Женщины Цезаря Маккалоу Колин

Курион посчитал себя оскорбленным:

– Какая чушь, Клодий! Если ты воображаешь, будто я стану называть тебя сыном, то ты сошел с ума! Я буду выглядеть бльшим глупцом, чем стараюсь выставить Цезаря.

– А почему ты стараешься выставить Цезаря глупцом? – с любопытством спросил Клодий. – «Клуб Клодия» будет единогласно поддерживать Цезаря.

– Просто мне скучно, – грубо ответил Курион, – и я хочу увидеть, как он выйдет из себя. Говорят, это страшно.

Децим Брут тоже отказал Клодию.

– Моя мать убьет меня, если не убьет отец, – сказал он. – Извини, Клодий.

Даже Попликола и тот уклонился:

– Ты будешь называть меня tata? Нет, Клодий, нет!

Именно поэтому Клодий предпочел заплатить Гереннию некоторую сумму из денег Фульвии, чтобы он добыл то постановление. Ему не нравилась мысль об усыновлении. Это выглядело слишком нелепо.

Но Фульвия загорелась новой идеей.

– Перестань обращаться за помощью к людям твоего круга, – посоветовала она. – У людей на Форуме долгая память, и они знают это. Они не выставят себя на посмешище. Лучше найди дурака.

А таких было великое множество! Клодий стал думать и вдруг увидел идеальное лицо, проплывшее перед его мысленным взором. Публий Фонтей! Умирает от желания попасть в «Клуб Клодия», но его туда не пускают. Богатый – да. Заслуживает – нет. Девятнадцать лет. Без paterfamilias, который может помешать ему. Умен, как полено.

– Ах, Публий Клодий, какая честь! – чуть не захлебнулся от восторга Фонтей. – Да, конечно, пожалуйста!

– Разумеется, ты понимаешь, что я не могу признать тебя своим paterfamilias, а значит, как только усыновление произойдет, ты должен будешь отпустить меня. Твоя власть надо мной кончится. Видишь ли, для меня очень важно сохранить свое имя.

– Конечно, конечно! Я сделаю все, что ты хочешь!

И Клодий пошел к Цезарю, великому понтифику.

– Я нашел плебея, который хочет усыновить меня, – с ходу объявил Клодий, – поэтому мне нужно разрешение жрецов и авгуров, чтобы они приняли lex curiata. Ты можешь обеспечить мне это разрешение?

Красивое лицо Цезаря сохранило выражение легкого удивления, в проницательном взгляде голубых глаз с темным ободком не читалось ни сомнения, ни осуждения. Губы не скривились в усмешке. Но несколько секунд Цезарь молчал. Наконец он сказал:

– Да, Публий Клодий, я могу получить для тебя разрешение, но, боюсь, мы не успеем к этим выборам.

Клодий побелел:

– Почему? Это же так просто!

– А ты забыл, что твой шурин Целер – авгур? Он ведь отказался зарегистрировать твою кандидатуру на должность плебейского трибуна.

– О-о…

– Не отчаивайся, все будет хорошо. Тебе только надо подождать, когда Целер уедет в свою провинцию.

– Но я хотел быть плебейским трибуном в этом году!

– Я понимаю твое желание. Но это невозможно. – Цезарь помолчал и тихо добавил: – Нужна взятка, Клодий.

– Какая? – осторожно спросил он.

– Убеди молодого Куриона перестать болтать чепуху обо мне.

Клодий тут же протянул руку.

– Сделано! – заверил он.

– Отлично!

– Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно, Цезарь?

– Только твоя благодарность, Клодий. Я думаю, ты будешь очень хорошим плебейским трибуном, потому что ты – не такой вертопрах, чтобы не знать силу закона.

И Цезарь отвернулся, улыбаясь.

Естественно, Фульвия ждала неподалеку.

– Ничего нельзя сделать, пока Целер не уедет в провинцию, – сообщил ей Клодий.

Она обняла его за талию и страстно поцеловала, шокируя свидетелей их встречи.

– Он прав, – согласилась она. – Мне нравится Цезарь, Публий Клодий! Он напоминает мне дикого зверя, притворяющегося ручным. Какой бы демагог из него получился!

Клодий почувствовал приступ ревности.

– Забудь Цезаря, женщина! – рявкнул он. – Помни, ты – моя жена! Я – единственный, кто будет великим демагогом!

В календы квинтилия, за девять дней до курульных выборов, Метелл Целер созвал сенат обсудить распределение консульских провинций.

– Марк Кальпурний Бибул хочет сделать заявление, – сообщил он переполненному сенату. – Я предоставляю ему слово.

В окружении boni Бибул поднялся, стараясь выглядеть внушительно и аристократично, несмотря на маленький рост.

– Благодарю, старший консул. Мои уважаемые коллеги-сенаторы, я хочу рассказать вам историю про моего хорошего друга, всадника Публия Сервилия, который происходит не из патрицианской ветви этой знатной семьи, но имеет общих предков с Публием Сервилием Ватией Исаврийским. Сейчас у Публия Сервилия имущественный ценз в четыреста тысяч сестерциев, но его доход целиком зависит от небольшого виноградника в Фалернской области. Виноградник так славится качеством вина, что Публий Сервилий уже в течение нескольких лет запасает это вино, чтобы потом продавать по баснословной цене по всему миру. Говорят, что и царь Тигран, и царь Митридат покупали это вино, а парфянский царь Фраат покупает до сих пор. Вероятно, царь Тигран тоже. Тем более что Гней Помпей, ошибочно называющий себя «Великим», самовольно простил этому царю его правонарушения – от имени Рима! – и даже позволил сохранить основную долю дохода.

Бибул помолчал, окинул всех взглядом. Сенаторы сидели тихо, на задних скамьях никто даже не дремал. Катул был прав: рассказывай им историю, и они не уснут, а будут слушать, как дети слушают нянину сказку. Цезарь сидел, как всегда, прямо, с выражением нарочитого интереса на лице – трюк, говоривший всем, кто видел Цезаря, что на самом деле ему скучно, но он слишком хорошо воспитан, чтобы показать это.

