Женщины Цезаря Маккалоу Колин

– О-о!

Красс колебался.

– Потом. Мы тут болтаем так, словно твоего друга, сидящего вон там, не существует.

– О боги! Бальб, прости меня! – воскликнул Цезарь. – Иди сюда, познакомься с плутократом, еще более богатым, чем ты. Луций Корнелий Бальб-старший – Марк Лициний Красс.

«И это, – подумал Цезарь, – рукопожатие равных. Не знаю, какое удовольствие они получают от делания денег, но, объединившись, они, вероятно, смогли бы купить и продать весь Иберийский полуостров. Как же они рады, что наконец-то познакомились! Неудивительно, что они раньше не встречались. Пребывание Красса в Испании закончилось, когда о Бальбе там еще никто не знал. И это первая поездка Бальба в Рим, где, я очень надеюсь, он поселится».

Втроем пообедали. У всех было хорошее настроение. Казалось, невозмутимому человеку, вырванному из своей невозмутимости, трудно обрести прежнее состояние. Но после того как унесли блюда и подрезали фитили ламп, Красс снова вернулся к новостям для Цезаря.

– Я должен еще кое-что сказать тебе, Гай, и тебе это не понравится, – заговорил он.

– Что именно?

– Непот выступил в сенате с короткой речью по поводу твоей петиции.

– Не в мою пользу.

– Ты угадал.

Красс замолчал.

– Что он сказал? Давай, Марк, не может же быть так плохо.

– Может.

– Расскажи!

– Он сказал, что ни за что не сделает одолжения такому общеизвестному гомосексуалисту, как ты. И это самая вежливая его фраза. Ты же знаешь, какой язык у Непота. Остальное прозвучало очень выразительно. И касалось царя Вифинии Никомеда. – Красс снова замолчал. Цезарь не проронил ни слова, и он поспешил продолжить: – Афраний приказал писарям вычеркнуть его выступление и запретил Непоту посещать собрания сената в те месяцы, когда фасции будут у него. Фактически Афраний очень хорошо справился с ситуацией.

Цезарь не смотрел ни на Красса, ни на Бальба. К тому же свет был неяркий. Он не шелохнулся, выражение его лица оставалось абсолютно спокойным. Но почему в комнате вдруг стало намного холоднее?

Пауза была короткая. Цезарь заговорил своим обычным голосом:

– Непот поступил глупо. Он был бы более полезен boni в сенате. Должно быть, он присутствует на всех советах boni и крепко дружит с Бибулом. Много лет я ждал, когда же они вспомнят эту выдумку. Почти полжизни назад Бибул усиленно ее распространял. Потом, казалось, все забыли об этом. – Он вдруг улыбнулся, но как-то невесело. – Друзья, попомните мои слова: эти выборы будут очень грязными.

– Сенату это не понравилось, – сказал Красс. – Можно было услышать, как мотылек сел на тогу. Наверное, Непот и сам понял, что зашел слишком далеко и навредил скорее себе, чем тебе, потому что, когда Афраний вынес ему приговор, он так же грубо ответил и Афранию. Обозвал его сыном Авла – и вышел.

– Я разочарован в Непоте. Я думал, что он более тактичен.

– Или, может быть, у него самого есть склонность к гомосексуализму, – громко сказал Красс. – Было очень смешно видеть, как он вел себя на собраниях плебса, когда был трибуном. Он хлопал ресницами и посылал воздушные поцелуи таким тупицам, как Терм.

Когда Цезарь вернулся в гостиную, проводив Красса, он увидел, что Бальб вытирает слезы.

– Горюешь из-за такой банальности? – спросил он.

– Я знаю, что ты горд, поэтому понимаю, как это больно.

– Да, – вздохнув, согласился Цезарь. – Это больно, Бальб, но я никогда не признался бы в этом ни одному римлянину моего класса. Одно дело, если бы это было правдой, но это неправда. И в Риме обвинение в гомосексуализме очень серьезно. Страдает dignitas.

– Я думаю, Рим не прав, – тихо сказал Бальб.

– Я тоже так думаю. Но это не имеет значения. Имеет значение mos maiorum, столетия наших традиций и обычаев. По какой-то причине – мне неизвестной – гомосексуализм не одобряется. И никогда не одобрялс. Почему, ты думаешь, двести лет назад Рим так сопротивлялся всему греческому?

– Но в Риме это тоже, наверное, существует.

– Еще как, Бальб, и не только среди простых людей. Катон Цензор говорил так и о Сципионе Африканском. И конечно, таким же был Сулла. Но ничего, ничего. Если бы жизнь была проста, было бы очень скучно.

Палатка, в которой старший консул Квинт Цецилий Метелл Целер регистрировал кандидатов, стояла на Нижнем форуме совсем близко к трибуналу городского претора. Там Целер рассматривал многочисленные заявки от желающих стать преторами или консулами. В его обязанности также входило проведение двух туров других выборов, которые пройдут позднее, в квинтилии. Это до некоторой степени оправдывало предложение Катона раньше прекратить регистрацию кандидатов на курульные магистратуры, чтобы чиновник-регистратор мог уделить должное внимание курульным кандидатам, прежде чем ему придется иметь дело с народом и плебсом.

Претендент на государственную должность носил toga candida – одежду ослепительной белизны, достигнутой многодневным отбеливанием на солнце и последующим натиранием мелом. Кандидата сопровождали на улицах все его клиенты и друзья, и чем они были важнее, тем лучше. Если у кандитата была плохая память, он нанимал номенклатора, чьей обязанностью было шепнуть кандидату имя каждого человека, которого тот видел (впрочем, в описываемое время официально номенклаторы были запрещены).

