Тени сгущаются Шваб Виктория

«Я бродила между мирами и похищала корабли. Сражалась с королевами и спасала города».

Тело вздрогнуло, кровь заструилась быстрее.

«Я – единственная и неповторимая».

Затрубили фанфары, и Лайла через силу пошла к выходу. Пальцы держали выбранный шар. Внутри плескалось радужное масло, готовое вспыхнуть.

Стоило выйти на арену, и тревогу как рукой сняло, ее место занял знакомый азарт.

Это опасно.

Безрассудно.

Безумно.

Глупо.

Голоса зазвучали опять, но остановить ее уже не могли. Ожиданию пришел конец. Пути назад не было, и поэтому идти вперед стало легче.

Зрители зааплодировали. При взгляде с балкона стадион казался внушительным. А при взгляде отсюда, снизу, стал исполинским.

Она окинула взглядом публику. Так много народу, так много глаз, устремленных на нее. Лайла Бард, ночная воровка, знала – если хочешь остаться в живых, надо держаться в тени. Но ничего не могла с собой поделать – ей это нравилось. Стоять прямо перед жертвой и обчищать ей карманы. Обкрадывать, улыбаясь. Смотреть в глаза и действовать незаметно. Потому что лучшие фокусы – те, что проделываются не за спиной, а прямо на глазах у жертвы.

И Лайла хотела быть на виду.

А потом она увидела вескийку.

Сар вышла, в несколько шагов пересекла арену и встала посередине. Казалось, она вырастает прямо из каменного пола. Не женщина, а могучий дуб. Лайла никогда не считала себя маленькой, но рядом с Сар чувствовала себя былинкой.

«Чем крупней противник, – подумала Лайла, – тем громче он падает. Будем надеяться».

К счастью, доспехи тоже были подобраны на великанский размер, а значит, целиться будет легче. Маска Сар была сделана из дерева и металла, сплетавшихся в морду диковинного зверя, с рогами, пастью и глазами-щелками, сквозь которые поблескивали голубые глаза Сар. В руке она держала шар с землей.

Земля была самой твердой стихией – пластину можно разбить даже несильным ударом. Однако выдавали ее для поединка совсем немного. Воздух же был повсюду, а значит, и огонь тоже, надо только придать ему форму.

Сар поклонилась, и Лайлу накрыла ее тень.

Над их головами развевалось вескийское знамя – безоблачное небо с большим желтым крестом. Между крестом Сар и ножами Лайлы трибуны пестрели скрещенными линиями. Почти все были серебряными на черном – Лайла объяснила это не слухами о непревзойденном мастерстве Эльсора, а тем, что он арнезиец. Местные всегда получают большинство голосов. И сейчас поддержка дается ей сама собой. Но лучше бы ее заслужить. Лайла представила себе целый стадион, полный черно-серебристых флагов.

«Не спеши».

Арена была усеяна препятствиями – булыжниками, колоннами, стенками из того же темного камня, что и пол, чтобы бойцы и их стихии хорошо выделялись на черном фоне.

Фанфары смолкли. Лайла подняла глаза к королевскому балкону, но принца не увидела. Там стояли только юноша в зеленой накидке и короне из полированного дерева с серебром – один из вескийских вельмож – и мастер Тирен. Лайла подмигнула. Увидел авен эссен или нет, но его яркие глаза, кажется, неодобрительно прищурились.

Публика застыла в напряженном молчании. Лайла обернулась и увидела на судейском помосте человека в бело-золотой мантии. Он поднял руку. На миг ей показалось, что он призывает магию, но распорядитель всего лишь требовал тишины.

Сар подняла шар. Внутри бешено кружилась земля.

Лайла подняла свой – масло в нем, напротив, было совершенно спокойным.

«Тигр, о тигр, светло горящий…»

Ее пальцы сжали шар, и поверхность масла вспыхнула. Зрелище было внушительное, но длилось недолго, потому что внутри было мало воздуха. Она не стала ждать – в тот миг, когда рука человека в белом пошла вниз, она бросила шар оземь, и взметнулся столб жадного пламени. Сила огненного столба отбросила саму Лайлу и удивила публику, привыкшую считать турнир всего лишь красивым зрелищем.

Сар раздавила свой шар ладонями, и поединок начался.

– Внимательнее, – сердился Алукард.

– Я и так внимательна, – оправдывалась Лайла, держа руки по сторонам от горючего масла.

– Вовсе нет. Запомни, магия как океан.

– Ага, ага, – хмыкнула Лайла. – Волны.

