Магнус Чейз и боги Асгарда. Меч Лета Риордан Рик
– Магнус, – сказала богиня, – шуточки тут неуместны. Этому мечу суждено рано или поздно попасть в руки Сурта. Ты и сам это знаешь. Мечу не уйти от своей судьбы, как и тебе не избежать твоей.
Мне представился хихикающий Локи на троне Одина: «Наш выбор определяет детали. Именно так мы восстаём против судьбы».
– Кроме того, – продолжала Фрейя, – этот меч никогда не позволит мне им воспользоваться. Сумарбрандер считает, что вина за его утрату отчасти лежит на мне. Он в обиде на меня не меньше, чем на Фрейра.
Возможно, мне показалось, но меч в моей руке словно стал холоднее и тяжелее.
– Но это же меч Фрейра, – возразил я.
Блитцен досадливо крякнул:
– Был. Я же говорил тебе, малыш: он променял меч на любовь.
Трёхцветная кошка справа от Фрейи разлеглась на полу и потянулась. Её пятнистый животик выглядел очень умильно, если отбросить мысли о том, сколько воинов зараз он способен переварить.
– Когда Фрейр воссел на престол Одина, – объяснила богиня, – он сделал это ради меня. Я тогда переживала тяжёлые времена, бродила по всем Девяти мирам, скорбя и горюя. Фрейр надеялся, что престол Одина поможет ему разыскать меня. Но вместо этого престол показал ему инеистую великаншу Герд, и Фрейр влюбился в неё до безумия.
Я упрямо смотрел на левую бровь Фрейи. Этот рассказ не улучшил моего мнения о папочке.
– Он влюбился с первого взгляда… в инеистую великаншу, – повторил я.
– О, она была красавица, – сказала Фрейя. – Они прекрасно дополняли друг друга: он лето – она зима, он золотой – она серебряная. Разве ты не слышал, что противоположности притягиваются? Она была ему идеальной парой. Но будучи великаншей, она бы ни за что не согласилась выйти замуж за вана. Её семья бы такого не позволила. И Фрейр понимал это. Он впал в отчаяние. И злаки на полях перестали расти. Лето утратило своё тепло. В конце концов слуга и лучший друг Фрейра пришёл к нему и спросил, что случилось.
– Скирнир, – вспомнил я. – Тот тип, у которого был меч.
Фрейя нахмурилась:
– Да. Именно он.
Блитцен отступил на шаг, словно испугавшись, что его мама вот-вот взорвётся. А я впервые увидел, какой грозной может быть эта богиня. Она осталась всё такой же прекрасной – но в то же время сделалась ужасающей и могучей. Я представил, как она скачет вместе с валькириями: в одной руке у неё щит, в другой – копьё… Н-да, увидев такое на поле боя, я бы метнулся в противоположную сторону.
– Скирнир обещал, что не пройдёт и девяти дней, как он привезёт Фрейру Герд, – сказала богиня. – А в качестве платы за свою услугу попросил всего ничего – Меч Лета. И мой брат, ослеплённый любовью, даже ни о чём не спросил. А меч… Я могу лишь догадываться, как он переживал из-за предательства хозяина. Он позволил Скирниру владеть собой, но лишь скрепя сердце. – Фрея вздохнула: – Вот почему этот меч никогда не согласится снова стать мечом Фрейра. И вот почему, когда наступит Рагнарёк, Фрейр обречён погибнуть из-за того, что лишился своего оружия.
Что тут скажешь? «Вот засада» звучало бы слишком мягко. Я вспомнил, как Локи предостерегал насчёт соблазна сесть на престол Одина, чтобы найти желаемое. Что бы я попытался высмотреть? Маму. Отдал бы этот меч за то, чтобы найти её? Конечно. Согласился бы рискнуть ради этого жизнью или даже приблизить Гибель Богов? Да. Так что, возможно, не мне судить отца.
Блитцен сжал мне руку:
– Не вешай нос, малыш. Я в тебя верю.
Черты Фрейи смягчились:
– Да, Магнус. Ты непременно научишься пользоваться этим мечом – и я имею в виду нечто большее, чем просто размахивать им, словно какой-то дикарь. Когда ты познаешь всё, на что он способен, ты станешь поистине могучим героем.
– А инструкции к нему, конечно, не прилагается?
