Тени сгущаются Шваб Виктория
– Ваше величество…
– Ты мне доверяешь?
Ожка насторожилась. Доверие в этом мире давалось нелегко. Люди здесь жаждали магии и убивали ради власти. Ожка была до сих пор жива только потому, что хорошо владела ножом и никому не доверяла. И хотя сейчас благодаря Холланду все менялось, страх и осторожность все же не отпускали так легко.
– Ожка, – он сверлил ее глазами – изумрудным и чернильным.
– Доверяю, – с трудом выдавила она.
– Тогда иди сюда. – Он поднял обруч, как корону, и Ожка невольно отпрянула. Нет. Она честно заслужила право быть рядом с ним. Заработала свою силу. Сумела пройти испытания. Доказала, что достойна. Глубоко в ней сильно и ровно билась магия. Она не желает ее отпускать, никому не отдаст свою силу, не станет опять головорезом. А то и хуже, подумала она, покосившись на тела.
«Иди сюда».
На этот раз повелительный голос зазвучал у нее в голове, в мускулах, в костях, в магии.
Ноги сами собой сделали шаг, другой, третий, и она встала перед королем. Ее король – он так много дал ей и до сих пор не назначил цену. А бесплатно никому ничего не достается. Она заплатит ему делами, кровью. Если это и есть плата – какой бы она ни была, – так тому и быть.
Холланд опустил ошейник. Его руки были такими сильными, глаза такими пристальными. Надо было склонить голову, но она встретила его взгляд и нашла в нем равновесие. И стало спокойно.
А потом металл сомкнулся у нее на горле.
Первым делом она почувствовала холод его прикосновения. Это было неожиданно, но не больно. Потом холод стал острым, как нож. Скользнул под кожу, разорвал ее, и из ран, будто кровь, хлынула магия.
Ожка вскрикнула и упала на колени. Голову сковал лед, он спустился в грудь, пронзал тело холодными шипами, вгрызался до мозга костей.
Холод. Рвущий, тянущий. Наконец он ушел.
И не осталось ничего.
Ожка согнулась пополам, беспомощно вцепилась в железный ошейник и взвыла, как зверь. Мир стал бледным и чахлым, не таким, как надо, и ее словно оторвали от него, от себя самой, от короля.
Она словно потеряла руку или ногу. Дело не в боли, а в странном ощущении – так быть не должно. Как будто отсекли очень важную часть ее существа, и она чувствует грызущую пустоту на том месте, где эта часть только что была. А потом она поняла, чего лишилась. Чувства. Такого же, как зрение, как слух, как осязание.
Магия.
Она не слышала ее гул, не чувствовала силу. Раньше магия была везде, во всем, от костей до воздуха, и вдруг… ушла.
Вены на руках начали светлеть, из черных стали голубыми, и, глядя на свое отражение в каменном полу, она видела, что королевская печать на лбу и щеке медленно испарилась, оставив только мелкую крапинку в зрачках желтых глаз.
Ожка всегда была норовистая, вспыльчивая, и ее сила следовала за ее настроением. Но сейчас, когда душу раздирали паника и ужас, навстречу им не поднималось ничто. Ожка тряслась и не могла остановиться, не могла выбраться из оков кошмара. Она слаба, пуста. Плоть и кровь, и больше ничего. И это ужасно.
– Прошу вас, – шептала она, глядя в пол тронного зала. – Умоляю, мой король. Я всегда была… преданна. И… всегда буду. Прошу…
А Холланд стоял рядом с ней и смотрел. Потом опустился на колени, рукой в перчатке осторожно коснулся подбородка. Она видела, как бурлит в его глазах магия, но не чувствовала ее прикосновения.
– Скажи, – спросил он, – что ты чувствуешь?
Ее трясло всем телом. Слова с трудом слетали с губ.
– Я… ничего… не чувствую…
Король мрачно улыбнулся.
– Прошу вас, – через силу взмолилась Ожка. – Вы меня избрали…
Король пощекотал ей подбородок.
– Да, я тебя избрал. – Его пальцы скользнули вниз по ее горлу. – И не жалею.
Через мгновение обруч распался.
Ожка вскрикнула. Магия хлынула обратно по изголодавшимся венам. Долгожданная боль, яркая и живая. Она прислонилась лбом к холодному камню.
– Спасибо, – прошептала она, чувствуя, как на лбу и щеке снова прорисовывается печать. – Спасибо.
Лишь через несколько долгих мгновений она сумела встать на ноги. Холланд опустил ужасный ошейник обратно в серебряную чашу, перчатки растаяли, превратившись в тень.