– Очень хорошо, у нас есть Публий Сервилий, уважаемый всадник, который владеет небольшим, но весьма ценным виноградником. Вчера он был всадником с имущественным цензом в четыреста тысяч сестерциев. Сегодня он – бедный человек. Но как это возможно? Как может человек так внезапно потерять доход? Неужто у Публия Сервилия были долги? Нет, конечно. Он умер? Нет, конечно. Была война в Кампании, о которой нам никто не сказал? Нет, конечно. Тогда пожар? Нет, конечно. Восстали рабы? Нет, конечно. Может быть, небрежный винодел? Нет, конечно.

Теперь слушатели были у него в руках. Все, кроме Цезаря. Бибул поднялся на цыпочки и заговорил громче:

– Я могу сказать вам, каким образом мой друг Публий Сервилий потерял свой единственный источник дохода, коллеги-сенаторы! Ответ заключается в том, что огромные стада домашнего скота были пригнаны из Лукании в… как же называется это мерзкое место на адриатическом побережье в конце Фламиниевой дороги? Лицен? Фицен? Пиц… Пиц… Сейчас, сейчас вспомню… Пицен! Да, это Пицен! Скот пригнали из огромных поместий Гнея Помпея, ошибочно называемого Магном, унаследованных от Луцилиев, в еще более крупные поместья, которые он получил от своего отца, Мясника. Теперь от скота нет никакой пользы, если не заниматься вооружением или не изготавливать обувь и ведра для книг, чтобы на что-то жить. Но ведь никто не ест коров! Никто не пьет их молоко, не делает из него сыра! Хотя дикари на севере Галлии и Германии производят из молока что-то вроде масла, которое они щедро накладывают на черствый черный хлеб и которым смазывают скрипучие оси своих повозок. Что ж, у них нет ничго лучше, ведь они обитают в землях слишком холодных и суровых для наших замечательных олив. А мы, на нашем теплом и плодородном полуострове, выращиваем и оливы, и виноград – два лучших дара, которые людям дали боги. Так почему кому-то надо держать в Италии скот, не говоря уже о том, чтобы гнать его за сотни миль с одного пастбища на другое? Кому это необходимо? Только тому, кто занимается вооружением или шьет обувь! Как вы думаете, кем является Гней Помпей, ошибочно называемый Магном? Он занимается вооружением или шьет обувь? А может быть, он изготавливает сапоги для солдат, то есть и то и другое сразу?

«Как интересно, – подумал Цезарь, сохраняя на лице обычное выражение нарочитого интереса. – Он говорит для меня или для Магна? Или одним ударом убивает сразу двух зайцев? Каким несчастным выглядит Великий Человек! Если бы он мог сделать это незаметно, он прямо сейчас встал бы и вышел. Почему-то сегодняшнее выступление не похоже на обычные высказывания Бибула. Интересно, кто сейчас пишет для него речи?»

– Огромное стадо под присмотром нескольких шалопаев-пастухов – если их можно назвать «пастухами» – случайно забрело в Кампанию. Как все вы знаете, почтенные отцы, каждый муниципий в Италии имеет свои специальные маршруты для перегона скота. Даже в лесах есть тропы, проложенные для этих целей. Они имеются в дубовых лесах для свиней, которые зимой ищут желуди. Для овец, которые со сменой сезонов спускаются с высокогорных пастбищ в низины. И для поставки животных на самые крупные рынки в Италии, в загоны долины Каменария за Сервиевой стеной. Эти маршруты проходят по общественной земле, и скот, который перегоняется по ней, не может заходить в частные владения, вытаптывать траву, посевы или… виноградники.

Пауза была очень длинная.

– К сожалению, – продолжил Бибул, печально вздохнув, – шалопаи-пастухи не знали маршрута – хотя, добавлю, дороги, которыми им надлежало идти, довольно широки! И скот нашел сочный виноград, объел и вытоптал его. Да, дорогие мои друзья, этот подлый и бесполезный скот, принадлежащий Гнею Помпею, ошибочно называемому Магном, вторгся на драгоценные виноградники, принадлежащие Публию Сервилию. Все, что не было съедено коровами, втоптано в землю! И если вы не знаете привычек скота, сообщу еще вот что: их слюна убивает листву, а если растения молодые, то до двух лет там больше не будет расти ничего. Но виноградник Публия Сервилия очень, очень стар, поэтому он погиб безвозвратно. И мой друг, всадник Публий Сервилий, теперь разорен. Мне даже до слез жаль парфянского царя Фраата, который никогда больше не выпьет этого превосходного вина.

«О Бибул, неужели ты метишь туда, куда я думаю?» – молча вопрошал Цезарь, оставаясь невозмутимым.

– Конечно, Публий Сервилий пожаловался управляющим Гнея Помпея, ошибочно называемого Магном, – продолжил Бибул, всхлипнув, – но ему сказали, что нет никакой возможности компенсировать потерю лучшего в мире виноградника. Потому что маршрут, по которому перегоняли скот, так давно не проверяли, что все путевые отметки исчезли! Пастухи не ошиблись, они просто не знали, где должны быть эти путевые отметки! «Конечно, не на винограднике!» – слышу я ваш голос, почтенные отцы. Да, это так. Но как можно доказать это в суде или перед трибуналом городского претора? Знает ли кто-нибудь в любом муниципии, где отмечены на картах маршруты и тропы для перегона скота? Тридцать лет назад Рим поглотил весь Италийский полуостров, предоставив всем его жителям полное гражданство. Так должен ли Рим исполнить свой долг и отметить пути для перегона скота с одного конца Италии в другой? Я думаю, Рим должен это сделать!

Катон подался вперед, словно охотничья собака, рвущаяся с поводка. Гай Пизон молча смеялся, Агенобарб рычал – boni явно готовились одержать победу.