Умный кандидат собирает в кулак все свое терпение и выслушивает всех и каждого, кто хочет поговорить с ним, даже многоречивых и нудных. Если кандидат встретит мать с ребенком, он улыбнется матери и поцелует ребенка – женщина, конечно, не сможет отдать за него голос, но она убедит мужа голосовать за него. Кандидат громко смеется, когда это нужно, он горько плачет, когда ему рассказывают о каком-нибудь несчастье, или принимает грустный вид, становится серьезным, если слышит о чем-либо грустном и серьезном. Но он никогда не показывает, что ему скучно или неинтересно, и следит, чтобы не ляпнуть что-нибудь не то и не тому. Он пожимает так много рук, что вынужден каждый вечер погружать правую руку в холодную воду. Он убеждает друзей, известных своим красноречием, взойти на ростру или на платформу у храма Кастора и сообщить завсегдатаям Форума, какой он замечательный человек, какой он столп общества, как много imagines заполняют его атрий. И какие зловещие, достойные порицания, бесчестные, продажные, непатриотичные, подлые, бесстыдные, порочные, ленивые, прожорливые люди его оппоненты. Они гомосексуалисты, объедаются рыбой, пьяницы. Он обещает все и всем, и не беда, что эти обещания невозможно выполнить.

Много было законов на таблицах, которые ограничивали кандидата: ему нельзя нанимать номенклатора, ему нельзя организовывать гладиаторские бои, развлечения можно устраивать лишь для самых близких друзей и родственников, он не имеет права раздавать подарки и, конечно, не смеет никого подкупать. Но случалось, что на некоторые пункты (например, в отношении номенклатора) закрывали глаза. Отказывались от гладиаторских боев и пиршеств, а деньги, которые были бы потрачены на них, все-таки шли на взятки.

Если уж римлянин брал взятку, то он отрабатывал ее. Это было вопросом чести, и от человека, обманувшего ожидания, отворачивались. Редко кто из занимавших положение ниже всадника восемнадцати центурий не брал взяток, дававших дополнительный доход. Главными взяточниками были представители первого класса, не входившие в старшие центурии, и в меньшей степени – люди второго класса. Третий, четвертый и пятый классы не стоили затрат, поскольку им почти не доводилось голосовать на центуриатных выборах. Человеку, пользующемуся поддержкой первого класса, не надо было подкупать второй, поскольку голоса самых богатых выборщиков первого класса всегда перевешивали, ведь по центуриям римляне распределялись, исходя из финансового положения.

На результат трибутных выборов было труднее повлиять с помощью подкупа, но все-таки возможно. Ни один кандидат на должность эдила или плебейского трибуна не думает подкупать членов четырех многочисленных городских триб. Он сосредоточивается на сельских трибах, поскольку некоторые их члены во время выборов приезжают в Рим.

Кандидат сам решает, сколько денег он потратит. Это может быть тысяча сестерциев каждому из двух тысяч выборщиков или пятьдесят тысяч каждому из сорока влиятельных выборщиков, которые могут оказать давление на других. Клиенты обязаны голосовать за своих патронов, но подарок наличными еще больше подогревает их энтузиазм. Богатый кандидат мог спустить на предвыборную кампанию до двух миллионов сестерциев, если потребуется. Некоторые выборы остаются в памяти надолго, если кандидаты очень скупы. О них обычно злословят те, кто надеялся хорошенько поживиться.

Взятки большей частью распределяются перед днем голосования. Кандидаты, которые потратили крупные суммы, стараются поставить своих наблюдателей как можно ближе к корзинам, чтобы видеть, что выборщик написал на своей маленькой табличке. Опасность заключалась в подкупе не того человека. Катон был знаменит тем, что отбирал несколько человек, виновных в том, что принимали взятки, и использовал их в качестве свидетелей в суде по делам о взятках. Это не считалось бесчестным, поскольку подкупленный человек голосовал так, как надо, а потом без укоров совести давал показания на слушании, потому что его просили сделать это еще до того, как он взял деньги. По этой причине большинство обвиненных в даче взяток были те, кто победил на выборах, от Публия Суллы и Автрония до Мурены. Суд не тратил времени на неудачников.

Обычно бывало около десяти кандидатов на должность консулов, чаще шесть-семь. И по крайней мере половина происходила из славных семей. У голосующих был богатый и разнообразный выбор. Но в год, когда Цезарь стал кандидатом в консулы, Фортуна была на стороне Бибула и boni. Срок наместничества большинства преторов продлили, поэтому их не было в Риме, чтобы соревноваться на выборах, где один человек имел огромное преимущество. Каждый политик Рима знал, что Цезарь не может проиграть. И это обстоятельство снижало шансы остальных. Только один кандидат, кроме Цезаря, мог стать консулом, и он будет младшим консулом. Цезарь обязательно наберет голосов больше всех, значит он сделается старшим консулом. Поэтому многие желавшие баллотироваться на консульскую должность решили не выставляться в год Цезаря: поражение обещало быть сокрушительным.

Понимая это, boni поставили на одного человека, на Марка Кальпурния Бибула, и начали убеждать всех потенциальных кандидатов из старинных знатных семей не выступать против Бибула. Два других кандидата были «новыми людьми», и из этих двоих только у одного имелся шанс – у Луция Лукцея, знаменитого адвоката и преданного сторонника Помпея. Естественно, Лукцей будет давать взятки, рассчитывая на поддержку богатого Помпея и сам владея значительным состоянием. Внушительная сумма, выделенная на взятки, давала Лукцею некоторое преимущество. Правда, это преимущество было ничтожным. Бибул – из рода Кальпурниев, и его поддерживали все boni. И он тоже будет давать взятки.

На рассвете Цезарь пересек померий и вошел в Рим.

В сопровождении одного лишь Бальба он прошел по Широкой улице к холму Банкиров, вошел в город через Фонтинальские ворота и спустился на Форум, оставив справа тюрьму Лаутумия, а слева – Порциеву базилику. Цезарь застал Метелла Целера врасплох, потому что тот сидел в своей палатке, устремив восхищенный взгляд на орла на крыше храма Кастора и совершенно не обращая внимания на то, что делается справа от него.

– Интересный знак, – сказал Цезарь.

Целер ахнул, поперхнулся, сгреб в кучу свои документы и вскочил.