– Ваше величество, – спросила Ожка, с трудом сдерживая дрожь в голосе, – для кого этот ошейник?
Холланд приложил пальцы к сердцу. На его лице ничего нельзя было прочитать.
– Для одного старого друга.
Если это для друга, подумала она, то что же он готовит для врагов?
– Иди, – сказал он, возвращаясь на трон. – Восстанови силы. Они тебе понадобятся.
Глава 9
Курс на столкновение
На следующий день, проснувшись, Лайла не сразу вспомнила, где находится и, главное, почему у нее все болит.
Она помнила, как вчера вечером еле доползла до комнаты Эльсора, с трудом поборола желание не раздеваясь рухнуть на его кровать. Сумела как-то переодеться в свою одежду, добралась до «Блуждающей дороги», но из этого в памяти почти ничего не осталось. А сейчас стояло утро, причем не раннее. Когда в последний раз она спала так долго и так крепко? И этот сон не восстановил силы. Наоборот, она была совсем измучена.
На ее сапоге лежала кошка Алукарда. Как она пробралась в комнату? Лайлу это не интересовало. Кошку, кажется, тоже. Когда ее стряхнули, она и ухом не повела.
Лайла села. Болело все.
И дело было не только в усталости после боя – Лайла бывала и не в таких переделках, но никогда наутро ей не было так худо. Примерно то же самое она испытывала всего один раз – после черного камня. Но отзвуки талисмана накатывали резко и опустошали полностью, а сейчас все было тоньше и глубже. Значит, магию все-таки можно вычерпать до дна.
Лайла сползла с койки, еле сдержав стон, и порадовалась, что в комнате никого нет. Осторожно натянула одежду, стараясь не касаться синяков. При мысли о том, что сегодня опять предстоит сражаться, ее передернуло, однако в глубине души какая-то частичка ее существа радостно запела. Честно говоря, совсем маленькая частичка.
Это опасно.
Безрассудно.
Безумно.
Глупо.
Эти слова ощущались уже не как удары, а как похвала.
Она спустилась в зал. Там почти никого не было, лишь за столом у стены сидел Алукард. Она подошла, волоча ноги, и рухнула на соседний стул.
Он читал газету и не поднял глаз, даже когда она со стуком уронила голову на стол.
– Утро выдалось трудное?
Она что-то буркнула в ответ. Он налил ей крепкого черного чая с пряностями.
– Никчемное время суток, – она выпрямилась и придвинула чашку. – Спать уже поздно. А воровать еще рано.
– В жизни есть много других интересных дел.
– Каких, например?
– Есть. Пить. Танцевать. Ты вчера такой бал пропустила!
От этой мысли она застонала. Сил представить себя в роли Стейсена Эльсора на арене, а уж тем более во дворце, у нее не было.
– Они тут что, каждую ночь празднуют?
– Ты не поверишь, но многие приезжают на турнир именно ради балов.
– И не надоедает им… – она неопределенно помахала рукой, будто пыталась охватить все одним жестом. Честно говоря, за всю свою жизнь Лайла была на балу всего один раз – та ночь началась с маски демона и чудесного нового камзола, а закончилась окровавленным принцем и каменными осколками чужеземной королевы.
Алукард пожал плечами и придвинул к ней корзинку с выпечкой.
– Не самый худший способ провести вечер.
Она надкусила булочку.
– Все время забываю, что ты часть этого мира.
– Ничуть, – посуровел он.
Завтрак вернул ей силы. Взгляд стал отчетливее и остановился на газете, которую читал Алукард. В ней была новая турнирная таблица: восемнадцать победителей, девять новых пар. Вчера от усталости Лайла даже не заглянула в нее.
– Что нас ждет сегодня?
– Мне выпала честь выступать против одного из моих давних друзей и лучшего воздушного мага…
– Джиннара? – с внезапным интересом спросила Лайла. Ну, и схватка будет!
Алукард мрачно кивнул.
– А тебя ждет… – Он провел пальцем по списку. – Вер-ас-Ис.
– Что ты о нем знаешь?
Алукард нахмурился.
– Прости, ты, кажется, считаешь меня товарищем? В последний раз мы оказались по разные стороны барьера.
– Брось, капитан! Если я сложу голову, тебе придется искать нового добытчика.
Едва эти слова вырвались у Лайлы, как она вспомнила, что уже потеряла место на «Ночном шпиле». Она предприняла еще одну попытку:
– Никто не умеет так весело болтать! Ты сам знаешь, что будешь без меня скучать. – И опять это оказались не те слова, за ними повисло тягостное молчание. – Ну ладно, – в сердцах заявила она. – Еще два вопроса и два ответа в обмен на то, что ты о нем знаешь.