– Старший консул, сенаторы, я – мирный человек, который добросовестно выполнял свой воинский долг. У меня нет желания в мое лучшее время уезжать в провинцию и воевать там с несчастными варварами ради того, чтобы в моих собственных сундуках накопилось денег больше, чем в сундуках казны. Но я – патриот. Если сенат и народ Рима скажут, что после окончания срока моего консульства я должен ехать в провинцию – а я буду консулом! – тогда я подчинюсь. Но пусть моя работа будет по-настоящему полезной! Пусть это будет спокойная, ничем не примечательная работа! Пусть мое наместничество запомнится не только количеством платформ на триумфальном параде, но и отчаянно необходимой, хорошо выполненной работой! Я прошу сенат обязать консулов следующего года: пусть они в процессе выполнения своих проконсульских обязанностей обозначат маршруты и дороги для перегона скота по всей Италии. Я не могу восстановить погибший виноградник Публия Сервилия. Я не надеюсь смягчить его гнев. Но если я смогу убедить вас всех, что обязанности проконсула включают в себя не только войны за рубежом, тогда я хотя бы отчасти компенсирую урон моему другу, всаднику Публию Сервилию.

Бибул остановился. Но не сел, явно думая, что бы еще добавить к сказанному.

– Я никогда ни о чем не просил сенат за время моего пребывания в этом органе. Исполните же мою просьбу, и я больше никогда ни о чем вас не попрошу. Слово Кальпурния Бибула.

Аплодисменты были бурные. Цезарь тоже аплодировал, но отнюдь не предложению Бибула. Проделано великолепно! Намного эффективнее, чем заранее отказываться от провинции. Добровольно взяться за скучное, неблагодарное задание и повернуть так, что любой возражающий будет выглядеть пристыженным!..

Помпей продолжал сидеть с несчастным видом. Многие смотрели на него и удивлялись: почему такой богатый и влиятельный человек так ужасно поступил с бедным Публием Сервилием, всадником? Бибулу ответил Луций Лукцей. Он громко протестовал против столь странного задания, скорее подходящего для профессиональных землемеров, заключивших контракт с государством через цензоров. Другие тоже выступали, но все хвалили предложение Бибула.

– Гай Юлий Цезарь, ты – фаворит на этих выборах, – ласково обратился к нему Целер. – Ты что-нибудь добавишь, прежде чем я объявлю голосование?

– Ничего, Квинт Цецилий, – ответил, улыбаясь, Цезарь.

Паруса boni вдруг обвисли. Но предложение поручить контроль за пастбищами и маршрутами перегона скота консулам следующего года было принято единогласно. Даже Цезарь голосовал за это, явно поддерживая предложение. Но что он задумал? Почему он не выступил?

– Магн, не сиди как в воду опущенный, – обратился Цезарь к Помпею, который задержался в сенате после того, как все ушли.

– Никто никогда не говорил мне об этом Публии Сервилии! – воскликнул тот. – Подожди, я доберусь до своих управляющих!

– Магн, Магн, не будь смешным! Нет никакого Публия Сервилия! Бибул выдумал его!

Помпей застыл, глаза его стали круглыми.

– Выдумал? – взвизгнул он. – Теперь все ясно! Я убью эту cunnus!

– Ничего подобного ты не сделаешь, – возразил Цезарь. – Пойдем ко мне домой, выпьем такого вина, какое и не снилось Публию Сервилию. Напомни мне послать амфору парфянскому царю Фраату. Думаю, ему понравится мое вино. Так легче делать деньги, чем управлять римскими провинциями… Или наблюдать за маршрутом миграции скота.

Настроение Помпея поднялось. Он засмеялся, хлопнул Цезаря по руке, и они пошли.

– Пора поговорить, – сказал Цезарь, разливая вино.

– Признаюсь, я все думал: когда же мы поговорим?

– Государственный дом – великолепная резиденция, Магн, но у него есть недостатки. Все видят, кто входит, кто выходит. То же самое и в твоем доме. Ты такой знаменитый, что вокруг твоего дома всегда рыскают любопытные и шпионы. – Цезарь хитро улыбнулся. – Ты так знаменит, что, когда я на днях встречался с Марком Крассом, я заметил на рынке прилавки, сплошь уставленные твоими бюстами. Правда, небольшими. Ты имеешь приличный гонорар? Эти миниатюрные Помпеи шли нарасхват. Продавцы едва успевали их выставлять.

– Действительно? – спросил Помпей, глаза его загорелись. – Ну и ну! Надо посмотреть. Вот это да! Мои маленькие бюсты?

– Твои маленькие бюсты.

– И кто их покупал?

– Большей частью молоденькие девушки, – серьезно ответил Цезарь. – Ну, находились покупатели и постарше, обоих полов. Но в основном это были девушки.

– Зачем им такой старик, как я?

– Магн, ты – герой. Одно упоминание твоего имени заставляет женские сердца биться сильнее. Хотя, – добавил Цезарь с усмешкой, – это не великие произведения искусства. Кто-то сделал шаблон и лепит гипсовых Помпеев быстрее, чем сука рожает щенят. У него есть команда художников, которые наносят краску на твою физиономию, малюют ярко-желтым твои волосы, обозначают два больших голубых глаза – на самом деле не очень похоже на тебя.

Стоит отдать Помпею должное: он и над собой умел посмеяться, если понимал, что шутят без злобы. Он откинулся на спинку кресла и хохотал до слез, потому что знал – сейчас он может позволить это себе. Цезарь говорил правду. Его бюсты были нарасхват. Он – герой, и половина юных девушек Рима влюблены в него.

– Видишь, что ты теряешь, не посещая Марка Красса?

Это отрезвило Помпея. Он выпрямился, стал серьезным:

– Я не выношу этого человека!

– А кто говорит, что вы должны нравиться друг другу?

– А кто говорит, что я должен объединиться с ним?

– Я говорю это, Магн.

– А! – Помпей поставил красивый бокал, в который Цезарь налил вина. Их взгляды встретились. – А мы не можем сделать это вдвоем?