– Когда волны идут в одну и ту же сторону, – поучал он, пропуская ее ворчание мимо ушей, – они нарастают. А когда сталкиваются, гаснут.

– Правильно, вот я и хочу построить волну…

– Нет, – перебил Алукард. – Просто позволь силе свободно течь сквозь себя.

Эса потерлась о ее ноги. «Шпиль» покачивался на волнах. Неподвижно поднятые руки заныли. Это был первый урок, и с самого начала дело не заладилось.

– Ты не стараешься.

– Да пошел ты.

– Не борись с ней. Не пытайся одолеть. Стань открытой дверью.

– То есть про волны мы уже забыли? – буркнула Лайла.

Алукард пропустил мимо ушей и это.

– Все стихии тесно связаны между собой, – продолжал он, пока она тщетно призывала огонь. – Между ними нет отчетливой границы. Они, как цвета радуги, перетекают одна в другую. И надо понять, какой цвет притягивает тебя сильнее всего. Огонь сливается с воздухом, тот перетекает в воду, вода смыкается с землей и камнями, они соединяются с металлом, а металл – с костью.

– А магия?

Он наморщил лоб, будто не понимал вопроса.

– Магия во всем.

Лайла сжала кулаки. Надо было на чем-то сосредоточиться, и она выбрала целью стиснутые пальцы. «Тигр, о тигр, светло горящий…» Бесполезно.

– Ты слишком стараешься.

Лайла раздраженно фыркнула:

– Только что мне казалось, я плохо стараюсь.

– Дело в равновесии. А ты слишком сильно сжимаешь.

– Да я вообще его не касаюсь.

– Касаешься. Только не руками. Из тебя исходит сила. Но сила и воля – не одно и то же. Ты стискиваешь, когда нужно всего лишь взять в ладони. Пытаешься подчинить стихию. Магия работает не так. Это скорее похоже на беседу. Вопрос и ответ, призыв и отклик.

– Погоди, так что это – волны, дверь или беседа?

– Все, что угодно.

– Не годишься ты в учителя.

– Я тебя предупреждал. Если не хочешь…

– Замолчи. Не мешай сосредоточиться.

– Не смотри так пристально. Магию спугнешь.

Лайла вздохнула, успокаиваясь. Попыталась почувствовать огонь, его жар на ладонях, но и это не помогло. Тогда она стала вспоминать Келла, Холланда, ощущение, которое возникало в воздухе, когда они призывали магию. Дрожь, покалывание. Вспомнила, как держала черный камень, взывая к его силе, как трепетали кровь, и кости, и что-то еще, спрятанное глубоко-глубоко. Странное, невозможное и в то же время хорошо знакомое.

Кончики пальцев вспыхнули – не жаром, нет, а чем-то непонятным, теплым и прохладным, шершавым и гладким, живым.

«Тигр, о тигр, светло горящий…» – неслышно прошептала она, и через мгновение над ладонью вспыхнул огонь. Она почувствовала его, даже не открывая глаз. Ощутила не только жар, но и силу, протекавшую под ним.

Лайла стала настоящей волшебницей.

Пока Лайла пыталась придать пламени форму, в плечо ударил первый земляной ком – почти камень. Мимолетная вспышка света, и пластина разбилась. А боль осталась.

Давать сдачи было некогда. Прямо в нее летел следующий ком земли. Лайла увернулась и спряталась за столб, и в тот же миг в него попала земля. На арену посыпались камешки. Решив, что до следующей атаки время еще есть, Лайла под прикрытием столба готовилась нанести удар. Вдруг земляное копье вонзилось ей в грудь, разбив центральную пластину. Удар отбросил ее спиной на валун, и от силы удара раскололись еще две пластины. Лайла рухнула на колени, хватая воздух ртом.

Четыре пластины в первые же секунды.

Вескийка гортанно засмеялась. Лайла не успела даже выпрямиться, а не то что прийти в себя; в щиколотку ударил еще один комок, опрокинув ее на колени. Треснула пятая пластина.

Лайла вскочила на ноги, отчаянно ругаясь. Ее слова утонули в радостных криках приветствий вескийке, шелесте знамен. На земле продолжала гореть масляная лужа. Лайла изо всех сил толкнула ее, и навстречу Сар потекла огненная река. Она едва задела вескийку, пламя лизнуло доспехи, не причинив вреда. Лайла выругалась и юркнула за барьер.

Вескийка сказала что-то обидное, но Лайла носа не высовывала из укрытия.

«Думай, думай, думай».

