Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

– А тебе? – спросил его Таксилиец.

– Мне тоже, – улыбнулся Вид.

– Но почему? – не унимался Таксилиец. – Почему именно сейчас?

– Потому что Похититель Жизни сейчас там, где ему надлежит быть. Прямо сейчас он на месте. И мы должны уступить ему дорогу. – Вид обернулся к призраку. – Икарий, Дж’ан не видит здесь никого кроме тебя. Гнездо готово, ароматы настроены под твой… вкус. – Вид махнул рукой, и призрак увидел, что Пернатая Ведьма и Таксилиец исчезли. – Только не думай, приятель, что ты от нас избавился, мы просто возвращаемся внутрь тебя. Мы – пятна у тебя на душе.

Призрак опустил глаза и увидел серо-зеленую кожу, покрытые шрамами длиннопалые руки. Он поднял их, чтобы коснуться лица, пальцы скользнули по выступающим из нижней челюсти клыкам.

– Что я должен сделать?

Но и Вида уже не было. В зале остался он один.

Сулкит, стражник Дж’ан, стоял и смотрел на него. В ожидании.

Икарий повернулся к трону. Машина. Конструкция из артерий, вен, горького масла. Способная запечатлеть время, создать определенность.

Вокруг взвихрились ароматы. Весь город, гигантское сооружение из камня и железа, содрогнулся.

Я проснулся… нет. Я возродился.

Икарий Похититель Жизни шагнул вперед, чтобы занять свой трон.

Берег являл собой неровную полосу, тусклый участок темноты, выглядевший самым естественным образом – плоское, поросшее травой пространство, заканчивавшееся небольшим обрывом, за которым уже был прибрежный песок. Небо прямо над головой – ониксового цвета, словно беззвездной ночью, хотя и слегка тронутое оловянными тучами. Пространство за спиной ощущалось как чистая, беспримесная тьма. Однако прибрежная полоса светилась, и когда Йан Товис, спешившись, спустилась вниз, сапоги ее утонули в сияющем песке. Она – не готовая пока глянуть дальше береговой линии – нагнулась и зачерпнула пригоршню. Песок оказался прохладным и неожиданно легким. Она сощурилась.

Это не коралловая крошка. И не каменная.

– Кости, – сказал Йедан Дерриг, остановившись в нескольких шагах слева от нее. – Вон тот плавник видишь? Это в основном берцовые. Что до булыжников…

– Да, – отрезала она, – сама все вижу. – Она отшвырнула в сторону обломки костей.

– Издали, – продолжал он, – смотреть было легче. Теперь, когда мы приблизились…

– Можешь ты помолчать хоть немного?

Почувствовав неожиданный прилив храбрости, она заставила себя поднять взгляд – и, пошатнувшись, отступила на шаг, со свистом выдохнув сквозь плотно сжатые зубы.

Действительно, море – но вертикальное, словно стена, волны катились по ней вниз, разбиваясь пеной об песок. Она озадаченно хмыкнула. Это была вовсе не вода. Но… свет.

Йедан Дерриг у нее за спиной заговорил снова:

– Воспоминания возвращаются. Когда они вышли из Света, то ослепили нас своей чистотой. Мы приняли ее за благословение – хотя на самом деле нас атаковали. Прикрыв себе глаза, мы развязали им руки для предательства.

– Йедан, эта история мне известна…

– Но по-другому.

Развернувшись к брату от огромной падающей стены, она с трудом удержала вздох облегчения.

– О чем это ты?

– Дозорный служит Берегу по-своему.

– Значит, и я, в свою очередь, располагаю недоступным тебе знанием – ты это сейчас хочешь сказать, брат?

– Наша королева – Сумрак, никем другим она быть не может. Поскольку олицетворяет наступление ночи. Она – первая из тех, кто защищает нас от легионов света, готовых уничтожить саму тьму. Но мы ее об этом не просили. Мать Тьма отступила, и в ознаменование этого Сумрак раз за разом вновь проживает отступление.

– Раз за разом. Во веки вечные.

Йедан, лицо которого все еще было в крови, выпятил челюсть под бородой.

– Ничто не вечно, сестра.

– Мы что же, Йедан, были настолько лишены воображения? Тогда, в те времена. Настолько суеверны и невежественны?

Его брови поползли вверх. Она махнула рукой за спину, на бурлящий там мир.