– Возможно, но не вероятно. Этот город, страна, место, идея – назови, как хочешь, – словом, Рим терпит крах, потому что в нем установилась тимократия, направленная на подавление амбиций любого человека, который хочет возвыситься. В некотором смысле это достойно восхищения, но в других отношениях – фатально. Для выдающихся людей должны найтись возможности делать то, что они умеют лучше всего. Как и для многих других – менее одаренных, но имеющих желание участвовать в общественной жизни. Посредственности не могут управлять, вот в чем проблема. Если бы они могли, то увидели бы, что вкладывать все свои силы в ту нелепую политику, которую проводят сегодня Целер и Бибул, бесполезно. И вот, Магн, перед тобой – я, очень одаренный и способный человек, лишенный шанса возвеличить Рим. И я должен бродить по полуострову и следить за тем, как люди помечают маршруты, согласно которым стадо может на законном основании на одном конце есть, а на другом срать. Но почему я должен превращаться в младшего чиновника и выполнять работу – пусть очень нужную! – которую в состоянии более эффективно делать совсем другие? Как сказал Лукцей, пусть этим занимаются люди, заключившие контракт через цензора. Я, Магн, как и ты, мечтаю о более важных вещах, и я знаю, что способен осуществить мои мечты.

– Ревность. Зависть.

– Ты так думаешь? Может быть, в какой-то степени. Но это намного сложнее, чем просто ревность. Людям не нравится, когда их обходят. А наши противники – это люди, чье происхождение и статус должны делать их неуязвимыми. Что такое Бибул и Катон? Один – аристократ, которого Фортуна сделала слишком маленьким во всех отношениях, а другой – закоснелый невыносимый лицемер. Он обвиняет людей во взятках на выборах, но одобряет взяточничество, когда это в его интересах. Агенобарб – дикий кабан, а Гай Пизон коррумпирован до мозга костей. Целер намного более одаренный человек, но тоже из этой шайки – он скорее направит всю свою энергию на то, чтобы раздавить тебя, чем забудет о личных разногласиях и вспомнит о Риме.

– Ты хочешь сказать, что они и правда не понимают своей несостоятельности? Что они действительно считают себя такими же способными, как мы с тобой? Не могут же они быть до такой степени тщеславными!

– А почему бы и нет? Магн, человек имеет лишь одно мерило – собственный ум. Поэтому он мерит каждого по себе. Когда ты избавляешь Наше море от пиратов за одно короткое лето, ты доказываешь ему, что такое возможно. Следовательно, он тоже мог бы это сделать. Но ты не позволил ему. Ты лишил его шанса. Ты заставил его стоять в стороне и наблюдать, как ты с этим справляешься. Тот факт, что все эти годы он только и делал, что молол языком, не принимается во внимание. Ты показал ему, что совершить подобное – реально. Если он признает, что он не смог бы повторить твоих подвигов, – тогда ему придется расписаться в собственной никчемности. А такого о себе он никогда не скажет. Это не тщеславие. Это врожденная слепота в соединении с трусостью, в чем он не смеет признаться. Я назвал бы его местью богов людям, которые на самом деле выше его.

Помпею стало не по себе. Хотя он способен был воспринимать абстрактные понятия, но находил подобное теоретизирование занятием бесполезным.

– Все это хорошо, Цезарь, но рассуждения никуда нас не приведут. Почему мы должны привлечь Красса?

Логичный и практичный вопрос. Жаль только, что, задавая его, Помпей отвергал предложение того, что могло привести к глубокой и прочной дружбе. Рассуждая так, Цезарь протягивал ему руку, один исключительный человек – другому исключительному человеку. Но исключительность Помпея была иного свойства. Его таланты и интересы заключались в другом. И внезапный порыв Цезаря угас.

– Мы должны привлечь Красса, потому что ни у тебя, ни у меня нет такого влияния среди восемнадцати центурий, – терпеливо объяснил Цезарь. – К тому же мы не знаем и одной тысячной того количества менее богатых всадников, которых знает Красс. Да, оба мы знакомы со всадниками, старшими и младшими, можешь не напоминать мне об этом. Но мы не принадлежим к лиге Красса! Он – сила, с которой необходимо считаться, Магн. Знаю, ты, вероятно, намного богаче его, но ты не делал деньги так, как он их делает по сей день. Он – настоящий коммерсант. Все в Риме чем-нибудь да обязаны Крассу. Вот почему он нам нужен! В глубине души все римляне – предприниматели. Если бы это было не так, то почему же Рим поднялся до таких высот и господствует над миром?

– Благодаря солдатам и военачальникам, – мгновенно ответил Помпей.

– Да, и это тоже. Именно к этой сфере мы с тобой и принадлежим. Однако война – временное явление. Войны могут быть более бессмысленными и более дорогостоящими для страны, чем любое количество неудачных деловых предприятий. Подумай, насколько богаче был бы сегодня Рим, если бы за последние тридцать лет ему не пришлось пережить несколько гражданских войн. Понадобилось завоевать Восток, чтобы вернуть Риму устойчивое финансовое положение. Но это уже позади. Отныне надо заниматься денежными делами. Твой вклад в благополучие Рима сделан. В то время как Красс только разворачивается. Вот откуда исходит его сила. То, что завоевывает оружие, приумножает коммерция. Ты завоевываешь империи, чтобы Красс их сохранил и романизировал.

– Хорошо, ты убедил меня, – согласился Помпей, берясь за бокал. – Мы объединяемся, образуем триумвират. Чего именно мы этим добьемся?

– Втроем мы сможем победить boni, потому что это даст нам голоса, чтобы проводить законы в комициях. Одобрения сената мы не получим, поскольку в нем господствуют ультраконсерваторы. Комиции – это инструмент для внесения изменений. Ты должен понять, что boni стали умнее с тех пор, как Габиний и Манилий узаконили твои специальные назначения, Магн. Посмотри на Манилия. Он никогда не вернется домой. Он является напоминанием для будущих плебейских трибунов. Вот что может случиться, когда плебейский трибун не подчиняется «хорошим людям»! Целер сломил Луция Флавия, поэтому твой законопроект о земле не прошел. И не из-за голосования – до этого даже не дошло. Закон не был принят, потому что Целер сломил тебя и Флавия. Ты попытался добиться всего старым способом. Но в наши дни boni нельзя обмануть. Отныне, Магн, грубая сила всемогуща. Трое лучше, чем двое, просто потому, что трое сильнее двоих. Мы можем помогать друг другу, если объединимся. Если я стану старшим консулом, Республика получит самого сильного законодателя, какого она только знала. Не надо недооценивать консульскую власть лишь потому, что консулы обычно не издают законов. Я намерен быть консулом-законодателем. И у меня есть очень хороший кандидат на должность плебейского трибуна – Публий Ватиний.