– Ты опоздал, я закрываюсь! – крикнул он.

– Успокойся, Целер, ты не имеешь права нарушить закон. Я здесь, чтобы до июньских нон зарегистрироваться кандидатом на должность консула. Сегодня это еще можно сделать, так постановил сенат. Когда я появился перед тобой, ты сидел, не собираясь закрываться. Поэтому ты зарегистрируешь меня. Никаких препятствий нет.

Вдруг Нижний форум стал быстро заполняться. Пришли все клиенты Цезаря и еще один человек, настолько важный, что Целер понял: он не может прикрыть лавочку. Марк Красс подошел к Цезарю и встал у его сверкающего белизной левого плеча.

– Что-то не так, Цезарь? – прогремел он.

– Да нет, все нормально. Ну так что, Квинт Целер?

– Ты не представил отчетов по своей провинции.

– Представил, Квинт Целер. Их принесли в казну вчера утром с наказом немедленно рассмотреть. Хочешь пойти со мной к храму Сатурна, чтобы проверить, нет ли там несоответствий?

– Я регистрирую твою кандидатуру на должность консула, – сдался Целер и наклонился вперед. – Ты дурак! Ты отказался от триумфа! И ради чего? Бибул свяжет тебя по рукам и ногам, клянусь! Тебе надо было подождать следующего года.

– К следующему году от Рима ничего не останется, если Бибулу дать волю. Нет, я неправильно выразился. Если Бибул ничего не будет делать, а только все запрещать. Да, так лучше.

– Он будет запрещать все, если ты будешь старшим консулом!

– Пусть блоха попробует куснуть.

Цезарь отвернулся, обнял Красса за плечи, и они пошли в гущу восторженной и плачущей толпы. Люди сожалели о том, что Цезарь лишился триумфа, но радовались тому, что он появился в городе.

Целер понаблюдал за тем, как эмоционально римляне встречают Цезаря, потом жестом позвал ликторов.

– Палатка закрыта, – объявил он и поднялся. – Ликторы, мы идем к Марку Кальпурнию Бибулу. Быстро!

Поскольку были ноны и сенат не заседал, Бибул находился дома, когда пришел Целер.

– Догадайся, кто сейчас зарегистрировался кандидатом в консулы? – спросил Целер сквозь зубы, врываясь в кабинет Бибула.

Костлявое бесцветное лицо Бибула так побелело, что некоторые сказали бы, что так бледнеть невозможно.

– Ты шутишь!

– Я не шучу, – возразил Целер, падая в кресло.

Он бросил тяжелый взгляд на Метелла Сципиона, сидящего в кресле для важных посетителей. Зачем здесь этот угрюмый mentula?

– Цезарь пересек померий и снял с себя полномочия.

– Но он должен был отмечать триумф!

– Я говорил вам, – произнес Метелл Сципион, – что он победит. Вы знаете, почему он всегда побеждает? Потому что он не останавливается, чтобы подсчитать, во сколько это ему обойдется. Он думает не так, как мы. Никто из нас не отказался бы от триумфа, ведь консулов выбирают каждый год.

– Этот человек – сумасшедший! – ярился Целер.

– Совершенно сумасшедший или очень разумный – не знаю, какой он, – сказал Бибул и хлопнул в ладоши. Появился слуга. – Пошли кого-нибудь за Марком Катоном, Гаем Пизоном и Луцием Агенобарбом.

– Военный совет? – спросил Метелл Сципион, вздохнув, словно предвидя еще одно поражение.

– Да, да! Но предупреждаю тебя, Сципион, ни слова о том, что Цезарь всегда выигрывает! Нам не нужен пророк, предвещающий несчастья! Когда требуется предсказать неудачу, ты прямо Кассандра.

– Тиресий, с вашего позволения! – высокомерно возразил Метелл Сципион. – Я не женщина!

– Какое-то время он был женщиной, – хихикнул Целер. – И слепцом – тоже! За последнее время ты видел спаривающихся змей, Сципион?

Только после полудня Цезарь переступил порог Государственного дома. Ему приходилось все время останавливаться, так много народу пришло на Форум, чтобы увидеться с ним. Да еще ему надо было позаботиться о Бальбе. Бальбу следовало оказать особое внимание. Стоило познакомить его со всеми теми влиятельными людьми, с которыми Цезарь встретился на Форуме.

Затем некоторое время ушло на то, чтобы поселить Бальба в гостевых комнатах наверху. И еще поздороваться с матерью, с дочерью, с весталками. Но наконец незадолго до обеда Цезарь смог закрыть дверь своего кабинета и подумать.

Триумф – это уже в прошлом. Его Цезарь выбросил из головы. Намного важнее решить, что делать дальше, и предугадать, что предпримут boni. От него не ускользнуло, что Целер быстро покинул Форум, а это значило, несомненно, что boni уже собрались на военный совет.

Очень жаль Целера и Непота. Они были отличными союзниками. Но почему они стали его смертельными врагами? Все знали, что их мишенью является Помпей. У них нет никаких доказательств того, что Цезарь, став консулом, будет марионеткой Помпея. Да, в сенате он всегда поддерживал Помпея, но они не были ни близкими друзьями, ни родственниками. Помпей не предложил Цезарю быть его легатом, когда находился на Востоке. Не существовало между ними и amicitia. Неужели братья Метеллы были вынуждены стать врагами врагов boni за то, что те приняли их в свои ряды? Вряд ли, учитывая, какое влияние имели сами братья Метеллы. Им не приходится лебезить перед boni. Те сами приползли бы к ним.