Она целый день смотрела на поединки, запоминая, кто как двигается, какую игру ведет. Брала на заметку секреты, трещинки в броне, ловкие приемы игры.

И поняла очень важную вещь.

Все играли по правилам. Правил этих, насколько могла судить Лайла, было не так уж много. Самое очевидное – нельзя касаться противника. Но все бойцы были немножко актерами. Они не вели грязную игру. Не сражались всерьез. Да, им хотелось победить, хотелось славы и наград, но на кону не стояла их жизнь. В них было много бравады и мало страха. В движениях скользила неколебимая уверенность в том, что ударит колокол, прозвучит свисток, поединок закончится, и они останутся целыми и невредимыми.

Настоящие бои так не ведутся.

Дилайла Бард не знала, как это – драться не всерьез. Такого с ней еще никогда не случалось.

Она окинула взглядом арену, остановилась на судейском помосте. Судья стоял чуть в глубине, карниз был свободен. Помост возвышался над ареной, но ненамного. Допрыгнуть можно.

Лайла натянула огонь, словно лук, готовясь к атаке. Потом обернулась, вскочила на стену и прыгнула. Зрители ахнули. Она приземлилась на самый край помоста и сразу повернулась к Сар.

Вескийка, как и следовало ожидать, застыла в растерянности.

Бить в толпу, конечно, не позволено. Но и правила, запрещающего стоять перед публикой, нет. Эта короткая передышка и спасла Лайлу. Сар не стала бить, а она ударила. С ладоней сорвались две огненные кометы.

«Не сражайся с магией, не пытайся ее одолеть, стань открытой дверью».

Но Лайла не чувствовала себя открытой дверью. Она стала увеличительным стеклом, усиливала странную магию, горевшую внутри, и при встрече с огнем та будто вспыхивала.

Кометы просвистели в воздухе и ударили Сар с разных сторон. Одну она отбила. А другая врезалась в бок, расколов три пластины от бедра до плеча.

Публика взорвалась. Лайла лишь глупо улыбалась. Вдруг где-то сбоку блеснуло золото. На трибуну вернулся принц. Немного ниже стоял Алукард, а на одном уровне с Лайлой рвался вперед разъяренный судья. Не успел он дунуть в свисток, как Лайла спрыгнула обратно на валун. К несчастью, Сар уже пришла в себя – и от неожиданности, и от удара. В плечо Лайле врезался еще один земляной снаряд. Он расколотил шестую пластину и опрокинул Лайлу наземь.

Падая, она с кошачьей грацией перевернулась и приземлилась на корточки.

Едва ноги Лайлы коснулись земли, Сар приготовилась к новой атаке. Вот почему Лайла метнула огонь еще до того, как приземлилась. Огненный шар попал вескийке в голень, уничтожив еще одну пластину.

Четыре – шесть.

Лайла постепенно наверстывала отставание.

Она откатилась за барьер на передышку. Сар растопырила толстые пальцы, и земля, рассыпанная по арене, стала стягиваться к ней.

Лайла увидела большой комок земли и стиснула его. В тот же миг невидимая сила Сар потащила землю вперед, а вместе с ней и Лайлу. Та не разжала рук; сапоги скользили по гладкому камню, а Сар тянула ее к себе, сама того не понимая, потому что Лайла до сих пор скрывалась за бесчисленными препятствиями. Когда валуны и колонны кончились, Сар увидела Лайлу. Та выпустила комок земли, теперь уже окутанный пламенем. Он помчался навстречу вескийке, врезался ей в грудь и разбил две пластины.

Хорошо. Счет равный.

Сар атаковала снова. Лайла небрежно уклонилась, точнее, хотела уклониться, но ноги приросли к земле. Она опустила глаза и увидела под ногами темную полоску, твердую как камень. Сар сверкнула зубами из-под маски, и Лайла едва успела выставить руки, защищаясь, – больше ничего она сделать не могла.

Боль пронзила с головы до ног. Лопнули пластины на животе, боку и бедре. Лайла ощутила вкус крови и понадеялась, что просто прикусила язык. Осталась последняя пластина. Расколется – и конец, турнир проигран. Сар снова готовилась к удару, а земля крепко держала Лайлу за ноги.

Лайла не могла высвободиться. Огонь рассеялся по арене, угасая вместе с надеждами на победу. Сердце стучало, голова кружилась, рев публики заглушал все звуки. Сар обрушила на нее свой решающий удар.

Заслоняться не было смысла, и Лайла просто выбросила руки вперед, собирая последние крохи огня в слабый щит.