Глядя на Помпея, Цезарь замолчал, чтобы оценить эффект последнего аргумента. Да, Помпей думал. Он не дурак, несмотря на желание всем нравиться.

– Подумай, как давно ты и Красс враждуете между собой – и все бесполезно. Удалось ли Крассу после почти года попыток внести поправки в контракты для сбора налогов в Азии? Нет. Спустя полтора года ратифицировали твои договоры на Востоке? Получили землю твои ветераны? Нет. Каждый из вас пытался со всеми присущими вам силой и влиянием сдвинуть с места эту гору – boni, и каждый из вас потерпел неудачу. А вместе вы могли бы победить. Объединившись, Помпей Магн, Марк Красс и Гай Цезарь могут поколебать весь мир.

– Я признаю, что ты прав, – угрюмо согласился Помпей. – Меня всегда поражает, как четко ты все видишь. Даже в те дни, когда я думал, что Филипп сможет получить для меня то, что я хочу. А он не смог. Ты – смог. Ты политик? Математик? Или волшебник?

– Я просто здравомыслящий человек, – засмеялся Цезарь.

– Тогда мы идем к Крассу.

– Нет, к Крассу пойду я, – тихо сказал Цезарь. – После взбучки, которую мы оба сегодня получили в сенате, никому не покажется удивительным, что в этот момент мы топим наше горе в вине вместе. О нас пока не думают как о союзниках. Поэтому будем поддерживать это мнение. Марк Красс и я – друзья уже много лет, поэтому логично, что я с ним в союзе. И boni не будут ужасно обеспокоены этим. Только если нас будет трое, мы сможем победить. Отныне до конца этого года твое участие в нашем триумвирате – мне нравится это слово! – секрет, известный только нам троим. Пусть boni воображают, будто они победили.

– Надеюсь, я смогу сдерживаться, когда буду находиться с Крассом, – вздохнул Помпей.

– Но тебе не обязательно общаться с Крассом, Магн! В этом и прелесть триумвирата, что между вами буду находиться я. Я – звено, которое не позволит вам видеть друг друга слишком часто. Вы не коллеги по консульству, вы – частные лица, каждый сам по себе.

– Хорошо, мы знаем, чего я хочу. Мы знаем, чего хочет Красс. Но что тебе нужно от этого триумвирата, Цезарь?

– Я хочу Италийскую Галлию и Иллирию.

– Афраний знает, что его срок продлили.

– Он не будет продлен, Магн. Это надо понять.

– Он – мой клиент.

– На вторых ролях у Целера.

Помпей нахмурился:

– Италийскую Галлию и Иллирию на один год?

– О нет. На пять лет.

Живые голубые глаза вдруг стали смотреть куда-то в сторону. Гревшийся на солнышке лев почувствовал, что солнце зашло за облако.

– Чего ты хочешь?

– Стать главнокомандующим, Магн. А ты не хочешь, чтобы я им стал?

Помпей мгновенно вспомнил все, что он знал о Цезаре: какая-то история о победе в сражении у Траллов много лет назад… Гражданский венок за храбрость… Хорошее, но мирное квесторство… Блестящая кампания в Северо-Западной Иберии, только что закончившаяся… Но ничего из ряда вон выходящего. Куда он метит? В бассейн Данубия, наверное. Дакия? Мёзия? Земли роксоланов? Да, это была бы крупная кампания. Но не такая, как завоевание Востока. Гней Помпей Магн сражался с грозными царями, а не с дикарями в воинственной раскраске и татуировке. Гней Помпей Магн с двадцати двух лет стоял во главе армий. Где же крылась опасность? Нет, не могло быть никакой опасности.

Шерсть льва улеглась. Помпей широко улыбнулся:

– Нет, Цезарь, я совсем не против. Желаю тебе удачи.

Гай Юлий Цезарь прошел по Рынку деликатесов мимо прилавков, уставленных грубыми бюстами Помпея Великого, и поднялся на пятый этаж по узкой лестнице, чтобы встретиться с Марком Крассом, которого в тот день не было в сенате. Красс вообще редко посещал сенат. Его гордость была уязвлена, вопрос, который он ставил, так и не решился. О финансовом крушении не было и речи, но он, со всем своим влиянием, оказался не способен добиться пустяка. Его положение ярчайшей и величайшей звезды на деловом небосклоне Рима находилось в опасности, его репутация жестоко пострадала. Каждый день влиятельные всадники приходили к нему и спрашивали, почему ему не удалось добиться внесения изменений в контракты по сбору налогов. И каждый день он вынужден был объяснять, что небольшая группа управляет сенатом Рима, как волом с кольцом в носу. О боги, это же он – вол с кольцом в носу! Его dignitas превращается в ничто. Многие всадники теперь подозревают, что он что-то задумал и намеренно затягивает пересмотр этих несчастных контрактов. Да еще волосы у него выпадают, как шерсть у кота весной!

– Не подходи ко мне! – прорычал он Цезарю.

– Это почему же? – усмехнулся Цезарь, усаживаясь на угол рабочего стола Красса.

– У меня чесотка.

– У тебя депрессия. Выше нос, у меня хорошие новости.

– Здесь слишком много народа, но я чересчур устал, чтобы куда-то идти.

Красс открыл рот и рявкнул на присутствующих в комнате:

– Домой! Все! Идите, идите! Я даже не вычту из вашего жалованья! Так что идите, идите!