Фрея нежно рассмеялась:
– Право, жаль, что после смерти ты попал не в Фолькванг, Магнус. Ты стал бы отличным пополнением моего цветника. Но Вальгалла призвала тебя первой. Так и должно было случиться.
Я хотел сказать, что норны, эйнехрии и капитан валькирий так не считают. Но при мысли о Гунилле я вспомнил и о нашем побеге по Мировому Древу, и как Сэм с Хэртстоуном спрятались под платком-невидимкой от зловещей белки.
– Наши друзья… нам пришлось разделиться. Фрейя, вы не знаете, им удалось благополучно добраться сюда?
Взгляд Фрейи устремился в неведомые дали:
– В Фолькванге их нет. Я вижу их… да. Нет, погоди… Опять потеряла. Ах! – Она передёрнулась. – Они были на волосок от гибели, но уцелели. Находчивая парочка. Чувствую, сюда они уже не попадут. Вам надо идти своим путём, вы встретитесь с ними в Нидавеллире. Итак, вернёмся к вашему квесту…
– …и тому, чем мы можем помочь тебе, – вставил Блитцен.
– Ты прав, милый. Вас привела сюда нужда. Когда путешествуешь по Мировому Древу, нужда ещё и не на такое может сподвигнуть. Именно так мой бедный сын оказался в рабстве у Мимира.
– Вот только не надо опять это обсуждать! – взвыл Блитцен.
Фрея развела точёными руками:
– Ладно. Идём дальше. Как вы отлично знаете, гномы создали Глейпнир, цепь, связывающую Волка Фенрира…
– Да, мама. – Блитцен закатил глаза. – Этот стишок все знают ещё с детского сада.
Я непонимающе прищурился:
– Стишок?
– «Гномы в путах знают толк, нам не страшен злющий волк». А что, человеческие детишки его не учат?
– Э… да вроде нет.
– Как бы там ни было, – сказала богиня, – гномы знают, как были созданы путы и как можно сделать им замену.
– Замену? – Я пожелал, чтобы меч снова превратился в кулон. Но даже в виде кулона у меня на шее он по-прежнему весил целую тонну. – Я думал, наше дело – не допустить, чтобы путы разрубили.
– Ах… – Фрея легонько постучала пальчиками по губам. – Не хочу пугать тебя, Магнус, но я бы сказала, что есть большой шанс, процентов так семьдесят пять, что даже если тебе удастся сберечь меч от Сурта, огненный великан всё равно найдёт способ освободить Фенрира. На такой случай вам следует иметь наготове новые путы для этого волка.
Язык у меня вдруг сделался почти таким же тяжёлым, как меч-кулон.
– Ну что вы, это совсем не пугает. Я ведь правильно помню, что в прошлый раз, чтобы связать Фенрира, пришлось потрудиться всем богам вместе?
Фрея кивнула:
– У нас получилось лишь с третьей попытки, и пришлось проявить изрядную хитрость. Бедняга Тюр потерял руку. Но не волнуйся. Второй раз на уловку «рука в пасти» Фенрир уже не попадётся. Вам придётся придумать новый способ связать его.
Готов поспорить, Майлзу, прохлаждающемуся на «поле воинства», с такими проблемами сталкиваться не приходилось. Интересно, не согласится ли он на время поменяться со мной? Пусть лучше он гоняется за Фенриром, а я пока в волейбол поиграю…
– Фрейя, а вы не могли бы хотя бы сказать, где сейчас этот волк?
– На Лингви, острове Вереска. – Богиня постучала пальчиками по подбородку. – Так-так, сегодня у нас Торов день, шестнадцатое…
– Вообще-то, четверг.
– Я так и сказала. Остров всплывёт в полнолуние, через шесть дней, двадцать второго, в Одинов день.
– То есть в среду? – уточнил я.
– Я так и сказала. Получается, вам вполне хватит времени добыть мне серьги, прежде чем отправляться на поиски волка. К сожалению, положение острова постоянно меняется из-за того, что ветви Иггдрасиля колеблются на ветру над бездной. Но гномы должны знать, как его найти. Отец Блитцена знал туда дорогу. Возможно, знают и другие.
При упоминании об отце Блитцен помрачнел. Очень осторожно вытащив гвоздику из петлицы, он бросил цветок в огонь.
– Но что тебе нужно, мам? Ты-то тут как замешана?