«Защити меня», – подумала она. Ни стихов, ни заклинаний, только мольба.

Она не ожидала, что это сработает.

Но получилось.

По рукам прокатилась волна энергии, она встретилась с чахлым язычком пламени и взорвалась. Стена огня перегородила арену надвое, отбросив Сар, и земляная атака сгорела дотла.

Глаза Лайлы под маской удивленно распахнулись.

Она никогда не разговаривала с магией напрямую. Ругалась, конечно, на нее, ворчала, задавала риторические вопросы. Но не приказывала, как делал Келл со своей кровью. Когда-то она пыталась повелевать черным камнем, но быстро узнала, чем это грозит.

Если огонь и потребовал свою цену, она ее пока не почувствовала. В голове гудело, мускулы ныли, мысли путались, а огненная стена весело полыхала. Огонь лизнул ее протянутые пальцы, жар защекотал кожу, но не задержался, не обжег.

Лайла не пыталась быть ни волной, ни дверью. Она просто толкнула стену – не силой, а волей, и та покатилась навстречу Сар. Лайле казалось, что это длится вечность. Ей казалось, что Сар стоит неподвижно, но потом все как будто отмерло, и стало ясно, что стена, превращение, толчок – все это случилось в мгновение ока.

Огонь скрутился, как платок в ладони, и заструился к Сар, сжимаясь, набирая силу, жар и скорость.

Вескийка была сильна, но проворством не отличалась – уступала в этом и Лайле, и, уж конечно, огню. Она подняла руки, но не смогла защититься от удара. Огонь разбил все до единой оставшиеся спереди пластины.

Сар отпрянула, деревянная маска вспыхнула, и земля наконец выпустила ноги Лайлы.

Поединок закончился.

Лайла победила.

Ноги подкосились, она чуть не рухнула на каменный пол.

По шее струился пот, саднили исцарапанные руки. В голове гудела энергия, и она понимала: как только упоение схлынет, все тело будет дьявольски болеть. Но сейчас она была на седьмом небе.

Неуязвима.

Сар встала на ноги, подошла, протянула ручищу. Тоненькая ладонь Лайлы утонула в ней. Потом вескийка ушла в свой коридор, а Лайла повернулась к королевскому помосту и отвесила принцу поклон.

Движение получилось смазанным: рядом с Раем стоял Келл, растрепанный, пылающий. Лайла все же закончила поклон, прижала руку к сердцу. Принц зааплодировал. Келл лишь вздернул голову. Потом ее подхватила волна аплодисментов и радостных криков:

– Стейсен! Стейсен! Стейсен!

Лайла медленным, ровным шагом пересекла арену и скрылась в темном коридоре.

А там упала на колени и хохотала до боли в груди.

– Ну и поединок был! Жалко, ты не видел! – сказал Рай. Стейсен Эльсор ушел, стадион начал пустеть. Первый раунд закончился. Тридцать шесть превратились в восемнадцать, а завтра от восемнадцати останется девять.

– Прости, – сказал Келл. – Занят был.

Рай обнял брата за плечи и поморщился от боли.

– Обязательно было пропускать тот последний удар? – тихо спросил он под рокот толпы.

– Хотелось порадовать публику, – ответил Келл, пожав плечами. Но улыбнулся.

– Прекрати улыбаться, – проворчал Рай. – Если увидят тебя таким сияющим, решат, что ты рехнулся.

Келл попытался напустить на себя привычный суровый вид, но не преуспел. В последний раз он чувствовал такую радость жизни, лишь когда его пытались убить.

Тело болело в дюжине разных мест. Он потерял шесть пластин, а фароанка – десять. С одной стихией победа далась труднее, чем он рассчитывал. Обычно он не проводил границ между стихиями, брал ту, которая была нужна, знал, что может протянуть руку за любой, и они откликнутся. А под конец много сил уходило на то, чтобы не нарушить правила.

Но он справился.

Рай убрал руку и кивком указал на арену, где только что сражался арнезиец.

– Этот парень задаст остальным…

– Мне казалось, все говорит в пользу Алукарда.

– Да, это верно. Но тот парень – это нечто. Посмотри его следующий поединок, если выкроишь время.

– Проверю свое расписание.

Рядом кто-то кашлянул.

– Ваше высочество. Мастер Келл.

Это был охранник Рая, Тольнерс. Он вывел принцев со стадиона, а на пути во дворец к ним присоединился Стафф. Келл вышел из дворца всего несколько часов назад, а возвращался уже совсем другим человеком. Стены больше не казались такими давящими, даже взгляды меньше досаждали.