Они с удовольствием удалились. Красс настаивал, чтобы люди работали все светлое время суток, а летом день удлинялся. Конечно, на каждый восьмой день приходился выходной, случались также Сатурналии, Компиталии и игры, но эти дни не оплачивались. Ты не работаешь – Красс тебе не платит.

– Ты и я организуем партнерство, – объявил Цезарь.

– Это не поможет, – покачал головой Красс.

– Поможет, если нас будет трое.

Широкие плечи напряглись, но лицо оставалось невозмутимым.

– Только не с Магном.

– Да, с Магном.

– Нет. И кончим на этом разговор.

– Тогда скажи прощай многолетней работе, Марк. Если мы не объединимся с Помпеем Магном, твоя репутация как патрона первого класса будет подорвана окончательно.

– Чушь! Когда ты станешь консулом, ты добьешься снижения стоимости контрактов.

– Сегодня, друг мой, я получил свою провинцию. Бибул и я должны будем размечать маршруты для перегона скота по Италии.

Красс разинул рот:

– Это хуже, чем вообще не получить провинции! Это же насмешка! Юлия – да и Кальпурния, кстати! – заставляют выполнять работу младших чиновников?

– Я заметил, ты назвал имя Кальпурния. Значит, ты думаешь, что и Бибул тоже получит такую же работу. Ну да, он даже согласился унизить свое dignitas, только чтобы сорвать мои планы. Это была его идея, Марк. И не говорит ли это тебе о том, насколько серьезна ситуация? Boni готовы лечь под нож, если рядом с ними лягу и я. Не говоря уже о тебе и о Магне. Мы выше, мы выделяемся, как маки на поле. Возвращаются времена Тарквиния Гордого.

– Тогда ты прав. Мы заключим союз с Магном.

Оказалось так просто! Не надо вдаваться в философию, когда имеешь дело с Крассом. Просто сунь ему факты под нос, и он все поймет. Ему даже понравился будущий триумвират, когда он понял, что так как он и Помпей в настоящее время не являются магистратами, то ему не придется появляться на публике рука об руку с человеком, которого он ненавидел в Риме больше всех. С Цезарем в роли посредника приличия будут соблюдены, и тройное партнерство сработает.

– Пожалуй, я начну собирать голоса для Лукцея, – сказал Красс, когда Цезарь слез с его стола.

– Не трать много, Марк. Эта лошадь не поскачет галопом. Магн два месяца, не жалея денег, подкупал выборщиков, но после Афрания никто и не посмотрел на его людей. Магн – не политик. Он никогда не сделает нужного движения в нужный момент. Лабиена стоило поставить на место Флавия, а Лукцей должен был стать его первым ручным консулом. – Цезарь весело похлопал Красса по голой макушке и пошел к выходу. – Консулами будем я и Бибул, вот увидишь.

Предсказание подтвердили центурии за пять дней до июньских ид. Цезарь стал старшим консулом – буквально все центурии проголосовали за него. Бибулу пришлось ждать результатов, поскольку разрыв между остальными кандидатами был минимальный. Преторы разочаровали триумвиров, хотя после суда над Гаем Рабирием можно было не сомневаться в том, что племянник Сатурнина получит поддержку. И не кто иной, как Квинт Фуфий Кален, пытался прощупать почву, поскольку долги уже начали сильно обременять его. С новой коллегией плебейских трибунов возникли проблемы, потому что Метелл Сципион решил баллотироваться тоже. Это дало boni не менее четырех верных союзников – Метелла Сципиона, Квинта Анхария, Гнея Домиция Кальвина и Гая Фанния. Но на стороне триумвиров были Публий Ватиний и Гай Альфий Флав. Двух хороших, сильных плебейских трибунов будет достаточно.

И наступило длительное, томительное ожидание нового года. Раздражало то, что Помпей вынужден был вести себя тихо, а Катон и Бибул расхаживали повсюду, говоря всем, кто готов был их слушать, что Цезарю ничего не удастся. Об их оппозиции уже знали все классы граждан, хотя немногие ниже первого класса понимали, что именно происходит. Просто где-то вдали гремит политический гром, вот и все.

На вид невозмутимый, Цезарь посещал все собрания сената как будущий старший консул, но свое мнение высказывал крайне редко. Почти все время он посвятил работе над новым законопроектом о земле для ветеранов Помпея. В ноябре он уже не видел причины скрывать их союз. Пусть все узнают, кем являются он и Помпей. Пора слегка надавить. Поэтому в декабре он послал Бальба к Цицерону с целью заручиться его поддержкой при принятии закона о земле. Цицерон, осведомленный о происходящем, лучше всех разнесет новость всем и вся.

Дядя Мамерк умер – личное горе у Цезаря и освободившееся место в коллегии понтификов.

– Это может быть в какой-то степени полезно для нас, – сказал Цезарь Крассу после похорон. – Я слышал, Лентул Спинтер очень хочет сделаться понтификом.

– И может им стать, если будет хорошим мальчиком?

– Именно. Он обладает влиянием, рано или поздно будет консулом, а в Ближней Испании нет наместника. Я слышал, что он очень страдает оттого, что не получил провинции после преторства. Мы могли бы помочь ему получить Ближнюю Испанию в первый день нового года. Особенно если к тому времени он уже будет понтификом.

– Как ты это сделаешь, Цезарь? У многих очень хорошие шансы занять это место.

– Жребии подтасуем, конечно. Удивляюсь, что ты спрашиваешь. Вот здесь и пригодится наш триумвират. Корнелия, Фабия, Велина, Клустумина, Терецина – пять триб, которые уже не покинут наши ряды. Конечно, Спинтеру придется подождать, пока пройдет закон о земле, а потом он сможет поехать в свою провинцию. Но не думаю, что он будет возражать. Бедняга все еще на вторых ролях, и boni с презрением фыркают, потому что не думают о будущем. Не стоит относиться с презрением к людям, которые могут тебе пригодиться. Но они пренебрегают Спинтером. Тем большие они дураки.

