ужасной битвы. И тем не менее эти двое малазанцев всегда делали все, что нужно. Каждый раз.
Она кивком указала в сторону Шпиля.
– Они попали туда, преодолев стены пламени, – тогда-то я и поняла, что все те байки, возможно, были правдивы. Ураган погиб на лестнице, не пуская спятившую ведьму к сердцу. То пламя все же оказалось сильнее. Геслер же погиб, спасая собаку. Так говорят… Вот она, Корлат, – сказала Калит, показывая пальцем, – сторожит вход в курган. Видишь, все собрались? Ждут меня, потому что никого больше она не пропускает. Я сама затащила тело Геслера внутрь…
Женщина вдруг замолчала. Опустив взгляд, Корлат увидела, как исказилось ее лицо, – похоже, только теперь смысл собственных слов дошел до нее. У Калит подкосились ноги, и она упала бы, если бы не повисла на руке у Корлат.
– Про… прости, – пробормотала женщина, выпрямляясь. – Я не хотела… Ох, что же я…
– Ничего, я с тобой, – сказала Корлат.
Они пошли дальше.
Небольшая группка людей, стоящих перед курганом, расступилась. На Корлат смотрели с неменьшим удивлением, чем на Калит. Среди солдат она узнала Быстрого Бена с Каламом, Вала и седобородого Скрипача, лучшего друга Скворца. Под их суровыми взглядами она изо всех сил старалась сохранить достоинство. Там же стояли мать с дочерью – дочь, еще совсем ребенок, дымила растабаком. Женщина напротив тоже курила, а ее статный спутник – нет. Белолицый баргаст, не стесняясь и не скрывая своих желаний, поедал Корлат глазами.
За бывшими подчиненными Скворца стояли мужчина и женщина – похожие, будто родственники, – а с ними пожилой Высший жрец в церемониальном облачении из золотого шелка, расшитом извивающимися змеями. Чуть поодаль еще кто-то – судя по всему, маг – ковырялся в зубах, а сидящий на табуретке художник что-то ожесточенно черкал угольным клинышком по выбеленной коже. У его ног расположилась огромных размеров жаба.
Рядом полукругом стоял своего рода почетный караул. Когда Калит и Корлат проходили мимо, солдаты резко развернулись и приложили кулак к груди в знак приветствия. Теперь было видно, что это именно те солдаты, которые сражались у Пробуждения.
Калит оперлась на Корлат и высвободила руку.
– Похоже, погребальные дары здесь, – произнесла она, указывая на сундук у входа в курган. – Я отнесу его внутрь. Если хочешь, я положу туда и твой.
Корлат протянула ладонь и в последний раз посмотрела на камешек.
Морпехи из взвода Скворца вдруг похватались за мечи, вытаскивая их из ножен.
– Капитан! – выкрикнула из-за их спин невзрачная женщина.
Услышав окрик, солдаты замерли, а Корлатсмотрела в их лица, напуганная и непонимающая.
Женщина встала между морпехами и Корлат. Сурово глядя на Скрипача, она спросила:
– Какого Худа вы тут устроили?
– Простите, адъюнкт, – пробормотал Скрипач, не сводя глаз с Корлат.
– Объяснитесь немедленно! Высший маг! Калам! А ну говорите!
– Если позволите, адъюнкт, – процедил Скрипач, – я хотел бы задать тисте анди вопрос.
– Это уж ей решать, отвечать или нет, – отрезала адъюнкт. – И если она откажется, я прослежу, чтобы вы оставили ее в покое.
Корлат глубоко вдохнула, собираясь с силами.
– Спасибо, адъюнкт, не надо. Этот солдат был ближайшим другом Скворца. Если он хочет о чем-то меня спросить, я отвечу начистоту.
Женщина отошла в сторону.
Скрипач бросил взгляд на камень.
– Ты собиралась его отдать? Ты знала Геслера и Урагана?
Корлат мотнула головой.
– Тогда… зачем?
Мысли спутались, слова не шли, и она отвела глаза.
– Это его?
Корлат, вздрогнув, подняла голову. Остальные морпехи молча смотрели на нее, и то выражение, которое она сначала приняла за ненависть, на самом деле было чем-то другим, гораздо более сложным.
– Корлат, этот камень его?
Она посмотрела на вход в курган.
– Они были морпехами, – еле слышно проговорила она. – Я хотела… в знак уважения…
– Ты хочешь от него избавиться?
Она встретилась взглядом со Скрипачом и наконец прочла в его глазах неприкрытую боль.
– Я думала… он бросил меня.
– Нет, не бросил.
– Он полюбил один-единственный раз, Корлат, – подал голос Вал. – Тебя. Если ты расстанешься с камнем, мы изрубим тебя на куски, а кости разбросаем по всему свету.