Самой непонятной оставалась эта атака Непота на него в сенате. Она свидетельствовала о колоссальной ненависти, о глубоко личной вражде. Из-за чего? Неужели братья Метеллы ненавидели Цезаря и два года назад, когда так великолепно сотрудничали с ним? Определенно нет. Цезарь – это не Помпей, в отличие от Помпея он не терзается сомнениями, как к нему относятся – ценят его или презирают. Здравый смысл подсказывал сейчас Цезарю, что два года назад никакой вражды не было. Тогда почему же сейчас братья Метеллы готовы разорвать его? Почему? Муция Терция? Да, о боги, Муция Терция! Что она сказала единоутробным братьям, чтобы оправдать свое поведение во время отсутствия Помпея? То, что она отдала свое аристократическое тело такому человеку, как Тит Лабиен, не понравилось бы двум самым влиятельным из живущих ныне Цецилиев Метеллов. А они не только простили ее, они защищали ее перед Помпеем. А что, если она обвинила Цезаря, человека, которого знала с тех самых пор, как двадцать шесть лет назад вышла замуж за младшего Мария? Если она сказала братьям, что ее соблазнил Цезарь? Откуда-то должен был пойти слух. А кто может послужить более достоверным источником, чем сама Муция Терция?

Очень хорошо. Теперь братья Метеллы – смертельные враги Цезаря. Бибул, Катон, Гай Пизон и Мунаций Руф пойдут на все, кроме убийства, чтобы свалить его. Оставался еще Цицерон. В Риме много колеблющихся, не способных принимать решения, они заигрывают с этой группой, льстят «хорошим людям», и все заканчивается тем, что у них не остается ни союзников, ни друзей. Таков Цицерон. На чьей стороне сейчас Цицерон, никто не знал. По всей вероятности, не знал этого и сам Цицерон. Сегодня он обожает своего дорогого Помпея, а потом вдруг начинает ненавидеть – и Помпея, и все, за что тот борется. Какой шанс остается Цезарю, который дружит с Крассом? Да, Цезарь, оставь всякую надежду на Цицерона.

Разумно было бы образовать политический альянс с Луцием Лукцеем. Цезарь хорошо его знал, потому что они много работали вместе в суде, где большей частью председательствовал Цезарь. Лукцей – блестящий адвокат, великолепный оратор и умный человек, который достоин прославить себя и свою семью. Лукцей и Помпей могли позволить себе дать взятку. И несомненно, они не преминут дать ее. Но будет ли это иметь успех? Чем больше Цезарь думал об этом, тем менее уверенным он чувствовал себя. Если бы только Великий Человек имел сторонников в сенате и в восемнадцати центуриях! Но их у Помпея не было, особенно в сенате. Поразительно, но объяснимо. Помпей не уважал законы и неписаную конституцию Рима. Он ткнул сенат носом в дерьмо, заставив разрешить ему баллотироваться в консулы, не будучи сенатором. И они не забыли этого, ни один из тех, кто в те дни был в сенате. И ведь случилось это не так давно. Прошло только десять лет. Единственными сторонниками Помпея оставались его земляки-пиценцы – Петрей, Афраний, Габиний, Лоллий, Лабиен, Лукцей, Геренний, а пиценцы не имели веса. Они не могли заставить заднескамеечника голосовать вместе с ними, если тот не был из Пицена. Деньги могут купить несколько голосов, но Помпей и Лукцей проиграют, если boni тоже решат давать взятки.

А boni будут подкупать. О да, определенно. И поскольку Катон закроет на это глаза, шанса обнаружить подкуп не будет. Если только сам Цезарь не воспользуется тактикой Катона. Но он этого не сделает. Не из принципа, просто из-за отсутствия времени и незнания, кого выбрать в качестве информатора. Катон это очень хорошо умел, он занимался этим годы. Так что готовься, Цезарь. Бибул будет твоим коллегой, хочешь ты этого или нет.

Что еще они могут сделать? Постараются, чтобы консулы следующего года не получили провинций. Они могут преуспеть в этом. Сейчас обе Галлии были консульскими провинциями из-за волнений среди аллоброгов, эдуев и секванов. Галлиями обычно управляли в тандеме. Италийская Галлия снабжала солдатами и продовольствием Заальпийскую Галлию. Один наместник сражается, другой поставляет войска. Консулы нынешнего года, Целер и Афраний, будут управлять обеими Галлиями в следующем году: Целер – вести военные действия в Заальпийской Галлии, Афраний – поддерживать его по эту сторону Альп. Как легко продлить их наместничество на год-два! Такое уже проделывалось, поскольку большая часть сегодняшних наместников провинций служат по второму и даже третьему сроку.

Если аллоброги успокоились – а все, кажется, думают, что так и есть, – тогда в Дальней Галлии произошел простой спор между племенами и мятеж не был направлен против Рима. Больше года назад эдуи горько жаловались сенату, что секваны и арверны вторглись на их территорию. Сенат не слушал. Теперь настала очередь секванов жаловаться. Они заключили союз со свевами, германским племенем, живущим по ту сторону Рена, и отдали царю свевов Ариовисту третью часть их земли. Но Ариовист не довольствовался одной третью. Он хотел две трети. Затем и гельветы стали появляться из-за Альп в надежде поселиться в долине Родана. Никто из них не интересовал Цезаря. Пусть Целер сам разбирается в той бойне, какую могут развязать несколько сильных воинственных племен обеих Галлий.

Цезарь хотел провинцию Афрания, Италийскую Галлию. Он знал, куда собирался: в Норик, Мёзию, Дакию, земли вокруг реки Данубий, до самого Эвксинского моря. Его завоевания соединят Италию с землями, завоеванными Помпеем в Азии, и сказочные богатства огромной реки Данубий будут принадлежать Риму. Провинции обеспечат Риму сухопутный путь в Азию и на Кавказ. Если старый царь Митридат полагал, что сможет это сделать, двигаясь с востока на запад, то почему этого не сможет сделать Цезарь, двигаясь с запада на восток?

Консульские провинции все еще распределял сенат согласно закону Гая Гракха. Закон гласил, что провинции, которые будут отданы консулам следующего года, должны быть определены до консульских выборов. Таким образом, кандидаты заранее знали, в какие провинции они потом поедут.