– Вчера я видел Целера на Форуме, – сказал довольный Красс. – На мой взгляд, он выглядит очень больным.

Цезарь засмеялся:

– Это не болезнь тела, Марк. Его маленькая крепость Нола, его неприступная красотка-жена, распахнула все свои ворота для Катулла, поэта из Вероны. Кстати, Катулл, кажется, заигрывает с boni. Я уверен, что это он придумал для Бибула историю о виноградниках Публия Сервилия. Ведь Бибул словно прикипел к городским булыжникам и не покидает Рима. А чтобы знать про скот и виноградники, надо жить в сельской местности.

– Значит, Клодия наконец-то влюбилась.

– Достаточно серьезно, если Целер забеспокоился.

– Ему лучше отозвать Помптина и поехать в свою провинцию пораньше. Для военного человека Помптин не оправдал надежд в Дальней Галлии.

– К сожалению, Целер любит свою жену, Марк, поэтому он вообще не хочет ехать в провинцию.

– Они стоят друг друга, – вынес приговор Красс.

Цезарь попросил Помпея быть его авгуром во время ночного бдения, которое произошло в auguraculum на Капитолии перед первым днем нового года. Может, кто-то и нашел это обстоятельство странным, но вслух никто не проронил ни слова.

С середины ночи до того момента, как первые лучи солнца окрасили восточный край неба, Цезарь и Помпей, в тогах с ало-пурпурными полосами, стояли спина к спине, глядя в небо. Цезарю повезло: новый год наступил на четыре месяца раньше сезона, а это значило, что еще можно было рассмотреть, как падают звезды, рассыпая искры по черному небосводу. Много было знаков и добрых предзнаменований, включая вспышку молнии в облаке в левой половине неба. Бибулу со своим авгуром тоже полагалось присутствовать, но даже в этом Бибул постарался продемонстрировать, что не намерен сотрудничать с Цезарем. Вместо этого он провел ауспиции у себя дома – такое вполне возможно, но все же необычно.

После обряда старший консул и его друг отправились домой, чтобы переодеться в дневную одежду. К наряду Помпея прилагались триумфальные регалии, поскольку теперь ему разрешалось носить их на всех праздничных мероприятиях, а не только на играх. У Цезаря – новая белоснежная toga praetexta, с пурпурной каймой. Пурпур не тирский, а самый обычный – так повелось еще на заре Республики, когда Юлии были такими же выдающимися гражданами, как и ныне, спустя пятьсот лет. У Помпея – золотое сенаторское кольцо, у Цезаря – кольцо железное, как и у Юлиев в те давние времена. На голове – венок из дубовых листьев, под тогой – туника великого понтифика в ало-пурпурную полоску.

Мало удовольствия было Цезарю идти по Капитолийской улице рядом с Бибулом, который не переставая бубнил, что у Цезаря ничего не получится, что он, Бибул, готов умереть, лишь бы увидеть, как консульство Цезаря окажется бездеятельным и ничем особым не запомнится. Неприятно было сидеть в курульном кресле рядом с Бибулом, пока толпа сенаторов и всадников, семья и друзья приветствовали и славили новых консулов. К счастью, безупречно белый жертвенный вол Цезаря оказался покорным и жертвоприношение прошло гладко, а вот вол Бибула упал неудачно, он пытался встать на ноги и забрызгал кровью тогу младшего консула. Плохой знак.

После этого Цезарь, как старший консул, созвал сенат в храме Юпитера Всеблагого Всесильного. Там он назвал дату проведения feriae Latinae, а потом бросал жребии, чтобы решить, кому из преторов какая провинция достанется. Неудивительно, что Лентул Спинтер получил Ближнюю Испанию.

– Предстоит еще несколько изменений, – сказал старший консул своим обычным низким голосом, так как в святилище, где лицом к востоку стояла статуя Юпитера Всеблагого Всесильного, была хорошая акустика. – В этом году я возвращаю обычай, существовавший в ранний период Республики: в те месяцы, когда фасции будут не у меня, я прикажу ликторам следовать за мной, а не идти впереди.

Послышался шепот одобрения, превратившийся в громкий протест, когда Бибул огрызнулся:

– Делай что хочешь, Цезарь, мне все равно! Только не жди, что я соглашусь!

– А я и не жду твоего согласия, Марк Кальпурний! – засмеялся Цезарь, назвав его по имени и таким способом подчеркнув невоспитанность Бибула, который обратился к нему по прозвищу.

– Что-нибудь еще? – осведомился Бибул. Как же в тот миг он ненавидел свой рост!

– Непосредственно к тебе это не имеет отношения, Марк Кальпурний. Я очень давно пребываю в сенате. В том числе будучи на службе у Юпитера Всеблагого Всесильного, в чьем доме собрались сейчас сенаторы. Как flamen dialis, я вошел в сенат в возрасте шестнадцати лет, потом, после двухлетнего перерыва, возвратился, потому что завоевал гражданский венок. Помнишь те месяцы у Митилены, Марк Кальпурний? Ты тоже был там, хотя гражданского венка не удостоился. Теперь, в сорок два года, я – старший консул. В итоге более двадцати трех лет я являюсь сенатором.

Цезарь оживился. Тон его стал деловым.

– На протяжении этих двадцати трех лет, отцы, внесенные в списки, я видел много перемен к лучшему в процедуре заседаний сената, особенно теперь, когда мы стали фиксировать нашу работу письменно. Не все из нас пользуются этими документами. Но я, конечно, обращаюсь к ним, как и другие серьезные политики. Однако эти заметки исчезают в архивах. Мне также известны случаи, когда записи мало соответствовали тому, что в действительности говорилось на заседании.

Он замолчал, окинул взглядом ряды сенаторов. Никто не позаботился внести в храм деревянные скамьи, поскольку в первый день нового года собрания всегда были короткими, выступал только старший консул.