– Это – истинная граница Тирллана. И ничто иное. Первый Берег разделяет Тьму и Свет. Мы-то думали, что рождены здесь – на берегу, – но это ведь невозможно! Этот берег убивает – неужели ты сам не чувствуешь? Откуда, по-твоему, взялись все эти кости?

– Он не был даром ни для кого, – отозвался Йедан. – Взгляни на воду, сестра. Загляни в глубину.

Она не собиралась. Поскольку уже увидела все, что было можно.

– Но они ведь не тонут – пусть даже и кажется, что…

– Ошибаешься. Ответь мне, почему лиосан так мало? Почему мощь Света во всех остальных мирах столь слаба?

– В противном случае мы бы все умерли – вообще нигде не осталось бы жизни.

Он пожал плечами.

– Тут, сестра, мне сказать нечего. И однако я думаю, что Мать Тьма и Отец Свет, соединив себя узами, соединили и собственные судьбы. Когда она отвернулась, отвернулся и он. Попросту не имея выбора – они уже плотно переплелись, сделались идеальными отражениями друг друга. Отец Свет покинул своих детей, они превратились в потерянный народ – такими и остаются.

Ее пробрала дрожь. Нарисованная Йеданом картина была чудовищной.

– Невозможно. Тисте анди не оказались в плену. Они вырвались.

– Верно, они нашли выход.

– И что это был за выход?

Он склонил голову набок.

– Мы, разумеется.

– Что ты такое говоришь?

– Из Сумрака родилась Тень.

– Мне ничего подобного не рассказывали! И я тебе не верю! Ты, Йедан, чушь какую-то несешь. Тень – это ублюдочный потомок Тьмы и Света, отказавшийся подчиняться обоим…

– Сумрак, Тень – это единственное, что мы до сих пор знали. И она везде!

– Но ее уничтожили!

– Да – раздробили. Взгляни на песок. Эти кости – они принадлежат шайхам. Нас атаковали с двух сторон – у нас не было ни единого шанса – чудо, что вообще кто-то сумел выжить. Первый раз Тень раздробили легионы тисте анди и тисте лиосан. Чистота неспособна переносить несовершенство. С точки зрения чистоты оно отвратительно.

Она лишь качала головой.

– Тень – это область эдур. К нам, шайхам, она не имеет ни малейшего отношения.

Йедан улыбнулся – она уже и не помнила, когда последний раз видела за ним подобное, и дернулась, как от удара. Потом он кивнул.

– Наше собственное ублюдочное отродье.

Она медленно опустилась на колени среди раздробленных костей. Теперь она ясно слышала море, шум накатывающихся волн – и пробивающиеся сквозь все эти звуки захлебывающиеся голоса обреченных, скрытых под поверхностью. Когда она отвернулась, он тоже отвернулся. Только у его детей не было выхода. Потому что мы держали здесь оборону. Умирали, защищая свой мир.

– В наших жилах королевская кровь, – прошептала она.

Брат уже был рядом, и он положил свою руку ей на плечо.

– Скар Бандарис, последний князь эдур. К тому времени, вероятно, уже король. В нас он видел грех, но не отца – матери. Он оставил нас, забрав с собой всех эдур. А нам велел держаться, чтобы прикрыть их уход. Сказал, что иного мы, дети своей матери, и не заслужили, поскольку это она соблазнила отца, но не наоборот. – Помолчав, Йедан хмыкнул и добавил: – Даже не знаю, почему те из нас, кто выжил, отправились за ним следом – чтобы отомстить или просто потому, что другой дороги не осталось. В конце концов, к тому времени Тень превратилась в поле сражения, где бились все Старшие, не только тисте – ее разорвали на части, перемазанные кровью победители делили между собой каждый кусок добычи, каждую территорию – как они там назывались? Ах да, Пути. Каждый из миров превратился в остров, окруженный океаном хаоса.

Ее глаза саднило, однако ни одной слезы так и не пробилось наружу.

– Мы бы этого не пережили, – сказала она. – Описанного тобой нападения. То, что мы выжили, ты назвал чудом, но я знаю, как оно случилось, – хотя раньше и не понимала, что все это значит, – пока не услышала твой сегодняшний рассказ.

– Легионами командовал Дозорный, – откликнулся Йедан, – и мы держались до тех пор, пока не пришла команда отступать. Согласно рассказам, нас оставалось совсем немного, все до единого – элитные командиры. Они и были Дозором. Нам открыли Дорогу – осталось лишь ступить на нее.

– Благодаря Слепому Галлану.

– Да.

– Потому что, – она подняла на него взгляд, – ему приказали нас спасти.