– О, мне нужна сущая безделица. – Она коснулась золотого кружева у себя на шее. – Всего лишь заказать серьги в дополнение к моему ожерелью Брисингамен. Что-нибудь изящное. Не аляповатое, но оригинальное. Блитцен, у тебя превосходный вкус. Выбери сам.
Блитцен хмуро уставился на ближайшую груду драгоценностей, в которой нашлись бы десятки, а возможно и сотни серёжек.
– Ты же знаешь, с кем мне придётся иметь дело в Нидавеллире. Только один гном способен создать замену цепи Глейпнир.
– Да, – признала Фрейя. – К счастью, он ещё и выдающийся ювелир, так что сумеет помочь вам и с моей просьбой тоже.
– К несчастью, – сказал Блитцен, – именно этот конкретный гном хочет моей смерти.
Фрейя небрежно отмахнулась:
– Да ну, не может такого быть! Столько времени прошло…
– У гномов очень долгая память, мам.
– Что ж, щедрая плата растопит его сердце. В этом я могу вам помочь. – И она крикнула кому-то на другом конце зала: – Дмитрий! Ты мне нужен.
С диванчиков, составленных в кружок, встали три мужика и поспешили к нам, прихватив музыкальные инструменты. Все трое были в одинаковых гавайках, бермудах и сандалиях. Волосы напомажены и зачёсаны назад. У первого в руках была гитара, у второго – бонги, у третьего – треугольник.
Парень с гитарой поклонился Фрейе:
– К твоим услугам, госпожа.
Фрея заговорщицки улыбнулась мне, словно собираясь поделиться великой тайной:
– Магнус, познакомься, это «Дмитрий и буран-буран», лучшая группа, какую тебе доведётся услышать. Они умерли в 1963-м, на самом взлёте своей карьеры. Такая трагедия! Предпочли на полном ходу свернуть с трассы в отбойник, чтобы избежать лобового столкновения со школьным автобусом. За этот подвиг я взяла их к себе в Фолькванг.
– И мы очень благодарны тебе, госпожа, – вставил Дмитрий. – Быть твоими придворными лабухами – величайшее удовольствие.
– Дмитрий, мне нужно поплакать, – сказала Фрейя. – Сыграйте мне ту песню о моём пропавшем муже. Я её просто обожаю…
Трио загудело без слов, настраиваясь. Улучив минутку, я шёпотом спросил Блитцена:
– Зачем твоей маме понадобилось плакать?
Он повернулся ко мне и чиркнул пальцем по горлу:
– Смотри. Сам увидишь.
Дмитрий запел:
- Од-од-одолела тоска,
- Од-од-одурела слегка!
Остальные двое подхватили:
- Од, Од ненаглядный, вернись,
- Од-од-одинокая жизнь
- Мне как полынь горька!
Звяканье треугольника.
Соло на бонгах.
Блитцен шепнул:
– Её божественным мужем был ас по имени Од.
На мой взгляд, имечко ещё то.
– И что, он пропал? – спросил я.
– Две тысячи лет назад, – сказал Блитцен. – Фрейя отправилась его искать и сама пропала почти на сто лет. Она его так и не нашла, но именно ради неё Фрейр сел на престол Одина – хотел отыскать сестру.
Богиня ссутулилась на троне и, спрятав лицо в ладонях, судорожно вздохнула. Когда она снова подняла голову, оказалось, что она плачет. Но вместо слёз из её глаз падали крохотные шарики красного золота. Она плакала до тех пор, пока её сложенные чашечкой руки не наполнились сверкающими каплями.
– О Од! – рыдала она. – Зачем ты меня покинул? Мне так тебя не хватает! – Потом, шмыгнув носом, кивнула музыкантам: – Достаточно, Дмитрий. Спасибо.
Дмитрий с приятелями поклонились, и лучшая группа, какую век бы не слышать, побрела прочь.
Фрейя подняла сложенные ладони. Из ниоткуда появился кожаный кошель и повис над её коленями. Фрейя ссыпала туда свои слёзы.
– Вот, сын, – сказала она, протягивая кошель Блитцену. – Этого должно хватить, чтобы заплатить Эйтри Младшему, если у него есть хоть капля благоразумия.
Блитцен хмуро уставился на кошель:
– Проблема в том, что её у него как раз и нет.
– У вас всё получится! – уверенно сказала Фрейя. – Судьба моих серёжек в ваших руках!