Губы Алукарда дернулись. С наигранной медлительностью он свернул и отложил список.
– Когда ты впервые попала в этот Лондон?
– Четыре месяца назад, – ответила она. – Захотелось сменить обстановку. – На этом она хотела остановиться, но слова потекли сами собой: – Я оказалась втянута в то, чего не ожидала, захотелось досмотреть до конца. А когда все закончилось, я еще была здесь, и подвернулся случай начать с чистого листа. Не всегда прошлое стоит того, чтобы за него цепляться.
В его глазах блеснул интерес, и она ждала, что он продолжит расспросы, но Алукард сменил тему:
– От чего ты убегала в ту ночь, когда пришла на мой корабль?
Лайла нахмурилась, спрятала взгляд в чашке черного чая.
– А кто сказал, что я убегала? – прошептала она. Алукард, терпеливый, как кошка, лишь выгнул бровь. Она отпила чай, и лишь когда долгий глоток горячей волной спустился в желудок, заговорила: – Знаешь, все боятся неведомого, видят в нем что-то грозное и ужасное, а вот меня больше тревожит знакомое. Оно громоздится вокруг тебя, как тяжелые камни, выстраивает стены, потолок и превращается в тюрьму.
– Поэтому ты так стремилась занять место Стейсена? – ледяным тоном спросил он. – Мое общество начало тебя тяготить?
Лайла отставила чашку. Прогнала желание извиниться.
– Ты задал свои два вопроса, капитан. Теперь моя очередь.
Алукард прокашлялся.
– Ну что ж. Итак, Вер-ас-Ис. Типичный фароанец и, насколько я слышал, не самый приятный тип. Земляной маг с норовом. Вы бы дивно поладили. Во втором раунде можно пользоваться двумя стихиями, если ты на это способен.
Лайла постучала пальцами по столу.
– Вода.
– Огонь и вода? Необычное сочетание. Обычно двойные маги выбирают соседние стихии. А огонь и вода находятся на противоположных концах спектра.
– Я же говорю, у меня всегда все наоборот. – Она подмигнула зрячим глазом. – И у меня был хороший учитель.
– Пытаешься льстить, – пробормотал он.
– А ты хамишь.
Он обиженно насупился и встал.
– Твоя очередь после полудня. А моя уже скоро. – Он казался совершенно спокойным.
– Волнуешься? – спросила она. – Из-за поединка.
Алукард взял чайную чашку.
– Джиннар – лучший в своем деле. Но он умеет только одно.
– А у тебя много талантов.
Алукард допил чай и поставил чашку.
– Мне это говорили. – Он накинул плащ. – Увидимся по разные стороны.
Стадион был заполнен до отказа.
По одну сторону развевалось знамя Джиннара – пурпурный закат на серебряном поле, по другую – знамя Алукарда, серебро на полночной синеве.
Два арнезийца.
Два фаворита.
Два друга.
Рай был на королевской трибуне, но ни короля, ни королевы Лайла там не заметила, Келла тоже не было. Зато уровнем ниже на балконе стояли брат и сестра Алукарда. Беррас хмурился, а Аниса хлопала в ладоши и размахивала вымпелом брата.
Арена превратилась в вихрь искрящегося света. Публика затаила дыхание. Бойцы кружились, будто в танце. Джиннар двигался как воздух, Алукард – как сталь.
Лайла вертела в руках осколок бледного камня и внимательно смотрела на происходящее, старалась отследить движения, прочитать линии атаки, предугадать, кто что сделает, понять, как они это сделали.
Противники были практически равны.
Во всем, что касалось ветра, Джиннар достиг неслыханных высот и несказанной красоты, но Алукард был прав: это была его единственная стихия. Он мог превратить его в стену или в волну, мог резать ветром, как ножом, практически летать. Но Алукард владел землей и водой, и всем, что происходило между ними: создавал клинки, твердые, как металл, щиты из камня и льда, и в конце концов две его стихии одолели одну стихию Джиннара, и Алукард победил, разбив на Джиннаре десять пластин, а сам потеряв всего семь.
Серебристоглазый волшебник отступил, улыбаясь сквозь металлическое кружево маски. Алукард вскинул чешуйчатую голову перед королевской трибуной, отвесил принцу глубокий поклон и удалился.