– Галлан был всего лишь поэт…

– И сенешаль Двора Магов в Харканасе.

Он какое-то время работал челюстями, отведя взгляд в сторону и изучая кипящую стену света, бесконечный поток силуэтов на глубине, лица искажены немым криком – целая цивилизация, обреченная на вечную пытку, – но она так и не увидела у него на лице даже тени эмоций.

– То есть он был воистину могуч.

– Да.

– Шла гражданская война. Кто мог отдать ему хоть какой-то приказ?

– Тот, в чьих жилах текла кровь Т’иам и кто был принцем Харканаса.

Глаза Йедана медленно округлились, но он все еще смотрел на стену.

– И зачем, – спросил он, – андийскому принцу понадобилось приказывать подобное?

Она покачала головой.

– Согласно рассказам, он вышел на берег, тяжко израненный, весь покрытый кровью. Согласно рассказам, он посмотрел на шайхов, на то, как мало нас осталось, на окружающие нас разрушения – мертвый лес, руины наших сожженных домов. При нем был сломанный меч, Хустов клинок, видели, как он выпал у него из руки. И остался здесь, на берегу.

– И все? Откуда ты знаешь, что он что-то приказал Галлану?

– Когда явился Галлан, он сказал Сумрак – он уже вырвал свои глаза, с ним была женщина-анди, которая и провела его за руку через погибший лес, – когда он явился, представлялось, он вот-вот умрет от лихорадки, но стоило ему заговорить, голос оказался чистым и ясным, словно музыка. Так вот, Галлан сказал ей:

«Во Тьме не осталось скорби. Она взлетела к небесам, Покинув мир, где лишь разруха и пепел. Отправилась к новым мирам, как и подобает скорби. Крылатая скорбь повелела мне: Открой дорогу тем, кто выжил на Берегу, Пусть бродят путями печали, Но заповедай им хранить память О нынешнем горьком дне, Чтобы однажды увидеть его как есть: Рождение бесчисленных миров, Где скорбь ожидает каждого Во тьме души».

Выскользнув из-под веса его руки, она поднялась, отряхнула с коленей костяной песок.

– Тогда его спросили, Крылатая Скорбь – это кто? И Галлан ответил: «Из тех, кто смеет мною повелевать, остался лишь один. Тот, кто не плачет, но хранит в душе все горе своего народа, своего мира. Его имя – Силкас Руин».

Йедан отвернулся, окинул берег внимательным взглядом.

– А что сталось со сломанным мечом?

От неожиданного вопроса она вздрогнула, потом пришла в себя. Как так может быть, что брат до сих пор не перестает ее удивлять?

– Женщина, что была с Галланом, подняла его и бросила в море.

Йедан резко мотнул головой обратно, в ее сторону.

– Зачем?

Йан Товис развела руками.

– Она не объяснила.

Йедан снова обернулся к сверкающей стене, словно бы пытаясь пронизать ее взглядом, отыскать за ней треклятый меч.

– Это всего лишь сломанный клинок…

– Хустов меч – ты сама сказала.

– Я даже не знаю, что это означает, – просто название оружия в руках Руина.

Йедан сделал гримасу.

– Меч уже должен был исцелиться, – пробормотал он и вышел к самой кромке, внимательно изучая глазами безжизненный песок. – Свет его отринул бы, выбросил обратно.

Она вытаращила глаза ему вслед. Исцелиться?

– Йедан!

Он бросил на нее взгляд через плечо.

– Что?

– Здесь мы жить не сможем.

– Разумеется, нет.

– Но в Харканасе тоже что-то происходит – я даже не знаю, смогу ли снова туда войти.

– Когда она вернется окончательно, – сказал Йедан, развернувшись, – давление должно ослабнуть.

– Она? Кто?

– Сестра, ну что ты как бестолковая? Мать Тьма. Кто еще может явиться, словно молотом по голове? – Он двинулся вдоль Первого Берега, возобновив свои поиски.

– А теперь ты что будешь делать, Эстранн? – прошептала она.

Торант хмуро глянул на старуху.

– Ты меня что, вообще никогда не слушаешь?

Олар Этил выпрямилась, подобрала свое одеяние из гнилых шкур и чешуйчатой кожи.

– Какой великолепный ковер, прямо-таки буйство цветов, и все эти краски простираются перед вами!

Похоже, сушеные мозги у ведьмы окончательно заклинило.

– Я сказал, следы от повозки совсем свежие, наверное, и суток не прошло.