Цезарь считал это отличным законом, цель которого помешать наделенным властью консулам интриговать, чтобы заполучить приглянувшуюся провинцию. В настоящих условиях следует как можно скорее узнать, какая провинция выпадет Цезарю. Если дела примут нежелательный оборот – например, если консулы будущего года не отправятся в провинции, – тогда закон Гая Гракха давал Цезарю по крайней мере семнадцать месяцев для маневра. Достаточно, чтобы подумать и спланировать, как в конце концов получить желаемое. Италийскую Галлию. Он должен получить Италийскую Галлию! Афраний в этом может оказаться более серьезным препятствием, чем Целер. Захочет ли Помпей отнять обещанную награду у Афрания, чтобы отдать ее полезному старшему консулу Гаю Юлию Цезарю?

За время пребывания в Дальней Испании образ мыслей Цезаря изменился. Опыт управления был ему очень полезен. Помогло и то, что он находился вдали от Рима. На таком расстоянии многое из того, что раньше ускользало от него, встало на свои места. Планы сделались грандиознее. Цезарь будет не только Первым Человеком в Риме, он собирался стать самым великим Первым Человеком из всех.

Однако теперь он видел, что этой цели невозможно достичь старым, простым путем. Такие люди, как Сципион Африканский и Гай Марий, одним поразительным, гигантским шагом превратились из консулов в военачальников такого масштаба, что это дало им титул, влияние, вечную славу. Катон Цензор сломил Сципиона Африканского, после того как Сципион стал неоспоримым Первым Человеком в Риме, а Гай Марий сломался сам, после того как его рассудок помутился из-за болезни. Никому из них не приходилось бороться с такой организованной и мощной оппозицией, как boni. Существование boni радикально изменило ситуацию.

Теперь Цезарь понимал, что не может получить нужную ему провинцию один, что ему нужны союзники более влиятельные, чем люди фракции, созданной им для себя. У него имелась приличная фракция. В нее входили такие люди, как Бальб, Публий Ватиний (чье богатство и ум делали его чрезвычайно ценным), крупный римский банкир Гай Оппий, Луций Пизон (с тех пор, как Пизон спас его от кредиторов), Авл Габиний, Гай Октавий (муж его племянницы и очень богатый человек, к тому же претор).

Во-первых, Цезарю нужен Марк Лициний Красс. Как замечательно, что удача просто кинула Красса в его объятия! Контракты для сборщиков налогов создали предпосылки для совершенно непредсказуемого развития событий. Если Цезарь как старший консул решит проблемы Красса, то все связи этого человека будут и его связями.

Но Цезарь также нуждался и в Помпее Великом. «Мне нужен этот человек, мне нужен Помпей Магн. Но как я привяжу его к себе после того, как обеспечу ему землю и ратифицирую его договоры на Востоке? Он – не римлянин и по натуре неблагодарный. Каким-то образом, не играя по его правилам, я должен перетянуть его на свою сторону!»

В этот момент уединение Цезаря нарушила Аврелия.

– Ты как раз вовремя, – сказал он, улыбаясь ей и поднимаясь, чтобы усадить ее в кресло, что делал редко. – Мама, я знаю, куда мне идти.

– Цезарь, это меня не удивляет. К звездам.

– Если не к звездам, то определенно на край света.

Она нахмурилась:

– Без сомнения, тебе уже передали, что говорил Непот в сенате?

– Красс рассказал обо всем. Он был очень расстроен.

– Ну что ж, рано или поздно это должно было всплыть опять. И что ты будешь делать?

Цезарь сдвинул брови:

– Я не совсем уверен… Но я очень рад, что меня там не было, – я мог бы убить его, а это погубило бы мою карьеру. Может быть, посылать ему воздушные поцелуи и перевести подозрение на него? Красс считает, что у Непота у самого есть наклонность к гомосексуализму.

– Нет, – твердо возразила Аврелия. – Не обращай внимания на Непота. За твоей спиной больше женских трупов – иносказательно, конечно, – чем у Адониса. У тебя не было интриг с мужчинами, и, как бы они ни старались, они не смогут назвать ни одного имени. У них остается только бедный старый царь Никомед. К тому же той выдумке уже двадцать пять лет. Одно лишь время лечит, Цезарь, если спокойно к этому относиться. Я понимаю, что тебе трудно сдерживаться, но умоляю тебя: не теряй самообладания, когда заговаривают об этом. Не обращай внимания! Игнорируй, игнорируй!

– Да, ты права, – вздохнув, согласился он. – Сулла, бывало, говорил, что консульство никому не досталось так тяжело, как ему, и не было таким трудным, как для него. Но боюсь, я могу переплюнуть его.

– Это хорошо! Сулла стоял над всеми, и до сих пор никто его не превзошел.

– Помпей очень боится, что его будут ненавидеть так же, как ненавидят Суллу. Но если подумать, мама, лучше ненависть, чем безвестность. Никогда не знаешь, что тебе готовит будущее. Нужно готовиться к худшему.

– И действовать, – добавила Аврелия.

– Это уж обязательно. Обед готов? Я все еще возмещаю то, что потратил на греблю.

– А я и пришла сообщить тебе, что обед готов. – Она встала. – Мне нравится твой Бальб. Потрясающий аристократ. Я права?

– Как и я, он может проследить своих предков на тысячу лет назад. Финикиец. Его настоящее имя удивительное – Кинаху Гадашт Библос.

– Три имени? Да, он аристократ.

Они вышли в коридор и направились к двери в столовую.

– У весталок все спокойно? – поинтересовался Цезарь.

– Абсолютно.

– А мой черный дрозденок?

– Цветет.

В этот момент со стороны лестницы показалась Юлия, и Цезарь, уже успокоившись, смог хорошо ее разглядеть. Как она выросла в его отсутствие! Такая красивая! Или это предвзятое мнение, свойственное всем отцам?