Я почесал в затылке:
– Э-э… госпожа Фрейя, спасибо за слёзы и всё прочее, но почему бы вам самой не отправиться в Нидавеллир, чтобы купить себе серьги? Ну, в смысле выбирать, покупать – это же самое интересное в обновках, разве не так?
Блитцен предостерегающе зыркнул на меня.
Взгляд голубых глаз Фрейи сделался на несколько градусов холоднее. Она провела кончиками пальцев по изящным узорам своего ожерелья:
– Нет, Магнус, я не могу отправиться за покупками в Нидавеллир. Ты же знаешь, что случилось, когда я покупала Брисингамен у гномов. Неужели ты хочешь, чтобы это повторилось?
Я понятия не имел, о чём она, но Фрейя не дала мне и слова вставить:
– Каждый раз, когда прихожу в Нидавеллир, я попадаю в неприятности. Это не моя вина! Гномы знают, что у меня слабость к великолепным украшениям. Поверь мне, будет гораздо лучше, если туда отправитесь вы. А теперь прошу прощения, у нас скоро гавайская вечеринка с битвами по желанию. Пока, Магнус. Пока, Блитцен, дорогой!
Пол под нами разверзся, и мы провалились во мрак.
Глава 40. Мой друг происходит от… Нет. Лучше промолчу
КАК МЫ ПРИЗЕМЛИЛИСЬ – не помню. Я пришёл в себя на тёмной улице. Был холодный и пасмурный вечер. По сторонам теснились трехэтажные дома, обшитые досками. В конце квартала виднелась тусклая неоновая вывеска питейного заведения.
– Это же Южный Бостон, – сказал я. – Где-то в районе Ди-стрит.
Блитцен покачал головой:
– Мы в Нидавеллире, малыш. Он просто похож на Южный Бостон. Точнее, Южный Бостон похож на Нидавеллир. Я ведь говорил тебе: Бостон – это место, где сплетаются воедино все Девять миров. И влияют друг на друга. В Южном Бостоне определённо чувствуется гномий дух.
– Я думал, Нидавеллир – подземный мир. Всякие там туннели, в которых накатывает клаустрофобия, и…
– Малыш, то, что у тебя над головой – это пещерный свод. Просто он очень высокий и его плохо видно из-за смога. Светлее тут не бывает. Здесь вечная ночь.
Я уставился на хмурые тучи. После царства Фрейи мир гномов выглядел уныло-гнетущим, но в то же время каким-то более родным, более… настоящим. Наверное, если ты родился и вырос в Бостоне, мир, где неизменно царят тепло и благополучие, выглядит подозрительно. А вот неприветливые кварталы, где вечно темно и холодно, – совсем другое дело. Добавьте пару пышечных «Данкин донатс» – и будет совсем как дома!
Блитцен снял шлем, завернул его в чёрную вуаль, и свёрток каким-то образом уменьшился до размеров носового платка. Блитц спрятал его в карман:
– Надо идти.
– А не хочешь сперва обсудить, что произошло там, в Фолькванге?
– Да о чём здесь говорить?
– Для начала: я не знал, что мы двоюродные братья.
Блитцен пожал плечами:
– Я рад, что мы кузены, но среди детей богов этому не придают особого значения. Божественные родословные так запутаны… Начнёшь думать об этом – недолго и спятить. Каждый приходится роднёй каждому.
– Но ты, оказывается, полубог, – сказал я. – Это же хорошо, верно?
– Терпеть не могу слово «полубог». Лучше уж зови меня «тот, кто родился с мишенью между лопаток».
– Брось, Блитц. Фрейя – твоя мамочка. Ты как-то забыл упомянуть об этом, а ведь факт-то важный.
– Фрейя – моя мать, – признал Блитцен. – Многие гномы происходят от Фрейи. Здесь в этом не видят ничего особенного. Она не говорила, как заполучила Брисингамен? Несколько тысяч лет назад Фрейя прогуливалась по Нидавеллиру – не спрашивай, что она тут забыла, – и наткнулась на четырёх гномов, работавших над этим ожерельем. Ну, она и пропала. Ей непременно нужно было его заполучить. Гномы сказали: ладно, но придётся заплатить. В качестве платы Фрейе пришлось стать на день женой каждого из них. По очереди.
– Она… – Я чуть не ляпнул «Она вышла замуж за четырёх гномов?! Офигеть!», но вовремя вспомнил, от кого услышал эту историю. – Ого.
– Ага, – с несчастным видом подтвердил Блитцен. – У неё родились четверо детей-гномов, по одному от каждого мужа.