Публика стала редеть, но Лайла задержалась. По пути к арене она немного размяла ноги, но двигаться без нужды не хотелось, и она осталась на трибунах, глядя, как перетекает толпа. Одни оставались посмотреть следующий матч, другие уходили. Исчезли сине-серебристые знамена, их сменили алая кошка на золотом фоне – знамя Кисмайры – и пара львов на красном.
Камероу.
Лайла сунула осколок в карман и устроилась поудобнее. Схватка будет интересной.
Она знала, что Кисмайра славится огненной магией, но арнезийская чемпионка вышла, ступая мягко, как львица, из-под кошачьей маски выбивалась грива черных жгутов, и в руках у нее были шары с водой и землей.
К восторгу публики, Камероу выбрал то же самое.
Судя по стихиям, поединок будет на равных. Сердце Лайлы забилось быстрее, хотя это было не ее состязание – и хорошо, что не ее.
Шары упали. Бой начался.
Противники оказались достойны друг друга. Лишь через долгих пять минут Кисмайра сумела нанести первый удар, который вскользь задел бедро Камероу. И еще через восемь Камероу дал сдачи.
Лайла прищурилась. Что-то было не так. А что – она еще не уловила.
Кисмайра двигалась плавно, со звериной грацией. А Камероу… В его текучей манере боя было что-то знакомое. Изящно, почти без усилий, каждый взмах хорошо, даже слишком хорошо, рассчитан. До этого турнира она видела совсем мало сражений, где применялась магия. Но эти приемы казались ей очень знакомыми…
Лайла вцепилась в поручень и подалась вперед.
Где же она его видела?
Келл петлял по арене, стараясь двигаться в такт с Кисмайрой, а это было нелегко, потому что она была стремительна. Куда проворнее его первого противника и сильнее всех, с кем ему доводилось драться, не считая Холланда. Чемпионка была равна ему во всем. Тот первый пропущенный удар был ошибкой, сам виноват. Но зато в нем забурлила жизнь. Как же это хорошо!
Под маской Кисмайры Келл уловил улыбку и улыбнулся в ответ.
Над правой рукой кружился земляной диск, над левой бурлила вода. Он выглянул из-за колонны, но Кисмайры там уже не было. Она зашла сзади. Келл развернулся и метнул диск. Слишком медленно. Столкнулись, ударили, разошлись, как будто дрались на шпагах, а не на воде и земле. Укол. Защита. Удар.
На волосок от закрытой доспехом щеки пролетело твердое земляное копье. Он откатился, привстал на колено и ударил обеими стихиями разом.
Обе достигли цели, ослепив вспышкой.
Публика безумствовала, но Кисмайра не дрогнула.
Ее вода, подкрашенная красным, кружилась, будто аркан. Келл, атакуя, подошел слишком близко, и петля, не разомкнувшись, метнулась в него ледяным копьем.
Келл отскочил, но опоздал: лед ударил его в плечо, разбил пластину и впился в тело.
Толпа ахнула.
Келл вскрикнул от боли и зажал рану ладонью. Убрав руку, увидел окровавленные пальцы. В нем зашептала магия. Ас Траварс. Ас Оренсе. Ас Осаро. Ас Хасари. Ас Стено. Ас Старо. Губы сами зашептали заклинание, но он вовремя остановился, вытер кровь рукавом и вновь пошел в атаку.
Глаза Лайлы расширились.
Публика не сводила глаз с Камероу, но Лайла сразу после удара случайно подняла глаза и увидела принца Рая с искаженным от боли лицом. Он быстро взял себя в руки, стер с лица гримасу, но пальцы стиснули перила, голова поникла, Лайла заметила это и все поняла. Она была рядом в ту ночь, когда заклятие навеки соединило принцев – кровь с кровью, боль с болью, жизнь с жизнью.
Она перевела взгляд на арену.
И все стало ясно. Рост, осанка, текучие движения, немыслимая грация.
Она невольно улыбнулась.
Келл.
Ну конечно, это он. Она встретила Камероу Лосте в Ночь знамен, заметила его серые глаза, лисью улыбку. Но обратила внимание и на рост, манеру двигаться, и теперь сомнений не осталось – на арене совсем не тот человек, которому она пожелала удачи в Розовом зале. А другой, тот, рядом с кем она сражалась в трех Лондонах. Тот, кого она обчистила, а потом спасла. Келл.
Рядом появился Тирен.
– Чему улыбаешься?
– Просто нравится бой, – ответила она.
Авен эссен недоверчиво хмыкнул.
– Скажите, – добавила она, не сводя глаз с арены, – вы хотя бы пытались отговорить его от этого безумия? Или тоже просто делали вид, что ничего не знаете?