Но нет. Юлия унаследовала тонкие черты лица Цезаря, которые передались ему от Аврелии. Юлия все еще оставалась такой светленькой, что ее кожа казалась прозрачной, а копна волос была почти бесцветной – сочетание, которое наделяло ее изысканной утонченностью, отраженной в ее огромных голубых глазах с легким фиолетовым оттенком. При высоком росте ее тело было слишком тонким, а груди слишком маленькими. Но теперь отец увидел, что Юлия обладала притягательной силой и могла очаровать многих. «Захотел бы я ее, если бы не был ее отцом? Не уверен относительно плотского желания, но думаю, что любил бы ее. Она – истинная Юлия, она сделает своих мужчин счастливыми».

– В январе тебе будет семнадцать, – сказал Цезарь, ставя ее стул напротив своего. Аврелия устроилась напротив Бальба, который занимал locus consularis на их ложе.

– Как поживает Брут?

Дочь ответила спокойно, но лицо ее, как он заметил, отнюдь не оживилось при упоминании имени нареченного.

– Хорошо, tata.

– Делает себе имя на Форуме?

– Больше в издательских кругах. Его конспекты очень ценятся. – Она улыбнулась. – На самом деле, я думаю, ему больше нравится заниматься денежными делами, поэтому плохо, что он будет сенатором.

– А как же Марк Красс? Сенат не будет ограничивать Брута, если у него есть способности к денежным делам.

– Способности у Брута есть. – Юлия глубоко вздохнула. – Он достиг бы большего на общественном поприще, если бы его мать оставила его в покое.

Улыбка Цезаря была все такой же ласковой.

– Искренне согласен с тобой, дочь моя. Я все время говорю ей, чтобы она не делала из него кролика, но, увы, Сервилия есть Сервилия.

Услышав это имя, Аврелия заметила:

– Вспомнила, что еще хотела тебе сказать, Цезарь. Сервилия жаждет тебя видеть.

Но сначала он увиделся с Брутом. Молодой человек пришел к Юлии как раз в тот момент, когда все четверо выходили из столовой.

О боги! Время определенно не украсило бедного Брута. Такой же невзрачный, как и раньше, он вяло пожал руку будущему тестю, избегая смотреть ему в глаза, что всегда раздражало Цезаря, который считал, что эта черта говорит о ненадежности. Ужасные прыщи стали еще хуже, хотя в двадцать три года они должны были бы исчезнуть. Если бы Брут не был таким смуглым, щетина, неряшливо покрывавшая его щеки и подбородок, не выглядела бы так отвратительно. Неудивительно, что он предпочитал писать, нежели говорить. Если бы не огромные деньги и безупречная родословная, кто бы мог серьезно отнестись к нему?

Но Брут явно был влюблен в Юлию так же сильно, как и много лет назад. Добрый, мягкий, преданный, любящий. Его взгляд теплел, когда он смотрел на нее. Брут держал руку Юлии так, словно она могла сломаться. Нет необходимости беспокоиться, что ее добродетель будет подвергнута опасности! Брут будет честно ждать свадьбы. И Цезарь вдруг подумал, что у Брута вообще нет сексуального опыта. В таком случае брак может быть полезен ему во всех отношениях, включая состояние кожи и характер. Бедный, бедный Брут. Фортуна явно не благоволила к нему, когда давала ему в матери эту гарпию, Сервилию. Мысль, которая заставила Цезаря задуматься над тем, как Юлия уживется с Сервилией-свекровью. Станет ли его дочь еще одной жертвой, которую та будет рвать зубами и когтями, чтобы заставить безропотно подчиниться?

Цезарь встретился со своей гарпией на следующий день вечером, в комнатах на улице Патрициев. Сорока пяти лет от роду, Сервилия выглядела моложе своего возраста. Пышная фигура не расползлась, красивые груди не обвисли. Она была великолепна.

Он ожидал безумия, но она предложила ему медленную чувственную истому, которой он не смог противиться. Она плела сложную паутину с замысловатым рисунком, приводящим его в экстаз, от которого он терял силы. Когда он впервые познал ее, он мог сохранять эрекцию часами, не достигая оргазма, но она наконец победила его. Ему становилось все труднее противиться ее сексуальным чарам. А это означало, что его единственной защитой было скрывать от нее этот факт. Никогда он не признается ей в этом. Иначе она сначала выжмет его как лимон, а потом бросит.

– Я слышала, что с тех пор, как ты пересек померий и объявил, что будешь регистрировать свою кандидатуру, boni объявили тебе тотальную войну, – сказала Сервилия, когда они вместе лежали в ванне.

– Ты, конечно, другого и не ожидала?

– Конечно нет. Но смерть Катула отпустила тормоза. Бибул и Катон – ужасное сочетание. У них есть два качества, которые они теперь могут продемонстрировать, не опасаясь критики или неодобрения. Во-первых, способность превратить любой зверский поступок в достойный. Во-вторых, полное отсутствие предвидения. Катул был гнусным человеком, потому что у него была мелкая душонка, в отличие от его отца. Это у него от матери, которая была из рода Домициев. Его бабушка по отцу – из Попиллиев, намного лучшего происхождения. Но Катул все-таки имел представление о том, что такое быть римлянином. Иногда он умел предвидеть результат определенных действий «хороших людей». Так что предупреждаю тебя, Цезарь, его смерть – это беда для тебя.

– И Магн говорил про Катула что-то вроде этого. Я не прошу руководства, Сервилия, просто меня интересует твое мнение. Что бы ты на моем месте сделала, чтобы противостоять boni?

– Думаю, пришло время признать, что победить в одиночку ты не сможешь. Тебе нужны очень сильные союзники, Цезарь. До сих пор ты боролся один. Отныне это должен быть бой в союзе с другими силами. Твой лагерь слишком мал. Увеличь его.

– Чем? Или лучше сказать – кем?

– Марку Крассу ты нужен, чтобы восстановить влияние среди публиканов. И Аттик не такой дурак, чтобы слепо прицепиться к Цицерону. Ему нравится Цицерон, но намного больше он увлечен своей коммерческой деятельностью. Денег ему не надо, но вот власти он хочет. Может быть, и хорошо, что политика его никогда не интересовала, иначе у тебя был бы соперник. Гай Оппий – крупнейший банкир в Риме. У тебя уже есть Бальб. Привлеки на свою сторону и Оппия. И Брут определенно твой – благодаря Юлии.