Я нахмурился:
– Погоди, она же пробыла женой каждого всего день, а беременность длится… Что-то тут не сходится.
– Меня не спрашивай. Богини живут по своим правилам. Как бы там ни было, ожерелье она заполучила. Однако ей было стыдно, что она согласилась стать женой гномов, и она пыталась держать это в тайне. Но, на беду, быстро выяснилось, что она не может жить без украшений, созданных гномами. И Фрейя стала возвращаться в Нидавеллир снова и снова. И каждый раз…
– Ой.
Плечи Блитцена поникли:
– В этом и заключается основное различие между тёмными эльфами и обычными гномами. Свартальвы выше и в целом красивее, потому что в нас течёт кровь ванов. Ты назвал меня полубогом, а по-моему, я просто чек за украшение. Мой отец сделал для Фрейи пару серёжек. Она на день стала его женой. Не могла устоять перед его ювелирным мастерством. А он не смог устоять перед её красотой. И теперь она посылает меня за новыми серьгами, потому что те ей надоели, а Асгард запретил ей обзаводиться новыми спиногрызами Блитценами.
Он сказал это с такой горечью, что растопил бы и стальную броню, не то что сердце. Я хотел сказать, что понимаю, каково ему, но на самом-то деле что я мог понимать? Пусть у меня никогда не было отца – у меня была мама. И мне этого всегда хватало. А Блитцену… не совсем. Я не знал толком, что случилось с его отцом, но помнил, как он сказал мне тогда, на причале в парке Эспланада: «Ты не единственный, кого волки лишили близких, малыш».
– Идём, – сказал Блитцен. – Если мы ещё немного поторчим на улице, нас ограбят и отберут мешок слёз. Гномы чуют золото за милю. – Он показал на заведение на углу. – Я куплю тебе выпить в «Таверне Набби».
Заведение Набби укрепило мою пошатнувшуюся веру в гномов, потому что это оказался именно что туннель, где накатывала клаустрофобия. Потолок там был такой низкий, что только голову береги. Стены оклеены афишами боев типа «Доннер-разрушитель против Мини-убийцы! Только сегодня!» с изображениями мускулистых скалящихся гномов в борцовских масках.
За разнокалиберными столиками на разномастных стульях сидели десяток или около того разношёрстных гномов: свартальвов вроде Блитцена, которые легко могли бы сойти за людей, и более приземистых субъектов, которые могли бы сойти за украшение лужайки. Некоторые посетители покосились на нас, но никого, похоже, не удивило, что я человек. Если они вообще это поняли. С мыслью, что я могу сойти за гнома, смириться оказалось нелегко.
Самым фантастическим в этом баре был голос Тейлор Свифт[76], рвущийся из колонок.
– А что, гномы любят человеческую музыку?
– Нет, это люди любят гномью музыку.
– Но… – Я представил, как мама Тейлор Свифт и Фрейя устраивают девичник в Нидавеллире. – Ладно, проехали.
Пока мы шли к стойке, я разглядел, что мебель тут не просто разная. Каждый столик, каждый стул был совершенно уникален – по-видимому, все сделаны вручную, из различных металлов, по собственному чертежу и с использованием оригинальной обивки. Один стол выглядел как тележное колесо со стеклянной крышкой. В столешницу другого была вделана шахматная доска из жести и меди. Одни стулья были на колёсиках, другие регулировались по высоте, третьи предлагали массаж, у четвёртых к спинке был приделан вентилятор…
У левой стены трое гномов играли в дартс. Мишень вращалась и испускала струи пара. Какой-то гном бросил дротик, и тот с жужжанием полетел к центру мишени, словно маленький дрон. Но не успел дротик долететь, как другой гном метнул свой. Дротик второго игрока настиг «дрон» и взорвался, сбив его на пол.
– Хороший бросок, – только и буркнул первый гном.
Наконец мы добрались до стойки, за которой стоял сам Набби. Я сразу понял, что это он, благодаря моему отточенному дедуктивному методу. Ну и ещё потому, что на его заляпанном фартуке значилось: «Привет! Я Набби!»
Сперва я решил, что передо мной самый высокий гном из всех, кого мне пока доводилось видеть, но потом понял, что за стойкой тянется помост, на котором и стоит Набби. На самом деле хозяин бара был ростом всего два фута, считая торчащие, как иголки морского ежа, чёрные волосы. Едва взглянув на его чисто выбритое лицо, я тут же понял, почему гномы носят бороды. Без бороды Набби был страшнее атомной войны: подбородка у него, считай, не было, а уголки рта уныло загибались вниз.