Как же хорошо было драться! К безудержному веселью примешивалось странное чувство: ему стало легче. Как будто он утолил давно терзавшую его жажду. В первый раз за много месяцев он смог дать волю своей силе. Не полностью, конечно, приходилось каждый миг помнить об осмотрительности, об осторожности, но хотя бы что-то. Он уже давно отчаянно нуждался в этом.

На лестнице в королевские покои Рай спросил:

– Придешь вечером на бал?

– Еще один? – простонал Келл. – Не многовато ли?

– Политика – дело утомительное, зато компания будет приятная. И потом, не могу же я вечно прятаться от Коры.

– Кто бы говорил об утомительных делах, – проворчал Келл, остановившись возле своей комнаты. Рай пошел дальше к резной двери, украшенной золоченой буквой «Р».

– Всем нам приходится идти на жертвы, – бросил он через плечо и исчез.

Келл вздохнул и потянулся к дверной ручке, но замешкался. На запястье проступил синяк, ныли все места, куда пришлись удары.

И при этом ему не терпелось выйти на завтрашний поединок.

Он толкнул дверь и, скидывая плащ, вдруг увидел в своих покоях короля. Тот стоял у балкона и смотрел в окно, украшенное морозными узорами. У Келла тревожно сжалось сердце.

– Сэр, – осторожно произнес он.

– А, Келл, – сказал король вместо приветствия, потом перевел взгляд на Стаффа, застывшего у дверей, и приказал ему: – Подожди снаружи. – Потом снова повернулся к Келлу: – Садись.

Келл опустился на диван. Синяки казались уже не знаками победы, а предательскими метками.

– Что-нибудь случилось? – спросил он короля.

– Нет, – ответил тот. – Но я долго раздумывал над тем, что ты сказал этим утром.

Утром? Это было словно много лет назад.

– О чем, сэр?

– О том, что опасно тебе находиться на Эссен Таш слишком близко к Раю. Когда в городе так много иностранцев, я бы предпочел оставить тебя во дворце.

У Келла сжалась грудь.

– Я чем-то провинился, сэр? Я наказан?

Король Максим покачал головой:

– Эти меры – не наказание для тебя, а попытка защитить Рая.

– Ваше величество, я как раз и защищаю Рая. Если что-нибудь…

– Твоя защита Раю не нужна, – отрезал король. – Единственный способ его уберечь – как следует беречь тебя. – У Келла пересохло во рту. – Не переживай так, – продолжал король. – Не думаю, что тебе это доставит большие неудобства. Сегодня на турнире я тебя целый день не видел.

Келл покачал головой:

– Дело не в этом…

– С дворцовых балконов хорошо видна центральная арена. Можешь смотреть турнир отсюда. – Король положил на стол золотое кольцо размером с браслет. – Можешь даже слушать.

Келл раскрыл рот, но слова застряли в горле. Он стиснул руки и встал.

– Хорошо, сэр. На бал мне тоже запрещено?

– Нет, – ответил король, словно не замечая дрожь в его голосе. – Мы тщательно следим за теми, кто приходит и уходит. Не вижу причин удерживать тебя, но будь осторожен. Кроме того, мы не хотим, чтобы гости спрашивали, где ты.

– Разумеется, – прошептал Келл.

Как только король ушел, он направился в маленькую комнатку и закрыл за собой дверь. На полках вдоль стен вспыхнули свечи, их свет озарил заднюю сторону двери, покрытую символами. Каждый из них вел в какое-либо место Лондона. Уйти будет легко. Стены его не удержат. Келл взял нож и царапнул руку. Выступившей кровью нарисовал свежий символ: вертикальную черту с двумя штрихами – верхний вправо, нижний влево.

Тот же символ он начертил утром в шатре Камероу.

Келл не собирался пропускать турнир. И чем меньше король знает, тем лучше. Он не боялся потерять доверие короля – тот уже много месяцев ему не доверял.

Келл мрачно улыбнулся, глядя на дверь, и пошел к брату.

Белый Лондон

Ожка стояла под деревьями и вытирала кровь с ножей.

Все утро она патрулировала улицы Кочека, своего родного округа, где, будто огонь под слоем пепла, до сих пор тлела смута. Холланд говорил, что это вполне ожидаемо, ведь перемены всегда порождают недовольство, но Ожка относилась к этому не так благодушно. Ее клинки впивались в горло бунтарей и предателей, обрывая недовольные голоса. Эти люди недостойны места в новом мире.