Сервилия лежала в ванне, ее великолепные груди слегка покачивались на поверхности воды, густые черные волосы были собраны на макушке. Большие черные глаза, казалось, смотрели куда-то внутрь, в глубину ее сознания.

– А что ты скажешь о Помпее Магне? – лениво поинтересовался Цезарь.

Сервилия вся напряглась и вдруг пристально посмотрела на него:

– Нет, Цезарь, нет! Только не пиценский мясник! Он не понимает, как живет Рим, никогда не понимал и никогда не поймет. Он обладает природными способностями и огромной силой, которую может направить и на добро, и на зло. Но он – не римлянин! Если бы он был римлянином, он никогда бы не поступил с сенатом так, как он поступил, чтобы стать консулом. Помпей не обладает проницательностью, в нем нет уверенности в собственной непобедимости. Помпей воображает, что правила и законы существуют для того, чтобы нарушать их для личной выгоды. И все же он жаждет одобрения, и его постоянно разрывают противоречивые желания. Он хочет быть Первым Человеком в Риме до конца жизни, но на самом деле он не имеет никакого понятия, как этого добиться.

– Правда, он не очень умно повел себя при разводе с Муцией Терцией.

– В этом виновата Муция Терция. Ты забываешь, кто она такая. Дочь Сцеволы, любимая племянница Красса Оратора. Только такой пиценский дурак, как Помпей, мог пожизненно запереть ее в крепости в двухстах милях от Рима. Так что ей ничего не оставалось, как наставить ему рога, да еще с таким крестьянином, как Тит Лабиен. Хотя она предпочла бы тебя.

– Это я всегда знал.

– Так считают и ее братья. Вот почему они поверили ей.

– Ага! Я тоже так подумал.

– Но Скавр ей подходит.

– Значит, ты считаешь, что я должен держаться от Помпея в стороне?

– Тысячу раз да! Он не может играть в твою игру, потому что не знает правил.

– Сулла управлял им.

– А он управлял Суллой. Никогда не забывай этого, Цезарь.

– Ты права, он управлял Суллой. И несмотря на это, Сулла нуждался в нем.

– В таком случае Сулла еще больший дурак, – презрительно фыркнула Сервилия.

Когда Луций Флавий вновь представил на плебейском собрании законопроект Помпея о земле, все его шансы провалились. Целер торчал в комиции, чтобы помучить всех и поразглагольствовать. И они так схватились с бедным Флавием, что тот воспользовался своим правом и отправил Целера в тюрьму Лаутумия. Из своей камеры Целер созвал сенат. Когда Флавий загородил дверь своим телом, Целер приказал снести стену. Он лично наблюдал за тем, как ее рушат. Ничто не мешало ему выйти на свободу, но старший консул предпочел показать Луцию Флавию, что он все равно выполнит свои сенаторские обязанности даже в тюрьме. Огорченный и очень сердитый, Помпей был вынужден призвать к порядку своего плебейского трибуна. В результате Флавий выпустил Целера и больше не ходил на заседания плебейского собрания. Утвердить законопроект о земле было невероятно сложно.

А тем временем сбор голосов для курульных выборов продолжался с лихорадочной быстротой. Общественный интерес к выборам был подогрет возвращением Цезаря. Почему-то, когда Цезаря не было в Риме, всем становилось скучно. А присутствие Цезаря гарантировало жаркую схватку. Молодой Курион находился на ростре или на платформе у храма Кастора всякий раз, когда та или другая были свободны. Казалось, он решил заменить Метелла Непота как персональный критик Цезаря (Непот уехал в Дальнюю Испанию). История о царе Никомеде пересказывалась со многими остроумными подробностями.

– Куриона-младшего я назвал бы женоподобным. Он определенно был мальчиком Катилины, – раздраженно заметил Цицерон Помпею.

– А я думал, он принадлежал Публию Клодию, – отозвался Помпей, которому всегда было трудно разобраться в хитросплетениях политических союзов.

Цицерон невольно вздрогнул при упоминании этого имени.

– Прежде всего он принадлежит себе, – сказал он.

– Все ли ты делаешь, что можешь, чтобы продвинуть Лукцея?

– Естественно! – надменно ответил Цицерон.

Действительно, это было так, хотя и не обошлось без неприятных встреч в то время, когда он сопровождал Лукцея на Форуме.

Из-за Теренции Публий Клодий стал очень злым и опасным врагом. Почему женщины настолько осложняют жизнь? Если бы она оставила его в покое, Цицерон мог бы избежать дачи показаний против Клодия, когда наконец через двенадцать месяцев состоялся суд над святотатцем. Потому что Клодий объявил, что во время празднования Bona Dea он находился в Интерамне, и даже представил несколько достойных уважения свидетелей, которые подтвердили это. Но Теренцию не проведешь.

– В день Bona Dea он приходил к тебе, – сурово произнесла она, – чтобы сказать, что уезжает квестором в Западную Сицилию. Он хотел хорошо справиться с этой обязанностью. Ты говорил мне, что он приходил за советом. И это был день Bona Dea, я знаю точно!

– Дорогая моя, ты ошибаешься! – в ужасе запротестовал Цицерон. – Провинции еще не были распределены, их распределили только через три месяца!

– Чушь, Цицерон! Ты, как и я, очень хорошо знаешь, что жребии подтасовывают. Клодий знал, куда он поедет. Это все та шлюха, Клодия, да? Из-за нее ты не хочешь давать показания!

– Я не хочу давать показания, потому что интуиция подсказывает мне: не стоит будить этого спящего зверя, Теренция. Клодий и так меня не любит – с тех пор, как тринадцать лет назад я помог защитить Фабию! Уже в то время он мне не нравился. А теперь я нахожу его отвратительным. Но он достиг того возраста, когда может войти в сенат. Он – патриций Клавдий. Его старший брат Аппий – мой большой друг и друг Нигидия Фигула. Amicitia должна быть сохранена.