Помолчав, Тирен ответил ровным голосом:
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Да ладно, не понимаете, авен эссен. – Она обернулась к нему. – Если бы Камероу сейчас снял маску, мы бы увидели того же человека, что и в Ночь знамен, а не одного черноглазого…
– Такие разговоры заставляют меня жалеть о том, что я сохранил твою тайну, – перебил жрец. – Слухи – дело опасное, Стейсен, особенно если их распространяет человек, у которого совесть не чиста. Поэтому спрашиваю еще раз: чему ты улыбаешься?
Лайла отвела глаза.
– Ничему. – Она следила за поединком. – Совершенно ничему.
Победил Камероу.
То есть Келл.
Это был потрясающий поединок между равными противниками: чемпионом прошлых игр и Серебряным рыцарем. Публика сидела затаив дыхание, арена была усыпана битым камнем и черным льдом, половина препятствий разбита вдребезги.
О, как он двигался! Как он дрался! За то недолгое время, что они провели вместе, Лайла не видела его таким. Он обогнал Кисмайру всего на одно очко. А у Лайлы вертелась в голове навязчивая мысль: он ее сторонится.
Сторонится до сих пор.
– Стейсен! Стейсен!
Лайла нехотя выбросила Келла из головы. Сейчас у нее своих забот хватает.
Вот-вот начнется ее второй поединок.
Она стояла посреди западной арены, и трибуны были залиты серебристо-черным, лишь кое-где мелькало бледно-зеленое знамя фароанца.
Напротив нее стоял Вер-ас-Ис, держа в руках шары с подкрашенной землей. Лайла пригляделась к магу. Гибкий, длинные мускулистые руки и ноги, кожа угольного цвета. Удивительные, глубоко посаженные глаза были бледно-зеленого цвета – как и его знамя, и как будто светились. Но больше всего внимание Лайлы привлекло золото.
Почти все фароанцы, каких она видела, украшали кожу самоцветами, а Вер-ас-Ис предпочитал золото. Бусины из драгоценного металла сбегали из-под маски, закрывавшей только верхнюю часть головы, покрывали лицо и шею, складываясь в узор.
Интересно, что это – символ статуса или просто демонстрация богатства?
Те, кто выставляет богатство напоказ, сами напрашиваются, чтобы их обчистили. Лайла задумалась: трудно ли отделить эти бусины от кожи?
Что их удерживает? Клей? Магия? Нет, она заметила, что украшения не прилеплены к коже, а будто вдавлены в нее. Операция проведена опытной рукой, кожа вокруг бусин почти не выступает, и создается впечатление, что камни или золотые бусины, появились на лице сами собой. Но на стыке кожи и украшения были видны едва заметные шрамы.
Да, украсть эти штучки будет нелегко.
И хлопотно.
– Астал, – произнес судья в бело-золотом. «Готовьтесь».
Зрители затаили дыхание.
Фароанец поднял шары, ожидая от нее того же.
Лайла подняла свои сферы – огонь и воду, произнесла короткую молитву и бросила их.
Алукард наполнил два стакана из графина на столе.
Когда стакан был на полпути к губам Лайлы, он сказал:
– Я бы на твоем месте пить не стал.
Она замерла и пригляделась к содержимому.
– Что там?
– Ависское вино… в основном.
– В основном, – эхом повторила она. Прищурилась – и точно: в жидкости еле заметно кружились пылинки. – Что ты туда подсыпал?
– Красный песок.
– Надеюсь, у тебя были веские причины, чтобы испортить мой любимый напиток?
– Конечно.
Он поставил свой бокал обратно на стол.
– Сегодня ты научишься воздействовать на две стихии одновременно.
– Как у тебя рука поднялась испортить бутылку ависского вина?
– Я же говорил, что магия – это как беседа…
– А еще ты говорил про океан, – перебила Лайла, – и про открытую дверь, а однажды даже назвал магию кошкой.
– Сегодня будем считать ее беседой. К ней просто добавляется еще один участник. Сила та же самая, линии другие.
– У меня никогда не получалось гладить себя по голове и одновременно хлопать рукой по животу.
– Тогда тебе будет интересно.
Лайла хватала воздух ртом.
Вер-ас-Ис без устали кружил по арене, а у нее после вчерашнего боя тело было как деревянное. Но, несмотря на усталость, внутри кипела магия, рвалась наружу, требуя выхода.
Счет был равный. Шесть – шесть.
Пот заливал глаза. Лайла бегала, уворачивалась, била. Удачный удар расколол пластину на бицепсе фароанца. Семь – шесть.