Ожка зачехлила оружие и глубоко вздохнула. Площадь вокруг замка, когда-то сплошь уставленная статуями, теперь зеленела деревьями, и все они, несмотря на зимний холод, цвели. Сколько Ожка себя помнила, в ее мире стоял запах пепла и крови, но теперь здесь пахло свежестью и опавшей листвой, лесами и кострами, жизнью и смертью. Сладкий, влажный, чистый аромат надежд, перемен, силы.

Ожка коснулась ладонью ствола одного из деревьев и услышала стук сердца. Чье оно – ее собственное, короля, дерева? Холланд говорил, что это бьется сердце всего мира. Что, когда магия ведет себя правильно, она принадлежит всем и никому конкретно, она везде и нигде. Она общая.

Ожка не понимала этого, но хотела бы понять.

Кора была шершавая. Ожка отколупнула кусочек и с удивлением увидела, что свежая древесина под ней оплетена серебристыми нитями заклятий. Над головой у нее пролетела птица. Ожка присмотрелась к дереву, но вдруг почувствовала в голове знакомый жар, и зазвучал голос короля, звучный и желанный.

«Иди ко мне», – сказал он.

Ладонь Ожки соскользнула с дерева.

Удивительно – король был один.

Холланд сидел на троне, склонившись над серебряной чашей, над которой поднимался тонкий дымок. Ожка затаила дыхание – она поняла, что он колдует. Руки короля были подняты над чашей, лицо сосредоточенно. Губы плотно сжаты, но в глазах мелькали тени – они оплетали сначала левый, черный, потом перетекали в зеленый, правый. Тени были живые, они струились у него перед глазами, как дым, а потом ныряли в чашу и окутывали что-то, не видимое ей. Нити света, как молнии, рассекали темноту, и от дыхания магии у Ожки по коже поползли мурашки. Потом заклинание закончилось, воздух затрепетал, и все стало тихо.

Ладони короля отпустили чашу, но живая тьма в правом глазу рассеялась не сразу. Наконец ее сменил яркий изумрудный блеск.

– Ваше величество, – осторожно произнесла Ожка.

Он не поднял глаз.

– Холланд!

На это он откликнулся. В первый миг его двухцветные глаза были странно пусты, глядели куда-то вдаль, потом остановились на ней, и она ощутила всю тяжесть королевского внимания.

– А, Ожка, – сказал он, как обычно, ровным и звучным тоном.

– Вы звали меня.

– Да.

Он встал и указал на пол возле помоста.

И тогда она увидела тела.

Их было два, отброшенных, как ненужный мусор, и, честно говоря, они больше походили не на трупы, а на кучки пепла. Скрюченные от боли, опаленные до костей, остатки рук тянутся к шее. Один выглядел намного хуже другого. Ожка не знала, что с ними произошло, и, пожалуй, не хотела знать. Но все же чувствовала, что обязана спросить. Ее голос разорвал тишину.

– Ошибка в расчетах, – ответил король, скорее про себя. – Я думал, ошейник слишком силен. Но нет – это люди слишком слабы.

Ожка заглянула в серебряную чашу, и по коже пробежал мороз.

– Ошейник?

Холланд опустил руку в чашу – на миг показалось, что внутри него какая-то сила сопротивляется этому, но он ее победил, – и в тот же миг его окутала тень. Выплеснулась на руки, вскарабкалась по пальцам, оплела ладони, превратилась в пару черных перчаток, гладких и сильных, с неуловимым магическим узором. Защита от того, что поджидало внутри.

Из глубин серебряной чаши Холланд извлек металлическое кольцо с петлями на одной стороне. На его поверхности мерцали символы. Ожка попыталась их прочесть, но они расплывались перед глазами. Казалось, пространство внутри кольца поглощает энергию и свет, воздух там становился бледным, бесцветным, тонким, как бумага. В этом кольце, в том, как оно искажало мир вокруг себя, было что-то неправильное, Ожка ощущала это всей душой, и от этого кружилась голова и хотелось умереть.

Холланд покрутил ошейник руками в перчатках, словно оценивал поделку ремесленника.

– Наверное, силы в нем хватит, – проговорил он.

Ожка набралась смелости и шагнула вперед.

– Вы меня звали, – повторила она, переводя взгляд с трупов на короля.

– Да, – ответил он, подняв глаза. – Мне надо понять, работает ли он.

Ее пронзил страх, давняя, инстинктивная паника, но она совладала с собой.