– У тебя роман с его сестрой Клодией, поэтому ты и отказываешься выполнить свой долг, – сказала Теренция, упрямая как осел.

– У меня нет романа с Клодией! Она связалась с этим поэтом, Катуллом.

– Женщины не похожи на мужчин, – заявила Теренция со своей убийственной логикой. – У них в колчане не так много стрел. Им остается лишь лежать на спине и принимать их в себя.

Цицерон уступил и дал показания, тем самым лишив Клодия алиби. И хотя деньги Фульвии купили присяжных (поэтому его оправдали со счетом тридцать один к тридцати пяти), Клодий ничего Цицерону не забыл и не простил. Почти сразу после процесса Клодий занял место в сенате и решил поиздеваться над Цицероном, но Цицерон так ответил ему, что себя покрыл неувядаемой славой, а Клодия сделал посмешищем. Новый повод для злобы, которую затаил Клодий.

Еще в начале года плебейский трибун, пиценец Гай Геренний – значит ли это, что он действовал по указке Помпея? – начал предпринимать шаги, чтобы изменить статус Клодия на плебейский, приняв специальный акт на плебейском собрании. Муж Клодии, Метелл Целер, смотрел на это как на развлечение, ничего не предпринимая. Теперь голос Клодия слышали везде. Клодий говорил, что, как только Целер откроет палатку для регистрации кандидатов в плебейские трибуны, он подаст заявку. И как только он, Клодий, вступит в должность, он обвинит Цицерона в казни римских граждан без суда.

Цицерон пришел в ужас и не стыдился признаться в этом Аттику, которого умолял употребить все свое влияние на Клодию, чтобы та отговорила младшего брата от его затеи. Аттик отказался, сказав просто, что Публий Клодий становится неуправляем, когда намечает себе очередную жертву для мести. Сейчас его жертвой был Цицерон.

Несмотря на все это, Клодий и Цицерон постоянно сталкивались друг с другом. Если кандидату в консулы не разрешали устраивать гладиаторские игры от своего имени и за свой счет, то ничто не могло остановить другого человека дать грандиозное представление на Форуме в честь папы или дедушки кандидата. При условии, если папа и дедушка кандидата одновременно с тем являлись предками или родственниками устроителя игр. Поэтому не кто иной, как Метелл Целер, старший консул, устроил гладиаторские игры в честь общего их с Бибулом предка.

Клодий и Цицерон оба сопровождали Лукцея, когда тот ходил по Нижнему форуму, усиленно собирая голоса. Они буквально столкнулись в толпе, окружившей Цезаря, который тоже собирал голоса неподалеку. И поскольку они вынуждены были вести себя вежливо по отношению друг к другу, то даже вступили в разговор.

– Я слышал, ты устроил гладиаторские игры после возвращения из Сицилии, – обратился Клодий к Цицерону. На его довольно симпатичном лице появилась широкая улыбка. – Это так, Марк Туллий?

– Да, это так, – тоже улыбнувшись, ответил Цицерон.

– А ты обеспечил сидячими местами твоих сицилийских клиентов?

– Э-э… нет, – ответил Цицерон, покраснев. Как объяснить, что это были очень скромные игры и сидячих мест не хватило?

– А я рассажу всех моих сицилийских клиентов. Плохо только, что мой зять Целер не хочет помочь.

– Тогда почему бы тебе не обратиться к твоей сестре Клодии? В ее распоряжении должно быть много мест. Она жена консула.

– Клодия? – в бешенстве крикнул ее брат так громко, что привлек внимание стоявших поблизости, которые уже не слушали, как эти два заклятых врага любезничают друг с другом. – Клодия? Она не отдаст мне ни дюйма!

Цицерон хихикнул:

– А почему она должна отдавать тебе дюйм, когда, я слышал, ты регулярно отдаешь ей шесть твоих дюймов?

А-а, на этот раз он хватил через край! Ну почему его язык такой предатель? Весь Нижний форум вдруг огласился хохотом. Смеялся и Цезарь. Клодий стоял как каменный, а Цицерон, став жертвой собственного остроумия, был в такой панике, что едва не обделался.

– Ты заплатишь мне за это! – прошептал Клодий.

Стараясь сохранить достоинство, он отошел, взяв под руку взбешенную Фульвию. На ее лицо стоило посмотреть.

– Да! – пронзительно выкрикнула она. – Ты заплатишь за это, Цицерон! Когда-нибудь я сделаю из твоего языка погремушку!

Невыносимое унижение для Клодия. Он понял, что июнь – неудачный для него месяц. Когда его шурин Целер открыл палатку для регистрации кандидатов в плебейские трибуны и Клодий хотел зарегистрироваться, Целер отказал ему:

– Ты – патриций, Публий Клодий.

– Я не патриций! – возразил Клодий, сжав кулаки. – Гай Геренний провел специальное постановление в плебейском собрании, лишившее меня статуса патриция.

– Гай Геренний не заметил бы закона, даже если бы споткнулся о него, – холодно сказал Целер. – Как плебеи могут лишить тебя патрицианского статуса? Плебеи не могут решать ничего относительно патрициата. А теперь уходи, Клодий, ты зря отнимаешь у меня время. Если ты хочешь быть плебеем, сделай это как полагается. Пусть тебя усыновит плебей.

И Клодий ушел, разъяренный. О-о! Список его врагов растет! Теперь и Целер занял в нем достойное место.

Но мщение может подождать. Сначала Клодий должен найти плебея, который захочет усыновить его, если это – единственный путь к мщению.

Для начала Клодий попросил Марка Антония быть его отцом, но Антоний расхохотался:

– Я и за миллион не согласился бы сделать такое, Клодий. Особенно теперь, когда я женат на Фадии и у ее tata скоро появится внук!