Корлат подошла вплотную к Скрипачу.
– Откуда вы это знаете?
Он сморгнул внезапные слезы.
– Там, на холме, стоял его призрак. Он видел тебя на равнине… и не мог отвести взгляд. Я понимаю, о чем ты думала… Там, за Худовыми вратами, душа забывает и любовь, и ненависть. Ты, наверное, даже засомневалась, а была ли любовь на самом деле. Слушай, Корлат, мне все рассказали. Он ждет тебя. И готов ждать вечно, если понадобится.
Корлат сжала камень в ладони и вдруг почувствовала облегчение.
– Вы собирались убить меня за то, что я отреклась от него, – произнесла она, глядя куда-то в сторону. – Спасибо, что напомнили, каким человеком он был, раз заслужил такую преданность.
– У тебя впереди столетия, – сказал Вал. – В общем, долго. Он, конечно, не ждет вечной верности. Мы тоже не ждем. Но нам просто известно, что эти камни значат для анди, – потому-то мы и удивились.
Корлат медленно перевела взгляд на курган.
– Тогда мне придется уйти, ведь я ничего не могу им оставить.
Адъюнкт вдруг взяла ее за руку и подвела к сундуку.
– Открой.
Корлат, поколебавшись, присела и откинула крышку. В сундуке было пусто. Она озадаченно посмотрела на адъюнкта.
Та криво усмехнулась.
– Морпехи. Ничего ценного у них давно нет. Если бы Геслер с Ураганом могли, Корлат из тисте анди, они бы первые разграбили свою могилу.
– Да, а потом ныли бы, чего все такие прижимистые, – добавил Скрипач.
– Мы здесь, чтобы закрыть курган. И, если получится, забрать отсюда этого виканского демона, пока от голода не сдох.
В тысяче шагов оттуда группа яггутов стояла перед курганом, под которым покоились павшие имассы.
Воины молчали, как и положено в подобной ситуации. Молчание было наполнено уважением, скорбью по товарищам, что сражались с тобой плечом к плечу до конца, – и трудно скрываемой иронией.
Чуть погодя к ним подошло нечто маленькое, похожее на разодранную соломенную подушку, улеглось у ног одного из яггутов и свесило язык.
– Варандас, – подал голос кто-то из воинов, – похоже, наш командир скучает без питомцев.
– Еще бы, – отозвался тот, – раз он отыскал нас.
– Или бывший владыка Смерти одержим пугающими аппетитами?
– Ты меня волнуешь, – произнесла Санад.
– Ты обещала никогда об этом… ах, ты про мое замечание об аппетитах! Покорнейше прошу прощения.
– Это чушь, Гатрас, клянусь!
– Чушь здесь только одна – собачья!
Воины посмотрели на лежащую шавку.
И разразились громогласным хохотом, который продолжался и продолжался, пока Худ не выдержал:
– Да заткнетесь вы все наконец?!
Тут же повисло молчание. Кто-то фыркнул.
Худ потянулся к мечу, и воины поспешили отвести взгляд. Но тут лохматая собачонка встала и задрала ногу.
Слушая истошный смех и чувствуя, как по лодыжке течет струя, Худ с тяжелым вздохом прикрыл глаза. Именно поэтому яггуты стараются жить поодиночке.
Заслышав хохот в отдалении, Брис обернулся. Приглядевшись, он понял, что это смеются яггуты у имасского кургана.
– Странник побери, неужели в них нет ни капли почтения?
Араникт нахмурилась.
– У них своеобразный юмор, любовь моя. Проявлением непочтительности скорее стало бы безразличие. А так они сами пришли к кургану и попросили оставить их.
– Ну хорошо, – пробормотал Брис и взял ее за руку. – Что ж, думаю, пора.
Вдвоем они подошли к адъюнкту, которая стояла в компании королевы Абрастал, Фелаш и Спакса. Где-то за их спинами Араникт заметила Ганоса. Он все это время держался в стороне, но всегда неподалеку от сестры.
– У кургана произошел некий конфликт, – произнес Брис. – Полагаю, все уладилось?
– Обычное недоразумение, принц, – ответила адъюнкт.
– Та собака…
– Нет. Как только курган запечатали, она пристала к Дестрианту Калит. Думаю, теперь до конца дней им быть вместе.
– Говорят, что на плато к северу от Эстобанса есть племя, – сказала Абрастал. – Погонщики бхедеринов, которые приходятся отдаленными родичами эланам.
– Калит пойдет к ним одна? – озабоченно спросил Брис.
– Если не считать эскорта из пары-тройки сотен охотников К’елль, – ответила королева Болкандо.
– Принц Брис, флот вашего брата прибудет через несколько дней, – произнесла Фелаш, переводя ленивый взгляд на Араникт.