– Теперь – о народе. Большинство наших собраний проходят при открытых дверях, что дает возможность маленькой группе интересующихся лиц слушать, о чем мы говорим. Результат известен. Тот, кому слышно лучше, передает другим, кто слышать не мог. И подобно тому, как распространяется рябь по пруду на Форуме, исчезая к краям, так пропадает и точность переданного. Это не нравится ни народу, ни нам. Я прошу вас внести два изменения в ход работы наших заседаний. Первое касается заседаний, проходящих как при открытых, так и при закрытых дверях. Писари переписывают свои заметки набело, оба консула и все преторы, присутствовавшие на данном заседании, разумеется, проверяют записанное и удостоверяют документ своей печатью. Другая поправка касается только тех заседаний, которые проводятся при открытых дверях. Записи будут вывешиваться на Форуме, в специальных местах для информации, защищенных от непогоды. Мои доводы основаны на заботе обо всех нас, независимо от того, по какую сторону политического или фракционного забора мы стоим. Это в равной степени необходимо как для Марка Кальпурния, так и для Гая Юлия. Это необходимо как для Марка Порция, так и для Гнея Помпея.

– Фактически, – заметил Метелл Целер, – это очень хорошая идея, старший консул. Сомневаюсь, что буду поддерживать остальные твои законы, но с этим я согласен. И советую сенату одобрить предложение старшего консула.

В результате все присутствующие, кроме Бибула и Катона, встали справа от Цезаря, когда началось голосование. Мелочь – да, но это был первый шаг, и он удался.

– Пир тоже прошел превосходно, – сказал Цезарь своей матери в конце этого очень длинного дня.

Естественно, Аврелию распирала гордость за сына. Стоило прожить все эти годы ради такого! И вот он – в сорок один год и семь месяцев – старший консул сената и народа Римской республики! Долг он выплатил, когда вернулся домой из Дальней Испании с трофеями, позволившими уладить дела с кредиторами. Это избавило его от угрозы краха. Бальб, славный маленький человечек, ходил из одной конторы в другую с ведрами бумаг и расплачивался с кредиторами Цезаря. Как необычно! Аврелии и в голову не приходило, что Цезарю не придется выплачивать до последнего сестерция сложный процент, накопившийся за все эти годы, но Бальб отлично умел проворачивать дела. Из испанских трофеев не осталось ничего, что можно было бы отложить на будущее, но, во всяком случае, от долгов Цезарь избавился. И еще он получил приличный доход от государства и замечательный дом.

Аврелия редко думала о своем муже, уже двадцать пять лет как умершем. Претор, так и не ставший консулом. Этот пост в его поколении достался старшему брату из другой ветви семьи. Кто мог знать, чем грозит обыкновенный развязавшийся ремень на сандалии?

Оставался в памяти страшный удар, который она ощутила, когда посланец прямо на пороге сунул ей в руки ужасную маленькую урну – прах ее мужа. А она даже не знала, что он уже мертв. Но вероятно, если бы старший Цезарь был жив, он стал бы для младшего Цезаря большой помехой. Аврелия всегда знала, что ее сын ни в чем не походит на отца. «Гай Юлий, мой любимый муж, сегодня наш сын стал старшим консулом! Он прославит род Юлиев Цезарей так, как не удавалось ни одному Юлию Цезарю…»

А Сулла? Что подумал бы Сулла? Еще один мужчина в ее жизни, хотя они так и не переступили черту, ограничившись единственным поцелуем над чашей с виноградом.

«Как мне было жаль его, бедного, страдающего! Я скучаю по ним обоим. И все же хорошая у меня получилась жизнь. Две дочери удачно вышли замуж, появились внуки, и этот… это божество, мой сын.

Как он одинок! Когда-то я надеялась, что Гай Матий, живший в другой квартире на первом этаже моей инсулы, будет ему другом и наперсником. Но Цезарь ушел вперед – слишком быстро и слишком далеко. Неужели так всегда и будет? Неужели нет никого, к кому он сможет обратиться как к равному? Я молюсь, чтобы однажды он обрел настоящего друга. Увы, не в жене. Мы, женщины, не обладаем ни широтой кругозора, ни опытом общественной жизни, которые ему необходимы в настоящем друге.

Но то пятно на нем, связанное с царем Никомедом, означает, что Цезарь никогда не решится на близкие отношения с мужчиной. Он слишком хорошо знает, что начнут говорить люди. За все эти годы не было ни одного слуха о какой-нибудь порочащей его гомосексуальной связи – разве это не служит доказательством? Но на Форуме всегда найдутся подобные Бибулу. И еще – Сулла. Это – предостережение. Цезарь не должен повторить судьбу Суллы!

Я поняла наконец, что он никогда не женится на Сервилии. Что он вообще никогда больше не женится. Сервилия, конечно, страдает, но у нее есть Брут, на котором она и отыгрывается. Бедняга Брут! Хоть бы Юлия его любила! Но она его совсем не любит. Как может существовать такой брак, без любви?..»

Последняя мысль резко поставила на место костяшку счетов, которые всегда быстро щелкали у нее в голове.

Но вслух Аврелия только и спросила:

– Бибул был на пиршестве?

– О да. И Катон, и Гай Пизон, и прочие boni. Храм Юпитера Всеблагого Всесильного – огромное помещение, поэтому они расположились на ложах как можно дальше от меня. Близкий друг Катона Марк Фавоний, наконец-то ставший квестором, был центром их группы. – Цезарь хмыкнул. – Цицерон сообщил мне, что Фавония на Форуме называют «обезьяной Катона». Восхитительный двойной каламбур. Он подражает Катону во всем, в чем только можно. Он даже не носит тунику под тогой! Но вдобавок он еще и тупица. А ходит действительно, как обезьяна, вразвалку. Забавно, да?

– И правда остроумно. Это придумал Цицерон?

– Думаю, он. Но сегодня он вел себя очень сдержанно. Вероятно, из-за того, что Помпей заставил его поклясться, что он будет вежлив со мной, а Цицерон не хочет осложнений после осуждения Рабирия.

– Ты как будто чем-то огорчен, – с иронией заметила мать.

– Я бы хотел, чтобы Цицерон был на моей стороне, но почему-то этого не происходит, мама. И я готовлюсь.