При виде нас он сморщился, будто мы явились к нему по уши в грязи.
– Приветствую, Блитцен, сын Фрейи, – сказал он. – Надеюсь, на этот раз обойдётся без взрывов?
Блитцен кивнул:
– Приветствую, Набби, сын Лоретты. Если уж на то пошло, в тот раз гранаты принёс не я. И кстати, познакомься: это Магнус, сын…
– Э… сын Натали.
Набби кивнул мне. Я прямо залюбовался его бровями – ни дать ни взять гусеницы, живущие своей жизнью.
Я хотел было присесть на высокий барный стул, но Блитцен остановил меня.
– Набби, – сказал он чопорно, – ты не против, если мой друг сядет на этот стул? Каковы имя и история сего предмета?
– Этот стул зовётся Седалище-Преклони, – ответствовал Набби. – Создал его Гонда. Некогда стул сей служил отдохновением для кормы самого кузнечного мастера Альвиса. Садись спокойно, Магнус, сын Натали. А ты, Блитцен, можешь взять Дом Афедрона, Всем стульям стул, созданный вашим покорным. Стул, уцелевший в Великой кабацкой потасовке 4109 года о. ч.!
– Благодарствую. – И Блитцен вскарабкался на полированный дубовый стул с обитым вельветом сиденьем. – Добрый Дом Афедрона!
Набби выжидательно уставился на меня. Я осторожно опустился на свой стул, стальной и жёсткий, без всякой обивки. На самом деле он не вызывал никакого желания преклонить на него седалище. На мой взгляд, он выглядел скорее как Магнуса-Урони, но я постарался изобразить улыбку:
– Ага, и впрямь отличный стул!
Блитцен стукнул костяшками пальцев по стойке:
– Мне мёду, Набби. А моему другу…
– Э… содовой или чего-то такого? – Мне что-то не очень хотелось бродить по гномьему Южному Бостону в подпитии.
Набби поставил перед нами напитки. Блитцену достался кубок, золотой внутри и серебряный снаружи, украшенный изображениями танцующих гномих.
– Это, – провозгласил Набби, – Златая Чара, созданная моим отцом Дарби. А это, – он придвинул ко мне оловянную пивную кружку, – Оппаньки работы вашего покорного. Не забудь попросить долить, прежде чем осушить её до дна. Иначе, – он выразительно растопырил пальцы, изображая взрыв, – оппаньки!
Я искренне понадеялся, что Набби шутит, однако решил на всякий случай прихлёбывать понемногу.
Блитц отпил мёду:
– Ммм… Прекрасный кубок, чтобы смаковать напитки. А теперь, когда с формальностями покончено, Набби, у меня к тебе вопрос. Нам надо поговорить с Младшим.
На левом виске бармена запульсировала жилка:
– Ты хочешь проститься с жизнью?
Блитцен выудил из кошеля одну золотую слезинку и подтолкнул её к Набби по стойке:
– Это тебе. Просто за то, что дашь ему знать. И передай Младшему, что у нас есть ещё. Всё, что нам нужно – это обсудить обмен.
После знакомства с Ран слово «обмен» резануло мне уши ещё сильнее, чем Седалище-Преклони врезался мне в задницу. Набби посмотрел на крупинку золота, на Блитцена, снова на крупинку, снова на Блитцена… Судя по лицу, в нём боролись предчувствие неприятностей и жадность. Победила жадность. Бармен подобрал золотую каплю:
– Я дам ему знать. Пейте на здоровье. – Он слез со своего помоста за стойкой и скрылся в кухне.
Я повернулся к Блитцену:
– У меня пара вопросов.
– Всего пара? – усмехнулся он.
– Что значит «4109 год о. ч.»? При чём тут вообще «ч»?
– Гномы ведут счёт лет от сотворения нашего народа, – объяснил Блитцен. – «О. ч.» означает «от червей».
Я подумал, что до сих пор плоховато слышу после того, как меня облаял Рататоск:
– Чего?
– Сотворение мира… Ну, ты же знаешь, как всё было. Боги убили величайшего из великанов, Имира, и создали из его плоти Мидгард. Нидавеллир образовался под Мидгардом – там, где черви прогрызли ходы в трупе великана. Некоторые из этих червей, не без помощи богов, эволюционировали и превратились в гномов.