Олар Этил подняла вверх руку, словно бы собираясь помахать кому-то на самом горизонте. Вместо этого она стала чертить что-то прямо в воздухе когтистым пальцем.

– Осматривайтесь, друзья мои, замедлите шаг. Обождите, пока он явится – сквозь, наружу и вперед. В противоборстве воль нет смысла, если цель не определена. Но что за многолюдное место эта равнина! Впрочем, неважно, если кому и потребуется ее хорошенько встряхнуть, так уж точно не мне.

– Огромная повозка, – продолжил Торант, – сильно загруженная. Но пусть она и любопытна сама по себе, главное здесь то, что след появился внезапно – будто бы ниоткуда, – и только глянь, как там, в самом начале, растрескалась земля. Можно подумать, треклятая махина рухнула прямо с небес вместе с лошадьми. Хочешь сказать, тебя даже это не заинтересовало?

– Что? Ну да, уже скоро, очень скоро. – Она опустила руку, теперь палец уставился ему в грудь. – Первый храм нам не подойдет. Лет десять назад он угодил в осаду, осталась лишь выгоревшая оболочка. Не пощадили никого. Матрона умирала не одну неделю – их, знаешь ли, так просто не убить. Придется идти дальше, искать следующий.

Торант выругался, вскочил в седло и взялся за поводья.

– Бегать, ведьма, еще не разучилась? Ну, это твои заботы.

Он ударил коня пятками, направляя его вдоль извилистого следа повозки. А старуха пусть громыхает костями за ним, пока в труху не рассыплется, решив тем самым все его проблемы. Или, если хочет, пусть здесь стоит, таращится на все стороны горизонта по очереди и несет все, что ей заблагорассудится, – можно подумать, небеса соблаговолят ответить.

Повозка. Люди. Живые. Больше ему сейчас ничего не нужно, чтобы вернуться в здравый рассудок, – обожди, только не забывай, что она с неба рухнула. Тоже не сказать чтобы совсем обычное дело.

– Плевать, – пробормотал он, – лишь бы живые.

Сандалат смогла дойти только до моста, где и рухнула. Вифал, проклиная все на свете, упал рядом на колени и приподнял ей голову, пристроив себе на бедро. Кровь струилась у нее из носа, ушей и уголков глаз. Губы блестели, словно накрашенные.

Трое нахтов – или как они в этом мире называются – куда-то пропали, вероятно, сбежали от того же самого, что навалилось на жену. Сам же он совершенно ничего не чувствовал. Мир был безлюдным, безжизненным, до мало-мальски существенного водоема, наверное, не одна лига – а ему так давно уже хотелось отыскать какой-нибудь корабль, чтобы уплыть вместе с ней подальше от этого безумия.

А сейчас жена, похоже, умирает.

На губах ее запузырилась алая пена, похоже, она пыталась что-то сказать – он нагнулся поближе, – да, это слова, целая фраза. Вифал выругался и отвел голову. Каждый раз, когда ей казалось, что он уже заснул, она принималась повторять именно это, снова и снова. Как молитву, или, по крайней мере, вступление к ней.

«Что сломано, того не починить. Ты нас сломала, но это не все – погляди, что ты еще наделала».

Кажется, в словах был жалобный оттенок, но лишенный чувства настолько, что резал, словно ножом. Да, жалоба, но под ней таится застывшая ненависть, шершавый ледяной комок. Верно, все очень сложно и многослойно – если только у него не воображение разыгралось. На деле они могут оказаться какой-нибудь ерундой, детской песенкой, что поют сломанной кукле, а голова ее тем временем болтается самым невозможным образом, глаза тупо таращатся из-под носа, раскрытый рот – словно рана на лбу…

Вифал встряхнулся. Самое раннее, что удается вспомнить, это отдельные запахи, звуки, разрозненные картинки, но не все сразу одновременно – во всяком случае, так подсказывал ему собственный опыт. В череп, как в кладовку, столько всего в беспорядке набито, что оказавшееся у дальней стенки давно уже раздавлено, от мебели лишь щепки остались, туда если и дотянешься, то достанешь какие-то бессмысленные кусочки…

Боги, как же он устал. А она тащила его сюда за собой, только чтобы умереть у него на коленях перед самыми воротами покинутого города, оставив его в одиночестве.

– …что ты еще наделала.

Ее дыхание сделалось глубже. Кровотечение прекратилось, он обтер ей губы грязным рукавом. Она вдруг вздохнула. Он наклонился к ней.

– Санд? Ты меня слышишь?

– Прекрасная подушка… вот только вонючая.

– Ты не умираешь?

– Все уже позади, – сказала она и открыла глаза – чтобы тут же со стоном снова их зажмурить. – Больно-то как!

– Я могу принести воды… тут река рядом…

– Давай.

Он осторожно снял ее голову со своего бедра, пристроил на поверхности дороги.

– Я рад, Санд, что все уже позади. К слову, что именно?

Она вздохнула.

– Мать Тьма вернулась в Харканас.

– А, вот и хорошо.

Спускаясь с перекинутыми через плечо слабо плюхающими бурдюками вниз по усыпанному мусором берегу, Вифал скорчил гримасу:

– Приветик, Мать Тьма, мы тут тебя уже заждались. Тебя и всех прочих богов с богинями. Что, решили опять позабавляться с сотнями миллионов жизней? У меня тут для вас одно предложеньице будет. Шли бы вы все на хрен отсюда, а? Оно куда лучше, когда нам в своих ошибках винить некого, кроме самих себя. Тебе все ясно, Мать Тьма?

Опустившись на корточки у кромки черной воды, он погрузил в нее первый бурдюк, вырывающийся оттуда воздух громко забурлил.

– Что же до моей жены – не кажется ли тебе, что она и так страдала достаточно?

Череп его заполнил голос. «Да».

Река текла мимо, из погруженного в нее бурдюка поднимались пузырьки, потом кончились и они. Вифал продолжал держать его под водой, словно топил больную собаку. И не понимал, решится ли хоть когда-нибудь пошевельнуться.

Спустившийся мрак растрескал усеявшую долину замерзшую плоть вместе с костями, перехлестнул через северный гребень холма, пожрал редкие огоньки, еще плясавшие на обгоревших останках баргастского обоза.

Огромное поле битвы блестело и посверкивало – тела людей и животных сморщивались, теряя последнюю влагу, земля под ними топорщилась, выпускала из себя клинья твердой, как камень, глины, шевеля останки. Меж трупов сияло и дымилось железо.

В небесах не осталось ни малейшего света, однако сыпавшийся с них пепел был ясно различим, словно светился изнутри. Давление продолжало прижимать все к земле, пока лошади и облаченные в броню воины не превратились в скомканные, расплющенные тряпки. Оружие вдруг начало взрываться, слышалось шипение разлетающихся по сторонам добела раскаленных осколков.

Холмы застонали и словно бы сжались, когда нечто взвихрилось в самой середине долины – тьма столь глубокая, что казалась твердью.

Один из холмов с громоподобным звуком раскололся надвое. Казалось, разорвало самый воздух.

Из вихрящихся испарений появился силуэт, шагнул наружу сперва одной ногой, потом другой, хрустнул подошвами сапог по иссохшей плоти, шкуре, костям. Вышел из разрыва целиком – тяжкой каменной поступью.

Тьма зашипела, запульсировала. Явившийся остановился, воздел руку в кованой перчатке.

Мрак прорезала молния, тысячекратным барабаном раскатился гром. Взвыл сам воздух, а темнота устремилась вниз. Сухие оболочки того, что еще недавно было живыми существами, подскочили, как если бы вдруг возродившись, но тут же оторвались от земли и вихрем взмыли в воздух, словно гнилые осенние листья.

Визгливо завывал ветер, рваные полотнища мрака неслись вниз по спирали, переплетались, перехлестывались, скручивались в узлы. За ними, словно сквозь прорванную плотину, хлынул холодный воздух, все, на что обрушивалась эта волна, тут же обращалось в пыль, бешено вьющуюся следом.

Холмы тряслись как от ударов молота, с них срывало склоны, обнажая каменистые откосы, посреди всего, что еще оставалось от побоища, прыгали и катились валуны. Тьма неслась вниз, продолжая уплотняться, сливаясь в продолговатый объект, образовавшийся в вытянутой руке явивше- гося.

Последний удар, гулкий, словно переломился хребет дракона, – и внезапная тишина.

Меч, с которого струится тьма, капает холод.

В небесах над головой зажглось вечереющее солнце.

Он медленно обвел взглядом долину, не обращая внимания на хлынувшие сверху клочья плоти и кожи, потом шагнул вперед, нагнулся и поднял с земли потертые ножны. Вложил в них меч.

По долине пронесся порыв влажного ветра, вверх взмыли султаны пара.

– Прости, любовь моя.

Он двинулся вперед, попирая сапогами мертвых.

Вернувшийся в мир.

Драконус.