Блитцен, похоже, гордился этим пикантным историческим фактом. Я же решил как можно скорее стереть его из долговременной памяти, если получится.
– Следующий вопрос, – сказал я. – Почему у моей кружки есть собственное имя?
– Мы, гномы – мастера-ремесленники, – пустился в объяснения Блитцен. – И очень серьёзно относимся к своим творениям. Вы, люди, можете сделать тысячу одинаковых паршивых стульев, ни один из которых не протянет и года. Когда же гном берётся делать стул, он делает один стул раз и навсегда – и такой, подобного которому больше нет и не будет. Кружки, мебель, оружие – у каждой созданной мастером вещи есть душа и имя. Нельзя ценить вещь, которая не заслуживает даже имени.
Я внимательно оглядел свою кружку. Волны и руны, украшающие её, были выгравированы до ужаса тщательно. Я бы, конечно, предпочёл, чтобы её звали Никогдашеньки-Не-Взорвусь, но не мог не признать, что кружка отличная.
– А почему ты назвал Набби сыном Лоретты, – спросил я, – а меня – сыном Натали?
– У гномов матриархат. Мы ведём родословные по материнской линии. И это опять-таки умнее, чем то, как заведено у вас. В конце концов, у любого существа может быть только одна биологическая мать. Не считая Хеймдалля, конечно – у него биологических матерей аж девять. Но это совсем другая история.
Мой мозг потихоньку начинал дымиться.
– Поехали дальше. Фрейя плачет червонным золотом. Сэм говорила, что червонное золото – это асгардская валюта.
– Да, но слёзы Фрейи – стопроцентное золото, чище не бывает. За кошель, полный слезинок, как у нас, большинство гномов готовы отдать правый глаз.
– Выходит, этот тип, которого ты зовёшь Младшим, согласится на сделку?
– Согласится, – сказал Блитцен. – А может быть, порубит нас в капусту. Не хочешь немного начос, пока мы ждём?
Глава 41. Блитцен заключает неудачную сделку
НАДО ОТДАТЬ ДОЛЖНОЕ НАББИ: предсмертную закуску он нам подал отличную.
Я успел умять примерно полтарелки вкуснейших чипсов, приправленных гуакомоле[77], когда явился Младший. Увидев его, я подумал: а не проще ли осушить Оппаньки до дна и взорваться? Потому что сразу было видно, шансы договориться с этим гномом невелики.
На вид Младшему было лет двести. С его черепа, покрытого старческими пятнами, свисали жидкие пряди седых волос. Сказать, что его борода была неряшливой, значило бы очень сильно обидеть всех нерях. Злобные карие глазки зыркали во все стороны с выражением типа «Ну и гадость. И это тоже гадость. А это и вовсе отвратительно». Как боец он выглядел вовсе не устрашающе – старик еле ковылял, опираясь на отделанные золотом ходунки, – но слева и справа от него вышагивали гномы-телохранители, такие мускулистые и крепкие, что сошли бы за боксёрские груши.
Все прочие клиенты быстро и тихо испарились, прямо как в старых вестернах. Мы с Блитценом встали.
– Младший, – приветственно кивнул Блитцен. – Спасибо, что согласился встретиться с нами.
– Наглец, – прорычал Младший.
– Не желаешь ли присесть на мой стул? – предложил Блитцен. – Это Дом Афедрона, созданный…
– Нет, спасибо, – сказал Младший. – Я уж лучше положусь на свои ходунки по имени Бабуля-Шкандыбуля, всем гериатрическим изделиям изделие,созданное руками сестры Бемби, моей личной сиделки.
Я прикусил себе щёку, чтобы ненароком не заржать. Мне почему-то показалось, что это было бы не слишком дипломатично.
– Это Магнус, сын Натали, – представил меня Блитцен.
Старый гном злобно уставился на меня:
– Я знаю, кто он. Нашёл Меч Лета. Не мог подождать, пока я умру? Я уже слишком стар для всей этой чепухи с Рагнарёком.
– Виноват, – сказал я. – Надо было посоветоваться с вами, прежде чем позволить Сурту убить меня, а валькирии – забрать в Вальгаллу.
Блитцен кашлянул. Телохранители уставились на меня так, будто я сумел-таки разогнать их скуку.
Читать бесплатно другие книги:
